Он не забыл даже снять винтовку с предохранителя, молниеносно отжав большим пальцем рубчатый рычажок. Холодный и скользкий, словно червяк, спусковой крючок сам обвился вокруг указательного пальца, а сильный толчок в плечо и грохот подсказали Бриггу, что выстрел сделан. Человек перед ним вскинул руки вверх, словно ловил что-то в воздухе, и рухнул лицом вниз.
– Ага! – крикнул Бригг. – Ага! Ага!! Ага!!!
При виде первого убитого им человеческого существа Бригг пришел в дикий восторг, граничащий с истерикой.
– Ага! Ага-га!!!
– Эй, тихо! – рявкнул Уоллер. – Заткнись там!
Далекое темное пятно, казавшееся неподвижным, внезапно распалось, превратившись в множество человеческих фигур, бегущих к поезду. Партизаны! Они что-то кричали, и британцы, засевшие под вагонами и среди обломков поезда, открыли по ним беглый огонь. Бригг выпустил почти половину магазина, прежде чем понял, что искорки, которые так и мелькали среди атакующих, это ружья, и что бандиты стреляют в ответ. Потом земля под ним неожиданно качнулась, словно кто-то вытряхивал ее как ковер, а в двух футах справа взметнулся фонтанчик пыли и каменной крошки.
На путях неподалеку от Бритта с воплями катался по земле какой-то человек. Уоллер, лежавший во рву и прижимавший к плечу «стэн», вставил в автомат новый магазин, похожий на плитку шоколада, и принялся поливать свинцом пространство впереди.
Бригг стрелял, как безумный. Теперь перед ним были настоящие враги, а не столетние старики из вонючей китайской прачечной. Густой горький дым окутывал его со всех сторон, уши оглохли от выстрелов, плечо занемело, а скула, разбитая сильной отдачей, саднила. Но наконец атакующие залегли и ползком попятились за деревья. Уоллер тотчас приказал прекратить огонь. Выполнив команду, они услышали еще выстрелы и увидели красные пунктиры трассеров, веером разлетавшихся от вагонов в середине поезда.
– Наверное, там обороняются гуркхи, – предположил Уоллер. – Надо пробраться к ним. Чем ближе мы будем, тем лучше.
У них было двое убитых. Одним из них – тем самым, кого Бригг заметил бьющимся на рельсах в предсмертной агонии, – оказался сержант зубоврачебной службы, прикрывавший отсутствием зубов свои страх и неопытность. Из пенглинцев не пострадал никто: совсем рядом Бригг увидел круглые от возбуждения и восторга глаза Таскера. Синклер, также не проявлявший никаких признаков страха, тщательно протирал очки. Лонтри вставлял в винтовку новую обойму, и Бригг почувствовал себя героем.
– Одного я точно убил, – похвастался он.
– Я знаю, – кивнул Лонтри. – Самого первого. Я видел, как ты его скосил.
– Тихо там! – прикрикнул Уоллер и повел свой небольшой отряд вдоль изгибавшегося дугой полотна к хвосту поезда.
Гуркхи, которыми командовал уорент-офицер [18], заняли оборону вокруг одного из вагонов в середине поезда. Им удалось вывести из простреливаемого состава уцелевших пассажиров и уложить их за насыпью. Гуркхи только что отбили нешуточную атаку, и теперь все вокруг замерло в тревожной тишине.
Когда британцы присоединились к ним, в лицах темнокожих гуркхских стрелков ничего не изменилось. Все они были низкорослыми, и даже уорент-офицер комплекцией напоминал подростка. Оглядев прибывших, он спросил:
– Есть кто-нибудь из джунглей?
– Только я, сэр, – Уоллер выступил вперед и повернулся плечом, демонстрируя нашивку с эмблемой Малайского региона. – Бригада «Восточная Англия», сэр.
Гуркха кивнул.
– Хорошо. Нас пока атаковали только по фронту, вон оттуда, – он показал рукой вперед. – Но скоро они зайдут и с другой стороны и навалятся с тыла. Возьми своих людей и прикрывай поезд сзади. Одного человека оставь – он нам понадобится.
Уоллер кивнул Синклеру.
– Ты останешься. Синклер близоруко заморгал.
– Слушаюсь, сэр. Что я должен делать?
Уорент-офицер послал его вместе с одним из гуркхов в конец поезда, где сошел с рельсов бронированный вагон. Несколько рядовых были уже там; двое залегли между рельсами и зорко оглядывали окрестности, третий пытался отрегулировать турель пулеметной установки так, чтобы можно было направить стволы горизонтально, ибо потерпевший крушение вагон стоял на наклонной насыпи под углом к рельсовому пути. По сигналу одного из гуркхов, Синклер забрался внутрь. Турель уже привели в порядок, так что держать под обстрелом пространство вдоль поезда не составляло труда. Рядом с пулеметами на отдельном станке был укреплен небольшой курсовой прожектор, и гуркха знаком показал на него Синклеру.
Синклер нагнулся, нашел электровыключатель и поворотную рукоятку и улыбнулся гуркхе своей задумчивой улыбкой. Гуркха кивнул в ответ и улегся на рельсах рядом с двумя своими товарищами, а маленький механик, занимавшийся турелью, сел за установку и несколько раз повернул стволы из стороны в сторону, проверяя работу механизма. Давая ему место, Синклер наступил на что-то мягкое и, наклонившись, увидел, что это была рука одного из пулеметчиков, который вместе со своим напарником сидел на полу броневагона. Оба были мертвы.
Остальные пенглинцы, летчик и солдаты других гарнизонов рассредоточились вдоль насыпи и залегли, приготовившись встретить бандитов огнем. Бригг прижался к земле всем телом и почувствовал, как его сердце колотится о щебенку.
– Наверное, – сказал он Уоллеру, – кто-нибудь уже услышал эту пальбу и понял, что мы в беде.
– Кто, например? – спросил Уоллер, не отрывая напряженного взгляда от широкой полосы отчуждения впереди, за которой едва угадывались в темноте безмолвные, неподвижные деревья.
– Ну, кто-нибудь… – растерялся Бригг. – Разве поблизости совсем никого нет?
– В этой стране, – негромко отозвался Уоллер, – никогда никого не бывает поблизости. Готов спорить на что угодно, что ближайшее армейское подразделение находится от нас не ближе двадцати-тридцати миль. Положим, их даже подняли по тревоге, если ребята из броневагона успели послать сообщение по радио. Только двадцать миль через это дерьмо – все равно что двести, если только они не сумеют быстро добраться до железной дороги. Последний город на железке, к которому подходит приличное шоссе, тоже находится довольно далеко от нас. На это я тоже готов побиться об заклад. Именно поэтому обезьяны выбрали для засады наш участок. Они ведь тоже не дураки. Помнишь, я говорил, что многие из них сидят в этих джунглях годами? Партизаны знают о своей стране все.
– Но разве нет никакой деревни поближе? – шепотом спросил Бригг.
Черты лица Уоллера даже не дрогнули.
– Может быть и есть, – согласился он. – Но знаешь, что сделают тамошние жители, когда услышат пальбу? Они заткнут уши, засунут головы под подушки или под своих баб и постараются ничего не слышать. Им ведь приходится постоянно жить рядом с партизанами, и они боятся. Совсем как мы сейчас…
Некоторое время они оба внимательно всматривались в темноту, потом Бригг сказал:
– Единственная наша надежда в другом поезде. Насколько я знаю, ночные экспрессы отходят довольно часто.
Уоллер чуть-чуть дернул плечом.
– Расписание давно полетело к чертям, – равнодушно ответил он. – Наш поезд опоздал с отправлением на несколько часов. Я бы на твоем месте не рассчитывал, что кто-то поспеет к нам в ближайшее время. Кроме того, обезьяны могли взорвать пути позади нас.
– Синклер мог бы сказать нам точнее, – робко предложил Бригг. – Он знает расписание наизусть. Может, сходить и спросить его?
Уоллер вдруг схватил Бригга за руку и крепко сжал. Бригг проследил за его взглядом и увидел появляющиеся из-за деревьев тени. В следующую секунду снова закипел бой.
На этот раз партизаны, как и предвидел офицер-гуркха, атаковали поезд сразу с двух сторон. Выстрелы загремели и с фронта, и с тыла. В ту же секунду вспыхнул прожектор Синклера. Его луч скользнул по траве и выхватил из мрака коленчатые стволы бамбуков и желтые лица бегущих бандитов.
– Беглый огонь! – негромко приказал Уоллер, и Бригг удивленно посмотрел на него. Ему показалось – в этих словах было что-то наигранное, театральное. Но Уоллер, сосредоточенный и суровый, уже припал к своему коротенькому «стэну», направив ствол вверх по склону. Он бил короткими, яростными очередями, и Бригг, вдруг осознав, что ему снова угрожает опасность, взялся за винтовку, все еще потрясенный спокойствием и властной уверенностью пехотинца, который только что признавался, как ему страшно.
Но времени на раздумья не оставалось – бандиты рвались к искалеченному поезду. Встречный огонь заставил многих залечь; многие были убиты и, падая, ударялись о землю с тупым каменным стуком, но банда, как видно, была очень большой, и пулеметы тарахтели не переставая, посылая пулю за пулей вслед лучу курсового прожектора.
Синклер стоял за установкой и со спокойствием автомата поворачивал прожектор то вправо, то влево, бросая луч то дальше, то ближе, то вдоль холмов, то по обеим сторонам поезда. Когда сноп света скользнул по крышам вагонов и упал на поляну перед людьми Уоллера, Бригг впервые разглядел, как много здесь бандитов. Заметив приближающийся луч, они падали в траву и снова вскакивали на ноги, когда он уходил дальше, но Синклер коварно возвращал прожектор назад, выхватывая из темноты застывшие в нелепых позах фигуры и слепя противника.
– Господи, – ахнул Бригг. – Да их тут, как на стадионе!
Он снова начал стрелять, торопливо перезаряжая винтовку, когда в магазине кончались патроны. Краем глаза он видел, как летчик, лежавший последним в цепи, вдруг дернулся и привстал, а потом повалился лицом вниз, точно куль с тряпьем.
Но они сумели отбить атаку. И гуркхи, отстреливавшиеся с другой стороны поезда, тоже. Бандиты отступили под деревья, и бой сразу затих.
– Как ты думаешь, скольких мы убили? – спросил Бригг Уоллера. Он внутренне ликовал от того, что остался жив и даже застрелил еще нескольких врагов.
– Пойди посчитай, – огрызнулся Уоллер, впрочем, без всякой враждебности. – Кто его знает?… Одно ясно – через пару минут они снова полезут. Им нужно поскорее с нами покончить.
– Может быть, они не полезут, – с надеждой сказал Бригг, испуганный уверенностью Уоллера.
Тот не отвечал минуты две, потом негромко сказал:
– Вот они. – И громче: – Приготовиться! Огонь!!!
На этот раз атаку ничто не могло остановить. Сильный шквальный огонь вывел из строя прожектор, и он, странно похожий на игрушечный барабан, отлетел прямо в руки Синклеру. Смертельно раненый пулеметчик упал на пулеметы и стал медленно сползать по ним, как пьяница по столбу. Услышав, что пулемет замолчал, один из гуркхов, засевших под бронированным вагоном, с обезьяньей ловкостью вскочил на его высокий борт и стал карабкаться вверх, но партизаны тоже не зевали. Они застрелили его, когда гуркха был на самом верху, и он, перегнувшись пополам, свалился вниз. Следующие две пули попали Синклеру в живот, выбросив его из броневаго-на в ров возле полотна.
Ничего этого Бригг не видел – он был в ужасе. Бандиты атаковали с такой яростью, что казалось, они вот-вот сметут немногочисленных защитников поезда. Пока был жив Уоллер, Бригг еще как-то держался и даже стрелял навскидку по бегущим от леса фигурам, но внезапно маленький пехотинец удивленно вздрогнул, уронил голову на свой горячий «стэн», а потом откатился в сторону.
И тогда Бригг не выдержал. Вскочив с насыпи, он стремглав побежал вдоль рва, волоча ногу, словно клоун на манеже. Спотыкаясь о трупы и брошенное оружие, он скользил по грязи, вскакивал и бежал дальше, громко крича и обращаясь не то к своим, не то к врагам:
– Я за помощью! Я пошел за помощью!!!
Бандиты уже почти овладели поездом; только в одном из вагонов все еще отстреливались несколько гуркхов. Выстрелы звучали теперь значительно реже, в темноте раздавались только хриплые стоны, всхлипывания и тупые удары падающих тел. От этих звуков и бежал Бригг, бежал почти с детской непосредственностью, бежал, не помня себя от ужаса, прямо к деревьям, из-за которых и появились партизаны, атаковавшие поезд с тыла. Он спешил за помощью. Куда – этого Бригг не знал, но бежал и бежал…
Синклер пришел в себя и пошевелился. Он лежал на самом дне рва в грязной луже, которая понемногу пополнялась его собственной кровью. Стрельба почти прекратилась, и Синклер слышал голоса, быстрые шаги и чей-то плач.
Плач раздавался совсем близко, и Синклер, приподнявшись на локте, с трудом сел, хотя ему было очень больно.
Поезд горел, и в отблесках пожара Синклер рассмотрел в двадцати ярдах от своей канавы плачущую малайку. Это была девочка-подросток, пухленькая, как месячный щенок. Перед ней стоял один из бандитов. Одной рукой он небрежно держал автомат, а другой расстегивал на девочке платье. Та стояла неподвижно, словно парализованная страхом, и только всхлипывала, пока бандит срывал с нее одежду.
Пока Синклер смотрел, китаец успел распустить ремень на брюках. Девичье тело отражало свет пожара, на шее и полных грудях плясали оранжево-красные блики. Малайка закрыла лицо руками, но по-прежнему была не в силах двинуться с места. Бандит расстегнул последнюю пуговицу на ширинке и несильно толкнул ее на землю свободной рукой.
Во рву рядом с Синклером оказался еще один труп. Возле его головы тускло и холодно поблескивал «стэн».
«Грязные маленькие кобели на сворке, – подумал Синклер. – У каждого свои, но у всех одинаковые».
Он подобрал автомат, уложил его на край канавы и тщательно прицелился, морщась от жгучей боли и чувствуя, что кровь из ран пошла сильнее. Нажимая на спусковой крючок он слегка повел стволом, стараясь послать пули по широкой дуге.
Эффект был поразительным. Длинная очередь перерезала бандита пополам, и он рухнул со вспоротым животом точь-в-точь, как один из тех мешков с сеном, которые они в Пенглине использовали для обучению штыковому бою.
Синклер медленно сполз на дно канавы. Мысли его оставались логичными и ясными, как прежде, хотя он очень хорошо чувствовал застрявшие в животе пули. Невольно Синклер вспомнил бородатую шутку о том, что свинец, к сожалению, не переваривается. Потом ему в голову пришла мысль о молитве или о том, чтобы пропеть один из гимнов, которые они исполняли в детском церковном хоре, но, откровенно говоря, он так давно обращался к Богу в последний раз, что ему показалось неудобным беспокоить Его теперь.
В конце концов Синклер устроился поудобнее, и стал думать о мистере и миссис Бут из Ройял Оук, и о том, как дрожит платформа, когда мимо несется Пэддингтонский экспресс. Потом он мысленно перечислил названия всех локомотивов класса «Битва за Англию» и порадовался, что не пропустил ни одного. Вспомнилось ему и место у насыпи, откуда начинался подъем на Рагби – холодные лунные ночи и мощные паровозы, карабкающиеся в гору по сверкающим рельсам. Как досадно, черт!…
Внезапно Синклер услышал шипение пара и паровозный свисток, пробившийся сквозь дымку воспоминаний, и пришел в себя. Это был настоящий свисток, а не бред умирающего. Он напряг слух, и свисток повторился – уже гораздо ближе; следом донеслись громкие крики. Тогда Синклер с трудом поднял к глазам руку и взглянул на часы со светящимся циферблатом.
– Ага, – удовлетворенно шепнул он. – Вот и полуночный из Куала-Лумпура…
Часы показывали пять двадцать девять. В пять тридцать Синклер был мертв.
Бригг бежал по джунглям в одних носках, которые изорвались и намокли от воды и крови – чужой и его собственной, сочившейся из многочисленных порезов на ногах. Задыхаясь, он ломился через густой подлесок и налетал на толстые стволы всякий раз, когда оглядывался назад, чтобы проверить, не преследует ли его кто. За каждым деревом ему мерещились партизаны, а позади он видел зарево горящего поезда, слышал редкие выстрелы и продолжал мчаться во всю прыть уверяя себя, что должен привести подмогу.
Через несколько ярдов путь ему преградила небольшая речушка с обрывистыми топкими берегами, и Бригг неловко прыгнул в воду ногами вперед. Ему казалось, что узкая река должна быть мелкой, но он ошибся. Речка оказалась очень глубокой, и Бригг с головой ушел в заросшую тиной вонючую воду, которая еле-еле текла.
Выпустив тяжелую винтовку, которую он, сам того не сознавая, продолжал сжимать в руках, Бригг отчаянно забарахтался и, – облепленный длинными космами тины, словно водяной, – пробкой выскочил на поверхность. Река оказалась слишком узкой, чтобы плыть, и слишком глубокой, чтобы идти вброд.
Отплевываясь и отфыркиваясь изо всех сил, Бригг совершил несколько судорожных рывков и выбросился грудью на противоположный берег, но выкарабкаться из воды ему никак не удавалось, хотя он извивался всем телом и хватался руками за какие-то скользкие корни. Несколько раз он срывался, но наконец ему удалось зацепиться за какую-то кочку и подтянуться. Бежать дальше было нельзя, и Бригг пошел по болоту, утопая по колено в грязи и шарахаясь от мирных обитателей трясины, разбегавшихся во все стороны при каждом его шаге.
Когда болото кончилось, Бригг снова обернулся. Оттуда, откуда он пришел, не доносилось ни звука, а проглядывающее между деревьями небо приобрело красивый и одновременно жуткий розоватый оттенок. Бригг снова пустился бежать.
Вскоре джунгли поредели, а земля под ногами стала тверже. Наконец Бригг пересек поросшую травой крошечную полянку и снова очутился на полотне железной дороги. Рельсы здесь круто изгибались, и Бригг решил, что пробежал порядочное расстояние, поскольку больше не видел зарева и не слышал стрельбы. Повернувшись спиной в ту сторону, где, как ему казалось, находился попавший в засаду поезд, Бригг зашагал по шпалам. При мысли о друзьях его замутило.
Так он шел, наверное, целых двадцать минут, когда впереди сверкнули яркие огни приближающегося локомотива.
Сойдя с рельс, Бригг замахал руками словно путевой обходчик и закричал сорванным голосом, который показался ему незнакомым и чужим. Его длинная нескладная фигура попала в прямой, как копье, луч прожектора, и вспомогательный поезд, который шел впереди экспресса из Куала-Лумпура, начал притормаживать. Скорость его была не велика, и, поравнявшись с Бриггом, локомотив остановился. Экспресс, следовавший за ним в двух минутах, получил по радио сигнал и тоже стал замедлять ход, тяжело вздыхая пневматическими тормозами. Один из солдат, ехавший на вспомогательном поезде, соскочил с подножки и повел Бригга к начальнику эшелона.
Солдаты сингапурского гарнизона, ехавшие в отпуск в Пинанг, повскакали с коек как только услышали снаружи крики и голоса, и теперь смотрели, как Бригг поднимается по ступенькам и идет по коридору. Они были возбуждены и напуганы, словно школьники, и Бригг казался им настоящим ветераном.
В поезде было полным-полно солдат, а начальник эшелона носил звание майора инженерной службы. Бригг рассказал ему о засаде, и майор пришел в такое волнение, что выхватил револьвер и принялся с треском, по-ковбойски, накручивать барабан. При этом он так громко кричал, что в купе спешно прибежали еще три офицера – двое в пижамах, а один в трусах и жилете – и три сержанта. Одним из сержантов оказался Дрисколл.
Уже потом, много лет спустя, когда Бригг вспоминал эту страшную ночь (а он проделывал это довольно часто), он по косточкам разбирал каждый эпизод и каждую свою мысль, и в памяти его сами собой возникали длинный состав и вспомогательный поезд, вылетающие из-за поворота и мчащиеся к месту засады.
Разбитый экспресс, обезглавленный, выпотрошенный впереди и пылающий в середине, все еще укрывал в хвостовых вагонах уцелевших пассажиров и немногочисленных оставшихся в живых британцев. Бандитов нигде не было видно. Как только состав замедлил ход, около сотни вооруженных солдат соскочили с подножек и бросились вперед, и только могучий голос Дрисколл а помешал им скосить огнем пассажиров, которые радостно спешили им навстречу и которых они приняли за партизан. Впрочем, это было вполне понятно – никто из англичан еще ни разу не видел бандитов.
Таскер и Лонтри сидели у дверей вагонного туалета и курили, по очереди затягиваясь одной сигаретой. Лица их почернели от копоти, глаза покраснели и воспалились, форма обгорела, а винтовки только-только начинали остывать. Страх и возбуждение битвы уже покинули их, оставив после себя только смертельную усталость, от которой тряслись руки и колени, и, передавая друг другу окурок, Таскер и Лонтри вынуждены были прилагать значительные усилия, чтобы унять дрожь в пальцах. Даже завидев Бригга, они не смогли сказать ему ни слова.
Таскер молча взял Бригга за запястье, потянул вниз, и тот опустился на корточки. Лонтри приветственно махнул рукой, но так, словно Бригг был, по меньшей мере, в сотне ярдов, а не сидел прямо напротив них. Бригг протянул вперед обе руки, положил им на плечи, потом потрепал друзей за уши и с нежностью прижал их головы к груди.
– Значит, ты меня еще любишь? – сипло прошептал Таскер и ухмыльнулся, сверкнув белыми зубами на черном, как у трубочиста, лице.
Мимо прошел стюард с пивом. Двое пенглинцев взяли по бутылочке, а Бригг отказался. Вскарабкавшись на ноги, он отправился в конец поезда, чтобы взглянуть на Синклера.
Двое рядовых медицинской службы как раз поднимали его тело из рва, и Бригг сперва побежал, но потом остановился и прошел последние несколько шагов совсем медленно. На краю канавы он подхватил тело товарища под мышки, а один из санитаров поддержал его безвольно запрокинувшуюся голову. Втроем они уложили Синклера на обожженную траву, и Бригг опустился на колени, со слезами на глазах рассматривая две раны – в груди и животе – и бледное, бескровное, но все еще сохранявшее спокойное и доброжелательное выражение лицо друга. Санитары отошли в сторону.
На протяжении всей последующей жизни Бригг часто не мог заснуть, восстанавливая в памяти события этой ночи – с самого первого выстрела и до того момента, когда он увидел мертвого Синклера в грязной канаве. Снова и снова он так и этак тасовал и пытался сложить вместе разные эпизоды, чтобы общая картина выглядела более или менее пристойно, но так и не сумел этого сделать.
Погиб Синклер, погиб Уоллер, который с самого начала был испытанным бойцом, и даже Таскер и Лонтри в конце концов стали настоящими солдатами. А что сделал он? Он бежал. Но ведь бежал не просто так, а за помощью…
– Да, да, это так! – беззвучно кричал Бригг в темноту. – Ведь это я привел тот поезд!…
Филиппа решила, что сегодня Дрисколл уже не приедет. Он обещал, что будет рядом, когда она проснется, но его не было. На глянцевой воде бассейна сверкало утреннее солнце, качались на стене тени ветвей, бесшумно скользили по дворику слуги-китайцы с легкими метелочками в руках. Филиппа долго стояла у дверей в ночной рубашке. Потом она поняла, что он не придет, и вернулась в дом.
Она переехала в Пинанг только потому, что Дрисколл получил назначение в стрелковую школу в Баттерворте, от которого можно было легко и быстро добраться до острова на пароме. Новые обязанности сержанта состояли в том, чтобы обучать малайских полицейских стрельбе из револьвера Кольта с правой и с левой руки, а после занятий он мог приезжать к ней каждую ночь.
В полдень по радио передали сообщение о попавшем в засаду экспрессе, но Филиппа не беспокоилась. Она легла пораньше и перечитала письма Дрисколла.
На следующий день Филиппа снова вышла к дверям, когда солнце только что встало, и вдруг замерла, прислонившись к деревянному косяку. На бортике бассейна стояли пузатые кожаные чемоданы Дрисколла и кучей валялась его одежда.
– Сержант… – чуть слышно прошептала Филиппа, обращаясь к самой себе.
Дрисколл размашистым кролем плавал в бассейне от бортика к бортику и громко хохотал.
13
– Ага! – крикнул Бригг. – Ага! Ага!! Ага!!!
При виде первого убитого им человеческого существа Бригг пришел в дикий восторг, граничащий с истерикой.
– Ага! Ага-га!!!
– Эй, тихо! – рявкнул Уоллер. – Заткнись там!
Далекое темное пятно, казавшееся неподвижным, внезапно распалось, превратившись в множество человеческих фигур, бегущих к поезду. Партизаны! Они что-то кричали, и британцы, засевшие под вагонами и среди обломков поезда, открыли по ним беглый огонь. Бригг выпустил почти половину магазина, прежде чем понял, что искорки, которые так и мелькали среди атакующих, это ружья, и что бандиты стреляют в ответ. Потом земля под ним неожиданно качнулась, словно кто-то вытряхивал ее как ковер, а в двух футах справа взметнулся фонтанчик пыли и каменной крошки.
На путях неподалеку от Бритта с воплями катался по земле какой-то человек. Уоллер, лежавший во рву и прижимавший к плечу «стэн», вставил в автомат новый магазин, похожий на плитку шоколада, и принялся поливать свинцом пространство впереди.
Бригг стрелял, как безумный. Теперь перед ним были настоящие враги, а не столетние старики из вонючей китайской прачечной. Густой горький дым окутывал его со всех сторон, уши оглохли от выстрелов, плечо занемело, а скула, разбитая сильной отдачей, саднила. Но наконец атакующие залегли и ползком попятились за деревья. Уоллер тотчас приказал прекратить огонь. Выполнив команду, они услышали еще выстрелы и увидели красные пунктиры трассеров, веером разлетавшихся от вагонов в середине поезда.
– Наверное, там обороняются гуркхи, – предположил Уоллер. – Надо пробраться к ним. Чем ближе мы будем, тем лучше.
У них было двое убитых. Одним из них – тем самым, кого Бригг заметил бьющимся на рельсах в предсмертной агонии, – оказался сержант зубоврачебной службы, прикрывавший отсутствием зубов свои страх и неопытность. Из пенглинцев не пострадал никто: совсем рядом Бригг увидел круглые от возбуждения и восторга глаза Таскера. Синклер, также не проявлявший никаких признаков страха, тщательно протирал очки. Лонтри вставлял в винтовку новую обойму, и Бригг почувствовал себя героем.
– Одного я точно убил, – похвастался он.
– Я знаю, – кивнул Лонтри. – Самого первого. Я видел, как ты его скосил.
– Тихо там! – прикрикнул Уоллер и повел свой небольшой отряд вдоль изгибавшегося дугой полотна к хвосту поезда.
Гуркхи, которыми командовал уорент-офицер [18], заняли оборону вокруг одного из вагонов в середине поезда. Им удалось вывести из простреливаемого состава уцелевших пассажиров и уложить их за насыпью. Гуркхи только что отбили нешуточную атаку, и теперь все вокруг замерло в тревожной тишине.
Когда британцы присоединились к ним, в лицах темнокожих гуркхских стрелков ничего не изменилось. Все они были низкорослыми, и даже уорент-офицер комплекцией напоминал подростка. Оглядев прибывших, он спросил:
– Есть кто-нибудь из джунглей?
– Только я, сэр, – Уоллер выступил вперед и повернулся плечом, демонстрируя нашивку с эмблемой Малайского региона. – Бригада «Восточная Англия», сэр.
Гуркха кивнул.
– Хорошо. Нас пока атаковали только по фронту, вон оттуда, – он показал рукой вперед. – Но скоро они зайдут и с другой стороны и навалятся с тыла. Возьми своих людей и прикрывай поезд сзади. Одного человека оставь – он нам понадобится.
Уоллер кивнул Синклеру.
– Ты останешься. Синклер близоруко заморгал.
– Слушаюсь, сэр. Что я должен делать?
Уорент-офицер послал его вместе с одним из гуркхов в конец поезда, где сошел с рельсов бронированный вагон. Несколько рядовых были уже там; двое залегли между рельсами и зорко оглядывали окрестности, третий пытался отрегулировать турель пулеметной установки так, чтобы можно было направить стволы горизонтально, ибо потерпевший крушение вагон стоял на наклонной насыпи под углом к рельсовому пути. По сигналу одного из гуркхов, Синклер забрался внутрь. Турель уже привели в порядок, так что держать под обстрелом пространство вдоль поезда не составляло труда. Рядом с пулеметами на отдельном станке был укреплен небольшой курсовой прожектор, и гуркха знаком показал на него Синклеру.
Синклер нагнулся, нашел электровыключатель и поворотную рукоятку и улыбнулся гуркхе своей задумчивой улыбкой. Гуркха кивнул в ответ и улегся на рельсах рядом с двумя своими товарищами, а маленький механик, занимавшийся турелью, сел за установку и несколько раз повернул стволы из стороны в сторону, проверяя работу механизма. Давая ему место, Синклер наступил на что-то мягкое и, наклонившись, увидел, что это была рука одного из пулеметчиков, который вместе со своим напарником сидел на полу броневагона. Оба были мертвы.
Остальные пенглинцы, летчик и солдаты других гарнизонов рассредоточились вдоль насыпи и залегли, приготовившись встретить бандитов огнем. Бригг прижался к земле всем телом и почувствовал, как его сердце колотится о щебенку.
– Наверное, – сказал он Уоллеру, – кто-нибудь уже услышал эту пальбу и понял, что мы в беде.
– Кто, например? – спросил Уоллер, не отрывая напряженного взгляда от широкой полосы отчуждения впереди, за которой едва угадывались в темноте безмолвные, неподвижные деревья.
– Ну, кто-нибудь… – растерялся Бригг. – Разве поблизости совсем никого нет?
– В этой стране, – негромко отозвался Уоллер, – никогда никого не бывает поблизости. Готов спорить на что угодно, что ближайшее армейское подразделение находится от нас не ближе двадцати-тридцати миль. Положим, их даже подняли по тревоге, если ребята из броневагона успели послать сообщение по радио. Только двадцать миль через это дерьмо – все равно что двести, если только они не сумеют быстро добраться до железной дороги. Последний город на железке, к которому подходит приличное шоссе, тоже находится довольно далеко от нас. На это я тоже готов побиться об заклад. Именно поэтому обезьяны выбрали для засады наш участок. Они ведь тоже не дураки. Помнишь, я говорил, что многие из них сидят в этих джунглях годами? Партизаны знают о своей стране все.
– Но разве нет никакой деревни поближе? – шепотом спросил Бригг.
Черты лица Уоллера даже не дрогнули.
– Может быть и есть, – согласился он. – Но знаешь, что сделают тамошние жители, когда услышат пальбу? Они заткнут уши, засунут головы под подушки или под своих баб и постараются ничего не слышать. Им ведь приходится постоянно жить рядом с партизанами, и они боятся. Совсем как мы сейчас…
Некоторое время они оба внимательно всматривались в темноту, потом Бригг сказал:
– Единственная наша надежда в другом поезде. Насколько я знаю, ночные экспрессы отходят довольно часто.
Уоллер чуть-чуть дернул плечом.
– Расписание давно полетело к чертям, – равнодушно ответил он. – Наш поезд опоздал с отправлением на несколько часов. Я бы на твоем месте не рассчитывал, что кто-то поспеет к нам в ближайшее время. Кроме того, обезьяны могли взорвать пути позади нас.
– Синклер мог бы сказать нам точнее, – робко предложил Бригг. – Он знает расписание наизусть. Может, сходить и спросить его?
Уоллер вдруг схватил Бригга за руку и крепко сжал. Бригг проследил за его взглядом и увидел появляющиеся из-за деревьев тени. В следующую секунду снова закипел бой.
На этот раз партизаны, как и предвидел офицер-гуркха, атаковали поезд сразу с двух сторон. Выстрелы загремели и с фронта, и с тыла. В ту же секунду вспыхнул прожектор Синклера. Его луч скользнул по траве и выхватил из мрака коленчатые стволы бамбуков и желтые лица бегущих бандитов.
– Беглый огонь! – негромко приказал Уоллер, и Бригг удивленно посмотрел на него. Ему показалось – в этих словах было что-то наигранное, театральное. Но Уоллер, сосредоточенный и суровый, уже припал к своему коротенькому «стэну», направив ствол вверх по склону. Он бил короткими, яростными очередями, и Бригг, вдруг осознав, что ему снова угрожает опасность, взялся за винтовку, все еще потрясенный спокойствием и властной уверенностью пехотинца, который только что признавался, как ему страшно.
Но времени на раздумья не оставалось – бандиты рвались к искалеченному поезду. Встречный огонь заставил многих залечь; многие были убиты и, падая, ударялись о землю с тупым каменным стуком, но банда, как видно, была очень большой, и пулеметы тарахтели не переставая, посылая пулю за пулей вслед лучу курсового прожектора.
Синклер стоял за установкой и со спокойствием автомата поворачивал прожектор то вправо, то влево, бросая луч то дальше, то ближе, то вдоль холмов, то по обеим сторонам поезда. Когда сноп света скользнул по крышам вагонов и упал на поляну перед людьми Уоллера, Бригг впервые разглядел, как много здесь бандитов. Заметив приближающийся луч, они падали в траву и снова вскакивали на ноги, когда он уходил дальше, но Синклер коварно возвращал прожектор назад, выхватывая из темноты застывшие в нелепых позах фигуры и слепя противника.
– Господи, – ахнул Бригг. – Да их тут, как на стадионе!
Он снова начал стрелять, торопливо перезаряжая винтовку, когда в магазине кончались патроны. Краем глаза он видел, как летчик, лежавший последним в цепи, вдруг дернулся и привстал, а потом повалился лицом вниз, точно куль с тряпьем.
Но они сумели отбить атаку. И гуркхи, отстреливавшиеся с другой стороны поезда, тоже. Бандиты отступили под деревья, и бой сразу затих.
– Как ты думаешь, скольких мы убили? – спросил Бригг Уоллера. Он внутренне ликовал от того, что остался жив и даже застрелил еще нескольких врагов.
– Пойди посчитай, – огрызнулся Уоллер, впрочем, без всякой враждебности. – Кто его знает?… Одно ясно – через пару минут они снова полезут. Им нужно поскорее с нами покончить.
– Может быть, они не полезут, – с надеждой сказал Бригг, испуганный уверенностью Уоллера.
Тот не отвечал минуты две, потом негромко сказал:
– Вот они. – И громче: – Приготовиться! Огонь!!!
На этот раз атаку ничто не могло остановить. Сильный шквальный огонь вывел из строя прожектор, и он, странно похожий на игрушечный барабан, отлетел прямо в руки Синклеру. Смертельно раненый пулеметчик упал на пулеметы и стал медленно сползать по ним, как пьяница по столбу. Услышав, что пулемет замолчал, один из гуркхов, засевших под бронированным вагоном, с обезьяньей ловкостью вскочил на его высокий борт и стал карабкаться вверх, но партизаны тоже не зевали. Они застрелили его, когда гуркха был на самом верху, и он, перегнувшись пополам, свалился вниз. Следующие две пули попали Синклеру в живот, выбросив его из броневаго-на в ров возле полотна.
Ничего этого Бригг не видел – он был в ужасе. Бандиты атаковали с такой яростью, что казалось, они вот-вот сметут немногочисленных защитников поезда. Пока был жив Уоллер, Бригг еще как-то держался и даже стрелял навскидку по бегущим от леса фигурам, но внезапно маленький пехотинец удивленно вздрогнул, уронил голову на свой горячий «стэн», а потом откатился в сторону.
И тогда Бригг не выдержал. Вскочив с насыпи, он стремглав побежал вдоль рва, волоча ногу, словно клоун на манеже. Спотыкаясь о трупы и брошенное оружие, он скользил по грязи, вскакивал и бежал дальше, громко крича и обращаясь не то к своим, не то к врагам:
– Я за помощью! Я пошел за помощью!!!
Бандиты уже почти овладели поездом; только в одном из вагонов все еще отстреливались несколько гуркхов. Выстрелы звучали теперь значительно реже, в темноте раздавались только хриплые стоны, всхлипывания и тупые удары падающих тел. От этих звуков и бежал Бригг, бежал почти с детской непосредственностью, бежал, не помня себя от ужаса, прямо к деревьям, из-за которых и появились партизаны, атаковавшие поезд с тыла. Он спешил за помощью. Куда – этого Бригг не знал, но бежал и бежал…
Синклер пришел в себя и пошевелился. Он лежал на самом дне рва в грязной луже, которая понемногу пополнялась его собственной кровью. Стрельба почти прекратилась, и Синклер слышал голоса, быстрые шаги и чей-то плач.
Плач раздавался совсем близко, и Синклер, приподнявшись на локте, с трудом сел, хотя ему было очень больно.
Поезд горел, и в отблесках пожара Синклер рассмотрел в двадцати ярдах от своей канавы плачущую малайку. Это была девочка-подросток, пухленькая, как месячный щенок. Перед ней стоял один из бандитов. Одной рукой он небрежно держал автомат, а другой расстегивал на девочке платье. Та стояла неподвижно, словно парализованная страхом, и только всхлипывала, пока бандит срывал с нее одежду.
Пока Синклер смотрел, китаец успел распустить ремень на брюках. Девичье тело отражало свет пожара, на шее и полных грудях плясали оранжево-красные блики. Малайка закрыла лицо руками, но по-прежнему была не в силах двинуться с места. Бандит расстегнул последнюю пуговицу на ширинке и несильно толкнул ее на землю свободной рукой.
Во рву рядом с Синклером оказался еще один труп. Возле его головы тускло и холодно поблескивал «стэн».
«Грязные маленькие кобели на сворке, – подумал Синклер. – У каждого свои, но у всех одинаковые».
Он подобрал автомат, уложил его на край канавы и тщательно прицелился, морщась от жгучей боли и чувствуя, что кровь из ран пошла сильнее. Нажимая на спусковой крючок он слегка повел стволом, стараясь послать пули по широкой дуге.
Эффект был поразительным. Длинная очередь перерезала бандита пополам, и он рухнул со вспоротым животом точь-в-точь, как один из тех мешков с сеном, которые они в Пенглине использовали для обучению штыковому бою.
Синклер медленно сполз на дно канавы. Мысли его оставались логичными и ясными, как прежде, хотя он очень хорошо чувствовал застрявшие в животе пули. Невольно Синклер вспомнил бородатую шутку о том, что свинец, к сожалению, не переваривается. Потом ему в голову пришла мысль о молитве или о том, чтобы пропеть один из гимнов, которые они исполняли в детском церковном хоре, но, откровенно говоря, он так давно обращался к Богу в последний раз, что ему показалось неудобным беспокоить Его теперь.
В конце концов Синклер устроился поудобнее, и стал думать о мистере и миссис Бут из Ройял Оук, и о том, как дрожит платформа, когда мимо несется Пэддингтонский экспресс. Потом он мысленно перечислил названия всех локомотивов класса «Битва за Англию» и порадовался, что не пропустил ни одного. Вспомнилось ему и место у насыпи, откуда начинался подъем на Рагби – холодные лунные ночи и мощные паровозы, карабкающиеся в гору по сверкающим рельсам. Как досадно, черт!…
Внезапно Синклер услышал шипение пара и паровозный свисток, пробившийся сквозь дымку воспоминаний, и пришел в себя. Это был настоящий свисток, а не бред умирающего. Он напряг слух, и свисток повторился – уже гораздо ближе; следом донеслись громкие крики. Тогда Синклер с трудом поднял к глазам руку и взглянул на часы со светящимся циферблатом.
– Ага, – удовлетворенно шепнул он. – Вот и полуночный из Куала-Лумпура…
Часы показывали пять двадцать девять. В пять тридцать Синклер был мертв.
Бригг бежал по джунглям в одних носках, которые изорвались и намокли от воды и крови – чужой и его собственной, сочившейся из многочисленных порезов на ногах. Задыхаясь, он ломился через густой подлесок и налетал на толстые стволы всякий раз, когда оглядывался назад, чтобы проверить, не преследует ли его кто. За каждым деревом ему мерещились партизаны, а позади он видел зарево горящего поезда, слышал редкие выстрелы и продолжал мчаться во всю прыть уверяя себя, что должен привести подмогу.
Через несколько ярдов путь ему преградила небольшая речушка с обрывистыми топкими берегами, и Бригг неловко прыгнул в воду ногами вперед. Ему казалось, что узкая река должна быть мелкой, но он ошибся. Речка оказалась очень глубокой, и Бригг с головой ушел в заросшую тиной вонючую воду, которая еле-еле текла.
Выпустив тяжелую винтовку, которую он, сам того не сознавая, продолжал сжимать в руках, Бригг отчаянно забарахтался и, – облепленный длинными космами тины, словно водяной, – пробкой выскочил на поверхность. Река оказалась слишком узкой, чтобы плыть, и слишком глубокой, чтобы идти вброд.
Отплевываясь и отфыркиваясь изо всех сил, Бригг совершил несколько судорожных рывков и выбросился грудью на противоположный берег, но выкарабкаться из воды ему никак не удавалось, хотя он извивался всем телом и хватался руками за какие-то скользкие корни. Несколько раз он срывался, но наконец ему удалось зацепиться за какую-то кочку и подтянуться. Бежать дальше было нельзя, и Бригг пошел по болоту, утопая по колено в грязи и шарахаясь от мирных обитателей трясины, разбегавшихся во все стороны при каждом его шаге.
Когда болото кончилось, Бригг снова обернулся. Оттуда, откуда он пришел, не доносилось ни звука, а проглядывающее между деревьями небо приобрело красивый и одновременно жуткий розоватый оттенок. Бригг снова пустился бежать.
Вскоре джунгли поредели, а земля под ногами стала тверже. Наконец Бригг пересек поросшую травой крошечную полянку и снова очутился на полотне железной дороги. Рельсы здесь круто изгибались, и Бригг решил, что пробежал порядочное расстояние, поскольку больше не видел зарева и не слышал стрельбы. Повернувшись спиной в ту сторону, где, как ему казалось, находился попавший в засаду поезд, Бригг зашагал по шпалам. При мысли о друзьях его замутило.
Так он шел, наверное, целых двадцать минут, когда впереди сверкнули яркие огни приближающегося локомотива.
Сойдя с рельс, Бригг замахал руками словно путевой обходчик и закричал сорванным голосом, который показался ему незнакомым и чужим. Его длинная нескладная фигура попала в прямой, как копье, луч прожектора, и вспомогательный поезд, который шел впереди экспресса из Куала-Лумпура, начал притормаживать. Скорость его была не велика, и, поравнявшись с Бриггом, локомотив остановился. Экспресс, следовавший за ним в двух минутах, получил по радио сигнал и тоже стал замедлять ход, тяжело вздыхая пневматическими тормозами. Один из солдат, ехавший на вспомогательном поезде, соскочил с подножки и повел Бригга к начальнику эшелона.
Солдаты сингапурского гарнизона, ехавшие в отпуск в Пинанг, повскакали с коек как только услышали снаружи крики и голоса, и теперь смотрели, как Бригг поднимается по ступенькам и идет по коридору. Они были возбуждены и напуганы, словно школьники, и Бригг казался им настоящим ветераном.
В поезде было полным-полно солдат, а начальник эшелона носил звание майора инженерной службы. Бригг рассказал ему о засаде, и майор пришел в такое волнение, что выхватил револьвер и принялся с треском, по-ковбойски, накручивать барабан. При этом он так громко кричал, что в купе спешно прибежали еще три офицера – двое в пижамах, а один в трусах и жилете – и три сержанта. Одним из сержантов оказался Дрисколл.
Уже потом, много лет спустя, когда Бригг вспоминал эту страшную ночь (а он проделывал это довольно часто), он по косточкам разбирал каждый эпизод и каждую свою мысль, и в памяти его сами собой возникали длинный состав и вспомогательный поезд, вылетающие из-за поворота и мчащиеся к месту засады.
Разбитый экспресс, обезглавленный, выпотрошенный впереди и пылающий в середине, все еще укрывал в хвостовых вагонах уцелевших пассажиров и немногочисленных оставшихся в живых британцев. Бандитов нигде не было видно. Как только состав замедлил ход, около сотни вооруженных солдат соскочили с подножек и бросились вперед, и только могучий голос Дрисколл а помешал им скосить огнем пассажиров, которые радостно спешили им навстречу и которых они приняли за партизан. Впрочем, это было вполне понятно – никто из англичан еще ни разу не видел бандитов.
Таскер и Лонтри сидели у дверей вагонного туалета и курили, по очереди затягиваясь одной сигаретой. Лица их почернели от копоти, глаза покраснели и воспалились, форма обгорела, а винтовки только-только начинали остывать. Страх и возбуждение битвы уже покинули их, оставив после себя только смертельную усталость, от которой тряслись руки и колени, и, передавая друг другу окурок, Таскер и Лонтри вынуждены были прилагать значительные усилия, чтобы унять дрожь в пальцах. Даже завидев Бригга, они не смогли сказать ему ни слова.
Таскер молча взял Бригга за запястье, потянул вниз, и тот опустился на корточки. Лонтри приветственно махнул рукой, но так, словно Бригг был, по меньшей мере, в сотне ярдов, а не сидел прямо напротив них. Бригг протянул вперед обе руки, положил им на плечи, потом потрепал друзей за уши и с нежностью прижал их головы к груди.
– Значит, ты меня еще любишь? – сипло прошептал Таскер и ухмыльнулся, сверкнув белыми зубами на черном, как у трубочиста, лице.
Мимо прошел стюард с пивом. Двое пенглинцев взяли по бутылочке, а Бригг отказался. Вскарабкавшись на ноги, он отправился в конец поезда, чтобы взглянуть на Синклера.
Двое рядовых медицинской службы как раз поднимали его тело из рва, и Бригг сперва побежал, но потом остановился и прошел последние несколько шагов совсем медленно. На краю канавы он подхватил тело товарища под мышки, а один из санитаров поддержал его безвольно запрокинувшуюся голову. Втроем они уложили Синклера на обожженную траву, и Бригг опустился на колени, со слезами на глазах рассматривая две раны – в груди и животе – и бледное, бескровное, но все еще сохранявшее спокойное и доброжелательное выражение лицо друга. Санитары отошли в сторону.
На протяжении всей последующей жизни Бригг часто не мог заснуть, восстанавливая в памяти события этой ночи – с самого первого выстрела и до того момента, когда он увидел мертвого Синклера в грязной канаве. Снова и снова он так и этак тасовал и пытался сложить вместе разные эпизоды, чтобы общая картина выглядела более или менее пристойно, но так и не сумел этого сделать.
Погиб Синклер, погиб Уоллер, который с самого начала был испытанным бойцом, и даже Таскер и Лонтри в конце концов стали настоящими солдатами. А что сделал он? Он бежал. Но ведь бежал не просто так, а за помощью…
– Да, да, это так! – беззвучно кричал Бригг в темноту. – Ведь это я привел тот поезд!…
Филиппа решила, что сегодня Дрисколл уже не приедет. Он обещал, что будет рядом, когда она проснется, но его не было. На глянцевой воде бассейна сверкало утреннее солнце, качались на стене тени ветвей, бесшумно скользили по дворику слуги-китайцы с легкими метелочками в руках. Филиппа долго стояла у дверей в ночной рубашке. Потом она поняла, что он не придет, и вернулась в дом.
Она переехала в Пинанг только потому, что Дрисколл получил назначение в стрелковую школу в Баттерворте, от которого можно было легко и быстро добраться до острова на пароме. Новые обязанности сержанта состояли в том, чтобы обучать малайских полицейских стрельбе из револьвера Кольта с правой и с левой руки, а после занятий он мог приезжать к ней каждую ночь.
В полдень по радио передали сообщение о попавшем в засаду экспрессе, но Филиппа не беспокоилась. Она легла пораньше и перечитала письма Дрисколла.
На следующий день Филиппа снова вышла к дверям, когда солнце только что встало, и вдруг замерла, прислонившись к деревянному косяку. На бортике бассейна стояли пузатые кожаные чемоданы Дрисколла и кучей валялась его одежда.
– Сержант… – чуть слышно прошептала Филиппа, обращаясь к самой себе.
Дрисколл размашистым кролем плавал в бассейне от бортика к бортику и громко хохотал.
13
В последний день в Пен-глине все демобилизованные были готовы еще за полчаса до прибытия грузовика, который должен был отвезти их в порт. Бригг, Таскер, Лонтри, Грейви Браунинг и Сэнди Джекобс возвращались домой, полностью отслужив свой срок. С ними не было только Синклера. И еще не было Сидни Вильерса, который решил перейти на сверхсрочную службу, потому что кадровому солдату Пэтси Фостеру оставался год до истечения контракта.
– Но когда контракт Пэтси закончится, тебе, Сидни, придется служить еще два года, – не преминул заметить Лонтри.
– Тогда я подпишусь еще на один срок, – вмешался верный Пэтси.
– Но ведь это еще три года!
– Совершенно верно.
– А Сидни останется только два.
– Тогда я заключу новый контракт, – решительно пообещал Сидни.
– Но между вами всегда будет сохраняться эта разница в один-два года, – заявил Лонтри.
– Будем подписывать новые и новые контракты, – решил Сидни.
– Вот что значит любовь… – Лонтри пожал плечами и отошел.
Весь гарнизон выстроился на плацу, и в казарме было пусто. Несколько новобранцев последнего призыва, недавно прибывших в Пенглин, унесли к себе шкафчики для одежды, некогда принадлежавшие отбывающим, потому что это были не новые, металлические, а деревянные шкафчики старого образца, к которым было очень удобно прикреплять дембельские календарики. Осиротевшие койки стояли, обнажив провисшие пружинные сетки; аккуратно свернутые матрасы, одеяла и москитьеры были в последний раз сложены в изголовье, а на полу выстроились вещмешки и чемоданы – все в хвастливых наклейках с именами и званиями владельцев, и с надписями большими белыми буквами «Малайя – Соединенное Королевство». Последние были сделаны исключительно для того, чтобы уже в Англии попутчики в поездах и прохожие на улицах смогли прочесть эти надписи и узнать, где побывали эти бравые ребята.
Чувствуя, что им больше нечего делать в этой большой комнате, в которой каждый звук, слов-
но в огромной пещере, эхом отражался от стен, отбывающие вышли на балкон. Там, ощущая странное одиночество и печаль, они встали у перил, глядя на белый от солнца плац с зелеными шеренгами отделений и взводов.
Со стороны строй солдат выглядел довольно неплохо, даже внушительно. Шеренги были относительно ровными, так как большинство хромых и горбатых давно отправились домой. Уилфрид Бромли Пикеринг вышел в отставку месяц назад и вернулся в свой домик на вершине холма в окрестностях Бэйсингстока, а вместо него в Пенглин прибыл новый полковник – невысокий офицер с топорщащимися усами, который расхаживал, заложив руки за спину, и хрипло грозился сделать всех похожими на настоящих солдат. Никто больше не спал в карауле, а Любезноу получил нашивки старшего сержанта. Пока далеко на севере Дрисколл учил малайцев стрелять с левой руки, в Сингапуре высаживались с транспортных судов новые и новые бледные новобранцы, и Любезноу развернулся во всю.
Он принимал парад, стоя вместе с полковником и другими офицерами на дальнем краю плаца. Громкие, как взрывы, команды новоиспеченного старшего сержанта проносились над головами марширующих солдат, точно пушечные ядра, и отделение за отделением, сомкнув строй, выдвигалось к главным воротам. Теперь уже никто не бегал в офисы через деревянный мостик; чтобы попасть к своим рабочим местам личный состав собирался на плацу и строем шагал по дороге через деревню. Даже мороженщику с его стратегическим товаром было запрещено появляться на территории военного объекта, и он перебрался в китайский поселок.
Последний солдат мелькнул в пыли перед воротами, и пятеро отъезжающих еще некоторое время смотрели на опустевший плац, омытый жарким тропическим солнцем. Высокие пальмы над казармами неподвижно застыли в знойном мареве, из травы и из крон цветущих кустарников доносилось деловитое гудение насекомых, поглощенных своими утренними хлопотами. Дневальный вышел на спортивную площадку и принялся латать дыру в сетке хоккейных ворот. На бетонном плацу чесались и выкусывали блох две желтых дворняги.
Так и не обменявшись ни словом, пятеро пенглинцев ушли с балкона. Снаружи раздалось урчание прибывшего грузовика, и они, подхватив чемоданы и вещмешки, поволокли их по лестнице вниз, чтобы поскорее погрузить в кузов. Потом они забрались в грузовик сами, и Фенвик, уши которого в последнее время перестали болеть, но который продолжал ежедневно ходить в госпиталь, чтобы лечить плечо и крутить любовь с сиделкой, печально помахал им вслед. Фенвик тоже
должен был отправиться с ними, но днем раньше он подписал трехлетний контракт.
Никто так и не проронил ни звука. Все пятеро смотрели на средний балкон на втором этаже казармы и молчали до тех пор, пока грузовик не добрался до развилки и не свернул на дорогу, пролегавшую мимо бывшего коттеджа Филиппы и прохладных контор, где над толстыми гроссбухами было пролито много пота и чернил. У входа в главный офис незнакомый солдат прикреплял к дверям объявление о футбольном матче.
Потом грузовик покатился под гору.
Когда он проезжал мимо армейской прачечной, Бригг поднял голову и увидел старика-китайца, который старательно гладил белье, с трудом ворочая тяжелый каток на самом солнцепеке.
– Фак ю! – оскорбительно и громко заорал Бригг.
Гладильщик поднял голову и улыбнулся, сверкнув дюжиной золотых зубов. Смеясь, солдаты замахали ему руками, показывая древний знак победы – растопыренные буквой «V» пальцы.
Не переставая улыбаться, старик вернул оскорбление, выставив вслед удаляющемуся грузовику сморщенную руку с двумя коротенькими обрубками вместо среднего и указательного пальцев.
– Но когда контракт Пэтси закончится, тебе, Сидни, придется служить еще два года, – не преминул заметить Лонтри.
– Тогда я подпишусь еще на один срок, – вмешался верный Пэтси.
– Но ведь это еще три года!
– Совершенно верно.
– А Сидни останется только два.
– Тогда я заключу новый контракт, – решительно пообещал Сидни.
– Но между вами всегда будет сохраняться эта разница в один-два года, – заявил Лонтри.
– Будем подписывать новые и новые контракты, – решил Сидни.
– Вот что значит любовь… – Лонтри пожал плечами и отошел.
Весь гарнизон выстроился на плацу, и в казарме было пусто. Несколько новобранцев последнего призыва, недавно прибывших в Пенглин, унесли к себе шкафчики для одежды, некогда принадлежавшие отбывающим, потому что это были не новые, металлические, а деревянные шкафчики старого образца, к которым было очень удобно прикреплять дембельские календарики. Осиротевшие койки стояли, обнажив провисшие пружинные сетки; аккуратно свернутые матрасы, одеяла и москитьеры были в последний раз сложены в изголовье, а на полу выстроились вещмешки и чемоданы – все в хвастливых наклейках с именами и званиями владельцев, и с надписями большими белыми буквами «Малайя – Соединенное Королевство». Последние были сделаны исключительно для того, чтобы уже в Англии попутчики в поездах и прохожие на улицах смогли прочесть эти надписи и узнать, где побывали эти бравые ребята.
Чувствуя, что им больше нечего делать в этой большой комнате, в которой каждый звук, слов-
но в огромной пещере, эхом отражался от стен, отбывающие вышли на балкон. Там, ощущая странное одиночество и печаль, они встали у перил, глядя на белый от солнца плац с зелеными шеренгами отделений и взводов.
Со стороны строй солдат выглядел довольно неплохо, даже внушительно. Шеренги были относительно ровными, так как большинство хромых и горбатых давно отправились домой. Уилфрид Бромли Пикеринг вышел в отставку месяц назад и вернулся в свой домик на вершине холма в окрестностях Бэйсингстока, а вместо него в Пенглин прибыл новый полковник – невысокий офицер с топорщащимися усами, который расхаживал, заложив руки за спину, и хрипло грозился сделать всех похожими на настоящих солдат. Никто больше не спал в карауле, а Любезноу получил нашивки старшего сержанта. Пока далеко на севере Дрисколл учил малайцев стрелять с левой руки, в Сингапуре высаживались с транспортных судов новые и новые бледные новобранцы, и Любезноу развернулся во всю.
Он принимал парад, стоя вместе с полковником и другими офицерами на дальнем краю плаца. Громкие, как взрывы, команды новоиспеченного старшего сержанта проносились над головами марширующих солдат, точно пушечные ядра, и отделение за отделением, сомкнув строй, выдвигалось к главным воротам. Теперь уже никто не бегал в офисы через деревянный мостик; чтобы попасть к своим рабочим местам личный состав собирался на плацу и строем шагал по дороге через деревню. Даже мороженщику с его стратегическим товаром было запрещено появляться на территории военного объекта, и он перебрался в китайский поселок.
Последний солдат мелькнул в пыли перед воротами, и пятеро отъезжающих еще некоторое время смотрели на опустевший плац, омытый жарким тропическим солнцем. Высокие пальмы над казармами неподвижно застыли в знойном мареве, из травы и из крон цветущих кустарников доносилось деловитое гудение насекомых, поглощенных своими утренними хлопотами. Дневальный вышел на спортивную площадку и принялся латать дыру в сетке хоккейных ворот. На бетонном плацу чесались и выкусывали блох две желтых дворняги.
Так и не обменявшись ни словом, пятеро пенглинцев ушли с балкона. Снаружи раздалось урчание прибывшего грузовика, и они, подхватив чемоданы и вещмешки, поволокли их по лестнице вниз, чтобы поскорее погрузить в кузов. Потом они забрались в грузовик сами, и Фенвик, уши которого в последнее время перестали болеть, но который продолжал ежедневно ходить в госпиталь, чтобы лечить плечо и крутить любовь с сиделкой, печально помахал им вслед. Фенвик тоже
должен был отправиться с ними, но днем раньше он подписал трехлетний контракт.
Никто так и не проронил ни звука. Все пятеро смотрели на средний балкон на втором этаже казармы и молчали до тех пор, пока грузовик не добрался до развилки и не свернул на дорогу, пролегавшую мимо бывшего коттеджа Филиппы и прохладных контор, где над толстыми гроссбухами было пролито много пота и чернил. У входа в главный офис незнакомый солдат прикреплял к дверям объявление о футбольном матче.
Потом грузовик покатился под гору.
Когда он проезжал мимо армейской прачечной, Бригг поднял голову и увидел старика-китайца, который старательно гладил белье, с трудом ворочая тяжелый каток на самом солнцепеке.
– Фак ю! – оскорбительно и громко заорал Бригг.
Гладильщик поднял голову и улыбнулся, сверкнув дюжиной золотых зубов. Смеясь, солдаты замахали ему руками, показывая древний знак победы – растопыренные буквой «V» пальцы.
Не переставая улыбаться, старик вернул оскорбление, выставив вслед удаляющемуся грузовику сморщенную руку с двумя коротенькими обрубками вместо среднего и указательного пальцев.