Страница:
Необстрелянная армия с неподготовленными командирами не выигрывает сражения с помощью дисциплины и маневров. Придется удовлетвориться отвагой, яростью и числом.
Рядом скакал Охос, его обрамленное пушком лицо светилось от возбуждения.
Охос вытащил меч и отсалютовал им Абиварду, чуть не отрезав при этом ухо соседу, чего он даже не заметил. Младший брат Рошнани сказал:
— Мы перебьем их всех и перейдем вброд реку их крови!
Такие строчки пели трубадуры, странствующие из крепости в крепость, надеясь силой своих слов заработать себе ужин. Взрослые мужчины, знающие, что такое война, улыбались, глядя на них, и наслаждались стихами, не воспринимая их всерьез. К сожалению, Охос не был взрослым, он был даже несколькими годами моложе Фрады. О полях сражений он знал только по песням трубадуров — до того, как хаморы начали свои набеги на его надел.
Тут Абивард перестал беспокоиться о судьбе своего юного зятя и начал беспокоиться за себя. Навстречу по плоской равнине двигалось войско Смердиса, приближаясь быстрее, чем Абивард считал возможным. Впереди реяло львиное знамя Макурана. Рядом с Абивардом Шарбараз пробормотал:
— Вот оно, проклятье гражданской войны: у обеих сторон один и тот же символ.
— Воистину, — подтвердил Абивард, хотя слова эти сейчас, в миг стремительно приближающейся битвы, показались ему слишком философскими. — Что ж, если они сами не понимают, что поддерживают не того, придется им показать.
Наступающие войска выглядели достаточно решительными. Абивард глубоко вдохнул и воинственно закричал:
— Шарбара-а-аз!
В одно мгновение этот клич подхватило все войско. Он утопил в какофонии ненависти все сигналы, которые пытались подавать командиры и музыканты.
Наконец-то знать северо-запада и их вассалы получили возможность поквитаться с человеком, который украл не только трон, но и их деньги — и отдал их варварам, убившим их родственников, но при этом не удержал этих варваров от набегов на их земли, как обещал.
Неизбежно навстречу понесся ответный клич: «Смердис!» И столь же неизбежно он прозвучал для Абиварда, который отнюдь не был беспристрастным наблюдателем, слабым и жалким. Он не понимал, как люди могут до сих пор жертвовать жизнью ради правителя, который оказался вором и лжецом.
Однако они поддерживали Смердиса как могли. Полетели стрелы; блистающей волной опустились наконечники копий. Абивард выбрал мишенью одного из воинов в противостоящей шеренге и пустил коня во весь опор.
— Шарбараз! — вновь закричал он.
С оглушительным металлическим лязгом два войска сошлись. Абивард промахнулся — его мишень ушла в сторону, чтобы схлестнуться с кем-то еще. По щиту Абиварда скользнуло копье. Его удар отдался в руке до самого плеча. Если бы удар был прямым, он мог бы свалить его с коня.
Главное достоинство копейщика — сила, которую он может вложить в свой удар благодаря весу и скорости атакующего коня. Когда после первого удара инерция движения потерялась, бой превратился в свалку — каждый колол копьем, махал мечом, старался так направить коня, чтобы свалить с ног коня противника и его самого, а затем без труда добить.
Шарбараз сражался в самой гуще, орудуя обломком копья. Он ударил одного из противников по голове сбоку. Хотя на том был шлем, удар оглушил его. Шарбараз снова ударил его, на сей раз прямо в лицо. Залившись кровью, противник выпал из седла — если он остался жив после этих двух ударов, то все равно будет мгновенно затоптан. Шарбараз издал торжествующий крик.
Абивард попытался пробиться к своему монарху. Если законный Царь Царей падет, битва, даже победоносная, обернется окончательным поражением. Он уже пробовал отговорить Шарбараза сражаться в первых рядах — с тем же успехом можно было бы уговаривать луну не расти и не опадать в течение месяца.
С криком «Смердис!» воин в доспехах вклинился между Абивардом и Царем Царей. Должно быть, этот воин потерял свое копье, или оно оказалось разрубленным на мелкие и потому непригодные кусочки. Он рубанул по древку копья Абиварда своим мечом. Посыпались искры — меч со звоном ударился о железную пластину, приделанную к древку как раз на такой случай.
Абивард отвел копье назад и ткнул им. Противник увернулся и вновь ударил по копью. Теперь они сошлись вплотную. Абивард попытался ударить соперника в лицо заостренным шипом в центре щита. Спустя мгновений он мог считать себя счастливчиком, не получив такой же удар.
Он, как и сторонник Смердиса, ругался, уворачивался и наносил удары, пока кто-то — Абивард так и не узнал кто — не подсек коня противника. Когда конь с громким ржанием встал на дыбы, Абивард проткнул всадника копьем. Тот тоже заорал и продолжал кричать после того, как Абивард выдернул из него копье. Его агонизирующий крик был еле слышен среди криков торжества и ненависти, которые стеной висели над полем брани.
— Интересно, как идет бой, — пробормотал Абивард. Он был слишком занят, стараясь остаться в живых, чтобы чувствовать ход сражения в целом. Продвинулся ли он вперед после того, как был остановлен его первый натиск, или же отступил вместе с другими сторонниками Шарбараза? Он не мог этого сказать. В этот миг даже пробиться к законному Царю Царей казалось достаточно сложно.
Когда же он наконец оказался рядом с Царем Царей, Шарбараз крикнул ему:
— Как наши дела?
— А я надеялся, что это знаешь ты, — в легком смятении ответил Абивард.
Шарбараз поморщился:
— Оказалось не так просто, как мы надеялись. Что-то не больно они рвутся дезертировать, а?
— Что ты сказал, величайший? — Абивард не расслышал всего сказанного — он усердно отбивался от одного из копейщиков Смердиса. И только когда тот неожиданно отступил, он смог вновь обратить внимание на Царя Царей.
— Ладно, ничего, — сказал ему Шарбараз. К этому моменту Царь Царей давно потерял копье, а меч его обагрился кровью. Наступило редчайшее мгновение с тех пор, как Абивард познакомился с ним: Царь Царей не знал, что делать дальше.
Упорное сопротивление, которое оказывали воины Смердиса, похоже, озадачило его.
Но тут, как только он отдал приказ к очередной атаке, на левом фланге войска Смердиса раздались дикие, исполненные ужаса крики. Одни кричали: «Измена!», другие — их было больше — вопили: «Шарбараз!» Они обратились против воинов, все еще верных Смердису, и атаковали их вместе с войсками Шарбараза.
Когда левый фланг охватил хаос, войско Смердиса стало быстро разваливаться. Воины в центре и на правом фланге, увидев, как изменилось их положение, либо побросали оружие и сдались, либо бросились бежать. То тут, то там самые упорные отряды арьергарда жертвовали собой, чтобы их товарищи могли уйти.
— Прижать их! — закричал Шарбараз. — Не дать им уйти! — Теперь, когда стратегия лобового удара оправдалась, он вновь почувствовал себя в своей стихии, побуждая своих воинов сделать победу сколь возможно полной.
Но, несмотря на все его призывы, значительная часть армии Смердиса вырвалась и бежала на юг. Его собственное войско после тяжелой утренней битвы было не в состоянии пуститься в изнурительное преследование, которое могло бы уничтожить противника раз и навсегда, Наконец он, похоже, осознал это и прекратил погоню.
— Если я прикажу им сделать то, чего они не могут сделать, в следующий раз они не послушают меня, когда я прикажу им сделать то, что им вполне по силам, — пояснил он Абиварду.
— Мы и так одержали полную победу, — ответил Абивард.
— Это не то, чего я хотел, — сказал Шарбараз. — Я думал разбить войско узурпатора столь основательно, чтобы никому после этого и в голову не пришло выступить против меня. Обычной победы для этого недостаточно. — Он несколько умерил тон:
— Однако придется этим удовлетвориться. Это все же много лучше, чем поражение.
— Воистину, — согласился Абивард. Шарбараз сказал:
— Я хочу допросить кое-кого из захваченных нами людей, которые дрались с таким ожесточением; хочу узнать, как Смердису удалось сохранить их верность после того, как они узнали, что я отказался от трона отнюдь не по доброй воле. Чем скорее я это выясню, тем скорее смогу что-то с этим сделать.
— Да, — ответил Абивард, но голос его был рассеян; он лишь наполовину расслышал слова законного Царя Царей. Он смотрел на поле и впервые видел тот кошмарный мусор, который оставляет после себя большая битва. Последствий сражения в Пардрайянской степи он не видел; он бежал, чтобы не стать еще одним ее последствием. Прочие битвы, в которых он участвовал, были лишь небольшими стычками. То, что оставалось после них, было сходным по характеру, но не по масштабам. Размеры страданий, простершихся на целый фарсанг земли, ужаснули его.
Люди, продырявленные насквозь, с изрубленными лицами и отсеченными руками, с вывалившимися кишками лежали в безобразных позах посреди луж крови, уже переходящей из алой в черную; вокруг жужжали мухи, а в небе кружило воронье, опускаясь и выклевывая незрячие раскрытые глаза и прочие лакомые кусочки. Поле брани пахло как бойня и одновременно как отхожее место.
Среди человеческих останков бесформенными кучами возвышались трупы лошадей. Абиварду было жалко их больше, чем воинов: они не имели представления, за что умирают.
Но еще страшнее, чем убитые люди и животные, были раненые. Изувеченные лошади кричали жуткими сопрано, словно женщины в агонии. Люди стонали, выли, изрыгали проклятия, причитали, плакали, истекали кровью, старались перевязать свои раны, звали матерей, молили о помощи или о смерти и подползали к другим людям в надежде на помощь. А эти другие, шакалы о двух ногах, расхаживали по полю, выискивая то, что можно унести с собой, и принимали меры, чтобы никто из ограбленных ими не остался в живых и не смог потом отомстить.
Но были и другие, которые, к своей чести, делали все, что в их силах, помогая несчастным, — перевязывали, латали раны, вправляли сломанные кости. Два деревенских колдуна обладали, помимо прочего, даром целительства. Они могли излечивать раны, которые без их помощи оказались бы смертельными, но сами платили за это огромную цену. Один из них — руки его были в крови человека, которого он только что вернул с самого порога смерти, — поднялся с колен, сделал два шага к другому раненому и рухнул лицом вниз, потеряв сознание.
— Глядя на все это, я жалею, что мы взяли с собой наших жен, — сказал Абивард. — Даже если они не представляют себе нас среди убитых, они никогда не забудут о страшных превратностях войны.
Шарбараз обернулся и посмотрел на обоз, который стоял на значительном удалении от места битвы. Похоже, это расстояние успокоило его.
— Все будет нормально, — сказал он. — Они не могли увидеть многого.
Абивард надеялся, что Царь Царей прав.
* * *
На пленном были только рваные льняные подштанники. Один из сторонников Шарбараза, начавший день в дубленой коже — или просто в своем кафтане, — теперь владел прекрасной кольчугой из царской оружейной. Пленный воин придерживал грязную повязку вокруг резаной раны на руке. Выглядел он усталым и перепуганным, на длинном темном лице выделялись огромные глаза.
Поняв, кто такой Шарбараз, он испугался еще больше. Стражники, которые притащили пленного к Шарбаразу, не успели бросить его на землю — он простерся ниц по собственному почину:
— Да продлятся твои дни и прирастет твое царство, величайший! — прохрипел он.
Шарбараз повернулся к Абиварду.
— Вот как он теперь заговорил, — заметил законный Царь Царей. — Однако сегодня утром он с радостью насадил бы меня на копье.
— За несколько часов могут произойти удивительные перемены, — согласился Абивард. Пленный ткнулся лицом в землю.
— Прости, величайший! — взвыл он.
— С какой стати? — прорычал Шарбараз. — Раз ты знал, что я не отрекся от престола добровольно, как у тебя хватило наглости драться со мной?
— Помилуй! — взмолился пленный. — Величайший, я бедный человек и невежественный и ничего не знаю, кроме того, что говорят мне мои командиры. Они сказали — Господом клянусь, я передаю их речи слово и слово, — они сказали, что ты на самом деле отрекся от престола добровольно, а потом злокозненно изменил свое решение, как женщина, которая говорит: «Хочу красные туфли. Нет, синие».
Они сказали, что ты не имел права нарушить данную тобой клятву, что Господь прогневается на Макуран, если ты захватишь престол. Теперь, конечно, я понимаю, что это не так, честное слово. — Он осмелился немного приподнять голову и настороженно смотрел на Шарбараза.
— Уведите его к остальным, — сказал Шарбараз стражникам. Они подняли пленника на ноги и оттащили. Законный Царь Царей издал долгий усталый вздох и повернулся к Абиварду:
— Еще один.
— Еще один, — эхом отозвался Абивард. — Мы выслушали — скольких? шестерых. Все поют одну песню.
— Вот именно. — Шарбараз принялся расхаживать взад-вперед, пиная грязь. —Смердис, да провалится он в Бездну прямо сейчас, умнее, чем я полагал. Эта сказка о том, что я отрекся от клятвы отречения, пусть и лживая от начала до конца, дает тем, кто верит в нее, основание сражаться за него и против меня. Я думал, что его войска растают при первом прикосновении, как соляные статуи под дождем, но все может оказаться намного сложнее.
— Воистину, — печально согласился Абивард. — Если бы этот отряд не перешел на твою сторону, мы бы, возможно, еще сражались — или уже проиграли.
— Эта мысль приходила мне в голову, — признался Шарбараз и спустя мгновение добавил:
— Хотя и помимо моей воли. — Он снова вздохнул. — Я хочу лепешку с творогом, луком и изюмом и огромную чашу вина. Потом я покажусь Динак, чтобы она знала, что я жив-здоров. Но больше всего я хочу хорошенько выспаться. В жизни так не уставал; должно быть, это из меня медленно вытекает страх.
— Величайший, твой выбор представляется мне поразительно правильным, хотя я лично предпочел бы лепешке с творогом, луком и изюмом колбасу.
— Думаю, что такое расхождение во взглядах позволительно, — сказал Шарбараз, и оба рассмеялись.
* * *
Рошнани сказала:
— Я почти жалею, что не осталась в крепости. Война на самом деле вовсе не похожа на то, о чем поют трубадуры. — Глаза ее, казавшиеся в тусклом свете лампы в шатре Абиварда больше, чем они есть, были наполнены ужасом от того, что она увидела и услышала. — Столько страданий…
«Я тебя предупреждал» — эти слова всплыли в сознании Абиварда. Но он не произнес их. В любом случае от них было бы мало толку. Он не мог помешать своей главной жене увидеть то, что она увидела, находясь здесь, и не мог отправить ее назад, в Век-Руд. Годарс сказал бы что-то вроде: «Коли сел на коня, надо ехать».
Поскольку он не мог упрекать ее, он сказал:
— Я счастлив, что твой брат получил только две небольшие царапины. Он очень скоро поправится, не сомневаюсь.
— И я тоже, — с явным облегчением сказала Рошнани. — Он так гордился собой, когда пришел вчера повидаться со мной после боя, и, похоже, он в упоении от битвы. — Она покачала головой. — Это я вряд ли смогу понять.
— Он еще молод, — сказал Абивард. — Мне тоже казалось, что я буду жить вечно, до того самого мгновения в прошлом году, когда в степи все пошло прахом.
Рошнани протянула руку и положила ее ему на плечо:
— Женщины всегда знают, что все может обернуться плохо. Иногда мы поражаемся глупости мужчин.
— Оглядываясь назад, я тоже поражаюсь нашей глупости, — сказал Абивард. Например, мы думали, что войска Смердиса сдадутся без боя или начнут переходить на нашу сторону. Эта война будет намного тяжелее, чем представлялось там, в крепости.
— Я вовсе не это имела в виду, — с легким раздражением сказала Рошнани. — Сама идея… Да ладно, что толку? Остается лишь надеяться, что мы победим и что ты, Охос и Шарбараз выйдете из битв целыми и невредимыми.
— А как же иначе? — бесстрашно отозвался Абивард.
Стоны раненых, которые прорезали шерстяную ткань шатра, как стрелы пронзают плоть, превратили его заверения в искренние надежды, как оно на самом деле и было.
Рошнани не выразила этого словами. Она была не из тех, кто стремится добиться своего, беспрестанно пилила мужа, пока он наконец не уступит. Воля Абиварда была защищена от подобных методов воздействия, как крепость Налгис-Краг — от осады. Но что-то — он не мог сказать, что именно, — изменилось в ее лице. Возможно, она на миг отвела глаза от его глаз, услышав особенно мучительный крик боли. Если и так, он это не заметил, во всяком случае не осознал. Но все же он понял, что его слова не развеяли ее страхов.
Он сам с раздражением отметил собственный оправдывающийся тон:
— В любом случае то, что мы можем выиграть, стоит такого риска. Или ты предпочла бы жить под пятой Смердиса и видеть, как все наши аркеты летят через Дегирд к кочевникам?
— Разумеется, нет, — мгновенно ответила она; как никак она была дочерью дихгана. Теперь он определил выражение ее лица: расчетливое, такое же бывало у него, когда ему доводилось решать, хочет ли он платить назначенную барышником цену за мерина-четырехлетку. — Если вы все трое выживете и мы победим — тогда ты прав. Но если кто-то из вас погибнет или мы потерпим поражение — тогда ты не прав. А поскольку и ты, и Шарбараз, и Охос все время в первых рядах…
— А ты бы хотела, чтобы мы держались в стороне? — спросил Абивард.
Гордость его была задета.
— Ради тебя и ради себя самой я этого хотела бы. — Рошнани вздохнула. — Однако, если вы будете так поступать, войско утратит боевой дух, а это, в свою очередь, сделает ваше поражение и гибель более вероятными. Не всегда легко найти правильный ответ.
— Нечто подобное у нас уже было, когда мы толковали о том, как тебе выйти с женской половины и возможно ли это вообще. — Абивард засмеялся. Только тогда ты очень быстро нашла ответ — взяла меня наскоком. А то как же иначе вам с Динак удалось бы отправиться вместе с войском?
Рошнани тоже засмеялась:
— Ты воспринимаешь это лучше, чем я рассчитывала. Наверняка большинство мужчин на твоем месте до сих пор сердились бы.
— А какой смысл? — сказал Абивард. — Дело сделано, ты победила, и теперь я стараюсь использовать то, что получилось, наилучшим образом, точно так же как и тогда, прошлым летом, когда я вернулся домой из степи.
— Хм. Пожалуй, мне не нравится, когда меня сравнивают с хаморами. И мне ты не проиграл ни одной битвы, потому что уже признал, что отказываешься воевать.
— Надеюсь, — сказал Абивард. — Вы с Динак стратегически переиграли меня, как хаморы Пероза.
— И что из этого? — спросила Рошнани. — Армия из-за этого рассыпалась? Хоть один дихган, хоть один воин без доспехов и лука, на хромой кляче перешел к Смердису из-за того, что мы с Динак здесь? Мы превратили поход в катастрофу для Шарбараза?
— Нет, нет и нет, — признал Абивард. — Мы бы куда лучше справились, если бы вы обе командовали нашими флангами — одна правым, другая левым. По-моему, командиры, которых мы туда поставили, не очень-то отличились.
Он ждал, что Рошнани воспользуется таким поворотом беседы и начнет пенять ему на несправедливость и безобразия на женской половине и заставит его признать, что это и впрямь безобразие. Но она ничего подобного не сделала, а спросила о состоянии раненых. И только позже он подумал, что, если ее аргумент возникли в его сознании, хотя она не произнесла и слова, она уже почти выиграла битву.
* * *
Чем дальше на юго-восток продвигалось войско Шарбараза, тем сильнее Абивард чувствовал, что очутился в совершенно незнакомом ему Макуране. Новые добровольцы, приходившие под знамя Шарбараза, говорили с протяжным, как ему казалось, ленивым акцентом, носили кафтаны, казавшиеся ему безвкусными, и очень раздражали его высокомерием по отношению к изначальным сторонникам Царя Царей, считая их деревенщиной с окраин царства. Это вызывало драки и даже привело к неожиданной кончине двух новичков.
Но когда Абивард пожаловался на поведение южан, Шарбараз поднял его на смех:
— Если ты, друг мой, считаешь этих людей не такими, как вы, посмотрим, что ты скажешь, когда познакомишься с теми, кто живет между Тубтубом и Тибом, в речной долине, называемой Страной Тысячи Городов.
— Но они вовсе не макуранцы, — сказал Абивард, — просто наши подданные.
Шарбараз поднял бровь:
— Так может показаться человеку, надел которого находится возле Дегирда. Но Машиз, не забывай, выходит на Страну Тысячи Городов. Согласен, люди, населяющие долину, не нашей породы, но благодаря им царство таково, каково оно есть. Множество наших чиновников и писарей вышли из тех краев. А без них мы бы через год забыли, кто чем владеет.
Абивард хмыкнул — сказанное Царем Царей не произвело на него особого впечатления. Если бы кто-то помимо его монарха принялся восхвалять достоинства таких чиновников, он бы ответил куда грубее.
Возможно, почувствовав это, Шарбараз добавил:
— Они также дают нам неплохую пехоту. Этого ты не видел, ведь против степных кочевников они бессильны, поэтому Царь Царей и не взял их с собой в Пардрайю. Но они многочисленны, из них получаются хорошие гарнизонные отряды, и они славно послужили нам против Видессии.
— За это я готов простить им многое, — сказал Абивард.
— Да, это меняет дело, — согласился Шарбараз. — Но я буду восхищаться ими куда меньше, если они сослужат службу Смердису против меня.
— Зачем им это делать? — спросил Абивард. — Ты ведь истинный Царь Царей. С какой стати им хотеть сражаться за Смердиса, а не за тебя?
— Если они поверят лжи о моем отречении от отречения, могут и захотеть, — ответил Шарбараз. — Или Смердис попросту пообещает им больше привилегий и меньше налогов для Страны Тысячи Городов. Этого может оказаться достаточно. Они долго находятся под властью Макурана, потому что мы лучше воюем, но они — не истинные макуранцы. По большей части это не имеет значения. Но иногда это обстоятельство поднимает голову и кусает Царя Царей в зад.
— Что же нам с этим делать? — Абивард почувствовал, что его голос звучит обеспокоенно. Кое-что из того, о чем упомянул Шарбараз, он знал, но до сего момента эти знания были покрыты густым слоем пыли. Теперь он понял, что это действительно имело значение.
Шарбараз положил ему руку на плечо:
— Я не хотел тебя волновать. Я послал людей в долины Тубтуба и Тиба. Любым обещаниям Смердиса я могу противопоставить свои, хотя мне бы этого и не хотелось. А пехота против конницы мало что может. Пехота передвигается медленно. Часто она не доходит до того места, где нужна, — а если и доходит, обойти ее обычно не составляет труда.
— Наверное. Об искусстве боя с пехотой я знаю не больше, чем об обрядах ложной видессийской религии.
— Да, там, где ты вырос, в этом не было нужды. — Шарбараз пожевал свой ус.
— Господь свидетель, я не хочу, чтобы война со Смердисом тянулась бесконечно. Если северо-западная граница долго останется неприкрытой, кочевники хлынут туда большими силами, а если придется загонять их обратно за Дегирд, мы не сможем уделить империи Столько времени и внимания, сколько она заслуживает.
Абивард не спешил с ответом. Дело было не в том, что он не соглашался с чем-то из сказанного Шарбаразом. Но его обеспокоенность кочевниками вызывалась не тем, что это будет означать для стратегических планов Макуранского царства, а тем, что произойдет с его наделом: со стадами и с людьми, которые пасут их, с ганатами и с крестьянами, которые пользуются их водой для выращивания пшеницы, орехов, овощей, — но больше всего его волновала крепость Век-Руд, брат, мать, жены, сводные братья и сестры. Крепости редко покорялись кочевникам — на северо-западе их строили основательно, не в последнюю очередь именно на такой случай, — но это случалось. От природы склонный к сомнениям и опасениям, Абивард без труда представил себе самое худшее.
Шарбараз слегка сжал руку, лежащую на плече Абиварда:
— Не дергайся так, зятек. Фрада представляется мне более чем способным. Надел Век-Руд останется твоим, когда ты вернешься домой, увенчанный славой.
— Ты меня успокоил, — сказал Абивард, не кривя душой. Для него самого Фрада почти всегда был лишь младшим братишкой, часто надоедливым и редко воспринимаемым всерьез. Это изменилось, с тех пор как у Фрады стали пробиваться усики, и еще в большей степени — когда Абивард вернулся из Пардрайянской степи.
И все же, услышав, как законный Царь Царей похвалил его брата, он просиял от гордости.
Но вот насчет возвращения домой увенчанным славой? Сначала надо побить Смердиса, потом хаморов, потом Видессию. А после того как Видессия получит по заслугам, кто знает, какой еще может явиться враг — то ли с крайнего запада, то ли снова из степей?
— Величайший, — сказал Абивард со смехом, в котором отчетливо слышалась дрожь, — нам еще столько воевать. Только Господь ведает, когда я снова увижу родной дом.
— Если мы не прекратим побеждать, непременно вернешься — когда-нибудь, ответил Шарбараз, и Абиварду пришлось этим удовлетвориться.
Он очень старался не думать о последствиях поражения, когда появились разведчики с вестью, что с юга подходит войско. Затрубили рожки. Войска Шарбараза, командиры которых теперь имели боевого опыта ровно на одну битву больше, чем до начала кампании, начали сложную операцию по перестройке из походного порядка в боевой.
Рядом скакал Охос, его обрамленное пушком лицо светилось от возбуждения.
Охос вытащил меч и отсалютовал им Абиварду, чуть не отрезав при этом ухо соседу, чего он даже не заметил. Младший брат Рошнани сказал:
— Мы перебьем их всех и перейдем вброд реку их крови!
Такие строчки пели трубадуры, странствующие из крепости в крепость, надеясь силой своих слов заработать себе ужин. Взрослые мужчины, знающие, что такое война, улыбались, глядя на них, и наслаждались стихами, не воспринимая их всерьез. К сожалению, Охос не был взрослым, он был даже несколькими годами моложе Фрады. О полях сражений он знал только по песням трубадуров — до того, как хаморы начали свои набеги на его надел.
Тут Абивард перестал беспокоиться о судьбе своего юного зятя и начал беспокоиться за себя. Навстречу по плоской равнине двигалось войско Смердиса, приближаясь быстрее, чем Абивард считал возможным. Впереди реяло львиное знамя Макурана. Рядом с Абивардом Шарбараз пробормотал:
— Вот оно, проклятье гражданской войны: у обеих сторон один и тот же символ.
— Воистину, — подтвердил Абивард, хотя слова эти сейчас, в миг стремительно приближающейся битвы, показались ему слишком философскими. — Что ж, если они сами не понимают, что поддерживают не того, придется им показать.
Наступающие войска выглядели достаточно решительными. Абивард глубоко вдохнул и воинственно закричал:
— Шарбара-а-аз!
В одно мгновение этот клич подхватило все войско. Он утопил в какофонии ненависти все сигналы, которые пытались подавать командиры и музыканты.
Наконец-то знать северо-запада и их вассалы получили возможность поквитаться с человеком, который украл не только трон, но и их деньги — и отдал их варварам, убившим их родственников, но при этом не удержал этих варваров от набегов на их земли, как обещал.
Неизбежно навстречу понесся ответный клич: «Смердис!» И столь же неизбежно он прозвучал для Абиварда, который отнюдь не был беспристрастным наблюдателем, слабым и жалким. Он не понимал, как люди могут до сих пор жертвовать жизнью ради правителя, который оказался вором и лжецом.
Однако они поддерживали Смердиса как могли. Полетели стрелы; блистающей волной опустились наконечники копий. Абивард выбрал мишенью одного из воинов в противостоящей шеренге и пустил коня во весь опор.
— Шарбараз! — вновь закричал он.
С оглушительным металлическим лязгом два войска сошлись. Абивард промахнулся — его мишень ушла в сторону, чтобы схлестнуться с кем-то еще. По щиту Абиварда скользнуло копье. Его удар отдался в руке до самого плеча. Если бы удар был прямым, он мог бы свалить его с коня.
Главное достоинство копейщика — сила, которую он может вложить в свой удар благодаря весу и скорости атакующего коня. Когда после первого удара инерция движения потерялась, бой превратился в свалку — каждый колол копьем, махал мечом, старался так направить коня, чтобы свалить с ног коня противника и его самого, а затем без труда добить.
Шарбараз сражался в самой гуще, орудуя обломком копья. Он ударил одного из противников по голове сбоку. Хотя на том был шлем, удар оглушил его. Шарбараз снова ударил его, на сей раз прямо в лицо. Залившись кровью, противник выпал из седла — если он остался жив после этих двух ударов, то все равно будет мгновенно затоптан. Шарбараз издал торжествующий крик.
Абивард попытался пробиться к своему монарху. Если законный Царь Царей падет, битва, даже победоносная, обернется окончательным поражением. Он уже пробовал отговорить Шарбараза сражаться в первых рядах — с тем же успехом можно было бы уговаривать луну не расти и не опадать в течение месяца.
С криком «Смердис!» воин в доспехах вклинился между Абивардом и Царем Царей. Должно быть, этот воин потерял свое копье, или оно оказалось разрубленным на мелкие и потому непригодные кусочки. Он рубанул по древку копья Абиварда своим мечом. Посыпались искры — меч со звоном ударился о железную пластину, приделанную к древку как раз на такой случай.
Абивард отвел копье назад и ткнул им. Противник увернулся и вновь ударил по копью. Теперь они сошлись вплотную. Абивард попытался ударить соперника в лицо заостренным шипом в центре щита. Спустя мгновений он мог считать себя счастливчиком, не получив такой же удар.
Он, как и сторонник Смердиса, ругался, уворачивался и наносил удары, пока кто-то — Абивард так и не узнал кто — не подсек коня противника. Когда конь с громким ржанием встал на дыбы, Абивард проткнул всадника копьем. Тот тоже заорал и продолжал кричать после того, как Абивард выдернул из него копье. Его агонизирующий крик был еле слышен среди криков торжества и ненависти, которые стеной висели над полем брани.
— Интересно, как идет бой, — пробормотал Абивард. Он был слишком занят, стараясь остаться в живых, чтобы чувствовать ход сражения в целом. Продвинулся ли он вперед после того, как был остановлен его первый натиск, или же отступил вместе с другими сторонниками Шарбараза? Он не мог этого сказать. В этот миг даже пробиться к законному Царю Царей казалось достаточно сложно.
Когда же он наконец оказался рядом с Царем Царей, Шарбараз крикнул ему:
— Как наши дела?
— А я надеялся, что это знаешь ты, — в легком смятении ответил Абивард.
Шарбараз поморщился:
— Оказалось не так просто, как мы надеялись. Что-то не больно они рвутся дезертировать, а?
— Что ты сказал, величайший? — Абивард не расслышал всего сказанного — он усердно отбивался от одного из копейщиков Смердиса. И только когда тот неожиданно отступил, он смог вновь обратить внимание на Царя Царей.
— Ладно, ничего, — сказал ему Шарбараз. К этому моменту Царь Царей давно потерял копье, а меч его обагрился кровью. Наступило редчайшее мгновение с тех пор, как Абивард познакомился с ним: Царь Царей не знал, что делать дальше.
Упорное сопротивление, которое оказывали воины Смердиса, похоже, озадачило его.
Но тут, как только он отдал приказ к очередной атаке, на левом фланге войска Смердиса раздались дикие, исполненные ужаса крики. Одни кричали: «Измена!», другие — их было больше — вопили: «Шарбараз!» Они обратились против воинов, все еще верных Смердису, и атаковали их вместе с войсками Шарбараза.
Когда левый фланг охватил хаос, войско Смердиса стало быстро разваливаться. Воины в центре и на правом фланге, увидев, как изменилось их положение, либо побросали оружие и сдались, либо бросились бежать. То тут, то там самые упорные отряды арьергарда жертвовали собой, чтобы их товарищи могли уйти.
— Прижать их! — закричал Шарбараз. — Не дать им уйти! — Теперь, когда стратегия лобового удара оправдалась, он вновь почувствовал себя в своей стихии, побуждая своих воинов сделать победу сколь возможно полной.
Но, несмотря на все его призывы, значительная часть армии Смердиса вырвалась и бежала на юг. Его собственное войско после тяжелой утренней битвы было не в состоянии пуститься в изнурительное преследование, которое могло бы уничтожить противника раз и навсегда, Наконец он, похоже, осознал это и прекратил погоню.
— Если я прикажу им сделать то, чего они не могут сделать, в следующий раз они не послушают меня, когда я прикажу им сделать то, что им вполне по силам, — пояснил он Абиварду.
— Мы и так одержали полную победу, — ответил Абивард.
— Это не то, чего я хотел, — сказал Шарбараз. — Я думал разбить войско узурпатора столь основательно, чтобы никому после этого и в голову не пришло выступить против меня. Обычной победы для этого недостаточно. — Он несколько умерил тон:
— Однако придется этим удовлетвориться. Это все же много лучше, чем поражение.
— Воистину, — согласился Абивард. Шарбараз сказал:
— Я хочу допросить кое-кого из захваченных нами людей, которые дрались с таким ожесточением; хочу узнать, как Смердису удалось сохранить их верность после того, как они узнали, что я отказался от трона отнюдь не по доброй воле. Чем скорее я это выясню, тем скорее смогу что-то с этим сделать.
— Да, — ответил Абивард, но голос его был рассеян; он лишь наполовину расслышал слова законного Царя Царей. Он смотрел на поле и впервые видел тот кошмарный мусор, который оставляет после себя большая битва. Последствий сражения в Пардрайянской степи он не видел; он бежал, чтобы не стать еще одним ее последствием. Прочие битвы, в которых он участвовал, были лишь небольшими стычками. То, что оставалось после них, было сходным по характеру, но не по масштабам. Размеры страданий, простершихся на целый фарсанг земли, ужаснули его.
Люди, продырявленные насквозь, с изрубленными лицами и отсеченными руками, с вывалившимися кишками лежали в безобразных позах посреди луж крови, уже переходящей из алой в черную; вокруг жужжали мухи, а в небе кружило воронье, опускаясь и выклевывая незрячие раскрытые глаза и прочие лакомые кусочки. Поле брани пахло как бойня и одновременно как отхожее место.
Среди человеческих останков бесформенными кучами возвышались трупы лошадей. Абиварду было жалко их больше, чем воинов: они не имели представления, за что умирают.
Но еще страшнее, чем убитые люди и животные, были раненые. Изувеченные лошади кричали жуткими сопрано, словно женщины в агонии. Люди стонали, выли, изрыгали проклятия, причитали, плакали, истекали кровью, старались перевязать свои раны, звали матерей, молили о помощи или о смерти и подползали к другим людям в надежде на помощь. А эти другие, шакалы о двух ногах, расхаживали по полю, выискивая то, что можно унести с собой, и принимали меры, чтобы никто из ограбленных ими не остался в живых и не смог потом отомстить.
Но были и другие, которые, к своей чести, делали все, что в их силах, помогая несчастным, — перевязывали, латали раны, вправляли сломанные кости. Два деревенских колдуна обладали, помимо прочего, даром целительства. Они могли излечивать раны, которые без их помощи оказались бы смертельными, но сами платили за это огромную цену. Один из них — руки его были в крови человека, которого он только что вернул с самого порога смерти, — поднялся с колен, сделал два шага к другому раненому и рухнул лицом вниз, потеряв сознание.
— Глядя на все это, я жалею, что мы взяли с собой наших жен, — сказал Абивард. — Даже если они не представляют себе нас среди убитых, они никогда не забудут о страшных превратностях войны.
Шарбараз обернулся и посмотрел на обоз, который стоял на значительном удалении от места битвы. Похоже, это расстояние успокоило его.
— Все будет нормально, — сказал он. — Они не могли увидеть многого.
Абивард надеялся, что Царь Царей прав.
* * *
На пленном были только рваные льняные подштанники. Один из сторонников Шарбараза, начавший день в дубленой коже — или просто в своем кафтане, — теперь владел прекрасной кольчугой из царской оружейной. Пленный воин придерживал грязную повязку вокруг резаной раны на руке. Выглядел он усталым и перепуганным, на длинном темном лице выделялись огромные глаза.
Поняв, кто такой Шарбараз, он испугался еще больше. Стражники, которые притащили пленного к Шарбаразу, не успели бросить его на землю — он простерся ниц по собственному почину:
— Да продлятся твои дни и прирастет твое царство, величайший! — прохрипел он.
Шарбараз повернулся к Абиварду.
— Вот как он теперь заговорил, — заметил законный Царь Царей. — Однако сегодня утром он с радостью насадил бы меня на копье.
— За несколько часов могут произойти удивительные перемены, — согласился Абивард. Пленный ткнулся лицом в землю.
— Прости, величайший! — взвыл он.
— С какой стати? — прорычал Шарбараз. — Раз ты знал, что я не отрекся от престола добровольно, как у тебя хватило наглости драться со мной?
— Помилуй! — взмолился пленный. — Величайший, я бедный человек и невежественный и ничего не знаю, кроме того, что говорят мне мои командиры. Они сказали — Господом клянусь, я передаю их речи слово и слово, — они сказали, что ты на самом деле отрекся от престола добровольно, а потом злокозненно изменил свое решение, как женщина, которая говорит: «Хочу красные туфли. Нет, синие».
Они сказали, что ты не имел права нарушить данную тобой клятву, что Господь прогневается на Макуран, если ты захватишь престол. Теперь, конечно, я понимаю, что это не так, честное слово. — Он осмелился немного приподнять голову и настороженно смотрел на Шарбараза.
— Уведите его к остальным, — сказал Шарбараз стражникам. Они подняли пленника на ноги и оттащили. Законный Царь Царей издал долгий усталый вздох и повернулся к Абиварду:
— Еще один.
— Еще один, — эхом отозвался Абивард. — Мы выслушали — скольких? шестерых. Все поют одну песню.
— Вот именно. — Шарбараз принялся расхаживать взад-вперед, пиная грязь. —Смердис, да провалится он в Бездну прямо сейчас, умнее, чем я полагал. Эта сказка о том, что я отрекся от клятвы отречения, пусть и лживая от начала до конца, дает тем, кто верит в нее, основание сражаться за него и против меня. Я думал, что его войска растают при первом прикосновении, как соляные статуи под дождем, но все может оказаться намного сложнее.
— Воистину, — печально согласился Абивард. — Если бы этот отряд не перешел на твою сторону, мы бы, возможно, еще сражались — или уже проиграли.
— Эта мысль приходила мне в голову, — признался Шарбараз и спустя мгновение добавил:
— Хотя и помимо моей воли. — Он снова вздохнул. — Я хочу лепешку с творогом, луком и изюмом и огромную чашу вина. Потом я покажусь Динак, чтобы она знала, что я жив-здоров. Но больше всего я хочу хорошенько выспаться. В жизни так не уставал; должно быть, это из меня медленно вытекает страх.
— Величайший, твой выбор представляется мне поразительно правильным, хотя я лично предпочел бы лепешке с творогом, луком и изюмом колбасу.
— Думаю, что такое расхождение во взглядах позволительно, — сказал Шарбараз, и оба рассмеялись.
* * *
Рошнани сказала:
— Я почти жалею, что не осталась в крепости. Война на самом деле вовсе не похожа на то, о чем поют трубадуры. — Глаза ее, казавшиеся в тусклом свете лампы в шатре Абиварда больше, чем они есть, были наполнены ужасом от того, что она увидела и услышала. — Столько страданий…
«Я тебя предупреждал» — эти слова всплыли в сознании Абиварда. Но он не произнес их. В любом случае от них было бы мало толку. Он не мог помешать своей главной жене увидеть то, что она увидела, находясь здесь, и не мог отправить ее назад, в Век-Руд. Годарс сказал бы что-то вроде: «Коли сел на коня, надо ехать».
Поскольку он не мог упрекать ее, он сказал:
— Я счастлив, что твой брат получил только две небольшие царапины. Он очень скоро поправится, не сомневаюсь.
— И я тоже, — с явным облегчением сказала Рошнани. — Он так гордился собой, когда пришел вчера повидаться со мной после боя, и, похоже, он в упоении от битвы. — Она покачала головой. — Это я вряд ли смогу понять.
— Он еще молод, — сказал Абивард. — Мне тоже казалось, что я буду жить вечно, до того самого мгновения в прошлом году, когда в степи все пошло прахом.
Рошнани протянула руку и положила ее ему на плечо:
— Женщины всегда знают, что все может обернуться плохо. Иногда мы поражаемся глупости мужчин.
— Оглядываясь назад, я тоже поражаюсь нашей глупости, — сказал Абивард. Например, мы думали, что войска Смердиса сдадутся без боя или начнут переходить на нашу сторону. Эта война будет намного тяжелее, чем представлялось там, в крепости.
— Я вовсе не это имела в виду, — с легким раздражением сказала Рошнани. — Сама идея… Да ладно, что толку? Остается лишь надеяться, что мы победим и что ты, Охос и Шарбараз выйдете из битв целыми и невредимыми.
— А как же иначе? — бесстрашно отозвался Абивард.
Стоны раненых, которые прорезали шерстяную ткань шатра, как стрелы пронзают плоть, превратили его заверения в искренние надежды, как оно на самом деле и было.
Рошнани не выразила этого словами. Она была не из тех, кто стремится добиться своего, беспрестанно пилила мужа, пока он наконец не уступит. Воля Абиварда была защищена от подобных методов воздействия, как крепость Налгис-Краг — от осады. Но что-то — он не мог сказать, что именно, — изменилось в ее лице. Возможно, она на миг отвела глаза от его глаз, услышав особенно мучительный крик боли. Если и так, он это не заметил, во всяком случае не осознал. Но все же он понял, что его слова не развеяли ее страхов.
Он сам с раздражением отметил собственный оправдывающийся тон:
— В любом случае то, что мы можем выиграть, стоит такого риска. Или ты предпочла бы жить под пятой Смердиса и видеть, как все наши аркеты летят через Дегирд к кочевникам?
— Разумеется, нет, — мгновенно ответила она; как никак она была дочерью дихгана. Теперь он определил выражение ее лица: расчетливое, такое же бывало у него, когда ему доводилось решать, хочет ли он платить назначенную барышником цену за мерина-четырехлетку. — Если вы все трое выживете и мы победим — тогда ты прав. Но если кто-то из вас погибнет или мы потерпим поражение — тогда ты не прав. А поскольку и ты, и Шарбараз, и Охос все время в первых рядах…
— А ты бы хотела, чтобы мы держались в стороне? — спросил Абивард.
Гордость его была задета.
— Ради тебя и ради себя самой я этого хотела бы. — Рошнани вздохнула. — Однако, если вы будете так поступать, войско утратит боевой дух, а это, в свою очередь, сделает ваше поражение и гибель более вероятными. Не всегда легко найти правильный ответ.
— Нечто подобное у нас уже было, когда мы толковали о том, как тебе выйти с женской половины и возможно ли это вообще. — Абивард засмеялся. Только тогда ты очень быстро нашла ответ — взяла меня наскоком. А то как же иначе вам с Динак удалось бы отправиться вместе с войском?
Рошнани тоже засмеялась:
— Ты воспринимаешь это лучше, чем я рассчитывала. Наверняка большинство мужчин на твоем месте до сих пор сердились бы.
— А какой смысл? — сказал Абивард. — Дело сделано, ты победила, и теперь я стараюсь использовать то, что получилось, наилучшим образом, точно так же как и тогда, прошлым летом, когда я вернулся домой из степи.
— Хм. Пожалуй, мне не нравится, когда меня сравнивают с хаморами. И мне ты не проиграл ни одной битвы, потому что уже признал, что отказываешься воевать.
— Надеюсь, — сказал Абивард. — Вы с Динак стратегически переиграли меня, как хаморы Пероза.
— И что из этого? — спросила Рошнани. — Армия из-за этого рассыпалась? Хоть один дихган, хоть один воин без доспехов и лука, на хромой кляче перешел к Смердису из-за того, что мы с Динак здесь? Мы превратили поход в катастрофу для Шарбараза?
— Нет, нет и нет, — признал Абивард. — Мы бы куда лучше справились, если бы вы обе командовали нашими флангами — одна правым, другая левым. По-моему, командиры, которых мы туда поставили, не очень-то отличились.
Он ждал, что Рошнани воспользуется таким поворотом беседы и начнет пенять ему на несправедливость и безобразия на женской половине и заставит его признать, что это и впрямь безобразие. Но она ничего подобного не сделала, а спросила о состоянии раненых. И только позже он подумал, что, если ее аргумент возникли в его сознании, хотя она не произнесла и слова, она уже почти выиграла битву.
* * *
Чем дальше на юго-восток продвигалось войско Шарбараза, тем сильнее Абивард чувствовал, что очутился в совершенно незнакомом ему Макуране. Новые добровольцы, приходившие под знамя Шарбараза, говорили с протяжным, как ему казалось, ленивым акцентом, носили кафтаны, казавшиеся ему безвкусными, и очень раздражали его высокомерием по отношению к изначальным сторонникам Царя Царей, считая их деревенщиной с окраин царства. Это вызывало драки и даже привело к неожиданной кончине двух новичков.
Но когда Абивард пожаловался на поведение южан, Шарбараз поднял его на смех:
— Если ты, друг мой, считаешь этих людей не такими, как вы, посмотрим, что ты скажешь, когда познакомишься с теми, кто живет между Тубтубом и Тибом, в речной долине, называемой Страной Тысячи Городов.
— Но они вовсе не макуранцы, — сказал Абивард, — просто наши подданные.
Шарбараз поднял бровь:
— Так может показаться человеку, надел которого находится возле Дегирда. Но Машиз, не забывай, выходит на Страну Тысячи Городов. Согласен, люди, населяющие долину, не нашей породы, но благодаря им царство таково, каково оно есть. Множество наших чиновников и писарей вышли из тех краев. А без них мы бы через год забыли, кто чем владеет.
Абивард хмыкнул — сказанное Царем Царей не произвело на него особого впечатления. Если бы кто-то помимо его монарха принялся восхвалять достоинства таких чиновников, он бы ответил куда грубее.
Возможно, почувствовав это, Шарбараз добавил:
— Они также дают нам неплохую пехоту. Этого ты не видел, ведь против степных кочевников они бессильны, поэтому Царь Царей и не взял их с собой в Пардрайю. Но они многочисленны, из них получаются хорошие гарнизонные отряды, и они славно послужили нам против Видессии.
— За это я готов простить им многое, — сказал Абивард.
— Да, это меняет дело, — согласился Шарбараз. — Но я буду восхищаться ими куда меньше, если они сослужат службу Смердису против меня.
— Зачем им это делать? — спросил Абивард. — Ты ведь истинный Царь Царей. С какой стати им хотеть сражаться за Смердиса, а не за тебя?
— Если они поверят лжи о моем отречении от отречения, могут и захотеть, — ответил Шарбараз. — Или Смердис попросту пообещает им больше привилегий и меньше налогов для Страны Тысячи Городов. Этого может оказаться достаточно. Они долго находятся под властью Макурана, потому что мы лучше воюем, но они — не истинные макуранцы. По большей части это не имеет значения. Но иногда это обстоятельство поднимает голову и кусает Царя Царей в зад.
— Что же нам с этим делать? — Абивард почувствовал, что его голос звучит обеспокоенно. Кое-что из того, о чем упомянул Шарбараз, он знал, но до сего момента эти знания были покрыты густым слоем пыли. Теперь он понял, что это действительно имело значение.
Шарбараз положил ему руку на плечо:
— Я не хотел тебя волновать. Я послал людей в долины Тубтуба и Тиба. Любым обещаниям Смердиса я могу противопоставить свои, хотя мне бы этого и не хотелось. А пехота против конницы мало что может. Пехота передвигается медленно. Часто она не доходит до того места, где нужна, — а если и доходит, обойти ее обычно не составляет труда.
— Наверное. Об искусстве боя с пехотой я знаю не больше, чем об обрядах ложной видессийской религии.
— Да, там, где ты вырос, в этом не было нужды. — Шарбараз пожевал свой ус.
— Господь свидетель, я не хочу, чтобы война со Смердисом тянулась бесконечно. Если северо-западная граница долго останется неприкрытой, кочевники хлынут туда большими силами, а если придется загонять их обратно за Дегирд, мы не сможем уделить империи Столько времени и внимания, сколько она заслуживает.
Абивард не спешил с ответом. Дело было не в том, что он не соглашался с чем-то из сказанного Шарбаразом. Но его обеспокоенность кочевниками вызывалась не тем, что это будет означать для стратегических планов Макуранского царства, а тем, что произойдет с его наделом: со стадами и с людьми, которые пасут их, с ганатами и с крестьянами, которые пользуются их водой для выращивания пшеницы, орехов, овощей, — но больше всего его волновала крепость Век-Руд, брат, мать, жены, сводные братья и сестры. Крепости редко покорялись кочевникам — на северо-западе их строили основательно, не в последнюю очередь именно на такой случай, — но это случалось. От природы склонный к сомнениям и опасениям, Абивард без труда представил себе самое худшее.
Шарбараз слегка сжал руку, лежащую на плече Абиварда:
— Не дергайся так, зятек. Фрада представляется мне более чем способным. Надел Век-Руд останется твоим, когда ты вернешься домой, увенчанный славой.
— Ты меня успокоил, — сказал Абивард, не кривя душой. Для него самого Фрада почти всегда был лишь младшим братишкой, часто надоедливым и редко воспринимаемым всерьез. Это изменилось, с тех пор как у Фрады стали пробиваться усики, и еще в большей степени — когда Абивард вернулся из Пардрайянской степи.
И все же, услышав, как законный Царь Царей похвалил его брата, он просиял от гордости.
Но вот насчет возвращения домой увенчанным славой? Сначала надо побить Смердиса, потом хаморов, потом Видессию. А после того как Видессия получит по заслугам, кто знает, какой еще может явиться враг — то ли с крайнего запада, то ли снова из степей?
— Величайший, — сказал Абивард со смехом, в котором отчетливо слышалась дрожь, — нам еще столько воевать. Только Господь ведает, когда я снова увижу родной дом.
— Если мы не прекратим побеждать, непременно вернешься — когда-нибудь, ответил Шарбараз, и Абиварду пришлось этим удовлетвориться.
Он очень старался не думать о последствиях поражения, когда появились разведчики с вестью, что с юга подходит войско. Затрубили рожки. Войска Шарбараза, командиры которых теперь имели боевого опыта ровно на одну битву больше, чем до начала кампании, начали сложную операцию по перестройке из походного порядка в боевой.