Страница:
- Хорошо, генерал. А что, если мне придется принимать незамедлительное решение?
- Посмотрим на карту, - предложил Хейнрици и указал на мосты, по которым не проходят коммуникации. - В крайнем случае вы можете взорвать их, но по остальным должны согласовать вопрос со мной.
Шпеер остался доволен, а Рейман успокоился. Ответственность взял на себя другой человек.
В бункере рейхсканцелярии проходило экстренное совещание, на котором Гитлер разъяснял довольно странную стратегию спасения Берлина: отступающие к столице немецкие войска должны создать ядро обороны, которое станет препятствием на пути русских войск. Это позволит высвободить другие войска, которые атакуют русских с тыла.
- Войска русских растянулись настолько, что можно выиграть решающую битву за Берлин, - с уверенностью в голосе сказал Гитлер. - В результате этого русские будут исключены из числа участников в мирных переговорах.
Фюрер добавил, что останется в городе - для поднятия боевого духа защитников. Некоторые присутствующие настаивали на том, чтобы он отправился в Берхтесгаден, но Гитлер даже и слушать не стал. Как командующий силами вермахта и фюрер немецкого народа, он посчитал своим долгом остаться в столице.
Гитлер написал листовку из восьми страниц - последнюю, в которой он обращался к своим войскам, - и послал ее Геббельсу. Когда Геббельс прочитал послание, то даже он посчитал его слишком напыщенным. Он попытался отредактировать его зеленым карандашом, но потом бросил листовку в корзину для бумаг. Затем Геббельс снова достал ее оттуда и стал заново перечитывать. Закончив работу, он даже не послал окончательный вариант Гитлеру, а разослал листовку в войска по всему фронту. Солдаты Восточного фронта!
Наш смертельный враг - большевики-евреи - начали последнее массированное наступление. Они желают растоптать Германию и стереть с лица земли наш народ...
Если в ближайшие дни и недели каждый солдат выполнит свой долг на Восточном фронте, то азиатское наступление захлебнется...
Берлин останется немецким, Вена снова будет немецкой, а Европа никогда не будет русской...
В этот час все немецкое население смотрит на вас, мои солдаты, и надеется, что ваше упорство, ваш фанатизм, ваше оружие и ваш героизм утопят большевистское наступление в крови. В нужный момент судьба устранила самого крупного военного преступника всех времен (Рузвельта), и теперь наступает поворотный момент в войне.
Адольф Гитлер
Пожалуй, наиболее важным участком линии обороны Хейнрици была деревня Зеелов, расположенная на западном берегу реки Одер. Через деревню по вершине водораздела шла автомагистраль Кюстрин - Берлин, где Жуков собирался нанести свой главный удар. Если бы Красной Армии удалось захватить Зееловские высоты, то перед ней открывалась дорога до самого Берлина.
Плачевное состояние группы армий "Висла" наглядно видно при перечислении войск, защищавших Зеелов: 9-я парашютная дивизия была укомплектована молодыми солдатами, которые прошли всего лишь двухнедельную подготовку. Ротные офицеры были бывшими летчиками, полными боевого духа, но без опыта боевых действий на земле.
Типичным представителем защитников был восемнадцатилетний Герхард Кордес, сын директора гимназии.
Его в спешке сформированный полк только что окопался на позициях у восточного подножия гряды. Солдаты в полку были вооружены гранатами, пистолетами, винтовками и фаустпатронами, их поддерживали несколько зенитных батарей и незначительное количество противотанковых пушек{35}.
Вечером 15 апреля русские стали вести беспорядочный артиллерийский огонь по позициям немцев. Русские не подозревали, что главные силы немцев были незаметно выведены за гряду. В два часа ночи 22 тысячи дальнобойных орудий и минометов русских начали артподготовку на всем стопятнадцатикилометровом участке фронта. Наиболее мощный удар пришелся как раз перед Зееловом, и казалось, что каждый сантиметр земли был вывернут наизнанку.
Артиллерийский огонь вдруг прекратился, и по обеим сторонам автострады Кюстрин - Берлин можно было видеть полыхающее зарево. В направлении гряды двинулись сотни танков. Мимо Кордеса с криками "Русские, русские!" в серой предрассветной дымке побежали солдаты, находящиеся в стрелковых ячейках в 600 метрах от ровной болотистой местности. Кордес поднял голову и увидел леденящее душу зрелище: огромные русские танки покрывали равнину до самого горизонта. Вслед за первой волной показалась вторая, а за ней шла пехота.
Через мгновение с высот раздались артиллерийские залпы: немцы открыли огонь из всех имевшихся орудий, в том числе и зенитных, стволы которых опустили для стрельбы по наземным целям. Один за другим танки загорались, оставшиеся в живых пехотинцы продолжали с криками бежать вперед. Оборонявшиеся летчики открыли по ним огонь, и красноармейцы начали отходить. Нескольким танкам Т-34 удалось прорваться на флангах, но их подожгли, когда они стали подниматься на гряду и на автостраду, ведущую на Берлин. К рассвету наступавших отбросили назад.
У новобранцев потерь почти не было, и все находились в приподнятом настроении. Кордес подумал, что все не так уж и плохо. Тем не менее он и его товарищи обрадовались, когда им приказали подняться на гряду, но не пройдя и половины пути, они повернули в лес, на запасные позиции. Участок перед лесом хорошо простреливался, а деревья служили защитой. Солдаты почувствовали себя в безопасности, не подозревая, что даже в этой ситуации они по замыслу Хейнрици оставались на первом рубеже обороны и через несколько часов именно на них обрушится удар армий Жукова.
Отведя свои главные силы с передовой перед артподготовкой русских, Хейнрици не только спас жизни тысяч солдат, но и выиграл время. Когда русские обнаружили, что в окопах немцев нет, то очевидно опасаясь какой-то ловушки, не стали атаковать позиции противника на вершине гряды, хотя атака могла пройти вполне успешно.
Во второй половине дня Кребс позвонил Хейнрици и поздравил его с успехом у Зеелова. Однако тот оптимизма не проявил. Он сказал, что советские войска атакуют на участке Буссе у Зеелова на флангах и следует ожидать еще более мощных атак. "Цыплят по осени считают", - добавил он.
Летчики Геринга окопались вдоль всей магистрали, ведущей на Берлин. На обоих концах деревни и на склонах стояло около дюжины пушек, восемь зенитных установок и несколько четырехствольных зенитных пулеметов, расчеты которых практиковались в стрельбе по наземным целям, выпуская очереди прямо над головами окопавшихся летчиков.
В конце дня Кордес увидел одиночный русский танк, который осторожно выполз из-за поворота дороги, видимо, собираясь двигаться в направлении Зеелова. Очевидно, экипаж танка собирался вызвать заградительный огонь, чтобы немцы обнаружили свои позиции. Однако никто не стрелял, и машина продолжала ползти вперед. Танк подошел так близко, что Кордес увидел мрачное выражение лица командира, высунувшегося из люка. Вдруг раздался пронзительный свист, и 88-мм снаряд попал прямо в гусеницу танка. Танкисты покинули машину и стали отходить.
Солдатам приказали огня не открывать, приказ тут же передали по цепочке. Проходили минуты, и солдаты, находившиеся в окопах на передней линии обороны, начали нервничать, даже желая, чтобы поскорее начались боевые действия. В ярко-красных лучах заходящего солнца Кордес увидел колонну танков, выходящих из леса прямо у подножия гряды и направляющихся на холм. По ним выстрелила одна зенитная пушка. Колонна танков неуклюже развернулась и спряталась в лесу.
В последующие два часа наступила удивительная тишина, и у Кордеса появилось такое ощущение, что жизнь на всей земле замерла. А в семь часов раздался гул танков, и, судя по звуку, их было не меньше сорока. Гул моторов становился все громче, и Кордес мог с уверенностью сказать, что танки двигаются по левой стороне дороги - в направлении окопов. Где-то слышался еще звук работающих танков, по всей видимости, еще около двадцати танков поднимались с противоположной стороны холма.
Солдатам, набранным из люфтваффе, удалось проявить выдержку и не открыть огонь. Они нервно поглядывали на соседей-пехотинцев, словно проверяя, правильно ли они поступают. Позади, там, где стояла зенитная батарея, Кордес услышал, как артиллерист крикнул: "Пусть только подойдут поближе!".
Перед ним появился огромный силуэт танка, похожий на чудовищную черепаху. Казалось, самый большой танк из всех, которые когда-либо доводилось видеть Кордесу. От увиденного у него мурашки поползли по телу.
- Не бойся, - сказал солдат постарше, запрыгнувший к Кордесу в окоп, пока ничего не надо делать. Когда подойдут ближе, стреляй из фаустпатрона
Теперь Кордес увидел еще больше танков. Гул моторов и лязг гусениц оглушали. Дрожала земля. Кордес взял фаустпатрон. За его спиной раздались отрывистые резкие залпы 88-миллиметровых пушек. Несколько снарядов просвистели у него над головой и угодили в первые танки. Те сразу загорелись. Осколки снарядов и куски металла разлетались вокруг на десятки метров. Горели по меньшей мере шесть танков, но остальные продолжали упрямо ползти вперед. В красновато-ярких бликах огня танки особенно отчетливо выделялись и оказались беспомощны перед губительным артиллерийским огнем. Внезапно прямо из этого кипящего моря огня стали возникать советские пехотинцы. Их было не менее 800 человек, они, что-то крича, бежали вверх, как показалось Кордесу, совершенно обезумев.
Наконец немцы открыли огонь из всех видов оружия, и сотни солдат попадали замертво. Остальные продолжали бежать вперед, не переставая кричать. Подкошенные пулями, они падали и наконец словно волна, достигшая берега, откатились назад.
Только теперь Кордес смог разогнуть спину - наконец-то можно было передохнуть. Неожиданно прямо перед ним проехала немецкая самоходная установка и пересекла магистраль. Она произвела несколько выстрелов, и Кордес увидел на другой стороне дороги еще двадцать советских танков. Первый из них зачадил и стал неуклюже вращаться, но остальные продолжали движение. Из-за танков показалась русская пехота и бросилась в атаку на позиции немецкой артиллерии.
Кордес и другие солдаты на левой стороне дороги тут же перенесли огонь на пехоту. Над головой Кордеса опять со свистом пролетели снаряды и разорвались прямо в гуще русских рядов, примерно десяток солдат упали как подрубленные. На дорогу выехала вторая самоходная установка и стала очередями расстреливать атакующих из пулемета.
- Черт, вон еще четыре! - крикнул находившийся в окопе с Кордесом солдат и показал на несколько танков, стоявших на другой стороне дороги.
- Их подбили, - крикнул кто-то в окопе по соседству. - Они не двигаются.
Внезапно один из неподвижных танков сделал залп, и сразу сзади раздался оглушительный взрыв и вверх взлетели обломки зенитного орудия и куски человеческих тел - все, что осталось от расчета.
- Бейте по этим чертовым танкам фаустпатронами! - услышал Кордес крик позади себя.
Кордес с двумя другими солдатами пополз с холма. Четыре ранее неподвижных танка внезапно тронулись с места и не таясь двинулись на Зеелов. Солдат, лежавший слева от Кордеса, выстрелил. Граната пролетела через дорогу как игрушечная ракета и ударила в башню головного танка. Сначала появилась ослепительная вспышка, а затем раздался грохот взрыва сдетонировавших боеприпасов.
Кордес выстрелил по второму танку, и тот тоже загорелся. Кто-то подбил еще один танк. Командир четвертого танка отчаянно жестикулировал - большая машина развернулась и начала спускаться с холма. Кордес поднял карабин и выстрелил. Танкист упал на дорогу.
Пятнадцать танков все же смогли прорваться, и теперь они приближались к высоте. Началась их дуэль с пушками, стреляли почти в упор, и создавалось впечатление, что начинается извержение вулкана. В последовавшей затем неразберихе Кордес не сразу даже понял, что происходит вокруг. Появились другие русские танки, но в шуме моторов, разрывов снарядов было невозможно определить, куда они движутся. Кто-то крикнул, что следует пропустить танки и отсекать пехоту. Кордес присел в своей ячейке и выстрелил по нескольким бегущим фигурам. Вдруг к нему в окоп прыгнул русский. У него были совершенно дикие глаза, а на месте подбородка зияла рана, из которой фонтаном била кровь. Кордес достал медицинский пакет, но когда русский понял, что перед ним враг, он выскочил и побежал вниз.
- Пусть уходит, - сказал сосед. - Нам он уже не страшен. Он не выживет.
В одиннадцать тридцать снова наступила гробовая тишина. Ни стрельбы, ни грохота танков. Когда Кордес привык к относительной тишине, то услышал стоны раненых и гул отходящих танков. Как бы это ни показалось невероятным, но линию обороны удалось отстоять. Справа и слева окопы были забиты мертвыми и умирающими. Около трети оборонявшихся погибли, а из орудий осталось только два 88-миллиметровых зенитных орудия. Подкреплений не ожидалось, и Кордесу вместе с товарищами оставалось лишь сидеть и ждать следующей атаки.
В пять часов утра 17 апреля Зееловские высоты еще окутывала мгла. Озябший Кордес очнулся ото сна и увидел смутные силуэты танков, двигающихся с правой стороны магистрали. Он ожидал услышать успокаивающие выстрелы своих пушек, но артиллерия молчала. Грохот танков стал просто невыносимым.
Забрезжил рассвет, и Кордес отчетливо рассмотрел сотни танков Т-34, двигавшихся по обеим сторонам дороги, на броне которых сидела пехота. Пыль клубами поднималась в небо. Кордес выстрелил два раза из фаустпатрона и услышал крик: "Уходим отсюда! У нас кончились боеприпасы!".
Летчиков, столь храбро дравшихся в темноте, теперь охватила паника. Они, словно сговорившись, бросили свои окопы и побежали беспорядочно к вершине гряды. Кордес отбросил карабин, снял ремень и даже каску и что есть мочи побежал через брошенную деревню Зеелов. Через несколько минут солдаты Красной Армии уже взяли высоту и теперь смотрели на запад, на открытую автомагистраль, ведущую на Берлин. Бункер Гитлера находился от них всего лишь в семидесяти километрах.
В вечернем обращении к нации по случаю пятидесятишестилетия Гитлера Геббельс сказал: "... никогда прежде ситуация не была столь неопределенной, как сегодня. Можно сказать, что мы балансируем на лезвии бритвы". Для традиционных поздравлений фюреру не было времени. "Могу лишь сказать, что наше время печали и страданий находит свое единственное достойное олицетворение в лице фюрера. Ему и только ему мы должны выразить свою благодарность за то, что Германия до сих пор существует и что Запад со всей его культурой и цивилизацией еще не провалился в пропасть, разверзшуюся перед нами...
Где бы ни появились наши враги, они несут бедность и печаль, хаос и разруху, безработицу и голод... С другой стороны, у нас есть четкая программа возрождения, доказавшая право на существование в нашей стране и во всех других европейских странах, где ее удалось воплотить в жизнь. У Европы имелась возможность выбрать одно из двух. Европа выбрала анархию, за которую ей сегодня приходится расплачиваться".
Геббельс признал, что война завершается, но стал предсказывать, что через несколько лет Германия снова возродится. "Будут вновь построены еще более красивые деревни и города на месте разрушенных, и в них будут жить счастливые люди. И мы снова будем поддерживать дружеские отношения со всеми нациями доброй воли... У всех будет работа. Порядок, мир и процветание будут главенствовать".
После этих слов Геббельс сделал еще более удивительное предсказание: только фюрер мог привести к победе - самыми удивительными методами. "Если в истории этой страны напишут, что ее жители не оставили своего лидера, а он не бросил их, то это и будет настоящей победой". Для идейного нациста все было ясно - если нация будет верить в Гитлера до конца, то "его дух в конце концов восторжествует и, как птица феникс, возродится из пепелища временного поражения".
В отличие от Геббельса, Гитлер в день своего рождения размышлял над тем, как одержать реальную победу. Он собирался двинуть 12-ю армию Венка прямым ходом к Рейну - ни он, ни его окружение не знали, что Венк уже повернул назад по своей собственной инициативе{36}. Для обеспечения воздушной поддержки Гитлер отдал накануне приказ передать все реактивные истребители-бомбардировщики под командование своего любимца, героя войны Ганса-Ульриха Руделя.
За неделю до назначения Рудель пытался отказаться от предложенного поста, поскольку его опыт, по его уверению, ограничивался полетами на пикирующих бомбардировщиках и борьбой с танками. "Я никогда не отдавал такого приказа, который не смог бы выполнить сам".
Гитлер сказал Руделю, что тот не будет больше летать. "Есть много опытных летчиков, но одного опыта недостаточно. Мне нужен человек, который сможет умело организовать и энергично провести операцию". Гитлер оставил за собой право принять решение и дал Руделю возможность вернуться на авиабазу в Чехословакии, откуда он ежедневно вылетал на боевые задания, хотя его правая нога еще далеко не зажила.
Еще раньше Скорцени навестил Руделя в берлинском госпитале, где ожидал увидеть его в состоянии подавленности и депрессии. Вместо этого он увидел, что Рудель смеется и пытается ходить на одной ноге.
- Я должен снова летать! - сказал летчик.
- Каким образом вы это сделаете?
- Мои механики делают для меня стальной протез, чтобы я смог доставать до педалей.
- Это чушь, Рудель. Подумайте. Во-первых, ваша рана не зажила - она еще открыта. Вам нельзя возвращаться на фронт в таком состоянии. У вас может начаться гангрена.
- Я должен уйти отсюда.
Рудель вскочил со стула, встал прямо на свою раненую ногу, перенеся на нее весь вес тела.
- Мне нужно тренировать свою короткую ногу, - объяснил он, широко улыбаясь.
Когда Скорцени позвонил в госпиталь через несколько дней, чтобы узнать о состоянии Руделя, то врач воскликнул: "Этот сумасшедший сбежал!".
Только люди с такой силой духа, по мнению Гитлера, смогут успешно летать на реактивных самолетах. Фюрер сказал генералу Карлу Коллеру, начальнику штаба Геринга, который был напуган сделанным выбором, что отсутствие опыта командования не имеет никакого значения.
"Рудель отличный парень, - сказал он. - Все остальные в люфтваффе всего лишь клоуны. Они просто актеры, лицедеи и не более того".
Гитлер, снова вызвал Руделя в Берлин 19 апреля. Когда летчик, прихрамывая, вошел в зал совещаний, то фюрер лично подошел к нему, чтобы тепло поприветствовать, а затем прочитал Руделю лекцию о технологическом лидерстве Германии в прошлом. Техническое превосходство, по словам фюрера, следовало максимально использовать, чтобы обратить его на пользу Германии. Руделя поразила память Гитлера на цифры и знание им технических вопросов, но он также заметил и лихорадочный блеск его глаз; руки фюрера дрожали, и временами он повторялся, чего раньше у него не наблюдалось.
Неожиданно Гитлер снова сказал Руделю, что хотел бы видеть его командующим всеми частями реактивной авиации, которые должны были расчистить небо над 12-й армией Венка. "Я желаю, чтобы это сложное задание выполнили именно вы, единственный, кто имеет высшую награду Германии за храбрость".
Уже во второй раз Рудель стал отказываться от назначения и приводить свои доводы. Он сказал, что это лишь вопрос времени, когда союзники и русские соединятся, разделив Германию на две части. Это сделает невозможным использование реактивных самолетов. Гитлер самоуверенно заявил, что разные командующие заверили его, что больше отступлений не будет.
Рудель возразил. Он не считал, что войну можно выиграть одновременно на Западном и Восточном фронтах. "Можно победить на одном фронте, если заключить перемирие на другом".
Летчик заметил усталую улыбку, промелькнувшую на лице фюрера, когда тот сказал:
- Вам легко говорить. Я неоднократно пытался заключить мир, но союзники отказались. Начиная с 1943 года они требовали безоговорочной капитуляции. Моя собственная судьба не имеет никакого значения, но всякий здравомыслящий человек должен понять, что я не мог принять условия безоговорочной капитуляции для немецкого народа. Даже сейчас переговоры еще не завершены, но я потерял всю надежду на их успех. Следовательно, мы должны сделать все, чтобы преодолеть кризис, и сделать так, чтобы новое оружие принесло нам победу.
Несмотря на свой уверенный тон, Гитлер сказал, что еще сможет подождать и, если общая ситуация будет развиваться благоприятно, то он снова вызовет Руделя в Берлин и надеется, что тот примет новое назначение.
Из всех концентрационных лагерей Международный комитет Красного Креста более всего заботило положение в двух, находившихся на пути Жукова Заксенхаузене и Равенсбрюке. Представитель Красного Креста доктор Пфистер смог добраться до Заксенхаузена только к трем часам утра 21 апреля. Часть заключенных уже была выведена из бараков и стояла под дождем, дожидаясь отправки - в пятнадцати километрах от лагеря уже находились части 1-го Белорусского фронта, отчетливо доносился грохот канонады. Пфистер попросил коменданта лагеря полковника Кейнделя передать заключенных Красному Кресту, но тот отказался под предлогом того, что у него имеется приказ Гиммлера эвакуировать всех, за исключением лазарета, как только русские начнут приближаться. В то же самое время в Гут Харцвальде Гиммлер заверял Мазура, что эвакуация закончилась.
Около 40 000 заключенных, голодных, больных, почти раздетых, строились в две огромные колонны. Конвоиры гнали их в северо-западном направлении, а тех, кто отставал, расстреливали и сбрасывали в канавы. Доктор Пфистер шел за печальной колонной и за первые шесть километров насчитал двадцать мертвых - все они были убиты выстрелом в голову.
- Что можно сделать с народом, мужчины которого не сражаются, даже когда насилуют их женщин! - вопрошал Геббельс.
В своей речи по случаю дня рождения Гитлера он предсказывал победу, которая неким странным образом все-таки будет одержана в ситуации полного поражения. Он пустился в логические рассуждения, с горечью признавшись своим помощникам, что война окончательно проиграна, но не из-за Гитлера, а потому, что народ оказался "недостоин своего вождя".
"Все планы, все идеи национал-социализма слишком высоки и недоступны для понимания такого народа... Он заслуживает той судьбы, которая ожидает его".
Геббельс с сардонической улыбкой окинул взглядом своих помощников.
- А вы? Зачем вы были со мной? Теперь вам всем перережут горло!
Он направился к выходу и у самой двери повернулся и сказал:
- Но когда мы уйдем, вся земля вздрогнет!
Геббельс также признался в поражении и группе гражданских высокопоставленных руководителей и затем призвал их принести личную жертву.
- Моя семья в данный момент находится дома, - сказал он со слезами на глазах. - Мы остаемся. Я требую от вас оставаться на своих постах. Если понадобится, то мы знаем, как умереть.
Весь день Геббельс то негодовал, то возмущался. Когда два его секретаря уехали на велосипедах за город, он пожаловался своему офицеру по связям с прессой:
- Я вот хочу спросить тебя, как это вообще могло случиться? Как можно теперь гарантировать нормальную работу?
На Восточном фронте распространялись слухи о том, что немецкое руководство в Берлине потеряло всякую надежду, и теперь ОКВ готовится к эвакуации в Берхтесгаден. Эти разговоры ободрили Хейнрици. Это могло значить, что Гитлер собирается отправиться на юг, и в связи с этим был возможен организованный отход.
Русские прорвали линию обороны группы армий "Висла" на десятке участков. Это было последнее самое крупное наступление, которого ждала Красная Армия с тех самых темных ночей в Москве, когда Жуков и его штаб не спали в течение шести ночей, поддерживая себя в рабочем состоянии при помощи коньяка. Один мощный удар советские войска нанесли в направлении на Зеелов и стали развивать наступление прямо на Берлин, а второй - у Врицена, и советские войска уже находились к северу от Берлина, в непосредственной близости от города. Перед войсками стояла задача окружить столицу рейха.
Хейнрици сказал Кребсу, что собирается оборонять подступы к городу, и приказал генералу Рейману остановить русских, прорвавшихся через Зеелов. Рейман срочно направил девяносто батальонов фольксштурмовцев на восток, используя для этого самый разный транспорт: такси, метро и пригородные поезда. Незадолго до полудня 21 апреля Хейнрици позвонил Рейману и спросил, сколько батальонов уже добрались до своих позиций.
- Тринадцать, - ответил Рейман. - Но у большинства солдат нет оружия. А у тех, у кого оно есть, осталось не более пяти патронов. Кроме того, у многих нет обмундирования.
К полудню советские войска, прорвавшиеся через Зеелов, настолько приблизились к Берлину, что артиллерийские снаряды начали рваться уже на улицах города. Глухие отзвуки взрывов можно было слышать даже находясь в бункере, где в этот момент Кребс и Йодль докладывали об обстановке у Хейнрици. Войска Буссе и Мантейфеля держались неплохо, но Жукову удалось прорвать оборону у Врицена, и его войска почти достигли Ораниенбурга. Под угрозой окружения оказалась армия Мантейфеля. Для того чтобы не допустить этого, Хейнрици бросил в бой небольшой резерв - ядро нового танкового корпуса под командованием генерала Феликса Штейнера - в сорока километрах от Берлина.
- Посмотрим на карту, - предложил Хейнрици и указал на мосты, по которым не проходят коммуникации. - В крайнем случае вы можете взорвать их, но по остальным должны согласовать вопрос со мной.
Шпеер остался доволен, а Рейман успокоился. Ответственность взял на себя другой человек.
В бункере рейхсканцелярии проходило экстренное совещание, на котором Гитлер разъяснял довольно странную стратегию спасения Берлина: отступающие к столице немецкие войска должны создать ядро обороны, которое станет препятствием на пути русских войск. Это позволит высвободить другие войска, которые атакуют русских с тыла.
- Войска русских растянулись настолько, что можно выиграть решающую битву за Берлин, - с уверенностью в голосе сказал Гитлер. - В результате этого русские будут исключены из числа участников в мирных переговорах.
Фюрер добавил, что останется в городе - для поднятия боевого духа защитников. Некоторые присутствующие настаивали на том, чтобы он отправился в Берхтесгаден, но Гитлер даже и слушать не стал. Как командующий силами вермахта и фюрер немецкого народа, он посчитал своим долгом остаться в столице.
Гитлер написал листовку из восьми страниц - последнюю, в которой он обращался к своим войскам, - и послал ее Геббельсу. Когда Геббельс прочитал послание, то даже он посчитал его слишком напыщенным. Он попытался отредактировать его зеленым карандашом, но потом бросил листовку в корзину для бумаг. Затем Геббельс снова достал ее оттуда и стал заново перечитывать. Закончив работу, он даже не послал окончательный вариант Гитлеру, а разослал листовку в войска по всему фронту. Солдаты Восточного фронта!
Наш смертельный враг - большевики-евреи - начали последнее массированное наступление. Они желают растоптать Германию и стереть с лица земли наш народ...
Если в ближайшие дни и недели каждый солдат выполнит свой долг на Восточном фронте, то азиатское наступление захлебнется...
Берлин останется немецким, Вена снова будет немецкой, а Европа никогда не будет русской...
В этот час все немецкое население смотрит на вас, мои солдаты, и надеется, что ваше упорство, ваш фанатизм, ваше оружие и ваш героизм утопят большевистское наступление в крови. В нужный момент судьба устранила самого крупного военного преступника всех времен (Рузвельта), и теперь наступает поворотный момент в войне.
Адольф Гитлер
Пожалуй, наиболее важным участком линии обороны Хейнрици была деревня Зеелов, расположенная на западном берегу реки Одер. Через деревню по вершине водораздела шла автомагистраль Кюстрин - Берлин, где Жуков собирался нанести свой главный удар. Если бы Красной Армии удалось захватить Зееловские высоты, то перед ней открывалась дорога до самого Берлина.
Плачевное состояние группы армий "Висла" наглядно видно при перечислении войск, защищавших Зеелов: 9-я парашютная дивизия была укомплектована молодыми солдатами, которые прошли всего лишь двухнедельную подготовку. Ротные офицеры были бывшими летчиками, полными боевого духа, но без опыта боевых действий на земле.
Типичным представителем защитников был восемнадцатилетний Герхард Кордес, сын директора гимназии.
Его в спешке сформированный полк только что окопался на позициях у восточного подножия гряды. Солдаты в полку были вооружены гранатами, пистолетами, винтовками и фаустпатронами, их поддерживали несколько зенитных батарей и незначительное количество противотанковых пушек{35}.
Вечером 15 апреля русские стали вести беспорядочный артиллерийский огонь по позициям немцев. Русские не подозревали, что главные силы немцев были незаметно выведены за гряду. В два часа ночи 22 тысячи дальнобойных орудий и минометов русских начали артподготовку на всем стопятнадцатикилометровом участке фронта. Наиболее мощный удар пришелся как раз перед Зееловом, и казалось, что каждый сантиметр земли был вывернут наизнанку.
Артиллерийский огонь вдруг прекратился, и по обеим сторонам автострады Кюстрин - Берлин можно было видеть полыхающее зарево. В направлении гряды двинулись сотни танков. Мимо Кордеса с криками "Русские, русские!" в серой предрассветной дымке побежали солдаты, находящиеся в стрелковых ячейках в 600 метрах от ровной болотистой местности. Кордес поднял голову и увидел леденящее душу зрелище: огромные русские танки покрывали равнину до самого горизонта. Вслед за первой волной показалась вторая, а за ней шла пехота.
Через мгновение с высот раздались артиллерийские залпы: немцы открыли огонь из всех имевшихся орудий, в том числе и зенитных, стволы которых опустили для стрельбы по наземным целям. Один за другим танки загорались, оставшиеся в живых пехотинцы продолжали с криками бежать вперед. Оборонявшиеся летчики открыли по ним огонь, и красноармейцы начали отходить. Нескольким танкам Т-34 удалось прорваться на флангах, но их подожгли, когда они стали подниматься на гряду и на автостраду, ведущую на Берлин. К рассвету наступавших отбросили назад.
У новобранцев потерь почти не было, и все находились в приподнятом настроении. Кордес подумал, что все не так уж и плохо. Тем не менее он и его товарищи обрадовались, когда им приказали подняться на гряду, но не пройдя и половины пути, они повернули в лес, на запасные позиции. Участок перед лесом хорошо простреливался, а деревья служили защитой. Солдаты почувствовали себя в безопасности, не подозревая, что даже в этой ситуации они по замыслу Хейнрици оставались на первом рубеже обороны и через несколько часов именно на них обрушится удар армий Жукова.
Отведя свои главные силы с передовой перед артподготовкой русских, Хейнрици не только спас жизни тысяч солдат, но и выиграл время. Когда русские обнаружили, что в окопах немцев нет, то очевидно опасаясь какой-то ловушки, не стали атаковать позиции противника на вершине гряды, хотя атака могла пройти вполне успешно.
Во второй половине дня Кребс позвонил Хейнрици и поздравил его с успехом у Зеелова. Однако тот оптимизма не проявил. Он сказал, что советские войска атакуют на участке Буссе у Зеелова на флангах и следует ожидать еще более мощных атак. "Цыплят по осени считают", - добавил он.
Летчики Геринга окопались вдоль всей магистрали, ведущей на Берлин. На обоих концах деревни и на склонах стояло около дюжины пушек, восемь зенитных установок и несколько четырехствольных зенитных пулеметов, расчеты которых практиковались в стрельбе по наземным целям, выпуская очереди прямо над головами окопавшихся летчиков.
В конце дня Кордес увидел одиночный русский танк, который осторожно выполз из-за поворота дороги, видимо, собираясь двигаться в направлении Зеелова. Очевидно, экипаж танка собирался вызвать заградительный огонь, чтобы немцы обнаружили свои позиции. Однако никто не стрелял, и машина продолжала ползти вперед. Танк подошел так близко, что Кордес увидел мрачное выражение лица командира, высунувшегося из люка. Вдруг раздался пронзительный свист, и 88-мм снаряд попал прямо в гусеницу танка. Танкисты покинули машину и стали отходить.
Солдатам приказали огня не открывать, приказ тут же передали по цепочке. Проходили минуты, и солдаты, находившиеся в окопах на передней линии обороны, начали нервничать, даже желая, чтобы поскорее начались боевые действия. В ярко-красных лучах заходящего солнца Кордес увидел колонну танков, выходящих из леса прямо у подножия гряды и направляющихся на холм. По ним выстрелила одна зенитная пушка. Колонна танков неуклюже развернулась и спряталась в лесу.
В последующие два часа наступила удивительная тишина, и у Кордеса появилось такое ощущение, что жизнь на всей земле замерла. А в семь часов раздался гул танков, и, судя по звуку, их было не меньше сорока. Гул моторов становился все громче, и Кордес мог с уверенностью сказать, что танки двигаются по левой стороне дороги - в направлении окопов. Где-то слышался еще звук работающих танков, по всей видимости, еще около двадцати танков поднимались с противоположной стороны холма.
Солдатам, набранным из люфтваффе, удалось проявить выдержку и не открыть огонь. Они нервно поглядывали на соседей-пехотинцев, словно проверяя, правильно ли они поступают. Позади, там, где стояла зенитная батарея, Кордес услышал, как артиллерист крикнул: "Пусть только подойдут поближе!".
Перед ним появился огромный силуэт танка, похожий на чудовищную черепаху. Казалось, самый большой танк из всех, которые когда-либо доводилось видеть Кордесу. От увиденного у него мурашки поползли по телу.
- Не бойся, - сказал солдат постарше, запрыгнувший к Кордесу в окоп, пока ничего не надо делать. Когда подойдут ближе, стреляй из фаустпатрона
Теперь Кордес увидел еще больше танков. Гул моторов и лязг гусениц оглушали. Дрожала земля. Кордес взял фаустпатрон. За его спиной раздались отрывистые резкие залпы 88-миллиметровых пушек. Несколько снарядов просвистели у него над головой и угодили в первые танки. Те сразу загорелись. Осколки снарядов и куски металла разлетались вокруг на десятки метров. Горели по меньшей мере шесть танков, но остальные продолжали упрямо ползти вперед. В красновато-ярких бликах огня танки особенно отчетливо выделялись и оказались беспомощны перед губительным артиллерийским огнем. Внезапно прямо из этого кипящего моря огня стали возникать советские пехотинцы. Их было не менее 800 человек, они, что-то крича, бежали вверх, как показалось Кордесу, совершенно обезумев.
Наконец немцы открыли огонь из всех видов оружия, и сотни солдат попадали замертво. Остальные продолжали бежать вперед, не переставая кричать. Подкошенные пулями, они падали и наконец словно волна, достигшая берега, откатились назад.
Только теперь Кордес смог разогнуть спину - наконец-то можно было передохнуть. Неожиданно прямо перед ним проехала немецкая самоходная установка и пересекла магистраль. Она произвела несколько выстрелов, и Кордес увидел на другой стороне дороги еще двадцать советских танков. Первый из них зачадил и стал неуклюже вращаться, но остальные продолжали движение. Из-за танков показалась русская пехота и бросилась в атаку на позиции немецкой артиллерии.
Кордес и другие солдаты на левой стороне дороги тут же перенесли огонь на пехоту. Над головой Кордеса опять со свистом пролетели снаряды и разорвались прямо в гуще русских рядов, примерно десяток солдат упали как подрубленные. На дорогу выехала вторая самоходная установка и стала очередями расстреливать атакующих из пулемета.
- Черт, вон еще четыре! - крикнул находившийся в окопе с Кордесом солдат и показал на несколько танков, стоявших на другой стороне дороги.
- Их подбили, - крикнул кто-то в окопе по соседству. - Они не двигаются.
Внезапно один из неподвижных танков сделал залп, и сразу сзади раздался оглушительный взрыв и вверх взлетели обломки зенитного орудия и куски человеческих тел - все, что осталось от расчета.
- Бейте по этим чертовым танкам фаустпатронами! - услышал Кордес крик позади себя.
Кордес с двумя другими солдатами пополз с холма. Четыре ранее неподвижных танка внезапно тронулись с места и не таясь двинулись на Зеелов. Солдат, лежавший слева от Кордеса, выстрелил. Граната пролетела через дорогу как игрушечная ракета и ударила в башню головного танка. Сначала появилась ослепительная вспышка, а затем раздался грохот взрыва сдетонировавших боеприпасов.
Кордес выстрелил по второму танку, и тот тоже загорелся. Кто-то подбил еще один танк. Командир четвертого танка отчаянно жестикулировал - большая машина развернулась и начала спускаться с холма. Кордес поднял карабин и выстрелил. Танкист упал на дорогу.
Пятнадцать танков все же смогли прорваться, и теперь они приближались к высоте. Началась их дуэль с пушками, стреляли почти в упор, и создавалось впечатление, что начинается извержение вулкана. В последовавшей затем неразберихе Кордес не сразу даже понял, что происходит вокруг. Появились другие русские танки, но в шуме моторов, разрывов снарядов было невозможно определить, куда они движутся. Кто-то крикнул, что следует пропустить танки и отсекать пехоту. Кордес присел в своей ячейке и выстрелил по нескольким бегущим фигурам. Вдруг к нему в окоп прыгнул русский. У него были совершенно дикие глаза, а на месте подбородка зияла рана, из которой фонтаном била кровь. Кордес достал медицинский пакет, но когда русский понял, что перед ним враг, он выскочил и побежал вниз.
- Пусть уходит, - сказал сосед. - Нам он уже не страшен. Он не выживет.
В одиннадцать тридцать снова наступила гробовая тишина. Ни стрельбы, ни грохота танков. Когда Кордес привык к относительной тишине, то услышал стоны раненых и гул отходящих танков. Как бы это ни показалось невероятным, но линию обороны удалось отстоять. Справа и слева окопы были забиты мертвыми и умирающими. Около трети оборонявшихся погибли, а из орудий осталось только два 88-миллиметровых зенитных орудия. Подкреплений не ожидалось, и Кордесу вместе с товарищами оставалось лишь сидеть и ждать следующей атаки.
В пять часов утра 17 апреля Зееловские высоты еще окутывала мгла. Озябший Кордес очнулся ото сна и увидел смутные силуэты танков, двигающихся с правой стороны магистрали. Он ожидал услышать успокаивающие выстрелы своих пушек, но артиллерия молчала. Грохот танков стал просто невыносимым.
Забрезжил рассвет, и Кордес отчетливо рассмотрел сотни танков Т-34, двигавшихся по обеим сторонам дороги, на броне которых сидела пехота. Пыль клубами поднималась в небо. Кордес выстрелил два раза из фаустпатрона и услышал крик: "Уходим отсюда! У нас кончились боеприпасы!".
Летчиков, столь храбро дравшихся в темноте, теперь охватила паника. Они, словно сговорившись, бросили свои окопы и побежали беспорядочно к вершине гряды. Кордес отбросил карабин, снял ремень и даже каску и что есть мочи побежал через брошенную деревню Зеелов. Через несколько минут солдаты Красной Армии уже взяли высоту и теперь смотрели на запад, на открытую автомагистраль, ведущую на Берлин. Бункер Гитлера находился от них всего лишь в семидесяти километрах.
В вечернем обращении к нации по случаю пятидесятишестилетия Гитлера Геббельс сказал: "... никогда прежде ситуация не была столь неопределенной, как сегодня. Можно сказать, что мы балансируем на лезвии бритвы". Для традиционных поздравлений фюреру не было времени. "Могу лишь сказать, что наше время печали и страданий находит свое единственное достойное олицетворение в лице фюрера. Ему и только ему мы должны выразить свою благодарность за то, что Германия до сих пор существует и что Запад со всей его культурой и цивилизацией еще не провалился в пропасть, разверзшуюся перед нами...
Где бы ни появились наши враги, они несут бедность и печаль, хаос и разруху, безработицу и голод... С другой стороны, у нас есть четкая программа возрождения, доказавшая право на существование в нашей стране и во всех других европейских странах, где ее удалось воплотить в жизнь. У Европы имелась возможность выбрать одно из двух. Европа выбрала анархию, за которую ей сегодня приходится расплачиваться".
Геббельс признал, что война завершается, но стал предсказывать, что через несколько лет Германия снова возродится. "Будут вновь построены еще более красивые деревни и города на месте разрушенных, и в них будут жить счастливые люди. И мы снова будем поддерживать дружеские отношения со всеми нациями доброй воли... У всех будет работа. Порядок, мир и процветание будут главенствовать".
После этих слов Геббельс сделал еще более удивительное предсказание: только фюрер мог привести к победе - самыми удивительными методами. "Если в истории этой страны напишут, что ее жители не оставили своего лидера, а он не бросил их, то это и будет настоящей победой". Для идейного нациста все было ясно - если нация будет верить в Гитлера до конца, то "его дух в конце концов восторжествует и, как птица феникс, возродится из пепелища временного поражения".
В отличие от Геббельса, Гитлер в день своего рождения размышлял над тем, как одержать реальную победу. Он собирался двинуть 12-ю армию Венка прямым ходом к Рейну - ни он, ни его окружение не знали, что Венк уже повернул назад по своей собственной инициативе{36}. Для обеспечения воздушной поддержки Гитлер отдал накануне приказ передать все реактивные истребители-бомбардировщики под командование своего любимца, героя войны Ганса-Ульриха Руделя.
За неделю до назначения Рудель пытался отказаться от предложенного поста, поскольку его опыт, по его уверению, ограничивался полетами на пикирующих бомбардировщиках и борьбой с танками. "Я никогда не отдавал такого приказа, который не смог бы выполнить сам".
Гитлер сказал Руделю, что тот не будет больше летать. "Есть много опытных летчиков, но одного опыта недостаточно. Мне нужен человек, который сможет умело организовать и энергично провести операцию". Гитлер оставил за собой право принять решение и дал Руделю возможность вернуться на авиабазу в Чехословакии, откуда он ежедневно вылетал на боевые задания, хотя его правая нога еще далеко не зажила.
Еще раньше Скорцени навестил Руделя в берлинском госпитале, где ожидал увидеть его в состоянии подавленности и депрессии. Вместо этого он увидел, что Рудель смеется и пытается ходить на одной ноге.
- Я должен снова летать! - сказал летчик.
- Каким образом вы это сделаете?
- Мои механики делают для меня стальной протез, чтобы я смог доставать до педалей.
- Это чушь, Рудель. Подумайте. Во-первых, ваша рана не зажила - она еще открыта. Вам нельзя возвращаться на фронт в таком состоянии. У вас может начаться гангрена.
- Я должен уйти отсюда.
Рудель вскочил со стула, встал прямо на свою раненую ногу, перенеся на нее весь вес тела.
- Мне нужно тренировать свою короткую ногу, - объяснил он, широко улыбаясь.
Когда Скорцени позвонил в госпиталь через несколько дней, чтобы узнать о состоянии Руделя, то врач воскликнул: "Этот сумасшедший сбежал!".
Только люди с такой силой духа, по мнению Гитлера, смогут успешно летать на реактивных самолетах. Фюрер сказал генералу Карлу Коллеру, начальнику штаба Геринга, который был напуган сделанным выбором, что отсутствие опыта командования не имеет никакого значения.
"Рудель отличный парень, - сказал он. - Все остальные в люфтваффе всего лишь клоуны. Они просто актеры, лицедеи и не более того".
Гитлер, снова вызвал Руделя в Берлин 19 апреля. Когда летчик, прихрамывая, вошел в зал совещаний, то фюрер лично подошел к нему, чтобы тепло поприветствовать, а затем прочитал Руделю лекцию о технологическом лидерстве Германии в прошлом. Техническое превосходство, по словам фюрера, следовало максимально использовать, чтобы обратить его на пользу Германии. Руделя поразила память Гитлера на цифры и знание им технических вопросов, но он также заметил и лихорадочный блеск его глаз; руки фюрера дрожали, и временами он повторялся, чего раньше у него не наблюдалось.
Неожиданно Гитлер снова сказал Руделю, что хотел бы видеть его командующим всеми частями реактивной авиации, которые должны были расчистить небо над 12-й армией Венка. "Я желаю, чтобы это сложное задание выполнили именно вы, единственный, кто имеет высшую награду Германии за храбрость".
Уже во второй раз Рудель стал отказываться от назначения и приводить свои доводы. Он сказал, что это лишь вопрос времени, когда союзники и русские соединятся, разделив Германию на две части. Это сделает невозможным использование реактивных самолетов. Гитлер самоуверенно заявил, что разные командующие заверили его, что больше отступлений не будет.
Рудель возразил. Он не считал, что войну можно выиграть одновременно на Западном и Восточном фронтах. "Можно победить на одном фронте, если заключить перемирие на другом".
Летчик заметил усталую улыбку, промелькнувшую на лице фюрера, когда тот сказал:
- Вам легко говорить. Я неоднократно пытался заключить мир, но союзники отказались. Начиная с 1943 года они требовали безоговорочной капитуляции. Моя собственная судьба не имеет никакого значения, но всякий здравомыслящий человек должен понять, что я не мог принять условия безоговорочной капитуляции для немецкого народа. Даже сейчас переговоры еще не завершены, но я потерял всю надежду на их успех. Следовательно, мы должны сделать все, чтобы преодолеть кризис, и сделать так, чтобы новое оружие принесло нам победу.
Несмотря на свой уверенный тон, Гитлер сказал, что еще сможет подождать и, если общая ситуация будет развиваться благоприятно, то он снова вызовет Руделя в Берлин и надеется, что тот примет новое назначение.
Из всех концентрационных лагерей Международный комитет Красного Креста более всего заботило положение в двух, находившихся на пути Жукова Заксенхаузене и Равенсбрюке. Представитель Красного Креста доктор Пфистер смог добраться до Заксенхаузена только к трем часам утра 21 апреля. Часть заключенных уже была выведена из бараков и стояла под дождем, дожидаясь отправки - в пятнадцати километрах от лагеря уже находились части 1-го Белорусского фронта, отчетливо доносился грохот канонады. Пфистер попросил коменданта лагеря полковника Кейнделя передать заключенных Красному Кресту, но тот отказался под предлогом того, что у него имеется приказ Гиммлера эвакуировать всех, за исключением лазарета, как только русские начнут приближаться. В то же самое время в Гут Харцвальде Гиммлер заверял Мазура, что эвакуация закончилась.
Около 40 000 заключенных, голодных, больных, почти раздетых, строились в две огромные колонны. Конвоиры гнали их в северо-западном направлении, а тех, кто отставал, расстреливали и сбрасывали в канавы. Доктор Пфистер шел за печальной колонной и за первые шесть километров насчитал двадцать мертвых - все они были убиты выстрелом в голову.
- Что можно сделать с народом, мужчины которого не сражаются, даже когда насилуют их женщин! - вопрошал Геббельс.
В своей речи по случаю дня рождения Гитлера он предсказывал победу, которая неким странным образом все-таки будет одержана в ситуации полного поражения. Он пустился в логические рассуждения, с горечью признавшись своим помощникам, что война окончательно проиграна, но не из-за Гитлера, а потому, что народ оказался "недостоин своего вождя".
"Все планы, все идеи национал-социализма слишком высоки и недоступны для понимания такого народа... Он заслуживает той судьбы, которая ожидает его".
Геббельс с сардонической улыбкой окинул взглядом своих помощников.
- А вы? Зачем вы были со мной? Теперь вам всем перережут горло!
Он направился к выходу и у самой двери повернулся и сказал:
- Но когда мы уйдем, вся земля вздрогнет!
Геббельс также признался в поражении и группе гражданских высокопоставленных руководителей и затем призвал их принести личную жертву.
- Моя семья в данный момент находится дома, - сказал он со слезами на глазах. - Мы остаемся. Я требую от вас оставаться на своих постах. Если понадобится, то мы знаем, как умереть.
Весь день Геббельс то негодовал, то возмущался. Когда два его секретаря уехали на велосипедах за город, он пожаловался своему офицеру по связям с прессой:
- Я вот хочу спросить тебя, как это вообще могло случиться? Как можно теперь гарантировать нормальную работу?
На Восточном фронте распространялись слухи о том, что немецкое руководство в Берлине потеряло всякую надежду, и теперь ОКВ готовится к эвакуации в Берхтесгаден. Эти разговоры ободрили Хейнрици. Это могло значить, что Гитлер собирается отправиться на юг, и в связи с этим был возможен организованный отход.
Русские прорвали линию обороны группы армий "Висла" на десятке участков. Это было последнее самое крупное наступление, которого ждала Красная Армия с тех самых темных ночей в Москве, когда Жуков и его штаб не спали в течение шести ночей, поддерживая себя в рабочем состоянии при помощи коньяка. Один мощный удар советские войска нанесли в направлении на Зеелов и стали развивать наступление прямо на Берлин, а второй - у Врицена, и советские войска уже находились к северу от Берлина, в непосредственной близости от города. Перед войсками стояла задача окружить столицу рейха.
Хейнрици сказал Кребсу, что собирается оборонять подступы к городу, и приказал генералу Рейману остановить русских, прорвавшихся через Зеелов. Рейман срочно направил девяносто батальонов фольксштурмовцев на восток, используя для этого самый разный транспорт: такси, метро и пригородные поезда. Незадолго до полудня 21 апреля Хейнрици позвонил Рейману и спросил, сколько батальонов уже добрались до своих позиций.
- Тринадцать, - ответил Рейман. - Но у большинства солдат нет оружия. А у тех, у кого оно есть, осталось не более пяти патронов. Кроме того, у многих нет обмундирования.
К полудню советские войска, прорвавшиеся через Зеелов, настолько приблизились к Берлину, что артиллерийские снаряды начали рваться уже на улицах города. Глухие отзвуки взрывов можно было слышать даже находясь в бункере, где в этот момент Кребс и Йодль докладывали об обстановке у Хейнрици. Войска Буссе и Мантейфеля держались неплохо, но Жукову удалось прорвать оборону у Врицена, и его войска почти достигли Ораниенбурга. Под угрозой окружения оказалась армия Мантейфеля. Для того чтобы не допустить этого, Хейнрици бросил в бой небольшой резерв - ядро нового танкового корпуса под командованием генерала Феликса Штейнера - в сорока километрах от Берлина.