Когда желто-серый, весь в саже рассвет выглянул из-за горизонта, с пожаром уже покончили; гроза, выливаясь целый час проливным дождем, ушла на восток. Я встала и, не двигаясь с места, смотрела на хлопковое поле, на склон холма, еле видный сквозь закопченный рассвет; глаза слезились от едкого дыма. На поле ближе к холму, где еще недавно торчали стебли хлопковых кустов, чьи коричневые коробочки лопались, открывая крохотные комочки хлопка, теперь осталась лишь выжженная земля, голая, черная, еще дымящаяся после ночного пожара.
   Я захотела пойти и посмотреть на все это поближе, но на этот раз уперся Кристофер-Джон.
   – Нет! – повторял он раз за разом. – Не пойду!
   – Но ведь мама что имела в виду: чтобы мы не подходили близко к огню, а огня больше нет.
   Кристофер-Джон стиснул зубы, скрестил на груди пухлые ручки – и ни с места. Поняв, что его не уговорить, я еще раз взглянула на поле и решила больше не ждать.
   – Что ж, тогда ты оставайся здесь. Мы живо вернемся.
   Не обращая внимания на его протесты, Малыш и я кинулись бегом к мокрой дороге.
   – Он и вправду не идет, – сказал очень удивленный Малыш, оглянувшись через плечо.
   – Я так и думала, – сказала я, выискивая следы пожара на хлопке.
   Дальше вдоль дороги все стебли были опалены; нежно-серый пепел лежал толстым слоем и на них, и на дороге, и на деревьях в лесу.
   Но лишь достигнув выжженного участка поля, мы увидели размеры бедствия. Насколько мы могли судить, линия огня дошла до середины склона, дальше ров остановил его. Старый дуб остался невредим. Через поле медленно, как во сне, двигались толпой мужчины и женщины с лопатами, засыпая землей очажки огня, не желавшего затухать. Поперек лица широкой полосой у них были повязаны носовые платки, многие надели шляпы, поэтому трудно было различить, кто есть кто, но было ясно, что ряды борцов с огнем, помимо двух дюжин горожан, пополнились еще соседними фермерами. Я узнала мистера Лэньера по его голубой шляпе с опущенными полями, он работал бок о бок с мистером Симмзом, причем один не замечал другого; и папу, стоявшего ближе к склону холма, взмахом руки показывающего двум горожанам, что делать. Мистер Грэйнджер широкой лопатой рубил тлеющие стебли; он находился у южной части пастбища, на котором мистер Моррисон и мама прибивали горящую землю.
   Возле самой изгороди коренастый Мужчина в такой же маске, как у всех, шаг за шагом, точно робот, проверял каждый дюйм поля, не спрятался ли под обгорелыми остатками поломанных стеблей огонь.
   Достигнув изгороди, он устало прислонился к ней и сдернул платок, чтобы вытереть пот и сажу с лица. Он закашлялся и тупо огляделся вокруг. Его взгляд упал на Малыша и на меня, мы тоже вытаращились на него. Но Калеб Уоллес, казалось, не узнал нас и уже через минуту подхватил снова свою лопату и, не сказав ни слова, двинулся в обратном направлении к склону холма.
   Тут Малыш подтолкнул меня локтем.
   – Кэсси, посмотри вон туда. Это же идут мама и Ба!
   Я посмотрела, куда он указывал пальцем. Да, мама и Ба шли через поле домой.
   – Побежали, – сказала я, кинувшись бегом назад к дороге.
   Добравшись до дома, мы сначала вытерли ноги о мокрую траву на газоне, чтобы счистить грязь, потом присоединились к Кристоферу-Джону на крыльце. Он казался чуть испуганным оттого, что оставался один, и явно обрадовался, когда мы вернулись.
   – Вы живы? – спросил он.
   – Конечно, живы, – ответила я, шлепая по ступенькам крыльца и стараясь перевести дух.
   – А как там все выглядит?
   Но ни Малыш, ни я не успели ответить, потому что с поля пришли мама, Ба и Стейси с остатками теперь уже черных мешков. Мы в нетерпении бросились к ним.
   – Стейси, ты в порядке? – крикнула я. – А что с Ти-Джеем?
   – А с К-Клодом? – запинаясь, спросил Кристофер-Джон.
   – Разве папа и мистер Моррисон не идут домой? – осведомился Малыш.
   Мама устало подняла вверх руку:
   – Дети! Дети! – Потом обняла Кристофера-Джона. – С Клодом все хорошо, милый. – И, глядя на Малыша, сказала: – Папа и мистер Моррисон скоро будут.
   – А Ти-Джей, мама? – настаивала я. – Что с Ти-Джеем?
   Мама вздохнула и присела на ступеньки, положив мешки на землю.
   Мальчики и я сели с ней рядом.
   – Я пойду переоденусь, Мэри, – сказала Ба, поднимаясь по ступенькам и открывая дверь нашей спальни. – Кому-то надо побыть с миссис Фанни.
   Мама кивнула.
   – Передай ей, что я скоро приду, как только отправлю детей спать и приведу здесь все в порядок.
   Потом она повернулась, посмотрела на Малыша, Кристофера-Джона и на меня и спросила, что у нас здесь происходило. Она улыбалась, но чуть-чуть и невесело.
   – С Ти-Джеем все в порядке. Шериф и мистер Джемисон отвезли его в Стробери.
   – Но почему, мама? – спросил Малыш. – Он сделал что-нибудь нехорошее?
   – Они думают, да, детка. Они думают, что он виноват.
   – Но… но они хотя бы больше не били его? – спросила я.
   Стейси посмотрел на маму, собирается она отвечать или нет. И сказал неестественно глухо:
   – Мистер Грэйнджер остановил их и послал всех бороться с огнем.
   Я почувствовала, что за его словами что-то кроется, но не успела спросить об этом, потому что Кристофер-Джон затараторил:
   – А папе и мистеру Моррисону не пришлось драться с этими людьми?
   Им не пришлось стрелять из ружья?
   – Слава богу, нет, – ответила мама. – Ничего этого не пришлось делать.
   – Начался пожар, – объяснил Стейси, – и мистер Моррисон пришел за мной, а потом все эти люди бросились тушить пожар, и бросаться на кого-нибудь еще им было уже некогда.
   – Мистер Моррисон один пришел за тобой? – удивленная, спросила я. – А где был папа?
   Стейси снова посмотрел на маму, и на мгновенье они оба замолчали. Потом Стейси сказал:
   – Вы же сами знаете, не мог он взбежать вверх по склону с его сломанной ногой.
   Я с подозрением посмотрела на Стейси. Я видела, как папа двигается с этой ногой. Он вполне мог преодолеть такой склон, если бы захотел.
   – Ну, а теперь все, – сказала мама, поднимаясь. – Ночь у нас была длинная и утомительная, и сейчас вам самое время быть в постели.
   Я дотронулась до маминой руки.
   – Мама, а вправду сильно все пострадало? Я хочу сказать, хватит хлопка, чтобы заплатить налоги?
   Мама взглянула на меня, очень удивившись.
   – С каких это пор ты стала интересоваться налогами?
   Я пожала плечами, но потом наклонилась к ней поближе, чтобы услышать ответ, хотя и боялась его.
   – Налоги будут заплачены, не волнуйся, – ответила она. – А теперь всем живо в постель.
   – Но я хочу подождать папу и мистера Моррисона! – запротестовал Малыш.
   – Я тоже! – зевая, сказал Кристофер-Джон.
   – А ну все в дом!
   Пошли все, кроме Стейси, мама и не заставляла его. Но когда она скрылась в комнате мальчиков, чтобы проверить, добрались ли до постелей Малыш и Кристофер-Джон, я возвратилась на крыльцо и села с ним рядом.
   – Я думал, ты пошла спать, – сказал Стейси.
   – Мне нужно узнать, что там произошло.
   – Я же сказал, мистер Грэйнджер…
   – Постой, я вернулась домой и вызвала папу и мистера Моррисона, как ты велел, – напомнила я ему. – А теперь я хочу узнать все, что произошло после меня.
   Стейси вздохнул и машинально потер левый висок, словно он ушиб голову.
   – Ничего особенного не произошло. Мистер Джемисон попытался еще раз поговорить с этими людьми, а они его оттолкнули и втащили Ти-Джея в одну из своих машин. Но мистер Джемисон вскочил в свою машину, обогнал их и поехал к дому мистера Грэйнджера. Там он развернул свою машину так, что она перекрыла дорогу, чтобы никто не мог проехать. И начал гудеть.
   – Ты тоже пошел туда?
   Стейси кивнул.
   – Когда я пересек поле и добрался до места, откуда мог слышать, что происходит, мистер Грэйнджер уже вышел на крыльцо, и мистер Джемисон начал рассказывать ему, как шериф, а может, еще кто, на основании туманного распоряжения, какое он, мистер Грэйнджер, отправил к дому Эйвери, пытался помешать этим людям повесить Ти-Джея.
   Но мистер Грэйнджер стоял на своем крыльце со скучающим, сонным видом и под конец только сказал шерифу: «Хэнк, да разберитесь вы сами в этом деле. Для того ведь вас и выбирали».
   Но тут Калеб Уоллес выскочил из машины и попытался выхватить ключи из машины мистера Джемисона. Но мистер Джемисон бросил эти ключи в цветочную клумбу миссис Грэйнджер так, что никто не мог их найти. Тогда Мелвин и Эр-Ве подошли к машине мистера Джемисона и столкнули ее с дороги. Все другие машины готовы были уже снова ехать, как вдруг мистер Грэйнджер срывается с крыльца и кричит, как сумасшедший. «Над моим лесом дым! – орет он. – Вон там! В такую сухость огонь живо схватит деревья, и тогда пожар не остановишь неделю. Отдайте этого мальчишку Уэйду, как он и хотел, и отправляйтесь все на пожар!» И люди побежали кто куда за лопатами и прочим, а потом все обратно по дороге к участку Эйвери и через их лес к нашему участку.
   – Тут тебя мистер Моррисон и нашел?
   Стейси кивнул.
   – Он нашел меня, когда я бежал вслед за людьми к лесу.
   Я сидела совершенно неподвижно и слушала тихие звуки раннего утра, не сводя глаз с поля. И все-таки было во всей этой истории что-то такое, чего я еще не могла понять.
   Стейси показал на дорогу.
   – А вон идут папа и мистер Моррисон.
   Медленной, измученной походкой они подходили к подъездной дороге.
   Мы вместе со Стейси бросились бегом через лужайку, но не успели добежать до дороги, как папу и мистера Моррисона догнала машина и затормозила как раз у них за спиной. За рулем сидел мистер Джемисон.
   Мы со Стейси, полные любопытства, остановились на лужайке не настолько близко, чтобы нас заметили, однако достаточно близко, чтобы все слышать.
   – Дэвид, я подумал, что тебе следует знать… – сказал мистер Джемисон. – Я еду прямо из Стробери повидать семейство Эйвери…
   – Дела плохи?
   Мистер Джемисон неподвижно смотрел на дорогу.
   – Джим Ли Барнет… в четыре часа утра умер.
   Папа с силой ударил костяшками пальцев по капоту машины и, опустив голову, повернулся в сторону поля.
   Прошла долгая минута молчания, потом мистер Моррисон тихо спросил:
   – А как парнишка?
   – Доктор Крэндон говорит, у него два ребра сломаны и челюсть, а в остальном обойдется… пока. Я еду сейчас к его родным рассказать все и отвезти их в город. И подумал, надо сперва дать вам знать.
   Папа сказал:
   – Я поеду с ними.
   Мистер Джемисон снял шляпу и провел рукой вверх по волосам, которые на лбу были совсем мокрые. Затем, прищурившись, посмотрел через плечо на поле.
   – Люди думают, – медленно начал он, словно не хотел говорить о том, что собирался сказать, – люди думают, что молния ударила в вашу изгородь и от этого начался пожар… – Он подергал себя за ухо. – Мне кажется, вам лучше не встревать сейчас в это дело, Дэвид, чтобы вообще не давать никакого повода думать о вас, разве что о ваших неприятностях в связи с потерей четверти хлопка… – Он бросил на папу и мистера Моррисона предостерегающий взгляд, и настала тишина; усталость и мрачность проступили на лицах папы и мистера Моррисона. – А то еще кому взбредет на ум поинтересоваться, отчего это вдруг зажглось…
   – Стейси, – зашептала я, – о чем это он говорит?
   – Тише, Кэсси, – сказал Стейси, не сводя с мужчин внимательного взгляда.
   – Но я же хочу знать…
   Стейси быстро глянул на меня, лицо его сделалось каким-то неузнаваемым, в глазах вспыхнуло беспокойство, и без единого его слова я вдруг все поняла. Поняла, почему мистер Моррисон пришел за ним один. Почему мистер Джемисон боялся, чтобы папа ехал в город.
   Папа нашел выход, как об этом просила его мама, и заставил мистера Грэйнджера остановить расправу над Т. Дж.
   Это он начал пожар.
   До меня, конечно, дошло, что это один из тех случаев, про которые знают не знают, но вслух не говорят, даже друг другу. Я посмотрела на Стейси, и он прочел по моим глазам, что я все поняла и знаю, что это значит, поэтому он сказал просто:
   – Мистер Джемисон уезжает.
   Мистер Джемисон развернулся и поехал назад в сторону участка Эйвери. Папа и мистер Моррисон наблюдали, как он уезжает, потом мистер Моррисон пошел молча по подъездной дороге и сразу принялся за разные хозяйственные дела. Только сейчас папа наконец заметил нас, посмотрел на нас внимательно покрасневшими печальными глазами и сказал:
   – А я думал, вы уже давно спите.
   – Папа, – хрипло прошептал Стейси, – а что теперь будет с Ти-Джеем?
   Папа отвернулся к восходящему солнцу – красному шару, затуманенному дымным жаром. Он ответил не сразу, казалось, он взвешивает про себя, говорить или не говорить. Наконец он медленно направил взгляд сначала на меня, потом на Стейси. И сказал спокойно:
   – Сейчас он в тюрьме.
   – А… а потом? – спросил Стейси.
   Папа внимательно изучал нас.
   – Наверное, каторга в цепях…
   – Папа, а он может… может умереть? – Стейси тяжело задышал.
   – Сын… Папа, скажи!
   Папа положил свои сильные руки нам на плечи и пристально поглядел на нас.
   – Я никогда никому из вас не лгал, вы знаете.
   – Да, папа.
   Он задержался, не сводя с нас взгляда.
   – Так вот, я… я бы очень хотел, чтобы мог сейчас солгать вам.
   – Нет! Ой, папа, нет! – закричала я. – Они так не поступят с бедным Ти-Джеем! Он может оправдаться, если только все расскажет! И потом, он же не делал самого страшного. Это Симмзы! Скажи ты им про это!
   Стейси, покачав головой, отступил молча назад, он не хотел верить, но верить приходилось. Глаза его наполнились слезами, он повернулся и побежал через лужайку, через дорогу под укрытие леса.
   Папа, крепко прижав меня к себе, глядел ему вслед.
   – Ой, п-папа, неужели они это сделают?
   Папа приподнял меня за подбородок и с нежностью заглянул в глаза.
   – Все, что я могу сказать, Кэсси, девочка моя… не должны были бы.
   Потом, обернувшись к лесу, он взял меня за руку и повел в дом.
   Мама, бледная и напряженная, ждала, пока мы поднимемся по ступенькам. Малыш и Кристофер-Джон уже лежали в кровати. Мама пощупала мне лоб, спросила, хорошо ли я себя чувствую, и отправила тоже спать. Ба уже ушла к Эйвери, и я одна нырнула в постель. Через несколько минут мама с папой вошли, чтобы подоткнуть мне одеяло и сказать несколько нежных, ласковых слов. Их присутствие смягчило боль, и я не заплакала. Но когда они ушли и я увидела в открытое окно, как папа исчез в лесу, чтобы найти там Стейси, слезы сами покатились у меня из глаз.
   В полдень, когда я проснусь, или завтра утром, или еще через день мальчики и я свободно побежим по красной дороге, будем бродить в густом лесу или лениво растянемся на берегу пруда. Придет октябрь, мы потащимся, как всегда, босые, в школу, будем ворчать и сражаться с пылью, с грязью, с автобусом школы Джефферсона Дэвиса. Но Т. Дж. уже с нами не будет.
   Я никогда особенно не любила Т. Дж., но он всегда был рядом, словно какая-то частица меня, частица моей жизни, как грязь на земле как дождь, и я думала, он будет всегда. Скорей грязь, дождь и пыль куда-нибудь денутся. Теперь я узнала, что это не так. То, что случилось с Т. Дж. в ту ночь, я понять до конца не могла, но чувствовала, что никогда этого не забуду. И я плакала именно о том, что случилось тогда, и о том, что никогда этого не забуду.
   Я плакала о Т. Дж. О Т. Дж. и о нашей земле.