Томас Мелоди. Ангел в моей постели

   – Можно подумать, что ты тренируешься каждый день, – сказал Дэвид, протягивая ей палку. Она схватила ее и ринулась в наступление.
   Он, как будто ожидавший нападения, наклонился и неожиданно оказался позади нее. Быстрым движением, не входившим в хореографию «каты», он поднял палку над ее головой и прижал Викторию к своей груди.
   – Это нечестно, Дэвид. – Вдыхая его запах, она чувствовала, как бьется его сердце. – Ты импровизируешь. – Ее губы касались его небритой щеки.
   – Ты тоже, любовь моя.
   Виктории захотелось остаться в его объятиях.
   – Как ты мог тренироваться все эти годы, если был священником?
   Он отпустил ее, и она попыталась снова его ударить. Но удар пришелся на его палку.
   – В Дублине есть места, которые могут соперничать с улицами Калькутты, Шанхая и даже Бостона.
   – Ты побывал там?
   – Да.
   Он снова обошел вокруг нее и встал за ее спиной. Тело Дэвида было теплым и соблазнительным, ее ягодицы прижимались к его паху.
   – А теперь скажи мне нечто такое, чего никто о тебе не знает, – сказал он, дыша ей в волосы.
   – Мой любимый цвет – цвет лаванды.
   Его губы коснулись ее уха.
   – Я это знал.
   Боже милостивый! Его близость вводила ее в искушение, и она взывала к высшим силам, как будто они могли спасти ее от нее самой.
   – Я тебе этого не говорила.
   – Может быть. Но достаточно взглянуть на твою комнату.
   Она почувствовала, как он коварно позволил ей оттолкнуть его на шаг назад.
   – А у тебя какой любимый цвет? – Она вырвалась из его объятий и уперлась палкой ему в грудь, продолжая уводить его назад. – Черный?
   Его зубы сверкнули в луче солнечного света.
   – Угадай, если умеешь читать мои мысли.
   Она не умела читать его мысли, и в этом заключалась ее беда, но складки его шелковых алых штанов выдавали его возбуждение.
   – Может быть, я не умею читать твои мысли, но твое тело – открытая книга, любовь моя.
   Она подвела его к циновке, которую он оставил накануне после занятий с Натаниелом, и его нога запуталась в бахроме. Он бы не упал, если бы она не воспользовалась случаем и не толкнула его в спину, подставив палку под другую ногу. Она подумала, что он мог ушибиться, однако мгновенно села верхом на его бедра и приставила палку к его горлу, как это делали римские гладиаторы.
   – Я победила, Донелли. – Тяжело дыша, она торжествующе улыбнулась. – Сдавайся или отвечай за последствия.
   – Последствия? – Он недобро усмехнулся.
   – Ты ушибся? – вспомнила она.
   – Да. – Он взялся за палку, которую она держала у его горла, и отвел ее в сторону. – Хоть бы посочувствовала мне.
   Сидя на нем верхом, чувствуя его возбуждение, она невольно поддалась грешному желанию. Она хотела успокоиться и глубоко вдохнуть и сделала отчаянную попытку сосредоточить мысли на папке, которую все еще держана в руках.
   – Ты просил сказать тебе что-нибудь, чего ты обо мне не знаешь. А если я скажу, ответишь на мои вопросы?
   Он мог почти без усилия сбросить ее с себя. Но не хотел.
   Дэвид отвел палку себе за голову, положил ее руки так, что она плотно легла на него, и их бедра оказались почти на одном уровне.
   – Око за око? – поднял он темную бровь.
   То, что он позволял Виктории обращаться с ним, как ей хотелось, придало ей уверенности.
   – Око за око. – Не выпуская из рук палки, она прижала его руки к циновке. – Победителю достаются трофеи. Я задаю первый вопрос.
   Его взгляд скользнул с ее губ на распахнувшуюся кофту, но она не собиралась, разыгрывая скромницу, утратить свое преимущество.
   – Что же ты хочешь узнать? – спросил он.
   Слабый запах мирры исходил от его горячего тела. Виктория встретила его взгляд, растущее в ней желание пугало ее.
   – Что произошло между тобой и Кинли, почему ты перестал доверять ему?
   – Мы никогда не были близки. В Пруссии Кинли лишил меня прикрытия, и это едва не стоило мне жизни, не говоря уже о том, что он поставил под угрозу задание, над которым мы работали почти год. В Калькутте я потерял одного из членов моей группы, когда Кинли раньше времени захлопнул ловушку для полковника Фаради. Из-за него я потерял тебя. Если бы он подождал...
   – Если бы он подождал, ничего бы не изменилось.
   – Все было бы по-другому. Я бы вывез тебя.
   Она покачала головой:
   – Стал бы предателем, чтобы спасти меня? Это на тебя не похоже.
   – Значит, я сам себя не знаю.
   Зато Виктория его знала. Дэвид всегда отличался местностью и чувством долга, чего нельзя было сказать о ней. Ее коса упала ему на плечо.
   – Ты влюблен в меня?
   – Сердце мужчины – его самое уязвимое место. Я был бы дураком, если бы влюбился в тебя. Не так ли?
   – Ты когда-нибудь нарушал свои клятвы?
   – Что, черт побери, за вопрос?
   – Око за око. – Она крепче сжала его запястья. – Нарушал?
   – Нет.
   – Даже когда думал, что я умерла? Его глаза сузились.
   – Но в этом случае я просто не мог тебе изменить.
   Виктория поняла по выражению его глаз, что после нее у него были женщины.
   Одним мощным рывком он перевернул ее на спину. Его глаза с нежностью скользнули по ее лицу.
   – Отчасти ты сама в этом виновата. Твоя предполагаемая кончина была более чем убедительна. Это случилось за два года до того, как я стал священником.
   – Слезь с меня.
   Дэвид выполнил ее просьбу. Виктория попыталась встать и взять свою бамбуковую палку и вдруг ощутила, что Дэвид в ярости.
   – Не прикидывайся оскорбленной, любимая, меня не проведешь.
   – Кто она?
   – Не помню. Какое это имеет значение? Я обычно старался похоронить воспоминания.
   Виктории не надо было оборачиваться, чтобы понять, что Дэвид вышел. Зал вдруг опустел. Она закрыла глаза и прислонилась к прохладному стеклу.
   Все девять лет, пока Дэвида не было, Виктория думала о нем. Она не сердилась на него за то, что он нашел утешение в объятиях другой женщины. Она сердилась на себя, считая, что не боролась за то, что имела и не хотела потерять.
   Спустя четверть часа Виктория нашла Дэвида в его спальне. Он лежал на кровати в черном шелковом халате, сцепив пальцы над головой. Виктория хотела постучать, но он заметил ее в дверях.
   – Получилось? – спросила она.
   Он сел и спустил ноги на пол. Лицо его было непроницаемым.
   – Тебе удалось похоронить воспоминания?
   – Нет, – тихо ответил он.
   – Почему?
   Дэвид не ответил. Наступило молчание. У Виктории болезненно сжалось сердце.
   – Ты на самом деле барон, это правда? У тебя замок в Шотландии, твоя сестра замужем за герцогом, и у тебя тринадцать племянников и племянниц? А Памела твоя любовница?
   – Нет.
   Слезы обожгли ей глаза. Упрекая себя за несдержанность, она через голову стянула с себя кожаный жилет. Ее сорочка намокла и прилипла к груди.
   – В тот последний день в Калькутте, когда мой отец узнал, что власти вот-вот арестуют нас, он отдал мне эту сережку и сказал, что любит меня. И если ты еще жив, он найдет тебя и заставит съесть собственное сердце за завтраком за то, что ты сделал со мной. – Она рассмеялась, зная, что отец лгал, поскольку узнал, кто такой Дэвид, раньше, чем она. – Я тогда думала, что ты спасешься, потому что у тебя нет сердца. И все-таки я боялась, что он тебя убьет. И нашла способ выдать его. После этого я остригла волосы, упаковала саквояж и первым же поездом с группой миссионеров покинула Калькутту.
   Она очень боялась отца, но еще больше боялась своего прошлого.
   – В глубине души я знала, что отец не любит меня. Я была вылитой матерью. И характеры очень похожи. Впечатлительная, порывистая, своевольная. Я старалась не замечать, что он чудовище, пока в моей жизни не появился ты. И я поняла, что такое красота. Когда твой партнер рассказал мне, кто ты, я хотела умереть. И если бы ты не пришел в тот момент, я могла бы это сделать. Но вместо этого направила пистолет на тебя. Если бы ты просто ушел, если бы не отступил тогда...
   – Тебя не должно было быть в доме, когда начался рейд. Но ты изменила распорядок дня. Тебя не было в консульстве...
   Виктория покачала головой, вспоминая кошмар, заставивший ее скрываться девять лет. Ее не было в консульстве, потому что она пошла к врачу.
   – Я поняла, что мне передалось все, что я ненавидела в моем отце. Я не хотела, чтобы мой ребенок страдал, если пойдет в меня. Но даже тогда, когда я решила выдать отца, мне по-детски хотелось верить, что он не всегда был изувером.
   Или в то, что она ничем не походила на него. Девять лет она делала все для Натаниела, чего бы никогда не сделал для нее отец.
   – Твой отец не любил тебя, потому что не знал, что такое любовь.
   Она склонила голову набок:
   – Ты это знаешь по собственному опыту?
   – Разве кто-нибудь из нас знал, что такое любовь? Тебе было восемнадцать, когда мы поженились. Несмотря на твой жизненный опыт, ты оказалась невинной.
   – И все было ложью?
   После долгого молчания он ответил:
   – Нет, Мэг.
   Сквозь слезы она не могла рассмотреть его лица. Он как-то незаметно оказался рядом с ней, и, когда она выпрямилась, перед ней были его глаза.
   – Ты просишь меня сделать первый шаг вместе с тобой, – сказала она. – Я его уже сделала десять лет назад. И ты подарил мне Натаниела.
   Некоторое время они молчали. Что-то происходило с ними, очень медленно, казалось, прошедшие годы рассыпались на горько-сладкие песчинки, падая к ее ногам. Ей стало трудно дышать.
   Зачем оправдываться, когда ей хочется его целовать? Хочется чувствовать прикосновения его рук к ее телу. И в сердце шевельнулась надежда.
   Он положил руку на косяк двери позади нее, и она растерянно на негр посмотрела.
   – Поцелуй меня, Виктория.
   Охваченная желанием, Виктория обвила его шею руками.
   Когда они отшатнулись друг от друга, в его глазах не было насмешливого огонька, не было ничего, что могло бы остановить все возраставшее напряжение. Дыхание обоих участилось. Виктория прижалась к Дэвиду и раскрыла губы для поцелуя. Его отросшая борода царапала ей кожу, он приподнял ее лицо и ответил таким глубоким, долгим поцелуем, что у нее закружилась голова.
   Потеряв власть над своим телом, Виктория не сознавала, насколько сильна ее страсть, и не заметила, как он повернул ключ в замке.
   – Я слишком податливая и мягкая, – прошептала Виктория, когда Дэвид прижался губами к ямочке на ее шее.
   Его жезл упирался ей в живот, и она слышала улыбку в его голосе, когда он сказал:
   – А вот я не мягкий. – Он снова овладел ее губами. – Если ты не остановишь меня, я уложу тебя в свою постель и сделаю то, что хочу.
   – Внизу нас хватятся, Дэвид.
   Их взгляды встретились.
   – Ну и пусть. Ты чего хочешь?
   Виктория опиралась спиной о дверь и чувствовала себя пойманной, но не дверь преграждала ей путь. Жар его рук, сжимавших ее запястья, и буря страсти, бушевавшая в его глазах.
   И все же слишком многое разделяло их, препятствовало их физической и эмоциональной близости. Они шли с разных концов длинной дороги, и до середины, где им предстояло встретиться, оставалось по тысяче миль. Но это расстояние уже не было таким длинным, каким казалось в это утро, когда Виктория проснулась. Она принадлежит ему. При мысли об этом сердце ее наполнилось ощущением радости и безграничного счастья.
   Они стали друг друга раздевать, и, когда остались в чем мать родила, Дэвид подхватил ее на руки и перенес на кровать.
   – Ты не боишься, что я причиню тебе боль? – спросил он едва слышно.
   Виктория понимала, что он опасается потревожить не только ее телесную рану, но и сердечную. Он просил ее верить в него, словно предчувствуя, что их обоих ждут испытания.
   Перевернув Викторию, он положил ее себе на бедра и продолжал говорить, перемежая слова поцелуями.
   Одной рукой поддерживая ее спину, он положил другую ей на грудь и взял в рот сосок другой груди. Он провел рукой по спине, ноге и бедру, приближаясь к ее горячему, влажному лону. Она опустила ресницы, затем выгнулась, ощущая его язык и влажные губы на груди.
   Виктория вся дрожала от нахлынувших эмоций.
   – Я тебе верю, – услышала она собственный голос.
   Он смотрел на роскошные волосы, обрамлявшие ее лицо, его взгляд проникал ей в душу.
   Приподнявшись на локте, Дэвид сказал:
   – Время лечит все.
   Для Виктории эти слова Дорогого стоили.
   У Дэвида тоже были шрамы. Она провела пальцем по шероховатой линии на его груди.
   Он прижал руку к влажному углублению между ее бедер и дразнил ее прикосновениями так, как умел делать только он один. Она закрыла глаза и чувствовала, как ее голова погружается в подушку. Ее сердце откликалось на его ласки. Она инстинктивно приподняла бедра, подстраиваясь под ритм его движений.
   – Люби меня, Дэвид, – прошептала она. И он понял, что любил ее всегда.
   Он жаждал искупления лишь для того, чтобы вернуться к началу, как будто изменить свою и ее жизнь было в его силах.
   Продолжая ласкать ее, он приподнялся над ней и раздвинул ей бедра. Прежде чем войти в нее, посмотрел ей в глаза и стал двигаться.
   – Не останавливайся.
   Но даже при желании Дэвид не смог бы этого сделать. Она двигалась в одном ритме с ним.
   Распущенные волосы рассыпались по плечам. Виктория следила за каждым его движением. Последний яростный толчок, и он излил в нее семя.
   Они вместе взлетели на вершину блаженства. Потом, усталые и умиротворенные, лежали в объятиях друг друга и не заметили, как уснули.
   А как только проснулись, снова предались страсти.

Глава 18

   Виктория медленно просыпалась, лениво потягиваясь па пуховой постели Дэвида. Это утро она провела в объятиях ангела. Глядя на пылинки, кружившиеся в луче солнца, падавшем на одеяло, Виктория улыбнулась. Шорох возле кровати заставил ее повернуть голову, и она увидела Бетани, сидевшую возле нее на стуле.
   Мойра убирала комнату, Девушка выпрямилась и, увидев, что Виктория наблюдает за ней, вздрогнула.
   – Прошу прощения, мэм.
   – Все хорошо, Мойра. – Виктория облокотилась на подушку.
   – Лорд Чедвик позавтракал час назад и уехал к сэру Генри, – сообщила Бетани. – Он взял с собой Натаниела. Сказал, чтобы я не будила тебя.
   Виктория чувствовала себя очень неловко.
   – Который час?
   – Четвертый час дня.
   Придерживая на груди одеяло, Виктория попыталась сесть.
   – Ох! – простонала она. Каждое движение причиняло боль.
   – Я приготовлю ванну, мэм, – предложила Мойра. – Где желаете, в вашей комнате или здесь?
   Завернувшись в одеяло, Виктория спустила ноги на пол.
   – В моей комнате, пожалуйста.
   Все, включая кота, вероятно, знали, что в три часа дня она находилась в спальне Дэвида. Нетрудно было догадаться , что она делала в его постели.
   – Я потрясена, – сказала Бетани, жестом указав на постель. – Ты взрослая женщина, Виктория. Не думала, что ты позволишь мужчине использовать тебя, как какую-нибудь содержанку. Да как ты могла увлечься им?
   Бетани направилась к двери, но Виктория ее остановила:
   – Останься!
   – Час назад доставили почту, – произнесла Бетани и показала конверт. – Я – единственная, кого не пригласили на новогодний вечер Тори Бирмингем. Скандальные слухи о твоих похождениях, вероятно, уже дошли до Лондона. Но то, что я не приглашена, меня нисколько не огорчает. Да и кто я такая, чтобы меня приглашали? Я даже не могу познакомиться с мужчиной, которому могла бы понравиться.
   – Как ты можешь так о себе думать, Бетани?
   – Не понимаю только, почему тебе все сходит с рук? Виктория! Тебя любят, оберегают. Ты не боишься забеременеть? Или надеешься, еще один ребенок спасет тебя от тюрьмы?
   Виктория побледнела.
   – Я все знаю. – Бетани вытерла рукавом глаза. – Ты мне не мачеха. Когда дедушка умрет, у меня никого не останется. Даже Натаниела. Он мне не брат.
   Виктория стояла, потрясенная.
   – Очень сожалею, Бетани.
   – Дед сказал, что ты воспользовалась именем отца, потому что кто-то тебя преследует. Может быть, он не единственный плохой человек здесь. Может быть, ты тоже такая.
   Ее слова, словно нож, вонзались в сердце Виктории. Бетани говорила чистую правду.
   В глазах девушки блестели слезы. Она шагнула к двери, но ее рука замерла на ручке. Она повернулась, на щеках вспыхнул румянец.
   – Я даже не знаю твоего настоящего имени, не знаю, что ты натворила.
   – Я была немного моложе, чем ты теперь, когда помогла отцу похитить часть национальных сокровищ, принадлежавших правительству, – тихо сказала Виктория. – Когда подозрения упали на моего отца и против него возбудили дело, лорда Чедвика послали схватить нас.
   Бетани немного успокоилась и смягчилась.
   – Но тебя за это могут повесить.
   – Разумеется. – Виктория, с трудом сдерживая волнение, подошла к девушке. – Я поступила плохо, Бетани, и не ищу оправданий. Но моя любовь к тебе всегда была искренней.
   – Видимо, мне придется остаться одинокой. Потому что я ни за что не соглашусь жить с Неллисом. Я его боюсь.
   Слова Бетани о Неллисе не шли у Виктории из головы. Она умылась, надела синее утреннее платье, обула полусапожки и попросила одного из лакеев проводить ее в коттедж, где надеялась найти Дэвида и Натаниела. Сэр Генри спал. Эсма во дворе кормила кур.
   – Лорд Чедвик куда-то увел Натаниела, мэм, – сказала Эсма. – Он послал моего Уильяма поговорить с мистером Гибсоном о каменщике.
   – Должно быть, он в церкви, там сносят стены. – Виктория огляделась. Снег растаял, но тучи над далеким проливом не предвещали скорого потепления.
   Дэвид сказал, что ее отец исчез полгода назад, в это же время Неллис заинтересовался Роуз-Брайером. Эта мысль не давала Виктории покоя. Так же, как и разговор с шерифом Стиллингзом несколько недель назад.
   – Бетани вернулась из большого дома? – спросила Виктория.
   – Она в конюшне. Дай ей волю, она жила бы там вместе с лошадьми. Вы прекрасно лечите людей. А она – животных. Жаль, сэр Генри не заметил ее талантов раньше.
   Виктория спрятала руки под накидку.
   – Я тоже не заметила. Бетани вместе с нами переживала обрушившиеся на нас беды.
   – Она хорошая девчушка, мэм. – Эсма накачала воды в ведро. – Но пока вы были заняты своими бедами, не заметили, что у нее возникли нежные чувства к молодому человеку, которого вы наняли.
   Виктория плотно сжала губы, с ужасом вспомнив собственное прошлое, лучшее доказательство того, что юная любовь и британские шпионы – опасное сочетание.
   – Мистер Рокуэлл?
   – Он нашел себе здесь замену. Я видела, как он работал в церкви, потом в большом доме, но сюда больше не заходил. – Эсма вытерла передником руки. – Он женат, мэм.
   Это открытие удивило Викторию. Йен Рокуэлл человек порядочный и вряд ли мог позволить себе увлечься совсем юной девушкой. Но тут Виктория вспомнила себя в семнадцать лет, когда чувствовала, что весь мир ополчился против нее, и остро ощущала одиночество.
   У Дэвида была сотня причин не заботиться о семье, появившейся в ее жизни, и не взваливать на себя ответственность за будущее Бетани. Но Виктория надеялась, что со временем эту проблему можно будет решить. Бетани должна знать, что не одинока и ее не отдадут Неллису.
   – Лорд Чедвик что-нибудь говорил сэру Генри о завещании?
   – Не знаю, может, и говорил, мэм.
   – И куда отправился лорд Чедвик, тоже не знаешь?
   – Нет, мэм.
   Возвращаясь в Роуз-Брайер, Виктория остановилась у сгоревшей церкви. Сопровождавший ее лакей поздоровался с людьми, работавшими внутри. Потирая ноющий бок, она посмотрела на крытый соломой домик мистера Дойла. Из трубы вился дымок. И вдруг обнаружила, что стоит у могилы его жены. Мистер Дойл прожил с женой сорок лет и тяжело пережил ее кончину. Виктория так и не смогла до конца понять, что такое смерть, кроме того, что она неизбежна. Она не верила в рай небесный, однако допускала существование ада. Виктория озябла и подняла капюшон. Ей казалось, что кто-то наблюдает за ней, хотя вокруг не было ни души.
   Никто не заметил ее на кладбище. К железным воротам была привязана лошадь Рокуэлла. Он стоял возле домика и разговаривал с каким-то мужчиной.
   Всю неделю она пыталась ускользнуть из-под надзора Дэвида и найти способ поговорить с Неллисом. И вот сама судьба послала ей лошадь.
   Склонив голову, она, как и обещала мистеру Дойлу, прочла молитву над могилой его жены. Затем с замиранием сердца подошла к воротам, села на лошадь и выехала с кладбища.
   – К вам посетительница, мистер Манро.
   Виктория вошла в библиотеку, и Неллис, просматривавший почту, поднял голову. Он сидел за роскошным письменным столом. Пара грифонов поддерживала по углам столешницу, на которой царил идеальный порядок.
   – Вряд ли она стала бы ждать в холле, – сказал дворецкий.
   Неллис поднялся из-за стола.
   – Какой приятный сюрприз! – небрежным тоном произнес он.
   – Надеюсь, я не помешала?
   – Подать чай, сэр? – осведомился дворецкий.
   – Почему бы нет? – махнул рукой Неллис. – Завари наш особый чай. Уверен, она такого не пробовала.
   Дворецкий вышел. Виктория чувствовала, как у нее ноет под ложечкой, но ничем не выдала своего волнения.
   – Сколько раз я имел честь встречаться с вами наедине в моем доме? – Он усмехнулся. – Насколько я помню, ни разу.
   – Грубость ни к чему, Неллис.
   – Я груб, лишь когда меня вынуждают. Но я раздражен. Точнее, был раздражен до вашего появления. – Он с любопытством посмотрел на нее. Его темные брюки, жилет и сюртук были тщательно подобраны. – Вы очень хорошо выглядите, Виктория.
   До этой минуты ей в голову не приходило, что его должность главного судьи делает ее теперешнее положение еще более рискованным. Виктория сняла накидку и, хотя он не предложил ей сесть, опустилась в кресло с низкой спинкой рядом со столом.
   – Вас не будут искать? – спросил Неллис.
   – Нет, – ответила Виктория. Неллис ухмыльнулся:
   – Что привело вас ко мне?
   – Хотела с вами поговорить, – ответила она. – Как говорится, зарыть топор войны между нашими семьями, учитывая, что вы родственник сэра Генри.
   – Я довожусь родственником сэру Генри уже сорок один год. А вы не имеете к нему никакого отношения. И все же претендуете на Роуз-Брайер.
   – Насколько я знаю, сэр Генри получил Роуз-Брайер в наследство от матери, которая доводилась вашему отцу мачехой, вы ее даже не знали.
   Лицо у него словно окаменело, и Виктория поняла, что попала в цель. Но она также понимала, что открыто выступать против него бесполезно.
   – А почему вам так хочется забрать эту землю?
   – Сентиментальность, Виктория.
   – Но вы никогда там не жили. Все должно быть честно и справедливо. – Сказав это, Виктория осознала, что выдала свое беспокойство, и заставила себя улыбнуться. – Если вы будете любезны, лорд Чедвик пригласит вас во время праздников на семейный ужин.
   – Да, интересный тип. Я и не знал, что у него такие связи. – Неллис взял со стола желтоватый лист бумаги. – Несколько дней назад это по ошибке доставили в мой городской дом. Раз уж вы здесь, передайте ему.
   Неллис бросил листок ей на колени. Виктория пробежала его глазами.
   «Подтверждаю. Три часа. Среда. Нью-Хейвен. Будь там. Рейвенспур».
   Телеграмма была адресована Дэвиду. Среда была сегодня. Дэвид ничего ей об этом не говорил.
   – По ошибке? Сомневаюсь.
   – Лорд Рейвенспур работает у министра иностранных дел в отделе лорда Уэра, – сказал Неллис, не обращая внимания на ее замечание. – Кажется, ваш кузен сделал себе имя в качестве эмиссара нашего правительства в самых разных местах своей службы. – Неллис помахал перед ее носом еще одной бумагой. – Может, объясните, зачем Чедвику встречаться с лордом Рейвенспуром? Довольно странно, не правда ли?
   У нее вспотели ладони. Она понятия не имела, зачем Дэвиду потребовалось устраивать эту тайную встречу.
   – Почему это вас интересует? Облокотившись на стол, он рассмеялся.
   – Хорошо зная его, вы, вероятно, понимаете, что Чедвик – мастер своего дела. Честно говоря, Виктория, – с сарказмом продолжал он, – вы понятия не имеете, что он за человек, иначе не пустили бы его в свою жизнь. Вам не кажется, что свою славу он заслужил, обмахивая веером зад королевы?
   Виктория не могла найти слов, чтобы опровергнуть грубое утверждение. Появилась служанка в белом переднике поверх черного платья и, не глядя на Неллиса, поставила поднос рядом с креслом Виктории.
   – Разве вам не интересно узнать правду о человеке, который, насколько я понимаю, пользуется вашей благосклонностью? – спросил Неллис, когда служанка вышла.
   – Я знаю, кто он, – сказала Виктория.
   – В таком случае вам должно быть известно, что четырнадцать лет назад Дэвид Донелли предотвратил готовившееся покушение на королевскую семью одним выстрелом в лоб преступника. Почти с шестисот ярдов. Таких стрелков раз два и обчелся не только в Англии, но и в мире. Он многих отправил на тот свет. Не верите? – Неллис вытащил еще пачку бумаг из стопки, которую держал в руках. – Он принадлежал к элитной группе, называвшей себя «Лига Кондора». Их посылали во все части света, они проникали в тайные организации, раскрывали заговоры, разоблачали самых страшных преступников.
   Виктория не верила, что Дэвид способен на убийство. Ни при каких обстоятельствах. Она видела, как он дрался с людьми Стиллингза. Он мог убить любого из них, но не убил. Он принял сан священника.
   – Десять лет назад, – продолжал Неллис, – за особые заслуги в Калькутте ему был пожалован пожизненный титул пэра. Остальные награды и перечисление его заслуг занимают два листа.