Но очень уж не хотелось подниматься.
Я постоял под горячей струей десять минут, затем выключил воду. Чередовать горячую воду с холодной я не стал, хотя не раз слышал, что это бодрит. Потом побрился, почистил зубы, поздравил себя с тем, что до сих пор обхожусь без вставных. Расчесал волосы, с годами порядком поредевшие, оделся, приготовившись встретить новый день, который, я подозревал, будет хуже предыдущего, но наверняка лучше последующего.
Когда я появился в гостиной, держа курс на кухню, Падильо уже сидел на диване с чашечкой кофе в одной руке и сигаретой в другой.
— Воду я вскипятил, — обрадовал он меня.
— Угу, — пробурчал я в ответ.
Я насыпал в чашку ложку растворимого кофе, залил кипятком, размешал сахар. Затем поставил чашку на блюдце и переместился в гостиную. Сел на диван. Пригубил кофе.
— Она еще спит?
— Думаю, да.
— Как твой бок?
— Немного саднит.
— Как спалось на диване?
— Попробуй сам, тогда и узнаешь.
Больше вопросов у меня не было.
Падильо ушел на кухню, за второй чашкой кофе. И едва вернулся в гостиную, как звякнул дверной звонок. Открывать пошел я. На пороге стоял тощий мужчина, который встретил нас в торговой миссии, все в том же строгом черном костюме.
— Мистер Боггз попросил меня передать вам этот пакет, — и он протянул мне пакет из плотной бумаги, в каком обычно носят продукты.
Я взял его, раскрыл, заглянул внутрь. Деньги.
— Вы хотите, чтобы я написал расписку.
Тощий мужчина улыбнулся.
— Нет, конечно. Мистер Боггз также сказал, что остальное он принесет сам.
— Поблагодарите за меня мистера Боггза.
— Обязательно, сэр, — тощий мужчина повернулся и двинулся к лифту.
Я закрыл дверь.
— Что там? — спросил Падильо.
— Деньги. Много денег.
Я подошел к дивану и отдал ему пакет.
— У них не хватило времени, чтобы завернуть их. Падильо взял пакет и вывалил его содержимое на кофейный столик. Горка из пачек пятидесяти— и стодолларовых банкнот радовала глаз.
— Ты не хочешь пересчитать их? — спросил Падильо.
— В столь ранний час арифметика мне не по зубам. Дальше девятнадцати мне не продвинуться.
Падильо откинулся на диванные подушки, закрыл глаза, приложил руку к левому боку.
— О-ох.
— Убедительности недостает.
— Тут должно быть тридцать семь тысяч пятьсот долларов.
— Хорошо. Я их пересчитаю.
Пятидесятидолларовые банкноты лежали в пачках по тысяче долларов каждая. Я насчитал их пятнадцать. Стодолларовые — в пачках по две тысячи. Таких оказалось одиннадцать. Две стодолларовые банкноты и шесть по пятьдесят долларов в сумме составили оставшиеся пятьсот.
— Все сходится. Ты хочешь, чтобы я разделил их на три части?
Падильо сидел, не шевелясь. Бледность проступила даже сквозь сильный загар.
— Половину — в одну часть, оставшиеся деньги — пополам. Ты помнишь.
Я произвел в уме необходимые вычисления.
— Деньги слишком крупные. Одна четверть — девять тысяч триста семьдесят пять долларов.
Падильо по-прежнему не открывал глаз.
— Раздели приблизительно.
Я прогулялся на кухню за кофе, а Падильо тем временем подтянул к себе телефон. Набрав номер, он произносил несколько слов и вновь начинал крутить диск. И когда я вернулся, он уже заканчивал последний разговор. Положив трубку, посмотрел на меня.
— Поговорил с Прайсом.
— Какой у него голос?
— Сонный и жадный.
— А как остальные?
— Придут в одиннадцать.
— А в чем мы их понесем? — я мотнул головой в сторону кофейного столика.
— У тебя есть какой-нибудь портфель?
— Скорее всего найдется.
В спальне я открыл стенной шкаф и вытащил «дипломат». Кто-то когда-то подарил мне его, но я так и не нашел повода воспользоваться им, а потому убрал с глаз долой. «Дипломат» внушал уважение. Черная кожа, хромированные замки. Работай я в какой-нибудь конторе, обязательно носил бы в нем ленч.
Вернувшись с добычей в гостиную, я поставил «дипломат» на кофейный столик, рядом с пачками денег.
— А резинки у тебя есть?
— Фредль их сохраняет. На дверной ручке на кухне.
Я принес три резинки, отдал Падильо, тот обтянул ими разложенные мной по стопкам деньги, сложил их в «дипломат», опустил крышку и защелкнул замки.
— Ключ я потерял, — предупредил я.
— Это неважно.
Опять прозвенел дверной звонок, и я вопросительно посмотрел на Падильо.
— Дом твой, — ответил он на мой немой вопрос.
— Но приходят-то к тебе.
Я пересек гостиную, открыл дверь. Увидел мужчину в пиджаке спортивного покроя, синей рубашке с отложным воротником, серых брюках и с тремя вертикальными морщинами на лбу. Морщины свидетельствовали о том, что мужчина думал. Звали его Стэн Бурмсер, и в свое время он мог послать Падильо в Европу и указать, что должен тот делать по прибытии. Я не видел его больше года. Последняя наша встреча произошла в Бонне, и три вертикальные морщины присутствовали на его челе и в тот раз. Похоже, процесс мышления поглощал у Бурмсера немало времени.
— Привет, Бурмсер.
Он улыбнулся, и морщины исчезли. Правда, дружелюбия в улыбке было не больше, чем в пятом по счету письме банка, напоминающем о просрочке платежей.
— Я ищу Падильо.
— Вы у цели, — я отступил назад, держа дверь открытой. — К тебе некий мистер Бурмсер, — предупредил я Падильо.
Он не поднялся с дивана, не произнес ни слова. С непроницаемым лицом наблюдал за приближающимся Бурмсером. Тот остановился перед Падильо, засунув руки в карманы. Покачался на каблуках, сверля Падильо взглядом.
— Два дня тому назад нам сообщили о вашем возвращении.
Падильо кивнул.
— По-прежнему дружите с ФБР.
— Вот-вот. И вы решили заглянуть ко мне с утра пораньше, чтобы лицезреть меня лично. Вы опоздаете в воскресную школу.
— Я католик.
— Странно, по вам этого не скажешь.
— Все те же старые шуточки.
— Привычка — вторая натура, знаете ли.
— А я припас для вас новую. Такую хорошую, что мне не терпелось поделиться ею с вами. Потому-то я и заявился к вам.
— Я слушаю.
— Вас внесли в черный список, Падильо.
— Что тут нового. По-моему, я числюсь не в одном списке и не один год.
— Но в этот вы попали впервые. Англичане приговорили вас к смерти.
— Если в они это сделали, то не стали бы ставить меня в известность.
— Вы не единственный, кто перевербовывал агентов.
— Разумеется, нет.
— В этом-то самое забавное.
— Держу пари, сейчас вы поделитесь с нами самым смешным.
Ухмылка Бурмсера стала шире.
— Совершенно верно. Поделюсь. Они поручили пристрелить вас агенту, которого вы перевербовали. Филипу Прайсу.
— А чего они так обиделись на меня? — спросил Падильо. Волнения в его голосе не чувствовалось. С той же интонацией он мог спросить, почему автобус останавливается здесь, а не кварталом дальше.
— Не знаю. Да и какое мне, собственно, дело.
— Тогда почему же вы приехали в такую рань из Маклина?
— Я живу в Кливленд-Парк.
— Осенью там, должно быть, чудесно.
— Прайс — профессионал. Вы с ним работали. И знаете, что он способен на многое.
— Он также работает и на вас.
— Правильно, работает.
— Вы можете зажечь перед ним красный свет.
— Могу, но тогда англичане засыпят его вопросами, интересуясь, почему он не выполнил поручение. То есть велика вероятность его разоблачения. А он приносит немало пользы. И нам бы не хотелось что-либо менять.
— А от меня толку нет, — покивал Падильо.
Бурмсер перестал улыбаться.
— Для нас вы не существуете, Падильо. В архивах нет ни единого упоминания о нашем сотрудничестве. Мы об этом позаботились.
— Неужели ни одного?
— Будьте уверены.
Теперь заулыбался Падильо.
— Вам пришлось перелопатить кучу бумаг. За те годы я много чего понаделал под вашим чутким руководством. А зачем вы мне все это говорите?
— Выполняю указание.
— Должно быть, в вашем заведении у меня еще остались друзья.
— Максимум один.
Падильо пожал плечами.
— Хорошо, Бурмсер, сегодня вам поручили сыграть роль старого слепого Пью и вручить мне черную метку. Что-нибудь еще?
— Только одно: мы никогда о вас не слышали. Если вы попадете в беду, выпутывайтесь сами. Не будет ни телефонных звонков, ни подмоги. Никто нигде никогда не замолвит за вас и словечка. Вы давно этого хотели, Падильо, и вот добились своего. Для нас вы — мексиканец или испанец, незаконно проникший в страну, хотя мы не уверены и в этом, ибо, повторюсь, мы вас знать не знаем, — на том Бурмсер и закончил, тяжело дыша.
Падильо повернулся ко мне.
— Нет ли у тебя вопросов к посыльному?
— Надо бы узнать, что произошло с твоими взносами в пенсионный фонд.
Бурмсер одарил нас прощальной улыбкой.
— Я восхищен вашим самообладанием, господа. На этом позвольте откланяться, — у двери он обернулся. — В одно время, Падильо, вы знали свое дело. И вам еще и везло. Теперь вам потребуются и мастерство, и везение.
— Всем нашим глубокий поклон, — напутствовал его Падильо.
Брови Бурмсера взлетели вверх.
— Они никогда о вас не слышали.
С тем за ним и закрылась дверь.
— Роль эта ему понравилась, — прокомментировал я.
— Но он раскрыл Прайса.
— Получается, Прайс сказал англичанам, что ты собираешься застрелить Ван Зандта, а они поручили ему прикончить тебя.
— Вроде бы да.
— Неужели Прайс хотел, чтобы его похвалили и погладили по головке?
— Скорее он хотел получить денежки.
— От кого?
— От англичан. Он говорит им, что я готовлю покушение на Ван Зандта, они требуют, чтобы он меня остановил, что он и делает. Сверхплановая работа влечет за собой и дополнительное вознаграждение.
— А что потом?
— Он войдет в долю с Димеком, и они прикончат старика.
— А теперь скажи мне, как это все сочетается с нашим планом? Тем самым, что ты начертал на обратной стороне спичечного коробка.
— Более-менее, — Падильо отнес на кухню пустую чашку с блюдцем.
— В каком смысле менее? — спросил я его, когда он вернулся.
— Я не собирался делать из Прайса героя. Теперь придется.
Глава 19
Глава 20
Я постоял под горячей струей десять минут, затем выключил воду. Чередовать горячую воду с холодной я не стал, хотя не раз слышал, что это бодрит. Потом побрился, почистил зубы, поздравил себя с тем, что до сих пор обхожусь без вставных. Расчесал волосы, с годами порядком поредевшие, оделся, приготовившись встретить новый день, который, я подозревал, будет хуже предыдущего, но наверняка лучше последующего.
Когда я появился в гостиной, держа курс на кухню, Падильо уже сидел на диване с чашечкой кофе в одной руке и сигаретой в другой.
— Воду я вскипятил, — обрадовал он меня.
— Угу, — пробурчал я в ответ.
Я насыпал в чашку ложку растворимого кофе, залил кипятком, размешал сахар. Затем поставил чашку на блюдце и переместился в гостиную. Сел на диван. Пригубил кофе.
— Она еще спит?
— Думаю, да.
— Как твой бок?
— Немного саднит.
— Как спалось на диване?
— Попробуй сам, тогда и узнаешь.
Больше вопросов у меня не было.
Падильо ушел на кухню, за второй чашкой кофе. И едва вернулся в гостиную, как звякнул дверной звонок. Открывать пошел я. На пороге стоял тощий мужчина, который встретил нас в торговой миссии, все в том же строгом черном костюме.
— Мистер Боггз попросил меня передать вам этот пакет, — и он протянул мне пакет из плотной бумаги, в каком обычно носят продукты.
Я взял его, раскрыл, заглянул внутрь. Деньги.
— Вы хотите, чтобы я написал расписку.
Тощий мужчина улыбнулся.
— Нет, конечно. Мистер Боггз также сказал, что остальное он принесет сам.
— Поблагодарите за меня мистера Боггза.
— Обязательно, сэр, — тощий мужчина повернулся и двинулся к лифту.
Я закрыл дверь.
— Что там? — спросил Падильо.
— Деньги. Много денег.
Я подошел к дивану и отдал ему пакет.
— У них не хватило времени, чтобы завернуть их. Падильо взял пакет и вывалил его содержимое на кофейный столик. Горка из пачек пятидесяти— и стодолларовых банкнот радовала глаз.
— Ты не хочешь пересчитать их? — спросил Падильо.
— В столь ранний час арифметика мне не по зубам. Дальше девятнадцати мне не продвинуться.
Падильо откинулся на диванные подушки, закрыл глаза, приложил руку к левому боку.
— О-ох.
— Убедительности недостает.
— Тут должно быть тридцать семь тысяч пятьсот долларов.
— Хорошо. Я их пересчитаю.
Пятидесятидолларовые банкноты лежали в пачках по тысяче долларов каждая. Я насчитал их пятнадцать. Стодолларовые — в пачках по две тысячи. Таких оказалось одиннадцать. Две стодолларовые банкноты и шесть по пятьдесят долларов в сумме составили оставшиеся пятьсот.
— Все сходится. Ты хочешь, чтобы я разделил их на три части?
Падильо сидел, не шевелясь. Бледность проступила даже сквозь сильный загар.
— Половину — в одну часть, оставшиеся деньги — пополам. Ты помнишь.
Я произвел в уме необходимые вычисления.
— Деньги слишком крупные. Одна четверть — девять тысяч триста семьдесят пять долларов.
Падильо по-прежнему не открывал глаз.
— Раздели приблизительно.
Я прогулялся на кухню за кофе, а Падильо тем временем подтянул к себе телефон. Набрав номер, он произносил несколько слов и вновь начинал крутить диск. И когда я вернулся, он уже заканчивал последний разговор. Положив трубку, посмотрел на меня.
— Поговорил с Прайсом.
— Какой у него голос?
— Сонный и жадный.
— А как остальные?
— Придут в одиннадцать.
— А в чем мы их понесем? — я мотнул головой в сторону кофейного столика.
— У тебя есть какой-нибудь портфель?
— Скорее всего найдется.
В спальне я открыл стенной шкаф и вытащил «дипломат». Кто-то когда-то подарил мне его, но я так и не нашел повода воспользоваться им, а потому убрал с глаз долой. «Дипломат» внушал уважение. Черная кожа, хромированные замки. Работай я в какой-нибудь конторе, обязательно носил бы в нем ленч.
Вернувшись с добычей в гостиную, я поставил «дипломат» на кофейный столик, рядом с пачками денег.
— А резинки у тебя есть?
— Фредль их сохраняет. На дверной ручке на кухне.
Я принес три резинки, отдал Падильо, тот обтянул ими разложенные мной по стопкам деньги, сложил их в «дипломат», опустил крышку и защелкнул замки.
— Ключ я потерял, — предупредил я.
— Это неважно.
Опять прозвенел дверной звонок, и я вопросительно посмотрел на Падильо.
— Дом твой, — ответил он на мой немой вопрос.
— Но приходят-то к тебе.
Я пересек гостиную, открыл дверь. Увидел мужчину в пиджаке спортивного покроя, синей рубашке с отложным воротником, серых брюках и с тремя вертикальными морщинами на лбу. Морщины свидетельствовали о том, что мужчина думал. Звали его Стэн Бурмсер, и в свое время он мог послать Падильо в Европу и указать, что должен тот делать по прибытии. Я не видел его больше года. Последняя наша встреча произошла в Бонне, и три вертикальные морщины присутствовали на его челе и в тот раз. Похоже, процесс мышления поглощал у Бурмсера немало времени.
— Привет, Бурмсер.
Он улыбнулся, и морщины исчезли. Правда, дружелюбия в улыбке было не больше, чем в пятом по счету письме банка, напоминающем о просрочке платежей.
— Я ищу Падильо.
— Вы у цели, — я отступил назад, держа дверь открытой. — К тебе некий мистер Бурмсер, — предупредил я Падильо.
Он не поднялся с дивана, не произнес ни слова. С непроницаемым лицом наблюдал за приближающимся Бурмсером. Тот остановился перед Падильо, засунув руки в карманы. Покачался на каблуках, сверля Падильо взглядом.
— Два дня тому назад нам сообщили о вашем возвращении.
Падильо кивнул.
— По-прежнему дружите с ФБР.
— Вот-вот. И вы решили заглянуть ко мне с утра пораньше, чтобы лицезреть меня лично. Вы опоздаете в воскресную школу.
— Я католик.
— Странно, по вам этого не скажешь.
— Все те же старые шуточки.
— Привычка — вторая натура, знаете ли.
— А я припас для вас новую. Такую хорошую, что мне не терпелось поделиться ею с вами. Потому-то я и заявился к вам.
— Я слушаю.
— Вас внесли в черный список, Падильо.
— Что тут нового. По-моему, я числюсь не в одном списке и не один год.
— Но в этот вы попали впервые. Англичане приговорили вас к смерти.
— Если в они это сделали, то не стали бы ставить меня в известность.
— Вы не единственный, кто перевербовывал агентов.
— Разумеется, нет.
— В этом-то самое забавное.
— Держу пари, сейчас вы поделитесь с нами самым смешным.
Ухмылка Бурмсера стала шире.
— Совершенно верно. Поделюсь. Они поручили пристрелить вас агенту, которого вы перевербовали. Филипу Прайсу.
— А чего они так обиделись на меня? — спросил Падильо. Волнения в его голосе не чувствовалось. С той же интонацией он мог спросить, почему автобус останавливается здесь, а не кварталом дальше.
— Не знаю. Да и какое мне, собственно, дело.
— Тогда почему же вы приехали в такую рань из Маклина?
— Я живу в Кливленд-Парк.
— Осенью там, должно быть, чудесно.
— Прайс — профессионал. Вы с ним работали. И знаете, что он способен на многое.
— Он также работает и на вас.
— Правильно, работает.
— Вы можете зажечь перед ним красный свет.
— Могу, но тогда англичане засыпят его вопросами, интересуясь, почему он не выполнил поручение. То есть велика вероятность его разоблачения. А он приносит немало пользы. И нам бы не хотелось что-либо менять.
— А от меня толку нет, — покивал Падильо.
Бурмсер перестал улыбаться.
— Для нас вы не существуете, Падильо. В архивах нет ни единого упоминания о нашем сотрудничестве. Мы об этом позаботились.
— Неужели ни одного?
— Будьте уверены.
Теперь заулыбался Падильо.
— Вам пришлось перелопатить кучу бумаг. За те годы я много чего понаделал под вашим чутким руководством. А зачем вы мне все это говорите?
— Выполняю указание.
— Должно быть, в вашем заведении у меня еще остались друзья.
— Максимум один.
Падильо пожал плечами.
— Хорошо, Бурмсер, сегодня вам поручили сыграть роль старого слепого Пью и вручить мне черную метку. Что-нибудь еще?
— Только одно: мы никогда о вас не слышали. Если вы попадете в беду, выпутывайтесь сами. Не будет ни телефонных звонков, ни подмоги. Никто нигде никогда не замолвит за вас и словечка. Вы давно этого хотели, Падильо, и вот добились своего. Для нас вы — мексиканец или испанец, незаконно проникший в страну, хотя мы не уверены и в этом, ибо, повторюсь, мы вас знать не знаем, — на том Бурмсер и закончил, тяжело дыша.
Падильо повернулся ко мне.
— Нет ли у тебя вопросов к посыльному?
— Надо бы узнать, что произошло с твоими взносами в пенсионный фонд.
Бурмсер одарил нас прощальной улыбкой.
— Я восхищен вашим самообладанием, господа. На этом позвольте откланяться, — у двери он обернулся. — В одно время, Падильо, вы знали свое дело. И вам еще и везло. Теперь вам потребуются и мастерство, и везение.
— Всем нашим глубокий поклон, — напутствовал его Падильо.
Брови Бурмсера взлетели вверх.
— Они никогда о вас не слышали.
С тем за ним и закрылась дверь.
— Роль эта ему понравилась, — прокомментировал я.
— Но он раскрыл Прайса.
— Получается, Прайс сказал англичанам, что ты собираешься застрелить Ван Зандта, а они поручили ему прикончить тебя.
— Вроде бы да.
— Неужели Прайс хотел, чтобы его похвалили и погладили по головке?
— Скорее он хотел получить денежки.
— От кого?
— От англичан. Он говорит им, что я готовлю покушение на Ван Зандта, они требуют, чтобы он меня остановил, что он и делает. Сверхплановая работа влечет за собой и дополнительное вознаграждение.
— А что потом?
— Он войдет в долю с Димеком, и они прикончат старика.
— А теперь скажи мне, как это все сочетается с нашим планом? Тем самым, что ты начертал на обратной стороне спичечного коробка.
— Более-менее, — Падильо отнес на кухню пустую чашку с блюдцем.
— В каком смысле менее? — спросил я его, когда он вернулся.
— Я не собирался делать из Прайса героя. Теперь придется.
Глава 19
Сильвия Андерхилл вышла из спальни для гостей до того, как Падильо успел познакомить меня с коррективами, которые следовало внести в наш план. Он замолк на полуслове, и мы оба поздоровались с ней.
— Я услышала, что вы с кем-то говорите, и решила, что проспала.
В то утро она надела голубой костюм из тонкой шерсти, глаза сияли, лицо дышало умиротворенностью, и едва ли причиной тому был всего лишь шестичасовой сон.
— Заходил наш давний знакомый, — пояснил Падильо. — Как видите, ненадолго.
— Давайте я приготовлю завтрак, — предложила Сильвия.
— Мне только гренок, — определил я свое меню.
— Мне тоже, — поддержал меня Падильо.
— Вы не будете возражать, если я сварю яйцо или два? — Сильвия улыбнулась. — Умираю от голода.
— Яйца в холодильнике.
Падильо последовал за ней на кухню, и вернулись они с гренками, яйцами, ветчиной и кофе. Мы уселись вокруг кофейного столика. И Падильо первым делом познакомил Сильвию с распорядком дня.
— В одиннадцать часов у нас встреча. Вы останетесь здесь. Закроетесь на все замки. Дверь никому не открывать, кроме меня и Маккоркла. Если зазвонит телефон, трубку не снимайте.
— Когда мне вас ждать?
— Примерно в три... после того, как мы переговорим с Хардманом и его парнями, — он посмотрел на часы и повернулся ко мне. — Пожалуй, нам пора. Я оставил твою машину в подземном гараже. Поедем на ней?
— Почему бы и нет.
— Закройтесь и на цепочку, — потребовал Падильо от Сильвии.
Подхватил «дипломат», и мы вышли в коридор. Подождали, пока скрипнули все замки и Сильвия закрыла дверь на цепочку.
— Тех, кто захочет войти, мои замки не остановят, — заметил я.
— Не остановят, — согласился Падильо, — но задержат, и она успеет выхватить из сумочки тот маленький пистолетик.
Мы выехали из гаража и повернули налево. Путь наш лежал мимо церкви святого Матфея, в которой служили панихиду по Кеннеди. Затем последовали площадь Скотта, тоннель под площадью Томаса, Массачусетс-авеню и наконец Седьмая улица. Многие вашингтонцы в этот час ехали в церковь, а потому дорога заняла у нас довольно много времени. Машину мы смогли оставить лишь в паре кварталов от нужного нам дома и вернулись к нему пешком.
По лестнице мы поднялись к обшарпанной комнатенке, открыли дверь, вошли.
— Рекомендую стул, что за столом, — предложил я. — Тогда ты сможешь положить на него ноги.
Падильо положил «дипломат» на стол и последовал моему совету. Я тоже выбрал себе стул и сел лицом к двери. В нее постучали через три минуты.
— Войдите, — крикнул Падильо, и перед нами предстала Магда Шадид.
В легком шерстяном пальто, которое она тут же сняла, чтобы продемонстрировать нам вязаное платье цвета ржавчины.
— Ты очаровательна, — выразил наше общее впечатление Падильо.
Магда улыбнулась. Сначала ему, потом — мне.
— Вам нравится? Я надела его специально для вас.
— Оно подчеркивает достоинства твоей фигуры, — уточнил Падильо.
— Они открыты для более пристального осмотра.
— Буду иметь это в виду.
— А вы, мистер Грустнолицый, ну почему вы так печальны? Взбодритесь.
— Он не печальный, а грозный, — поправил Магду Падильо.
Она подошла, пробежалась рукой по моим волосам.
— Я бы могла поднять вам настроение.
— Осторожно. Я кусаюсь, когда грозен.
Глаза у нее были черные-пречерные, и подкрашивала она их так, чтобы они казались веселыми и порочными.
— Как интересно. С условием, что кусаться вы будете не слишком сильно.
— Мне представляется, намек ты поняла, — вмешался Падильо. — Почему бы тебе не сесть и не положить ногу на ногу, чтобы мы могли полюбоваться ими.
— Тут так грязно. Почему мы всегда должны встречаться на каких-то помойках?
— Получая такие деньги, тебе грех жаловаться.
— А за что я их получаю, Майкл?
— До этого мы еще доберемся. Лучше скажи, что ты делаешь со своими деньгами?
— Вкладываю их в государственные облигации Израиля.
Она раскрыла сумочку, достала сигарету. Мы не шевельнулись, а потому ей пришлось прикуривать от собственной зажигалки.
Затем прибыл Димек. Поздоровался и сел рядом с Магдой, положив большие, сильные руки на колени. Сидел он, выпрямив спину, уставившись в никуда. Похоже, ждать он привык и не стремился ускорить бег времени.
Прайс заявился последним, отстав от Димека на несколько минут. В строгом костюме в серо-черную полоску, с широким муаровым галстуком и в коричневых ботинках на толстой подошве. Шляпу он положил на один из пустых стульев.
— Для вас двоих, — Падильо коротко глянул на Магду и Прайса, — сообщаю, что наши африканцы согласились заменить меня Димеком. Они встречались с ним и готовы заплатить прежнюю цену — семьдесят пять тысяч долларов.
— Часть из которых мы должны получить сегодня, — уточнил Прайс.
— Совершенно верно.
Магда бросила окурок на пол и растоптала его каблуком. Я с интересом следил за движениями ее щиколотки.
— Я полагаю, что причитающаяся мне доля, составляющая восемнадцать тысяч семьсот пятьдесят долларов, куда как щедро оплачивает мои услуги, до сих пор состоящие лишь в том, что мне приходится болтаться в грязных комнатах да выслушивать твои угрозы, Майкл. Раньше ты не отличался подобной расточительностью. Похоже, мне еще предстоит отработать эти деньги. Так что я должна такого сделать, дабы заслужить столь крупное вознаграждение?
— Ты поможешь нам вызволить миссис Маккоркл из того места, где ее прячут.
— Понятно. И что от меня потребуется?
— Ты подойдешь к двери и постучишь. Когда же кто-то подойдет, а подойдут обязательно, потому что ты — женщина, достанешь пистолет и скажешь, что хочешь видеть миссис Маккоркл. Твоя задача — заставить их открыть дверь.
— А ты знаешь, где ее держат?
— Нет.
— Так я буду вашей ширмой?
— Что-то в этом роде, но, возможно, с более широким диапазоном действий.
— К примеру, не исключена стрельба.
— Убивать их не обязательно.
Магда покивала.
— Достаточно и ранить.
— Совершенно верно.
— За те же восемнадцать тысяч семьсот пятьдесят долларов.
— Нет. Ты забыла про уже полученные четырнадцать «кусков». А в этой стране многие согласятся выстрелить в человека за тридцать две тысячи семьсот пятьдесят долларов.
— Как вы узнаете, где они держат его жену? — спросил Димек.
— Мы этим занимаемся.
— Что-нибудь выяснили? — полюбопытствовал Прайс.
— Пока еще нет.
— Допустим, вы не найдете ее. Что тогда? — спросила Магда.
— Ты не получишь второй половины от восемнадцати тысяч семисот пятидесяти долларов. Первая останется у тебя, как задаток.
— Хорошо, — кивнула она. — Я согласна.
Падильо повернулся к ней.
— Что-то у тебя плохо с памятью, Магда. Твоего согласия и не требуется. Ты будешь исполнять мои указания только потому, что выбора у тебя нет. Я мог бы не платить тебе ни цента, но я согласен вознаградить тебя за труды, ожидая взамен должной отдачи. Забесплатно ты работаешь без энтузиазма.
Он окинул взглядом Прайса и Димека.
— Прежде чем вы начнете говорить о вашем согласии или несогласии, учтите, что все, сказанное Магде, в полной мере относится и к вам. Вы здесь, потому что я этого захотел. Деньги лишь повышают вашу заинтересованность в успехе и удерживают от перехода на сторону противника.
Прайс махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху.
— Пока все так неопределенно. Поневоле в голову лезут разные мысли.
— Хорошо, перейдем к деталям, чтобы вам понапрасну не ломать голову. Общая схема такова: Магда, Маккоркл и я поедем за женой Маккоркла, когда вы двое будете готовить покушение. Куда мы поедем, пока неясно, потому что мы не знаем, где ее держат. Это единственная неопределенность. К сожалению, пока мы ничего не можем изменить. А вот с вами все ясно, — Падильо не спеша достал сигарету, закурил. — Главная наша цель — спасти миссис Маккоркл. Побочная — выставить банду Ван Зандта на всеобщее посмешище, рассказать всем, что они заплатили семьдесят пять тысяч долларов за убийство своего премьер-министра, причем заплатили мошенникам.
— Это уж перебор, — пробурчал Прайс.
— Чего вы ждете от них в случае провала покушения? — спросил Димек. — Они побегут в Общество потребителей и напишут жалобу?
— Нет, все гораздо проще. Ты, Димек, задергаешься.
— В каком смысле?
— Представим себе, что Ван Зандт убит. Где гарантии того, что ты получишь оставшиеся деньги? Их нет. А почему африканцам просто не намекнуть властям, чтобы те поискали некоего Димека и задали ему пару-тройку вопросов? Если ты скажешь, что тебя наняли те самые африканцы, кто тебе поверит? Надеюсь, всем понятно, что за этим последует?
Падильо вновь помолчал.
— И вот что ты, Димек, сделаешь. Попросишь у них письмо, содержащее все подробности вашего соглашения. На их официальном бланке, с подписью Ван Зандта, засвидетельствованной Боггзом и Даррафом, с печатью.
— Мой Бог! — ахнул Прайс.
На лице Димека отразился скепсис. Те же сомнения посетили и меня.
— А зачем нужно такое письмо?
— Страховка, — пояснил Прайс. — Если они укажут в письме, что наняли тебя убить их премьер-министра, ему цены не будет. Разумеется, после покушения они выкупят письмо.
— Не так уж они глупы, — покачал головой Димек.
— Есть ли у них основания сомневаться в том, что ты убьешь Ван Зандта? — спросил Падильо.
Димек посмотрел на него. Лицо его, как у хорошего игрока в покер, не выражало никаких чувств.
— Нет.
— Вот и отлично. Пока весь риск ты берешь на себя. И хочешь разделить его с ними. Тебе нужно знать наверняка, что они заплатят. Письмо ты вернешь после того, как убьешь премьер-министра и получишь остаток причитающегося тебе вознаграждения.
— Я же могу скопировать его, благо ксероксов хватает, — упирался Димек.
— С официальной сургучной печатью — нет.
— У кого будет храниться письмо? — спросил Димек.
— У тебя, до той поры, пока мы не вызволим миссис Маккоркл.
— Ну и выдумщик вы, Падильо, — покачал головой Димек. — А что случится с письмом потом?
— Оно попадет в руки Прайса.
— Так вот для чего я понадобился, — протянул англичанин.
— Совершенно верно.
— Я отдам письмо моим работодателям, а уж те познакомят с его содержимым весь мир.
— Именно так. Англичане выигрывают на этом больше всех. Вы отдаете письмо им, а они поднимают скандал.
— Кто обращается с этим предложением к африканцам? — спросил Димек.
— Ты.
— Что я должен им сказать?
— Мы, мол, не верим, что они освободят Фредль Маккоркл после покушения, и нам нужны четкие гарантии, что будет так, а не иначе. Письмо служит такой гарантией. Они получат его назад, когда освободят миссис Маккоркл. И второе, ты скажешь, что нервничаешь и тоже нуждаешься в гарантиях оплаты. Письмо годится и для этого.
— Письмо они вручат мне? — уточнил Димек.
— Да.
— А потом я отдам его Прайсу, который использует его с наибольшей выгодой?
— Ты все понял правильно.
— Фантастика! — воскликнула Магда. — Настоящая фантастика. И ты еще будешь утверждать, что более не работаешь, Майкл?
— Если б я работал, то отдал бы письмо не англичанам.
— Это так. Но остается одно слабое звено, не так ли?
— Остается.
— И состоит оно в том, что миссис Маккоркл необходимо вызволить до покушения.
— Потому-то нам и нужно письмо. Если мы не найдем ее, они ничего не смогут с ней сделать. Им придется обменять ее на письмо.
Прайс поднялся, заходил по комнате.
— Позвольте мне просуммировать сказанное ранее. Но прежде вот о чем. Если я не ошибаюсь, эта операция при благоприятном исходе будет поставлена мне в заслугу, так?
— Естественно, — невозмутимо ответил Падильо. Ноток иронии в его голосе я не заметил.
— Значит, получается следующее. Димек заявляется к людям Ван Зандта. Говорит, что ему нужно письмо, с подписью и печатью, в котором будет указано, что его наняли убить премьер-министра, время и место покушения, а также причитающееся ему вознаграждение — семьдесят пять тысяч долларов. Я правильно все понял?
— Правильно, — подтвердил Падильо.
— А необходимость написания вышеупомянутого письма заключается в том, что Димек тревожится. Не только о тех деньгах, что африканцы должны ему выплатить после покушения, но и за свое будущее. А вдруг они в последний момент передумают и натравят на него полицию. Волнуетесь и вы с Маккорклом, так как у вас нет уверенности, что африканцы вернут миссис Маккоркл живой и невредимой. При наличии письма ситуация значительно упрощается. Тем более что для вас, Падильо, после убийства премьер-министра письмо станет ненужным клочком бумаги, ибо вы участвовали в подготовке покушения.
— Совершенно справедливо, — кивнул Падильо. — Если Ван Зандта убьют, а письмо окажется у меня, они не станут церемониться со мной.
— Кто — они? — спросил я.
— Мои прежние работодатели... или нынешние Прайса.
Прайс довольно хмыкнул.
— Истинно так. Но если покушение провалится, а вы каким-то образом выцарапаете миссис Маккоркл, вот тогда я передам письмо моему правительству, которое и разоблачит Ван Зандта и его дружков перед прессой, ООН и всем миром.
— Именно это нам и нужно.
— Осталось только добыть это письмо, — вставил Димек.
— Да. Но тебе придется соблюсти весь ритуал. Подняться на крышу отеля, потому что они могут следить за тобой. Если что-то пойдет не так и мы не сможем вызволить Фредль до того момента, как покажется машина Ван Зандта, ты будешь стрелять. Ибо в этом случае другого способа спасти миссис Маккоркл я не нахожу.
— А если вы ее вызволите? — спросил Димек.
— Тогда ты отдашь письмо Прайсу.
— Значит, я буду ждать его в отеле?
— Вы подниметесь с ним на крышу.
— Одно маленькое уточнение, Майкл, — подала голос Магда.
— Да, дорогая?
— Вероятно, если все пройдет, как ты задумал, африканцы не выплатят нам второй половины вознаграждения. Откуда же возьмутся деньги?
— Из моего кармана.
— Должно быть, ты преуспел в торговле оружием.
— Она приносит неплохую прибыль.
— Раз уж заговорили о деньгах...
Не дав Прайсу закончить фразу, Падильо похлопал по «дипломату».
— Они здесь.
Он щелкнул замками, откинул крышку и протянул каждому из троицы по пачке денег. Затем закрыл «дипломат», встал и направился к двери. Я присоединился к нему. Взявшись за ручку, Падильо обернулся.
— Держитесь поближе к телефону. Вечером я вам позвоню.
Они лишь молча кивнули, сосредоточенно пересчитывая банкноты.
— Я услышала, что вы с кем-то говорите, и решила, что проспала.
В то утро она надела голубой костюм из тонкой шерсти, глаза сияли, лицо дышало умиротворенностью, и едва ли причиной тому был всего лишь шестичасовой сон.
— Заходил наш давний знакомый, — пояснил Падильо. — Как видите, ненадолго.
— Давайте я приготовлю завтрак, — предложила Сильвия.
— Мне только гренок, — определил я свое меню.
— Мне тоже, — поддержал меня Падильо.
— Вы не будете возражать, если я сварю яйцо или два? — Сильвия улыбнулась. — Умираю от голода.
— Яйца в холодильнике.
Падильо последовал за ней на кухню, и вернулись они с гренками, яйцами, ветчиной и кофе. Мы уселись вокруг кофейного столика. И Падильо первым делом познакомил Сильвию с распорядком дня.
— В одиннадцать часов у нас встреча. Вы останетесь здесь. Закроетесь на все замки. Дверь никому не открывать, кроме меня и Маккоркла. Если зазвонит телефон, трубку не снимайте.
— Когда мне вас ждать?
— Примерно в три... после того, как мы переговорим с Хардманом и его парнями, — он посмотрел на часы и повернулся ко мне. — Пожалуй, нам пора. Я оставил твою машину в подземном гараже. Поедем на ней?
— Почему бы и нет.
— Закройтесь и на цепочку, — потребовал Падильо от Сильвии.
Подхватил «дипломат», и мы вышли в коридор. Подождали, пока скрипнули все замки и Сильвия закрыла дверь на цепочку.
— Тех, кто захочет войти, мои замки не остановят, — заметил я.
— Не остановят, — согласился Падильо, — но задержат, и она успеет выхватить из сумочки тот маленький пистолетик.
Мы выехали из гаража и повернули налево. Путь наш лежал мимо церкви святого Матфея, в которой служили панихиду по Кеннеди. Затем последовали площадь Скотта, тоннель под площадью Томаса, Массачусетс-авеню и наконец Седьмая улица. Многие вашингтонцы в этот час ехали в церковь, а потому дорога заняла у нас довольно много времени. Машину мы смогли оставить лишь в паре кварталов от нужного нам дома и вернулись к нему пешком.
По лестнице мы поднялись к обшарпанной комнатенке, открыли дверь, вошли.
— Рекомендую стул, что за столом, — предложил я. — Тогда ты сможешь положить на него ноги.
Падильо положил «дипломат» на стол и последовал моему совету. Я тоже выбрал себе стул и сел лицом к двери. В нее постучали через три минуты.
— Войдите, — крикнул Падильо, и перед нами предстала Магда Шадид.
В легком шерстяном пальто, которое она тут же сняла, чтобы продемонстрировать нам вязаное платье цвета ржавчины.
— Ты очаровательна, — выразил наше общее впечатление Падильо.
Магда улыбнулась. Сначала ему, потом — мне.
— Вам нравится? Я надела его специально для вас.
— Оно подчеркивает достоинства твоей фигуры, — уточнил Падильо.
— Они открыты для более пристального осмотра.
— Буду иметь это в виду.
— А вы, мистер Грустнолицый, ну почему вы так печальны? Взбодритесь.
— Он не печальный, а грозный, — поправил Магду Падильо.
Она подошла, пробежалась рукой по моим волосам.
— Я бы могла поднять вам настроение.
— Осторожно. Я кусаюсь, когда грозен.
Глаза у нее были черные-пречерные, и подкрашивала она их так, чтобы они казались веселыми и порочными.
— Как интересно. С условием, что кусаться вы будете не слишком сильно.
— Мне представляется, намек ты поняла, — вмешался Падильо. — Почему бы тебе не сесть и не положить ногу на ногу, чтобы мы могли полюбоваться ими.
— Тут так грязно. Почему мы всегда должны встречаться на каких-то помойках?
— Получая такие деньги, тебе грех жаловаться.
— А за что я их получаю, Майкл?
— До этого мы еще доберемся. Лучше скажи, что ты делаешь со своими деньгами?
— Вкладываю их в государственные облигации Израиля.
Она раскрыла сумочку, достала сигарету. Мы не шевельнулись, а потому ей пришлось прикуривать от собственной зажигалки.
Затем прибыл Димек. Поздоровался и сел рядом с Магдой, положив большие, сильные руки на колени. Сидел он, выпрямив спину, уставившись в никуда. Похоже, ждать он привык и не стремился ускорить бег времени.
Прайс заявился последним, отстав от Димека на несколько минут. В строгом костюме в серо-черную полоску, с широким муаровым галстуком и в коричневых ботинках на толстой подошве. Шляпу он положил на один из пустых стульев.
— Для вас двоих, — Падильо коротко глянул на Магду и Прайса, — сообщаю, что наши африканцы согласились заменить меня Димеком. Они встречались с ним и готовы заплатить прежнюю цену — семьдесят пять тысяч долларов.
— Часть из которых мы должны получить сегодня, — уточнил Прайс.
— Совершенно верно.
Магда бросила окурок на пол и растоптала его каблуком. Я с интересом следил за движениями ее щиколотки.
— Я полагаю, что причитающаяся мне доля, составляющая восемнадцать тысяч семьсот пятьдесят долларов, куда как щедро оплачивает мои услуги, до сих пор состоящие лишь в том, что мне приходится болтаться в грязных комнатах да выслушивать твои угрозы, Майкл. Раньше ты не отличался подобной расточительностью. Похоже, мне еще предстоит отработать эти деньги. Так что я должна такого сделать, дабы заслужить столь крупное вознаграждение?
— Ты поможешь нам вызволить миссис Маккоркл из того места, где ее прячут.
— Понятно. И что от меня потребуется?
— Ты подойдешь к двери и постучишь. Когда же кто-то подойдет, а подойдут обязательно, потому что ты — женщина, достанешь пистолет и скажешь, что хочешь видеть миссис Маккоркл. Твоя задача — заставить их открыть дверь.
— А ты знаешь, где ее держат?
— Нет.
— Так я буду вашей ширмой?
— Что-то в этом роде, но, возможно, с более широким диапазоном действий.
— К примеру, не исключена стрельба.
— Убивать их не обязательно.
Магда покивала.
— Достаточно и ранить.
— Совершенно верно.
— За те же восемнадцать тысяч семьсот пятьдесят долларов.
— Нет. Ты забыла про уже полученные четырнадцать «кусков». А в этой стране многие согласятся выстрелить в человека за тридцать две тысячи семьсот пятьдесят долларов.
— Как вы узнаете, где они держат его жену? — спросил Димек.
— Мы этим занимаемся.
— Что-нибудь выяснили? — полюбопытствовал Прайс.
— Пока еще нет.
— Допустим, вы не найдете ее. Что тогда? — спросила Магда.
— Ты не получишь второй половины от восемнадцати тысяч семисот пятидесяти долларов. Первая останется у тебя, как задаток.
— Хорошо, — кивнула она. — Я согласна.
Падильо повернулся к ней.
— Что-то у тебя плохо с памятью, Магда. Твоего согласия и не требуется. Ты будешь исполнять мои указания только потому, что выбора у тебя нет. Я мог бы не платить тебе ни цента, но я согласен вознаградить тебя за труды, ожидая взамен должной отдачи. Забесплатно ты работаешь без энтузиазма.
Он окинул взглядом Прайса и Димека.
— Прежде чем вы начнете говорить о вашем согласии или несогласии, учтите, что все, сказанное Магде, в полной мере относится и к вам. Вы здесь, потому что я этого захотел. Деньги лишь повышают вашу заинтересованность в успехе и удерживают от перехода на сторону противника.
Прайс махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху.
— Пока все так неопределенно. Поневоле в голову лезут разные мысли.
— Хорошо, перейдем к деталям, чтобы вам понапрасну не ломать голову. Общая схема такова: Магда, Маккоркл и я поедем за женой Маккоркла, когда вы двое будете готовить покушение. Куда мы поедем, пока неясно, потому что мы не знаем, где ее держат. Это единственная неопределенность. К сожалению, пока мы ничего не можем изменить. А вот с вами все ясно, — Падильо не спеша достал сигарету, закурил. — Главная наша цель — спасти миссис Маккоркл. Побочная — выставить банду Ван Зандта на всеобщее посмешище, рассказать всем, что они заплатили семьдесят пять тысяч долларов за убийство своего премьер-министра, причем заплатили мошенникам.
— Это уж перебор, — пробурчал Прайс.
— Чего вы ждете от них в случае провала покушения? — спросил Димек. — Они побегут в Общество потребителей и напишут жалобу?
— Нет, все гораздо проще. Ты, Димек, задергаешься.
— В каком смысле?
— Представим себе, что Ван Зандт убит. Где гарантии того, что ты получишь оставшиеся деньги? Их нет. А почему африканцам просто не намекнуть властям, чтобы те поискали некоего Димека и задали ему пару-тройку вопросов? Если ты скажешь, что тебя наняли те самые африканцы, кто тебе поверит? Надеюсь, всем понятно, что за этим последует?
Падильо вновь помолчал.
— И вот что ты, Димек, сделаешь. Попросишь у них письмо, содержащее все подробности вашего соглашения. На их официальном бланке, с подписью Ван Зандта, засвидетельствованной Боггзом и Даррафом, с печатью.
— Мой Бог! — ахнул Прайс.
На лице Димека отразился скепсис. Те же сомнения посетили и меня.
— А зачем нужно такое письмо?
— Страховка, — пояснил Прайс. — Если они укажут в письме, что наняли тебя убить их премьер-министра, ему цены не будет. Разумеется, после покушения они выкупят письмо.
— Не так уж они глупы, — покачал головой Димек.
— Есть ли у них основания сомневаться в том, что ты убьешь Ван Зандта? — спросил Падильо.
Димек посмотрел на него. Лицо его, как у хорошего игрока в покер, не выражало никаких чувств.
— Нет.
— Вот и отлично. Пока весь риск ты берешь на себя. И хочешь разделить его с ними. Тебе нужно знать наверняка, что они заплатят. Письмо ты вернешь после того, как убьешь премьер-министра и получишь остаток причитающегося тебе вознаграждения.
— Я же могу скопировать его, благо ксероксов хватает, — упирался Димек.
— С официальной сургучной печатью — нет.
— У кого будет храниться письмо? — спросил Димек.
— У тебя, до той поры, пока мы не вызволим миссис Маккоркл.
— Ну и выдумщик вы, Падильо, — покачал головой Димек. — А что случится с письмом потом?
— Оно попадет в руки Прайса.
— Так вот для чего я понадобился, — протянул англичанин.
— Совершенно верно.
— Я отдам письмо моим работодателям, а уж те познакомят с его содержимым весь мир.
— Именно так. Англичане выигрывают на этом больше всех. Вы отдаете письмо им, а они поднимают скандал.
— Кто обращается с этим предложением к африканцам? — спросил Димек.
— Ты.
— Что я должен им сказать?
— Мы, мол, не верим, что они освободят Фредль Маккоркл после покушения, и нам нужны четкие гарантии, что будет так, а не иначе. Письмо служит такой гарантией. Они получат его назад, когда освободят миссис Маккоркл. И второе, ты скажешь, что нервничаешь и тоже нуждаешься в гарантиях оплаты. Письмо годится и для этого.
— Письмо они вручат мне? — уточнил Димек.
— Да.
— А потом я отдам его Прайсу, который использует его с наибольшей выгодой?
— Ты все понял правильно.
— Фантастика! — воскликнула Магда. — Настоящая фантастика. И ты еще будешь утверждать, что более не работаешь, Майкл?
— Если б я работал, то отдал бы письмо не англичанам.
— Это так. Но остается одно слабое звено, не так ли?
— Остается.
— И состоит оно в том, что миссис Маккоркл необходимо вызволить до покушения.
— Потому-то нам и нужно письмо. Если мы не найдем ее, они ничего не смогут с ней сделать. Им придется обменять ее на письмо.
Прайс поднялся, заходил по комнате.
— Позвольте мне просуммировать сказанное ранее. Но прежде вот о чем. Если я не ошибаюсь, эта операция при благоприятном исходе будет поставлена мне в заслугу, так?
— Естественно, — невозмутимо ответил Падильо. Ноток иронии в его голосе я не заметил.
— Значит, получается следующее. Димек заявляется к людям Ван Зандта. Говорит, что ему нужно письмо, с подписью и печатью, в котором будет указано, что его наняли убить премьер-министра, время и место покушения, а также причитающееся ему вознаграждение — семьдесят пять тысяч долларов. Я правильно все понял?
— Правильно, — подтвердил Падильо.
— А необходимость написания вышеупомянутого письма заключается в том, что Димек тревожится. Не только о тех деньгах, что африканцы должны ему выплатить после покушения, но и за свое будущее. А вдруг они в последний момент передумают и натравят на него полицию. Волнуетесь и вы с Маккорклом, так как у вас нет уверенности, что африканцы вернут миссис Маккоркл живой и невредимой. При наличии письма ситуация значительно упрощается. Тем более что для вас, Падильо, после убийства премьер-министра письмо станет ненужным клочком бумаги, ибо вы участвовали в подготовке покушения.
— Совершенно справедливо, — кивнул Падильо. — Если Ван Зандта убьют, а письмо окажется у меня, они не станут церемониться со мной.
— Кто — они? — спросил я.
— Мои прежние работодатели... или нынешние Прайса.
Прайс довольно хмыкнул.
— Истинно так. Но если покушение провалится, а вы каким-то образом выцарапаете миссис Маккоркл, вот тогда я передам письмо моему правительству, которое и разоблачит Ван Зандта и его дружков перед прессой, ООН и всем миром.
— Именно это нам и нужно.
— Осталось только добыть это письмо, — вставил Димек.
— Да. Но тебе придется соблюсти весь ритуал. Подняться на крышу отеля, потому что они могут следить за тобой. Если что-то пойдет не так и мы не сможем вызволить Фредль до того момента, как покажется машина Ван Зандта, ты будешь стрелять. Ибо в этом случае другого способа спасти миссис Маккоркл я не нахожу.
— А если вы ее вызволите? — спросил Димек.
— Тогда ты отдашь письмо Прайсу.
— Значит, я буду ждать его в отеле?
— Вы подниметесь с ним на крышу.
— Одно маленькое уточнение, Майкл, — подала голос Магда.
— Да, дорогая?
— Вероятно, если все пройдет, как ты задумал, африканцы не выплатят нам второй половины вознаграждения. Откуда же возьмутся деньги?
— Из моего кармана.
— Должно быть, ты преуспел в торговле оружием.
— Она приносит неплохую прибыль.
— Раз уж заговорили о деньгах...
Не дав Прайсу закончить фразу, Падильо похлопал по «дипломату».
— Они здесь.
Он щелкнул замками, откинул крышку и протянул каждому из троицы по пачке денег. Затем закрыл «дипломат», встал и направился к двери. Я присоединился к нему. Взявшись за ручку, Падильо обернулся.
— Держитесь поближе к телефону. Вечером я вам позвоню.
Они лишь молча кивнули, сосредоточенно пересчитывая банкноты.
Глава 20
Мы спустились по лестнице, вышли на Седьмую улицу, зашагали к нашей машине. Падильо посмотрел на часы.
— Для завтрака уже поздно, для ленча — рановато. Какие будут предложения?
— Неплохо бы выпить, но сегодня воскресенье.
— А где найти бар, где не слишком чтут законы?
— Лучше нашего салуна не придумаешь.
— Туда мы и поедем.
Воскресная служба еще продолжалась, а потому машин существенно поубавилось. По Эйч-стрит мы доехали до Семнадцатой улицы, когда Падильо предложил взглянуть на отель «Роджер Смит».
— Для завтрака уже поздно, для ленча — рановато. Какие будут предложения?
— Неплохо бы выпить, но сегодня воскресенье.
— А где найти бар, где не слишком чтут законы?
— Лучше нашего салуна не придумаешь.
— Туда мы и поедем.
Воскресная служба еще продолжалась, а потому машин существенно поубавилось. По Эйч-стрит мы доехали до Семнадцатой улицы, когда Падильо предложил взглянуть на отель «Роджер Смит».