Страница:
Наконец письма были запечатаны и отправлены. Ответ от Охоса пришел спустя чуть больше недели. «Дихгану Абиварду дихган Охос, зять его, шлет поклон», прочел Абивард. Сначала через его плечо заглядывал Фрада, а потом, когда он перечитывал письмо в спальне, — Рошнани. Ей он сказал:
— Видишь? Все-таки пишет он неплохо. Почерк у Охоса был квадратный, старательный, может быть, не очень отработанный, но четкий.
— Читай дальше. Что он пишет? — спросила Рошнани.
— "Да, дорогой зять, нас тоже ограбили — и люди Смердиса, и кочевники. Первым мы отдали пять тысяч аркетов, а вторым проиграли коров и овец, коней и людей. Мы тоже нанесли кочевникам урон, но какая от этого польза — убрать одну песчинку, когда ветер гонит на нас всю пустыню? Но мы сражаемся, как можем. И тебе дай Господь победы в твоей войне".
— Это все? — спросила Рошнани, когда он остановился перевести дух.
— Нет, есть еще, — сказал он. — «Передай моей сестре, а твоей жене, что брат ее часто думает о ней». Рошнани улыбнулась:
— Я напишу ему ответное письмо. То-то он удивится, правда?
— Не сомневаюсь, — сказал Абивард. Он подумал, только ли удивится Охос, или еще и возмутится? Что ж, если возмутится, дело его. Ведь Абивард же не разрешает своим женщинам разгуливать, где им вздумается, как какой-нибудь видессиец, и вообще не позволяет им ничего действительно заслуживающего осуждения.
Ответа от Птардака пришлось дожидаться дольше. Письму к мужу Динак не только пришлось проделать более долгий путь, чем письму, к Охосу, но Птардак явно не поспешил с ответом. Прошел почти месяц, прежде чем к крепости подъехал гонец из Налгис-Крага.
За проделанный путь Абивард дал ему половину аркета. До битвы в степях он мог бы вообще этого не делать, но теперь любая поездка в одиночку была опасна.
Уж кто-кто, а Абивард прекрасно знал это. Да и большими вооруженными отрядами разъезжать было небезопасно.
Он открыл кожаный футляр для писем и развернул пергамент, на котором Птардак написал свой ответ. После традиционного любезного обращения в письме его зятя содержалась лишь одна фраза: «Я во всем верен Смердису, Царю Царей».
— А кто ж в этом сомневался? — спросил Абивард вслух, словно Птардак был рядом и мог слышать его.
— Повелитель? — произнес озадаченный гонец.
— Это я так, о своем. — Абивард почесал в затылке. С чего это вдруг зятек решил, что он его подозревает?
Глава 5
— Видишь? Все-таки пишет он неплохо. Почерк у Охоса был квадратный, старательный, может быть, не очень отработанный, но четкий.
— Читай дальше. Что он пишет? — спросила Рошнани.
— "Да, дорогой зять, нас тоже ограбили — и люди Смердиса, и кочевники. Первым мы отдали пять тысяч аркетов, а вторым проиграли коров и овец, коней и людей. Мы тоже нанесли кочевникам урон, но какая от этого польза — убрать одну песчинку, когда ветер гонит на нас всю пустыню? Но мы сражаемся, как можем. И тебе дай Господь победы в твоей войне".
— Это все? — спросила Рошнани, когда он остановился перевести дух.
— Нет, есть еще, — сказал он. — «Передай моей сестре, а твоей жене, что брат ее часто думает о ней». Рошнани улыбнулась:
— Я напишу ему ответное письмо. То-то он удивится, правда?
— Не сомневаюсь, — сказал Абивард. Он подумал, только ли удивится Охос, или еще и возмутится? Что ж, если возмутится, дело его. Ведь Абивард же не разрешает своим женщинам разгуливать, где им вздумается, как какой-нибудь видессиец, и вообще не позволяет им ничего действительно заслуживающего осуждения.
Ответа от Птардака пришлось дожидаться дольше. Письму к мужу Динак не только пришлось проделать более долгий путь, чем письму, к Охосу, но Птардак явно не поспешил с ответом. Прошел почти месяц, прежде чем к крепости подъехал гонец из Налгис-Крага.
За проделанный путь Абивард дал ему половину аркета. До битвы в степях он мог бы вообще этого не делать, но теперь любая поездка в одиночку была опасна.
Уж кто-кто, а Абивард прекрасно знал это. Да и большими вооруженными отрядами разъезжать было небезопасно.
Он открыл кожаный футляр для писем и развернул пергамент, на котором Птардак написал свой ответ. После традиционного любезного обращения в письме его зятя содержалась лишь одна фраза: «Я во всем верен Смердису, Царю Царей».
— А кто ж в этом сомневался? — спросил Абивард вслух, словно Птардак был рядом и мог слышать его.
— Повелитель? — произнес озадаченный гонец.
— Это я так, о своем. — Абивард почесал в затылке. С чего это вдруг зятек решил, что он его подозревает?
Глава 5
— Вот это другое дело, — сказал Абивард усталому всаднику, буквально вывалившемуся из седла во дворе крепости Век-Руд. — Почти месяц ни одного письма из Налгис-Крага, а теперь два за одну неделю.
— Счастлив порадовать тебя, повелитель, — сказал гонец. Вместо кафтана он был одет в кожаные штаны и куртку из овчины; зима еще не настала, но в воздухе чувствовалось ее приближение. Гонец продолжил:
— Это от госпожи твоей сестры. Так, во всяком случае, сказала мне служанка, передавшая письмо. Сам я не читал его, поскольку оно попало в мой футляр уже запечатанным.
— Да ну? — сказал Абивард. Раньше Динак себя такими предосторожностями не озабочивала. Он дал гонцу серебряный аркет. — В таком случае ты заслуживаешь особой благодарности, раз доставил его сюда в целости и сохранности. Если бы с ним что случилось, ты не мог бы на словах передать мне, о чем оно.
— Ты добр ко мне, повелитель, но если бы что-то случилось с этим письмом, то со мной скорее всего случилось бы кое-что похуже. Ты понимаешь, о чем я. — Посланец из Налгис-Крага отсалютовал Абиварду и выехал из крепости, направившись в обратный путь.
Динак воспользовалась печатью Птардака — всадник с копьем, поражающий кабана. Абивард сломал ее ногтем — ему не терпелось узнать, что же такое стремилась скрыть от посторонних глаз его сестра. Как обычно, он прочел ее слова вслух: «Дихгану Абиварду любящая сестра Динак шлет низкий поклон». Но следующая фраза заставила его резко остановиться: «Ты поступил бы мудро, прочитав нижеследующее подальше от любого, кто мог бы тебя услышать».
— Это еще к чему? — проворчал он. Но Динак всегда поражала его своим здравомыслием, поэтому он свернул пергамент и унес его в свою спальню. «Здесь меня никто не услышит», — подумал он. Потом он посмотрел через решетчатое окошко в двери, ведущей на женскую половину. Там никого не было видно.
Удовлетворившись этим, он развернул письмо и вновь приступил к чтению.
Динак писала: «Птардак, муж мой, недавно отгородил стеной комнату, соседнюю с моей и примыкающую ко входу на женскую половину, и сделал для нее отдельный вход. Я спросила его, зачем все это, но он ответил очень уклончиво. И это, должна признаться, сильно меня раздосадовало».
Абивард не сердился на сестру за такие чувства. Самое вероятное объяснение такому поведению Птардака он видел в том, что тот поселил в этой особенной комнате другую женщину, хотя Абивард никак не мог взять в толк, почему бы тогда просто не ввести ее на женскую половину.
Он читал дальше: «Гнев мой утих, но любопытство распалилось, когда, после того как через стену я услышала, что в комнате появился обитатель, я поняла, что обитатель этот — мужчина. А Птардак, уверяю тебя, отнюдь не склонен искать увеселений в подобном направлении».
— Тогда какого черта он селит мужчину на женской половине, даже отгородив его стеной от своих жен? — спросил Абивард, будто письмо вот-вот оживет и все ему расскажет, избавив от труда читать дальше.
Этого, конечно, не произошло, и он вновь опустил взгляд на письмо. «Закрыв дверь, я тихо окликнула его из окна, — писала далее Динак, — не будучи уверенной, что каменщики заложили в соседней комнате окно. Выяснилось, что не заложили. Оказавшийся там мужчина с большой охотой назвал себя. Сейчас я сообщу тебе его имя, и ты поймешь, почему я так осторожна с этим письмом: это Шарбараз, сын Пероза и, как он утверждает, законный Царь Царей Макурана».
Почти минуту Абивард смотрел на эти слова, остолбенев от изумления, прежде чем смог читать дальше. Если Шарбараз добровольно отрекся от трона, как утверждает Царь Царей Смердис, зачем же замуровывать его в потайной темнице, словно преступника, ожидающего палача с его топором? На это он нашел только один ответ, поразивший его своей простотой:
«Смердис лжет».
Следующая фраза Динак удивительным образом развила эту мысль: «Должно быть, в первое же блюдо, съеденное Шарбаразом после того, как до Машиза дошло известие о гибели его отца, было подмешано сонное зелье, потому что, проснувшись, он обнаружил себя в маленьком темном помещении где-то во дворце. К горлу его был приставлен нож, а перед ним лежало написанное от его имени отречение от престола. Не желая умереть на месте, он подписал его».
Кто-то громко свистнул. Абивард не сразу понял, что это он сам. Надо же, а он-то все гадал, с чего это молодой человек, от которого его отец ожидал столь многого, покорно уступил престол старику, не блещущему особыми заслугами.
Теперь он знал, что Шарбараз не уступил покорно.
Письмо продолжалось: «Смердис прислал сюда Шарбараза для надежности: крепость Налгис-Краг несомненно самая мощная во всем Макуране. Узурпатор хорошо платит Птардаку за охрану его соперника, чтобы тот не мог и помыслить о бегстве или спасении извне. Наверное, тебя не удивит, если я скажу, что прочла твое последнее письмо к моему мужу. С печалью я узнала о том, как хаморы опустошают мою родину, несмотря на огромную дань, которую Смердис заплатил им в обмен на обещание не лезть на южный берег Дегирда. Это говорит мне, что тот, чей зад ныне оскверняет престол, не имеет представления о том, что нужно царству».
— Мне это говорит то же самое, — сказал Абивард, словно Динак могла его услышать.
Он почти дочитал письмо. В конце сестра писала:
«Думаю, что никакой армии не вызволить отсюда Шарбараза. Но может быть, удастся помочь ему бежать из крепости. Я приложу все силы, чтобы узнать, как это можно сделать. Поскольку участок перед комнатой Шарбараза формально относится к женской половине и поскольку мне доверено вести здесь все дела, возможно, мне самой удастся разузнать, как организована его охрана».
— Будь осторожна, — вновь прошептал Абивард, будто Динак была рядом.
«Я приму все меры предосторожности, какие только сумею придумать, — писала Динак. („Да она и впрямь отвечает мне“, — подумал Абивард.) — Ответ на это письмо составь как можно уклончивей. У Птардака нет привычки читать то, что ты мне пишешь, но любая неосторожность гибельна — для меня, для Шарбараза, Царя Царей, и, как мне кажется, для Макурана. Благослови и храни тебя Господь»
Абивард хотел было положить письмо к остальным, но передумал. Некоторые из его слуг умели читать, а это послание не должен видеть никто. Он спрятал его за шпалерой, к рамке которой Годарс когда-то прикрепил запасной ключ от женской половины.
Сделав это, Абивард принялся расхаживать по комнате, как лев по клетке.
«Что делать? — повторялось в его мозгу, словно бой далекого барабана. — Что делать?»
И вдруг он застыл на месте.
— С этого мгновения я снимаю с себя все обязательства перед Смердисом, не по праву величаемым Царем Царей, — вслух заявил он, когда осознание этого факта пришло к нему. Он присягнул на верность Смердису при условии, что повелитель Макурана сказал правду о том, как он пришел к власти. Сейчас, когда доказано, что его слова были лживы, присяга больше не имела силы над Абивардом.
Однако это не отвечало на вопрос, что делать дальше. Даже если все дихганы и марзбаны откажутся признать Смердиса своим монархом и двинутся на приступ Налгис-Крага, взять крепость вряд ли удастся; к тому же это неминуемо приведет к убийству Шарбараза, чтобы они не объединились под его знаменем.
Потом он вспомнил о пророчестве Таншара: башня на холме, где утратится и обретется честь. Крепость Налгис-Краг — это и есть башня на холме, а если там заточен законный Царь Царей, то чести там можно обрести без меры. Но утратить?
Это Абиварду не нравилось.
Перечитывая письмо Динак, он думал: беда с пророчествами заключается в том, что предсказанное в них почему-то невозможно распознать, пока оно не свершится и не станет ясно, так сказать, задним числом. Он не узнает, это ли предсказывал Таншар, пока честь не будет утрачена и обретена, если такое случится вообще. Но даже в этом случае полной уверенности не будет.
— Надо это с кем-то обсудить, — сказал он, чувствуя, что нужна другая голова, чтобы взглянуть на поставленную Динак проблему под иным углом. Хотел было позвать Фраду, но передумал: брат молод и вряд ли способен надежно хранить тайну. Если слухи о заточении Шарбараза просочатся наружу, это обречет сына Пероза на смерть вернее военного вторжения в Налгис-Краг.
В тысячный раз Абивард пожалел, что не может все это спокойно обсудить с Годарсом. Но если бы отец был жив, скорее всего был бы жив и Пероз, Шарбараз оставался бы его признанным наследником, а Смердис — чиновником, чьи амбиции, если они и существовали до гибели Пероза, были бы глубоко запрятаны. Абивард щелкнул пальцами:
— Ну и дурак же я! Это дело происходит на женской половине, и кому знать, что там надо предпринять, как не женщинам?
И все же он шел к Барзое и Рошнани с некоторым сомнением. Смогут ли они сохранить столь важный секрет? Сплетни на женских половинах были притчей во языцех по всему Макурану. Если об этом услышит служанка, она определенно раструбит по всей крепости. Но Барзоя многие годы была правой рукой Годарса, а этого не могло бы быть, не умей она хранить тайн, да и Рошнани не из тех, кто некстати развязывает язык. Абивард кивнул — решение было принято.
Он взял ключ и вошел на женскую половину. Он мог вызвать мать и главную жену в свою спальню, но этот необычный поступок насторожил бы остальных.
Рошнани сидела в своей комнате над вышивкой, в той же позе, как и тогда, когда Ардини подбросила за комод магическую куклу. Она подняла глаза от работы, когда Абивард легонько постучал в дверь.
— Муж мой, — улыбнулась она. — Что привело тебя сюда средь бела дня? — улыбка сделалась шире, показывая, что кое-какие соображения на сей счет у нее имеются.
— Нет, не это, — улыбнулся в ответ Абивард. — С этим придется подождать. А пока — где госпожа моя мать? Возникло нечто такое, о чем я хотел бы с вами посоветоваться. С обеими.
— Хочешь говорить здесь? — спросила Рошнани. Он кивнул, и она отложила пяльцы. — Я позову ее. Я сейчас. — Она поспешила по коридору.
Слово свое она сдержала. Когда она вернулась вместе с Барзоей, Абивард запер дверь. Мать удивленно подняла бровь:
— Что же это за столь потрясающая тайна? — Тон ее выражал сомнение, что такая тайна имеет место.
Несмотря на запертую дверь, Абивард отвечал почти шепотом. В трех-четырех коротких фразах он изложил суть письма Динак, закончив следующим образом:
— Я хочу найти способ освободить законного Царя Царей. Смердис не только клятвопреступник — его правление несет Макурану одни беды.
Барзоя устремила взгляд в пол.
— Прими мои извинения, сын мой, — произнесла она столь же тихо, как Абивард. — Ты был прав. Это такая тайна, которую нельзя разглашать.
— А Шарбараз действительно будет лучше для Макурана, чем Смердис? — спросила Рошнани.
— Вряд ли он сумеет быть хуже, — сказал Абивард. Но это был не ответ, и он добавил:
— Отец считал, что он станет достойным преемником Пероза, а его суждения в таких вопросах обычно бывали верны.
— Это так, — согласилась Барзоя. — Годарс несколько раз при мне хорошо отзывался о Шарбаразе. Смердису же мы заплатили восемь с половиной тысяч аркетов, можно сказать, под угрозой расправы — а за что? Он сказал, что потратит их на то, чтобы удержать кочевников по ту сторону Дегирда, и мы сами видим, как он сдержал свое обещание. Если Динак может вызволить Шарбараза, я думаю, что она должна это сделать, а мы должны всеми силами помочь ей.
— Но может ли она вызволить его? — спросил Абивард. — Вы обе столько знаете о порядках на женской половине, сколько мне в жизни не узнать. Поэтому я вас и позвал.
— Все зависит от того, какие изменения Птардак внес на женскую половину, чтобы оборудовать там тюремную камеру, — ответила Барзоя. — Я так полагаю, что он поставил охранника из своих людей или из людей Смердиса перед комнатой Шарбараза и отгородил стеной часть коридора, чтобы этот похотливый малый не вздумал порезвиться на женской половине. Если Динак сумеет пробраться в коридор перед комнатой Шарбараза, то сможет чего-то добиться. Если же нет, не знаю, что тебе и посоветовать, — дело сильно затруднится.
— А не может она вызваться обслуживать Шарбараза — готовить ему пищу или что-то еще? — спросила Рошнани. — Он ведь хоть и пленник, но царских кровей. А Смердис, по твоим словам, стар. Что если он завтра умрет? Тогда Шарбараз, скорее всего, вернет себе корону — и так или иначе припомнит, как Птардак обходился с ним в Налгис-Краге.
— Это мысль, — согласился Абивард. — Если Шарбаразу будет прислуживать сама главная жена Птардака, он сможет считать свою неволю почетной. Во всяком случае, так Динак может представить дело своему мужу.
— А у тебя, дитя, головка соображает, — сказала Рошнани Барзоя, отчего та пунцово покраснела. Сделав вид, что не замечает этого, Барзоя обратилась к Абиварду:
— У этого плана есть свои достоинства. Многое зависит от того, какие порядки Птардак завел на женской половине. Если ни одному мужчине, кроме него, ни при каких обстоятельствах не разрешается видеть лица его жен, он откажет Динак в ее просьбе. Если же, с другой стороны, он унаследовал от отца своего Урашту более свободный взгляд на это, наши шансы на успех возрастают.
— В любом случае попробовать стоит. — Абивард поклонился матери и главной жене:
— Благодарю вас за вашу мудрость. Что бы мы ни сделали, надо хранить тайну. Ни слова об этом не должно слететь с ваших уст, не то мы пропадем, не успев даже начать.
Рошнани и Барзоя переглянулись. Абивард заметил в их взглядах легкую насмешку и еще кое-что — связанное с тем, как женщины умеют скрывать свои тайны от мужчин. При этом он вновь почувствовал себя семилетним мальчишкой, невзирая на свой рост, силу и густую бороду.
Голосом сухим, как пустыня, простирающаяся за крепостью, Барзоя сказала:
— Смотри же, храни тайну, как будем хранить ее мы. Можешь рассчитывать, что никто на женской половине не узнает, зачем ты приходил сюда сегодня.
Рошнани кивнула:
— Женщины любят разбалтывать секреты, которые не имеют никакого значения, но и мужчинам это не чуждо. А вот что касается тайн, имеющих значение, то их, по-моему, скорее склонны выдавать мужчины.
Абивард об этом не задумывался. Он пожал плечами, не уверенный, так ли это, открыл дверь и пошел по коридору, ведущему с женской половины.
Позади он услышал громкий, визгливый голос Барзои;
— Невестка бестолковая, ты позоришь всех нас, когда сын мой дихган замечает, какие на твоей вышивке неровные стежки!
— Ничуть они не неровные! — столь же запальчиво выкрикнула Рошнани. — Если бы ты научила Абиварда отличать работу настоящей мастерицы, он бы сразу ее увидел!
Женщины принялись кричать еще громче и обе одновременно, так что Абивард не мог разобрать ни слова. Он чуть было не вернулся назад, в комнату Рошнани, чтобы положить конец ссоре. Потом понял, что его главная жена и его мать разыгрывают ссору по несуществующему поводу, который, однако, вполне убедительно мог бы объяснить его приход сюда. Пусть теперь женская половина гудит от сплетен и пересудов — такие пересуды им троим только на руку. Ему захотелось поклониться этим женщинам в знак своего восхищения, но это могло бы выдать их игру.
Никто на женской половине не примчался поглазеть на ссору. Как заметил Абивард, все старательно делали вид, будто не придают ей никакого значения. Но при этом ни одна из женщин не обращала ни малейшего внимания на то, чем якобы занималась в эту минуту, «Не скрываться, а направлять внимание по ложному пути», — подумал Абивард. Эта тактика и на поле боя пригодится.
Он вернулся в свою спальню, запер дверь на женскую половину и положил ключ в один из кошелей, которые носил на поясе. Затем плюхнулся на кровать и погрузился в раздумье.
— Я даже не могу написать Динак, что ей делать, точнее, не могу написать об этом прямо, — пробормотал он. — Если Птардак, да вообще кто угодно случайно прочтет письмо, все пропало.
Он не был силен в околичностях. По макуранским меркам он был человеком прямым и бесхитростным. Но Годарс говорил, что мужчина при необходимости должен быть способен на все. Хотя, как часто оказывается, на словах это было легче, чем на деле.
Он еще немного подумал, потом достал перо и пергамент и начал писать, подолгу думая над каждым словом:
«Дихган Абивард своей любящей сестре Динак шлет низкий поклон. Новости, о которых ты пишешь, как всегда, интересны и дают мне большую пищу для размышлений».
Перечитывая эти слова, Абивард хмыкнул.
— Господь свидетель, ни одного слова не правды! — воскликнул он и вновь склонился над письмом. Он даже не заметил, что высунул кончик языка, как в дни детства, когда писец только начал учить его грамоте.
Он продолжил:
«Если ты сумеешь помочь своему ближнему, Господь непременно улыбнется тебе за твою доброту. Обратись к нему, может быть, он благосклонно воспримет твое обращение».
Всякий, кто не знал, что имеет в виду Абивард, отнес бы слово «он» к Господу. Динак же, как надеялся Абивард, должна понять, что он говорит о Птардаке. Абивард бросил на пергамент неприязненный взгляд. Ох и нелегкое это дело — писать загадками!
"Я уверен, что из-за дурного нрава, который выкатила твоя соседка по отношению к вышестоящим, кто-то должен присматривать за ней ежеминутно.
Возможно, ты сумеешь завести дружбу с этой служанкой или евнухом — не знаю, кого Птардак приставил следить за порядком на женской половине, — и тем самым попытаешься изменить характер твоей соседки в лучшую сторону".
Он перечитал написанное. Динак не составит труда понять смысл этих строк.
Почти все, кто прочтет их, скорее всего, не поймут ничего. Но если письмо попадет к руки Птардака — пиши пропало. Абивард задумчиво пожевал нижнюю губу.
Динак говорила, что ее муж не имеет привычки читать письма, которые Абивард отправляет в Налгис-Краг. Ее ответные письма он точно не читает, иначе она не могла бы писать столь откровенно. Но ведь может же он сказать что-то вроде: «Стражники у ворот говорят, что сегодня пришло письмо от твоего брата. Не покажешь ли мне?» Как она сможет отказать?
И чтобы у нее не возникло такой необходимости, Абивард достал второй листок пергамента и написал бодрое письмецо о жизни в Век-Руде, ни словом не обмолвившись о плененном монархе. Если Птардак пожелает знать, что у Абиварда на уме, — а то, что в его крепости заточен Шарбараз, заставит его быть настороже, даже если прежде он особой бдительностью не отличался, — Динак сможет предъявить ему письмо беззаботного пустомели, чья голова полна всякими пустяками и ничем иным.
Укладывая оба свитка в кожаный дорожный футляр, Абивард вздохнул. Ох, насколько проще, а возможно, и приятнее была бы жизнь, если бы он и в самом деле был таким, каким выставил себя во втором письме!
Он вновь вздохнул.
— Если бы Господь возжелал, чтобы жизнь была проста, он не расположил бы Макуран по соседству с хаморами… или с Видессией, — пробормотал он и закрыл футляр крышкой.
* * *
Таншар открыл дверь и удивленно моргнул, после чего низко поклонился.
— Повелитель, ты оказываешь мне честь, посетив мое скромное жилище. — Он сделал шаг в сторону, давая Абиварду пройти в дом.
Как всегда, жилище прорицателя блистало безупречной чистотой — и почти полным отсутствием мебели. Абивард взял несколько фисташек из чаши, предложенной ему Таншаром, но скорлупки оставил в руках, не стал кидать на утоптанный земляной пол. В иных домах скорлупки на полу были бы попросту невидимы, здесь же они показались бы чуть ли не святотатством.
Таншар разрешил эту проблему, принеся другую чашу, поменьше. Когда Абивард выбросил в нее скорлупки, Таншар спросил:
— Чем я могу услужить повелителю моему дихгану сегодня?
Абивард замялся, не зная, стоит ли начинать. Делить с кем-либо тайну, которую доверила ему Динак, было для него очень непросто. Но если Динак намерена вызволить Шарбараза из крепости Налгис-Краг, ей определенно понадобится помощь магии: она скорее могла помочь в этом деле, чем самое большое войско, — во всяком случае, так считал Абивард. Начал он осторожно:
— То, что я скажу тебе, не должен узнать никто. Никто, ты понимаешь?
— О да, мой повелитель. — Эти слова немного уязвили Таншара, но и слегка насмешили. — И кому же я перескажу твою тайну? Моим многочисленным слугам? — Он повел рукой в пустоте, словно вызывая невидимых прислужников из воздуха и голых стен. — Народу на рыночной площади? Этому ты мог бы скорее поверить; только если бы я распускал язык, как старая кумушка, кто стал бы доверять мне свои дела?
— Издевайся сколько влезет, — сказал Абивард. — Только тут дело настолько серьезное, что я обязан предупредить тебя.
— Продолжай, о повелитель, — сказал Таншар. — Ты уже пробудил мое любопытство.
Даже этот ответ внушил Абиварду тревогу, ведь он знал, что Таншар располагает возможностями узнавать то, что недоступно обыкновенным людям. Но он сказал:
— Тогда выслушай меня и рассуди сам. — И он рассказал Таншару все, что узнал от Динак.
Оба глаза прорицателя — и здоровый, и закрытый катарактой — расширились от изумления.
— Законный Царь Царей? — пролепетал он. — Воистину, о повелитель, прошу у тебя прощения, ибо здесь осторожность жизненно необходима. Ты намереваешься освободить этого человека?
— Если это и произойдет, то Динак предстоит сыграть более значительную роль, нежели мне, — ответил Абивард. Ирония такого положения вещей поразила его, точно громом. Макуранские мужчины держали своих женщин взаперти, чтобы удержать всю власть в собственных руках, а теперь судьба всего царства окажется в руках женщины. Он покачал головой; ему остается одно: помочь сестре всем, чем может.
Таншар кивнул:
— О да, это вполне вероятно, да-да… Муж твоей сестры — ты говоришь, его имя Птардак? — вряд ли позволит тебе взять штурмом его женскую половину с отрядом воинов. Или позволит?
— Едва ли, — сказал Абивард, чем заслужил еле заметную улыбку Таншара. — Мне кажется, что волшебством можно добиться большего, чем войском. Поэтому я и пришел к тебе. Допустим, я вскорости возьму тебя с собой прогуляться в Налгис-Краг…
— Когда это произойдет, о повелитель? — спросил Таншар.
— Сейчас все в руках Господа, — сказал Абивард. — Многое зависит от того, что Динак сумеет сделать изнутри крепости, если вообще сумеет. Но если такая возможность появится, ты поедешь со мной?
— С превеликим удовольствием, повелитель; захват престола есть несомненно преступное деяние, — сказал Таншар. — Однако пока я еще не вполне представляю, чем могу помочь.
— Я тоже, — сказал Абивард. — Я пришел сюда, чтобы мы вместе поискали лучший способ.
Следующие несколько часов они провели в тихой беседе. Когда Абиварду пришла пора возвращаться в крепость, у него уже имелись первые штрихи плана.
* * *
Зима приходила с Пардрайянской степи, подобно орде захватчиков. Хотя ее вторжения в Макуран были более регулярны и предсказуемы, чем вторжения кочевников, опасаться ее следовало никак не в меньшей мере. Метели отбеливали поля и равнины. Пастухи выходили к своим стадам в толстых овчинных тулупах до пят. Но в особенно скверные ночи некоторые все равно замерзали насмерть.
— Счастлив порадовать тебя, повелитель, — сказал гонец. Вместо кафтана он был одет в кожаные штаны и куртку из овчины; зима еще не настала, но в воздухе чувствовалось ее приближение. Гонец продолжил:
— Это от госпожи твоей сестры. Так, во всяком случае, сказала мне служанка, передавшая письмо. Сам я не читал его, поскольку оно попало в мой футляр уже запечатанным.
— Да ну? — сказал Абивард. Раньше Динак себя такими предосторожностями не озабочивала. Он дал гонцу серебряный аркет. — В таком случае ты заслуживаешь особой благодарности, раз доставил его сюда в целости и сохранности. Если бы с ним что случилось, ты не мог бы на словах передать мне, о чем оно.
— Ты добр ко мне, повелитель, но если бы что-то случилось с этим письмом, то со мной скорее всего случилось бы кое-что похуже. Ты понимаешь, о чем я. — Посланец из Налгис-Крага отсалютовал Абиварду и выехал из крепости, направившись в обратный путь.
Динак воспользовалась печатью Птардака — всадник с копьем, поражающий кабана. Абивард сломал ее ногтем — ему не терпелось узнать, что же такое стремилась скрыть от посторонних глаз его сестра. Как обычно, он прочел ее слова вслух: «Дихгану Абиварду любящая сестра Динак шлет низкий поклон». Но следующая фраза заставила его резко остановиться: «Ты поступил бы мудро, прочитав нижеследующее подальше от любого, кто мог бы тебя услышать».
— Это еще к чему? — проворчал он. Но Динак всегда поражала его своим здравомыслием, поэтому он свернул пергамент и унес его в свою спальню. «Здесь меня никто не услышит», — подумал он. Потом он посмотрел через решетчатое окошко в двери, ведущей на женскую половину. Там никого не было видно.
Удовлетворившись этим, он развернул письмо и вновь приступил к чтению.
Динак писала: «Птардак, муж мой, недавно отгородил стеной комнату, соседнюю с моей и примыкающую ко входу на женскую половину, и сделал для нее отдельный вход. Я спросила его, зачем все это, но он ответил очень уклончиво. И это, должна признаться, сильно меня раздосадовало».
Абивард не сердился на сестру за такие чувства. Самое вероятное объяснение такому поведению Птардака он видел в том, что тот поселил в этой особенной комнате другую женщину, хотя Абивард никак не мог взять в толк, почему бы тогда просто не ввести ее на женскую половину.
Он читал дальше: «Гнев мой утих, но любопытство распалилось, когда, после того как через стену я услышала, что в комнате появился обитатель, я поняла, что обитатель этот — мужчина. А Птардак, уверяю тебя, отнюдь не склонен искать увеселений в подобном направлении».
— Тогда какого черта он селит мужчину на женской половине, даже отгородив его стеной от своих жен? — спросил Абивард, будто письмо вот-вот оживет и все ему расскажет, избавив от труда читать дальше.
Этого, конечно, не произошло, и он вновь опустил взгляд на письмо. «Закрыв дверь, я тихо окликнула его из окна, — писала далее Динак, — не будучи уверенной, что каменщики заложили в соседней комнате окно. Выяснилось, что не заложили. Оказавшийся там мужчина с большой охотой назвал себя. Сейчас я сообщу тебе его имя, и ты поймешь, почему я так осторожна с этим письмом: это Шарбараз, сын Пероза и, как он утверждает, законный Царь Царей Макурана».
Почти минуту Абивард смотрел на эти слова, остолбенев от изумления, прежде чем смог читать дальше. Если Шарбараз добровольно отрекся от трона, как утверждает Царь Царей Смердис, зачем же замуровывать его в потайной темнице, словно преступника, ожидающего палача с его топором? На это он нашел только один ответ, поразивший его своей простотой:
«Смердис лжет».
Следующая фраза Динак удивительным образом развила эту мысль: «Должно быть, в первое же блюдо, съеденное Шарбаразом после того, как до Машиза дошло известие о гибели его отца, было подмешано сонное зелье, потому что, проснувшись, он обнаружил себя в маленьком темном помещении где-то во дворце. К горлу его был приставлен нож, а перед ним лежало написанное от его имени отречение от престола. Не желая умереть на месте, он подписал его».
Кто-то громко свистнул. Абивард не сразу понял, что это он сам. Надо же, а он-то все гадал, с чего это молодой человек, от которого его отец ожидал столь многого, покорно уступил престол старику, не блещущему особыми заслугами.
Теперь он знал, что Шарбараз не уступил покорно.
Письмо продолжалось: «Смердис прислал сюда Шарбараза для надежности: крепость Налгис-Краг несомненно самая мощная во всем Макуране. Узурпатор хорошо платит Птардаку за охрану его соперника, чтобы тот не мог и помыслить о бегстве или спасении извне. Наверное, тебя не удивит, если я скажу, что прочла твое последнее письмо к моему мужу. С печалью я узнала о том, как хаморы опустошают мою родину, несмотря на огромную дань, которую Смердис заплатил им в обмен на обещание не лезть на южный берег Дегирда. Это говорит мне, что тот, чей зад ныне оскверняет престол, не имеет представления о том, что нужно царству».
— Мне это говорит то же самое, — сказал Абивард, словно Динак могла его услышать.
Он почти дочитал письмо. В конце сестра писала:
«Думаю, что никакой армии не вызволить отсюда Шарбараза. Но может быть, удастся помочь ему бежать из крепости. Я приложу все силы, чтобы узнать, как это можно сделать. Поскольку участок перед комнатой Шарбараза формально относится к женской половине и поскольку мне доверено вести здесь все дела, возможно, мне самой удастся разузнать, как организована его охрана».
— Будь осторожна, — вновь прошептал Абивард, будто Динак была рядом.
«Я приму все меры предосторожности, какие только сумею придумать, — писала Динак. („Да она и впрямь отвечает мне“, — подумал Абивард.) — Ответ на это письмо составь как можно уклончивей. У Птардака нет привычки читать то, что ты мне пишешь, но любая неосторожность гибельна — для меня, для Шарбараза, Царя Царей, и, как мне кажется, для Макурана. Благослови и храни тебя Господь»
Абивард хотел было положить письмо к остальным, но передумал. Некоторые из его слуг умели читать, а это послание не должен видеть никто. Он спрятал его за шпалерой, к рамке которой Годарс когда-то прикрепил запасной ключ от женской половины.
Сделав это, Абивард принялся расхаживать по комнате, как лев по клетке.
«Что делать? — повторялось в его мозгу, словно бой далекого барабана. — Что делать?»
И вдруг он застыл на месте.
— С этого мгновения я снимаю с себя все обязательства перед Смердисом, не по праву величаемым Царем Царей, — вслух заявил он, когда осознание этого факта пришло к нему. Он присягнул на верность Смердису при условии, что повелитель Макурана сказал правду о том, как он пришел к власти. Сейчас, когда доказано, что его слова были лживы, присяга больше не имела силы над Абивардом.
Однако это не отвечало на вопрос, что делать дальше. Даже если все дихганы и марзбаны откажутся признать Смердиса своим монархом и двинутся на приступ Налгис-Крага, взять крепость вряд ли удастся; к тому же это неминуемо приведет к убийству Шарбараза, чтобы они не объединились под его знаменем.
Потом он вспомнил о пророчестве Таншара: башня на холме, где утратится и обретется честь. Крепость Налгис-Краг — это и есть башня на холме, а если там заточен законный Царь Царей, то чести там можно обрести без меры. Но утратить?
Это Абиварду не нравилось.
Перечитывая письмо Динак, он думал: беда с пророчествами заключается в том, что предсказанное в них почему-то невозможно распознать, пока оно не свершится и не станет ясно, так сказать, задним числом. Он не узнает, это ли предсказывал Таншар, пока честь не будет утрачена и обретена, если такое случится вообще. Но даже в этом случае полной уверенности не будет.
— Надо это с кем-то обсудить, — сказал он, чувствуя, что нужна другая голова, чтобы взглянуть на поставленную Динак проблему под иным углом. Хотел было позвать Фраду, но передумал: брат молод и вряд ли способен надежно хранить тайну. Если слухи о заточении Шарбараза просочатся наружу, это обречет сына Пероза на смерть вернее военного вторжения в Налгис-Краг.
В тысячный раз Абивард пожалел, что не может все это спокойно обсудить с Годарсом. Но если бы отец был жив, скорее всего был бы жив и Пероз, Шарбараз оставался бы его признанным наследником, а Смердис — чиновником, чьи амбиции, если они и существовали до гибели Пероза, были бы глубоко запрятаны. Абивард щелкнул пальцами:
— Ну и дурак же я! Это дело происходит на женской половине, и кому знать, что там надо предпринять, как не женщинам?
И все же он шел к Барзое и Рошнани с некоторым сомнением. Смогут ли они сохранить столь важный секрет? Сплетни на женских половинах были притчей во языцех по всему Макурану. Если об этом услышит служанка, она определенно раструбит по всей крепости. Но Барзоя многие годы была правой рукой Годарса, а этого не могло бы быть, не умей она хранить тайн, да и Рошнани не из тех, кто некстати развязывает язык. Абивард кивнул — решение было принято.
Он взял ключ и вошел на женскую половину. Он мог вызвать мать и главную жену в свою спальню, но этот необычный поступок насторожил бы остальных.
Рошнани сидела в своей комнате над вышивкой, в той же позе, как и тогда, когда Ардини подбросила за комод магическую куклу. Она подняла глаза от работы, когда Абивард легонько постучал в дверь.
— Муж мой, — улыбнулась она. — Что привело тебя сюда средь бела дня? — улыбка сделалась шире, показывая, что кое-какие соображения на сей счет у нее имеются.
— Нет, не это, — улыбнулся в ответ Абивард. — С этим придется подождать. А пока — где госпожа моя мать? Возникло нечто такое, о чем я хотел бы с вами посоветоваться. С обеими.
— Хочешь говорить здесь? — спросила Рошнани. Он кивнул, и она отложила пяльцы. — Я позову ее. Я сейчас. — Она поспешила по коридору.
Слово свое она сдержала. Когда она вернулась вместе с Барзоей, Абивард запер дверь. Мать удивленно подняла бровь:
— Что же это за столь потрясающая тайна? — Тон ее выражал сомнение, что такая тайна имеет место.
Несмотря на запертую дверь, Абивард отвечал почти шепотом. В трех-четырех коротких фразах он изложил суть письма Динак, закончив следующим образом:
— Я хочу найти способ освободить законного Царя Царей. Смердис не только клятвопреступник — его правление несет Макурану одни беды.
Барзоя устремила взгляд в пол.
— Прими мои извинения, сын мой, — произнесла она столь же тихо, как Абивард. — Ты был прав. Это такая тайна, которую нельзя разглашать.
— А Шарбараз действительно будет лучше для Макурана, чем Смердис? — спросила Рошнани.
— Вряд ли он сумеет быть хуже, — сказал Абивард. Но это был не ответ, и он добавил:
— Отец считал, что он станет достойным преемником Пероза, а его суждения в таких вопросах обычно бывали верны.
— Это так, — согласилась Барзоя. — Годарс несколько раз при мне хорошо отзывался о Шарбаразе. Смердису же мы заплатили восемь с половиной тысяч аркетов, можно сказать, под угрозой расправы — а за что? Он сказал, что потратит их на то, чтобы удержать кочевников по ту сторону Дегирда, и мы сами видим, как он сдержал свое обещание. Если Динак может вызволить Шарбараза, я думаю, что она должна это сделать, а мы должны всеми силами помочь ей.
— Но может ли она вызволить его? — спросил Абивард. — Вы обе столько знаете о порядках на женской половине, сколько мне в жизни не узнать. Поэтому я вас и позвал.
— Все зависит от того, какие изменения Птардак внес на женскую половину, чтобы оборудовать там тюремную камеру, — ответила Барзоя. — Я так полагаю, что он поставил охранника из своих людей или из людей Смердиса перед комнатой Шарбараза и отгородил стеной часть коридора, чтобы этот похотливый малый не вздумал порезвиться на женской половине. Если Динак сумеет пробраться в коридор перед комнатой Шарбараза, то сможет чего-то добиться. Если же нет, не знаю, что тебе и посоветовать, — дело сильно затруднится.
— А не может она вызваться обслуживать Шарбараза — готовить ему пищу или что-то еще? — спросила Рошнани. — Он ведь хоть и пленник, но царских кровей. А Смердис, по твоим словам, стар. Что если он завтра умрет? Тогда Шарбараз, скорее всего, вернет себе корону — и так или иначе припомнит, как Птардак обходился с ним в Налгис-Краге.
— Это мысль, — согласился Абивард. — Если Шарбаразу будет прислуживать сама главная жена Птардака, он сможет считать свою неволю почетной. Во всяком случае, так Динак может представить дело своему мужу.
— А у тебя, дитя, головка соображает, — сказала Рошнани Барзоя, отчего та пунцово покраснела. Сделав вид, что не замечает этого, Барзоя обратилась к Абиварду:
— У этого плана есть свои достоинства. Многое зависит от того, какие порядки Птардак завел на женской половине. Если ни одному мужчине, кроме него, ни при каких обстоятельствах не разрешается видеть лица его жен, он откажет Динак в ее просьбе. Если же, с другой стороны, он унаследовал от отца своего Урашту более свободный взгляд на это, наши шансы на успех возрастают.
— В любом случае попробовать стоит. — Абивард поклонился матери и главной жене:
— Благодарю вас за вашу мудрость. Что бы мы ни сделали, надо хранить тайну. Ни слова об этом не должно слететь с ваших уст, не то мы пропадем, не успев даже начать.
Рошнани и Барзоя переглянулись. Абивард заметил в их взглядах легкую насмешку и еще кое-что — связанное с тем, как женщины умеют скрывать свои тайны от мужчин. При этом он вновь почувствовал себя семилетним мальчишкой, невзирая на свой рост, силу и густую бороду.
Голосом сухим, как пустыня, простирающаяся за крепостью, Барзоя сказала:
— Смотри же, храни тайну, как будем хранить ее мы. Можешь рассчитывать, что никто на женской половине не узнает, зачем ты приходил сюда сегодня.
Рошнани кивнула:
— Женщины любят разбалтывать секреты, которые не имеют никакого значения, но и мужчинам это не чуждо. А вот что касается тайн, имеющих значение, то их, по-моему, скорее склонны выдавать мужчины.
Абивард об этом не задумывался. Он пожал плечами, не уверенный, так ли это, открыл дверь и пошел по коридору, ведущему с женской половины.
Позади он услышал громкий, визгливый голос Барзои;
— Невестка бестолковая, ты позоришь всех нас, когда сын мой дихган замечает, какие на твоей вышивке неровные стежки!
— Ничуть они не неровные! — столь же запальчиво выкрикнула Рошнани. — Если бы ты научила Абиварда отличать работу настоящей мастерицы, он бы сразу ее увидел!
Женщины принялись кричать еще громче и обе одновременно, так что Абивард не мог разобрать ни слова. Он чуть было не вернулся назад, в комнату Рошнани, чтобы положить конец ссоре. Потом понял, что его главная жена и его мать разыгрывают ссору по несуществующему поводу, который, однако, вполне убедительно мог бы объяснить его приход сюда. Пусть теперь женская половина гудит от сплетен и пересудов — такие пересуды им троим только на руку. Ему захотелось поклониться этим женщинам в знак своего восхищения, но это могло бы выдать их игру.
Никто на женской половине не примчался поглазеть на ссору. Как заметил Абивард, все старательно делали вид, будто не придают ей никакого значения. Но при этом ни одна из женщин не обращала ни малейшего внимания на то, чем якобы занималась в эту минуту, «Не скрываться, а направлять внимание по ложному пути», — подумал Абивард. Эта тактика и на поле боя пригодится.
Он вернулся в свою спальню, запер дверь на женскую половину и положил ключ в один из кошелей, которые носил на поясе. Затем плюхнулся на кровать и погрузился в раздумье.
— Я даже не могу написать Динак, что ей делать, точнее, не могу написать об этом прямо, — пробормотал он. — Если Птардак, да вообще кто угодно случайно прочтет письмо, все пропало.
Он не был силен в околичностях. По макуранским меркам он был человеком прямым и бесхитростным. Но Годарс говорил, что мужчина при необходимости должен быть способен на все. Хотя, как часто оказывается, на словах это было легче, чем на деле.
Он еще немного подумал, потом достал перо и пергамент и начал писать, подолгу думая над каждым словом:
«Дихган Абивард своей любящей сестре Динак шлет низкий поклон. Новости, о которых ты пишешь, как всегда, интересны и дают мне большую пищу для размышлений».
Перечитывая эти слова, Абивард хмыкнул.
— Господь свидетель, ни одного слова не правды! — воскликнул он и вновь склонился над письмом. Он даже не заметил, что высунул кончик языка, как в дни детства, когда писец только начал учить его грамоте.
Он продолжил:
«Если ты сумеешь помочь своему ближнему, Господь непременно улыбнется тебе за твою доброту. Обратись к нему, может быть, он благосклонно воспримет твое обращение».
Всякий, кто не знал, что имеет в виду Абивард, отнес бы слово «он» к Господу. Динак же, как надеялся Абивард, должна понять, что он говорит о Птардаке. Абивард бросил на пергамент неприязненный взгляд. Ох и нелегкое это дело — писать загадками!
"Я уверен, что из-за дурного нрава, который выкатила твоя соседка по отношению к вышестоящим, кто-то должен присматривать за ней ежеминутно.
Возможно, ты сумеешь завести дружбу с этой служанкой или евнухом — не знаю, кого Птардак приставил следить за порядком на женской половине, — и тем самым попытаешься изменить характер твоей соседки в лучшую сторону".
Он перечитал написанное. Динак не составит труда понять смысл этих строк.
Почти все, кто прочтет их, скорее всего, не поймут ничего. Но если письмо попадет к руки Птардака — пиши пропало. Абивард задумчиво пожевал нижнюю губу.
Динак говорила, что ее муж не имеет привычки читать письма, которые Абивард отправляет в Налгис-Краг. Ее ответные письма он точно не читает, иначе она не могла бы писать столь откровенно. Но ведь может же он сказать что-то вроде: «Стражники у ворот говорят, что сегодня пришло письмо от твоего брата. Не покажешь ли мне?» Как она сможет отказать?
И чтобы у нее не возникло такой необходимости, Абивард достал второй листок пергамента и написал бодрое письмецо о жизни в Век-Руде, ни словом не обмолвившись о плененном монархе. Если Птардак пожелает знать, что у Абиварда на уме, — а то, что в его крепости заточен Шарбараз, заставит его быть настороже, даже если прежде он особой бдительностью не отличался, — Динак сможет предъявить ему письмо беззаботного пустомели, чья голова полна всякими пустяками и ничем иным.
Укладывая оба свитка в кожаный дорожный футляр, Абивард вздохнул. Ох, насколько проще, а возможно, и приятнее была бы жизнь, если бы он и в самом деле был таким, каким выставил себя во втором письме!
Он вновь вздохнул.
— Если бы Господь возжелал, чтобы жизнь была проста, он не расположил бы Макуран по соседству с хаморами… или с Видессией, — пробормотал он и закрыл футляр крышкой.
* * *
Таншар открыл дверь и удивленно моргнул, после чего низко поклонился.
— Повелитель, ты оказываешь мне честь, посетив мое скромное жилище. — Он сделал шаг в сторону, давая Абиварду пройти в дом.
Как всегда, жилище прорицателя блистало безупречной чистотой — и почти полным отсутствием мебели. Абивард взял несколько фисташек из чаши, предложенной ему Таншаром, но скорлупки оставил в руках, не стал кидать на утоптанный земляной пол. В иных домах скорлупки на полу были бы попросту невидимы, здесь же они показались бы чуть ли не святотатством.
Таншар разрешил эту проблему, принеся другую чашу, поменьше. Когда Абивард выбросил в нее скорлупки, Таншар спросил:
— Чем я могу услужить повелителю моему дихгану сегодня?
Абивард замялся, не зная, стоит ли начинать. Делить с кем-либо тайну, которую доверила ему Динак, было для него очень непросто. Но если Динак намерена вызволить Шарбараза из крепости Налгис-Краг, ей определенно понадобится помощь магии: она скорее могла помочь в этом деле, чем самое большое войско, — во всяком случае, так считал Абивард. Начал он осторожно:
— То, что я скажу тебе, не должен узнать никто. Никто, ты понимаешь?
— О да, мой повелитель. — Эти слова немного уязвили Таншара, но и слегка насмешили. — И кому же я перескажу твою тайну? Моим многочисленным слугам? — Он повел рукой в пустоте, словно вызывая невидимых прислужников из воздуха и голых стен. — Народу на рыночной площади? Этому ты мог бы скорее поверить; только если бы я распускал язык, как старая кумушка, кто стал бы доверять мне свои дела?
— Издевайся сколько влезет, — сказал Абивард. — Только тут дело настолько серьезное, что я обязан предупредить тебя.
— Продолжай, о повелитель, — сказал Таншар. — Ты уже пробудил мое любопытство.
Даже этот ответ внушил Абиварду тревогу, ведь он знал, что Таншар располагает возможностями узнавать то, что недоступно обыкновенным людям. Но он сказал:
— Тогда выслушай меня и рассуди сам. — И он рассказал Таншару все, что узнал от Динак.
Оба глаза прорицателя — и здоровый, и закрытый катарактой — расширились от изумления.
— Законный Царь Царей? — пролепетал он. — Воистину, о повелитель, прошу у тебя прощения, ибо здесь осторожность жизненно необходима. Ты намереваешься освободить этого человека?
— Если это и произойдет, то Динак предстоит сыграть более значительную роль, нежели мне, — ответил Абивард. Ирония такого положения вещей поразила его, точно громом. Макуранские мужчины держали своих женщин взаперти, чтобы удержать всю власть в собственных руках, а теперь судьба всего царства окажется в руках женщины. Он покачал головой; ему остается одно: помочь сестре всем, чем может.
Таншар кивнул:
— О да, это вполне вероятно, да-да… Муж твоей сестры — ты говоришь, его имя Птардак? — вряд ли позволит тебе взять штурмом его женскую половину с отрядом воинов. Или позволит?
— Едва ли, — сказал Абивард, чем заслужил еле заметную улыбку Таншара. — Мне кажется, что волшебством можно добиться большего, чем войском. Поэтому я и пришел к тебе. Допустим, я вскорости возьму тебя с собой прогуляться в Налгис-Краг…
— Когда это произойдет, о повелитель? — спросил Таншар.
— Сейчас все в руках Господа, — сказал Абивард. — Многое зависит от того, что Динак сумеет сделать изнутри крепости, если вообще сумеет. Но если такая возможность появится, ты поедешь со мной?
— С превеликим удовольствием, повелитель; захват престола есть несомненно преступное деяние, — сказал Таншар. — Однако пока я еще не вполне представляю, чем могу помочь.
— Я тоже, — сказал Абивард. — Я пришел сюда, чтобы мы вместе поискали лучший способ.
Следующие несколько часов они провели в тихой беседе. Когда Абиварду пришла пора возвращаться в крепость, у него уже имелись первые штрихи плана.
* * *
Зима приходила с Пардрайянской степи, подобно орде захватчиков. Хотя ее вторжения в Макуран были более регулярны и предсказуемы, чем вторжения кочевников, опасаться ее следовало никак не в меньшей мере. Метели отбеливали поля и равнины. Пастухи выходили к своим стадам в толстых овчинных тулупах до пят. Но в особенно скверные ночи некоторые все равно замерзали насмерть.