Толкиен Дж.Р.Р.. ЧЕРНАЯ ХРОНИКА АРДЫ (Black Silmarillion)

Долго мертвый покой мира тяжелым грузом лежал на его плечах. Но
он не смел ослушаться господина своего Ульмо. И теперь великой
радостью наполнилось сердце его, когда увидел он, что ожил мир.
И не до угроз Ульмо было ему -- он почуял свою силу. Волна
вознесла его над миром, и на высокой горе увидел он Черного, и
одежды крыльями метались за его плечами. Он смеялся. И смеялся
в ответ Оссе, проносясь на волне над Ардой. И в тот, первый
День, Майя Оссе стал союзником Черному Вале.

Вода подняла его бесчувственное тело, закрутила и
выбросила на высокий холм, и отхлынула вновь. И много раз
перекатывалась через него вода -- холодная, соленая, словно
кровь, омывая его, смывая с тела грязь. Ветер мчался над ним,
сгоняя с неба мглу, смывая дым вулканов, протирая черное стекло
ночи. И когда открыл он глаза, на него тысячами глаз смотрела
Ночь. Он не мог понять -- что это, где это, почему? Это --
Тьма? Это -- Свет? И вдруг сказал -- э т о и есть Свет,
настоящий Свет, а не то, что паутиной оплетало Арду, источаясь
из Светильников. Оттуда ему в лицо смотрела -- Вечность, и
звезды шептали, и он называл ихними именами, и они откликались
ему, тихо мерцая. Тьма несла в себе Свет бережно, словно
раковина -- жемчуг. Он уже сидел, запрокинув голову, и шептал
непонятные слова, идущие неведомо откуда, и холодный ветер
новорожденной Ночи, трепал густые локоны его темно-золотых
длинных волос. И именовал он Тьму -- А х э , а звезды -- Г е л
е , а рдяный огонь вулканов, тянущий алые руки к Ночи -- Э р э.
И казалось ему, что Эрэ -- не просто Огонь, а еще что-то, но
что -- понять не мог. И полюбил он искать слова, и давать
сущему имена -- новые в новом мире.

И сделал он первый шаг по земле, и увидел, что она тверда,
и пошел в неведомое. Он видел и первый Рассвет, и Солнце , и
Закат, и Луну, и удивлялся и радовался, давал имена и пел... И
думал он: "Неужели э т о -- деяние Врага? Но ведь это красиво!
Разве злое может быть так прекрасно? И разве Враг может
творить, и, тем более -- красивое? Может, это ошибка, может,
его просто не поняли? Тогда ведь надо рассказать! Вернуться и
рассказать!" Он не решался искать Мелькора сам, страшась
могучего Валы, потому решил вернуться и поведать о том, что
видел.

Манве и Варда радостно встретили его.

-- Я думала, что ты погиб, что Мелькор погубил тебя! --
ласково сказала Варда.

-- Я счастлива, что снова вижу тебя!

"Странно. Я же Майя, я не могу погибнуть!" -- удивленно
подумал он. Высокий, хрупкий, тонкий, он был похож на свечу, и
темно-золотые волосы были словно пламя. Тому, кто видел его,
почему-то казалось, что он быстро сгорит, хотя был он Майя, и
смерть не была властна над ним. И когда пел он перед троном
Короля Мира, его огромные золотые глаза лучились, словно закат
Средиземья отражался в них.

Он пел о том, что видел, о том, что полюбил, и те, кто
слушал его, начинали вдруг меняться в сердце своем, и что-то
творилось с их зрением -- сквозь яркий ровный свет неба
Валинора они различали иной свет, и это был -- Свет. И боязнь
уходила из душ, и к Средиземью стремились сердца, и уже не
таким страшным им казался Мелькор. Светилась песнь, и создавала
она -- мысль. Но встал Манве, и внезапно Золотоокий увидел его
перекошенное лицо и страшные глаза. Король Мира схватил Майя за
плечи, и хватка его была жестче орлиных когтей. Он швырнул
Золотоокого на земь, и прорычал:

-- Ты! Ничтожество, тварь... Как смеешь... Продался Врагу!
Дыхание Манве было хриплым, лицо его побагровело. Наверно он
ударил бы Майя, но Варда остановила его.

-- Успокойся. Он только Майя, и слаб душей. А Мелькор
искушен во лжи и злых наваждениях. -- Ласковым был ее голос, но
недобрым -- ее взгляд.

Манве снова сел.

-- Иди, -- сурово сказал он. -- Пусть Ирмо снами изгонит
злые чары из души твоей. Ступай! А вы, -- он обвел взглядом
всех остальных, -- запомните: коварен Враг, и ложь его
совращает и мудрейших! Но тот,-- он возвысил голос, -- кто
поддастся искушению, будет наказан, как отступник! Запомните
это!

В мягкий сумрак садов Ирмо вошел Золотоокий. Ему было
горько и больно; он не мог понять -- за что? Не мог поверить
словам Манве -- "Все это наваждение; Тьма это зло, и за Тьмой
-- пустота." "Но я же видел, я видел!" -- мучительно-болезненно
повторял он, сжимая руками голову, и слезы обиды текли по его
щекам. Кто-то легко коснулся его плеча. Злотоокий обернулся --
сзади стоял его давний друг, ученик Ирмо. Его называли
по-разному: Мастер Наваждений, Мечтатель, Выдумщик, Чародей. И
все это было правдой. Он такой и был, непредсказуемый и
неожиданный, какой-то мерцающий. И сейчас Золотоокий смутно
видел его в мягком сумраке садов. Только глаза --
завораживающие, светло-серые, ясные. Казалось, он улыбался, но
неуловимой была эта улыбка на красивом лице, смутном в тени
темного облака волос. Его одежды были мягко-серыми, но в
складках они мерцали бледным золотом и темной сталью.
Золотоокий посмотрел на него, и в его мозгу вспыхнуло новое
слово -- А й о , и это слово значило все, чем был ученик Ирмо.


-- Что случилось? -- спросил он, и голос его был глубок и
мягок.

-- Мне не верят, -- со вздохом, похожим на всхлип, сказал
Золотоокий.

-- Расскажи, -- попросил Айо, и Золотоокий заговорил -- с
болью, с обидой, словно исповедуясь. И, когда он закончил, Айо
положил ему руки на плечи и внимательно, серьезно посмотрел в
глаза Золотоокого, и лицо его в этот миг стало определенным --
необыкновенно красивым и чарующим.

-- Это не наваждение, поверь мне. Это не наваждение. Я-то
знаю, что есть наваждение, а что -- истина.

-- Но почему тогда?

-- Я не знаю. Надо подумать. Надо увидеть мне самому...

-- Но я... -- он не договорил. Айо коснулся рукой его лба
и властно сказал:

-- Спи.

И Золотоокий тихо опустился на землю; веки его словно
налились свинцом, голова упала на плечо... Он спал.

Сказала Йаванна, горько плача:

-- Неужели все, что делала я, погибло? Неужели прекрасные
Дети Илуватара очнуться в пустой и страшной земле?

И встала ее ученица, по имени Весенний Лист.

-- Госпожа, позволь мне посетить Сирые Земли. Я посмотрю
на то, что осталось там, и расскажу тебе.

На то согласилась Йаванна, и Весенний Лист ушла во тьму.

Почва под ногами была мягкой и еще теплой, ибо ее покрывал
толстый слой извергнутого вулканами пепла. Как будто кто-то
нарочно приготовил эту живую новую землю, чтобы ей, ученице
Йаванны, выпала высокая честь опробовать здесь, в страшном,
пустом, еще не устроенном мире свое искусство. Соблазн был
велик. С одной стороны, следовало, конечно, вернуться в Валинор
и рассказать о пустоте и сирости Арды, а с другой -- очень
хотелось сделать что-нибудь самой, пока некому запретить или
указать, что делать... Очень хотелось. И она подумала -- не
будет большой беды, если я задержусь. Совсем немножко, никто и
не заметит. Она не думала, что сейчас идет путем Черного Валы
-- пытается создать свое. Она не осознала, что видит. Видит
там, где видеть не должна, потому, что в Средиземьи -- тьма, и
она знала это, а во тьме видеть невозможно. Но сейчас ей было
не до того. Она слушала землю. А та ждала семян. И Весенний
Лист прислушалась, и услышала голоса нерожденных растений, и
радостно подумала -- значит, не все погибло, когда Светильники
рухнули. То, что было способно жить в новом мире -- выжило. Она
взяла горсть теплой, мягкой рассыпчатой земли, и была она
черной, как Тьма и, как Тьма, таила в себе жизнь.И Весенний
Лист пошла по земле, пробуждая семена. Она видела Солнце и
Луну, Звезды -- но не удивлялась. Почему-то не удивлялась.
Некогда было. Да и не могла она осознать этого -- пока. А все
росло, тянулось к небу, и, вместе с деревьями и травами,
поднимался к небу ее взгляд. И забыла она о Валиноре,
захваченная красотой живого мира.

И все же скучно было ей одной. И потому появились в мире
поющие деревья и говорящие цветы, цветы, что поворачивали свои
головки к Солнцу всегда, даже в пасмурный день. И были цветы,
что раскрывались только ночью, не вынося Солнца, но приветствуя
Луну. Были цветы, что зацветают только в избранный день, в
избранный час -- и не каждый год случалось такое. Ночью
Колдовства она шла среди светящихся зловеще-алым цветков
папоротника, что были ею наделены спящей душой, способной
исполнять желания. Но такое бывало лишь в избранный час. Со дна
прудов всплывали серебряные кувшинки и мерно качались на черной
воде, и она шла в венке из огромных подводных цветов. Она
давала души растениям, и они говорили с нею. И духи живого
обретали образы и летали в небе, качались на ветвях и смеялись
в озерах и реках.

И вырастила она растения, в которых хотела выразить
двойственность мира. В их корнях, листьях и цветах жили
одновременно смерть и жизнь, но полны были они яда, который при
умелом использовании становился сильнейшим лекарством. Но более
всего ей удавались растения, что были совсем бесполезны, и
смысл их был лишь в их красоте. Запах, цвет, форма -- ей так
нравилось колдовать над ними! Она была счастлива, и с ужасом
думала о возвращении. Ей казалось, что все, что она создала,
будет отнято у нее и убито... Но она гнала эти мысли.

В тот день она разговаривала с полевыми цветами.

-- Ну, и какая же от вас польза? Что мы скажем госпоже
Йаванне в вашу защиту, а? Никакой пользы. Только глазки у вас
такие красивые... Что же мы будем делать? Как нам оправдать
наше существование, чтоб не прогнали нас?

-- Наверное, сказать, что мы красивы, что пчелы будут пить
наш нектар, что те, кто еще не родились, будут нами говорить...
Каждый цветок станет словом. Разве не так?

Весенний Лист резко обернулась. У нее за спиной стоял
кто-то высокий, зеленоглазый, с волосами цвета спелого ореха.
Одежда его была коричневой, и рог охотника висел на поясе.
Сильные руки были обнажены до плеч, волосы перехвачены тонким
ремешком. Весенний Лист недовольно посмотрела на пришельца.

-- Ты кто таков, -- спросила она. -- Зачем ты здесь?

-- Я Охотник. А зачем -- зачем... наверное, потому, что
надоело смотреть, как Ороме воротит нос от моих тварей.

-- Как это? -- засмеялась она. " Воротит нос", --
показалось очень смешными словами.

-- Говорит, что мои звери бесполезны. Он любит лошадей и
собак -- чтобы травить зверей Мелькора. Да только есть ли эти
звери? А в Валиноре он учит своих зверюг травить моих тварей...
Я говорил ему -- не лучше ли натаскивать собак все же в
Средиземьи, на злых зверях... А он убивает моих. Тогда я дал им
рога, зубы и клыки -- защищаться. А он разгневался и прогнал
меня. Вот я и ушел в Средиземье. Вот я и здесь.

Он широко улыбнулся.

-- Зато никто не мешает творить бесполезное -- так он
зовет моих зверей. А я думаю -- то, что красиво, не бесполезно
хотя бы потому, что красиво. Смотри сама!

И она видела оленей, и лис, таких ярких, словно язычки
пламени. Она видела волков -- Охотник сказал, что они еще
покажут собакам Валинора. И отцом их был Черный Волк --
бессмертный волк, волк говорящий. И они ехали по земле, она --
на Белом Тигре, он -- на Черном Волке. И не хотелось им
расставаться -- они творили Красоту. Охотник сотворил птиц для
ее лесов и разноцветных насекомых -- для трав и цветов, зверей
полевых и лесных, и гадов ползучих, и рыб для озер, прудов и
рек. Все имело свое место, все зависели друг от друга, и все
прочнее Живая Красота связывала Охотника и Весенний Лист.

И вот случилось, что ночью они увидели что-то непонятное,
тревожное и прекрасное. Две гибких крылатых тени парили
беззвучно в ночи, кружась в лучах луны. Это был танец,
медленный, колдовской, и они стояли, завороженные, не смея и не
желая пошевелиться, и странная глуховатая музыка звучала в их
сердцах.

-- Что это? Кто это? -- изумленным шепотом сказала
Весенний Лист, глядя огромными глазами в лицо Охотнику.

-- Не знаю... Это не мое. Ороме такого не создать...

И они переглянулись, пораженные внезапной мыслью: "Неужели
Враг?" Но разве он может создавать, тем более -- такое? И Отцы
зверей помчались на северо-восток, унося своих седоков в
страшные владения Врага.

Он спал, но сон его был не совсем сном. Ибо казалось ему,
что он в Арде -- везде и повсюду одновременно, в Валиноре и в
Сирых Землях, и видит и слышит все, что твориться. Он видел все
-- но ничего не мог. Не мог крикнуть, что звезды -- геле - - не
творение Варды, что это и есть Свет... Он видел, как ушел
Артано; он даже позавидовал ему, ибо знал, что у него не хватит
силы духа уйти ко Врагу... А Врага он уже не мог называть
Врагом. И слова, идущие из ниоткуда, дождем падали в сердце
его, и он понял смысл имени -- Мелькор. И последняя цепь, что
держала на привязи сознание, лопнула, и оно слилось со зрением.
Он прозрел. А потом он увидел над собой прекрасное лицо Айо. Он
знал, что это -- сон. Но Айо мог входить в любые сны, и сейчас
он выводил из сна Золотоокого.

-- Все что ты видел -- истина,-- тихо говорил Айо. --
Истина и то, что Король Мира и Варда не хотят, чтобы это
видели. Иначе они потеряют власть. Просто.

Золотоокий молчал. Терять веру всегда тяжко. Наконец, он
поднял голову.

-- Я не могу больше, -- с болью проговорил он. -- Надо
уходить.

-- К Врагу ?

-- Нет. Просто уходить. Не "к кому" -- "откуда".

-- Тебя не отпустят.

-- Все равно. Иначе лучше бы не просыпаться...

-- Хорошо. Постараюсь помочь. Но тогда уйду и я... Как же
отпустить тебя одного -- такого, -- грустно улыбнулся Айо.

Были ли то чары Айо или действительно Манве и Варда больше
не желали видеть Золотоокого здесь, но его отпустили. Правда он
уходил под предлогом встречи эльфов, и ему было строго
приказано с ними вернуться...

Ирмо же легко отпустил Айо, и друзья ушли вместе.

Они выходили из Озера слабые, беспомощные, испуганные,
совсем нагие. А земля эта не была раем Валинора. И они дрожали
от холодного ветра и жались друг к другу, боялись всего,
боялись этого огромного чудовищного подарка Эру, что упал им в
слабые, не подготовленные к этому руки -- боялись Средиземья.
Ночь рождения была безлунной, непроглядной, и в темноте таился
страх. И только там, наверху, светилось что-то доброе и
красивое, и один из эльфов протянул вверх руки, словно просил о
помощи, и позвал:

-- Эле!

Тот, кто пришел к ним первым, откликнувшись на их зов,
носил черные одежды, и те, что ушли с ним, стали Эльфами Тьмы,
хотя им было дано ощутить и познать радость Света раньше всех
своих собратьев. Ибо было им дано -- видеть.

Тот, кто пришел к ним вторым, был огромен, громогласен и
блистающ, и многие эльфы в ужасе бежали от него в ночь, и ужас
сделал из них орков. Те же, что ушли с ним из Средиземья, стали
Эльфами Света, хотя и не знали Света истинного.

Те, кто пришли к ним первыми, были очень похожи на них, но
гораздо мудрее. И эльфы, слушавшие песни Золотоокого и видевшие
наваждения Айо, полюбили Средиземье и остались здесь навсегда.
Они разделились на разные племена и по-разному говорили они, но
в Валиноре их звали Авари Ослушники.

Так Золотоокий нарушил приказ Короля Мира, ибо остался в
Средиземье. Так остался в Средиземье Айо. Так не вернулся
Охотник, ибо хотел он творить. Так не вернулась Весенний Лист,
ибо остался в Средиземье Охотник. А Оссе не покидал Средиземье
никогда.

О ДРАКОНАХ

И, чтобы бороться с тварями из пустоты, новые существа
были созданы Мелькором. Драконы -- было имя их среди Людей.

Из огня и льда силой Музыки Творения, силой заклятий Тьмы
и Света были созданы они. Арда дала силу и мощь телам их, Ночь
наделила их разумом и речью. Велика была мудрость их, и с той
поры говорили люди, что тот, кто убьет дракона и отведает от
сердца его, станет мудрейшим из мудрых, и древние знания будут
открыты ему, и будет он понимать речь всех живых существ, будь
то даже зверь или птица, и речи богов будут внятны ему.

И Луна своими чарами наделила созданий Властелина Тьмы,
поэтому завораживал взгляд их.

Первыми явились в мир Драконы Земли. Тяжелой была поступь
их, огненным было дыхание их, и глаза их горели яростным
золотом, и гнев Мастера, создавшего их, пылал в их сердцах.
Красной медью одело их восходящее солнце, так что, когда шли
они, казалось -- пламя вырывается из-под пластин чешуи. И в
создании их помогали Властелину демоны темного огня, Балроги.
Из рода Драконов Земли был Глаурунг, которого называют еще
Отцом Драконов.

И был полдень, и создал Мастер Драконов Огня. Золотой
броней гибкой чешуи одело их тела солнце, и золотыми были
огромные крылья их, и глаза их были цвета бледного сапфира,
цвета неба пустыни. Веянье крыльев их -- раскаленный ветер, и
даже металл расплавится от жара дыхания их. Гибкие, изящные,
стремительные, как крылатые стрелы, они прекрасны -- и красота
их смертоносна. В создании их помогал Властелину ученик его
Гортхауэр, чье имя означает -- "Владеющий Силой Пламени". Из
рода Дра конов Огня известно лишь имя одного из последних --
Смог, Золотой Дракон.


Вечером последней луны осени, когда льдистый шорох звезд
только начинает вплетаться в медленную мелодию тумана, когда
непрочное стекло первого льда сковывает воду и искристый иней
покрывает тонкие ветви, явились в мир Драконы Воздуха.
Таинственное мерцание болотных огней жило в глазах их; в сталь
и черненое серебро были закованы они, и аспидными были крылья
их, и когти их -- тверже адаманта. Бесшумен и стремителен,
быстрее ветра, был полет их; и дана была им холодная,
беспощадная мудрость воинов. Немногим дано было видеть их
медленный завораживающий танец в ночном небе, когда в темных
бесчисленных зеркалах чешуи их отражались звезды, и лунный свет
омывал их. И так говорят люди: видевший этот танец становится
слугой Ночи, и свет дня более не приносит ему радости. И
говорят еще, что в час небесного танца Драконов Воздуха
странные травы и цветы прорастают из зерен, что десятилетия
спали в земле, и тянутся к бледной луне. Кто соберет их в ночь
драконьего танца, познает великую мудрость и обретет неодолимую
силу; он станет большим, чем человек, но никогда более не
вернется к людям. Но если злобная жажда власти будет в сердце
его, он погибнет, и дух его станет болотным огнем; и лишь в
Драконью ночь будет обретать он призрачный облик, сходный с
человеческим. Таковы были Драконы Воздуха; и один творил их
Мелькор. Из их рода происходил Анкалагон Черный, величайший из
драконов.

Порождением ночи были Драконы Вод. Медленная красота была
в движениях их, и черной бронзой были одеты они, и свет бледно
-золотой Луны жил в их глазах. Древняя мудрость Тьмы влекла их
больше, чем битвы; темной и прекрасной была музыка, творившая
их. Тишину -- спутницу раздумий -- ценили они превыше всего; и
постижение сокрытых тайн мира было высшим наслаждением для них.
Потому избрали они жилища для себя в глубинах темных озер,
отражающих звезды, и в бездонных впадинах восточных морей,
неведомых и недоступных Ульмо. Мало кто видел их, потому в
преданиях Эльфов не говорится о Драконах Вод ничего; но легенды
людей Востока часто рассказывают о мудрых Драконах, Повелителях
Вод...

СОБЫТИЯ В ВАЛИНОРЕ

"У врат Валимара Мелькор пал к ногам Манве и умолял о
прощении, и клялся, говоря, что, будь он даже последним из
свободного народа Валинора, он поможет Валар во всех трудах их
и более всего -- в исцелении тех ран, что нанес он миру. И
Ниенна просила за него. Но Мандос молчал."

Он предстал перед лицом Манве, но не склонил головы перед
младшим братом своим. Он молчал. И тогда заговорила Ниенна,
сестра Намо и Ирмо; она просила Короля Мира простить Мелькора,
и тот преклонил слух к мольбе скорбящеи Валы. Но молчание
Мелькора смущало его, потому заставил Манве своего брата
повторить клятву, данную три столетия назад. Мелькор повторил
свои слова, и Манве успокоился.

"Теперь он покорен нам, и станет исполнителем нашей воли.
Воли Единого. Конечно, он молчит лишь потому, что величие
Могуществ Арды, дивный свет Валинора и удивительная красота
Детей Единого, что стала подлинным украшением Благословенных
Земель, лишили его дара речи. Ныне узрел он во всем блеске
воплощение замыслов Эру и осознал, сколь ничтожен он сам в
сравнении с Творцом Всего Сущего."

Манве убедил себя в том, что иных объяснений молчанию
Ченого Валы нет и быть не может. Потому объявил он, что в
милосердии своем и снисходя к просьбе Ниенны ныне дарует он
Мелькору свободу. Однако запрещено было Мелькору покидать
пределы Валимара, покуда деяниями своими не заслужит он полное
прощение Великих. Тулкас и Ауле не решились возразить Королю
Мира. И Намо молчал.

Когда Ниенна покидала Маханаксар, кто-то осторожно тронул
ее за плечо. Она обернулась -- и встретилась взглядом с
Мелькором.

-- Благодарю тебя. Благодарю тебя за все, -- тихо сказал
Черный Вала и прибавил, -- Сестра.

Ниенна не ответила. Отчего-то слезы навернулись ей на
глаза. Она только кивнула и быстро ушла, впервые пряча слезы.

"В сердце своем более всех ненавидел Мелькор Элдар -- как
потому, что были они прекрасны и исполнены радости, так и
потому, что в них видел он причину того, что Валар поднялись
против него, причину своего падения. Тем более он уверял их в
своей любви к ним и искал дружбы их; и предлагал им помощь и
знания свои для любого из их великих свершений..."

В последние годы, что провел он в заточении, все чаще
обращался Мелькор мыслями к Людям. Ведомо было ему, что первые
из них уже пришли в Средиземье. Жизнь их была коротка -- так
судил Эру. Люди не были его творением, хотя и называли их, как
и Эльфов, Детьми Единого; но не были они похожи на Эльфов --
странные и свободные, и Эру не мог понять их, а, быть может, и
страшился их, ибо не были они покорны его воле.

И было дано Людям право выбора -- и дар смерти, неразрывно
связанный с этим правом. Умирая, уходили они на пути, неведомые
ни Эльфам, ни Валар, ни Эру; и, переступая грань мира, не
ощущали они боли. То были дары Мелькора.

"Но кто будут учителя их? Кто даст им знания? Кто поможет
им и укажет им путь?"

По замыслу Мелькора, учителями Людей должны были стать
Эльфы Тьмы. Их больше нет. Так кто же? Сам Мелькор? -- но как
знать, когда сможет он покинуть Валинор? Да и один он мало что
сможет сделать. Гортхауэр?-- нет; слишком много горечи и гнева
в его сердце, и ненавидеть он умеет лучше, чем любить. Ему
самому еще предстоит учиться многому. Эльфы Средиземья,
Мориквенди? -- нет; слишком мало знают сами, да и в дела Людей
вряд ли захотят вмешаться. Валар? -- Могучим Арды нет дела до
Людей; они не смогут их понять, а непонимание рождает страх. Да
и не пожелают они покинуть Валинор...

Оставались только три племени Элдар, Эльфы Валинора. И
Мелькор пришел к Ванйар, которых считали мудрейшими среди
Эльфов Света; но они, жившие под сенью Двух Деревьев Валинора,
слишком дорожили своим покоем. Они были довольны своей судьбой
и возносили хвалу Королю Мира и всесильным Валар. Разве есть
что-то, что неведомо им, мудрейшим из Элдар? С подозрением
отнеслись Ванйар к тому, кто смущал покой их; и Мелькор покинул
их.

Телери-мореходы, последними пришедшие в Благословенные
Земли, считали, что им вполне хватает знаний, позволяющих им
слагать песни и строить корабли.

Оставались -- Нолдор. Пожалуй, из всех Элдар они были
более всех похожи на Эльфов Тьмы: была в них жажда знаний, и
огонь творчества пылал в их сердцах. К ним-то и обратился
мыслями Мелькор в то время. Да, их королем был Финве... Но ведь
народ не в ответе за деяния короля-палача!.. Правда, первое
время Нолдор опасливо косились на тяжелые железные наручники,
навечно оставшиеся на его запястьях, как клеймо, как знак, как
напоминание о том, что он нарушил веление Единого. Но
благороден был облик Черного Валы, и мудры речи его, и велики
знания его: к нему привыкли.

И однажды увидел он книги Нолдор.

Мелькор был потрясен.В рунах Эльфов Света была
тяжеловесность, не свойственная легкому, летящему письму Эльфов
Тьмы; но, несомненно, это была письменность Черных Эльфов.

-- Кто...дал вам эти знаки?

-- Феанор, -- ответил Румил, один из мудрейших Нолдор.
Сердце Черного Валы забилось глухо и тяжело: -- Постой;
повтори. Эти руны создал... -- Феанор, старший сын Финве.
Мелькор замолчал. -- Он по праву считается мудрейшим из Нолдор,
-- Румил вздохнул,-- Когда мы создавали Тенгвар, у нас ушло на
это несколько лет. Но мои письмена не так красивы, да и система
более громоздка. Феанор талантлив; работу, на которую у меня
ушли годы, он сделал за месяц. Его знаки не похожи на мои;
правда, мои удобнее высекать на камне... Нет, Феанор превзошел
меня; должно быть, обо мне и моих знаках скоро забудут...

-- Нет, -- глухо откликнулся Мелькор, -- Камень простоит
века. А книги...-- он замолчал ненадолго и неожиданно резко
закончил, -- Книги горят.

Румил изумленно взглянул на Мелькора, но Черный Вала
поднялся и быстро вышел.

...Когда Мелькор вернулся в чертоги Намо, лицо его было
застывшим. Мертвым. Он молча сел и уставился а одну точку,
стиснув руки.

-- Что с тобой? -- обеспокоено спросил Намо.

-- Руны, -- ответил Мелькор, -- Руны Феанора. Почему ты не
сказал мне. Почему.

-- Я...,-- Намо не мог подобрать слов,-- Мелькор, я не
мог... не хотел... я не посмел...

Как объяснить?.. Он не записал этого в Книге. Не знал, что
будет с Мелькором, когда тот прочтет.

-- Пожалел меня, -- тем же ровным голосом сказал Мелькор,
-- решил, что это меня сломает. Или побоялся, что я стану
мстить.

Намо вздрогнул: Мелькор словно прочитал его мысли. Черный
Вала повернулся к нему; лицо его дернулось в кривой усмешке:

-- Ничего. Хоть что-то осталось от них, -- с неживым