Тертлдав Гарри. Флот вторжения

   Бросив короткий взгляд на двух немцев в штатском, подполковник НКВД оставил их без внимания: он поджидал Отто Скорцени.
   — Рад приветствовать вас, герр гауптштурмфюрер, — сказал он.
   Этот подполковник говорил по-немецки даже лучше, чем Краминов. Он выговаривал слова до отвращения правильно» как это делала половина учителей в гимназии, где в незапамятные времена учился Егер.
   — Привет, Борис, старый ты мой, тощий, сморщенный придурок! — прогремел в ответ Скорцени.
   Егер ждал, что сейчас задрожат и упадут небеса. Но подполковник НКВД, который действительно был старым, тощим и сморщенным, ограничился лишь сдержанным кивком, из чего Егер заключил, что он уже давно работает со Скорцени и решил сделать скидку на экстравагантность последнего.
   Подполковник Борис повернулся к подполковнику Краминову.
   — Наверное, все мы поработаем сегодня вместе, — сказал он. — До вашего прихода, господа, мы тут беседовали с Виктором Данииловичем, и я обнаружил, что, возможно, мы сможем внести свои вклад в одну операцию, которая принесет пользу обоим нашим народам.
   — Я совершенно согласен с подполковником Лидовым, — сказал Краминов.
   — Сотрудничество поможет и Советскому Союзу, и Германии в борьбе против ящеров.
   — Вы имеете в виду, что вам нужна немецкая помощь в каком-то деле, которое, как вам кажется, вы не в состоянии провернуть сами? — сказал Скорцени. — Тогда зачем мы понадобились вам для операции, которая, как я предполагаю, будет проходить на советской территории? — Взгляд его глаз неожиданно сделался острым:
   — Постойте! Не та ли это территория, которую мы отвоевали у вас в прошлом году, а?
   — Вполне возможно, — ответил Лидов.
   Уклончивый ответ убедил Егера, что Скорцени прав. Мысленно он отметил: этот эсэсовец отнюдь не глуп. Подполковник Краминов тоже понял, что лицемерить дальше — бесполезно. Он вздохнул, как будто с сожалением:
   — Пойдемте.
   В сопровождении русских офицеров немцы двинулись по длинным, с высокими потолками, кремлевским коридорам. Встречавшиеся им русские солдаты отрывались от своих дел, чтобы поглазеть на Скорцени в форме СС, но никто не произнес ни слова. Наверное они понимали, что за несколько прошедших месяцев мир стал очень странным.
   Кабинет, куда вошли Егер и Шульц, был другим, не тем, где их обычно принимал Краминов. Тем не менее, как и в кабинете Краминова, в этом помещении было на удивление много света и воздуха. Из широкого окна открывался вид на сады, расположенные на территории Кремля. Егер почему-то ожидал увидеть в сердце Советской России сырые и мрачные помещения. Узрев совсем противоположное, он сразу же понял нелепость своих мыслей. Даже коммунистам для работы нужен свет.
   Подполковник Лидов указал на самовар.
   — Чаю, товарищи? — спросил он.
   Последнее слово он произнес по-русски. Егер нахмурился: Краминов не называл их с Шульцем «товарищами», будто своих сослуживцев. Но Краминов был танкист, боевой офицер, а не сотрудник НКВД. Дома Егер пил кофе с большим количеством сливок Однако он уже давно не дома. Егер кивнул.
   Лидов всем налил чаю. Дома у Егера не было и привычки пить чай из стакана. Но на фронте ему это довелось: из чужих самоваров в степных городках и колхозах, опустошенных вермахтом. Заваренный Лидовым чай был лучше, чем Егер пил в тех местах.
   Подполковник НКВД поставил свой стакан на стол.
   — Перейдем к делу, — сказал он.
   Егер подался вперед и приготовился внимательно слушать. Георг Шульц остался сидеть там, где сидел. Скорцени развалился на стуле и выглядел скучающим. Если это и раздражало Лидова, тот не подавал виду.
   — К делу — повторил Лидов. — Как предположил гауптштурмфюрер, намечаемая операция будет иметь место на территории, где фашистские захватчики хозяйничали до появления инопланетных империалистических агрессоров, широко известных как ящеры.
   «Неужели Лидов всегда изъясняется так?» — подумал Егер. Скорцени зевнул и спросил:
   — Полагаю, под фашистскими захватчиками вы имеете в виду нас, немцев?
   — В голосе его ощущалась такая же скука, как и в облике.
   — Да, вас, а также ваших лакеев и прихвостней.
   Возможно, Лидсе действительно всегда так говорит. Тек не менее такой человек не отступит ни на сантиметр, хотя Скорцени мог переломить его через колено, словно валку
   — Вкратце ситуация такова: на означенной территории вместе с отрядами доблестных советских партизан находятся остатки немецких войск. Отсюда зримая выгода совместной советско-германской операция.
   — Где находится означенная территория? — спросил Егер.
   — Вот, — сказал Лидов. — Если желаете, взгляните на карту.
   Он встал и указал на одну из карт, прикрепленных к стене. Надписи на карте были, разумеется, русскими, но Егер все равно узнал Украину. Красными флажками были отмечены советские позиции, синими — уцелевшие немецкие части, а желтыми — ящеры. К неудовольствию Егера, желтых пятен было больше.
   — На означенной территории нас особенно заботит район к северу и западу от Киева, вблизи города Комарнн. Некоторое время назад в результате боевых действий против ящеров немцам удалось огнем тяжелой артиллерии уничтожить здесь два больших корабля нашего общего врага.
   Эти слова заставили Георга Шульца выпрямиться, Егера — тоже: они слышали об этом впервые. Скорцени сказал:
   — Ну и что? Несомненно, это замечательный поступок, но почему он должен нас волновать?
   — На месте катастрофы одного из кораблей и вокруг этого места ящеры, как можно видеть, предпринимают лишь обычные меры по спасению уцелевшего — имущества. Но в отношении второго корабля их действия существенно отличаются.
   — Тогда расскажите нам а втором корабле, — настойчиво вопросил Егер.
   — Именно это я и собираюсь сделать, майор, — кивнул сотрудник НКВД. — У нас ест» сообщения очевидцев, что там ящеры ведут себя тая, словно имеют дело с ядовитым газом, хотя, как кажется, никакого газа там не обнаружено. Фактически они работают не только в масках, но и в массивных защитных костюмах, целиком закрывающих тело. Полагаю, вы понимаете значимость данного обстоятельства?
   — Да, — рассеянно ответил Егер.
   За исключением шлемов и иногда панциря для тела, ящеры обходились без одежды. Если у них возникла необходимость столь основательно защищаться от чего бы то ни было, это говорило о крайне серьезной ситуации.
   — Вы говорите, это не газ? — вступил в разговор Скорцени.
   — Нет, явно не газ, — ответил Лидов. — Раньше ящеров не беспокоили ни ветер, ни иные проблемы подобного рода. Складывается ощущение, что ящеры заняты поисками обломков какого-то металла. После взрыва их корабля эти осколки разлетелись во большой площади. Найденные куски они грузят в свои машины. Судя по колеям, которые те оставляют на земле, это очень тяжелые для своих размеров машины.
   — Бронированные? — спросил Егер.
   — Возможно, — сказал Лидов. — А может, свинцовые. Егер задумался над этими словами. Свинец годится для водопроводных труб, но в качестве прикрытия? Единственным местом, где Егер видел применение свинца в качестве защитного материала, был рентгеновский кабинет. После ранения Егеру делали снимки, и рентгенолог, прежде чем включить установку, надел на себя защитный свинцовый плащ. Неожиданно для себя Егер нашел связь: внутри этих самых кремлевских стен он слышал, что оружие, уничтожившее Берлин, имело принцип действия, похожий на рентгеновские лучи. Конечно, не будучи физиком, он не слишком разбирался в подобных вещах.
   — Имеют ли эти поиски отношение к тем ужасным бомбам, которыми обладают ящеры? — спросил Егер.
   Темные глаза Скорцени расширились. А глаза Лилова, немного раскосые, как у татарина, стали еще уже. Голосом, в котором отчетливо слышался страх, он сказал:
   — Если бы вы, майор Егер, были одним из наших, сомневаюсь, чтобы вам долго удалось остаться в живых. Вы слишком открыто говорите о своих мыслях.
   Георг Шульц привстал со стула:
   — Следи за своими словами, ты, чертов большевик! Егер положил руку на плечо стрелка и заставил сесть.
   — Не забывай, где мы находимся, — сухо сказал он.
   — Это великолепное предложение, фельдфебель Шульц, — согласился сотрудник НКВД. — Ваша лояльность похвальна, но здесь она выглядит глупо.
   — Он вновь повернулся к Егеру:
   — Вы, майор, возможно, слишком умны — на свою же голову.
   — И не только, — вступился за Егера Отго Скорцени. — То, что мы находимся здесь, подполковник Лидов, и даже то, что вы столь много рассказали об этом щекотливом деле, доказывает, что вы нуждаетесь в немецкой помощи, как бы ни отнекивались. Так вот, вы получите ее только в том случае, если с находящимся здесь майором Егором ничего не случится. Мы ведь нужны вам, правда?
   При других обстоятельствах его улыбка была бы ласковой. Сейчас она воспринималась как издевка.
   Лидов со злостью посмотрел на него. Подполковник Краминов, который до сих пор не вмешивался в разговор, сказал:
   — Вы правы, герр гауптштурмфюрер, положение незавидное. На этой территории есть лишь русские партизаны и нет регулярных частей Красной Армии, поскольку вы, немцы, прошлой осенью выбили их оттуда. И хотя партизаны достаточно смелы, у них нет тяжелого вооружения, необходимого для нападения на караван машин ящеров. Правда, в тех местах остаются разрозненные части вермахта…
   — Они ненамного превосходят силы партизан, — перебил Лидов. — Но немцы действительно имеют больше оружия, чем наши славные и героические партизаны.
   Судя по выражению его лица, эта правда была для Лидова горькой.
   — Потому мы и предлагаем совместную операцию, — сказал Краминов. — Вы трое будете служить в качестве наших связных с теми немецкими частями, которые находятся к северу от Киева. В случае успешной атаки на караван оба наши правительства получат равную долю трофеев. Вы согласны?
   — А как мы узнаем, что вы не заберете себе все? — спросил Шульц.
   — Это вы, фашистские агрессоры, вероломно нарушили договор о ненападении, который великий Сталин щедро преподнес Гитлеру, — огрызнулся Лидов. — И это мы должны вздрагивать при мысли о доверии к вам.
   — Если бы мы не напали на вас, вы бы напали на нас, — сердито проговорил Шульц.
   — Товарищи! — вмешался подполковник Краминов. — Коли мы намерены работать вместе, то должны сдерживать эмоции. Если же мы вцепимся друг Другу в глотку, от этого выиграют только ящеры.
   — Он прав, Георг, — сказал Егер. — Если мы начнем спорить, то ничего не достигнем.
   Егер не забыл собственное неприятие, презрение едва ли не ко всему, что видел в Советском Союзе, но храбрость русских на поле боя отрицать не мог.
   — В настоящий момент давайте оставим идеологию в стороне.
   — Можете ли вы организовать мне телеграфную связь с Германией? — спросил Отто Скорцени. — Прежде чем приступать к осуществлению этих планов, я должен получить на то полномочия.
   — При условии, что последний налет ящеров не повредил линию, могу, — сказал Лидов. — Могу также разрешить вам воспользоваться радиосвязью на частоте, согласованной с вашим правительством. Но вы должны выражать все, что считаете нужным сказать, в завуалированной форме, чтобы не допустить преследования со стороны ящеров, если они перехватят передачу. А они почти наверняка ее перехватят.
   — Тогда сперва телеграф, — сказал Скорцени. — Если не получится, то радио. Эта миссия представляется мне весьма стоящей. Остальные заботы могут подождать.
   Скорцени внимательно посмотрел на подполковника НКВД, словно видел его в прицел танковой пушки. Лидов бросил на ненца ответный хмурый взгляд. Оба без слов поняли, что, хотя личные счеты могут подождать, ничего не забыто.
   ***
   Лю Хань обнаженной сидела на яркой подстилке в комнате, находящейся в огромном самолете, который почему-то никогда не падал с небес. Она подтянула ноги к подбородку, обхватив голени руками, голову наклонила вниз и уперла в колени. Закрыв глаза, Лю могла вообразить, что вся Вселенная вокруг нее исчезла.
   Ее представление о мире не включало в себя такого понятия, как подопытное животное, но именно таким животным она стала. Маленькие чешуйчатые дьяволы, которые держали ее здесь, хотели узнать как можно больше об отношениях полов среди людей и использовали Лю в своих экспериментах. Их совершенно не волновало, что она думает об этом процессе.
   Дверь в камеру широко распахнулась. Прежде чем пожелать умереть, Лю Хань подняла глаза. Внутрь вошли двое ящеров. Между ними стоял мужчина, даже не китаец, а какой-то иностранный дьявол. На мужчине было не больше одежды, чем на ней самой.
   — Следующий здесь, — прошипел по-китайски один из чешуйчатых дьяволов.
   Лю Хань вновь наклонила голову, отказавшись отвечать. «Следующий, — подумала она. — Когда же они наконец убедятся в том, что я подхожу для половых членов всех мужчин, которых сюда приводят? Этот будет… пятый? Или шестой?» Она не могла вспомнить. Возможно, через какое-то время это станет не важно. Сколько еще будет продолжаться осквернение ее тела?
   Лю Хань пыталась вновь обрести чувство силы, чувство принадлежности самой себе — то чувство, которое она ненадолго испытала, когда Юи Минь был беспомощным и испуганным. Тогда, пусть хоть на короткое время, ее собственная воля что-то значила. До этого ее сковывали обычаи деревни и народа, затем — устрашающее могущество ящеров. И только мгновение она была почти свободной.
   — Вы двое показать, что вы делать, тогда вы есть. Не показать — нет пища, — сказал дьявол.
   Лю Хань понимала, о чем вдет речь. После первых двух мужчин она попыталась уморить себя голодом, но тело отказалось ей подчиниться. Желудок кричал громче, чем дух. В конце концов Лю, чтобы есть, стала выполнять то, что от нее требовали.
   Другой ящер заговорил с иностранным дьяволом на языке, не похожем ни на китайский, ни на язык ящеров. Лю Хань все равно пыталась понять хоть что-нибудь. Затем чешуйчатые дьяволы вышли из камеры. Она понимала, что они делают снимки, но это немножко не то, чем когда они присутствуют в комнате. Здесь у Лю Хань еще сохранялись различия.
   Она неохотно взглянула на иностранного дьявола. Он был очень волосатым и имел густую бороду, которая доходила ему чуть ли не до глаз. Нос его больше напоминал клюв ястреба, чем нос нормального человека. Кожа по цвету не особо отличалась от ее собственной.
   По крайней мере, он не набросился на нее, как сделал один мужчина, едва за ним закрылась дверь. Этот стоял спокойно, разглядывая ее и позволяя ей смотреть на него. Вздохнув, Лю Хань растянулась на подстилке.
   — Начинай, давай побыстрее сделаем это, — сказала она по-китайски.
   Изможденный голос Лю Хань был полон бесконечной горечи.
   Мужчина опустился рядом с ней. Лю Хань старалась не съеживаться. Он что-то сказал на своем языке. Она покачала головой. Тогда он произнес какие-то слова, которые прозвучали по-другому, но Лю Хань не поняла и их. Она ждала, что теперь он полезет на нее, но вместо этого он зашипел и издал какие-то глухие звуки, в которых Лю Хань вскоре узнала слова языка ящеров.
   — Имя… — Мужчина окончил фразу кашлем, означавшим, что в ней содержится вопрос.
   Глаза Лю Хань наполнились слезами/Никто из тех, кто побывал здесь до него, даже не удосужился спросить у нее имя.
   — Имя — Лю Хань, — садясь, ответила она. Ей пришлось повторить это несколько раз: ударения, которые каждый из них ставил в словах ящеров, затрудняли понимание. Назвав свое имя, Лю Хань вдруг осознала, что и ей следует отнестись к этому мужчине как к человеку.
   — Твое имя? — спросила Лю Хань. Он показал на свою волосатую грудь:
   — Бобби Фьоре. — Затем повернулся к двери, за которой скрылись маленькие чешуйчатые дьяволы, и назвал их так, как они себя называли:
   — Раса. После этого мужчина проделал множество удивительных жестов, большинство которых Лю Хань никогда прежде не видела, но которые явно были далеки от одобрительных. Либо он не знал, что сейчас делаются снимки, либо ему было плевать. Некоторые из его выходок были крайне забавными, почти как у бродячего балаганного клоуна, и Лю Хань неожиданно обнаружила, что впервые за долгое время улыбается.
   — Раса плохо, — сказала она, когда представление кончилось, и кашлянула, но по-иному, что придавало усиление ее словам.
   Не отвечая, он просто повторил этот выразительный кашель. Лю Хань никогда не слышала, чтобы маленькие чешуйчатые дьяволы так делали, но она прекрасно поняла мужчину.
   Но, как ни презирали своих тюремщиков, все равно они пленники. Если хочешь есть, делай то, что требуют чешуйчатые дьяволы. Лю Хань до сих пор не понимала, почему ящеры считают важным доказать, что у женщин не бывает течки и мужчины могут совокупляться с женщинами в любое время. Но ящеры продолжали это изучать. Лю Хань снова легла. Может, на сей раз все окажется не настолько плохо.
   Что касается любовных навыков, то Юи Минь был втрое лучшим любовником, чем оказался иностранный дьявол с непроизносимым вторым именем. Но, будучи достаточно неуклюжим, этот мужчина обращался с ней так, словно это была их первая брачная ночь. Лю Хань не ощущала себя удобной для пользования вещью. Она не представляла, что в иностранных дьяволах столько доброты: среди китайских мужчин это встречалось редко. Доброты Лю Хань не видела с тех пор, как при нападении японцев на их деревню погиб ее муж.
   В знак благодарности Лю Хань изо всех сил постаралась ответить на ласки нового партнера. Однако она была слишком утомлена: ее тело не отзывалось. И все же, когда он закрыл глаза и застонал, Лю Хань потянулась и коснулась его щеки. Борода была почти такая же жесткая, как кисть из свиной щетины. «Интересно, она у него чешется?» — подумала Лю Хань.
   Мужчина соскользнул с Лю Хань и встал на колени. Она вытянула руку, прикрыв пушок внизу живота. Глупо — ведь он только что в ней был.
   Мужчина стал настолько потешно изображать, как он курит сигарету, что Лю Хань непроизвольно улыбнулась. Мужчина поднял густые брови, сделал еще одну воображаемую затяжку, затем показал, как тушит сигарету себе о грудь.
   Он в самом деле убедил Лю Хань, что у него между пальцев действительно зажата сигарета, и она даже воскликнула по-китайски:
   — Не обожгись!
   Эти слова заставили ее засмеяться. Лю Хань попробовала подыскать слова на языке ящеров; единственным, что они оба поняли, было:
   — Ты не плохой.
   — Ты, Лю Хань… — он настолько странно произнес ее имя, что она не сразу поняла, — ты тоже неплохая.
   Лю Хань отвернулась. Она не понимала, что плачет, пока первые крупные слезы не покатились у нее по щекам. Лю Хань обнаружила, что не в силах остановиться. Она всхлипывала и рыдала по всему, что потеряла, и из-за того, что вынесла. По своему мужу и деревне, по привычному миру. От перенесенного ею насилия. Лю никогда не представляла, что у нее внутри накопилось столько слез.
   Вскоре она ощутила у себя на плече руку Бобби Фьоре.
   — Эй! — сказал он. — Эй!
   Лю Хань не знала, что означает это слово на его языке. Она не знала, означает ли оно хоть что-нибудь или то был просто звук. Зато она знала, что в его голосе звучит сочувствие и что этот мужчина единственный, кто отнесся к ней по-человечески с момента начала всего этого кошмара. Она согнулась и прижалась к нему.
   Он ничего не сделал, только позволил ей себя обнять. Дважды провел по волосам Лю Ханъ и еще несколько раз сказал: «Эй!» Лю Хань едва заметила это — настолько она была поглощена своим горем.
   Когда наконец ее рыдания превратились во всхлипывания, а затем в икоту, ее живот ощутил его эрекцию, столь же горячую, как и недавние ее слезы. Однако это не удивило ее. Лю Хань скорее удивилась бы, если бы у обнаженного мужчины, лежащего в объятиях обнаженной женщины, не встал член. Что удивило ее, так это его спокойствие, равнодушие к собственной эрекции. А что она смогла бы сделать, если бы он вдруг решил снова овладеть ею?
   От его спокойствия ей захотелось снова заплакать. До чего же она дошла, когда то, что ее не изнасиловали, она воспринимает как доброту и от этого готова лить слезы.
   Мужчина спросил ее о чем-то на своем языке. Она покачала головой. Он покачал тоже, возможно злясь, что забыл о ее неспособности понять. У него сошлись брови, когда он задумчиво поглядел через ее плечо на голую металлическую стену камеры.
   — Ты, Лю Хань, не плохая сейчас? — попытался сказать он на языке чешуйчатых дьяволов.
   — Не очень плохая, Бобби Фьоре. Когда она попыталась произнести его имя, то исковеркала слова так же, как он, произнося ее имя.
   — О'кей, — кивнул он.
   Это слово она поняла: так говорил кто-то из городских жителей в виденном ею фильме. Люди в городе заимствовали словечки иностранных дьяволов вместе с их машинами и смешной одеждой.
   Бобби отпустил ее. Лю Хань оглядела себя. Она так крепко обнимала его, что на нежной коже ее груди остались следы от его волосков. Теперь его эрекция начала спадать. Лю Хань протянула руку и обхватила его член. Ящеры лишили ее всего, что у нее когда-либо было, оставив ей только тело, которым она могла отблагодарить Бобби. Его брови поднялись снова. И так же поднялось то, что Лю Хань держала в своей руке. Почему-то тепло, которое ощущала ладонь, доставляло ей удовольствие. Словно в старые времена, она целиком отдалась на волю своего тела. волна чувственности позволит ей ненадолго забыть металлическую клетку, в которой она заперта, и чешуйчатых дьяволов, держащих ее здесь для удовлетворения своего извращенного любопытства.
   Лю Хань негромко застонала, когда снова легла на подстилку. Ей хотелось, чтобы это прошло хорошо, она надеялась, что так и будет. Бобби Фьоре пододвинулся к ней. Его губы прикоснулись к ее губам, рукой он водил по ее телу.
   Лю находилась на грани «облаков и дождя».
   Когда наваждение закончилось, оба они были потные и тяжело дышали. Эйфория уходила. Занятие любовью оказалось плохим только в одном — в том, что по-настоящему оно не помогло. Все беды, которые удовольствие позволило Лю Хань отбросить в сторону, никуда не исчезли. Лучше не стало. Не обращать внимания на неприятности — не значит от них избавиться. Лю Хань это знала, но что еще могла она сделать в нынешнем положении?
   Интересно, а иностранных дьяволов одолевают такие же заботы? Лю бросила быстрый взгляд на Бобби Фьоре. Его волосатое лицо было серьезным, взгляд — отрешенным и обращенным внутрь. Несомненно, в его голове кружились мысли, во многом похожие на ее собственные.
   Но когда Бобби заметил, что Лю Хань глядит на него, он улыбнулся и одним движением сел. Пусть он был несовершенен в тонкостях любви, зато он имел прекрасное мускулистое тело, которым в остальном владел хорошо. Он также умел дурачиться. На этот раз он сделал вид, что курит две сигареты одновременно — в каждой руке по штуке.
   Лю Хань засмеялась. Потом пододвинулась и заключила иностранного дьявола со смешным именем в долгие и благодарные объятия. Какие бы страхи и тревоги ни бурлили у него внутри, он умел прятать их, чтобы помочь ей приободриться. Такого еще не было с тех пор, как пришли чешуйчатые дьяволы. Да и до их появления это случалось нечасто.
   Словно в подтверждение того, что достаточно подумать о маленьких дьяволах и они появятся, дверь в камеру Лю Хань отворилась. Дьяволы, которые привели сюда Бобби Фьоре, вернулись, чтобы забрать его. Да, все было именно так: к ней приводили мужчину, заставляли отдаваться ему а потом уводили. До этой минуты подобное доставляло лишь облегчение. Сейчас все было не так или не совсем так. Однако дьяволам в любом случае было на это наплевать.
   Во всяком случае Лю Хань так думала до того, пока чешуйчатый дьявол, говоривший на ломаном китайском языке, не сказал:
   — Вы делать спаривание два раза. Почему два раза? Никогда два раза раньше.
   Невероятно, но в его голосе чувствовалось сомнение, будто он подозревал Лю Хань в том, что вместо тяжкого труда она предается развлечениям. Что ж, в каком-то смысле дьявол был прав.
   Лю Хань научилась честно отвечать на вопросы маленьких дьяволов — это срабатывало лучше.
   — Мы делали это дважды, потому что он понравился мне больше, чем кто-либо из других. От них я просто хотела избавиться. Но он — неплохой мужчина.Если бы он был китайцем, то был бы очень хорошим мужчиной.
   Второй дьявол разговаривал с Бобби Фьоре. Тот отвечал на своем языке. Разговор шел не по-китайски, и потому Лю Хань не поняла ни слова. Поскольку интонация не менялась, ей эта речь больше напоминала хрюканье, нежели человеческие слова. И как только иностранные дьяволы понимают друг друга? Но по сравнению с шипением и кашлями, из которых состоял язык чешуйчатых дьяволов, чужеземный язык Бобби Фьоре был для нее прекрасной песней.
   Маленький чешуйчатый дьявол, который говорил с Лю Хань, повернулся и что-то сказал своему напарнику. Оба дружно зашипели. Лю Хань пыталась понять, о чем они говорят, но не смогла: они произносили слова слишком быстро. Она заволновалась. В тот раз, когда она почувствовала себя отчасти в безопасности и покое, чешуйчатые дьяволы превратили ее в шлюху. Какое новое зверство они замышляют теперь?
   Тот, кто говорил на языке Бобби Фьоре, что-то ему сказал. Отвечая, человек кивнул. Жест этот, похоже, означал у них обоих одно и то же. Вероятно, Бобби сказал «да». Но «да» чему?