Страница:
И снова «кукурузник» мерно гудел во тьме, двигаясь на северо-запад. Его скорость не превышала скорости железнодорожного экспресса. Внизу проплывали припорошенные снегом хвойные леса. Людмила старалась держаться как можно ближе к земле.
Затем деревья неожиданно расступились, и вместо них появилась полоса нетронутой снежной белизны.
— Ладожское озеро, — вслух сказала Людмила, довольная своими штурманскими способностями.
Она полетела вдоль южного берега по направлению к Ленинграду.
Теперь самолет шел совсем низко над безжизненной землей, где не так давно велись ожесточенные бои с фашистами. Потом появились ящеры, и что русским, что немцам пришлось одинаково тяжело. Однако до появления этих тварей героизм и неимоверная стойкость защитников Ленинграда — колыбели Октябрьской революции — прогремели на весь Советский Союз. Сколько тысяч, сколько сотен тысяч умерли голодной смертью в тисках фашистской блокады? Этого никто не узнает. А теперь она везет Молотова на переговоры с немцами, подвергшими Ленинград такой жестокой осаде. Умом Людмила понимала необходимость миссии наркома. Но чувства до сих пор отказывались это принять.
Однако «кукурузник», на котором она летела, проверяли и чинили руки немца. Судя по словам Георга Шульца, они с майором Егером сражались бок о бок с русскими, чтобы добыть нечто важное. Что именно — этого Шульц либо не знал, либо помалкивал; впрочем, может, и то и другое. Значит, сражаться вместе можно, фактически нужно. Но Людмиле подобное было не по нутру.
Не так давно под крылом «У-2» расстилалось Ладожское озеро. Теперь внизу лежала заснеженная гладь Финского залива. Людмила стала вглядываться вдаль, высматривая посадочные огни. Следующая посадка предполагалась неподалеку от Выборга.
Когда Людмила наконец заметила огни, то посадила самолет более резко, чем в прошлый раз. Встретивший ее офицер говорил по-русски с каким-то странным акцентам.
В многоязычии Советского Союза это было довольно привычно. Однако потом Людмила заметила на нескольких солдатах знакомые каски, напоминающие ведерки для угля.
— Вы немцы? — спросила она сначала по-русски, затем по-немецки.
— Нет, — ответил офицер. Он говорил по-немецки лучше, чем Людмила. — Мы — финны. Добро пожаловать в Вийпури.
Он улыбнулся далеко не приветливой улыбкой. После «зимней» войны 1939-1940 годов город перешел в советские руки, но когда через год с небольшим финны вместе с нацистами напали на СССР, они вновь отбили его себе.
— Может ли кто-либо из ваших механиков проверить самолет данного типа? — спросила Людмила.
Пряча в глазах иронию, офицер медленно оглядел «кукурузник» от пропеллера до хвоста:
— Не сочтите за неуважение, но я думаю, что любой двенадцатилетний мальчишка, умеющий держать в руках инструменты, способен осмотреть подобную машину.
Поскольку офицер в общем-то был прав, Людмила не стала выплескивать свое раздражение.
Еда на финской базе была лучше той, которую в последнее время приходилось есть Людмиле. Сама база также выглядела чище тех, что служили боевым пристанищем советской летчице. Может, это потому, что финнам досталось от ящеров меньше, чем Советскому Союзу?
— Отчасти, — ответил тот же офицер, когда Людмила задала ему вопрос.
Придя в помещение, она заметила, что шинель у него серая, а не цвета хаки, с тремя узкими полосками на обшлагах. Людмила мысленно прикинула его чин.
— Опять-таки, не сочтите за неуважение, но как вы можете заметить, другие народы зачастую более аккуратно от носятся к вещам, нежели вы, русские. Но это я так, между прочим. Не хотите ли посетить кашу сауну? — Увидев, что она не поняла финского слова, офицер сказал по-немецки:
— Парную баню.
— Очень хочу! — воскликнула Людмила.
Это была возможность не только отмыться, но и согреться. Когда Людмила вошла в сауну, финские женщины не стали глазеть на нее, как непременно поступили бы русские. Ее удивило, насколько они тактичны.
Пролетая над Финляндией, а затем над Швецией, Людмила раздумывала над тем, о чем говорил финский офицер. Сам по себе полет над местностью, не истерзанной войной, давал новые и свежие впечатления. Когда под крылом проплывали городки, а не груды обгорелых развалин, мысли Людмилы возвращались к более счастливым временам, далеким и почти позабытым среди тягот военных дней.
Даже под снегом она различала правильные прямоугольники полей и изгородей. Все было меньших размеров, чем в Советском Союзе, и почти игрушечным в своем миниатюрном совершенстве. «Может, скандинавы аккуратнее русских просто потому, что у них гораздо меньше земли, и ее приходится использовать более эффективно?» — думала Людмила. Это впечатление еще усилилось над Данией, где даже лесов почти не осталось и где, казалось, каждый квадратный сантиметр служил какой-либо полезной цели. Из Дании они перелетели в Германию.
Людмила сразу поняла, что здесь шла война. Хотя трасса ее полета пролегала почти в двухстах километрах к западу от уничтоженного Берлина, увиденные разрушения были вполне сравнимы с тем, что она привыкла видеть в Советском Союзе. Фактически вначале англичане, а затем и ящеры подвергли Германию более массированным ударам с воздуха, чем Советский Союз. Людмила пролетала один город за другим, где в развалинах лежали фабрики, железнодорожные станции и жилые дома.
Ящеры и теперь продолжали бомбить немецкую территорию. Услышав характерный звук их истребителей, Людмила опустилась еще ниже и полетела медленнее, словно ее «У-2» превратился в крошечного комарика, звенящего у самого пола и слишком ничтожного, чтобы на него обращать внимание.
Немцы тоже не прекращали сопротивления ящерам. Трассирующие снаряды пронизывали ночное небо, точно фейерверки. Темноту обшаривали лучи прожекторов, пытаясь высветить вражеские самолеты. Один или два раза Людмила услышала вдали гул поршневых двигателей. «Неужели истребители люфтваффе по-прежнему поднимаются в воздух?» — с удивлением подумала она.
Чем дальше на юг летел «кукурузник», тем более возвышенной становилась местность. На четвертую ночь полета очередная посадочная полоса оказалась за городком под названием Зуильцбах, на поле, где в более теплое время года, скорее всего, росла картошка. Наземная служба оттащила русский самолет под прикрытие, а офицер люфтваффе повез Людмилу и Молотова в конной повозке в город.
— Ящеры почти всегда обстреливают автомобили, — объяснил он извиняющимся тоном.
— У нас то же самое, — кивнула Людмила.
— А-а, — протянул офицер.
Обычно в «Правде» или в «Известиях» атмосфера дипломатических переговоров описывалась как «корректная». Раньше Людмила не совсем понимала, что это такое. Сейчас же, увидев, как немцы обходятся с нею и с Молотовым, она поняла. Они были вежливы, внимательны, но не скрывали, что предпочли бы не иметь дело с Советами. «Здесь мы похожи», — подумала Людмила. По крайней мере ее поведение было таким же. Что касается Молотова, в общении с людьми, будь то русский или немец, он редко выходил за официальные рамки.
Людмиле пришлось приложить изрядные усилия, чтобы не завопить от радости, предвкушая возможность выспаться на настоящей кровати. Она уже и не помнила, когда в последний раз спала на кровати. Но чтобы нацисты не посчитали ее невоспитанной, летчица сдержала свои эмоции. Одновременно она упорно игнорировала намеки офицера люфтваффе на то, что он не отказался бы разделить с нею это ложе. К радости Людмилы, немец не проявил навязчивость и нахальство.
— Надеюсь, вы простите меня, но я бы не советовал пытаться лететь в Берхтесгаден ночью, фрейлейн Горбунова.
— Мое звание — старший лейтенант, — ответила Людмила. — А почему не советуете?
— Ночной полет достаточно сложен…
— Я выполнила немало ночных боевых вылетов: и против ящеров, и против вас, немцев, — ответила она. Пусть воспринимает ее слова как хочет.
Глаза немца расширились, но лишь на мгновение. Затем он сказал:
— Возможно, это так, но там, позвольте заметить, вы летали над русской степью, а не в горах.
Он ждал ее ответа, и Людмила понимающе кивнула. Немецкий летчик продолжал:
— В горах опаснее, и не только из-за местности, но и из-за постоянно дующих ветров. При выполнении миссии такой важности ошибки были бы непростительны, особенно если вы предпочтете держаться как можно ближе к земле.
— И что же вы предлагаете взамен? Лететь днем? Ящеры почти наверняка меня собьют.
— Я это учел, — сказал немец. — Чтобы защитить ваш самолет во время дневного перелета, мы поднимем в воздух несколько звеньев истребителей. Не для вашего сопровождения — это привлекло бы к нему нежелательное внимание, а для того, чтобы отвлечь ящеров от того участка, через который вы полетите.
Людмила оценила его слова. Учитывая неравенство между немецкими истребителями и самолетами ящеров, кое-кому из летчиков люфтваффе придется пожертвовать жизнью, чтобы она и Молотов добрались до этого Берхтесгадена. Людмила также сознавала) что у нее нет опыта полета в горных условиях. И если нацисты желают помочь ей в выполнении миссии, ей нужно принять их помощь.
— Благодарю вас, — сказала она.
— Хайль Гитлер! — ответил офицер люфтваффе, что отнюдь не добавило Людмиле радости от сотрудничества с немцами.
Когда на следующее утро их с Молотовым все в той же тряской повозке привезли к взлетной полосе, Людмила обнаружила, что наземная служба немцев покрыла крылья и фюзеляж ее «У-2» мазками белой краски. Один из парней, одетый в комбинезон, сказал:
— Теперь вы станете больше похожи на снег и скалы. Советское зимнее маскировочное покрытие было почти сплошь белым, ибо снег покрывал степь более ровным слоем, нежели горы. Людмила не знала, насколько поможет такая побелка, но подумала, что хуже от нее не станет. Парень из наземной службы широко улыбнулся, когда она поблагодарила его на своем не слишком правильном немецкой языке.
Повнимательнее приглядевшись к горам, в направлении которых они летели, Людмила только порадовалась, что послушалась совета немецкого летчика и не попыталась лететь ночью. Полоса, куда ей было приказано сесть, располагалась неподалеку от деревушки Берхтесгаден. Когда она посадила там свой «кукурузник», ей подумалось, что резиденция Гитлера находится в этой деревне.
Однако вместо этого их путь продолжался в длинном вагоне подвесной дороги вверх по склону горы. Людмила узнала, что гора называется Оберзальцберг. В течение всего подъема Молотов сидел с каменным лицом, смотря прямо перед собой. Он почти не разговаривал. Что бы ни происходило за маской его лица, для окружающих это оставалось неизвестным. Он пристально смотрел поверх часовых на двух пропускных пунктах, не обращая внимания на колючую проволоку, опоясывающую резиденцию.
Когда вагон наконец прибыл в Бергхоф, резиденция Гитлера напомнила Людмиле симпатичный курортный домик (вид отсюда открывался великолепный), окруженный всем тем, что требовалось для резиденции нацистского вождя. Молотова спешно проводили внутрь Бергхофа. Людмиле показалось, что она увидела фон Риббентропа — немецкого коллегу наркома иностранных дел. Она помнила лицо нацистского министра, часто мелькавшее в кадрах кинохроники в течение тех странных двух лет, когда Советский Союз и Германия соблюдали договор о дружбе.
Людмила была недостаточно важной персоной, чтобы ее разместили в Бергхофе. Немцы повели ее в дом для гостей, находящийся поблизости. Оказавшись в шикарном вестибюле, она могла думать лишь о том, какой же эксплуатации рабочих и крестьян стоило возведение таких хором. Людмила была абсолютно убеждена, что в лишенном эксплуататорских классов Советском Союзе никто не захотел бы жить среди подобной ненужной роскоши.
По лестнице вниз спускался офицер в щеголеватой черной форме немецких бронетанковых войск. Судя по двум большим звездочкам на расшитых погонах — полковник. На его груди справа красовалась крупная яркая восьмиконечная золотая звезда со свастикой в центре. Полковник был худощав, гладка выбрит и выглядел вполне своим человеком в окружении фюрера. При виде него Людмила ощутила себя какой-то мешковатой коротышкой, оказавшейся явно не в своей тарелке. Она поправила висящий на плече вещмешок, где находились все ее нехитрые пожитки.
Это движение привлекло внимание щеголеватого полковника. Он остановился, пригляделся и вдруг бросился по паркету прямо к ней.
— Людмила! — закричал он, прибавив на довольно приличном русском языке:
— Какой черт принес вас сюда? Его лицо изменилось, но голос она узнала.
— Генрих! — воскликнула Людмила, изо всех сил стараясь произнести его имя так, как оно звучало на немецком языке.
Людмила несказанно обрадовалась этой встрече. Не обращая внимания на удивленные взгляды сопровождающих и не желая знать, что подумает Молотов, когда ему станет известно об этой встрече, она обняла Егера. Он с энтузиазмом ответил ей тем же.
— Вам сразу дали полковника, — заметила она. — Замечательно.
Егер улыбнулся, как бы осуждая сам себя.
— Мне предложили выбирать: либо чин подполковника и Рыцарский Крест, либо полковничьи погоны, но в придачу — лишь золотой Германский крест. Они думали, что я предпочту славу. Я выбрал чин. Чины сохраняются дольше.
— А ваш механик, Георг Шульц, теперь у нас. Он обслуживает мой самолет.
— Он жив?! Чертовски этому рад!
— Да, у нас есть о чем поговорить.
— Еще бы.
На какое-то мгновение лицо Егера приняло то осторожное выражение, которое Людмила впервые увидела у него в украинском колхозе. Но потом вновь появилась улыбка.
— Еще бы! — повторил Егер. — Так много всего хочется сказать!
ГЛАВА 18
Затем деревья неожиданно расступились, и вместо них появилась полоса нетронутой снежной белизны.
— Ладожское озеро, — вслух сказала Людмила, довольная своими штурманскими способностями.
Она полетела вдоль южного берега по направлению к Ленинграду.
Теперь самолет шел совсем низко над безжизненной землей, где не так давно велись ожесточенные бои с фашистами. Потом появились ящеры, и что русским, что немцам пришлось одинаково тяжело. Однако до появления этих тварей героизм и неимоверная стойкость защитников Ленинграда — колыбели Октябрьской революции — прогремели на весь Советский Союз. Сколько тысяч, сколько сотен тысяч умерли голодной смертью в тисках фашистской блокады? Этого никто не узнает. А теперь она везет Молотова на переговоры с немцами, подвергшими Ленинград такой жестокой осаде. Умом Людмила понимала необходимость миссии наркома. Но чувства до сих пор отказывались это принять.
Однако «кукурузник», на котором она летела, проверяли и чинили руки немца. Судя по словам Георга Шульца, они с майором Егером сражались бок о бок с русскими, чтобы добыть нечто важное. Что именно — этого Шульц либо не знал, либо помалкивал; впрочем, может, и то и другое. Значит, сражаться вместе можно, фактически нужно. Но Людмиле подобное было не по нутру.
Не так давно под крылом «У-2» расстилалось Ладожское озеро. Теперь внизу лежала заснеженная гладь Финского залива. Людмила стала вглядываться вдаль, высматривая посадочные огни. Следующая посадка предполагалась неподалеку от Выборга.
Когда Людмила наконец заметила огни, то посадила самолет более резко, чем в прошлый раз. Встретивший ее офицер говорил по-русски с каким-то странным акцентам.
В многоязычии Советского Союза это было довольно привычно. Однако потом Людмила заметила на нескольких солдатах знакомые каски, напоминающие ведерки для угля.
— Вы немцы? — спросила она сначала по-русски, затем по-немецки.
— Нет, — ответил офицер. Он говорил по-немецки лучше, чем Людмила. — Мы — финны. Добро пожаловать в Вийпури.
Он улыбнулся далеко не приветливой улыбкой. После «зимней» войны 1939-1940 годов город перешел в советские руки, но когда через год с небольшим финны вместе с нацистами напали на СССР, они вновь отбили его себе.
— Может ли кто-либо из ваших механиков проверить самолет данного типа? — спросила Людмила.
Пряча в глазах иронию, офицер медленно оглядел «кукурузник» от пропеллера до хвоста:
— Не сочтите за неуважение, но я думаю, что любой двенадцатилетний мальчишка, умеющий держать в руках инструменты, способен осмотреть подобную машину.
Поскольку офицер в общем-то был прав, Людмила не стала выплескивать свое раздражение.
Еда на финской базе была лучше той, которую в последнее время приходилось есть Людмиле. Сама база также выглядела чище тех, что служили боевым пристанищем советской летчице. Может, это потому, что финнам досталось от ящеров меньше, чем Советскому Союзу?
— Отчасти, — ответил тот же офицер, когда Людмила задала ему вопрос.
Придя в помещение, она заметила, что шинель у него серая, а не цвета хаки, с тремя узкими полосками на обшлагах. Людмила мысленно прикинула его чин.
— Опять-таки, не сочтите за неуважение, но как вы можете заметить, другие народы зачастую более аккуратно от носятся к вещам, нежели вы, русские. Но это я так, между прочим. Не хотите ли посетить кашу сауну? — Увидев, что она не поняла финского слова, офицер сказал по-немецки:
— Парную баню.
— Очень хочу! — воскликнула Людмила.
Это была возможность не только отмыться, но и согреться. Когда Людмила вошла в сауну, финские женщины не стали глазеть на нее, как непременно поступили бы русские. Ее удивило, насколько они тактичны.
Пролетая над Финляндией, а затем над Швецией, Людмила раздумывала над тем, о чем говорил финский офицер. Сам по себе полет над местностью, не истерзанной войной, давал новые и свежие впечатления. Когда под крылом проплывали городки, а не груды обгорелых развалин, мысли Людмилы возвращались к более счастливым временам, далеким и почти позабытым среди тягот военных дней.
Даже под снегом она различала правильные прямоугольники полей и изгородей. Все было меньших размеров, чем в Советском Союзе, и почти игрушечным в своем миниатюрном совершенстве. «Может, скандинавы аккуратнее русских просто потому, что у них гораздо меньше земли, и ее приходится использовать более эффективно?» — думала Людмила. Это впечатление еще усилилось над Данией, где даже лесов почти не осталось и где, казалось, каждый квадратный сантиметр служил какой-либо полезной цели. Из Дании они перелетели в Германию.
Людмила сразу поняла, что здесь шла война. Хотя трасса ее полета пролегала почти в двухстах километрах к западу от уничтоженного Берлина, увиденные разрушения были вполне сравнимы с тем, что она привыкла видеть в Советском Союзе. Фактически вначале англичане, а затем и ящеры подвергли Германию более массированным ударам с воздуха, чем Советский Союз. Людмила пролетала один город за другим, где в развалинах лежали фабрики, железнодорожные станции и жилые дома.
Ящеры и теперь продолжали бомбить немецкую территорию. Услышав характерный звук их истребителей, Людмила опустилась еще ниже и полетела медленнее, словно ее «У-2» превратился в крошечного комарика, звенящего у самого пола и слишком ничтожного, чтобы на него обращать внимание.
Немцы тоже не прекращали сопротивления ящерам. Трассирующие снаряды пронизывали ночное небо, точно фейерверки. Темноту обшаривали лучи прожекторов, пытаясь высветить вражеские самолеты. Один или два раза Людмила услышала вдали гул поршневых двигателей. «Неужели истребители люфтваффе по-прежнему поднимаются в воздух?» — с удивлением подумала она.
Чем дальше на юг летел «кукурузник», тем более возвышенной становилась местность. На четвертую ночь полета очередная посадочная полоса оказалась за городком под названием Зуильцбах, на поле, где в более теплое время года, скорее всего, росла картошка. Наземная служба оттащила русский самолет под прикрытие, а офицер люфтваффе повез Людмилу и Молотова в конной повозке в город.
— Ящеры почти всегда обстреливают автомобили, — объяснил он извиняющимся тоном.
— У нас то же самое, — кивнула Людмила.
— А-а, — протянул офицер.
Обычно в «Правде» или в «Известиях» атмосфера дипломатических переговоров описывалась как «корректная». Раньше Людмила не совсем понимала, что это такое. Сейчас же, увидев, как немцы обходятся с нею и с Молотовым, она поняла. Они были вежливы, внимательны, но не скрывали, что предпочли бы не иметь дело с Советами. «Здесь мы похожи», — подумала Людмила. По крайней мере ее поведение было таким же. Что касается Молотова, в общении с людьми, будь то русский или немец, он редко выходил за официальные рамки.
Людмиле пришлось приложить изрядные усилия, чтобы не завопить от радости, предвкушая возможность выспаться на настоящей кровати. Она уже и не помнила, когда в последний раз спала на кровати. Но чтобы нацисты не посчитали ее невоспитанной, летчица сдержала свои эмоции. Одновременно она упорно игнорировала намеки офицера люфтваффе на то, что он не отказался бы разделить с нею это ложе. К радости Людмилы, немец не проявил навязчивость и нахальство.
— Надеюсь, вы простите меня, но я бы не советовал пытаться лететь в Берхтесгаден ночью, фрейлейн Горбунова.
— Мое звание — старший лейтенант, — ответила Людмила. — А почему не советуете?
— Ночной полет достаточно сложен…
— Я выполнила немало ночных боевых вылетов: и против ящеров, и против вас, немцев, — ответила она. Пусть воспринимает ее слова как хочет.
Глаза немца расширились, но лишь на мгновение. Затем он сказал:
— Возможно, это так, но там, позвольте заметить, вы летали над русской степью, а не в горах.
Он ждал ее ответа, и Людмила понимающе кивнула. Немецкий летчик продолжал:
— В горах опаснее, и не только из-за местности, но и из-за постоянно дующих ветров. При выполнении миссии такой важности ошибки были бы непростительны, особенно если вы предпочтете держаться как можно ближе к земле.
— И что же вы предлагаете взамен? Лететь днем? Ящеры почти наверняка меня собьют.
— Я это учел, — сказал немец. — Чтобы защитить ваш самолет во время дневного перелета, мы поднимем в воздух несколько звеньев истребителей. Не для вашего сопровождения — это привлекло бы к нему нежелательное внимание, а для того, чтобы отвлечь ящеров от того участка, через который вы полетите.
Людмила оценила его слова. Учитывая неравенство между немецкими истребителями и самолетами ящеров, кое-кому из летчиков люфтваффе придется пожертвовать жизнью, чтобы она и Молотов добрались до этого Берхтесгадена. Людмила также сознавала) что у нее нет опыта полета в горных условиях. И если нацисты желают помочь ей в выполнении миссии, ей нужно принять их помощь.
— Благодарю вас, — сказала она.
— Хайль Гитлер! — ответил офицер люфтваффе, что отнюдь не добавило Людмиле радости от сотрудничества с немцами.
Когда на следующее утро их с Молотовым все в той же тряской повозке привезли к взлетной полосе, Людмила обнаружила, что наземная служба немцев покрыла крылья и фюзеляж ее «У-2» мазками белой краски. Один из парней, одетый в комбинезон, сказал:
— Теперь вы станете больше похожи на снег и скалы. Советское зимнее маскировочное покрытие было почти сплошь белым, ибо снег покрывал степь более ровным слоем, нежели горы. Людмила не знала, насколько поможет такая побелка, но подумала, что хуже от нее не станет. Парень из наземной службы широко улыбнулся, когда она поблагодарила его на своем не слишком правильном немецкой языке.
Повнимательнее приглядевшись к горам, в направлении которых они летели, Людмила только порадовалась, что послушалась совета немецкого летчика и не попыталась лететь ночью. Полоса, куда ей было приказано сесть, располагалась неподалеку от деревушки Берхтесгаден. Когда она посадила там свой «кукурузник», ей подумалось, что резиденция Гитлера находится в этой деревне.
Однако вместо этого их путь продолжался в длинном вагоне подвесной дороги вверх по склону горы. Людмила узнала, что гора называется Оберзальцберг. В течение всего подъема Молотов сидел с каменным лицом, смотря прямо перед собой. Он почти не разговаривал. Что бы ни происходило за маской его лица, для окружающих это оставалось неизвестным. Он пристально смотрел поверх часовых на двух пропускных пунктах, не обращая внимания на колючую проволоку, опоясывающую резиденцию.
Когда вагон наконец прибыл в Бергхоф, резиденция Гитлера напомнила Людмиле симпатичный курортный домик (вид отсюда открывался великолепный), окруженный всем тем, что требовалось для резиденции нацистского вождя. Молотова спешно проводили внутрь Бергхофа. Людмиле показалось, что она увидела фон Риббентропа — немецкого коллегу наркома иностранных дел. Она помнила лицо нацистского министра, часто мелькавшее в кадрах кинохроники в течение тех странных двух лет, когда Советский Союз и Германия соблюдали договор о дружбе.
Людмила была недостаточно важной персоной, чтобы ее разместили в Бергхофе. Немцы повели ее в дом для гостей, находящийся поблизости. Оказавшись в шикарном вестибюле, она могла думать лишь о том, какой же эксплуатации рабочих и крестьян стоило возведение таких хором. Людмила была абсолютно убеждена, что в лишенном эксплуататорских классов Советском Союзе никто не захотел бы жить среди подобной ненужной роскоши.
По лестнице вниз спускался офицер в щеголеватой черной форме немецких бронетанковых войск. Судя по двум большим звездочкам на расшитых погонах — полковник. На его груди справа красовалась крупная яркая восьмиконечная золотая звезда со свастикой в центре. Полковник был худощав, гладка выбрит и выглядел вполне своим человеком в окружении фюрера. При виде него Людмила ощутила себя какой-то мешковатой коротышкой, оказавшейся явно не в своей тарелке. Она поправила висящий на плече вещмешок, где находились все ее нехитрые пожитки.
Это движение привлекло внимание щеголеватого полковника. Он остановился, пригляделся и вдруг бросился по паркету прямо к ней.
— Людмила! — закричал он, прибавив на довольно приличном русском языке:
— Какой черт принес вас сюда? Его лицо изменилось, но голос она узнала.
— Генрих! — воскликнула Людмила, изо всех сил стараясь произнести его имя так, как оно звучало на немецком языке.
Людмила несказанно обрадовалась этой встрече. Не обращая внимания на удивленные взгляды сопровождающих и не желая знать, что подумает Молотов, когда ему станет известно об этой встрече, она обняла Егера. Он с энтузиазмом ответил ей тем же.
— Вам сразу дали полковника, — заметила она. — Замечательно.
Егер улыбнулся, как бы осуждая сам себя.
— Мне предложили выбирать: либо чин подполковника и Рыцарский Крест, либо полковничьи погоны, но в придачу — лишь золотой Германский крест. Они думали, что я предпочту славу. Я выбрал чин. Чины сохраняются дольше.
— А ваш механик, Георг Шульц, теперь у нас. Он обслуживает мой самолет.
— Он жив?! Чертовски этому рад!
— Да, у нас есть о чем поговорить.
— Еще бы.
На какое-то мгновение лицо Егера приняло то осторожное выражение, которое Людмила впервые увидела у него в украинском колхозе. Но потом вновь появилась улыбка.
— Еще бы! — повторил Егер. — Так много всего хочется сказать!
ГЛАВА 18
Атвар вглядывался в собравшихся командиров кораблей. Они, в свою очередь, молча вглядывались в него. Прежде чем начинать собрание, главнокомандующий пытался предугадать настроения. Сейчас ничто не удивило бы его, включая бунт. По летосчислению Расы прошел год, проведенный в завоевательной войне, когда-то представлявшейся легкой прогулкой, и пока еще никто из собравшихся не повернул хотя бы один глазной бугорок (не говоря уж о двух) к победе.
Главнокомандующий решил действовать стремительно.
— Собравшиеся командиры, я знаю, что почти каждый день мы сталкиваемся на Тосев-3 с новыми проблемами. Иногда нас даже заставляют вновь обращаться к старым проблемам, как в случае с тосевитской империей, называемой Италия.
Командир корабля Страха встал, склонился и стал ждать, пока его заметят. Когда Атвар указал на него, тот спросил:
— Господин адмирал, каким образом дойч-тосевитам удалось похитить Большого Урода, управлявшего Италией-как сто там?
— Муссолини, — подсказал Атвар.
— Благодарю вас, господин адмирал. Да, Муссолини. Как дойч-тосевиты сумели выкрасть его, когда после капитуляции Италии перед нами мы надежно спрятали этого Большого Урода в… как это у них называется… в замке?
— Мы не знаем, как они пронюхали об этом, — признался Атвар. — Они искусны в войне без правил. Должен сознаться, его похищение ошеломило нас.
— Ошеломило нас? Да, точнее не скажешь, господин адмирал, — добавил Страха, выразительно кашлянув. — Его выступления по радио из Дойчланда во многом снижают ценность выступлений другого Большого Урода, из Варшавы, того самого, что так убедительно говорил против дойч-тосе-витов.
— Русси, — произнес Атвар, бросив короткий взгляд на находящийся перед ним компьютерный экран со справочной информацией.
Справочный файл сообщал ему и кое-что еще: «В любом случае выгода от использования этого тосевита стала значительно уменьшаться. Его последнее выступление пришлось подвергнуть электронному преобразованию, чтобы оно соответствовало нашим требованиям».
— Большие Уроды так и не прониклись идеей, что Раса будет управлять ими, господин адмирал, — мрачно проговорил командир корабля Кирел.
— А почему они должны проникнуться ею, досточтимый Кирел? — возразил Страха, не скрывая сарказма. — Насколько я понимаю, у них нет причин для этого. Если смотреть дальше, история с Муссолини предстает еще более ошеломляющей. Теперь Италия охвачена волнениями, а раньше она являлась одной из самых спокойных подконтрольных нам империй.
Фенересс, самец из фракции Страхи, продолжил в том же духе:
— Более того, господин адмирал, это позволило Дойчланду сделать национального героя из… — он взглянул на свой компьютер, прочитав там имя тосевита — …Скорцени, возглавлявшего бандитский налет. Это побуждает и других т-севитов пытаться повторить его, так сказать, подвиг.
— То, что вы говорите, командир Фенересс, справедливо, — согласился Атвар. — Относительно неудачных действий нашего самца, отвечавшего за охрану Муссолини, могу сказать следующее. При обычных обстоятельствах он непременно сумел бы ужесточить дисциплинарные меры. Однако, поскольку он сам пострадал в результате тосевитского налета, это оказалось невыполнимым.
Командиры кораблей зашумели и зашептались между собой. Чтобы главнокомандующий так откровенно признал действия неудачными — это было странным и тревожащим. Не удивительно, что собравшиеся шептались, — им необходимо было понять, каково значение такого признания Атвара. Является ли оно сигналом к перемене стратегии? Означает ли это, что Атвар покинет свой пост, возможно назначив вместо себя Страху? Если так, чем все это оборачивается для каждого командира?
Атвар вновь поднял руку. Постепенно шепот стих. Главнокомандующий сказал:
— Командиры, я вызвал вас на флагманский корабль не для того, чтобы делать упор на поражениях. Наоборот, я собрал вас здесь, чтобы обрисовать курс, который, уверен, приведет нас к победе.
Командиры снова зашумели и зашептались. Атвар знал: некоторые из них начали сильно сомневаться в победе. Другие по-прежнему считали ее возможной, но средства, которыми они хотели достичь победы, разрушили бы Тосев-3 и сделали планету непригодной для колонизации. А эскадра поселенцев уже несется сюда сквозь межпланетное пространство. Если бы ему удалось доказать ошибочность их предложений и одновременно заставить Больших Уродов покориться, Атвар действительно оказался бы победителем. Он считал, что в состоянии это сделать.
— Наши планы были расстроены вследствие ужасающе быстрого технологического развития тосевитов. Если бы не эта быстрота — а ее причины мы продолжаем исследовать, — завоевание Тосев-3 оказалось бы заурядным делом.
— И мы бы все, господин адмирал, чувствовали себя куда счастливее, — вставил Кирел.
Атвар увидел, как у командиров широко раскрылись рты. Они еще способны смеяться — это добрый знак.
— Возможно, приспосабливаясь к условиям технологического развития Больших Уродов, мы действовали медленнее, чем следовало бы, — продолжал главнокомандующий. — В сравнении с тосевитами Раса является медлительной. И они выгодно используют это преимущество против нас. Но и мы не стоим на месте. Сопоставьте нашу Империю, подлинную Империю, с шаткими, наспех скроенными империями тосевитов. Добавьте сюда совершенно идиотские системы управления, которым они подчиняются. Но мы обнаружили уязвимое место в их технологии и надеемся, что сумеем ударить по нему.
Эти слова Атвара привлекли всеобщее внимание. Командиры голодными глазами смотрели на него, словно он являлся чем-то вроде имбирного порошка, поставленного на виду у толпы наркоманов. (Атвар заставил себя на время выкинуть из головы проблему имбиря. Сейчас нужно говорить о преимуществах, а не о проблемах.)
— Наши танки, грузовики и самолеты .работают на водороде и кислороде, получаемых в результате — электролиза воды. Для этого используется энергия атомных двигателей наших кораблей. Получение нужного нам топлива совершенно не представляет для нас проблемы: уж если чем и обладает в избытке Тосев-3 — так это водой. И потому неудивительно, что мы оценивали возможности Больших Уродов сообразно своим представлениям. Такая оценка оказалась ошибочной.
Командиры опять зашептались. Обычно высокопоставленные члены Расы менее охотно признавались в ошибках, особенно когда это грозило дискредитировать их. Атвар также не отличался склонностью сознаваться в своих просчетах. И он не стал бы этого делать, если бы преимущество, о котором он собирался говорить далее, не перевешивало бы вред, нанесенный его репутации признанием ошибки.
— Вместо водорода и кислорода весь тосевитский транспорт на суше, воде и в воздухе работает на различных продуктах перегонки нефти, — продолжал Атвар. — Это имеет свои недостатки, не последним из которых являются зловонные выхлопы, которые выделяют их транспортные средства.
— Клянусь Императором, это так, господин адмирал, — согласился Страха. — Окажитесь в любом из их городов, которыми мы управляем, и ваши обонятельные мембраны начнет щипать от загрязненного воздуха.
— Справедливо, — заметил Атвар. — Однако, если оставить в стороне загрязняющие вещества, наши инженеры полагают, что нет оснований считать тосевитские двигатели менее эффективными, чем наши. Фактически они даже обладают кое-какими малыми преимуществами. Поскольку при обычных температурах их топливо является жидким, им не требуется такая тщательная изоляция, какой мы защищаем наши баллоны с водородом. Отсюда, их машины имеют меньший вес.
— И все-таки, господин адмирал, это преступно — сжигать нефть таким расточительным образом, когда есть столько способов более совершенного ее использования, — сказал Кирел.
— Вы правы, — согласился Атвар. — Когда завоевание станет окончательным, мы обязательно ликвидируем эту грубую технологию. По ходу могу заметить, что, согласно оценкам наших геологов, Тосев-3 имеет больше запасов нефти, чем любая из планет Империи. Возможно, даже больше, чем все три вместе взятые. Отчасти это объясняется аномально огромными водными пространствами… Однако мы отвлеклись от вопроса, ради которого я созвал собрание.
— Какой же это вопрос, господин адмирал? — разом спросили трое командиров.
При других обстоятельствах подобная напористость оказалась бы в опасной близости от нарушения субординации. Но сейчас Атвар охотно простил подчиненным их нетерпеливость.
— Вопрос, командиры, состоит в том, что даже на Тосев-3 нефть является, как сказал Кирел, драгоценным и не слишком широко распространенным веществом. Она встречается не повсюду. Например, империя, точнее, не-империя Дойчланд имеет только одно основное месторождение нефти. Оно расположено в подчиненной империи, называемой Румыния.
Атвар воспользовался голограммой, чтобы показать собравшимся, где находится Румыния и где на ее территории располагаются залежи нефти.
— Господин адмирал, можно задать вопрос? — спросил Шонар, командир из фракции Кирела. Он дождался разрешения Атвара, затем сказал:
— Требуется ли нам захватывать нефтедобывающие районы там, где еще не установлен наш контроль? Это может нам дорого обойтись — и в плане живой силы, и в плане вооружения.
— В этом не будет необходимости, — заявил Атвар. — В некоторых случаях нам даже не понадобится атаковать те места, где нефть выходит на поверхность. Как я уже отмечал, Большие Уроды сжигают в своих двигателях не просто нефть, а продукты ее перегонки. Предприятия, производящие эти продукты, многочисленны и имеют особую важность. Обнаружьте и уничтожьте их — и мы лишим тосевитов всякой возможности сопротивления. Это понятно?
Судя по взволнованному шипению и пискам, исходящим от собравшихся, они все поняли. Атвар весьма сожалел, что Раса не обнаружила такую возможность в самом начале завоевания. Но хотя он и сожалел об этом, винить кого-либо слишком сурово он не мог. Просто Тосев-3 сильно отличается от того, что Раса ожидала здесь встретить. И специалистам понадобилось определенное время, чтобы разобраться и понять, что считать важным, а что — нет.
— Ровно через год, — произнес Атвар, — Тосев-3 должен перейти в наши когти.
Зал наполнился гикающими и чавкающими звуками собравшихся самцов. Одобрение Расы наполнило Атвара гордостью. Он еще сумеет войти в анналы своего народа как Атвар — завоеватель, покоритель Тосев-3.
— Да будет так! Да будет так! — хором подхватили командиры кораблей.
Поначалу Атвар воспринял это как выражение уверенного ожидания. Но вскоре он понял, что у слов может быть и иной смысл. Если Раса не завоевала Больших Уродов в течение нынешнего года, сколько бед предстоит пережить до конца следующего?
***
Преодолевая сопротивление воздуха, «ланкастер» шел над островом Уайт. Джорджу Бэгноллу казалось, что он видит весь мир. День выдался на редкость ясный. Их самолет совершал очередной патрульный вылет, и перед глазами борт-инженера, словно страницы в атласе, появлялось побережье Англии, Па-де-Кале, берег Франции.
— Удивляюсь, как это раньше людям удавалось правильно составлять карты, когда они не могли подняться в воздух и увидеть все это с высоты, — сказал он.
Сидящий рядом с ним в пилотском кресле Кен Эмбри усмехнулся:
— А мне интересно, как все это видится ящерам. Они забираются довольно-таки высоко и способны охватить одним взглядом весь мир.
— Я как-то не думал об этом, — признался борт-инженер. — Но это явно что-то впечатляющее, как ты считаешь? — Бэгнолла вдруг разозлило, что ящеры обладают преимуществом, недоступным человечеству. Он сознавал, что за злостью скрывалась элементарная зависть. — Придется нам наилучшим образом использовать то, что имеем.
Главнокомандующий решил действовать стремительно.
— Собравшиеся командиры, я знаю, что почти каждый день мы сталкиваемся на Тосев-3 с новыми проблемами. Иногда нас даже заставляют вновь обращаться к старым проблемам, как в случае с тосевитской империей, называемой Италия.
Командир корабля Страха встал, склонился и стал ждать, пока его заметят. Когда Атвар указал на него, тот спросил:
— Господин адмирал, каким образом дойч-тосевитам удалось похитить Большого Урода, управлявшего Италией-как сто там?
— Муссолини, — подсказал Атвар.
— Благодарю вас, господин адмирал. Да, Муссолини. Как дойч-тосевиты сумели выкрасть его, когда после капитуляции Италии перед нами мы надежно спрятали этого Большого Урода в… как это у них называется… в замке?
— Мы не знаем, как они пронюхали об этом, — признался Атвар. — Они искусны в войне без правил. Должен сознаться, его похищение ошеломило нас.
— Ошеломило нас? Да, точнее не скажешь, господин адмирал, — добавил Страха, выразительно кашлянув. — Его выступления по радио из Дойчланда во многом снижают ценность выступлений другого Большого Урода, из Варшавы, того самого, что так убедительно говорил против дойч-тосе-витов.
— Русси, — произнес Атвар, бросив короткий взгляд на находящийся перед ним компьютерный экран со справочной информацией.
Справочный файл сообщал ему и кое-что еще: «В любом случае выгода от использования этого тосевита стала значительно уменьшаться. Его последнее выступление пришлось подвергнуть электронному преобразованию, чтобы оно соответствовало нашим требованиям».
— Большие Уроды так и не прониклись идеей, что Раса будет управлять ими, господин адмирал, — мрачно проговорил командир корабля Кирел.
— А почему они должны проникнуться ею, досточтимый Кирел? — возразил Страха, не скрывая сарказма. — Насколько я понимаю, у них нет причин для этого. Если смотреть дальше, история с Муссолини предстает еще более ошеломляющей. Теперь Италия охвачена волнениями, а раньше она являлась одной из самых спокойных подконтрольных нам империй.
Фенересс, самец из фракции Страхи, продолжил в том же духе:
— Более того, господин адмирал, это позволило Дойчланду сделать национального героя из… — он взглянул на свой компьютер, прочитав там имя тосевита — …Скорцени, возглавлявшего бандитский налет. Это побуждает и других т-севитов пытаться повторить его, так сказать, подвиг.
— То, что вы говорите, командир Фенересс, справедливо, — согласился Атвар. — Относительно неудачных действий нашего самца, отвечавшего за охрану Муссолини, могу сказать следующее. При обычных обстоятельствах он непременно сумел бы ужесточить дисциплинарные меры. Однако, поскольку он сам пострадал в результате тосевитского налета, это оказалось невыполнимым.
Командиры кораблей зашумели и зашептались между собой. Чтобы главнокомандующий так откровенно признал действия неудачными — это было странным и тревожащим. Не удивительно, что собравшиеся шептались, — им необходимо было понять, каково значение такого признания Атвара. Является ли оно сигналом к перемене стратегии? Означает ли это, что Атвар покинет свой пост, возможно назначив вместо себя Страху? Если так, чем все это оборачивается для каждого командира?
Атвар вновь поднял руку. Постепенно шепот стих. Главнокомандующий сказал:
— Командиры, я вызвал вас на флагманский корабль не для того, чтобы делать упор на поражениях. Наоборот, я собрал вас здесь, чтобы обрисовать курс, который, уверен, приведет нас к победе.
Командиры снова зашумели и зашептались. Атвар знал: некоторые из них начали сильно сомневаться в победе. Другие по-прежнему считали ее возможной, но средства, которыми они хотели достичь победы, разрушили бы Тосев-3 и сделали планету непригодной для колонизации. А эскадра поселенцев уже несется сюда сквозь межпланетное пространство. Если бы ему удалось доказать ошибочность их предложений и одновременно заставить Больших Уродов покориться, Атвар действительно оказался бы победителем. Он считал, что в состоянии это сделать.
— Наши планы были расстроены вследствие ужасающе быстрого технологического развития тосевитов. Если бы не эта быстрота — а ее причины мы продолжаем исследовать, — завоевание Тосев-3 оказалось бы заурядным делом.
— И мы бы все, господин адмирал, чувствовали себя куда счастливее, — вставил Кирел.
Атвар увидел, как у командиров широко раскрылись рты. Они еще способны смеяться — это добрый знак.
— Возможно, приспосабливаясь к условиям технологического развития Больших Уродов, мы действовали медленнее, чем следовало бы, — продолжал главнокомандующий. — В сравнении с тосевитами Раса является медлительной. И они выгодно используют это преимущество против нас. Но и мы не стоим на месте. Сопоставьте нашу Империю, подлинную Империю, с шаткими, наспех скроенными империями тосевитов. Добавьте сюда совершенно идиотские системы управления, которым они подчиняются. Но мы обнаружили уязвимое место в их технологии и надеемся, что сумеем ударить по нему.
Эти слова Атвара привлекли всеобщее внимание. Командиры голодными глазами смотрели на него, словно он являлся чем-то вроде имбирного порошка, поставленного на виду у толпы наркоманов. (Атвар заставил себя на время выкинуть из головы проблему имбиря. Сейчас нужно говорить о преимуществах, а не о проблемах.)
— Наши танки, грузовики и самолеты .работают на водороде и кислороде, получаемых в результате — электролиза воды. Для этого используется энергия атомных двигателей наших кораблей. Получение нужного нам топлива совершенно не представляет для нас проблемы: уж если чем и обладает в избытке Тосев-3 — так это водой. И потому неудивительно, что мы оценивали возможности Больших Уродов сообразно своим представлениям. Такая оценка оказалась ошибочной.
Командиры опять зашептались. Обычно высокопоставленные члены Расы менее охотно признавались в ошибках, особенно когда это грозило дискредитировать их. Атвар также не отличался склонностью сознаваться в своих просчетах. И он не стал бы этого делать, если бы преимущество, о котором он собирался говорить далее, не перевешивало бы вред, нанесенный его репутации признанием ошибки.
— Вместо водорода и кислорода весь тосевитский транспорт на суше, воде и в воздухе работает на различных продуктах перегонки нефти, — продолжал Атвар. — Это имеет свои недостатки, не последним из которых являются зловонные выхлопы, которые выделяют их транспортные средства.
— Клянусь Императором, это так, господин адмирал, — согласился Страха. — Окажитесь в любом из их городов, которыми мы управляем, и ваши обонятельные мембраны начнет щипать от загрязненного воздуха.
— Справедливо, — заметил Атвар. — Однако, если оставить в стороне загрязняющие вещества, наши инженеры полагают, что нет оснований считать тосевитские двигатели менее эффективными, чем наши. Фактически они даже обладают кое-какими малыми преимуществами. Поскольку при обычных температурах их топливо является жидким, им не требуется такая тщательная изоляция, какой мы защищаем наши баллоны с водородом. Отсюда, их машины имеют меньший вес.
— И все-таки, господин адмирал, это преступно — сжигать нефть таким расточительным образом, когда есть столько способов более совершенного ее использования, — сказал Кирел.
— Вы правы, — согласился Атвар. — Когда завоевание станет окончательным, мы обязательно ликвидируем эту грубую технологию. По ходу могу заметить, что, согласно оценкам наших геологов, Тосев-3 имеет больше запасов нефти, чем любая из планет Империи. Возможно, даже больше, чем все три вместе взятые. Отчасти это объясняется аномально огромными водными пространствами… Однако мы отвлеклись от вопроса, ради которого я созвал собрание.
— Какой же это вопрос, господин адмирал? — разом спросили трое командиров.
При других обстоятельствах подобная напористость оказалась бы в опасной близости от нарушения субординации. Но сейчас Атвар охотно простил подчиненным их нетерпеливость.
— Вопрос, командиры, состоит в том, что даже на Тосев-3 нефть является, как сказал Кирел, драгоценным и не слишком широко распространенным веществом. Она встречается не повсюду. Например, империя, точнее, не-империя Дойчланд имеет только одно основное месторождение нефти. Оно расположено в подчиненной империи, называемой Румыния.
Атвар воспользовался голограммой, чтобы показать собравшимся, где находится Румыния и где на ее территории располагаются залежи нефти.
— Господин адмирал, можно задать вопрос? — спросил Шонар, командир из фракции Кирела. Он дождался разрешения Атвара, затем сказал:
— Требуется ли нам захватывать нефтедобывающие районы там, где еще не установлен наш контроль? Это может нам дорого обойтись — и в плане живой силы, и в плане вооружения.
— В этом не будет необходимости, — заявил Атвар. — В некоторых случаях нам даже не понадобится атаковать те места, где нефть выходит на поверхность. Как я уже отмечал, Большие Уроды сжигают в своих двигателях не просто нефть, а продукты ее перегонки. Предприятия, производящие эти продукты, многочисленны и имеют особую важность. Обнаружьте и уничтожьте их — и мы лишим тосевитов всякой возможности сопротивления. Это понятно?
Судя по взволнованному шипению и пискам, исходящим от собравшихся, они все поняли. Атвар весьма сожалел, что Раса не обнаружила такую возможность в самом начале завоевания. Но хотя он и сожалел об этом, винить кого-либо слишком сурово он не мог. Просто Тосев-3 сильно отличается от того, что Раса ожидала здесь встретить. И специалистам понадобилось определенное время, чтобы разобраться и понять, что считать важным, а что — нет.
— Ровно через год, — произнес Атвар, — Тосев-3 должен перейти в наши когти.
Зал наполнился гикающими и чавкающими звуками собравшихся самцов. Одобрение Расы наполнило Атвара гордостью. Он еще сумеет войти в анналы своего народа как Атвар — завоеватель, покоритель Тосев-3.
— Да будет так! Да будет так! — хором подхватили командиры кораблей.
Поначалу Атвар воспринял это как выражение уверенного ожидания. Но вскоре он понял, что у слов может быть и иной смысл. Если Раса не завоевала Больших Уродов в течение нынешнего года, сколько бед предстоит пережить до конца следующего?
***
Преодолевая сопротивление воздуха, «ланкастер» шел над островом Уайт. Джорджу Бэгноллу казалось, что он видит весь мир. День выдался на редкость ясный. Их самолет совершал очередной патрульный вылет, и перед глазами борт-инженера, словно страницы в атласе, появлялось побережье Англии, Па-де-Кале, берег Франции.
— Удивляюсь, как это раньше людям удавалось правильно составлять карты, когда они не могли подняться в воздух и увидеть все это с высоты, — сказал он.
Сидящий рядом с ним в пилотском кресле Кен Эмбри усмехнулся:
— А мне интересно, как все это видится ящерам. Они забираются довольно-таки высоко и способны охватить одним взглядом весь мир.
— Я как-то не думал об этом, — признался борт-инженер. — Но это явно что-то впечатляющее, как ты считаешь? — Бэгнолла вдруг разозлило, что ящеры обладают преимуществом, недоступным человечеству. Он сознавал, что за злостью скрывалась элементарная зависть. — Придется нам наилучшим образом использовать то, что имеем.