Тертлдав Гарри. Похищенный трон

   Он глядел только на трон, и это помогло ему сохранить самообладание. Трон был не простой, а двойной. На нем сидел Шарбараз в роскошной мантии и короне, и его было невозможно ни с кем спутать. Но кто же сидит рядом с ним? Тронный зал был очень длинным. Абивард прошел половину пути до трона и вдруг расплылся в широкой улыбке и почувствовал, что все тревоги оставили его, — рядом с мужем сидела Динак.
   Теперь он поглядел на важных особ, битком набившихся в тронный зал, желая понять, как они относятся к тому, что рука об руку с Царем Царей восседает женщина — и не просто женщина, а его родная сестра! Если им это и не нравилось, они не подавали виду. Что ж, так тому и следует быть.
   Никто, кроме личной охраны Шарбараза, не находился к трону ближе чем в пяти шагах. Примерно на этом расстоянии остановился и евнух. Как обученный конь, Абивард тотчас застыл рядом с ним. Евнух легонько постучал ему повыше локтя, и Абивард распростерся на полу перед повелителем Макурана.
   Ковер кончился на несколько шагов раньше. Камень, к которому Абивард прижался лбом, был гладким и блестящим. Абивард невольно задумался, сколько же простираний было исполнено на этом самом месте за много веков. И еще он заметил тонкую, еле заметную щель, отделявшую каменную плиту, на которую опустился он, от следующей, и безуспешно попытался определить, что бы это значило.
   — Поднимись, о зять мой, и подойди ко мне, дабы я мог обнять тебя, — сказал Шарбараз.
   Абивард поднялся на ноги и подошел к трону. Охрана расступилась, пропуская его, но глаз с него не спускала. Шарбараз тоже встал, сделал два шага по направлению к нему, обнял его и подставил щеку для поцелуя, тем самым давая понять, что различие в статусе между ними самое незначительное. По залу пронесся чуть слышный гул: царедворцы, привыкшие понимать эти тонкие знаки, делали свои выводы. Лицо Динак светилось от гордости.
   — Величайший, я прибыл в Машиз, повинуясь твоему приказанию, — сказал Абивард, надеясь, что Шарбараз хоть как-то даст ему понять, зачем вызвал его.
   Но Царь Царей просто сказал:
   — Так тому и следует быть. Нам с тобой предстоит многое обсудить, очень важное для державы. — И опять слух Абиварда уловил шорох шепотков, на этот раз, как ему показалось, с примесью возбуждения. Собравшиеся здесь вельможи знали, о чем говорит Шарбараз, хотя Абиварду это было неведомо. «Но, — с гордостью подумал он, — Царь Царей пожелал совещаться со мной, а не с ними».
   После официального приветствия Шарбараз вновь препоручил Абиварда заботам евнуха, который отвел его в небольшую комнату, убранную с таким изяществом, что Абивард сразу догадался — это может быть только приемная Царя Царей. Слуга принес поджаренные фисташки, крохотные пирожные с миндальным кремом и вино, сладкое, как мед, гладкое, как шелк, и теплое, как солнышко в погожий весенний день.
   Абивард немного перекусил, потом положил одну на другую несколько подушек, привалился к ним и стал ожидать самодержца. Вскоре пришел Шарбараз, на шаг позади шла Динак. Когда Абивард поднялся и приготовился к очередному простиранию, Шарбараз жестом остановил его:
   — С церемониями мы покончили. Теперь к делу.
   — А можно мне сначала взглянуть на племянницу, величайший?
   — Пойду принесу ее, — сказала Динак и поспешно удалилась.
   — Я хочу, чтобы ты познакомился еще кое с кем, но его я представлю тебе попозже, — сказал Шарбараз. Он взял орешек, сломал тонкую скорлупку большим и указательным пальцами и забросил ядрышко в рот.
   Вернулась Динак. Она вложила в руки Абиварду крошечного, закутанного в одеяльце младенца и улыбнулась, когда он машинально взял ребенка так, чтобы поддерживать головку.
   — Все правильно, у тебя у самого сын, — сказала она, словно в напоминание себе. Не послышалась ли ему ревность в ее голосе? Возможно, чуть-чуть, решил он. Она продолжила:
   — Все никак не привыкну, что я — тетя, как ты теперь дядя.
   — Очень хорошенькая, — сказал он, глядя на Джарирэ. Она была не только хорошенькой, но и — в данный момент — спокойной; а это, как он успел усвоить, немаловажное достоинство. — Пытаюсь определить, на кого из вас она похожа.
   — Похожа на младенца, — сказала Динак, будто это объясняло все.
   Шарбараз нетерпеливо переступал с ноги на ногу:
   — Я думал, ты рвешься узнать, зачем я вызвал тебя на другой конец царства.
   — Рвусь, величайший, только… — Он поднял Джарирэ. — Можно я воспользуюсь вашей дочкой в свое оправдание?
   — Лучшее оправдание ты вряд ли мог бы найти, — засмеялся Шарбараз. — Но все равно выслушай меня. Автократор Ликиний мертв.
   Мороз пробежал у Абиварда по коже.
   — Как это произошло? — прошептал он. — Ты в хороших отношениях с его сыном Хосием или начнем войну?
   — Хосий тоже мертв, как и предсказал Таншар, — сказал Шарбараз. Абивард, раскрыв рот, смотрел на Царя Царей, который продолжил:
   — Выслушай рассказ в том виде, в каком он дошел до меня в начале весны. Ты знаешь, что Автократор Ликиний был большим скрягой. Мы убедились в этом, будучи в Серрхизе. И еще ты знаешь, что Видессийская империя воевала с кочевниками-кубратами к северо-западу от города Видесса.
   Абивард протянул племянницу Царю Царей, что свидетельствовало о его полнейшем замешательстве.
   — То, что ты говоришь, величайший, чистая правда, но как одно связано с другим?
   — Оказывается, очень сильно, — ответил Шарбараз. — В прошлом году Ликиний одержал над кубратами ряд побед и надеялся разбить их окончательно, может быть, даже завоевать. Ему не очень хотелось отзывать войско домой, а весной начинать новую кампанию, поэтому он приказал перезимовать к северу от реки Астрис, на самом краю степей, и жить на подножном корму. Понимаешь, он таким образом надеялся избавить себя от расходов по содержанию войска на зимних квартирах. Он и так здорово задержался с выплатой армии серебра… Впрочем, нет, видессийцы платят — или, в его случае, не платят — золотом.
   — Господи! — тихо проговорил Абивард. Он попытался представить себе, что произошло бы, получи макуранская армия приказ зимовать к северу от Дегирда.
   Войска были бы, мягко выражаясь, недовольны. Ему пришлось задать новый вопрос:
   — И что произошло?
   — Именно то, чего ты и ожидал, — сказал Шарбараз. — По глазам вижу. Да, они взбунтовались, убили парочку военачальников…
   — Надеюсь, не Маниакисов! — воскликнул Абивард и только потом сообразил, кого перебил. — Прости, величайший.
   — Ничего, — сказал Царь Царей. — Такие новости кого угодно выведут из равновесия. Нет, Маниакисы не имели к этому никакого отношения. Когда они возвратились в Видессию, Ликиний назначил старшего губернатором какого-то острова на краю света, а младшего отправил туда же командовать гарнизоном.
   Подразумевалось, что это награда за прекрасно проделанную работу, но я полагаю, Автократор попросту убирал с дороги тех, кто мог бы стать ему соперником… Да, так на чем я остановился?
   — На мятеже, — хором сказали Динак и Абивард.
   — Да, вот именно. Значит, войско Ликиния взбунтовалось, перебило нескольких крупных чинов и провозгласило Автократором одного парня по имени Генесий, Господь ведает почему — этот Генесий был всего-навсего кавалерийским сотником. Но они изготовили красные сапоги, обули его в них и двинулись маршем на Видесс.
   — При таком-то главаре можно было бы предположить, что Ликиний запросто разобьет их, — сказал Абивард.
   — Если бы войны велись на пергаменте, ты был бы прав, — заметил Шарбараз, — но как только у Ликиния появился соперник, неважно какой, его моментально перестали слушаться. Он уже не в первый раз задерживал войску жалованье, да и вообще надоел всем донельзя. Он приказал войскам выступить против Генесия. Разумеется, из Видесса они вышли, но тут же перешли на сторону мятежников. Город мог бы, я думаю, выдерживать осаду вечно, но стражи ворот открыли их перед воинами Генесия.
   — Ликинию следовало бежать, — сказал Абивард. — Он же должен был понимать, что ты принял бы его хорошо, хотя бы в благодарность за то, что он сделал для нас в Серрхизе.
   — Никто из моряков не захотел перевезти его с сыновьями через узкий пролив к западным землям, — сказал Шарбараз. Его слова в этой маленькой уединенной комнате прозвенели погребальным набатом. Абивард взял орешек и положил его обратно в вазу — аппетит пропал. Царь Царей продолжил:
   — В конце концов он попытался перебраться через пролив на лодке, сыновья гребли сами. Но слишком поздно — люди Генесия были уже в городе. Ликиния схватили.
   — И убили вместе с Хосием. Ты уже говорил об этом.
   — Гораздо хуже, — сказала Динак, уже слышавшая эту жуткую историю раньше.
   — Они перебили сыновей Ликиния у него на глазах. Последним убили самого старшего, Хосия, а потом прикончили Ликиния — не спеша, по кусочкам. — Она передернулась. — Мерзость какая! — Должно быть потому, что у нее теперь был свой ребенок, сама мысль об убийстве чьего-то ребенка, Тем более на глазах родителя, представлялась ей особенно отвратительной.
   — Вот так и воцарился в Видессии Автократор Генесий, — сказал Шарбараз. — Часть этой истории я сложил по кусочкам из рассказов путешественников и купцов, а остальное узнал от послов, которых прислал мне Генесий с известием о своем восшествии на видессийский престол. Кровавыми убийствами проложив себе дорогу во дворец, теперь он, видите ли, решил начать соблюдать этикет.
   — Что ты сказал послам? — спросил Абивард.
   — Велел им убираться из моего царства и благодарить судьбу, что я не приказал заковать их в кандалы и бросить в темницу под дворцом, — ответил Шарбараз. — Я сказал, что не намерен иметь дело с людьми, которые служат правителю, злодейски убившему моего благодетеля. — Глаза его сверкали, мысль об ужасном конце Ликиния приводила его в ярость. На, прежде чем продолжить, он покачал головой:
   — Наверное, для дела полезнее было сдержаться и дать им любезный ответ. Теперь Генесий знает, что я его враг, и может соответствующим образом подготовиться.
   — Все видессийцы признали его Автократором?
   Шарбараз вновь покачал головой:
   — Видессия извивается, как змея с переломанной хордой, бурлит, как забытая на плите похлебка. Кое-кто в империи поддерживает узурпатора, другие утверждают, что по-прежнему верны дому Ликиния, хотя дом этот разрушен до основания, и до меня дошли слухи, что один или даже несколько военачальников в пику Генесию объявили себя Автократорами. — Он потер руки:
   — Неплохая получается заварушка.
   — Да уж, — проговорил Абивард. — У нас совсем недавно была гражданская война. Теперь очередь видессийцев, и, судя по твоим рассказам, их эта зараза поразила куда сильнее. Что ты намерен делать, величайший?
   — Пусть в этом году поварятся в собственном соку, глядишь, и вовсе развалятся, — ответил Шарбараз. — Но я отберу назад все васпураканские земли, уступить которые вынудил меня Ликиний. И я представлю это как акт отмщения за его смерть. — Он вновь потер руки, явно смакуя иронию ситуации. Голос его сделался мечтательным. — Но мне нужно больше. Много больше. И у меня есть ключик к этому замку. Я его тебе покажу. — Он поспешно вышел из приемной.
   — О чем это он? — спросил Абивард Динак. Она улыбнулась:
   — Знаю, но тебе не скажу, через минуту сам увидишь. Не хочу портить сюрприз.
   Царь Царей вернулся вместе с молодым человеком, одетым в роскошные видессийские императорские одежды и обутым в алые сапоги. У него были видессийские черты лица, более тонкие, чем у большинства макуранцев, особенно в нижней части лица. Он сказал Абиварду:
   — Очень рад видеть тебя снова, высокочтимый. — Он говорил с сильным видессийским акцентом.
   — Извини меня, но, по-моему, мы незнакомы, — сказал ему Абивард и повернулся к Царю Царей:
   — Величайший, кто это? Я в жизни его не видел.
   — Что? — Шарбараз изобразил полное изумление, но несколько переиграл, а потому не казался убедительным. — Ты хочешь сказать, что так быстро забыл лицо Хосия, сына Ликиния, законного Автократора Видессии?
   — Это не Хосий, — убежденно заявил Абивард. — Я видел Хосия и разговаривал с ним. Я помню его лицо и… — Голос его затих. Он перевел изумленный взгляд с Шарбараза на человека, который не был Хосием, и обратно. — Я знаю, как выглядит Хосий, и ты, величайший, знаешь, как выглядит Хосий, но многие ли видессийцы знают, как выглядит Хосий?
   — Ты великолепно понял мою мысль, — сказал Шарбараз тоном, предполагавшим, что ничего другого он от Абиварда и не ожидал. — Когда наши войска войдут в Видессию, что может быть лучше, чем объявить своей целью восстановление на престоле сына и наследника злодейски убитого законного Автократора? И дай Господь, чтобы мы дошли до Видесса и ввели нашего Хосия, — он произнес это имя с совершенно непроницаемым лицом, — в императорский дворец.
   — Лучше не придумаешь, — сказал Абивард и внимательно осмотрел молодого человека в видессийском императорском наряде. — Кто же ты такой на самом деле?
   Молодой человек нервно покосился на Шарбараза:
   — Высокочтимый, я всегда был и есть Хосий, сын Ликиния. Если я — это не он, то кто же из тех, кто ходит по земле, он?
   Абивард подумал и медленно кивнул:
   — Если взглянуть на дело с этой точки зрения, то полагаю, ни у кого нет больших прав на это имя, чем у тебя.
   — Именно так. — Шарбараз был заметно горд собственной смекалкой. —Получается, что Царь Царей и Автократор, объединив усилия, выступили против гнусного узурпатора, как раньше мы выступили против Смердиса. Может ли кто-нибудь устоять против нас?
   — Ума не приложу, как ему это удастся, — верноподданно подтвердил Абивард.
   Конечно, он знал, что кому-то это вполне может удаться: существуют варианты, ему пока неведомые. Именно для того и затеваются войны — чтобы посмотреть, насколько хорошо планы стыкуются с действительностью.
   Он вновь окинул взглядом «Хосия». Кто бы он ни был — скорее всего, купец, случайно оказавшийся в Машизе, когда Шарбараз узнал об убийстве Ликиния, или же беглый видессийский солдат, — он определенно чувствовал себя очень неспокойно, хотя и довольно хорошо скрывал это. Он был пешкой, которой в любой момент можно пожертвовать, и если не понимал этого, значит, вдобавок был еще и глупцом.
   Стоит ему вызвать малейшее недовольство Шарбараза, и с ним вполне может произойти несчастный случай… или он просто исчезнет, а императорские одежды наденет кто-то другой, откликающийся на имя Хосий.
   Шарбараз сказал:
   — Мы с Хосием очень хорошо понимаем друг друга.
   — Так и должно быть, величайший, — сказал Абивард и еще раз посмотрел на человека, который сейчас был единственным имеющимся в наличии Хосием. Здорово было бы взять Видесс; ни одному Царю Царей этого не удалось за все многолетние войны между Макураном и Видессийской империей. Но если Шарбаразу удастся захватить столицу империи и посадить на трон этого «Хосия», то как скоро этот парень забудет, что он марионетка, и вспомнит, что он видессиец? Абивард готов был биться об заклад, что это произойдет скорее, чем хотелось бы.
   — Величайший, я был счастлив возобновить знакомство с высокочтимым, но сейчас… — «Хосий» замолчал.
   — Я знаю, что тебя ждут срочные дела, — сказал Шарбараз, и вновь без заметной иронии. — Не стану тебя больше задерживать.
   «Хосий» поклонился ему, как равный равному, хотя от этого несло такой же фальшью, как от подчеркнуто вежливого обращения с ним Царя Царей. Самозванец кивнул Абиварду, как монарх ближайшему сподвижнику другого монарха, и оставил маленькую приемную. Шарбараз налил себе новую чашу вина и вопросительно посмотрел на Абиварда. Тот ответил кивком. Шарбараз наполнил его чашу и еще одну для Динак.
   Абивард поднял чашу — не из обычной глины, как в крепости Век-Руд, а из мелочно-белого алебастра, выточенного так тонко, что сквозь стенки просвечивало вино.
   — Поздравляю, величайший, — сказал он. — Не вижу лучшего способа поквитаться с Видессией. — Он выпил вместе с Шарбаразом и Динак. Царь Царей сказал:
   — А знаешь, зятек, что в этом самое лучшее? Видессийцы сами поднимаются против этого Генесия с оружием, к тому же через Васпуракан и пустыню доходят слухи: говорят, правитель этот таков, что по сравнению с ним даже покойный Смердис, по которому мы не скорбим, покажется образцом государственного мужа.
   — Ох, нелегко, — сказал Абивард. — Я чуть не захлебнулся. Это как же надо постараться, чтобы даже Смердис в сравнении с ним показался государственным мужем?
   — Генесию это удается, по крайней мере, так говорят, — ответил Шарбараз. Смердис хоть имел представление о том, как умиротворить врагов: вспомни дань хаморам. А Генесий, похоже, умеет только одно — убивать. Убийство Ликиния с сыновьями хотя бы имело смысл…
   — Но только не так, как это сделал он! — вмешалась Динак. — Это было жестоко и бесчеловечно.
   — Судя по всему, Генесий именно жесток и бесчеловечен, — сказал Шарбараз.
   — Он пользуется только одним орудием власти — террором. Он не пожалел сил, пытая, ослепляя и калеча каждого приятеля Ликиния, которого сумел поймать, и каждый следующий рассказ ужаснее предыдущего. Отчасти это объясняется природой таких рассказов, но, когда чуешь дурной запах, скорее всего, где-то рядом и навозная куча.
   Абивард задумчиво проговорил:
   — Такими методами он сумеет запугать и подчинить себе некоторых, но большинство их составят те, кто и без этого подчинился бы ему. Тех, кого он действительно стремится запугать — людей, сильных духом, — запугать не удастся. Они просто будут ненавидеть его еще больше, чем сейчас.
   — Именно так, — согласился Шарбараз. — Чем больше он будет стараться сломить их дух, тем сильнее они будут сопротивляться. Но он удерживает город Видесс, а это, можно сказать, видессийский Налгис-Краг, взять который без помощи предательства просто невозможно. — Он широко улыбнулся. — Полагаю, разумнее всего объявить, что «Хосий» находится у нас, подождать, пока в Видессии не воцарится полный хаос, а судя по всему, так оно и будет, и ввести войска. Если Генесий так скверен, как его изображают последние слухи, то нас встретят как освободителей.
   — Ну разве не замечательная мысль? — мечтательно произнес Абивард. — Ты говоришь, обоих Маниакисов отправили на какой-то далекий остров?
   — Да. Это сделал Ликиний, а не Генесий.
   — Это в любом случае хорошо. Там, на краю света, вдали от ока Генесия, они в безопасности. Они хорошие люди, и отец, и сын, и они очень много для нас сделали. Мне было бы жаль, если бы с ними случилась беда.
   — Да? — заметил Шарбараз. — А я вознес бы Господу и Четырем Пророкам длинную и громкую благодарственную молитву, если бы услышал, что Генесий приказал выставить их головы на Веховом камне в Видессе. Судя по всему, они оказались бы там в хорошей компании; говорят, нынче на Веховом камне тесновато.
   — Величайший! — сказал Абивард с упреком, насколько это возможно было, говоря с Царем Царей. Динак кивнула, соглашаясь с братом, а не с мужем.
   Но Шарбараз не стал приносить извинения:
   — Я говорю вполне серьезно. Ты, зятек, сказал, что Маниакисы — хорошие люди, и ты совершенно прав. Но дело не в этом, точнее, не это главное. А главное состоит в том, что отец и сын Маниакисы — люди способные. Чем больше таких людей перебьет Генесий, тем слабее будет Видессия, когда мы выступим против нее.
   Абивард задумался над словами монарха, а потом с поклоном произнес:
   — Это слова, достойные Царя Царей.
   Шарбараз гордо выпятил грудь. Но Абивард имел в виду отнюдь не комплимент.
   Царю Царей приходится делать все в интересах государства и смотреть на происходящее с точки зрения державы, а не с личной, человеческой. Само по себе это неплохо. Но когда начинаешь забывать человеческую точку зрения и готов желать смерти верным друзьям, становишься существом довольно устрашающим. Это, по мнению Абиварда, было намного хуже, чем понимать, что эти смерти послужили бы на благо государства, и в то же время искренне не хотеть их.
   Он раскрыл рот, собираясь объяснить это Шарбаразу, но закрыл его, так ничего и не сказав. Он давно понял, что даже зять не может высказать Царю Царей все. Само положение Шарбараза, его одежды — все это уже приглушало любую критику. Нет, за подобную несдержанность Абивард не ответил бы головой; Шарбараз даже вежливо выслушал бы его — он понимал, что Абивард заслужил право на это, и к тому же не считал его потенциальным врагом… во всяком случае Абивард надеялся, что это так. Выслушал бы — но при этом ничего не услышал.
   Шарбараз сказал:
   — Твоему брату или тому, кого он назначит, придется какое-то время похозяйничать в Век-Руде, зятек. Ты нужен мне здесь. Ты станешь моей правой рукой и займешься подготовкой войск к вторжению в Видессию. Я рассчитываю, что мы выступим на следующий год. И это будет не простой набег. Я намерен удержать то, что завоюю.
   — Да будет так, величайший, — сказал Абивард. — Думаю, мне следует написать Фраде, разрешить ему назначить себе заместителя и присоединиться к войску. Иначе, я опасаюсь, он сделает это самовольно. Две возможности он уже упустил, на третий раз он этого не потерпит. Иногда нужно знать, где уступить.
   — Разумно, — сказал Шарбараз, хотя, насколько помнил Абивард, сам он уступил только раз — когда подручные Смердиса приставили кинжал к его горлу.
   Абивард покачал головой. Нет, Царь Царей уступил еще раз — когда Ликиний потребовал земли в обмен на помощь. Перед лицом столь острой необходимости он мог отступить.
   — Очень разумно, — сказала Динак, и Абивард вспомнил, что Царь Царей уступал и ей, причем неоднократно: начиная с того, что позволил ей сопровождать войско, и кончая разрешением показываться на публике здесь, во дворце. Нет, не просто разрешением — он соответствующим образом перестроил весь дворцовый церемониал. Абивард пересмотрел свое прежнее мнение — Шарбараз все-таки умел уступать.
   Абивард обернулся к сестре:
   — Каково оно, жить во дворце, в столице, а не дома, в крепости?
   Она обдумала его вопрос, с той же тщательностью, как обычно Рошнани, и лишь затем ответила:
   — Здесь есть много хорошего, чего я никогда не имела бы в крепости. — При этом она покосилась на спящую Джарирэ — Абиварду почему-то вспомнились Кишмара и Оннофора, и он подумал, что уж ребенком-то она вполне могла обзавестись и в крепости, прямо на женской половине, но промолчал, — а потом на Шарбараза. Царь Царей, встретив ее взгляд, улыбнулся. Похоже, эти двое были вполне довольны друг другом. Динак продолжила:
   — Но иногда здесь намного тяжелее. Иногда я ощущаю себя совсем чужой, чего, конечно, никогда не было дома. Некоторые на женской половине открыто ненавидят меня за то, что я стала главной женой, будучи не самых благородных кровей.
   — Я предупредил их, чтобы поостереглись, — резко сказал Шарбараз. — Когда от них будет хоть сотая часть той пользы, что принесла мне ты, тогда пусть и жалуются.
   — Да это как раз меня не очень беспокоит, — сказала Динак. — Я бы на их месте вела себя также. Меня пугают те, кто прямо так и растекается передо мной, как мед по лепешке, а в глазах их я читаю желание, чтобы я наступила на гадюку. Такого лицемерия в крепости Век-Руд и не видывали.
   — Неужели? — отозвался Абивард. — Ты была уже в Налгис-Краге, когда Ардини пыталась околдовать меня, но ты не могла не слышать об этом, возвратившись домой.
   — Да, я слышала, — пролепетала Динак. — Только забыла. — Она засмеялась, то ли от неловкости, то ли от волнения. — Память всегда делает прошлое много привлекательнее, чем оно было.
   — Иногда она делает все плохое не таким плохим, каким оно было, — сказал Шарбараз. — Это счастливый дар Господа.
   — А иногда, когда предаешься мрачным мыслям… — Динак не стала продолжать, а тряхнула головой, сердясь на себя. — Я стараюсь забыть, честно стараюсь. Но иногда все всплывает непрошенно. Теперь это бывает реже, чем прежде.
   — И славно, — сказал Шарбараз. — Если Господь явит свою доброту, нам с тобой еще долго жить в этом мире. И, главная моя женушка, я молюсь, чтобы к исходу дней твоих все злоключения совсем исчезли из твоей головки.
   — Хорошо бы, — сказала Динак, а вслед за ней и Абивард.
   Шарбараз повернулся к нему:
   — Теперь ты отчасти знаешь, почему я вызвал тебя сюда. Как я уже сказал тебе, я хочу, чтобы ты остался в Машизе. За последние два года ты доказал на поле брани, что вполне способен быть одним из моих военачальников. Ты надеялся повести войско против Видессии. Теперь эта надежда сбудется.
   Абивард поклонился:
   — Величайший, ты не мог оказать мне большей чести.
   Шарбараз рассмеялся:
   — Это не честь, зятек. Просто ты мне очень нужен. А вот другая причина, по которой я вызвал тебя в Машиз, — это как раз оказать тебе честь. Сегодня вечером я даю большой пир, на который пригласил моих придворных и военачальников посмотреть, каков человек, чья сестра достойна Царя Царей.
   Теперь от волнения засмеялся Абивард:
   — Человек с северо-западным выговором и деревенскими манерами, принадлежащий не к Семи Домам, а к мелкой знати…
   — Страдающий излишней скромностью, — перебил его Шарбараз. — Помни, что пир устраивается исключительно в твою честь, и я делаю это с радостью. На нем каждый, сколь бы благородна ни была его кровь, будет надеяться, что ты подставишь ему щеку для поцелуя, а выбор будет зависеть только от тебя.