Потом была рука, только его рука… Она постаралась развести бедра как можно шире, еще шире, она постаралась раскрыться – она знала, что хорошо в первый раз не будет, и лишь хотела, чтобы не было больно и страшно… Рука не спешила, рука не торопилась – но страшно ей стало все равно – когда наконец его палец впервые осторожно проник в нее и тут же вышел обратно – чуть быстрее, чем проник… Он понял все! Он понял все, и все может стать как этой весной, когда она решила – будь что будет – плюнуть на принцев и покончить наконец со всем этим… Покончить и начать – но все равно ничего не вышло – не у нее не вышло… Но сейчас все было не так, не было округленных глаз, и не было дурацких вопросов, и не было суетливых движений, и не было маскирующей бессилие грубости… – опять была лишь рука, еще более неторопливая и нежная…
…Он не вошел в нее, не вошел еще ничем, даже снова пальцем – когда ей вдруг стало стыдно – ей казалось, что горячая жидкость переполняет ее, и поднимается все выше, и сейчас покажется, выступит, расплещется снаружи – и его пальцы попадут в это болото, это неправильно, это слишком много, так не должно быть, у нее было уже… она целовалась с парнями… и даже… но так не было – и ей было почему-то стыдно, и она успела подумать, что когда он наконец войдет в нее, она умрет со стыда – но тут он вошел, даже едва начал входить в нее, опять пальцем – и стыд куда-то исчез, она не умерла от стыда – она раскрылась еще, она раздвинула бедра шире, еще шире, хотя только что это казалось ей невозможным – и подалась вперед и вверх, навстречу его руке – нетерпеливым движением… Она уже не думала, никак не думала, что хорошо в первый раз быть не может, и хотела уже не только избежать боли и страха…
Она не видела, чем он вошел в нее, но поняла, что – нет, нет, еще не оно, еще не случилось главного, – чего она желала все сильней и сильней, а боялась все меньше и меньше… Поняла потому, что сейчас он спустился, спустился ниже, спустился вдоль нее губами – подбородок, шея, свод груди – и сейчас губы и язык ласкали ее сосок – и сосок увеличился, набух, он никогда не увеличивался и набухал так – ей казалось, что он стал огромным, просто гигантским, что таких не у кого не было и никогда не будет… А потом губы занялись его, соска, родным братом – маленьким братишкой-заморышем – а воспитывали и учили всему выросшего первенца уже пальцы правой руки… Пальцы его правой руки…
А левая оставалась там же – там, где она хотела все ему дать и все получить от него… Она чувствовала, как у нее внутри напряглось, сначала испуганно напряглось – взяв во влажно-упругий плен желанного, но незнакомого пришельца – и она постарались раскрыться, раскрыться не разводя бедра, их развести шире было нельзя, она постаралась раскрыться там, не зная и не понимая, чем и как она это делает, но желая раскрыться и впустить его далеко, так далеко, как он хочет – и даже дальше, так, как хочет того она, и – о, чудо! – все у нее получилось, и пришелец, скорей даже герольд, посланник, предвестник того, главного и желанного, ждать коего сил оставалось все меньше – вошел, вошел уверенно, но все равно нежно, вошел глубоко, так глубоко, как хотел, – и даже глубже, так, как того хотела она… И был в ней, и ласкал ее… Но этих ласк ей стало уже мало… Она застонала – в первый раз…
Ее губы изнывали, они жаждали его губ, и она впервые взяла инициативу на себя – неуверенно, словно спрашивая: можно? – она повлекла его вверх. Его губы вернулись к ее губам, но! – она чувствовала, она прекрасно чувствовала, с каким сожалением расстаются они с ее грудью – с грудью, которой она никогда уже не будет стыдиться, которой она всегда будет гордиться – потому что он хотел, потому что лучший в мире мужчина хотел ласкать и ласкал ее грудь именно так… Ее руки, сначала неуверенно – волосы, шея, плечи – и очень целомудренно опускались вниз – все дальше и все уверенней…
Она хотела, она очень хотела, она сгорала от этого желания – коснуться там – она не называла это даже в мыслях – она была современная, хоть и девушка – она читала книги, и смотрела фильмы, она знала что как устроено, и для чего служит, но никогда не прикасалась к этому, и даже не рассматривала вблизи вживую… Она коснулась там вскользь, словно случайно, словно нечаянно, коснулась и повела руку дальше, на секунду замерев от ожидания его реакции… Его правая рука скользнула тут же вниз с ее груди, взяла ее ладонь, покрыла сверху и положила туда, где она только что мимолетно прошла легким касанием – и научила всему, нет, конечно, не всему, все еще впереди, она еще рассмотрит это подробно и внимательно – нет! хватит!! к чертям ханжество – она еще рассмотрит подробно и внимательно его член – никаких “это” – так и только так она будет называть – недолго, пока не придумает настоящее и нежное имя… Ей хотелось рассмотреть все вблизи и в подробностях, и не только рассмотреть – она вполне современная, хоть и девушка – она попробует, она обязательно попробует все-все, что можно сделать с его членом, и вкус попробует непременно тоже, но это потом, это чуть позже, а сейчас она хочет одного и только одного…
Он снял ее руку так же осторожно, как и положил, и чуть передвинулся, не переставая целовать ее и ласкать грудь – и она поняла: сейчас! сейчас!! сейчас!!! – и застонала через закрытые поцелуем губы. Застонала от счастья.
…Она почувствовала, как что-то покинуло ее, и пришло другое – медленно, очень неторопливо, и было оно больше, гораздо больше, и входило туго, все внутри раскрывалось, разворачивалось и принимало назначенное природой и долгожданное – потом она (и он?) почувствовала мягко-упругое сопротивление какой-то преграды, и движение приостановилось, и она опять застонала, нетерпеливо и громко, и…
И подалась вперед, нетерпеливо и резко, как долго взводимая пружина – и одновременно обхватила его сзади – вжала, буквально втиснула в себя… И закричала – впервые во весь голос закричала. Но не от боли – многое пыталась вспомнить Наташа потом про этот вечер, но боли вспомнить так и не смогла…
…Он вошел в нее, вошел глубоко, так глубоко, как хотел, – и даже глубже, так, как того хотела она – крик ее не смолкал, все внутри сокращалось и тут же расслабляясь снова, все быстрей и быстрей, и она чувствовала, как в нем, ставшем сейчас частью, неотъемлемой частью ее, в ответ рождаются и рвутся наружу такие же сокращения – и слышала, как он тоже стонет, впервые стонет…
* * *
Эту ночь, начавшуюся именно так, они провели вместе.
И много чего еще было той ночью…
Не было лишь страха – у нее…
И боли – у обоих.
Хотя рядом, за стеной, – тонкий слой мелкого пепла повторял контур скорчившегося в агонии тела.
Но смерть спрятала свое жало, и не было победы ее…
Чужую смерть тоже надо уметь побеждать.
Глава 4
В жизни не спущусь больше в метро, подумал Иван. Лучше, если никак иначе нельзя, – отмахать пешком половину города.
А вслух спросил, когда они наконец выбрались из этого кошмарного подземелья:
– Почему в метро так много мертвых? Ходячих мертвых? Некробионтов?
– Не знаю, – ответил Дэн. – Да и никто, видимо, из живых не знает. Никто всерьез психологией некробионтов не занимался… Больно уж мерзко.
Действительно, омерзительней некуда. Все бесконечно-длинное утро они вдвоем с Дэном катались в метро. Бесцельно – в надежде случайно встретить Царя Мертвых. Так китобои старых времен на вид бесцельно бороздили зеленые поля планктона – любимой пищи кита; бороздили в надежде встретить Левиафана, владыку морей – встретить и повергнуть в бою…
Некробионтов – любимой и единственной пищи Царя Мертвых – в подземельях метро хватало с избытком. Ходячие мертвецы бойко спешили куда-то по свои мертвячьим делам, делая вид – что и они живые. Никто ничего не замечал или не хотел заметить. Хотя, как и говорил до начала поиска Дэн, увидеть мертвого несложно… Иван научился почти мгновенно. Это было совсем не трудно.
Но омерзительно.
– Эмпирические знания о поведении некробионтов имеются в избытке, – продолжил Дэн. – И их всех – хлоптунов, живых трупов – тянет под землю. Всех, не только больных вампиризмом. Да ты и сам, наверное, заметил. Когда упокаивал по подвалам…
Дэн ошибался.
Тогда, в подвалах, Ваня не замечал ничего – живые перед ним или мертвые. Он научился различать их лишь сегодня. И именно сегодня Наташа Булатова впервые (и не без оснований) заподозрила, что полюбила…
* * *
Когда ошибается посланный нести Меру, тот, кто ошибиться не может в принципе – это страшно. Страшно последствиями такой ошибки для других…
Даниэль ошибся.
Он прекрасно знал, что Царями Мертвых не рождаются – становятся. Но Даниэль не знал, кем был Царь Мертвых до того как стал Царем и до того, как уснул, усыпив сам себя в полугипнотическом трансе. Даниэль даже никогда не видел Царя – глазами. И все равно разбудил его – чтобы использовать и убить. Слишком заманчива была перспектива. Слишком благоприятный подворачивался шанс.
…Пробудившегося Царя Мертвых в метро и вообще под землю не тянуло. Царь неторопливо шел под жарким июньским солнцем – и, как всегда, был голоден… Попадавшиеся на пути хлоптуны переставали двигаться – медики констатировали естественные причины, а голод Царя на время отступал, приглушенный высосанной некробиотической энергией…
Кровь требовалась Царю значительно реже. Он легко мог бы обойтись без нее – но кровь пьянила. Придавала некую остроту остаткам его ощущений… И – некий смысл его не-жизни…
Царь, начав запой с благих намерений, уже не видел разницы – кровь ли это хлоптунов, опасных для живых, или кровь не менее опасных живых, или кровь подвернувшихся в несчастный для себя момент Царю никому не опасных людей…
* * *
Энергии не хватало.
Хлоптунов поблизости не было.
Царь, не задумываясь и не подходя, убил ближайшего к себе живого – румяная кукла со ставшей мертвой душой продолжала мерно шагать куда-то. Царь, по-прежнему не приближаясь, высосал хлоптуна досуха – побледневшая кукла схватилась за воротник и осела на асфальт.
Царь Мертвых, не оглядываясь, ушел – голод на какое-то время стих.
Даниэль, разбудивший его, не знал, кем был Царь раньше.
Даниэль никогда не видел лица Царя Мертвых…
Но как Царь убивает – Даниэль чувствовал.
Чувствовал издалека.
* * *
Дэн замолчал на полуслове. И застыл – обернувшись.
– Царь Мертвых, – выдохнул он спустя несколько секунд. – Только что убил. Там, километрах в пяти… Не успеем… След остывает. Но стоит попробовать…
– Ловим тачку? – предложил Иван.
Дэн покачал головой. Действительно, средняя скорость катящего мимо потока автомобилей уступала скорости юрко шнырявших между машинами велосипедистов. Заметно уступала…
– Придется побегать, Страж. Вперед!
Они бежали.
Прохожие вжимались в стены.
Милиционеры глотали свистки.
Машины тормозили – испуганно.
Они бежали быстро, но надо было бежать быстрей.
Потому что Царь Мертвых уходил.
Они не успевали. И оба чувствовали это.
Ивану хотелось крикнуть: ”Быстрее, бля, быстрее!!!”
Но он прокричал-прохрипел (с оксфордским акцентом), и фраза длилась чуть ли не километр:
– Не могли бы Вы, досточтимый сэр, оказать мне маленькую любезность и слегка ускорить процесс переставления Ваших нижних конечностей?
Воины и в бою могут пошутить.
Дэн крикнул-выдохнул в три приема:
– Иди! На!…!
Воины в бою не выбирают слов.
Они не успевали.
След таял. Царь Мертвых был далеко. И уходил быстро.
Но они успели.
Потому что Царь Мертвых почуял погоню. Развернулся и пошел им навстречу.
* * *
– Вот он! Царь Мертвых!
Дэн не обознался – дар уверенно подтвердил его слова.
Иван остановился, взглянул на застывшую в тридцати шагах от них фигуру – Царь Мертвых тоже смотрел на них. Стоял Царь в самом центре сквера – у мерно журчащего фонтана.
Они приближались – медленно.
Иван рассматривал Царя. Царя Мертвых, которого ему сейчас надо было убить.
На вид – человек как человек. Лет тридцать пять… Или больше? Судя по глазам – серо-стальным, с неприятным красноватым отблеском – больше… Значительно больше. И – было что-то в этих не-живых и не-мертвых глазах, от чего у Ивана ни на секунду не мелькнуло сомнение. Расспрашивать Царя и пускать в ход дар не было нужды. Иван хорошо – спасибо Дэну – научился видеть этим утром. Перед ними действительно был Царь Мертвых – и только что убивший живого человека…
А еще – Царь показался Ивану смутно знакомым. Очень смутно… Детское воспоминание? Полустертое юношеское? Не важно. Царя необходимо повергнуть, и он сделает это, он чувствует в себе силу сделать это… Неважно, что вокруг не черный лабиринт подвала, а солнечный, многолюдный центр города…
Он двинулся вперед, привычно вгоняя тело в ритм…
Ритм тут же сломался – жесткая ладонь легла Ивану на плечо.
Голос Дэна:
– Остановись, Страж!
* * *
Лишь увидев Царя – увидев глазами – он понял, как сильно ошибся. И какова будет цена у этой ошибки.
– Остановись, Страж!
Иван обернулся – недоуменно.
– Я ошибся, Страж, – и только сейчас понял, в чем. Тебе нельзя проливать кровь Царя… По крайней мере здесь и сейчас.
– Почему?
– Нет времени на долгие объяснения, Страж. Поверь на слово. Если он повергнет тебя – будет плохо. Если ты его – будет еще хуже.
Иван поверил – дар подтвердил все сказанное. Но не объяснил. Хуже – это как понимать? Хуже чего? Хуже этой бродящей в образе человека смерти? Иван так и спросил у Дэна.
– Все, кого ты видишь вокруг – погибнут. И многие другие. А этого города не будет. Вообще. Даже обгоревших руин.
Дэн не врал. И не ошибался.
Царь Мертвых стоял в нескольких шагах и со спокойным равнодушием смотрел на их переговоры.
– И что? Так и отпустим? И что дальше?
– Его повергну я! – твердо сказал Дэн. – Главное – не вмешивайся. Что бы ты ни увидел – не вмешивайся. Ты не должен убить Царя Мертвых даже случайно. И не должен пролить его кровь – если прольешь хотя бы каплю… начнется такое… Короче, лучше дай ему уйти – если вдруг… да нет, уйти я ему не позволю…
Он сделал два быстрых шага к Царю. Вызов на поединок был прост, как на деревенских танцульках:
– Отойдем? Разговор есть… А то тут народу… Потолкуем без свидетелей.
Действительно, место людное… Колонны собора наступали на площадь с трех сторон. Еще чуть-чуть – и окружение будет полным. Кому-то колонны казались лапами огромного зверя, кому-то – деревьями тянущегося к небесам сада…
На их напряженную троицу уже начали обращать внимание. Вроде ничего угрожающего пока не происходило, но… Мамаши подхватывали чад и искали другое место для прогулки – подальше от фонтана. Прохожие шли в обход центра сквера, мало-помалу образуя мертвую зону… Какой-то милиционер-камикадзе, выплюнув свисток, шел к ним, разминая руку с дубинкой.
– Отойдем? – повторил Дэн.
Царь молча кивнул.
Они отошли.
* * *
Камень.
Сплошной камень.
Ровная каменная пустыня – и небо над ней тоже каменное.
Но с этого неба светит солнце – тускло-красное. Камень кажется залитым кровью.
Отошли так уж отошли, думает Иван. Ему неуютно здесь, в каменном мире… Он сильно подозревает, что это трюк, хитрый фокус, все рядом, все буквально в полушаге – и сквер, и собор, и спешащий к ним милиционер… Но как сделать шаг обратно, Иван не знает. И он наблюдает за действом, что разворачивается под каменным небом. Наблюдает со стороны.
Дэн на коне – на вороном коне. Волосы его развеваются и лик прекрасен. Глаза мечут синие молнии. Голос звучит как тысяча труб:
– Я – Даниэль, посланный нести Меру! И число войска моего тьма тысяч! Прими вызов на смертный бой, Царь Мертвых! Прими и назови имя свое!!
И увидел Иван:
Бесчисленное конное войско явилось за спиной Даниэля – от каменного горизонта до каменного горизонта. И брони всадников пламенели гиацинтом, а львиные морды коней извергали огонь и дым…
Царь Мертвых промолчал.
Но и за ним, и впереди него, и по бокам его тоже встала армия – армия Мертвых. Теснились ряды зомби, теряющих куски гниющей плоти, и прокатывался сухой треск над бесконечными колоннами скелетов, и окружали Царя отборные полки живых еще мертвецов – самых опасных и страшных.
Цари Мертвых не правят своими подданными – но могут призвать их в час опасности – и мертвецы восстанут. И придут на свой последний бой – бой после смерти…
Велико и сильно было войско Даниэля – но не могло сравниться силой и числом с армией Мертвых. Ибо мертвых всегда больше, чем живущих в каждый час жизни…
Иван понял – найдется и ему дело под каменным небом. Ему почему-то нельзя убивать Царя – пусть. Спину Дэна от этих ходячих трупов он прикроет.
– Назови имя свое!!! – повторил Даниэль и тысяча труб звучала в его голосе. А войско ответило лязгом тьмы тысяч мечей, выхваченных из ножен.
– Меня зовут Осип, – глухо сказал Царь Мертвых.
Пылающий красным взгляд его скрестился с синими клинками глаз Даниэля.
И – пропали мертвые. Сгинули, растаяли без следа и остатка колонны, полки и уходящие к каменному горизонту шеренги. Иван обернулся – одинокий всадник попирал каменную пустыню копытами вороного коня. Войско Дэна тоже исчезло.
Иван понял:
Царь Мертвых был когда-то Воином – и не будет беспощадной и страшной мясорубки живого с мертвым – будет поединок. Один на один.
Воин всегда останется Воином.
Даже павший – после своей смерти.
Даже ставший не-человеком, застрявший между жизнью и смертью.
* * *
Было так:
На коне вороном мчался всадник с прекрасными синими глазами к неподвижно стоявшей фигуре.
И сотрясался камень земли.
И сотрясался камень неба.
* * *
И все было иначе:
Две вспышки – красная и синяя – метнулись навстречу друг другу в черной пустоте пространства.
И слились в беззвучном взрыве – взрыве, стирающем миры и рождающем звезды.
* * *
И было все по-другому:
Не успевшие утащить чад мамаши, и не успевшие свернуть в сторону случайные прохожие, и поигрывающий дубинкой мент – все затормозили, замедлили почти до незаметности скорость своих движений…
Только Дэн скользнул вперед быстро, кошачьей мягкой поступью опытного бойца – и так же быстро и опасно скользнула навстречу ему обманчиво-расслабленная фигура Осипа, Царя Мертвых…
* * *
Адель остановилась.
Остановилась неожиданно и резко – словно до нее донесся неслышимый другими звук. Тревожный звук: выстрел? крик, полный смертной тоски? зов трубы?
Спутница и собеседница ее (в минувшее воскресенье подвизавшаяся в роли королевы эльфов) не услышала ничего, но тоже остановилась – пораженная. На сетчатке ее глаз отпечатывалась еще девушка с золотыми волосами, и соответствующий сигнал шел в мозг – но Адель рядом с королевой уже не стояла.
Осознание несоответствия между объективной реальностью и субъективным ее восприятием заняло меньше половины секунды – реакция у эльфийской владычицы оказалась неплохая – но Адель была уже далеко.
… Все смазалось и слилось в бесконечную серую ленту: дома, деревья, люди. Прохожие не вжимались в стены домов от ее быстрого бега – чувствовали лицом мимолетное дуновение или касание – но не видели ничего…
В голове билась лишь одна мысль: КТО? Страж? Дэн?
О том, что Стражей осталось так мало; и о том, что шанс выполнить свою миссию – почти последний; и о том, что она послана не Любить, а Побеждать – ступая к Победе по чьим угодно телам – обо всем этом Адель-Лучница не думала. Думала лишь: Иван? Даниэль? Жаждала успеть, и знала, что не успеет, и все вокруг смазывалось и сливалось в бесконечную серую ленту…
Адель не успела.
* * *
…Вороной конь рухнул, забив в агонии ногами – подковы крошили камень в мелкую, невесомую пыль – в облаке этой пыли исчезла темная фигура Царя Мертвых и не был виден упавший всадник. Каменное небо свернулось, как выпущенный из рук свиток…
…Две столкнувшихся в космической пустоте вспышки – красная и синяя – слились в едином беззвучном взрыве и погасли, исчерпав и взаимоуничтожив свою энергию. Пришла чернота…
…Два тела лежали у ног Ивана. Два мертвых тела. Голова Осипа, Царя Мертвых, была повернута под странным углом к телу. Под скомканной кожей шеи – месиво позвонков, струйка крови изо рта – иссякшая. Наработанный удар рукопашника поставил точку в затянувшейся не-жизни Осипа.
Дэн был прекрасен даже павший. Синие глаза смотрели вверх, бледное лицо казалось спокойным и умиротворенным… Горла не было, вместо горла болтались какие-то лохмотья, и не красные – серые…
Так пал Даниэль, всадник на вороном коне. Третий Всадник, посланный нести Меру. Ангел Последнего Дня.
Хайле, Даниэль!
Хайле, брат-Воин!
* * *
Мир вокруг возвращается в обычное состояние – но медленно, очень медленно.
Мамаша-наседка, обняв крыльями отпрыска, удаляется со скоростью дрейфующего континента.
Нога мента, спешащего к ним с дубинкой, опускается с быстротой маятника Часов Вечности.
Рука касается плеча Ивана.
Адель.
Она молчит, она не спрашивает о том, что здесь произошло. Она смотрит на мертвых и ей все понятно без слов – почему в бой вступил Даниэль. И как пал. Пал – победив.
Адель опускается на колени. Приподнимает голову Дэна. Нет, Даниэля! Целует, закрывает синие глаза и медленно, с трудом, поднимается. Впервые она что-то делает – с трудом.
– Прощай, ангел…
Иван не знает, что сказать. И что сделать. Когда все так – не утешают. Слов нет. Он молчит.
Она смотрит вдаль:
– Дай мне умереть так же. Победительницей.
Не молит. Просит. Гордо. Голова не наклонена ни на волос.
Поворачивается к Ивану:
– Пойдем, Страж… Наш Час впереди.
Труба поет – печально и звонко.
Царь Мертвых повержен.
Остался Царь Живых.
Труба зовет.
Глава 5.
Генерал-майор шумно схлопнул папку и нехорошо посмотрел на просто майора.
– Ну и кто из нас сошел с ума? Ты, я, или эксперты?
Майор Мельничук промолчал. Вопрос был риторический. Но про себя майор знал точно – он с ума не сходил.
Генерал снова открыл папку, снова вгляделся в фотографии.
– Ты хочешь сказать, что вот это он? Этими вот зубами? Головы?
Мельничук молча пожал плечами. Коллективное помешательство экспертов представлялось маловероятным, а любой прикус уникален – как генокод, как дактилоскопическая карта – и генерал, и просто майор знали это.
Генерал опять закрыл папку – уже без звуковых эффектов. Спросил:
– А семья… этого? Жена, ребенок?
Генерал ни по имени, ни по фамилии Осипа не назвал. И даже человеком – не назвал. Генералами отнюдь не всегда становятся по блату. Генеральские звезды и по-настоящему заслуживают. Этот – был из настоящих.
– Семья цела, – ответил Мельничук. – Семью мы нашли. На Севере, в Коми… Его корни оттуда, и ее тоже.
– Ну и??
– Сходил к ним участковый. Сбежала жена попросту. После первого убийства, надо понимать, что-то почувствовала – ребенка в охапку и на малую родину. Приезжать, забирать тело и хоронить мужа отказывается. Говорит, что проведет там все лето, по меньшей мере…
Майор Мельничук хотел сказать, что, будь его воля, он посмертно наградил бы парня, поставившего ценой жизни точку в карьере монстра-серийника. Но не сказал ничего. Что павшим наши железки на ленточках? Память – лучшая награда. Пока майор жив – будет помнить. И детям расскажет про этого павшего.
…Потом, когда Мельничук ушел, генерал в третий раз открыл папку – почитать напоследок. Генерал знал, что больше этих документов не увидит. “Х-файлы”, где собраны самые разные истории, порой леденящие кровь, порой поражающие загробным юмором, но всегда необъясненные и загадочные – такие “секретные материалы” существуют не только в больном воображении заморских киношников. Когда-то, впервые узнав о сей картотеке, генерал, как и многие до него, загорелся идеей – сдуть пыль со старых папок и попытаться распутать, используя самые современные достижения и методы, хоть что-то из копившейся полтора века чертовщины…
Тогда ему – подполковнику – этого не позволили.
Теперь генерал-майор стал мудрее.
И знал – некоторых вещей знать не стоит.
* * *
– Нас осталось двое, Страж. И нам надо спешить – Час близок.
– Но как найти этого самого Царя Живых? И на первого-то, считай, случайно напоролись… Я так не умею. Система нужна. План какой-никакой…
– План прост, Страж. Царь Живых – с тех пор как наречен Царем – может быть где угодно. Но придет Час – и он окажется в одном-единственном месте. У Врат. Именно там и именно ты должен повергнуть его. Убить. Здесь ошибки быть не может – я видела его. Я нарекла его. Его кровь – пролитая тобой и только тобой – уничтожит Врата и… И поможет нашей Победе.
Да, все именно так и было. Адель не лгала и не ошибалась. Но… Мог ошибиться дар. Впервые. Все когда-то случается впервые.