Томас Пенелопа. Отчаянная

   — Возможно, вы припомните, что мои руки тоже были сжаты руками соседей, — сказала я в свое оправдание.
   — Со стороны Фанни нет никакой гарантии надежности, — Продолжал он приводить свои обвинительные доводы. — Ваши собственные замечания доказывают, что вы это осознаете. Только Винни мог контролировать ваши действия. Но вы прекрасно знаете, что стоило вам только моргнуть ему, чтобы он сделал все так, как вы пожелаете.
   Я резко остановилась, заставив его сделать то же.
   — Я не подмигиваю никому из мужчин! — выразила я категоричный протест.
   — О, я припоминаю некоторую, так сказать, скромность вчера за завтраком, — неприятно-ехидным тоном произнес он. — Вы что, научились стесняться меньше чем за сорок восемь часов?
   — Как вы смеете? — возмутилась я. — Если бы вы не были ослеплены своим эгоизмом…
   — Но если бы я, как вы говорите, был ослеплен своим эгоизмом, я бы считал, что ваш интерес ко мне искренний, — ускользнул он. — А это была бы моя очень большая ошибка.
   — Вы имеете в виду интерес, которого нет и никогда не было, — поставила я его на место.
   — — Я предполагаю, что вы хотите использовать свои чары любым способом и в своих целях, — не уступал он. Разговор ушел далеко в сторону от того пути, которым мы намеревались пройти, и я посчитала нужным вернуться к теме исследования.
   — А скажите, пожалуйста, как я могла создать призрак вашей матери, — круто повернула я беседу. — Или вы считаете это галлюцинацией?
   Он нахмурился. Кажется, я нашла по крайней мере одно слабое место в его самолюбивой позиции. Приведенный мною довод никак не вписывался в предложенную им логическую цепь. Может быть, именно поэтому мое напоминание еще более разозлило его. Мистер Ллевелин иронически скривил губы.
   — Было темно, — привел он чистейшую отговорку. — Мне многое могло показаться. В том числе и призрак, о котором вы говорите. И громкость царапаний я мог преувеличить по крайней мере в два раза. Церковь обладает странной акустикой. Думаю, что на меньший эффект вы и не рассчитывали. Хотя вы глупо сделали, используя всевозможные трюки. После этого можно подозревать, что вы лично или кто-то из вашей команды смошенничал в церкви.
   — А что вы скажете в отношении скрипа досок, который сопровождал движение призрака вашей мачехи? — привела я еще один факт.
   — Это могло мне показаться, — ответил он.
   — Странная у вас логика, — не выдержала я. — Ваши личные впечатления вы считаете решающими. Если у вас нет впечатления, то вы считаете, что не было и события. Но что мешает вам выяснить впечатления других участников сеанса? На основании мнения по крайней мере большинства вы можете делать более обоснованный вывод. Но вы, не выяснив мнения других, сделали вывод, что все произошедшее в церкви — не что иное, как трюк и мошенничество. Это клеветническое обвинение.
   — Но вы единственная, кто знал мои планы.
   — Ну и что из этого следует? Если бы я и решила воспользоваться своим знанием, я же не волшебница, чтобы подготовить и показать чудеса. Более того, зачем мне делать вещи, которые противоречат моим внутренним убеждениям? Вы своими суждениями напомнили мне мудрость, которая гласит, что мошеннику не верится, что есть порядочные люди.
   Тут он настиг меня и схватил за плечи. Я поняла, что опоздала с отступлением. Крепко держа меня, чтобы я ни за что не выскользнула из его рук, он подошел ко мне вплотную. Я смотрела на резкую линию его губ и сказала себе, что закричу, если он попытается поцеловать меня во второй раз. Пусть даже это нанесет мне вред и уронит мое достоинство в глазах общества.
   Но, взглянув мистеру Ллевелину в глаза, поняла, что он был полон ярости, а не желания.
   — У вас две причины поступить так, как вы поступили, — произнес он сквозь зубы, так что его слова шипели мне в уши. — Снискать расположение миссис Мэдкрофт и погубить меня.
   — Погубить вас? Это безумие.
   — Вы не первая женщина. Уже была одна, которая пыталась навредить мне, когда обнаружила, что я не проявляю к ней интереса.
   — А, так вот почему вам не нравится женский пол. Какая же глупая должна быть та женщина! Если бы она лучше узнала ваш характер, она бы благословила судьбу за то, что не понравилась вам.
   — Я не советую вам смотреть на это так легко. Она дорого мне стоила. И я не хочу, чтобы моя жизнь оказалась полностью разрушена другой такой, как она.
   — А я что, по вашему мнению, разрушаю вашу жизнь?
   — Не притворяйтесь невинной со мной, мисс Кевери.
   — Вы имеете в виду мой выкрик «убийство»? Мне это слово ничего не говорит, а вы встревожились. Наверное, у вас есть основания для такой острой реакции. Неужели вы так заняты своей бесценной личностью, что вам безразлично, если ваша семья станет предметом сплетен? Вы не боитесь, что благодаря вашей небрежности и стремлению все прикрыть и замаскировать убийца из вашего дома может перейти в другой и отметить там свое присутствие? Что ж, вероятно, вам полезно пережить унижение. Оно, может быть, научит вас в будущем больше думать, о других.
   — Достаточно! Я даю вам шанс. Признайтесь, что это вы сделали в церкви все фокусы, и сегодня вечером покиньте мой дом. Или вы заставите меня расследовать все ваши секреты и разоблачить вас. После того, как я сделаю это, я вынужден буду арестовать всех вас.
   — Я не стану признаваться в преступлении, которого не совершала.
   Он грубо оттолкнул меня от себя.
   — Тогда я сделаю то, что следует сделать, — с угрозой произнес он. — Вы можете вернуться в гостиную, мисс Кевери. Но не ожидайте, что в Эбби Хаус вам будет хорошо. Вам будет здесь плохо!
   — Иного от вас, мистер Ллевелин, я и не ждала, — с улыбкой произнесла я, и с этой, как мне казалось, остроумной репликой гордой поступью вышла из его кабинета.

Глава 8

   В гостиную я вернулась с гулко бьющимся сердцем. Чувствовалось, что моего возвращения ждали. При моем появлении разговор резко прервался и наступило полное молчание. Все повернулись ко мне. Винни с усилием поднялся со стула и тяжелой походкой направился в мою сторону.
   — С тобой все в порядке, моя дорогая? — спросил он. — Мы все очень беспокоились.
   — Со мной ничего не случилось, — заверила я его. — Но, очевидно, никаких тайн сегодня мы не сможем объяснить, так как мистер Ллевелнн ошибочно переоценил мою осведомленность. Он считал, что я смогу ответить на вопросы, о которых у меня нет ни малейшего представления.
   — Конечно, смешно было предполагать такую осведомленность, — согласился Винив, одобрительно похлопав меня по спине.
   Его попытка выглядела слишком фамильярной, чтобы успокоить меня, но оказанная им поддержка все же помогла мне — она настроила меня на более юмористический лад. Взглянув на перекосившееся от раздражения лицо Эглантины и на ее стиснутые кулаки, я поняла, что мне следует проявить осторожность с выражением благодарности в адрес Винни. Я вздохнула про себя. Пребывание под крышей Ллевелинов напоминало прогулку по тропе, усыпанной острыми камнями: куда бы ни поставил ногу, везде шипы.
   Винни я поблагодарила со сдержанной вежливостью, которая, судя по его разочарованному лицу, не могла никого обидеть. Затем я вернулась к тому, что интересовало присутствовавших больше всего.
   — Обвинения мистера Ллевелина смешны, — согласилась я. — И, если бы он не пытался любой ценой получить доказательства, что сеансы — это мистификация» он и сам убедился бы в этом.
   — Не стоит думать, что для такого упорства у него нет причин, — заметил Винни. — Конечно, есть. Но полагаю, что он не стал их вам объяснять.
   — Я думаю, что этого вполне достаточно, Винни, — предупредила Урсула.
   Винни поднял свою большую голову и посмотрел на нее с упреком.
   — В этом никто не виноват, — сказал Винни рассудительно. — Никто, кроме него. Если он собирается без конца шпынять эту молодую леди, то, я думаю, она должна знать, за что ей такая честь.
   — Навряд ли вам стоит принимать такие решения, это дело касается только членов семьи, — указала Урсула Винни его место.
   — Хорошо, я член этой семьи, — неожиданно заговорила Фанни чистым голосом, который наполнил звоном всю комнату. — Если Эдмонд хочет оскорблять моих гостей, то он заслуживает того, чтобы пожинать плоды.
   — Ни слова больше, Фанни! — резко одернула ее сестра и посмотрела на нее тем темным, свирепым взглядом, с которым я недавно познакомилась в кабинете хозяина.
   Фанни вздернула голову, отчего ее локоны подскочили, и встала со стула. Скользящей походкой она прошла на середину комнаты, привлекая к себе внимание всех присутствующих.
   — Отец и Эдмонд были в ссоре, — объявила она, бросив дерзкий взгляд на сестру.
   Урсула чопорно сидела на стуле, делая вид, что все происходящее к ней не относится.
   — И папа угрожал лишить его наследства, — продолжала Фанни.
   — Чистые сплетни! — не удержалась Урсула от комментария. — Тебе было тогда только десять, едва ли ты можешь сообщить сейчас верные сведения.
   — Конечно, папа придерживался строгих взглядов в отношении места женщины в семье и не решился бы передать наследство в мамины руки, — безостановочно выпалила Фанни, не обращая внимания на реакцию Урсулы.
   — За эти строгие взгляды мы должны быть очень благодарны отцу, — успела вклиниться Урсула, едва Фанни замолкла, чтобы набрать воздух в легкие. — Ведь если бы имением распоряжалась ты, мы все стали бы нищими уже через год после смерти папы.
   Фанни высоко подняла подбородок, откинула назад плечи и победоносно улыбнулась.
   — Но это было, когда мама была еще жива и ждала ребенка, — произнесла она и остановилась, чтобы насладиться произведенным эффектом.
   Ее откровение имело успех. У половины слушателей перехватило дыхание. Хотя Винни, Эглантина и Урсула, судя по всему, догадывались, куда она клонит, все же и они не смогли скрыть своего замешательства.
   Лицо Фанни сияло. Но видимо, ей показалось мало того впечатления, которое она произвела.
   — Если бы родился мальчик, тогда, без всякого сомнения, Эдмонд был бы лишен наследства, — произнесла Фанни и посмотрела в глаза едва ли не каждому из присутствовавших.
   — Какое теперь это имеет значение? — не дав никому опомниться, требовательно спросила Урсула. — Никто не знал о ее беременности до вскрытия трупа.
   — Это было открыто заявлено мне, — упрямо держалась Фанни. — Но, возможно, она еще говорила об этом Эдмонду. Хотя мы знаем, по его словам, что она не говорила ему об этом.
   — Смешно! — не уступала Урсула. — Известно, что она с трудом терпела Эдмонда. Больше вероятности, что она сказала об этом тебе или папе. Но сейчас я хочу сказать совсем другое. Ты, Фанни, хуже, чем твоя мать. Для тебя все это ничто иное, как возможность изобразить сцену. Нельзя же играть на таких болезненных вещах.
   — Тем не менее, ты должна согласиться, что Эдмонду повезло в том, что мама умерла до рождения ребенка, — не уступала Фанни.
   За моей спиной послышался звук хлопка в ладони. Потом еще и еще один.
   Я повернулась. В дверях, которые соединяли две комнаты, стоял мистер Ллевелин и хлопал. Его фигура едва просматривалась при слабом освещении, и эта расплывчатость придавала ей некий магический характер. По выражению лица хозяина имения не трудно было догадаться, что он слышал большую часть разговора. По крайней мере, больше того, чем это всем хотелось бы. Он улыбнулся присутствующим улыбкой человека, которому все эти разговоры ужасно надоели.
   — Отлично, Фанни, — спокойно произнес мистер Ллевелин. — Достойный спектакль. А сейчас, если ты закончила, я думаю, тебе надо отпустить свою публику. Все выглядят решительно уставшими.
   — Господи, господи, — произнесла миссис Мэдкрофт, быстро-быстро обмахивая себя рукой. — Какая наглость! Его глаза пронзают меня ледяными иглами до самой глубины души.
   — Да, дурной характер у этого мистера Ллевелина, — согласился мистер Квомби. Но, чувствовалось, его занимали совсем другие мысли. Говоря с миссис Мэдкрофт, мистер. Квомби постоянно смотрел на меня.
   А я была слишком занята своими собственными мыслями, чтобы уделять внимание им обоим. Я думала о том, что хорошего сделали мы в Эбби Хаус? И что вообще сделали, ради чего стоило бы сюда приезжать? Нарушили покой семьи. Возможно, открыли убийство девятилетней давности. При этом у нас нет доказательств, что Лили Ллевелин была убита. Правда, с того самого момента в церкви, когда слово «убийство» слетело с моих губ, я стала уверена, что совершено именно убийство. Но это лишь мое мнение, не более того.
   — С тобой все в порядке? — спросила миссис Мэдкрофт. — Ты выглядишь сегодня какой-то чахлой.
   — Небольшая головная боль, — успокоила я ее» — Ничего больше, но…
   — Слушаю тебя, дорогая, — внимательно посмотрела на меня миссис Мэдкрофт.
   — О, миссис Мэдкрофт, — умоляюще сложила я руки на груди. — Вы, конечно, понимаете, что мы должны уехать отсюда. И как можно быстрее. Если миссис Ллевелин действительно была убита, то мы и наши собственные жизни подвергаем опасности.
   — Ну-ну, дорогая, — стала успокаивать меня миссис Мэдкрофт. — Тебе нечего бояться. Только я рискую своей жизнью, но я не позволю страху увести меня из этого дома. Это мой долг раскрыть убийцу.
   — Похвально, дорогая леди, похвально, — поддержал ее мистер Квомби. — Я, как всегда, восхищаюсь вашей твердостью духа.
   — Может быть, и похвально, но едва ли разумно, — размышляла я. — Этот случай для властей, а не для медиума.
   Признав факт убийства, мы начнем искать убийцу. По отдельным намекам миссис Мэдкрофт и мистера Квомби можно судить, что они подозревают мистера Ллевелина. Вернее сказать, они почти не сомневаются в этом. А как поступить мне? Я считаю, что мистер Ллевелин просто не мог убить. Он слишком строго соблюдает нравственные нормы своего круга людей. Убить мачеху — это святотатство, которое он ни за что не мог совершить.
   Но предположим самое невероятное и самое худшее, что убийца — мистер Ллевелин. Как он должен вести себя в ситуации, когда мы, как говорится, сели ему на хвост. Он должен стремиться избавиться от нас любой ценой. И поскольку мы не уезжаем из имения добровольно, несмотря на его жесткий нажим, то ему остается одно: совершить новое убийство. Теперь уже для того, чтобы спасти себя от виселицы.
   Однако миссис Мэдкрофт, выслушав меня, не разделила моих страхов.
   — Пустые опасения, — оценила она мои размышления. Затем неожиданно для меня восторженно вздохнула и велела Чайтре поставить стульчик ей под ноги. Служанка быстро и безмолвно выполнила требование хозяйки. Удобно поставив ноги, миссис Мэдкрофт наклонилась к мистеру Квомби, сидевшему на диване рядом с ней.
   — Расскажи мне еще раз, как все это произошло, — попросила она его. — Это действительно несправедливо, что я ничего не помню и не знаю о триумфе того вечера. Сеанс в церкви, я понимаю, был совершенное чудо.
   — Да, милая леди, — подтвердил мистер Квомби. — За столом не оставалось ни одного человека, который не испытывал бы чувства очарования.
   Несмотря на цветистые слова, сам отзыв о сеансе прозвучал в устах мистера Квомби как-то поспешно и блекло. А главное, мистер Квомби не принял предложение милой леди сесть рядом с ней. Он нетерпеливо поглаживал усики и снова и снова бросал взгляды в мою сторону.
   — Уже поздно, и ты выглядишь уставшей, дорогая, — произнесла миссис Мэдкрофт. — Почему бы тебе не пойти спать?
   — Позвольте мне провести вас до вашей комнаты, — неожиданно предложил мистер Квомби. — Я не буду счастлив, пока не узнаю, что ваша дверь заперта я вы в безопасности.
   — Но это глупо, — заметила миссис Мэдкрофт. — Хилари ничто не грозит. Тем более, что моя комната в нескольких шагах.
   — Тем не менее, тем не менее, — настаивал мистер Квомби. — С вашего разрешения, дорогая леди, я, проводив мисс Кевери, тоже удалюсь спать. Вы, мисс Хилари, дали нам пищу для размышлений.
   — Ну, в таком случае мы можем поговорить и завтра, — согласилась миссис Мэдкрофт.
   Перед тем как выйти, я посмотрела в глаза миссис Мэдкрофт. И не прочитала в них ничего. Спокойный, ничего не выражающий взгляд человека, который смотрит на бесконечные серые облака. Молодец, миссис Мэдкрофт! Оказывается, при желании она может прекрасно владеть не только чувствами, но и мыслями.
   С ее интуицией и наблюдательностью она, конечно же, поняла, что странности в поведении ее сердечного друга связаны со мной. Поняла она и то, что в этой обстановке одернуть, пристыдить мистера Квомби значит потерять его. Она сделала лучшее, что только могла: решила не замечать сердечного смятения друга. Не сомневалась в том, что постепенно все станет на свое место.
   Ее, конечно, волновало мое отношение к мистеру Квомби. Но и здесь, думаю, для нее нет загадки. Она видела мое, мягко говоря, полное равнодушие к нему. Не случайны и ее вопросы о моих взаимоотношениях с мистером Ллевелином. Она заинтересована в том, чтобы я тянулась к нему, но не сгорела бы ночной бабочкой в пламени страстей.
   А мистер Квомби, скорее всего, в самое ближайшее время вернется к своей подруге сердца, будет прощен и счастлив.
   Мистер Квомби шел по коридору рядом и поддерживал меня под локоть. Ему приходилось делать короткие поспешные шаги, и он порой сбивался. А его пальцы между тем все поглаживали и поглаживали усики. Я с трудом подавляла отвращение к этому человеку, но его хорошие манеры и забота о моем благополучии заставляли меня стыдиться своих чувств.
   — Какой необычный вечер был в церкви, вы согласны? — вежливо спросил он, не подозревая о моих мыслях.
   — Я рада, что он закончился довольно благополучно, — ответила я. — А если честно, то я бы хотела, чтобы он никогда не начинался.
   — А вы очень молоды, мисс Хилари! — сделал он комплимент. — Вы ничего не имеете против того, чтобы я называл вас просто Хилари?
   — Пожалуйста, я не вижу причин для отказа, — согласилась я после недолгого размышления. — Вы, в конце концов, давнишний друг миссис Мэдкрофт.
   Мы подошли к моей двери, здесь я повернулась к нему и протянула руку.
   — А теперь я должна сказать вам спокойной ночи, — произнесла я.
   — Конечно, дорогая, — сказал он, сохраняя серьезное выражение лица. — Но прежде чем мы с вами расстанемся, хотел бы вас попросить об одном одолжении. Обещайте, что придете ко мне, если вам когда-нибудь понадобится помощь. Неважно, какая именно помощь. Я всегда к вашим услугам.
   — Вы так добры ко мне, — совершенно искренне отметила я его старания.
   Решив, что мои слова прозвучали недостаточно вежливо для девушки с хорошим воспитанием, я с трудом заставила себя улыбнуться. Тем не менее мистер Квомби остался по-моему доволен. Он наклонил голову и щелкнул каблуками. Прежде чем он успел еще что-нибудь сказать, я поспешно пожелала ему спокойной ночи и проскользнула в комнату.
   Спала я долго, но проснулась с тяжелой головой и усталостью в теле. Слишком много мыслей беспокоило меня для того, чтобы спать крепко и спокойно. Они были связаны с окружающими меня людьми.
   Эглантина не делала секрета из того, что не доверяет своему мужу, так же как и он не делал секрета из того, что я нравлюсь ему. На самом деле его интерес был явно иным. Просто ему хотелось поиграть на нервах у жены или заставить ее немного поревновать. Несмотря на прозрачные намеки и нежные взгляды Винни, я никогда не чувствовала, что за ними стояла страсть. Тем не менее, меня беспокоило, как долго Эглантина будет метать в мою сторону враждебные взгляды и демонстрировать холодную любезность?
   Что касается семьи хозяина имения, то она была для меня источником головной боли и моральных проблем. Урсула и ее брат представляли собой одно целое, у них и мысли были общие на двоих. Оба они откровенно не хотели нашего пребывания в Эбби Хаус. Но мистер Ллевелин представлял значительно большую опасность. Хотя не было никаких доказательств, что он намерен причинить вред кому-нибудь из нас, все же было бы глупо допускать такую вероятность.
   И, наконец, сама миссис Мэдкрофт. Странная женщина с крайне неустойчивым настроением. Тем не менее, она доказала свое искусство медиума. Ее талант особенно ярко проявляется, когда того требуют обстоятельства. Ее успех в церкви опирался на целый ряд предыдущих триумфов. Она добра ко мне, готова многое сделать для меня. Но я чувствовала, что ее действия неправильны и даже небезопасны в этой обстановке. У меня почти не возникало сомнения, что они создадут еще большие трудности, если миссис Мэдкрофт не откажется продолжать сеансы.
   Я встала и подошла к шкафу для одежды. У меня в кошельке еще оставалось несколько гиней, этого вполне достаточно для того, чтобы доехать до Бристоля. Если только пожелаю. Я достала монеты и подержала на ладони, ощущая их тяжесть. Как ни странно, вес монет успокаивал меня. Но… Я не хотела быть обузой своему священнику и его семье. Как раз два дня назад я написала ему письмо и просила рекомендательные письма. Что они подумают обо мне, получив вслед за первым второе письмо противоположного характера?
   Конечно, я не сомневалась в том, что мой священник не пожелает мне оставаться там, где мне плохо, где нет условий для развития души. Я вздохнула. Хорошее воспитание не позволяло мне нагрянуть без предупреждения. Ничего не поделаешь, надо пока что оставаться здесь. Хотя, может быть, лучше написать другое письмо, в котором сообщить о перемене решения и своем приезде в Бристоль? К несчастью, даже этот вариант означал, что придется оставаться в Эбби Хаус еще на несколько дней. Это нужно для того, чтобы в семье священника Смита получили мое письмо и подготовились к моему приезду.
   А за несколько дней многое может произойти. Но чем раньше начнешь, тем быстрее кончишь. Это было любимое выражение моего отца. Я достала ручку и листок писчей бумаги и поспешно сочинила несколько строк. Мне оставалось подписать записку, когда в дверях появилась Чайтра.
   Ее гладкая коса лежала на плече, а руками она уперлась в бедра.
   — Миссис Мэдкрофт не хочет спускаться к завтраку и просила вас не ждать ее, — сообщила служанка.
   Ее взгляд упал на лист бумаги в моих руках, а когда она подняла глаза, в них светилось одобрение моих действий.
   — Вы решили уехать? — спросила она. — Думаю, что это мудро. Здесь плохое место для вас. Я не стала спрашивать ее о том, как она догадалась о моих намерениях, потому что Чайтра уже не раз доказывала мне свою проницательность. Поэтому теперь и только лишь кивнула утвердительно в ответ на ее вопрос.
   — Но, пожалуйста, не говорите об этом никому, — предупредила она. — Я сама скажу миссис Мэдкрофт о вашем решении.
   — Не делай этого хотя бы день или два, — вопросила я.
   Я невольно нахмурилась. Теперь, когда решение уезжать мною окончательно принято, надо не откладывая сказать об этом миссис Мэдкрофт. Нечестно молчать об этом. Это будет с моей стороны неблагодарно по отношению к женщине, которая была подругой моей матери, пыталась стать моей подругой и старается делать мне как можно больше добра. В то же время и суетиться не следует. Надо подождать, когда письмо уйдет.
   Я надеялась найти Фанни в зале для завтраков и побеседовать на деликатную тему. Мне хотелось переложить на нее малоприятную миссию по оповещении миссис Мэдкрофт о моем отъезде. Так будет лучше, подумала я, чем допустить, чтобы о моем отъезде ей сообщил мистер Ллевелин. Но мои расчеты не оправдались, комната оказалась пуста. Тарелки ломились от яичницы, в буфете лежала приготовленная колбаса. Все это ожидало тех, кто уже встал. Но, оказалось, к пище никто еще не прикасался. Я положила себе булочку с ежевичным вареньем.
   Моя тарелка стояла уже чистой, и я допивала чай, когда послышались шаги. Вошел доктор Родес. Точнее, не вошел, а просто остановился на пороге, колеблясь, заходить или не заходить. Решение вопроса давалось ему с таким трудом, что он нервно теребил пальцами крахмальный воротничок. Невольно я обратила внимание на его костюм. Прежде я не видела доктора Родоса в этом аккуратном, даже респектабельном костюме. Видимо, он надевал его, когда наносил визиты. К завтраку эта одежда выглядела довольно неуместной.
   Однако этот респектабельно-чопорный костюм никак не вязался с выражением лица доктора Родеса. Достаточно было одного взгляда на доктора, чтобы понять: он не относится к тем врачам, которые важничают и презирают больных за их жалобы, кто открыто, а кто в душе. Нет, в глазах доктора Родеса светилась доброжелательность. И еще была заметна робость с оттенками испуга.
   Я тепло улыбнулась доктору Родесу и пожелала ему доброго утра.
   — О, м-мисс Кевери, — произнес он, отбросив назад длинную прядь каштановых волос, которая упала было ему на лоб. — Я не ожидал никого встретить здесь так рано.
   — Привычка завтракать рано, — объяснила я. — Вы присоединяетесь ко мне, доктор Родес?
   — Я не хотел бы нарушать вашего уединения, — замялся он.
   — Чепуха, — приободрила я его. — Ваше общество доставит мне удовольствие.
   — О, тогда хорошо, — согласился он. — Возможно, я чего-нибудь попробую.