Я.Это значит обсудить самой с собой, хорошо ли то чувство, которое ты испытываешь к этому человеку, или дурное.
О.Я никакого чувства не испытываю, ни хорошего, ни дурного.
Я.Это неправда.
О.Чувство это так неважно, ничтожно.
Я. Все чувства, а потому и самое ничтожное, всегда или хорошие, или дурные в наших глазах, и потому и тебе надо решить, хорошее ли это было чувство, или дурное.
О.Нечего решать, это чувство такое неважное, что оно не может быть дурным. Да и нет в нем ничего дурного.
Я. Нет, исключительное чувство старой замужней женщины к постороннему мужчине - дурное чувство.
О.У меня нет чувства к мужчине, есть чувство к человеку.
Я. Да ведь человек этот мужчина.
О.Он для меня не мужчина. Нет никакого чувства исключительного, а есть то, что после моего горя мне было утешение музыка, а к человеку нет никакого особенного чувства.
Я.Зачем говорить неправду?
О.Но хорошо. Это было. Я сделала дурно, что заехала, что огорчила тебя. Но теперь это кончено, я сделаю все, чтобы не огорчать тебя.
Я.Ты не можешь этого сделать потому, что все дело не в том, что ты сделаешь - заедешь, примешь, не примешь, дело все в твоем отношении к твоему чувству. Ты должна решить сама с собой, хорошее ли это, или дурное чувство.
О. Да нет никакого.
Я.Это неправда. И вот это-то и дурно для тебя, что ты хочешь скрыть это чувство, чтобы удержать его. А до тех пор, пока ты не решишь, хорошее это чувство или дурное, и не признаешь, что оно дурное, ты будешь не в состоянии не делать мне больно. Если ты признаешь, как ты признаешь теперь, что чувство это хорошее, то никогда не будешь в силах не желать удовлетворения этого чувства, то есть видеться, а желая, ты невольно будешь делать то, чтобы видеться. Если ты будешь избегать случаев видеться, то тебе будет тоска, тяжело. Стало быть, все дело в том, чтобы решить, какое это чувство, дурное или хорошее.
О.Дурно я сделала, что сделала тебе больно, и в этом раскаиваюсь.
Я. Вот это-то и дурно, что ты раскаиваешься в поступках, а не в том чувстве, которое ими руководит.
О.Я знаю, что я никого больше тебя не любила и не люблю. Я бы желала знать, как ты понимаешь мое чувство к тебе. Как же бы я могла любить тебя, если бы любила другого?
Я.Твой разлад от этого-то и происходит, что ты не уяснила себе значения своих чувств. Пьяница или игрок очень любит жену, а не может удержаться от игры и вина и никогда не удержится, пока не решит в своей душе, хорошее ли чувство его любовь к игре и к вину. Только когда это решено, возможно избавление.
О.Все одно и то же.
Я.Да не могу я ничего сказать другого, когда ясно, как день, что все дело только в этом.
О.Ничего дурного я не делала.
Так с разными вариациями разговор приходил все к тому же. Она старалась показать, что чувство это очень неважное, и потому не может быть осуждаемо, и нет причин бороться с ним. Я все время возвращался к тому, что если в душе чувство признается хорошим, то от него нет избавления и нет избавления от тех сотен тысяч мелочных поступков, которые вытекают из этого чувства и поддерживают его.
О. Ну что же будет, если я признаю чувство дурным?
Я. То, что ты будешь бороться с ним, будешь избегать всего того, что поддерживает его. Будешь уничтожать все то, что было связано с ним.
О.Да это все к тому, чтобы лишить меня единственного моего утешения - музыки. Я в ужасном cercle vicieux . У меня тоска. Тоску эту я разгоняю только игрой на фортепьяно. Если я играю, ты говоришь, что это все в связи с моим чувством, если я не играю, я тоскую, и ты говоришь, что причиной мое чувство.
Я. Я одно говорю: надо решить, хорошее это или дурное чувство. Без этого наши мучения не кончатся.
О.Нет никакого чувства, нечего решать.
Я. Пока ты так будешь говорить, нет выхода. Но, впрочем, если у человека нет того нравственного суда, который указывает ему, что хорошо, что дурно, человек, как слепой, разобрать цвета не может. У тебя нет этого нравственного судьи, и потому не будем говорить - два часа.
Долгое молчание.
О.Ну вот, я спрашиваю себя совершенно искренно: какое мое чувство и чего бы я желала? Я желала бы больше ничего, как то, чтобы он раз в месяц приходил посидеть, поиграть, как всякий добрый знакомый.
Я.Ну ведь вот ты сама этими словами подтверждаешь, что у тебя исключительное чувство к этому человеку. Ведь нет никакого другого человека, ежемесячное посещение которого составляло бы для тебя радость. Если посещение раз в месяц приятно, то приятнее еще раз в неделю и каждый день. Ты невольно этим самым говоришь про свое исключительное чувство. И без того, чтобы ты не решила вопрос о том, хорошо ли это, или дурно, ничего измениться не может.
О.Ах, все одно и одно. Мученье. Другие изменяют мужьям, столько их не мучают, как меня. За что? За то, что я полюбила музыку. Можно упрекать за поступки, а не за чувства. Мы в них не властны. А поступков никаких нет.
Я. Как нет? А поездка в Петербург, и туда и сюда, и вся эта музыка?
О. Да что ж особенного в моей жизни?
Я. Как что ж особенного? Ты живешь какой-то исключительной жизнью. Ты сделалась какой-то консерваторской дамой.
Слова эти почему-то ужасно раздражают ее.
О.Ты хочешь измучить меня и лишить всего. Это такая жестокость.
Она приходит в полуистерическое состояние. Я молчу довольно долго, потом вспоминаю о боге. Молюсь и думаю себе: «Она не можетотречься от своего чувства, не может разумом влиять на чувства. У нее, как у всех женщин, первенствует чувство, и всякое изменение происходит, может быть, независимо от разума, в чувстве… Может быть, Таня права, что это само собой понемногу пройдет своим особенным, непонятным мне женским путем. Надо сказать ей это, думаю я, и с жалостью к ней и желанием успокоить ее, говорю ей это, - то, что я, может быть, ошибаюсь, так по-своему ставя вопрос, что она, может быть, придет к тому же своим путем и что я надеюсь на это. Но в это время в ней раздражение дошло до высшей степени.
О.Ты измучил меня, долбишь два часа одной и той же фразой: исключительное, исключительное чувство, хорошее или дурное, хорошее или дурное. Это ужасно. Ты своей жестокостью доведешь бог знает до чего.
Я. Да я молился и желал помочь тебе…
О.Все это ложь, все фарисейство, обман. Других обманывай, я вижу тебя насквозь.
Я.Что с тобой? Я именно хотел доброе.
О. Нет в тебе доброго. Ты злой, ты зверь. И буду любить добрых и хороших, а не тебя. Ты зверь.
Тут уж начались бессмысленные, чтобы не сказать ужасные, жестокие речи: и угрозы, и убийство себя, и проклятия всем, и мне и дочерям. И какие-то угрозы напечатать свои повести, если я напечатаю «Воскресение» с описанием горничной . И потом рыдания, смех, шептание, бессмысленные и, увы, притворные слова: голова треснет, вот здесь, где ряд, отрежь мне жилу на шее, и вот он, и всякий вздор, который может быть страшен. Я держал ее руками. Я знал, что это всегда помогает, поцеловал ее в лоб. Она долго не могла вздохнуть, потом начала зевать, вздыхать и заснула и спит еще теперь.
Не знаю, как может разрешиться это безумие, не вижу выхода. Она, очевидно, как жизнью дорожит этим своим чувством и не хочет признать его дурным. А не признав его дурным, она не избавится от него и не перестанет делать поступки, которые вызываемы этим чувством, поступки, видеть которые мучительно, и стыдно видеть их мне и детям.
1899
2 января 1899. Ясная Поляна.Последний раз писал 25 ноября, стало быть месяц и неделю. Писал в Ясной Поляне, потом был в Москве, где ни разу не писал. В конце ноября ездил в Пирогово. Первого вернулся и с тех пор не совсем здоров; болела и болит поясница, а последнее время было что-то вроде желчной лихорадки. Второй день лучше. За все это время занимался исключительно «Воскресением». Были сношения о духоборах и бесчисленное количество писем. Со мной Колечка Ге, с которым отдыхаю. В семье не радостно: Маша болела (вчера кончилось, выкинула). Таня тревожна и мертва. Миша ошалел. Андрюша сомнителен. С Соней живу хорошо. Я стариковски спокоен. Вот и все. Довольно много есть, что записать. Буду записывать на пропущенных страницах. В последнее время как будто ослабел интерес к «Воскресению» и радостно чувствую другие, более важные интересы - понимание жизни и смерти. Многое как бы ясно.
2 января 99. Записанное.
[…] 3) Искусство наше есть то же, что соус к пище. Если есть один соус - вкусно, но не будешь сыт и испортишь желудок.
[…] 9) Физическая работа важна тем, что она мешает уму праздно и бесцельно работать.
10) Пожалуй, что важнее знать то, о чем не надо думать, чем знать то, о чем надо думать.
11) Женщины слабы и хотят не только не знать своей слабости, но хотят хвастаться своей силой. Что может быть отвратительней?
12) Человек добрый, если только он не признает своих ошибок и старается оправдывать себя, может сделаться извергом.
13) Вся забота правителей состоит не в том, как они говорят, чтобы утвердить религию в народе, а, напротив, в том, чтобы выхолостить народ от религии. И в России они почти достигли этого.
Писано 2 января.
Нынче 21 февраля.Более шести недель не писал. Я все в Москве. Сначала шло «Воскресение», потом совсем остыл. Написал письмо фельдфебелю и в шведские газеты . Дня три, как опять взялся за «Воскресение». Подвигаюсь. Студенческая стачка. Они все меня втягивают. Я советую им держаться пассивно, но писать письма им не имею охоты - слаба и духом и телом. Мне спине лучше. Живет интересный и живой француз Sinet. Первый религиозный француз . Очень многое нужно записать. Был в очень дурном духе, теперь хорошо.
26 июня 1899. Ясная Поляна.Четыре месяца не писал, не скажу, чтобы дурно провел это время. Усиленно работал и работаю над «Воскресением». Есть много, есть недурное, есть то, во имя чего пишется. На днях был тяжело болен. Теперь здоров. Соня уедет нынче к сыновьям. Она была тяжело больна и теперь еще слаба. Все продолжается критическое время. Часто очень нежно жалко ее. Так было нынче, когда она прощалась. Тяжелые отношения из-за печатания и переводов «Воскресения» . Но большей частью спокоен. Запущена переписка. Все присылают деньги голодающим, а я ничего не могу, как только передавать их по почте . Колечка со мной, помогает в работе. Сережа всякий раз радует, когда приезжает. Таня беспокоит своим легкомыслием, ушла в эгоистическую любовь. Она вернется, надеюсь. Продолжаю выписывать из книжечки.
[…] 17) Нам кажется, что настоящая работа - это работа над чем-нибудь внешним - производить, собирать что-нибудь: имущество, дом, скот, плоды, а работать над своей душой - это так, фантазия, а между тем всякая другая, кроме как работа над своей душой, усвоение привычек добра, всякая другая работа - пустяки.
[…] 21) Кажется странным и безнравственным, что писатель, художник, видя страдания людей, не столько сострадает, сколько наблюдает, чтобы воспроизвести эти страдания. А это не безнравственно. Страдание одного лица есть ничтожное дело в сравнении с тем духовным - если оно благое - воздействием, которое произведет художественное произведение.
[…] 27) Зло мира, причина его очень проста. Все ищут midi а 14 heures . То в экономическом, то в политическом устройстве. Сейчас читал рассуждение в немецком парламенте о том, как помочь тому, что крестьяне бегут в города. А разрешение всех вопросов одно, и никто не признает его и даже не интересуется им. А разрешение одно, ясно и несомненно: власть имеющие развратились, потому что имеют власть и составили себе учение религиозное, соответствующее их развращению. И это самое учение они усиленно с детства прививают народу.
Спасение одно: разрушение ложного учения.
[…] 29) Нельзя выдумать для жестоких поступков более выгодных условий, как то сцепление чиновников, которое существует в государстве.
30) Будущего нет. Оно делается нами.
[…] 33) Мы сердимся на обстоятельства, огорчаемся, хотим изменять их, а все возможные обстоятельства суть не что иное, как указания того, в каких сферах, как нужно действовать. Ты в нужде - работай, в тюрьме - думай, в богатстве - освобождайся… и т. п.
34) Пресса - это лживость with a vengeance . […]
[…] 45) Все дело в мыслях. Мысль начало всего. И мыслями можно управлять. И потому главное дело совершенствования: работать над мыслью.
28 сентября 1899. Ясная Поляна.Все работал над «Воскресением». Теперь запнулся на 3-й части. Уже давно не иду вперед. Соня в Москве. Я выработал себе спокойствие, не нарушавшееся. Не говорить. И знать, что так надо, что в этих-то условиях и надо жить. Здесь Илья, Соня с детьми, Андрюша с женой, Маша с мужем. Все чаще и чаще думаю о философском определении материи - пространства и времени. Нынче запишу, если успею.
Читал интересную книгу о том, что Христа никогда не было, а это миф . Вероятий за то, что это правда, столько же за,сколько против.Вчера с помощью Маши очистил все письма. Многие оставил неотвеченными. Думал за это время.
Все болею. Редкий день без болей. Недоволен собой и нравственно. Очень опустился: не работаю физически и занят собой - здоровьем. Как трудно покорно переносить болезнь - идти к смерти без противления, а надо.
[…] 3) Я сорвал цветок и бросил. Их так много, что не жалко. Мы не ценим этой неподражаемой красоты живых существ и губим их, не жалея - не только растения, но животных, людей. Их так много. Культура - цивилизация есть не что иное, как загубление этих красот и заменение их. Чем же? Трактиром, театром…
[…] 5) Дороже всего на свете добрые отношения между людьми, а устанавливаются эти отношения не вследствие разговоров - напротив, от разговоров портятся. Говорить как можно меньше, и в особенности с теми людьми, с которыми хочешь быть в хороших отношениях.
[…] 8) Братство естественно, свойственно людям. Не братство - разделение старательно воспитывают.
[…] 14) Люди, уверяющие других, что разум не может быть руководителем жизни, это те, разум которых так извращен, что ясно видят, что он заведет их в болото.
Сегодня 2 октября 1899. Ясная Поляна.Все нездоров. Не страдаю, но чувствую постоянную угрозу. Нравственно лучше - больше помню бога в себе и смерть. Кажется, выбился из трудного места «Воскресения» . Андрюша поразительно переменился к лучшему. Может, ухудшится, но уж это было и оставит следы. Колечка уехал. Соня приехала - нездорова. Продолжаю выписывать из записной книжки.
[…] 4) Совесть есть память общества, усвояемая отдельным лицом.
5) В старости чувствуешь то же, что в путешествии: сначала мысли в том месте, из которого едешь, потом в самом путешествии, потом в том месте, куда едешь. Я испытываю это все чаще и чаще, думая о смерти. […]
Нынче 13 октября 99. Ясная Поляна.Все не вполне здоров - так и надо. Но это не мешает жить, думать и двигаться к назначенному пределу. «Воскресение» плохо двигается, послал четыре главы, кажется, нецензурные, но, по крайней мере, кажется, остановился на одном, и больше важных перемен делать не буду. Не переставая, думаю о брате Сереже, но от погоды и нездоровья не могу собраться поехать. Таня, кажется, окончательно решила выходить . Соня была в Москве и нынче едет опять. У меня нынче какой-то умственный праздник, и не нынче, а все последние дни: в «Воскресение» вдумал хорошие сцены. Об отдельности, представляющейся нам материей в пространстве и движением во времени, все чаще и чаще и яснее и яснее думаю. Еще получил брошюры Westrup’а из Америки о деньгах , которые поразили, мне уяснив все неясное в финансовых вопросах и сведя все, как и должно было быть, к насилию правительств.
Если успею - запишу. Еще важная радостная мысль, хотя и старая, но которая мне пришла как новая, и радует меня очень, а именно:
1) Главная причина семейных несчастий та, что люди воспитаны в мысли, что брак дает счастье. К браку приманивает половое влечение, принимающее вид обещания, надежды на счастие, которое поддерживает общественное мнение и литература, но брак есть не только не счастье, но всегда страдание, которым человек платится за удовлетворение полового желания, страдание в виде неволи, рабства, пресыщения, отвращения, всякого рода духовных и физических пороков супруга, которые надо нести, - злоба, глупость, лживость, тщеславие, пьянство, лень, скупость, корыстолюбие, разврат - все пороки, которые нести особенно трудно не в себе, в другом, а страдать от них, как от своих, и такие же пороки физические, безобразие, нечистоплотность, вонь, раны, сумасшествие… и пр., которые еще труднее переносить не в себе. Все это, или хоть что-нибудь из этого, всегда будет, и нести приходится всякому тяжелое. То же, что должно выкупать: забота, удовлетворение, помощь, все это принимается как должное; все же недостатки, как не должное, и от них страдают тем больше, чем больше ожидалось счастья от брака.
Главная причина этих страданий та, что ожидается то, чего не бывает, а не ожидается того, что всегда бывает. И потому избавление от этих страданий только в том, чтобы не ждать радостей, а ждать дурного, готовясь переносить его. Если ждешь всего того, что описано в начале 1001 ночи, ждешь пьянства, вони, отвратительных болезней, то упрямство, неправдивость, пьянство даже можно не то что простить, а не страдать и радоваться, что нет того, что могло бы быть, что описано в 1001 ночи, нет сумасшествия, рака и т. п. И тогда все доброе ценится.
Не в этом ли и главное средство для счастья вообще? Не оттого ли люди так часто несчастны, особенно богатые? Вместо того, чтобы сознавать себя в положении раба, который должен трудиться для себя и для других и трудиться так, как этого хочет хозяин, люди вообразят себе, что их ждут всякого рода наслаждения и что все их дело в том, чтобы пользоваться ими. Как же при этом не быть несчастным? Все тогда, и труд, и препятствия, и болезни, необходимые условия жизни, представляются неожиданными страшными бедствиями. Бедные поэтому менее бывают несчастны: они вперед знают, что им предстоит труд, борьба, препятствия, и потому ценят все, что дает им радость. Богатые же, ожидая только радостей, во всех препятствиях видят бедствия и не замечают и не ценят тех благ, которыми пользуются. Блаженны нищие, ибо они утешатся, голодные - они насытятся, и горе вам, богатые…
27 октября 99. Ясная Поляна.Живем одни - Таня (на последках и жалко), Ольга, Андрюша, Жули и Андрей Дмитриевич. Хорошо, но часто хвораю: больше больных дней, чем здоровых, и оттого мало пишу. Отослал девятнадцать глав, очень неконченных. Работаю над концом. Много думал, кажется, хорошего.
[…] 2) Война, суды, казни, угнетение рабочих, проституция и многое другое - все это необходимое, неизбежное последствие и условие того языческого строя жизни, в котором мы живем, и изменить что-либо одно иди многое из этого невозможно. Что же делать? Изменять самый строй этой жизни, то, на чем он стоит. Чем? Тем, чтобы, во-первых, не участвовать в этом строе, в том, что поддерживает его, в военщине, в судах, податях, ложном учении и т. п., и во-вторых, делать то, в чем одном человек всегда совершенно свободен: в душе своей заменить себялюбие и все, что вытекает из него - злобу, корысть, насилие и пр., - любовью и всем тем, что вытекает из нее: разумностью, смирением, милосердием и пр. Как колеса машины нельзя повернуть силой, они все связаны с шестернями и другими колесами, а пустить и не пустить пар, который задвигает их, легко, так точно страшно трудно изменить самые внешние условия жизни, но быть добрым или злым легко. А это: быть добрым или злым - изменяет все внешние условия жизни. […]
20 ноября 1899. Москва.Много не записано. Я в Москве. Таня уехала зачем-то с Сухотиным. Жалко и оскорбительно. Я 70 лет все спускаю и спускаю мое мнение о женщинах, и все еще и еще надо спускать. Женский вопрос! Как же не женский вопрос! Только не в том, чтобы женщины стали руководить жизнью, а в том, чтобы они перестали губить ее. […]
Нынче 18 декабря 1899. Москва.Почти месяц не писал. Был тяжело болен. Очень больно было сутки, потом отдых и слабость. И смерть стала больше, чем естественна, почти желательна. Так и осталось теперь, когда выздоравливаю. Это новая радостная ступень. Кончил «Воскресение». Нехорошо. Не поправлено. Поспешно. Но отвалилось и не интересует более.
Здесь Сережа, Маша с мужем, Марья Александровна. Мне хорошо. Ничего не начинал еще писать. Больше всего, занимает философия, но ничего очень не хочется. Отдыхаю. Написал письма. Попытаюсь выписать записанное.
[…] 4) Материя есть все то, что доступно нашим чувствам. Наука заставляет нас предполагать, что есть материя, недоступная нашим чувствам. В этой области могут быть существа, составленные из этой материи и ощущающие ее - эту недоступную нашим чувствам материю. Я не думаю, чтобы такие существа были, я только думаю, что наша материя и наши чувства, ощущающие ее, есть только одна из бесчисленных возможностей жизни.
[…] 6) Читал о книге Энгельгарта . Эволюция прогресса жестокости. Я думаю, что тут есть большая доля правды. Жестокость увеличилась преимущественно потому, что совершилось, содействующее увеличению матерьяльного богатства людей, разделение труда. Все говорят о выгодах разделения труда, не видя того, что необходимое условие разделения труда, кроме омашинениячеловека, есть еще устранение условий, вызывающих человеческое нравственное общение людей. Если мы делаем одно и то же дело, как земледельцы, понятно, что между нами установится обмен услуг помощи, но между пастухом и фабричным ткачом не может быть общения. (Кажется, неверно. Подумаю.)
[…] 11) Обыкновенно говорят: это очень глубокомысленно и потому не вполне понятно. Это неправда. Напротив. Все то, что глубоко, то ясно до прозрачности. Как вода, которая бывает мутна на поверхности, а чем глубже, тем прозрачнее. […]
Нынче 20 декабря 99. Москва.Здоровье нехорошо. Душевное состояние хорошее, готов к смерти. По вечерам много народа - устаю. В 51 № не вышло «Воскресение» , и мне было жаль. Дурно. Обдумываю философское определение жизни. Думал нынче о «Купоне» - хорошо. Может быть, напишу. […]
1900
1 января 1900. Москва.Сижу у себя в комнате, и у меня все, встречая новый год.Все это время ничего не писал, нездоровится. Много надо записать.
[…] 2) Если ребенку раз внушено, что он должен верить, что бог - человек, что бог 1 и 3, одним словом, что 2 Ч 2 = 5, орудие его познания навеки исковеркано: подорвано доверие к разуму. А это самое делается над всеми детьми. Ужасно.
[…] 4) Вспомнил свое отрочество, главное юность и молодость. Мне не было внушено никаких нравственных начал - никаких; а кругом меня большие суверенностью курили, пили, распутничали (в особенности, распутничали), били людей и требовали от них труда. И многое дурное я делал, не желая делать, - только из подражания большим.
[…] 7) Сережа с Усовым говорили о различных пониманиях устройства мира: прерывности или непрерывности материи. При моем понимании жизни и мира: материя есть только мое представление, вытекающее из моей отдельности от мира. Движение же есть мое представление, вытекающее из моего общения с миром, и потому для меня не существует вопроса о прерывности или непрерывности материи.
8) Ехал наверху на конке, глядел на дома, вывески, лавки, извозчиков, проезжих, прохожих, и вдруг так ясно стало, что весь этот мир с моей жизнью в нем есть только одна из бесчисленного количества возможностей других миров и других жизней и для меня есть только одна из бесчисленных стадий, через которую мне кажется,что я прохожу во времени. […]
8 января.Вечер. Несколько дней ничего не делал. Письмо духоборам оставил и исправлял только статью о 36-часовом дне . Нынче подвинулся к окончанию. Здесь Маша. (Вот хотел о них писать и остановился, потому что они прочтут .) Мне хорошо на душе, несмотря на то, что здоровье подорвано. Потуги смерти, то есть нового рождения. Не могу смотреть на них иначе. Особенно когда болен, и чем больнее, тем яснее и спокойнее.
Сейчас простился и уехал Стасов. Образцовый тип ума.Как хотелось бы изобразить это. Это совсем ново.
Нынче известие из Сызрани. Больно за Сережу . Записать немного.
1) Читаю газеты, журналы, книги и все не могу привыкнуть приписать настоящую цену тому, что там пишется, а именно: философия Ницше, драмы Ибсена и Метерлинка и наука Ломброзо и того доктора, который делает глаза. Ведь это полное убожество мысли, понимания и чутья.
2) Читаю о войне на Филиппинах и в Трансваале , и берет ужас и отвращение. Отчего? Войны Фридриха, Наполеона были искренни и потому не лишены были некоторой величественности. Было это даже и в Севастопольской войне. Но войны американцев и англичан среди мира, в котором осуждают войну уж гимназисты, - ужасны. […]
16 января 1900. Москва.Ничего не работал. Нездоровье скрытое. Душевно слаб, но не зол. И рад этому. Приехала Лизанька из Сызрани и Воробьев из Нальчика. Хуже уж, кажется, ничего не может быть. А неправда: может быть хуже. И потому не надо жалеть. Едва ли не всегда страдания физические и страдания самолюбия - гордости, тщеславия - не ведут к движению вперед духовному. Всегда особенно страдания гордости. А мы, дурачье, жалуемся. Получил письма от St. John и Sinet - хорошие.
Нынче думал, что мое положение несомненно мне - но всякое положение - на пользу. Волшебная палочка дана. Только умей ею пользоваться.
Записать надо:
Был Горький. Очень хорошо говорили. И он мне понравился. Настоящий человек из народа .
Какое у женщин удивительное чутье на распознавание знаменитости. Они узнают это не по получаемым впечатлениям, а по тому, как и куда бежит толпа. Часто, наверное, никакого впечатления не получила, а уж оценивает, и верно.