— Просто беда с вами, американцами. Вы хотите окончательно испортить туземцев.
Глава 11
Глава 12
Глава 11
Подворье Акомоло находилось в самом центре Убондо. Глиняная стена высотой в десять и длиной в 75 футов, явно нуждавшаяся в покраске, отделяла его от улицы. У кованых ворот стояли двое дюжих полицейских. По верху стены блестели в солнечных лучах разбитые пивные бутылки.
Дом Акомоло возвышался над стеной, с флагштоком на крыше. С него свисал не национальный английский флаг, но сине-белое полотнище.
— Что это за флаг, Уильям? — спросил я.
— Партийный флаг, са. Национальные прогрессисты.
— Ага.
Уильям остановил машину у ворот. Полицейские подошли, заглянули в кабину.
— Мистер Шартелль? Мистер Апшоу? — спросил один из них.
— Совершенно верно, — кивнул Шартелль.
Полицейские еще пристальнее вгляделись в нас, затем разрешили проехать. За воротами начинался большой, залитый бетоном двор. Мужчины, женщины и дети сидели, лежали, группами и поодиночке. Кое-кто продавал сигареты и орехи колы, разложенные на деревянных ящиках. Другие болтали с соседями. Матери кормили младенцев. Старик, свернувшись в клубок, лежал у стены. То ли он спал, то ли уже умер.
— Друзья вождя Акомоло, — заметил Уильям. Всего во дворе толпилось человек семьдесят-семьдесят пять. — Он кормит их по вечерам.
Трехэтажный подковообразный особняк расположился в глубине, с узкими окнами-бойницами в толстых стенах. Подъездная дорожка заворачивала за левое крыло дома. Там оказался еще один двор, огороженный той же высокой стеной и домиками слуг. У стены выстроились автомобили «кадиллак», «мерседес 300», «роллс-ройс», два совершенно одинаковых «олдсмобиля», «ягуар Марк А», «ягуар ХК-Е» с откинутым верхом и помятым слева передним бампером, «шевроле», «форды», «плимуты», «роверы» и даже один «фольксвагген».
Уильям вклинился между «роллсом» и «вегой». Шартелль и я вылезли из кабины. К нам поспешил мужчина в развевающейся синей ordana. Уильям дернул меня за рукав.
— У меня нет еды, господин.
— Ты найдешь, где перекусить?
— Меня могут накормить на кухне. Недорого.
— Хорошо. Через два часа будь на месте. Я думаю, раньше мы не освободимся.
Шартелль уже пожимал руку мужчине в ordana.
— Пит, это доктор Диокаду. Он секретарь национальной прогрессивной партии.
Доктор Диокаду, высокий, худощавый, чуть старше тридцати лет, с блестящими черными глазами и высоким лбом, нервно улыбался.
— Я с нетерпением ждал встречи с вами, Шартелль.
— Благодарю, — вежливо улыбнулся тот. — Мы не опоздали?
— Нет-нет, Лидер хотел бы принять вас до…
Он не договорил. Его прервал пронзительный, фальшивый звук, словно кто-то неумело дунул в трубу или корнет. Затем ударили барабаны. Доктор Диокаду нервно улыбнулся.
— Прошу меня извинить. Едет Иль. Я должен приветствовать его. Возможно, вы захотите посмотреть. Традиция, знаете ли, и многие европейцы находят ее… занимательной.
Шартелль и я согласно кивнули. Вновь протрубили в трубу или корнет и из-за угла появился человек, одетый в львиные шкуры, с маской на голове. Он размахивал палкой, с мотающимися на конце, как мне показалось, хвостами енота. Жуткая с виду маска была выдержана в красно-черно-зеленых тонах, с отвратительным ртом, без носа, с горящими красными глазами. Сверху к ней крепилась модель то ли эскадренного миноносца, то ли крейсера. Издали я не разобрал. Человек в маске махнул палкой в сторону находящихся во дворе альбертийцев, и те попятились назад, без тени улыбки на лице. А тот двинулся к нам. Теперь я видел, что на маске у него модель эскадренного миноносца, и даже прочел его имя: «Стоящий».
— Кто это? — спросил я сжавшегося в комок Уильяма.
— Колдун, — прошептал тот.
Доктор Диокаду так и остался посреди двора, а колдун кричал и прыгал вокруг него, размахивая мохнатой палкой.
— Он изгоняет злых духов перед приходом Иля, — пояснил Уильям.
— Надо ж такое придумать, — Шартелль улыбался во весь рот.
Снова взревела труба — на этот раз из-за угла выступили четверо мужчин в белом. Каждый нес по подносу с единственным орехом колы. Мужчины не обратили на доктора Диокаду ни малейшего внимания, а он, казалось, и не заметил их.
— Они несут орехи колы от Иля — возможно Акомоло, — прошептал Уильям.
Рев трубы на этот раз перешел в барабанный бой.
— Говорящие барабаны, — добавил Уильям.
— И о чем они говорят? — спросил Шартелль.
— Они говорят о прибытии Иля.
Из-за угла появился старик в ярко-синей ordana. Он нес золотой посох, длиной в восемь футов, украшенный на конце фигуркой птицы. При ходьбе он опирался на посох и что-то декламировал нараспев на незнакомом языке.
— Он говорит, что идет Иль из Обахмы. Он говорит, что Иль велик и могущ, и все, кто увидит его…
— Это лишь грубый перевод, — донеслось из-за моей спины. Я обернулся и увидел улыбающегося альбертийца в солнцезащитных очках. — Я Джимми Дженаро. Казначей партии.
Шепотом я назвался и представил Шартелля.
— Сейчас я вам все разъясню, — продолжал Дженаро. — Этот попрыгунчик — мелкая сошка, нечто среднее между колдуном и домашним шутом. Не спрашивайте меня, где он взял этот наряд или модель «Стоящего». Это атрибуты его колдовства. Четверо мужчин с орехами кола — из свиты Иля. Орехи, естественно, символ дружбы и верности. Пожилой гражданин с посохом — придворный герольд. Посох, между прочим, из чистого золота. Свидетельство власти Иля. Он — традиционный правитель, или король Обахмы. Герольд его славит. Если вы заметили, в каждой фразе барабаны подхватывают его интонацию, ритм, модуляцию голоса. Поэтому их называют говорящие барабаны. Я буду переводить фразу за фразой.
— Люди этой земли, поклонитесь… Ибо тот, кто могуче всех, идет сюда… Падите ниц, ибо сын молнии, брат луны уже близко…
Старик с посохом едва передвигал ноги. Нараспев произносил одно предложение и замолкал, давая выговориться барабанам. Вступала труба. Затем следовала новая фраза. Дженаро переводил.
— Величественнее тех, кто вышел из земли Каш… Идет Арондо, сын Арондо и сын всех Арондо испокон веков… Он идет… Он близко… Падайте ниц, ибо велик его гнев, несравненна его мудрость… Он не знает равных… Доблесть его в бою никем не забыта… Числу его детей завидует весь мир.
Старик остановился у дверей дома. Он ударил посохом о бетон и вознес хвалу своему господину. Из-за угла появился мальчик лет шести или семи, таща на плече раструб медного горна. Следом за ним — горнист. Старик все говорил. Показались двое мужчин с длинными барабанами, обтянутыми кожей, висящими на кожаных лямках на шее. Они шли медленно, прислушиваясь к голосу герольда. Едва тот заканчивал фразу, их руки начинали отбивать ритм.
Люди молча внимали герольду. Доктор Диокаду так и застыл посреди двора. Четверка с подносами стояла рядом с герольдом.
— Сейчас он появится, — прошептал Дженаро мне и Шартеллю.
Из-за угла выползал автомобиль. Я услышал, как хмыкнул Шартелль. Автомобиль был удивительный. Сделанный по заказу «ласалль» модели 1939 года с откинутым верхом, белый как снег, с белыми же запасными колесами, закрепленными на передних крыльях.
То был семиместный лимузин, но на заднем сиденье расположился лишь один мужчина в канотье. Глаза его прикрывали солнцезащитные очки, но смотрел он, похоже, прямо перед собой. Большое страусиное перо, воткнутое в канотье, чуть колыхалось от легкого ветерка.
Как только машина и ее пассажир выкатились во двор, Уильям упал, прижавшись лицом к бетонному покрытию. Доктор Диокаду не столь поспешно, но тоже опустился на колени и прижался лбом к бетону.
— Это входит в правила игры, друзья, — и Дженаро последовал примеру доктора Диокаду. Остальные давно уже распростерлись на бетоне. Шартелль помахал Илю сигарой и приподнял шляпу, как картежник в вестерне, повстречавший свою школьную учительницу. Я просто стоял.
Машина остановилась, водитель выскочил из-за руля, с привычной быстротой распростерся на земле, поднялся, открыл дверцу. Иль снял очки, сунул их в складки просторного одеяния, позволил помочь ему выйти из машины. Доктор Диокаду встал и поспешил к Илю. Поднялся и Дженаро, но прочие альбертийцы, в том числе и Уильям, лежали не шевелясь.
— Только рвешь штаны, — проворчал Дженаро, отряхивая пыль с колен светло-коричневых брюк. Одет он был в белую рубашку с желто-черным шарфом на шее, черный кашемировый пиджак и черные же замшевые туфли. Из нагрудного кармана пиджака выглядывал желто-черный платочек, сшитый из того же материала, что и шарф. Я заметил, что Шартелль и Дженаро ревниво приглядывались к нарядам друг друга.
Иль пересекал двор. Обращался к одному альбертийцу, второму, третьему. Тот, с кем разговаривал Иль, приподнимался на руках, обратив к нему лицо, словно к солнцу. Ко лбу каждого Иль прикладывал шиллинг. Монеты прилипали к вспотевшей коже. Затем облагодетельствованный вновь приникал к бетону. Доктор Диокаду следовал за Илем, все с той же нервной улыбкой.
Иль подошел к Уильяму, что-то сказал. Наш водитель приподнялся на руках, посмотрел на всемогущего, ответил. Иль вдавил шиллинг в лоб Уильяма и взглянул на нас. Он был невысок ростом, с круглой головой, в белоснежной, расшитой золотом ordana. Канотье с пером скрывало редеющие волосы. Он улыбнулся, продемонстрировал великолепные зубы. Не отрывая от нас глаз, что-то сказал доктору Диокаду, кивнул поклонившемуся Дженаро. Проходя мимо Шартелля, бросил взгляд направо, налево… и подмигнул. Затем направился к дому и исчез в дверях. Доктор Диокаду и свита не отставали от него ни на шаг.
— Прошу меня извинить, но я не успел вас встретить, — подал голос Дженаро. — Меня задержал Лидер. Он хотел, чтобы мы поговорили до прихода Иля или после его отъезда. Теперь остается только второй вариант. Церемониал встречи занимает немало времени, так что не выпить ли нам пива?
— Показывайте дорогу, мистер Дженаро, — согласился Шартелль.
— Для вас просто Джимми. Я окончил университет Огайо.
Шартелль улыбнулся.
— Я заметил, что вы говорите, как уроженец этого штата.
— Получил диплом организатора производства и научился играть в гольф, поверите мне или нет.
— Мы вам верим.
— Я лишь хочу оттенить свои достоинства.
— Они впечатляющи, — поддакнул я.
— Лидер держит пиво среди банок лимонного сока, — продолжил Дженаро. — Думаю, мы можем рассчитывать на три бутылки.
По наружной лестнице мы поднялись на балкон и прошли в комнату, очень похожую на кабинет.
— Кабинет Лидера, — пояснил Дженаро, доставая из холодильника три бутылки пива. Открыл их, подал нам и знаком предложил садиться. Сам он примостился на краешке стола.
— Я видел Даунера пару дней назад. Он говорил, что ждет вашего приезда.
— Мы прилетели вчера утром, — ответил я.
— Без приключений?
— Как видите.
— Вы казначей партии, так? — спросил Шартелль.
— Совершенно верно. Добытчик денег, — Дженаро поставил бутылку на стол, прошелся по комнате. — Мы трое должны войти в федеральный парламент. Лидер — я, потому что у меня самый надежный округ в стране, и Диокаду. Вы с ним уже познакомились. Наш теоретик. Очень умен.
— Вы знаете какой-нибудь пост в провинциальном правительстве?
— Министр информации.
— Это нам пригодится, — кивнул я.
Шартелль вытянул ноги и выпил пива прямо из горлышка: Дженаро не предложил нам стаканы.
— У вас красивый костюм, — заметил Дженаро.
— Ткань я специально заказывал на одной маленькой фабрике в Алабаме. Если хотите, могу достать вам несколько ярдов. Дженаро подошел и пощупал лацкан пиджака Шартелля.
— Правда?
— Я свяжусь с Даффи, и он пришлет материал сюда, — вставил я.
— Лучше доставьте его в Лондон. Я шью костюмы там.
— Как представляется вам политическая ситуация, Джимми? — спросил Шартелль.
Дженаро нахмурился.
— Приятного мало. У нас есть деньги, но нет голосов.
Шартелль кивнул.
— Вы не пытались провести опрос избирателей?
— Этим я занимался сам. Настоящий опрос нам не под силу. Нет специалистов. Кроме того, люди говорят у нас чуть ли не на ста диалектах. Мы можем провести выборочный опрос, на базаре или на шоссе, но это мало что даст. Далее, на западе и на востоке сильны племенные отношения. А на севере мусульмане объединяются под знаменем Аллаха.
— И чем, на ваш взгляд, закончатся выборы?
Дженаро прошел за стол, сел на вращающийся стул, положил ноги на полированную поверхность стола.
— Не знаю. Если мы что-нибудь не придумаем, боюсь, что Лидеру, мне и Диокаду уготована роль верной оппозиции. Я могу до пенни подсчитать наши наличные средства и сказать, сколько стоит каждый из политиков. Я знаю их всех, потому что играю в политику с шестнадцати лет. И в штаты я попал только потому, что они очень хотели избавиться от меня. А вернувшись, я заработал кругленькую сумму на импорте и познакомился с деловыми людьми. Должен признать, они у нас точно такие же, как и в любой другой стране.
— Я часто бываю в глубинке. Еду на «ягуаре» в какую-нибудь государственную усадьбу, оставляю там машину, переодеваюсь, сажусь на велосипед и объезжаю окрестные деревни. Разговариваю с крестьянами. В лицо меня никто не знает, и языки мне даются легко, тем более диалекты. Я говорю с ними, они — со мной. Я выясняю, что им мешает жить, затем возвращаюсь в Убондо и пытаюсь им помочь, но так, чтобы они знали, что позаботился о них Лидер. Иногда мне кажется, что именно этим должны заниматься министры, а не разъезжать в «мерседесах».
— На этом спотыкаются и многие политики, — кивнул Шартелль. — Скажите мне, Джимми, вы хорошо знаете руководство профсоюзов?
— Пожалуй, что да.
— И их позиция?
Дженаро пожал плечами.
— Трудно сказать. Зависит от того, к кому они прислушиваются.
— Кто у них главный?
— Генеральный секретарь конгресса тред-юнионов.
— Что-то вроде нашего АФТ-КПП[7].
— Примерно, но с тем отличием, что генеральный секретарь не должен переизбираться каждые два или четыре года. Его должность пожизненная.
— Честный человек?
Дженаро посмотрел в потолок.
— В определенном смысле. У нас были общие дела. Он не против того, чтобы получить прибыль, хотя в его речах это слово звучит как ругательство.
— Власть действительно принадлежит ему?
— Несомненно.
— С ним можно договориться?
— За деньги? Деньги ему не нужны.
— Но что-то нужно?
Дженаро поднялся из-за стола, отошел к окну.
— Ему нужны письменные гарантии.
— Какие у него отношения с вождем?
— Нормальные. Не слишком теплые. Но и не холодные. Они знают о существовании друг друга.
— У меня появилась идея. Она может сослужить неплохую службу.
— Обговорите ее с Лидером.
— Видите ли, Джимми, вождь, как мне кажется, благородный человек, и, возможно, ему захочется участвовать в том, что я имею в виду. Мне нужен эмиссар для переговоров с профсоюзами. Не публичных, естественно. Главное, чтобы он сказал решающее слово в самый ответственный момент.
Дженаро вновь уселся на краешек стола.
— В университете Огайо учились парни с юга, которые говорили, как вы. Они говорили и говорили, а потом выяснилось, что я проигрываю в покер уже пятьдесят зелененьких.[8] Не в обиду будет сказано. Подождите, пока вы встретитесь с альбертийцами. У нас любят ходить кругами, прежде чем перейти к сути. Начинают с гипербол, затем в ход идут поговорки, наконец, метафоры. А уж потом, если вам повезет, кто-нибудь заговорит о деле.
Шартелль сбросил крупицу золы с лацкана пиджака.
— Это мое южное воспитание, сэр. Мы придаем большое значение вежливой беседе.
Дженаро ухмыльнулся.
— Ерунда. Вы хотите, чтобы я договорился с профсоюзами, так?
— Похожие мысли приходили мне в голову. Но я могу найти вам и другую роль в этой предвыборной кампании.
Дженаро вновь прошелся по комнате.
— Клинт, мы можем поладить.
— Я в этом не сомневаюсь. Нисколько не сомневаюсь.
В дверь заглянул альбертиец в белом пиджаке.
— Время ленча, са.
— Сейчас вы встретитесь со всей братией, включая Иля. У него не только голоса, но и деньги. Кроме того, он традиционный правитель.
— Я думаю, он мне подмигнул, — заметил Шартелль.
— Старик — своеобразная личность. Он сохраняет этот ритуал, потому что людям это нравится.
— Еще бы! — воскликнул Шартелль. — Прыгающий колдун с моделью эсминца на голове. Распростертые на земле тела. Старик с золотым посохом, восхваляющий Иля. Здоровенный горн, барабаны и, наконец, сам Иль, в соломенной шляпе, восседающий в лимузине, сработанном в 1939 году. Кстати, такой же был у моего папаши. А как он припечатывал монеты к потным лбам! Я не пропустил бы этого зрелища ни за какие коврижки.
— У Шартелля весьма оригинальное представление об Африке, — пояснил я Дженаро.
— Тарзан и Тимбукту?
— Что-то в этом роде.
Дженаро улыбнулся и повернулся к Шартеллю.
— Держитесь со мной, старина. Не пропадете.
Дом Акомоло возвышался над стеной, с флагштоком на крыше. С него свисал не национальный английский флаг, но сине-белое полотнище.
— Что это за флаг, Уильям? — спросил я.
— Партийный флаг, са. Национальные прогрессисты.
— Ага.
Уильям остановил машину у ворот. Полицейские подошли, заглянули в кабину.
— Мистер Шартелль? Мистер Апшоу? — спросил один из них.
— Совершенно верно, — кивнул Шартелль.
Полицейские еще пристальнее вгляделись в нас, затем разрешили проехать. За воротами начинался большой, залитый бетоном двор. Мужчины, женщины и дети сидели, лежали, группами и поодиночке. Кое-кто продавал сигареты и орехи колы, разложенные на деревянных ящиках. Другие болтали с соседями. Матери кормили младенцев. Старик, свернувшись в клубок, лежал у стены. То ли он спал, то ли уже умер.
— Друзья вождя Акомоло, — заметил Уильям. Всего во дворе толпилось человек семьдесят-семьдесят пять. — Он кормит их по вечерам.
Трехэтажный подковообразный особняк расположился в глубине, с узкими окнами-бойницами в толстых стенах. Подъездная дорожка заворачивала за левое крыло дома. Там оказался еще один двор, огороженный той же высокой стеной и домиками слуг. У стены выстроились автомобили «кадиллак», «мерседес 300», «роллс-ройс», два совершенно одинаковых «олдсмобиля», «ягуар Марк А», «ягуар ХК-Е» с откинутым верхом и помятым слева передним бампером, «шевроле», «форды», «плимуты», «роверы» и даже один «фольксвагген».
Уильям вклинился между «роллсом» и «вегой». Шартелль и я вылезли из кабины. К нам поспешил мужчина в развевающейся синей ordana. Уильям дернул меня за рукав.
— У меня нет еды, господин.
— Ты найдешь, где перекусить?
— Меня могут накормить на кухне. Недорого.
— Хорошо. Через два часа будь на месте. Я думаю, раньше мы не освободимся.
Шартелль уже пожимал руку мужчине в ordana.
— Пит, это доктор Диокаду. Он секретарь национальной прогрессивной партии.
Доктор Диокаду, высокий, худощавый, чуть старше тридцати лет, с блестящими черными глазами и высоким лбом, нервно улыбался.
— Я с нетерпением ждал встречи с вами, Шартелль.
— Благодарю, — вежливо улыбнулся тот. — Мы не опоздали?
— Нет-нет, Лидер хотел бы принять вас до…
Он не договорил. Его прервал пронзительный, фальшивый звук, словно кто-то неумело дунул в трубу или корнет. Затем ударили барабаны. Доктор Диокаду нервно улыбнулся.
— Прошу меня извинить. Едет Иль. Я должен приветствовать его. Возможно, вы захотите посмотреть. Традиция, знаете ли, и многие европейцы находят ее… занимательной.
Шартелль и я согласно кивнули. Вновь протрубили в трубу или корнет и из-за угла появился человек, одетый в львиные шкуры, с маской на голове. Он размахивал палкой, с мотающимися на конце, как мне показалось, хвостами енота. Жуткая с виду маска была выдержана в красно-черно-зеленых тонах, с отвратительным ртом, без носа, с горящими красными глазами. Сверху к ней крепилась модель то ли эскадренного миноносца, то ли крейсера. Издали я не разобрал. Человек в маске махнул палкой в сторону находящихся во дворе альбертийцев, и те попятились назад, без тени улыбки на лице. А тот двинулся к нам. Теперь я видел, что на маске у него модель эскадренного миноносца, и даже прочел его имя: «Стоящий».
— Кто это? — спросил я сжавшегося в комок Уильяма.
— Колдун, — прошептал тот.
Доктор Диокаду так и остался посреди двора, а колдун кричал и прыгал вокруг него, размахивая мохнатой палкой.
— Он изгоняет злых духов перед приходом Иля, — пояснил Уильям.
— Надо ж такое придумать, — Шартелль улыбался во весь рот.
Снова взревела труба — на этот раз из-за угла выступили четверо мужчин в белом. Каждый нес по подносу с единственным орехом колы. Мужчины не обратили на доктора Диокаду ни малейшего внимания, а он, казалось, и не заметил их.
— Они несут орехи колы от Иля — возможно Акомоло, — прошептал Уильям.
Рев трубы на этот раз перешел в барабанный бой.
— Говорящие барабаны, — добавил Уильям.
— И о чем они говорят? — спросил Шартелль.
— Они говорят о прибытии Иля.
Из-за угла появился старик в ярко-синей ordana. Он нес золотой посох, длиной в восемь футов, украшенный на конце фигуркой птицы. При ходьбе он опирался на посох и что-то декламировал нараспев на незнакомом языке.
— Он говорит, что идет Иль из Обахмы. Он говорит, что Иль велик и могущ, и все, кто увидит его…
— Это лишь грубый перевод, — донеслось из-за моей спины. Я обернулся и увидел улыбающегося альбертийца в солнцезащитных очках. — Я Джимми Дженаро. Казначей партии.
Шепотом я назвался и представил Шартелля.
— Сейчас я вам все разъясню, — продолжал Дженаро. — Этот попрыгунчик — мелкая сошка, нечто среднее между колдуном и домашним шутом. Не спрашивайте меня, где он взял этот наряд или модель «Стоящего». Это атрибуты его колдовства. Четверо мужчин с орехами кола — из свиты Иля. Орехи, естественно, символ дружбы и верности. Пожилой гражданин с посохом — придворный герольд. Посох, между прочим, из чистого золота. Свидетельство власти Иля. Он — традиционный правитель, или король Обахмы. Герольд его славит. Если вы заметили, в каждой фразе барабаны подхватывают его интонацию, ритм, модуляцию голоса. Поэтому их называют говорящие барабаны. Я буду переводить фразу за фразой.
— Люди этой земли, поклонитесь… Ибо тот, кто могуче всех, идет сюда… Падите ниц, ибо сын молнии, брат луны уже близко…
Старик с посохом едва передвигал ноги. Нараспев произносил одно предложение и замолкал, давая выговориться барабанам. Вступала труба. Затем следовала новая фраза. Дженаро переводил.
— Величественнее тех, кто вышел из земли Каш… Идет Арондо, сын Арондо и сын всех Арондо испокон веков… Он идет… Он близко… Падайте ниц, ибо велик его гнев, несравненна его мудрость… Он не знает равных… Доблесть его в бою никем не забыта… Числу его детей завидует весь мир.
Старик остановился у дверей дома. Он ударил посохом о бетон и вознес хвалу своему господину. Из-за угла появился мальчик лет шести или семи, таща на плече раструб медного горна. Следом за ним — горнист. Старик все говорил. Показались двое мужчин с длинными барабанами, обтянутыми кожей, висящими на кожаных лямках на шее. Они шли медленно, прислушиваясь к голосу герольда. Едва тот заканчивал фразу, их руки начинали отбивать ритм.
Люди молча внимали герольду. Доктор Диокаду так и застыл посреди двора. Четверка с подносами стояла рядом с герольдом.
— Сейчас он появится, — прошептал Дженаро мне и Шартеллю.
Из-за угла выползал автомобиль. Я услышал, как хмыкнул Шартелль. Автомобиль был удивительный. Сделанный по заказу «ласалль» модели 1939 года с откинутым верхом, белый как снег, с белыми же запасными колесами, закрепленными на передних крыльях.
То был семиместный лимузин, но на заднем сиденье расположился лишь один мужчина в канотье. Глаза его прикрывали солнцезащитные очки, но смотрел он, похоже, прямо перед собой. Большое страусиное перо, воткнутое в канотье, чуть колыхалось от легкого ветерка.
Как только машина и ее пассажир выкатились во двор, Уильям упал, прижавшись лицом к бетонному покрытию. Доктор Диокаду не столь поспешно, но тоже опустился на колени и прижался лбом к бетону.
— Это входит в правила игры, друзья, — и Дженаро последовал примеру доктора Диокаду. Остальные давно уже распростерлись на бетоне. Шартелль помахал Илю сигарой и приподнял шляпу, как картежник в вестерне, повстречавший свою школьную учительницу. Я просто стоял.
Машина остановилась, водитель выскочил из-за руля, с привычной быстротой распростерся на земле, поднялся, открыл дверцу. Иль снял очки, сунул их в складки просторного одеяния, позволил помочь ему выйти из машины. Доктор Диокаду встал и поспешил к Илю. Поднялся и Дженаро, но прочие альбертийцы, в том числе и Уильям, лежали не шевелясь.
— Только рвешь штаны, — проворчал Дженаро, отряхивая пыль с колен светло-коричневых брюк. Одет он был в белую рубашку с желто-черным шарфом на шее, черный кашемировый пиджак и черные же замшевые туфли. Из нагрудного кармана пиджака выглядывал желто-черный платочек, сшитый из того же материала, что и шарф. Я заметил, что Шартелль и Дженаро ревниво приглядывались к нарядам друг друга.
Иль пересекал двор. Обращался к одному альбертийцу, второму, третьему. Тот, с кем разговаривал Иль, приподнимался на руках, обратив к нему лицо, словно к солнцу. Ко лбу каждого Иль прикладывал шиллинг. Монеты прилипали к вспотевшей коже. Затем облагодетельствованный вновь приникал к бетону. Доктор Диокаду следовал за Илем, все с той же нервной улыбкой.
Иль подошел к Уильяму, что-то сказал. Наш водитель приподнялся на руках, посмотрел на всемогущего, ответил. Иль вдавил шиллинг в лоб Уильяма и взглянул на нас. Он был невысок ростом, с круглой головой, в белоснежной, расшитой золотом ordana. Канотье с пером скрывало редеющие волосы. Он улыбнулся, продемонстрировал великолепные зубы. Не отрывая от нас глаз, что-то сказал доктору Диокаду, кивнул поклонившемуся Дженаро. Проходя мимо Шартелля, бросил взгляд направо, налево… и подмигнул. Затем направился к дому и исчез в дверях. Доктор Диокаду и свита не отставали от него ни на шаг.
— Прошу меня извинить, но я не успел вас встретить, — подал голос Дженаро. — Меня задержал Лидер. Он хотел, чтобы мы поговорили до прихода Иля или после его отъезда. Теперь остается только второй вариант. Церемониал встречи занимает немало времени, так что не выпить ли нам пива?
— Показывайте дорогу, мистер Дженаро, — согласился Шартелль.
— Для вас просто Джимми. Я окончил университет Огайо.
Шартелль улыбнулся.
— Я заметил, что вы говорите, как уроженец этого штата.
— Получил диплом организатора производства и научился играть в гольф, поверите мне или нет.
— Мы вам верим.
— Я лишь хочу оттенить свои достоинства.
— Они впечатляющи, — поддакнул я.
— Лидер держит пиво среди банок лимонного сока, — продолжил Дженаро. — Думаю, мы можем рассчитывать на три бутылки.
По наружной лестнице мы поднялись на балкон и прошли в комнату, очень похожую на кабинет.
— Кабинет Лидера, — пояснил Дженаро, доставая из холодильника три бутылки пива. Открыл их, подал нам и знаком предложил садиться. Сам он примостился на краешке стола.
— Я видел Даунера пару дней назад. Он говорил, что ждет вашего приезда.
— Мы прилетели вчера утром, — ответил я.
— Без приключений?
— Как видите.
— Вы казначей партии, так? — спросил Шартелль.
— Совершенно верно. Добытчик денег, — Дженаро поставил бутылку на стол, прошелся по комнате. — Мы трое должны войти в федеральный парламент. Лидер — я, потому что у меня самый надежный округ в стране, и Диокаду. Вы с ним уже познакомились. Наш теоретик. Очень умен.
— Вы знаете какой-нибудь пост в провинциальном правительстве?
— Министр информации.
— Это нам пригодится, — кивнул я.
Шартелль вытянул ноги и выпил пива прямо из горлышка: Дженаро не предложил нам стаканы.
— У вас красивый костюм, — заметил Дженаро.
— Ткань я специально заказывал на одной маленькой фабрике в Алабаме. Если хотите, могу достать вам несколько ярдов. Дженаро подошел и пощупал лацкан пиджака Шартелля.
— Правда?
— Я свяжусь с Даффи, и он пришлет материал сюда, — вставил я.
— Лучше доставьте его в Лондон. Я шью костюмы там.
— Как представляется вам политическая ситуация, Джимми? — спросил Шартелль.
Дженаро нахмурился.
— Приятного мало. У нас есть деньги, но нет голосов.
Шартелль кивнул.
— Вы не пытались провести опрос избирателей?
— Этим я занимался сам. Настоящий опрос нам не под силу. Нет специалистов. Кроме того, люди говорят у нас чуть ли не на ста диалектах. Мы можем провести выборочный опрос, на базаре или на шоссе, но это мало что даст. Далее, на западе и на востоке сильны племенные отношения. А на севере мусульмане объединяются под знаменем Аллаха.
— И чем, на ваш взгляд, закончатся выборы?
Дженаро прошел за стол, сел на вращающийся стул, положил ноги на полированную поверхность стола.
— Не знаю. Если мы что-нибудь не придумаем, боюсь, что Лидеру, мне и Диокаду уготована роль верной оппозиции. Я могу до пенни подсчитать наши наличные средства и сказать, сколько стоит каждый из политиков. Я знаю их всех, потому что играю в политику с шестнадцати лет. И в штаты я попал только потому, что они очень хотели избавиться от меня. А вернувшись, я заработал кругленькую сумму на импорте и познакомился с деловыми людьми. Должен признать, они у нас точно такие же, как и в любой другой стране.
— Я часто бываю в глубинке. Еду на «ягуаре» в какую-нибудь государственную усадьбу, оставляю там машину, переодеваюсь, сажусь на велосипед и объезжаю окрестные деревни. Разговариваю с крестьянами. В лицо меня никто не знает, и языки мне даются легко, тем более диалекты. Я говорю с ними, они — со мной. Я выясняю, что им мешает жить, затем возвращаюсь в Убондо и пытаюсь им помочь, но так, чтобы они знали, что позаботился о них Лидер. Иногда мне кажется, что именно этим должны заниматься министры, а не разъезжать в «мерседесах».
— На этом спотыкаются и многие политики, — кивнул Шартелль. — Скажите мне, Джимми, вы хорошо знаете руководство профсоюзов?
— Пожалуй, что да.
— И их позиция?
Дженаро пожал плечами.
— Трудно сказать. Зависит от того, к кому они прислушиваются.
— Кто у них главный?
— Генеральный секретарь конгресса тред-юнионов.
— Что-то вроде нашего АФТ-КПП[7].
— Примерно, но с тем отличием, что генеральный секретарь не должен переизбираться каждые два или четыре года. Его должность пожизненная.
— Честный человек?
Дженаро посмотрел в потолок.
— В определенном смысле. У нас были общие дела. Он не против того, чтобы получить прибыль, хотя в его речах это слово звучит как ругательство.
— Власть действительно принадлежит ему?
— Несомненно.
— С ним можно договориться?
— За деньги? Деньги ему не нужны.
— Но что-то нужно?
Дженаро поднялся из-за стола, отошел к окну.
— Ему нужны письменные гарантии.
— Какие у него отношения с вождем?
— Нормальные. Не слишком теплые. Но и не холодные. Они знают о существовании друг друга.
— У меня появилась идея. Она может сослужить неплохую службу.
— Обговорите ее с Лидером.
— Видите ли, Джимми, вождь, как мне кажется, благородный человек, и, возможно, ему захочется участвовать в том, что я имею в виду. Мне нужен эмиссар для переговоров с профсоюзами. Не публичных, естественно. Главное, чтобы он сказал решающее слово в самый ответственный момент.
Дженаро вновь уселся на краешек стола.
— В университете Огайо учились парни с юга, которые говорили, как вы. Они говорили и говорили, а потом выяснилось, что я проигрываю в покер уже пятьдесят зелененьких.[8] Не в обиду будет сказано. Подождите, пока вы встретитесь с альбертийцами. У нас любят ходить кругами, прежде чем перейти к сути. Начинают с гипербол, затем в ход идут поговорки, наконец, метафоры. А уж потом, если вам повезет, кто-нибудь заговорит о деле.
Шартелль сбросил крупицу золы с лацкана пиджака.
— Это мое южное воспитание, сэр. Мы придаем большое значение вежливой беседе.
Дженаро ухмыльнулся.
— Ерунда. Вы хотите, чтобы я договорился с профсоюзами, так?
— Похожие мысли приходили мне в голову. Но я могу найти вам и другую роль в этой предвыборной кампании.
Дженаро вновь прошелся по комнате.
— Клинт, мы можем поладить.
— Я в этом не сомневаюсь. Нисколько не сомневаюсь.
В дверь заглянул альбертиец в белом пиджаке.
— Время ленча, са.
— Сейчас вы встретитесь со всей братией, включая Иля. У него не только голоса, но и деньги. Кроме того, он традиционный правитель.
— Я думаю, он мне подмигнул, — заметил Шартелль.
— Старик — своеобразная личность. Он сохраняет этот ритуал, потому что людям это нравится.
— Еще бы! — воскликнул Шартелль. — Прыгающий колдун с моделью эсминца на голове. Распростертые на земле тела. Старик с золотым посохом, восхваляющий Иля. Здоровенный горн, барабаны и, наконец, сам Иль, в соломенной шляпе, восседающий в лимузине, сработанном в 1939 году. Кстати, такой же был у моего папаши. А как он припечатывал монеты к потным лбам! Я не пропустил бы этого зрелища ни за какие коврижки.
— У Шартелля весьма оригинальное представление об Африке, — пояснил я Дженаро.
— Тарзан и Тимбукту?
— Что-то в этом роде.
Дженаро улыбнулся и повернулся к Шартеллю.
— Держитесь со мной, старина. Не пропадете.
Глава 12
Мы познакомились со всеми, от министра внутренних дел до административного помощника премьера. В большом зале с длинным столом их собралось не меньше сорока, все в ярких праздничных одеждах. Только негры, кроме нас с Шартеллем.
Вождь Акомоло тепло приветствовал нас.
— Когда все закончится, я надеюсь, что мы посидим вместе. Вы сможете задержаться? — Мы заверили вождя, что никуда не спешим. Он попросил Джимми Дженаро во всем содействовать нам.
— Стойте на месте, — посоветовал тот. — Они разойдутся до того, как мы сядем за стол.
Каждый из присутствующих прошествовал в дальний конец зала, где на небольшом возвышении, на троне, напоминающем рог какого-то животного, сидел Иль. Подойдя к возвышению, они распластывались на полу, бормотали несколько слов и отходили. Иль пил апельсиновый сок с мякотью и улыбался. Судя по всему, он скучал.
Затем они направлялись к вождю Акомоло, пожимали тому руку, приветствовали и переходили к столику для напитков. Несколько стюардов сновали в толпе с подносами, уставленными бутылками шотландского виски, и раздавали их всем, кто протягивал руку. Я заметил, как кое-кто из гостей засовывал бутылки в складки одежды.
— Хотите выпить? — спросил Дженаро.
— Шотландское с водой, если нетрудно, — попросил Шартелль.
Его выбор полностью совпал с моим. Дженаро остановил проходящего официанта и попросил принести три шотландского с водой. Тот приволок три бутылки виски и три стакана воды. Дженаро вздохнул, поставил две бутылки на комод, открыл третью и разлил виски по стаканам.
— Для непьющего человека Лидер ежемесячно расходует на спиртное невероятные суммы, — заметил он. — Но именно этого от него и ждут — подношений, чаевых, взятки. Они оскорбятся, ничего не получив.
Сначала нам представили министра сельского хозяйства, затем — министра общественных работ. За министром транспорта последовал министр торговли и коммерции, которого сменили министр внутренних дел и министр здравоохранения. У каждого из них находилась колкая шпилька для Дженаро и теплое слово приветствия для нас с Шартеллем. В их вежливости чувствовалась некоторая робость, а может, и подозрительность. Затем они отходили, чтобы поговорить между собой.
— Некоторые руководят своими министерствами, некоторые — нет, — пояснил Дженаро. — Все мы, даже я, зависим от постоянных секретарей. Эти посты, за редким исключением, занимают англичане. Они чертовски хорошо знают свое дело, но должны уехать после того, как мы обретем независимость. Кто-то уедет сразу, другие — через пару месяцев, пока будет идти альбертизация государственного аппарата.
Нам представили и менее важных вождей и чиновников. Шартелль лучился доброжелательностью. Я вежливо улыбался. Были тут и прихлебатели, и лизоблюды, и «шестерки», роящиеся вокруг любого политического лидера и иногда, что самое удивительное, оказывающиеся весьма полезными. В Штатах, естественно, они слонялись бы у здания окружного суда.
— Что произойдет после ухода англичан? — спросил Шартелль.
— Они готовят себе замену и готовят с душой. Разумеется, англичане получат компенсацию.
— Как это? — спросил я.
— Им выплатят компенсационные суммы за то, что их карьера будет прервана, — Дженаро представил нам еще двух альбертийцев. — К примеру, вы — умный молодой человек двадцати одного или двадцати двух лет, демобилизовавшийся из армии после окончания Второй мировой войны, вы успели получить образование и желаете поехать в Альбертию, чтобы поступить там на службу. Вас оставляют в министерстве на очень низкой должности или отправляют в отдаленный район, где вы оседаете, как вам кажется, навсегда. Но вы продвигаетесь по ступенькам карьеры и к тридцати пяти или тридцати шести годам становитесь уже заместителем постоянного секретаря, но тут вам заявляют, что дальнейший путь закрыт. А может, вам сорок или сорок пять, или даже пятьдесят, во всяком случае до пенсии еще далеко. Так что же вам делать, возвращаться в Лондон и регистрироваться на бирже труда?
— Малоприятная перспектива, — согласился я.
— Именно так. Поэтому мы решили этот вопрос полюбовно. Они уезжают отсюда и в зависимости от срока службы получают компенсацию. Если человек проработал здесь пятнадцать лет, ему причитаются три тысячи фунтов. Кроме того, до конца жизни он будет получать тысячу фунтов в год.
— Вы очень хотите, чтобы они ушли, так? — спросил Шартелль.
Дженаро кивнул.
— Очень. Естественно, они могут брать деньги прямо сейчас и сразу же выкатываться отсюда, что многие и делают. Но большинство тянет до последнего. Странно, я не могу представить себе американца, остающегося в чужой стране в аналогичной ситуации.
— Стоит нам только заподозрить, что нас не любят, как мы садимся в самолет и улетаем, — кивнул я.
Дженаро представил нас старику, который нахмурился, обругал его на местном диалекте и поспешил к Илю.
— И кто только его пригласил, — вздохнул Дженаро. — Возможно, Лидер.
Тут в зал вошел высокий, широкоплечий альбертиец, с которым мы познакомились в конторе Даффи при встрече с вождем Акомоло. В Лондоне он носил костюм. В Альбертии сменил его на национальный наряд. Он прямиком направился к Илю, круглое лицо которого расплылось в широкой улыбке, опустился перед ним на колени. Мое романтическое воображение подсказало мне, что точно так же удачливый Роланд приветствовал своего повелителя.
Обменявшись несколькими словами с Илем, здоровяк двинулся к Акомоло. То же выражение искренней радости появилось и на лице вождя, когда они пожали друг другу руки. Он указал на нас, и мужчина в белой ordana повернулся в нашу сторону.
— Если вы забыли, его зовут Декко, — напомнил мне Шартелль.
— Вождь Декко, — поправил его Дженаро.
— Мистер Шартелль, как приятно вновь свидеться с вами, — они обменялись крепким рукопожатием.
— И я с нетерпением ждал нашей новой встречи, вождь Декко.
— Правда? — удивился тот. — А почему?
Такой вопрос многих выбивает из колеи. Меня например. Даже Даффи. Но не Шартелля.
— Потому что я хотел, чтобы мы лучше узнали друг друга, а в Лондоне нам не дали толком поговорить.
— Это точно. Почему бы нам не сесть рядом за столом?
— Я был бы рад, сэр, — ответил Шартелль.
— И мистер Апшоу составит нам компанию, так? — Он протянул руку, и я ее пожал.
— Добрый день, вождь Декко.
— Привет, Джимми, — кивнул он Дженаро. — Я очень сердит на тебя.
— Почему?
— Ты обещал научить меня играть в гольф, еще в прошлом месяце. Но не позвонил, не заехал.
— Вы были в Лондоне.
— Неделю, но не месяц. Обещания надо выполнять.
— Я позвоню завтра.
— В какое время?
— В девять… нет, в половине десятого.
— Только не забудь, Джимми. Рад видеть вас, господа. Я с нетерпением ждал этой встречи. Сейчас мне нужно поздороваться с остальными, но, мистер Шартелль, вы и мистер Апшоу должны сесть за стол рядом со мной.
— Благодарим, — улыбнулся Шартелль.
— Так я не прощаюсь.
Мы наблюдали, как он кружит по залу, на голову выше большинства присутствующих, на сотню фунтов тяжелее многих. Широкоплечий, мускулистый, с мягкой походкой пантеры.
Дженаро покачал головой.
— Да, настоящий мужчина.
Шартель кивнул.
— У него потрясающая улыбка. Политики мечтают о такой улыбке.
— Вы правы. Когда Лидер уедет в столицу, Декко станет премьером Западной провинции.
— Он слишком молод, — усомнился я.
— Тридцать один год. У него есть все необходимое: ум, внешность, способности, обходительность.
— Он наверняка находит контакт с простым людом, — заметил Шартелль. — Это сразу видно.
— Находит, находит, — подтвердил Дженаро. — Помнит все имена, все лица. Взять хотя бы гольф. Он как-то упомянул, что ему нужно больше двигаться, и я предложил научить его играть в гольф. Когда-нибудь. Но он запомнил, и теперь у вас может сложиться впечатление, что я не держу слова.
— Думаю, в политике он пойдет далеко, — промурлыкал Шартелль. — Если, конечно, его не сманит какой-нибудь профессиональный футбольный клуб.
— Американскому футболу он предпочитает обычный, — усмехнулся Дженаро. — Еще он играет в крикет.
Вождь Акомоло тепло приветствовал нас.
— Когда все закончится, я надеюсь, что мы посидим вместе. Вы сможете задержаться? — Мы заверили вождя, что никуда не спешим. Он попросил Джимми Дженаро во всем содействовать нам.
— Стойте на месте, — посоветовал тот. — Они разойдутся до того, как мы сядем за стол.
Каждый из присутствующих прошествовал в дальний конец зала, где на небольшом возвышении, на троне, напоминающем рог какого-то животного, сидел Иль. Подойдя к возвышению, они распластывались на полу, бормотали несколько слов и отходили. Иль пил апельсиновый сок с мякотью и улыбался. Судя по всему, он скучал.
Затем они направлялись к вождю Акомоло, пожимали тому руку, приветствовали и переходили к столику для напитков. Несколько стюардов сновали в толпе с подносами, уставленными бутылками шотландского виски, и раздавали их всем, кто протягивал руку. Я заметил, как кое-кто из гостей засовывал бутылки в складки одежды.
— Хотите выпить? — спросил Дженаро.
— Шотландское с водой, если нетрудно, — попросил Шартелль.
Его выбор полностью совпал с моим. Дженаро остановил проходящего официанта и попросил принести три шотландского с водой. Тот приволок три бутылки виски и три стакана воды. Дженаро вздохнул, поставил две бутылки на комод, открыл третью и разлил виски по стаканам.
— Для непьющего человека Лидер ежемесячно расходует на спиртное невероятные суммы, — заметил он. — Но именно этого от него и ждут — подношений, чаевых, взятки. Они оскорбятся, ничего не получив.
Сначала нам представили министра сельского хозяйства, затем — министра общественных работ. За министром транспорта последовал министр торговли и коммерции, которого сменили министр внутренних дел и министр здравоохранения. У каждого из них находилась колкая шпилька для Дженаро и теплое слово приветствия для нас с Шартеллем. В их вежливости чувствовалась некоторая робость, а может, и подозрительность. Затем они отходили, чтобы поговорить между собой.
— Некоторые руководят своими министерствами, некоторые — нет, — пояснил Дженаро. — Все мы, даже я, зависим от постоянных секретарей. Эти посты, за редким исключением, занимают англичане. Они чертовски хорошо знают свое дело, но должны уехать после того, как мы обретем независимость. Кто-то уедет сразу, другие — через пару месяцев, пока будет идти альбертизация государственного аппарата.
Нам представили и менее важных вождей и чиновников. Шартелль лучился доброжелательностью. Я вежливо улыбался. Были тут и прихлебатели, и лизоблюды, и «шестерки», роящиеся вокруг любого политического лидера и иногда, что самое удивительное, оказывающиеся весьма полезными. В Штатах, естественно, они слонялись бы у здания окружного суда.
— Что произойдет после ухода англичан? — спросил Шартелль.
— Они готовят себе замену и готовят с душой. Разумеется, англичане получат компенсацию.
— Как это? — спросил я.
— Им выплатят компенсационные суммы за то, что их карьера будет прервана, — Дженаро представил нам еще двух альбертийцев. — К примеру, вы — умный молодой человек двадцати одного или двадцати двух лет, демобилизовавшийся из армии после окончания Второй мировой войны, вы успели получить образование и желаете поехать в Альбертию, чтобы поступить там на службу. Вас оставляют в министерстве на очень низкой должности или отправляют в отдаленный район, где вы оседаете, как вам кажется, навсегда. Но вы продвигаетесь по ступенькам карьеры и к тридцати пяти или тридцати шести годам становитесь уже заместителем постоянного секретаря, но тут вам заявляют, что дальнейший путь закрыт. А может, вам сорок или сорок пять, или даже пятьдесят, во всяком случае до пенсии еще далеко. Так что же вам делать, возвращаться в Лондон и регистрироваться на бирже труда?
— Малоприятная перспектива, — согласился я.
— Именно так. Поэтому мы решили этот вопрос полюбовно. Они уезжают отсюда и в зависимости от срока службы получают компенсацию. Если человек проработал здесь пятнадцать лет, ему причитаются три тысячи фунтов. Кроме того, до конца жизни он будет получать тысячу фунтов в год.
— Вы очень хотите, чтобы они ушли, так? — спросил Шартелль.
Дженаро кивнул.
— Очень. Естественно, они могут брать деньги прямо сейчас и сразу же выкатываться отсюда, что многие и делают. Но большинство тянет до последнего. Странно, я не могу представить себе американца, остающегося в чужой стране в аналогичной ситуации.
— Стоит нам только заподозрить, что нас не любят, как мы садимся в самолет и улетаем, — кивнул я.
Дженаро представил нас старику, который нахмурился, обругал его на местном диалекте и поспешил к Илю.
— И кто только его пригласил, — вздохнул Дженаро. — Возможно, Лидер.
Тут в зал вошел высокий, широкоплечий альбертиец, с которым мы познакомились в конторе Даффи при встрече с вождем Акомоло. В Лондоне он носил костюм. В Альбертии сменил его на национальный наряд. Он прямиком направился к Илю, круглое лицо которого расплылось в широкой улыбке, опустился перед ним на колени. Мое романтическое воображение подсказало мне, что точно так же удачливый Роланд приветствовал своего повелителя.
Обменявшись несколькими словами с Илем, здоровяк двинулся к Акомоло. То же выражение искренней радости появилось и на лице вождя, когда они пожали друг другу руки. Он указал на нас, и мужчина в белой ordana повернулся в нашу сторону.
— Если вы забыли, его зовут Декко, — напомнил мне Шартелль.
— Вождь Декко, — поправил его Дженаро.
— Мистер Шартелль, как приятно вновь свидеться с вами, — они обменялись крепким рукопожатием.
— И я с нетерпением ждал нашей новой встречи, вождь Декко.
— Правда? — удивился тот. — А почему?
Такой вопрос многих выбивает из колеи. Меня например. Даже Даффи. Но не Шартелля.
— Потому что я хотел, чтобы мы лучше узнали друг друга, а в Лондоне нам не дали толком поговорить.
— Это точно. Почему бы нам не сесть рядом за столом?
— Я был бы рад, сэр, — ответил Шартелль.
— И мистер Апшоу составит нам компанию, так? — Он протянул руку, и я ее пожал.
— Добрый день, вождь Декко.
— Привет, Джимми, — кивнул он Дженаро. — Я очень сердит на тебя.
— Почему?
— Ты обещал научить меня играть в гольф, еще в прошлом месяце. Но не позвонил, не заехал.
— Вы были в Лондоне.
— Неделю, но не месяц. Обещания надо выполнять.
— Я позвоню завтра.
— В какое время?
— В девять… нет, в половине десятого.
— Только не забудь, Джимми. Рад видеть вас, господа. Я с нетерпением ждал этой встречи. Сейчас мне нужно поздороваться с остальными, но, мистер Шартелль, вы и мистер Апшоу должны сесть за стол рядом со мной.
— Благодарим, — улыбнулся Шартелль.
— Так я не прощаюсь.
Мы наблюдали, как он кружит по залу, на голову выше большинства присутствующих, на сотню фунтов тяжелее многих. Широкоплечий, мускулистый, с мягкой походкой пантеры.
Дженаро покачал головой.
— Да, настоящий мужчина.
Шартель кивнул.
— У него потрясающая улыбка. Политики мечтают о такой улыбке.
— Вы правы. Когда Лидер уедет в столицу, Декко станет премьером Западной провинции.
— Он слишком молод, — усомнился я.
— Тридцать один год. У него есть все необходимое: ум, внешность, способности, обходительность.
— Он наверняка находит контакт с простым людом, — заметил Шартелль. — Это сразу видно.
— Находит, находит, — подтвердил Дженаро. — Помнит все имена, все лица. Взять хотя бы гольф. Он как-то упомянул, что ему нужно больше двигаться, и я предложил научить его играть в гольф. Когда-нибудь. Но он запомнил, и теперь у вас может сложиться впечатление, что я не держу слова.
— Думаю, в политике он пойдет далеко, — промурлыкал Шартелль. — Если, конечно, его не сманит какой-нибудь профессиональный футбольный клуб.
— Американскому футболу он предпочитает обычный, — усмехнулся Дженаро. — Еще он играет в крикет.