– Стейси, а если они узнают, что это мы сделали? – спросил, нервничая, Кристофер-Джон.
– Не бойся, не узнают, – уверил его Стейси.
– Эй, кажется, едет, – прошептал Малыш.
Мы прямо-таки распластались на земле и сквозь низкие ветки уставились на дорогу.
Автобус фырча поднимался по дороге, хотя не с такой скоростью, как мы предполагали. Он осторожно пересек широкую лужу футах в двадцати от нас. Потом, словно осмелев, поспешил к озеру, вырытому нашими руками, вздымая высокие волны, которые каскадом опадали на лес. Мы даже слышали восторженные вопли школьников. Но вместо того чтобы грациозно проскользнуть по луже, как этого ожидали его пассажиры, автобус громко крякнул и, попав в нашу ловушку, покачнулся, как пьяный. Какой-то миг его шатало туда-сюда. Мы затаили дыхание, боясь, что он опрокинется. Потом, в последний раз проворчав что-то в знак протеста, он замер: переднее левое колесо – в нашей яме, правое – в канаве, словно упавший на колени козел.
Мы дружно зажали рот рукой, сотрясаясь от беззвучного смеха.
Когда незадачливый водитель открыл запасный задний выход, на него обрушились колючие дождевые потоки. Он застыл в дверях, не веря глазам своим, что мог так увязнуть, потом, ухватившись за автобус, опустил одну ногу в воду, нащупал твердую почву и тогда только спрыгнул вниз. Заглянул под автобус. Осмотрел систему охлаждения.
Потом почесал в затылке и разразился проклятьями.
– Что, плохи дела, мистер Граймз? – спросил рослый веснушчатый парень, высунувшись из треснутого окна, которое ему удалось открыть. – Может, мы сумеем его вытащить и исправить неполадки?
– Вытащить? Исправить неполадки? – сердитым эхом отозвался водитель. – Да у него ось поломалась, вот чего, и двигатель залило водой, не считая всего остального, а вы говорите «неполадки»! А ну-ка, все, живо! Выходите! Домой пойдете пешком.
– Мистер Граймз, – отважилась спросить одна из девочек, с осторожностью вылезая через заднюю дверь, – а вы сумеете приехать за нами завтра утром?
Водитель в величайшем изумлении уставился на нее.
– Да вы что, барышня! По крайности две недели будете топать пешком, пока мы вызволим этот драндулет из канавы и доволочем до Стробери, чтоб там отремонтировать. Отправляйтесь-ка все живее по домам. – Он пнул ногой покрышку заднего колеса и добавил: – Да велите вашим папашам поспешить сюда, чтоб помочь с этой махиной.
Школьники в унынии вылезли из автобуса. Никто не представлял себе, широка ли яма. Некоторые дерзнули проверить и прыгнули, но не сумели рассчитать и свалились в яму. Мы были в полном восторге.
Другие попробовали перепрыгнуть канаву ближе к лесу, чтобы обойти нашу яму, но мы-то знали, не раз уж на себе испытали, что и это не выйдет.
Наконец почти всем школьникам удалось перебраться на другую сторону озера, но одежда на них успела насквозь промокнуть в мутной, грязной воде. Теперь им было не до смеха, они, как пришибленные, потащились домой, а мистер Граймз в самом скверном настроении прислонился к задранной кверху задней стенке автобуса.
Да, мы просто упивались нашей, так хорошо подготовленной местью!
Окрыленные удачей, мы потихоньку отчалили к дому, продираясь сквозь чащу леса.
За ужином мама рассказала нашей Ба, как автобус школы Джефферсона Дэвиса увяз в яме с водой.
– Вообще-то удивительно, такая огромная яма возникла за один день. Сегодня утром я не заметила даже намека на нее, а вы, дети?
– Нет, ма! – ответили мы хором.
– А вы в нее не упали?
– Мы вскарабкались вверх по склону, пока ждали, когда проедет автобус, – ответил Стейси, не греша против правды.
– Удачно сообразили, молодцы, – похвалила мама. – Если бы я не увидела застрявшего автобуса, я бы сама на обратном пути свалилась в яму.
Я переглянулась с мальчиками. Об этом мы и не подумали.
– Ма, как тебе удалось перебраться? – спросил Стейси.
– Кто-то догадался перекинуть через размыв доску.
– За сегодня они вытащат автобус из ямы? – поинтересовалась бабушка.
– Что вы, мама! – ответила бабушке мама. – Я слышала, как мистер Грэйнджер говорил Теду Граймзу, водителю автобуса, что его никак не удастся вытянуть, пока не остановится дождь и не подсохнет хоть немножко. Слишком топкая грязь.
Нам пришлось прикрыть рот рукой, чтобы спрятать довольные ухмылки. У меня даже родилось тайное желание, чтобы дождь лил до самого рождества.
Мама улыбнулась.
– Я рада, что никто не пострадал, а это вполне могло произойти, потому что лужа очень глубокая. Но, честно говоря, я не меньше рада, что так случилось.
– Мэри! – воскликнула Ба.
– Признаюсь, я рада, – сказала мама с вызовом и улыбнулась украдкой, совсем как девочка. – Рада, и все тут.
Бабушка тоже заулыбалась:
– Сказать вам кое-что? Я тоже.
И тут мы все дружно рассмеялись и почувствовали себя на вершине счастья.
Позднее вечером мальчики и я сидели за столом для занятий в комнате родителей, пытаясь сосредоточиться над уроками, но безуспешно. Более нескольких минут мы не выдерживали и тут же начинали победоносно хихикать. Мама не единожды сердито окликала нас, чтобы призвать к порядку. Каждый раз мы делали серьезные лица, принимали твердое решение вести себя по-взрослому и не злорадствовать в час победы. Но стоило нам взглянуть друг на друга, и мы не могли удержаться и валились на стол с заразительным смехом.
– Ну, вот что, – сказала мама, – я не знаю, в чем дело, но, мне кажется, надо кое-что срочно предпринять, иначе вы так и не сделаете свои уроки.
Нам пришло в голову, а вдруг мама решила выпороть нас, и мы переглянулись – мол, берегись. Но и эта угроза не охладила нас, мы уже не контролировали свой смех, у нас щекотало под ложечкой, мы смеялись до слез, и слезы катились по нашим щекам. Стейси, держась за бока, отвернулся к стене, пытаясь взять себя в руки. Малыш спрятал голову под стол. А мы с Кристофером-Джоном, согнувшись пополам, катались по полу.
Мама взяла меня за руку и заставила подняться.
– Сядешь там, Кэсси, – сказала она и отвела к стулу возле очага, стоявшему как раз позади бабушки, которая в это время гладила нашу одежду к завтрашнему дню.
Я выглянула из-за бабушкиных широких юбок и увидела, как мама повела Стейси к своему столу. Потом вернулась за Малышом и, подхватив его, отнесла в кресло возле ее качалки. Кристофера-Джона она оставила одного за столом для занятий. После этого собрала все наши книжки и тетрадки и раздала каждому, показывая всем своим видом, что больше никаких глупостей не потерпит.
Ба загородила мне остальных, и я, собравшись с мыслями, сделала домашнее задание по арифметике. Окончив его, я чуть помешкала, прежде чем открыть хрестоматию, наблюдая, как Ба вешает мое выглаженное платье, затем ставит тяжелый утюг на тлеющие угли, собранные кучкой в углу очага, и берет взамен другой, уже разогревшийся. Она похлопала по утюгу пальцем – проверить, нагрелся ли, – и затем вернула его на место.
Пока Ба ждала, чтобы утюг разогрелся, мне было видно, как мама наклонилась над разложенными газетами и счищает засохшую грязь со старых папиных рабочих ботинок, набитых скомканной газетой, которые она надевала ежедневно; потом над своими собственными башмаками, чтобы и на них не осталось следов грязи и дождя. Малыш сидел рядом с ней, сосредоточенно нахмурив брови и углубившись в домашнее чтение. С тех пор как мама скрыла под наклейкой оскорбительные записи на обороте обложки и принесла хрестоматии домой, Малыш охотно принял эту книгу как необходимое орудие, которое поможет ему одолеть первый класс. Правда, гордиться ею он все равно не мог. Оторвав глаза от чтения, он заметил, что Ба как раз собирается гладить его вещи, и улыбнулся, довольный. Затем встретился взглядом со мной, и смешинки беззвучно заиграли на его лице. Я в ответ чуть не подавилась смехом, и мама тут же поглядела в мою сторону.
– Кэсси, если ты начнешь опять, я отошлю тебя заниматься на кухню, – пригрозила она.
– Нет, нет, мама, – испугалась я и, откинувшись на спинку стула, принялась за чтение.
Идти на кухню я вовсе не хотела. Огонь в печи был уже погашен, стало быть, там холодно.
В комнате снова воцарилась тишина, слышны были лишь низкий, грубоватый голос бабушки, напевавшей что-то себе под нос, потрескивание горящего орешника гикори да мелкая дробь дождя по крыше.
Вдруг три поспешных удара в боковую дверь нарушили этот уют.
Вспомнив нашу тайну, я очень испугалась.
Мама тут же поднялась, подошла к двери и спросила:
– Кто там?
– Это я, мэм, – ответил озабоченный мужской голос Джо Эйвери.
Мама открыла дверь, и промокший мистер Эйвери переступил порог дома.
– О-о, брат Эйвери, – сказала мама, – вам пришлось выйти на улицу в такую ночь? Входите, входите. Снимайте куртку и садитесь у огня. Стейси, подай мистеру Эйвери стул!
– Не стоит, мэм, – сказал мистер Эйвери, беспокойно озираясь и вглядываясь в ночную темноту. – Я на минуту. – Он сделал несколько шагов вперед, чтобы закрыть за собою дверь, затем кивнул нам всем. – Вечер добрый, миссис Кэролайн, как самочувствие?
– Еще держусь как будто, – ответила бабушка, продолжая гладить. – А как миссис Фанни?
– Прекрасно, – ответил он, но не стал распространяться насчет своей жены. – Миссис Логан… хм… я пришел сказать вам что-то… что-то очень важное. А мистер Моррисон здесь?
Мама насторожилась:
– Что Дэвид? Вы что-нибудь услышали про Дэвида?
– О, нет, мэм, – поспешно успокоил ее мистер Эйвери. – Я ничего не слышал про вашего мужа, мэм.
Мама вопросительно посмотрела на него.
– Так что вот, мэм, они опять… опять разъезжают счас, в эту ночь.
Мама побледнела и повернула испуганное лицо к Ба. Ба застыла с утюгом в воздухе.
– О-ох… дети, – позвала мама, – дети, мне кажется, вам пора спать.
– Ну, мама! – восстали мы хором, нам непременно хотелось услышать, кто разъезжает.
– Не спорить, – строго сказала мама. – Я сказала, вам пора спать. Идите!
Ворча достаточно громко, чтобы выразить свое недовольство, но не настолько громко, чтобы рассердить маму, мы сложили стопкой наши учебники на столе для занятий и направились в комнату мальчиков.
– Кэсси, я сказала спать. Ты разве спишь в этой комнате?
– Мама, но там же холодно, – надула я губы.
Обычно нам разрешалось за час до сна разжечь огонь, хотя бы чуть-чуть, и в других комнатах, чтобы там стало теплее.
– Под одеялом ты быстро согреешься. Стейси, прихвати огня, зажжешь в вашей комнате фонарь. А ты, Кэсси, забери лампу с моего письменного стола.
Я вернулась, чтобы взять керосиновую лампу, потом отправилась в свою комнату, оставив дверь чуть приоткрытой.
– Закрой дверь, Кэсси!
Дверь тут же захлопнулась.
Поставив лампу на туалетный столик, я тихонько откинула щеколду с входной двери, проскользнула на мокрое переднее крыльцо, пересекла его и тихонько постучала в дверь к мальчикам.
– Эй, впустите меня, – прошептала я.
Дверь со скрипом отворилась, и я быстро проскочила внутрь.
Комната была погружена в полную темноту.
– О чем они говорят? – спросила я.
– Ш-шшш! – зашикали мальчики.
Я прокралась к двери, ведущей в мамину комнату, и натолкнулась на мальчиков.
Дождь теперь тише барабанил по крыше, и мы ясно услышали, как мама спросила:
– Но почему? Почему они опять разъезжают? Что случилось?
– Точно не знаю, – отвечал мистер Эйвери. – Но вам-то знакомо, что они есть. Каждый раз, как они думают, что мы не помним своего места, они не будут спокойны, покамест не проучат нас. Вы сами видели, что они сделали с Бэррисами. – Он замолчал было, потом продолжал с горечью: – Ничего не стоит их завести, и тогда они разлетаются точь-в-точь как ночные дьяволы.
– И все-таки что-то должно было случиться, – сказала Ба. – Как вы-то об этом узнали?
– Все, что могу сказать вам, миссис Кэролайн, это что слышала моя жена, когда уходила вечор от Грэйнджеров. Она только кончила мыть посуду опосля ихнего ужину, когда мистер Грэйнджер воротился домой с мистером Граймзом, – вы, должно, знаете, это шофер ихнего школьного автобуса, – а с ними еще двое мужчин…
Тут оглушительный раскат грома заглушил слова мистера Эйвери, дождь усилился, и разговора не стало слышно. Я вцепилась Стейси в руку.
– Стейси, они же ищут нас!
– Что?! – пискнул Кристофер-Джон.
– Ш-ш-ш, – сердито оборвал меня Стейси. – Ой, Кэсси, отпусти руку, больно.
– Нас мог кто-то видеть и сказать про нас, понимаешь, Стейси, – настаивала я.
– Но ведь… – начал было Стейси неуверенно, – не могло случиться, что…
– Не могло случиться? – в панике воскликнул Кристофер-Джон. – А что ты думаешь, могло случиться?
– Стейси, – Малыш тоже разволновался, – а что, ты думаешь, они нам сделают? Могут тоже поджечь?
– Ничего они не сделают! – воскликнул Стейси и вдруг вскочил. – А почему, собственно, вы все не ложитесь спать, как было велено?
Мы онемели от такого его выпада. Он заговорил совсем как мама, и я ему это высказала.
Он молча замер у двери и тяжело задышал. Хотя видеть его я не могла, я чувствовала, что лицо его нахмурилось, а в глазах отчаяние.
Я легонько тронула его за локоть.
– Ты себя не должен ругать, – сказала я, – мы сделали это все вместе.
– Но это же я втянул вас в историю, – сказал он внешне спокойно.
– Нет, мы все этого хотели, – утешила я его.
– Только не я! – отрекся Кристофер-Джон. – Мне больше хотелось съесть мой обед!
– Тише, – шикнул Малыш. – Опять слышно, что они говорят.
– Я все ж таки сказал бы об этом мистеру Моррисону. – Это говорил мистер Эйвери. – Он где, там, в задней пристройке?
– Я сама скажу ему, – вызвалась мама.
Мы услышали, как открылась боковая дверь, и переполошились.
– Кэсси, возвращайся скорей в свою комнату, – зашептал Стейси. – Может, они сейчас как раз зайдут проверить нас.
– Что же мы вообще-то будем делать?
– Пока ничего, Кэсси, успокойся. Эти люди к нам, возможно, даже близко не подъедут.
– Ты в этом уверен, правда, уверен? – с надеждой спросил Кристофер-Джон.
– А нам не стоит признаться во всем маме? – предложила я.
– Нет! Ни в коем случае! Мы ни о чем никому не должны говорить! – решительно заявил Стейси. – А ну, разбегайся живее!
К двери приблизились шаги. Я кинулась на крыльцо, оттуда бегом в свою комнату. Не раздеваясь, прыгнула в кровать, натянула до подбородка лоскутное одеяло, но все равно не могла унять дрожи.
Ба вошла в комнату почти тут же, оставив дверь к маме открытой.
Боясь, что ей будет подозрительно, как это я умудрилась так рано заснуть, я легко вздохнула, чуть засопела, как во сне, перевернулась на живот, но очень осторожно, чтобы не высунулись рукава рубашки.
Обманутая моим притворством, Ба подоткнула получше со всех сторон мое одеяло и нежно погладила меня по голове. Затем наклонилась и стала что-то шарить у меня под кроватью.
Я открыла глаза. Фу-ты, что же это такое она ищет там? Пока она искала, я услышала, как подошла мама, и поскорей снова закрыла глаза.
– Мама!
– Стейси, почему ты встал?
– Можно, я помогу вам?
– Поможешь? В чем?
– Ну… ну, в чем нужно.
Мама секунду помолчала, потом сказала мягко:
– Спасибо, Стейси, но мы с Ба справимся.
– Папа же сказал, чтобы я помогал вам!
– А ты помогаешь, даже больше, чем думаешь. Но сейчас лучшее, что ты можешь сделать, это снова лечь спать. Завтра в школу, ты помнишь?
– Ну, мама.
– Если твоя помощь понадобится, я позову тебя. Обещаю.
Я услышала, как Стейси медленно пошел к себе, и тогда мама спросила с порога:
– Кэсси спит?
– Да, милая, – ответила бабушка. – Возвращайся и жди. Я через минуту приду.
После этого Ба поднялась и привернула фитиль керосиновой лампы.
Когда она выходила из комнаты, глаза у меня были уже раскрыты, и я увидела в дверях ее силуэт с ружьем в руках. Затем она прикрыла дверь, и я осталась в полной темноте.
Я подождала сколько-то минут, обдумывая, что делать дальше.
Наконец решив, что не мешает снова устроить совет с мальчиками, я спустила с кровати ноги, но мне тут же пришлось, подтянуть их обратно, так как Ба вернулась в комнату. Она прошла мимо кровати и придвинула стул с прямой спинкой к окну. Потом раздвинула занавески, так что чернота ночи слилась с темнотой комнаты, и села тихо, не издав ни звука.
Я услышала, как открылась и закрылась дверь в комнату мальчиков, и поняла, что мама вошла к ним. Я подождала, пока дверь откроется снова, но не дождалась. Постепенно прохладные простыни подо мной согрелись, а так как присутствие бабушки пригасило во мне чувство опасности, я и не заметила, как уснула.
Когда я проснулась, была еще темная ночь.
– Ба! – позвала я. – Ба, ты здесь?
Но ответа со стула у окна не последовало. Решив, что Ба тоже заснула, я вылезла из постели и ощупью добралась до ее стула.
Бабушки там не было.
Снаружи раздался лишь крик совы, прорезавший ночь, – и снова все стихло, лишь – кап-кап – капала вода с крыши. Я стояла как прикованная возле стула и боялась пошевелиться.
Затем услышала шум на крыльце. Меня трясло, и я ничего не могла с этим поделать. И снова шум, на этот раз ближе к двери. Мне пришло в голову, что, может быть, это идут мальчики, чтобы посовещаться со мной. Без сомнения, мамы с ними не было.
Посмеиваясь про себя, я поспешила на крыльцо.
– Стейси, – шепотом позвала я. – Кристофер-Джо-он!
В дальнем углу крыльца кто-то зашевелился, и я направилась ощупью туда, держась за стену дома.
– Малыш! Эй, вы, не дурачьте меня, отвечайте!
Я наугад добралась до верхней ступеньки высокого крыльца. Глаза постепенно привыкли к ночной тьме. Откуда-то снизу кто-то колючий и шершавый кинулся на меня, я потеряла равновесие и со всего размаха бухнулась вниз на размокшую от дождя цветочную клумбу. И осталась лежать, боясь пошевелиться. Но вот длинный мокрый язык облизал мне лицо.
– Джейсон? Джейсон, так это ты?
Наш гончий пес заскулил в ответ.
Я крепко обняла его и тут же отпустила.
– Так это, значит, ты шуршал и шумел тут? Посмотри, что ты натворил, – принялась я его отчитывать за то, что по его милости вся перепачкалась в грязи.
Джейсон снова заскулил, и я, наконец, встала.
Я собралась было подняться на крыльцо, но так и замерла на месте: с восточной стороны вдруг возникла цепочка горящих автомобильных фар, бежавшая вдоль залитой дождем дороги, словно кошачьи глаза в ночи. Джейсон громко завыл от страха, когда огоньки приблизились, а когда они приостановились и рассыпались перед домом, Джейсон залез под веранду. Я хотела последовать за ним, но не смогла.
Ноги словно приросли и не двигались.
Первая машина въехала на подъездную дорогу, покрытую жидкой грязью, и из темноты вынырнула расплывчатая фигура, освещенная сзади автомобильными фарами. Мужчина медленно пошел по дорожке. У меня перехватило дыхание.
Водитель второй машины тоже вышел и ждал. Первый мужчина остановился и какое-то время разглядывал дом, как будто не был окончательно уверен, то ли это место. Потом покачал головой и вернулся к машине. Взмахом руки велел второму водителю отъехать назад и в сторону; тут же передняя машина выехала задом на дорогу, а ее передние фары осветили другие машины. Каждая машина использовала подъездную дорожку, чтобы развернуться, и вслед за этим цепочка огней исчезла так же быстро, как появилась – семь пар задних огней, которые мерцали вдали, словно красные угольки, пока не скрылись из глаз, проглоченные грейнджеровским лесом.
Теперь, когда опасность миновала, Джейсон начал лаять, но все еще не вылезал. Я оперлась о перила крыльца, чтобы обрести равновесие, и мне показалось, что в темноте кто-то зашевелился.
Из-под тяжелых облаков выплыла луна, залив все мутным светом, словно накинула на землю бледное покрывало. И тут я совершенно четко увидела мистера Моррисона, неслышно, как дикая кошка, крадущегося от стены дома к дороге с ружьем в руках. Мне стало не по себе, еле передвигая ноги, вся дрожа, я с трудом побрела к двери.
Очутившись в доме, я тут же заперлась на задвижку, но приливы безотчетного ужаса не оставляли меня. Понимая, что надо лечь в постель прежде, чем мама и Ба придут из другой комнаты, я быстренько стянула с себя грязную одежду, вывернув все наизнанку, счистила с себя грязь, надела ночную рубашку и залезла в уютную постель.
Некоторое время я лежала не шелохнувшись, не позволяя себе ни о чем задумываться. Но скоро, помимо воли, перед глазами моими, как привидения, снова всплыли эти горящие огоньки, и меня опять пронзила дрожь, которую я не могла унять до самого рассвета, когда забылась беспокойным сном.
4
– Не бойся, не узнают, – уверил его Стейси.
– Эй, кажется, едет, – прошептал Малыш.
Мы прямо-таки распластались на земле и сквозь низкие ветки уставились на дорогу.
Автобус фырча поднимался по дороге, хотя не с такой скоростью, как мы предполагали. Он осторожно пересек широкую лужу футах в двадцати от нас. Потом, словно осмелев, поспешил к озеру, вырытому нашими руками, вздымая высокие волны, которые каскадом опадали на лес. Мы даже слышали восторженные вопли школьников. Но вместо того чтобы грациозно проскользнуть по луже, как этого ожидали его пассажиры, автобус громко крякнул и, попав в нашу ловушку, покачнулся, как пьяный. Какой-то миг его шатало туда-сюда. Мы затаили дыхание, боясь, что он опрокинется. Потом, в последний раз проворчав что-то в знак протеста, он замер: переднее левое колесо – в нашей яме, правое – в канаве, словно упавший на колени козел.
Мы дружно зажали рот рукой, сотрясаясь от беззвучного смеха.
Когда незадачливый водитель открыл запасный задний выход, на него обрушились колючие дождевые потоки. Он застыл в дверях, не веря глазам своим, что мог так увязнуть, потом, ухватившись за автобус, опустил одну ногу в воду, нащупал твердую почву и тогда только спрыгнул вниз. Заглянул под автобус. Осмотрел систему охлаждения.
Потом почесал в затылке и разразился проклятьями.
– Что, плохи дела, мистер Граймз? – спросил рослый веснушчатый парень, высунувшись из треснутого окна, которое ему удалось открыть. – Может, мы сумеем его вытащить и исправить неполадки?
– Вытащить? Исправить неполадки? – сердитым эхом отозвался водитель. – Да у него ось поломалась, вот чего, и двигатель залило водой, не считая всего остального, а вы говорите «неполадки»! А ну-ка, все, живо! Выходите! Домой пойдете пешком.
– Мистер Граймз, – отважилась спросить одна из девочек, с осторожностью вылезая через заднюю дверь, – а вы сумеете приехать за нами завтра утром?
Водитель в величайшем изумлении уставился на нее.
– Да вы что, барышня! По крайности две недели будете топать пешком, пока мы вызволим этот драндулет из канавы и доволочем до Стробери, чтоб там отремонтировать. Отправляйтесь-ка все живее по домам. – Он пнул ногой покрышку заднего колеса и добавил: – Да велите вашим папашам поспешить сюда, чтоб помочь с этой махиной.
Школьники в унынии вылезли из автобуса. Никто не представлял себе, широка ли яма. Некоторые дерзнули проверить и прыгнули, но не сумели рассчитать и свалились в яму. Мы были в полном восторге.
Другие попробовали перепрыгнуть канаву ближе к лесу, чтобы обойти нашу яму, но мы-то знали, не раз уж на себе испытали, что и это не выйдет.
Наконец почти всем школьникам удалось перебраться на другую сторону озера, но одежда на них успела насквозь промокнуть в мутной, грязной воде. Теперь им было не до смеха, они, как пришибленные, потащились домой, а мистер Граймз в самом скверном настроении прислонился к задранной кверху задней стенке автобуса.
Да, мы просто упивались нашей, так хорошо подготовленной местью!
Окрыленные удачей, мы потихоньку отчалили к дому, продираясь сквозь чащу леса.
За ужином мама рассказала нашей Ба, как автобус школы Джефферсона Дэвиса увяз в яме с водой.
– Вообще-то удивительно, такая огромная яма возникла за один день. Сегодня утром я не заметила даже намека на нее, а вы, дети?
– Нет, ма! – ответили мы хором.
– А вы в нее не упали?
– Мы вскарабкались вверх по склону, пока ждали, когда проедет автобус, – ответил Стейси, не греша против правды.
– Удачно сообразили, молодцы, – похвалила мама. – Если бы я не увидела застрявшего автобуса, я бы сама на обратном пути свалилась в яму.
Я переглянулась с мальчиками. Об этом мы и не подумали.
– Ма, как тебе удалось перебраться? – спросил Стейси.
– Кто-то догадался перекинуть через размыв доску.
– За сегодня они вытащат автобус из ямы? – поинтересовалась бабушка.
– Что вы, мама! – ответила бабушке мама. – Я слышала, как мистер Грэйнджер говорил Теду Граймзу, водителю автобуса, что его никак не удастся вытянуть, пока не остановится дождь и не подсохнет хоть немножко. Слишком топкая грязь.
Нам пришлось прикрыть рот рукой, чтобы спрятать довольные ухмылки. У меня даже родилось тайное желание, чтобы дождь лил до самого рождества.
Мама улыбнулась.
– Я рада, что никто не пострадал, а это вполне могло произойти, потому что лужа очень глубокая. Но, честно говоря, я не меньше рада, что так случилось.
– Мэри! – воскликнула Ба.
– Признаюсь, я рада, – сказала мама с вызовом и улыбнулась украдкой, совсем как девочка. – Рада, и все тут.
Бабушка тоже заулыбалась:
– Сказать вам кое-что? Я тоже.
И тут мы все дружно рассмеялись и почувствовали себя на вершине счастья.
Позднее вечером мальчики и я сидели за столом для занятий в комнате родителей, пытаясь сосредоточиться над уроками, но безуспешно. Более нескольких минут мы не выдерживали и тут же начинали победоносно хихикать. Мама не единожды сердито окликала нас, чтобы призвать к порядку. Каждый раз мы делали серьезные лица, принимали твердое решение вести себя по-взрослому и не злорадствовать в час победы. Но стоило нам взглянуть друг на друга, и мы не могли удержаться и валились на стол с заразительным смехом.
– Ну, вот что, – сказала мама, – я не знаю, в чем дело, но, мне кажется, надо кое-что срочно предпринять, иначе вы так и не сделаете свои уроки.
Нам пришло в голову, а вдруг мама решила выпороть нас, и мы переглянулись – мол, берегись. Но и эта угроза не охладила нас, мы уже не контролировали свой смех, у нас щекотало под ложечкой, мы смеялись до слез, и слезы катились по нашим щекам. Стейси, держась за бока, отвернулся к стене, пытаясь взять себя в руки. Малыш спрятал голову под стол. А мы с Кристофером-Джоном, согнувшись пополам, катались по полу.
Мама взяла меня за руку и заставила подняться.
– Сядешь там, Кэсси, – сказала она и отвела к стулу возле очага, стоявшему как раз позади бабушки, которая в это время гладила нашу одежду к завтрашнему дню.
Я выглянула из-за бабушкиных широких юбок и увидела, как мама повела Стейси к своему столу. Потом вернулась за Малышом и, подхватив его, отнесла в кресло возле ее качалки. Кристофера-Джона она оставила одного за столом для занятий. После этого собрала все наши книжки и тетрадки и раздала каждому, показывая всем своим видом, что больше никаких глупостей не потерпит.
Ба загородила мне остальных, и я, собравшись с мыслями, сделала домашнее задание по арифметике. Окончив его, я чуть помешкала, прежде чем открыть хрестоматию, наблюдая, как Ба вешает мое выглаженное платье, затем ставит тяжелый утюг на тлеющие угли, собранные кучкой в углу очага, и берет взамен другой, уже разогревшийся. Она похлопала по утюгу пальцем – проверить, нагрелся ли, – и затем вернула его на место.
Пока Ба ждала, чтобы утюг разогрелся, мне было видно, как мама наклонилась над разложенными газетами и счищает засохшую грязь со старых папиных рабочих ботинок, набитых скомканной газетой, которые она надевала ежедневно; потом над своими собственными башмаками, чтобы и на них не осталось следов грязи и дождя. Малыш сидел рядом с ней, сосредоточенно нахмурив брови и углубившись в домашнее чтение. С тех пор как мама скрыла под наклейкой оскорбительные записи на обороте обложки и принесла хрестоматии домой, Малыш охотно принял эту книгу как необходимое орудие, которое поможет ему одолеть первый класс. Правда, гордиться ею он все равно не мог. Оторвав глаза от чтения, он заметил, что Ба как раз собирается гладить его вещи, и улыбнулся, довольный. Затем встретился взглядом со мной, и смешинки беззвучно заиграли на его лице. Я в ответ чуть не подавилась смехом, и мама тут же поглядела в мою сторону.
– Кэсси, если ты начнешь опять, я отошлю тебя заниматься на кухню, – пригрозила она.
– Нет, нет, мама, – испугалась я и, откинувшись на спинку стула, принялась за чтение.
Идти на кухню я вовсе не хотела. Огонь в печи был уже погашен, стало быть, там холодно.
В комнате снова воцарилась тишина, слышны были лишь низкий, грубоватый голос бабушки, напевавшей что-то себе под нос, потрескивание горящего орешника гикори да мелкая дробь дождя по крыше.
Вдруг три поспешных удара в боковую дверь нарушили этот уют.
Вспомнив нашу тайну, я очень испугалась.
Мама тут же поднялась, подошла к двери и спросила:
– Кто там?
– Это я, мэм, – ответил озабоченный мужской голос Джо Эйвери.
Мама открыла дверь, и промокший мистер Эйвери переступил порог дома.
– О-о, брат Эйвери, – сказала мама, – вам пришлось выйти на улицу в такую ночь? Входите, входите. Снимайте куртку и садитесь у огня. Стейси, подай мистеру Эйвери стул!
– Не стоит, мэм, – сказал мистер Эйвери, беспокойно озираясь и вглядываясь в ночную темноту. – Я на минуту. – Он сделал несколько шагов вперед, чтобы закрыть за собою дверь, затем кивнул нам всем. – Вечер добрый, миссис Кэролайн, как самочувствие?
– Еще держусь как будто, – ответила бабушка, продолжая гладить. – А как миссис Фанни?
– Прекрасно, – ответил он, но не стал распространяться насчет своей жены. – Миссис Логан… хм… я пришел сказать вам что-то… что-то очень важное. А мистер Моррисон здесь?
Мама насторожилась:
– Что Дэвид? Вы что-нибудь услышали про Дэвида?
– О, нет, мэм, – поспешно успокоил ее мистер Эйвери. – Я ничего не слышал про вашего мужа, мэм.
Мама вопросительно посмотрела на него.
– Так что вот, мэм, они опять… опять разъезжают счас, в эту ночь.
Мама побледнела и повернула испуганное лицо к Ба. Ба застыла с утюгом в воздухе.
– О-ох… дети, – позвала мама, – дети, мне кажется, вам пора спать.
– Ну, мама! – восстали мы хором, нам непременно хотелось услышать, кто разъезжает.
– Не спорить, – строго сказала мама. – Я сказала, вам пора спать. Идите!
Ворча достаточно громко, чтобы выразить свое недовольство, но не настолько громко, чтобы рассердить маму, мы сложили стопкой наши учебники на столе для занятий и направились в комнату мальчиков.
– Кэсси, я сказала спать. Ты разве спишь в этой комнате?
– Мама, но там же холодно, – надула я губы.
Обычно нам разрешалось за час до сна разжечь огонь, хотя бы чуть-чуть, и в других комнатах, чтобы там стало теплее.
– Под одеялом ты быстро согреешься. Стейси, прихвати огня, зажжешь в вашей комнате фонарь. А ты, Кэсси, забери лампу с моего письменного стола.
Я вернулась, чтобы взять керосиновую лампу, потом отправилась в свою комнату, оставив дверь чуть приоткрытой.
– Закрой дверь, Кэсси!
Дверь тут же захлопнулась.
Поставив лампу на туалетный столик, я тихонько откинула щеколду с входной двери, проскользнула на мокрое переднее крыльцо, пересекла его и тихонько постучала в дверь к мальчикам.
– Эй, впустите меня, – прошептала я.
Дверь со скрипом отворилась, и я быстро проскочила внутрь.
Комната была погружена в полную темноту.
– О чем они говорят? – спросила я.
– Ш-шшш! – зашикали мальчики.
Я прокралась к двери, ведущей в мамину комнату, и натолкнулась на мальчиков.
Дождь теперь тише барабанил по крыше, и мы ясно услышали, как мама спросила:
– Но почему? Почему они опять разъезжают? Что случилось?
– Точно не знаю, – отвечал мистер Эйвери. – Но вам-то знакомо, что они есть. Каждый раз, как они думают, что мы не помним своего места, они не будут спокойны, покамест не проучат нас. Вы сами видели, что они сделали с Бэррисами. – Он замолчал было, потом продолжал с горечью: – Ничего не стоит их завести, и тогда они разлетаются точь-в-точь как ночные дьяволы.
– И все-таки что-то должно было случиться, – сказала Ба. – Как вы-то об этом узнали?
– Все, что могу сказать вам, миссис Кэролайн, это что слышала моя жена, когда уходила вечор от Грэйнджеров. Она только кончила мыть посуду опосля ихнего ужину, когда мистер Грэйнджер воротился домой с мистером Граймзом, – вы, должно, знаете, это шофер ихнего школьного автобуса, – а с ними еще двое мужчин…
Тут оглушительный раскат грома заглушил слова мистера Эйвери, дождь усилился, и разговора не стало слышно. Я вцепилась Стейси в руку.
– Стейси, они же ищут нас!
– Что?! – пискнул Кристофер-Джон.
– Ш-ш-ш, – сердито оборвал меня Стейси. – Ой, Кэсси, отпусти руку, больно.
– Нас мог кто-то видеть и сказать про нас, понимаешь, Стейси, – настаивала я.
– Но ведь… – начал было Стейси неуверенно, – не могло случиться, что…
– Не могло случиться? – в панике воскликнул Кристофер-Джон. – А что ты думаешь, могло случиться?
– Стейси, – Малыш тоже разволновался, – а что, ты думаешь, они нам сделают? Могут тоже поджечь?
– Ничего они не сделают! – воскликнул Стейси и вдруг вскочил. – А почему, собственно, вы все не ложитесь спать, как было велено?
Мы онемели от такого его выпада. Он заговорил совсем как мама, и я ему это высказала.
Он молча замер у двери и тяжело задышал. Хотя видеть его я не могла, я чувствовала, что лицо его нахмурилось, а в глазах отчаяние.
Я легонько тронула его за локоть.
– Ты себя не должен ругать, – сказала я, – мы сделали это все вместе.
– Но это же я втянул вас в историю, – сказал он внешне спокойно.
– Нет, мы все этого хотели, – утешила я его.
– Только не я! – отрекся Кристофер-Джон. – Мне больше хотелось съесть мой обед!
– Тише, – шикнул Малыш. – Опять слышно, что они говорят.
– Я все ж таки сказал бы об этом мистеру Моррисону. – Это говорил мистер Эйвери. – Он где, там, в задней пристройке?
– Я сама скажу ему, – вызвалась мама.
Мы услышали, как открылась боковая дверь, и переполошились.
– Кэсси, возвращайся скорей в свою комнату, – зашептал Стейси. – Может, они сейчас как раз зайдут проверить нас.
– Что же мы вообще-то будем делать?
– Пока ничего, Кэсси, успокойся. Эти люди к нам, возможно, даже близко не подъедут.
– Ты в этом уверен, правда, уверен? – с надеждой спросил Кристофер-Джон.
– А нам не стоит признаться во всем маме? – предложила я.
– Нет! Ни в коем случае! Мы ни о чем никому не должны говорить! – решительно заявил Стейси. – А ну, разбегайся живее!
К двери приблизились шаги. Я кинулась на крыльцо, оттуда бегом в свою комнату. Не раздеваясь, прыгнула в кровать, натянула до подбородка лоскутное одеяло, но все равно не могла унять дрожи.
Ба вошла в комнату почти тут же, оставив дверь к маме открытой.
Боясь, что ей будет подозрительно, как это я умудрилась так рано заснуть, я легко вздохнула, чуть засопела, как во сне, перевернулась на живот, но очень осторожно, чтобы не высунулись рукава рубашки.
Обманутая моим притворством, Ба подоткнула получше со всех сторон мое одеяло и нежно погладила меня по голове. Затем наклонилась и стала что-то шарить у меня под кроватью.
Я открыла глаза. Фу-ты, что же это такое она ищет там? Пока она искала, я услышала, как подошла мама, и поскорей снова закрыла глаза.
– Мама!
– Стейси, почему ты встал?
– Можно, я помогу вам?
– Поможешь? В чем?
– Ну… ну, в чем нужно.
Мама секунду помолчала, потом сказала мягко:
– Спасибо, Стейси, но мы с Ба справимся.
– Папа же сказал, чтобы я помогал вам!
– А ты помогаешь, даже больше, чем думаешь. Но сейчас лучшее, что ты можешь сделать, это снова лечь спать. Завтра в школу, ты помнишь?
– Ну, мама.
– Если твоя помощь понадобится, я позову тебя. Обещаю.
Я услышала, как Стейси медленно пошел к себе, и тогда мама спросила с порога:
– Кэсси спит?
– Да, милая, – ответила бабушка. – Возвращайся и жди. Я через минуту приду.
После этого Ба поднялась и привернула фитиль керосиновой лампы.
Когда она выходила из комнаты, глаза у меня были уже раскрыты, и я увидела в дверях ее силуэт с ружьем в руках. Затем она прикрыла дверь, и я осталась в полной темноте.
Я подождала сколько-то минут, обдумывая, что делать дальше.
Наконец решив, что не мешает снова устроить совет с мальчиками, я спустила с кровати ноги, но мне тут же пришлось, подтянуть их обратно, так как Ба вернулась в комнату. Она прошла мимо кровати и придвинула стул с прямой спинкой к окну. Потом раздвинула занавески, так что чернота ночи слилась с темнотой комнаты, и села тихо, не издав ни звука.
Я услышала, как открылась и закрылась дверь в комнату мальчиков, и поняла, что мама вошла к ним. Я подождала, пока дверь откроется снова, но не дождалась. Постепенно прохладные простыни подо мной согрелись, а так как присутствие бабушки пригасило во мне чувство опасности, я и не заметила, как уснула.
Когда я проснулась, была еще темная ночь.
– Ба! – позвала я. – Ба, ты здесь?
Но ответа со стула у окна не последовало. Решив, что Ба тоже заснула, я вылезла из постели и ощупью добралась до ее стула.
Бабушки там не было.
Снаружи раздался лишь крик совы, прорезавший ночь, – и снова все стихло, лишь – кап-кап – капала вода с крыши. Я стояла как прикованная возле стула и боялась пошевелиться.
Затем услышала шум на крыльце. Меня трясло, и я ничего не могла с этим поделать. И снова шум, на этот раз ближе к двери. Мне пришло в голову, что, может быть, это идут мальчики, чтобы посовещаться со мной. Без сомнения, мамы с ними не было.
Посмеиваясь про себя, я поспешила на крыльцо.
– Стейси, – шепотом позвала я. – Кристофер-Джо-он!
В дальнем углу крыльца кто-то зашевелился, и я направилась ощупью туда, держась за стену дома.
– Малыш! Эй, вы, не дурачьте меня, отвечайте!
Я наугад добралась до верхней ступеньки высокого крыльца. Глаза постепенно привыкли к ночной тьме. Откуда-то снизу кто-то колючий и шершавый кинулся на меня, я потеряла равновесие и со всего размаха бухнулась вниз на размокшую от дождя цветочную клумбу. И осталась лежать, боясь пошевелиться. Но вот длинный мокрый язык облизал мне лицо.
– Джейсон? Джейсон, так это ты?
Наш гончий пес заскулил в ответ.
Я крепко обняла его и тут же отпустила.
– Так это, значит, ты шуршал и шумел тут? Посмотри, что ты натворил, – принялась я его отчитывать за то, что по его милости вся перепачкалась в грязи.
Джейсон снова заскулил, и я, наконец, встала.
Я собралась было подняться на крыльцо, но так и замерла на месте: с восточной стороны вдруг возникла цепочка горящих автомобильных фар, бежавшая вдоль залитой дождем дороги, словно кошачьи глаза в ночи. Джейсон громко завыл от страха, когда огоньки приблизились, а когда они приостановились и рассыпались перед домом, Джейсон залез под веранду. Я хотела последовать за ним, но не смогла.
Ноги словно приросли и не двигались.
Первая машина въехала на подъездную дорогу, покрытую жидкой грязью, и из темноты вынырнула расплывчатая фигура, освещенная сзади автомобильными фарами. Мужчина медленно пошел по дорожке. У меня перехватило дыхание.
Водитель второй машины тоже вышел и ждал. Первый мужчина остановился и какое-то время разглядывал дом, как будто не был окончательно уверен, то ли это место. Потом покачал головой и вернулся к машине. Взмахом руки велел второму водителю отъехать назад и в сторону; тут же передняя машина выехала задом на дорогу, а ее передние фары осветили другие машины. Каждая машина использовала подъездную дорожку, чтобы развернуться, и вслед за этим цепочка огней исчезла так же быстро, как появилась – семь пар задних огней, которые мерцали вдали, словно красные угольки, пока не скрылись из глаз, проглоченные грейнджеровским лесом.
Теперь, когда опасность миновала, Джейсон начал лаять, но все еще не вылезал. Я оперлась о перила крыльца, чтобы обрести равновесие, и мне показалось, что в темноте кто-то зашевелился.
Из-под тяжелых облаков выплыла луна, залив все мутным светом, словно накинула на землю бледное покрывало. И тут я совершенно четко увидела мистера Моррисона, неслышно, как дикая кошка, крадущегося от стены дома к дороге с ружьем в руках. Мне стало не по себе, еле передвигая ноги, вся дрожа, я с трудом побрела к двери.
Очутившись в доме, я тут же заперлась на задвижку, но приливы безотчетного ужаса не оставляли меня. Понимая, что надо лечь в постель прежде, чем мама и Ба придут из другой комнаты, я быстренько стянула с себя грязную одежду, вывернув все наизнанку, счистила с себя грязь, надела ночную рубашку и залезла в уютную постель.
Некоторое время я лежала не шелохнувшись, не позволяя себе ни о чем задумываться. Но скоро, помимо воли, перед глазами моими, как привидения, снова всплыли эти горящие огоньки, и меня опять пронзила дрожь, которую я не могла унять до самого рассвета, когда забылась беспокойным сном.
4
– Что с тобой, Кэсси, девочка моя? – спросила Ба, подбрасывая в печку три сухих сосновых полена, чтобы оживить заснувший к утру огонь. – Ты совсем завозилась, никак не взобьешь это несчастное масло. – Что с тобой?
– Ничего, – пробормотала я.
– Ничего? – Ба обернулась и посмотрела мне прямо в лицо. – Бродишь туда-сюда всю последнюю неделю как в воду опущенная, словно у тебя коклюш, воспаление легких и корь – все разом.
Я тяжело вздохнула, продолжая взбивать масло.
Ба протянула руку и пощупала мне. лоб, потом щеки. Нахмурилась, но тут же убрала руку, так как в кухню вошла мама.
– Мэри, пощупай лоб девочки, – сказала она. – У нее нет жара?
Мама взяла в ладони мое лицо.
– Ты не больна, Кэсси?
– Нет, ма.
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, – ответила я, продолжая взбивать масло.
Мама с таким же озабоченным видом, что и бабушка, вгляделась в меня, и тонкая морщинка набежала у нее над бровями.
– Кэсси, – спросила она мягко, пристально глядя на меня темными глазами, – ты ничего не хочешь мне сказать?
Я уже готова была выпалить ей всю правду насчет автобуса и насчет этих людей в ночи, но тут же вспомнила клятву, которую велел нам дать Стейси после того, как я рассказала ему, Кристоферу-Джону и Малышу про цепочку огней, и вместо этого ответила:
– Нет, мама, – и продолжала сбивать масло.
Мама вдруг ухватилась за ручку маслобойки, стараясь встретиться со мной взглядом. Внимательно поглядев на меня, она хотела было о чем-то спросить, но потом вопрос отпал, она отпустила ручку и подняла крышку маслобойки.
– Похоже, готово, – сказала она и вздохнула. – Вылови масло, как я учила, и ополосни его. А я постерегу молоко.
Я выудила масло, переложила его с крышки маслобойки на тарелку и прошла через занавешенную дверь в маленькую посудную позади кухни, чтобы достать формовку для масла. Она стояла на верхней полке под другими блюдами, и мне пришлось встать на табурет, чтобы дотянуться до нее. Пока я ее доставала, я услышала, как мама и бабушка взволнованными голосами переговариваются за занавеской.
– Мэри, а все-таки с девочкой что-то неладно.
– Но она не больна, мама.
– Разные бывают болезни. Она уже больше недели не ест толком. И спит плохо, беспокойно. Что-то бормочет во сне всю ночь. Не идет играть, как всегда, на улицу, предпочитает сидеть дома и помогать нам. Сама знаешь, на нее это не похоже.
Минута молчания, потом мама прошептала чуть слышно:
– Вы думаете… неужели вы думаете, мама, что она могла видеть их?
– О господи, надеюсь, нет, дитя мое, – воскликнула Ба. – Я заглянула в комнату как раз когда они проехали. Она крепко спала. Не могла она видеть этих дьяволов. И мальчики тоже.
Мама вздохнула.
– Но мальчики, мальчики тоже не в себе. Слишком тихие, все трое.
Сейчас суббота, утро, а они тише церковной мыши. Не нравится мне это.
Я не могу избавиться от чувства, что что-то надо с этим делать, Кэсси!
От неожиданности я потеряла равновесие и полетела вниз головой с высокого табурета вместе с формовкой для масла. Ужасно глупо.
– Ты ушиблась, Кэсси? – спросила мама, оказываясь около меня.
– Нет, ма, – промямлила я, чувствуя себя ужасно неловко, готовая заплакать.
Но я знала, что, если позволю себе пустить слезы, мамино подозрение, что что-то не так, укрепится, так как я никогда не плакала из-за таких пустяков, как ушиб. Да я вообще редко плакала.
Поэтому, вместо того чтобы заплакать, я быстренько вскочила и принялась собирать осколки разбитой формовки.
– Ой, прости, пожалуйста, ма, – сказала я.
– Пустяки, – сказала мама, помогая мне.
Когда мы подмели мелкие осколочки длинным соломенным веником, мама сказала:
– Оставь масло, Кэсси, и ступай в дом к мальчикам.
– Но, мама…
– Я закончу с маслом. А ты иди, делай, что я сказала.
Я вопросительно поглядела на маму, ломая голову: неужели она догадывается, что мы натворили? Потом присоединилась к мальчикам, которые сидели, ничего не делая, у огня и безучастно слушали, что говорит Т. Дж.
– Понимаете, ребята, есть хороший способ, как увильнуть от работы, – разглагольствовал Т. Дж., когда я пришла и села. – Главное – не оказывайтесь под рукой, когда надо что-то сделать. Только учтите, ваши предки не должны знать, чем вы заняты. Берите пример с меня. Вот хотя бы сегодня утром мама говорит, что ей надо вернуть ножницы, которые она одолжила у миссис Логан. Я встаю и предлагаю отнести их, чтобы ей самой не пришлось проделывать этот длинный путь к вам сюда, она же занята и все такое прочее. Само собой, когда я прихожу сюда, вы все просите, чтобы я посидел немножко, поговорил о том о сем. Ну, что я могу поделать? Не могу же я оказаться невежливым, правда? И к тому времени, когда я, наконец, уговорю вас, что мне пора идти, вся работа дома будет сделана. – Т. Дж. захихикал, довольный собой. – Вот так-то, главное, чтобы у вас работали мозги, и тогда порядок.
– Ничего, – пробормотала я.
– Ничего? – Ба обернулась и посмотрела мне прямо в лицо. – Бродишь туда-сюда всю последнюю неделю как в воду опущенная, словно у тебя коклюш, воспаление легких и корь – все разом.
Я тяжело вздохнула, продолжая взбивать масло.
Ба протянула руку и пощупала мне. лоб, потом щеки. Нахмурилась, но тут же убрала руку, так как в кухню вошла мама.
– Мэри, пощупай лоб девочки, – сказала она. – У нее нет жара?
Мама взяла в ладони мое лицо.
– Ты не больна, Кэсси?
– Нет, ма.
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, – ответила я, продолжая взбивать масло.
Мама с таким же озабоченным видом, что и бабушка, вгляделась в меня, и тонкая морщинка набежала у нее над бровями.
– Кэсси, – спросила она мягко, пристально глядя на меня темными глазами, – ты ничего не хочешь мне сказать?
Я уже готова была выпалить ей всю правду насчет автобуса и насчет этих людей в ночи, но тут же вспомнила клятву, которую велел нам дать Стейси после того, как я рассказала ему, Кристоферу-Джону и Малышу про цепочку огней, и вместо этого ответила:
– Нет, мама, – и продолжала сбивать масло.
Мама вдруг ухватилась за ручку маслобойки, стараясь встретиться со мной взглядом. Внимательно поглядев на меня, она хотела было о чем-то спросить, но потом вопрос отпал, она отпустила ручку и подняла крышку маслобойки.
– Похоже, готово, – сказала она и вздохнула. – Вылови масло, как я учила, и ополосни его. А я постерегу молоко.
Я выудила масло, переложила его с крышки маслобойки на тарелку и прошла через занавешенную дверь в маленькую посудную позади кухни, чтобы достать формовку для масла. Она стояла на верхней полке под другими блюдами, и мне пришлось встать на табурет, чтобы дотянуться до нее. Пока я ее доставала, я услышала, как мама и бабушка взволнованными голосами переговариваются за занавеской.
– Мэри, а все-таки с девочкой что-то неладно.
– Но она не больна, мама.
– Разные бывают болезни. Она уже больше недели не ест толком. И спит плохо, беспокойно. Что-то бормочет во сне всю ночь. Не идет играть, как всегда, на улицу, предпочитает сидеть дома и помогать нам. Сама знаешь, на нее это не похоже.
Минута молчания, потом мама прошептала чуть слышно:
– Вы думаете… неужели вы думаете, мама, что она могла видеть их?
– О господи, надеюсь, нет, дитя мое, – воскликнула Ба. – Я заглянула в комнату как раз когда они проехали. Она крепко спала. Не могла она видеть этих дьяволов. И мальчики тоже.
Мама вздохнула.
– Но мальчики, мальчики тоже не в себе. Слишком тихие, все трое.
Сейчас суббота, утро, а они тише церковной мыши. Не нравится мне это.
Я не могу избавиться от чувства, что что-то надо с этим делать, Кэсси!
От неожиданности я потеряла равновесие и полетела вниз головой с высокого табурета вместе с формовкой для масла. Ужасно глупо.
– Ты ушиблась, Кэсси? – спросила мама, оказываясь около меня.
– Нет, ма, – промямлила я, чувствуя себя ужасно неловко, готовая заплакать.
Но я знала, что, если позволю себе пустить слезы, мамино подозрение, что что-то не так, укрепится, так как я никогда не плакала из-за таких пустяков, как ушиб. Да я вообще редко плакала.
Поэтому, вместо того чтобы заплакать, я быстренько вскочила и принялась собирать осколки разбитой формовки.
– Ой, прости, пожалуйста, ма, – сказала я.
– Пустяки, – сказала мама, помогая мне.
Когда мы подмели мелкие осколочки длинным соломенным веником, мама сказала:
– Оставь масло, Кэсси, и ступай в дом к мальчикам.
– Но, мама…
– Я закончу с маслом. А ты иди, делай, что я сказала.
Я вопросительно поглядела на маму, ломая голову: неужели она догадывается, что мы натворили? Потом присоединилась к мальчикам, которые сидели, ничего не делая, у огня и безучастно слушали, что говорит Т. Дж.
– Понимаете, ребята, есть хороший способ, как увильнуть от работы, – разглагольствовал Т. Дж., когда я пришла и села. – Главное – не оказывайтесь под рукой, когда надо что-то сделать. Только учтите, ваши предки не должны знать, чем вы заняты. Берите пример с меня. Вот хотя бы сегодня утром мама говорит, что ей надо вернуть ножницы, которые она одолжила у миссис Логан. Я встаю и предлагаю отнести их, чтобы ей самой не пришлось проделывать этот длинный путь к вам сюда, она же занята и все такое прочее. Само собой, когда я прихожу сюда, вы все просите, чтобы я посидел немножко, поговорил о том о сем. Ну, что я могу поделать? Не могу же я оказаться невежливым, правда? И к тому времени, когда я, наконец, уговорю вас, что мне пора идти, вся работа дома будет сделана. – Т. Дж. захихикал, довольный собой. – Вот так-то, главное, чтобы у вас работали мозги, и тогда порядок.