— Более десяти лет тому назад.
— А вернулись только вчера?
— Да.
— Где вы ступили на территорию Соединенных Штатов?
— В Балтиморе.
— Вы прибыли на корабле или самолете?
— На корабле.
— Каком именно?
В дверь вновь постучали. На этот раз открыл ее я, чтобы впустить в номер официанта. Тот споро вкатил столик и весело поздоровался со всей честной компанией.
— Мне сказали, завтрак на двоих. Только на двоих. Но я захватил четыре чашки. Я всегда так делаю. Одну минуту.
Он тут же разложил столик, расставил чашки, взялся за кофейник.
— Как я понимаю, все хотят кофе. Если хочешь, чтобы день выдался удачным, именно с этого надо начинать. Это вам, сэр, — первая чашечка досталась Айкеру. Тот взял ее с таким видом, словно его поступок оставлял несмываемое пятно на безупречной репутации Бюро. Вторым получил кофе Уинрайтер, а последними — мы с Падильо. Официант предложил сливки и сахар. Падильо согласился на первое, я — на второе. Айкер и Уинрайтер предпочли кофе без разбавителей.
Непрерывно тараторя, официант разложил по тарелкам яйца и ветчину, убедился, что масло, обложенное льдом, не растаяло, а гренок достаточно охладился и не обжигает рот. После чего протянул чек Уинрайтеру, который отпрянул от него, как от змеи. Мне пришлось прийти к нему на помощь.
— Чек подпишет этот господин, — я указал на Падильо, и официант весело затрусил к нему.
Падильо подписал чек и протянул его официанту.
— Если вам что-нибудь понадобится, позвоните мне. Номер сорок два.
— А имя у вас есть? — полюбопытствовал Падильо.
— Эл, сэр.
— Если нам что-нибудь понадобится, мы вам позвоним, Эл.
— Благодарю вас, сэр.
После его ухода я направился к столику на колесах.
— Вы не возражаете, если мы перекусим? — спросил я Айкера и Уинрайтера.
Те покачали головами, показывая, что возражений у них нет. Падильо присоединился ко мне. Намазал масло на гренок. Я принялся за яйца. Они мне понравились.
— На каком корабле, мистер Падильо?
— "Френсис Джейн".
— Вы плыли пассажиром?
— Да.
— В списке пассажиров вас нет.
— Я путешествовал инкогнито. Как Билли Джо Томпсон.
— Могу я взглянуть на ваш паспорт?
Падильо взял с тарелки кусок ветчины, откусил, пожевал. Запил ветчину глотком кофе.
— Паспорта у меня нет.
— Как вы попали на борт корабля без паспорта?
— Паспорта у меня не спрашивали. «Френсис Джейн» — не пассажирский лайнер, приятель. Это сухогруз.
— А что случилось с вашим паспортом, мистер Падильо?
— Я его потерял.
— Вы заявили о потере в государственный департамент?
— Нет. Подумал, что их это не заинтересует.
— А мне кажется, что государственный департамент заинтересовала бы потеря вашего паспорта, мистер Падильо, — голос Уинрайтера сочился сарказмом. Я заранее пожалел его.
Падильо же взял у меня сигарету, закурил, откинулся на спинку стула и посмотрел на Айкера и Уинрайтера. Как должно хорошему актеру, выдержал паузу.
— Если вы хотите известить государственный департамент об утере паспорта, выданного Майклу Падильо, попутного вам ветра. Только такой паспорт никогда не выдавался. А если б мне требовался паспорт, я бы обратился в некое заведение в Детройте и в двадцать четыре часа получил бы его вкупе с новеньким водительским удостоверением, регистрационной карточкой и номером службы социального обеспечения, который совпадет с тем, что заложен в большой компьютер в Балтиморе. Но вы скорее всего знаете все это и без моей маленькой лекции, а если это так, то вам известно, что мои адвокаты в Бонне ежегодно заполняли за меня налоговую декларацию. По этим вопросам вам лучше обратиться к ним. Или вас интересует что-то еще?
— На кого вы работаете, мистер Падильо? — спросил Уинрайтер.
— На себя. Помогаю управлять баром и рестораном.
— Я имел в виду другое.
— Что именно?
— Кто посылал вас в Африку?
— Ездил туда в отпуск. Потратил чуть ли не все свои сбережения, но поездка того стоила.
— У нас имеется иная информация.
— Любопытно.
— В Африке вы торговали оружием.
— Тут какая-то ошибка.
— Это серьезное обвинение, мистер Падильо. А вы, похоже, воспринимаете его как шутку.
— Едва ли оно серьезное, или вы не сидели бы здесь и не мямлили, как школьник, плохо выучивший урок. Вы бы принесли с собой ордер на мой арест, и в это время мы уже ехали бы в тюрьму. Ордера у вас нет, и я подозреваю, что вы браконьерствуете на чужой территории, а если хозяева узнают об этом, может разразиться крупный скандал.
— Ты имеешь в виду... — начал я, но Падильо не дал мне договорить.
— Именно, инспектор. Знаменитое ЦРУ[4].
— Так это в корне меняет дело, — ухмыльнулся я.
— Вы, я вижу, большие шутники, — пробурчал Айкер. — И нам нет нужды более терять на вас время. Мы все знаем и о вас, Падильо, и о вашем деловом партнере. Вы правы. У нас есть досье на вас обоих. И довольно обширное, — он встал. Уинрайтер последовал его примеру. — И у меня такое ощущение, что вскоре оно станет еще толще.
Они двинулись к двери. Открыли ее, но тут их остановил голос Падильо.
— Вы забыли вещественное доказательство, — и он бросил стакан с отпечатками пальцев. Реакция вновь не подвела Айкера. Стакан он поймал. Посмотрел на него, на Падильо, покачал головой. Поставил стакан на стол.
— Большие шутники, — повторил Айкер.
После чего они вышли в коридор, бесшумно притворив за собой дверь.
Глава 5
Глава 6
— А вернулись только вчера?
— Да.
— Где вы ступили на территорию Соединенных Штатов?
— В Балтиморе.
— Вы прибыли на корабле или самолете?
— На корабле.
— Каком именно?
В дверь вновь постучали. На этот раз открыл ее я, чтобы впустить в номер официанта. Тот споро вкатил столик и весело поздоровался со всей честной компанией.
— Мне сказали, завтрак на двоих. Только на двоих. Но я захватил четыре чашки. Я всегда так делаю. Одну минуту.
Он тут же разложил столик, расставил чашки, взялся за кофейник.
— Как я понимаю, все хотят кофе. Если хочешь, чтобы день выдался удачным, именно с этого надо начинать. Это вам, сэр, — первая чашечка досталась Айкеру. Тот взял ее с таким видом, словно его поступок оставлял несмываемое пятно на безупречной репутации Бюро. Вторым получил кофе Уинрайтер, а последними — мы с Падильо. Официант предложил сливки и сахар. Падильо согласился на первое, я — на второе. Айкер и Уинрайтер предпочли кофе без разбавителей.
Непрерывно тараторя, официант разложил по тарелкам яйца и ветчину, убедился, что масло, обложенное льдом, не растаяло, а гренок достаточно охладился и не обжигает рот. После чего протянул чек Уинрайтеру, который отпрянул от него, как от змеи. Мне пришлось прийти к нему на помощь.
— Чек подпишет этот господин, — я указал на Падильо, и официант весело затрусил к нему.
Падильо подписал чек и протянул его официанту.
— Если вам что-нибудь понадобится, позвоните мне. Номер сорок два.
— А имя у вас есть? — полюбопытствовал Падильо.
— Эл, сэр.
— Если нам что-нибудь понадобится, мы вам позвоним, Эл.
— Благодарю вас, сэр.
После его ухода я направился к столику на колесах.
— Вы не возражаете, если мы перекусим? — спросил я Айкера и Уинрайтера.
Те покачали головами, показывая, что возражений у них нет. Падильо присоединился ко мне. Намазал масло на гренок. Я принялся за яйца. Они мне понравились.
— На каком корабле, мистер Падильо?
— "Френсис Джейн".
— Вы плыли пассажиром?
— Да.
— В списке пассажиров вас нет.
— Я путешествовал инкогнито. Как Билли Джо Томпсон.
— Могу я взглянуть на ваш паспорт?
Падильо взял с тарелки кусок ветчины, откусил, пожевал. Запил ветчину глотком кофе.
— Паспорта у меня нет.
— Как вы попали на борт корабля без паспорта?
— Паспорта у меня не спрашивали. «Френсис Джейн» — не пассажирский лайнер, приятель. Это сухогруз.
— А что случилось с вашим паспортом, мистер Падильо?
— Я его потерял.
— Вы заявили о потере в государственный департамент?
— Нет. Подумал, что их это не заинтересует.
— А мне кажется, что государственный департамент заинтересовала бы потеря вашего паспорта, мистер Падильо, — голос Уинрайтера сочился сарказмом. Я заранее пожалел его.
Падильо же взял у меня сигарету, закурил, откинулся на спинку стула и посмотрел на Айкера и Уинрайтера. Как должно хорошему актеру, выдержал паузу.
— Если вы хотите известить государственный департамент об утере паспорта, выданного Майклу Падильо, попутного вам ветра. Только такой паспорт никогда не выдавался. А если б мне требовался паспорт, я бы обратился в некое заведение в Детройте и в двадцать четыре часа получил бы его вкупе с новеньким водительским удостоверением, регистрационной карточкой и номером службы социального обеспечения, который совпадет с тем, что заложен в большой компьютер в Балтиморе. Но вы скорее всего знаете все это и без моей маленькой лекции, а если это так, то вам известно, что мои адвокаты в Бонне ежегодно заполняли за меня налоговую декларацию. По этим вопросам вам лучше обратиться к ним. Или вас интересует что-то еще?
— На кого вы работаете, мистер Падильо? — спросил Уинрайтер.
— На себя. Помогаю управлять баром и рестораном.
— Я имел в виду другое.
— Что именно?
— Кто посылал вас в Африку?
— Ездил туда в отпуск. Потратил чуть ли не все свои сбережения, но поездка того стоила.
— У нас имеется иная информация.
— Любопытно.
— В Африке вы торговали оружием.
— Тут какая-то ошибка.
— Это серьезное обвинение, мистер Падильо. А вы, похоже, воспринимаете его как шутку.
— Едва ли оно серьезное, или вы не сидели бы здесь и не мямлили, как школьник, плохо выучивший урок. Вы бы принесли с собой ордер на мой арест, и в это время мы уже ехали бы в тюрьму. Ордера у вас нет, и я подозреваю, что вы браконьерствуете на чужой территории, а если хозяева узнают об этом, может разразиться крупный скандал.
— Ты имеешь в виду... — начал я, но Падильо не дал мне договорить.
— Именно, инспектор. Знаменитое ЦРУ[4].
— Так это в корне меняет дело, — ухмыльнулся я.
— Вы, я вижу, большие шутники, — пробурчал Айкер. — И нам нет нужды более терять на вас время. Мы все знаем и о вас, Падильо, и о вашем деловом партнере. Вы правы. У нас есть досье на вас обоих. И довольно обширное, — он встал. Уинрайтер последовал его примеру. — И у меня такое ощущение, что вскоре оно станет еще толще.
Они двинулись к двери. Открыли ее, но тут их остановил голос Падильо.
— Вы забыли вещественное доказательство, — и он бросил стакан с отпечатками пальцев. Реакция вновь не подвела Айкера. Стакан он поймал. Посмотрел на него, на Падильо, покачал головой. Поставил стакан на стол.
— Большие шутники, — повторил Айкер.
После чего они вышли в коридор, бесшумно притворив за собой дверь.
Глава 5
— Что это все значит? — спросил я.
— Вероятно, администрация отеля получила указание незамедлительно сообщить о моем прибытии. Они заглянули сюда, чтобы убедиться, что это действительно я. И время от времени будут возвращаться.
— Такой вот визит может убить Фредль.
— Я в этом сомневаюсь. Их учат не привлекать внимания, но в дальнейшем мы постараемся обойтись без нежелательных встреч. А потому не будем терять времени.
Он подошел к телефону, набрал номер. Когда ему ответили, быстро заговорил по-испански. Разобрать слова я не успевал, но определил, что говорит он на чистейшем кастильском. Разговор длился ровно три минуты. Падильо положил трубку и повернулся ко мне.
— Нас ждут через полчаса.
— Та самая женщина, которая любит хорошо одетых гостей?
Он кивнул.
— Она стареет, но по-прежнему отдает предпочтение красивым вещам. А краше денег для нее ничего нет.
— То есть она обойдется нам в энную сумму?
Падильо покачал головой.
— Едва ли. Думаю, она поможет нам из сентиментальности. Давным-давно она любила моего старика.
— В Испании?
Вновь он кивнул.
— Когда его убили в Мадриде, она переправила мою мать и меня сначала в Португалию, а потом в Мексику.
Мать Падильо, эстонская красавица, вышла замуж за испанского адвоката, которого победители расстреляли в 1937-м. Мать и сын эмигрировали в Мексику. Мать давала уроки музыки и иностранных языков. Знала она их шесть или семь и всем научила Падильо. Умерла она в начале сороковых от туберкулеза. А вот на пианино он играть так и не научился. Рассказал он мне все это еще в Бонне, при нашей первой встрече. Именно уникальное владение иностранными языками и привлекло к нему внимание разведывательных ведомств.
— И что сейчас поделывает бывшая пассия твоего отца?
— Приглядывает за моими коллегами, которые все еще при деле.
— Ты хорошо ее знаешь?
— Отлично. За эти годы мы виделись несколько раз.
— Она не делилась с другими тем, что узнала от тебя?
— А мы не будем рассказывать ей то, что знаем.
Такси доставило нас в Чеви Чейз, тихий, спокойный район, где и проживала сеньора Маделена де Романонес. В двухэтажном кирпичном особняке, выкрашенном белой краской. Построили его в тридцатых годах, так что краска немного облупилась. Терраса находилась слева, в тени высоких елей, и в жаркий день на ней, несомненно, царила прохлада. Я заплатил водителю, и мы подошли к парадной двери. Падильо нажал кнопку звонка. Изнутри донеслась переливчатая трель, залаяла собака. Как мне подумалось, маленькая. Дверь приоткрыла чернокожая служанка.
— Мы хотели бы увидеться с сеньорой де Романонес. Я мистер Падильо. А это — мистер Маккоркл.
— Миз Романонес ждет вас, — она сняла цепочку и распахнула дверь.
Вслед за ней мы пересекли холл и остановились перед сдвижными дверьми. Служанка раздвинула их и отошла в сторону. Падильо вошел первым.
К моему удивлению, нас встретила далеко не старуха. Должно быть, ей едва перевалило за двадцать, когда она полюбила отца Падильо, а теперь не исполнилось и шестидесяти, причем в полумраке гостиной она легко сходила за пятидесятилетнюю. Выпрямившись, она сидела в кресле и улыбалась, пока Падильо шел через комнату, чтобы поцеловать ей руку.
— Позвольте представить вам моего коллегу, мистера Маккоркла.
Я поклонился, также поцеловал ей руку, выслушал вежливые слова о том, что она рада нашей встрече. По руке бежали голубые вены. Кольца стоили никак не меньше десяти тысяч долларов.
— Полагаю, ты, Майкл, и вы, мистер Маккоркл, выпьете со мной кофе?
— С удовольствием, — в унисон ответили мы.
— Можете подавать кофе, Люсиль, — приказала она стоящей у порога служанке.
— Да, мадам.
Служанка отбыла на кухню, а мы с Падильо заняли два стула по другую сторону уже накрытого скатертью столика на изогнутых ножках, оканчивающихся головами льва со стеклянным шаром в пасти. Остальная мебель принадлежала к тому же историческому периоду, правда, я затруднялся определить, к какому именно. Полированное темное дерево тускло блестело. Пол покрывали восточные ковры. На стенах висели написанные маслом фамильные портреты. Так мне, во всяком случае, показалось, хотя изображенные на них люди могли и не иметь ни малейшего отношения к предкам сеньоры де Романонес. В углу стоял кабинетный рояль с поднятой крышкой и нотами на подставке. Создавалось впечатление, что хозяйка закончила играть только перед нашим приходом. От внешнего мира гостиную отгораживали плотные темно-бордовые портьеры. Вероятно, солнечный свет никогда не падал как на восточные ковры, так и на покрытые паутиной морщинок лицо и шею сеньоры де Романонес.
— Как давно мы не виделись, Майкл, — продолжала улыбаться она. — Я уже начала терять надежду, — голос у нее был удивительно мелодичный, не громкий, но повелительный.
— Три года тому назад, в Валенсии, — уточнил он.
— Вы говорите по-испански, мистер Маккоркл?
— К сожалению, недостаточно хорошо.
— Зато он прекрасно владеет немецким, — пришел мне на помощь Падильо. — Если вы отдаете предпочтение...
Улыбка стала шире.
— Я по-прежнему осторожна, Майкл. Мы будем говорить на немецком. Обычно, Майкл, ты заглядываешь ко мне, когда у тебя возникают серьезные осложнения.
— Я благодарю за них Бога, ибо они дают мне возможность увидеться с вами.
Она рассмеялась.
— Дай мне сигарету. Комплиментами ты напоминаешь мне отца. Он всегда был такой обходительный, хотя и абсолютно не разбирался в политике.
— Однако вы часто помогали ему, Маделена. И моей матери.
Она помахала рукой с сигаретой, которую дал ей Падильо.
— Помогала, потому что без памяти влюбилась в него, хотя он уже был женат. А твоей матери я помогала ради тебя. Она мне, откровенно говоря, не нравилась. Слишком красивая, слишком интеллигентная, слишком добрая, — она помолчала, заулыбалась. — Опасная конкурентка, знаете ли.
Вошедшая служанка поставила поднос перед сеньорой Романонес. Из серебряного кофейника та разливала кофе в чашечки из тончайшего фарфора, которые затем служанка передавала нам.
— Пока все, Люсиль.
— Да, мадам, — служанка вышла, закрыв за собой сдвижные двери.
— Так как вам нравится мое гнездышко на окраине?
— Признаться, я удивился, узнав, что вы покинули Мадрид. И удивление мое еще более возросло, когда мне сказали, что вы поселились в Вашингтоне. Я могу представить вас в Нью-Йорке, Маделена, но не в Вашингтоне.
Опять она помахала рукой с сигаретой. Очень грациозно.
— Мой милый юноша, именно здесь вершатся сейчас судьбы мира. Когда-то это был Берлин, потом Мадрид, Лондон. Сегодня это Вашингтон или Гонконг. Я отдала предпочтение Вашингтону.
— Как я понимаю, дела ваши идут хорошо?
— Превосходно. Я встретила тут много давних друзей и нашла новых. Кстати, среди них немало наших общих знакомых, так что нам есть о чем поговорить.
— Я бы с удовольствием, но времени у нас в обрез, а мне вновь необходима ваша помощь.
Она вздохнула, аккуратно положила сигарету в пепельницу.
— На этот раз тебе придется заплатить, Майкл. Раньше я помогала тебе из сентиментальных воспоминаний, но теперь ты так легко не отделаешься. Цена такова: в самом скором времени ты проведешь у меня час и послушаешь мои воспоминания.
— Это не плата, а награда, — возразил Падильо. — Для нас это большая честь, и мы непременно воспользуемся этим поводом, чтобы вновь заглянуть к вам.
Она улыбнулась.
— Ты даже лжешь в точности, как твой отец. Ты еще не женился?
— Нет.
— Тогда я поработаю свахой. Ты — знатная добыча, и я берусь найти тебе богатую невесту.
— Я буду у вас в неоплатном долгу и полностью доверяю вашему вкусу.
— А что тебя интересует сейчас?
— Я бы хотел найти, если это возможно, трех человек.
— Они в Штатах?
— Так мне говорили.
— Их имена?
— Филип Прайс, Ян Димек и Магда Шадид.
— Странная компания, Майкл, — она перешла на английский. — Англичанин, поляк и Магда, полувенгерка, полусирийка. Я не подозревала, что ты ее знаешь.
— Мы встречались. Они в городе?
— Двое, Магда и Прайс. Димек временно в Нью-Йорке.
— Вы можете связаться с ними?
— Могу.
— Сегодня?
— Нет проблем.
— Тогда скажите им, что я в «Мэйфлауэр» и прошу вернуть долг.
— Вы знакомы с этими людьми, герр Маккоркл?
— Нет. Они — друзья Майка.
— Мой вам совет, и в будущем держитесь от них подальше, — она повернулась к Падильо. — Ты знаешь, Майкл, что по натуре я любопытна и со временем все узнаю.
Падильо ответил улыбкой, которую приберегал для дам и змей.
— Чем меньше людей в курсе подобных дел, тем лучше, Маделена. Во-первых, можно избежать нежелательных последствий, во-вторых, сохранить дружбу. Я обещаю вам, при первой возможности...
— Ах, Майкл, ты уже столько раз обещал мне то же самое, но подробности я узнавала из «Ди Вельт», «Таймс» или «Ле Монд». Когда ты появишься вновь, новости эти уже устареют. Ты же знаешь, как меня интересуют подробности, для которых не находится места на газетных страницах.
— Я клянусь, на этот раз...
— Пусть будет по-твоему. Я свяжусь с Прайсом, Димеком и Шадид. Так как ты знаешь, кто они такие, тебе известно, чего от них ждать. Так что не буду предостерегать тебя. Комбинация получается исключительная. Они-то друг с другом знакомы?
— Понятия не имею.
— То есть ты — связующее звено?
— Да.
— И мне не нужно говорить, кому еще я звонила или должна позвонить?
— Не нужно.
— Все будет сделано в лучшем виде, — Маделена встала. — Я вас провожу, — она остановилась возле Падильо, положила руку ему на плечо, повернулась ко мне. — Мистер Маккоркл, люди, с которыми просит связаться меня Майкл, опасны. И более того, им нельзя доверять.
Падильо усмехнулся.
— Она пытается сказать тебе, что все они — подонки и без зазрения совести продадут собственную тетушку. У Мака нет подобных знакомых, Маделена. Он живет среди честных и добропорядочных граждан.
— По его лицу этого не скажешь, Майкл, — она смотрела на меня ясными, черными глазами. — На нем написано, что его обладателю довелось многое повидать.
Я вновь склонился над ее рукой.
— Я у вас в долгу, — напомнил Падильо.
— А я — у тебя, мой юный друг. Не забудь о своем обещании.
— Никогда, — заверил ее Падильо.
Служанка открыла нам дверь, и я попросил ее вызвать такси.
— До свидания, мистер Маккоркл, — попрощалась со мной сеньора Романонес. — Мне понравился ваш костюм.
Мы постояли на тротуаре, ожидая такси.
— Она стареет, — вздохнул Падильо. — А ведь раньше мне казалось, что она единственная, кто не подвластен возрасту.
— Она знает тех людей, которых ты попросил найти?
— Она знает всех.
— Потому-то и стареет.
— Вероятно, администрация отеля получила указание незамедлительно сообщить о моем прибытии. Они заглянули сюда, чтобы убедиться, что это действительно я. И время от времени будут возвращаться.
— Такой вот визит может убить Фредль.
— Я в этом сомневаюсь. Их учат не привлекать внимания, но в дальнейшем мы постараемся обойтись без нежелательных встреч. А потому не будем терять времени.
Он подошел к телефону, набрал номер. Когда ему ответили, быстро заговорил по-испански. Разобрать слова я не успевал, но определил, что говорит он на чистейшем кастильском. Разговор длился ровно три минуты. Падильо положил трубку и повернулся ко мне.
— Нас ждут через полчаса.
— Та самая женщина, которая любит хорошо одетых гостей?
Он кивнул.
— Она стареет, но по-прежнему отдает предпочтение красивым вещам. А краше денег для нее ничего нет.
— То есть она обойдется нам в энную сумму?
Падильо покачал головой.
— Едва ли. Думаю, она поможет нам из сентиментальности. Давным-давно она любила моего старика.
— В Испании?
Вновь он кивнул.
— Когда его убили в Мадриде, она переправила мою мать и меня сначала в Португалию, а потом в Мексику.
Мать Падильо, эстонская красавица, вышла замуж за испанского адвоката, которого победители расстреляли в 1937-м. Мать и сын эмигрировали в Мексику. Мать давала уроки музыки и иностранных языков. Знала она их шесть или семь и всем научила Падильо. Умерла она в начале сороковых от туберкулеза. А вот на пианино он играть так и не научился. Рассказал он мне все это еще в Бонне, при нашей первой встрече. Именно уникальное владение иностранными языками и привлекло к нему внимание разведывательных ведомств.
— И что сейчас поделывает бывшая пассия твоего отца?
— Приглядывает за моими коллегами, которые все еще при деле.
— Ты хорошо ее знаешь?
— Отлично. За эти годы мы виделись несколько раз.
— Она не делилась с другими тем, что узнала от тебя?
— А мы не будем рассказывать ей то, что знаем.
Такси доставило нас в Чеви Чейз, тихий, спокойный район, где и проживала сеньора Маделена де Романонес. В двухэтажном кирпичном особняке, выкрашенном белой краской. Построили его в тридцатых годах, так что краска немного облупилась. Терраса находилась слева, в тени высоких елей, и в жаркий день на ней, несомненно, царила прохлада. Я заплатил водителю, и мы подошли к парадной двери. Падильо нажал кнопку звонка. Изнутри донеслась переливчатая трель, залаяла собака. Как мне подумалось, маленькая. Дверь приоткрыла чернокожая служанка.
— Мы хотели бы увидеться с сеньорой де Романонес. Я мистер Падильо. А это — мистер Маккоркл.
— Миз Романонес ждет вас, — она сняла цепочку и распахнула дверь.
Вслед за ней мы пересекли холл и остановились перед сдвижными дверьми. Служанка раздвинула их и отошла в сторону. Падильо вошел первым.
К моему удивлению, нас встретила далеко не старуха. Должно быть, ей едва перевалило за двадцать, когда она полюбила отца Падильо, а теперь не исполнилось и шестидесяти, причем в полумраке гостиной она легко сходила за пятидесятилетнюю. Выпрямившись, она сидела в кресле и улыбалась, пока Падильо шел через комнату, чтобы поцеловать ей руку.
— Позвольте представить вам моего коллегу, мистера Маккоркла.
Я поклонился, также поцеловал ей руку, выслушал вежливые слова о том, что она рада нашей встрече. По руке бежали голубые вены. Кольца стоили никак не меньше десяти тысяч долларов.
— Полагаю, ты, Майкл, и вы, мистер Маккоркл, выпьете со мной кофе?
— С удовольствием, — в унисон ответили мы.
— Можете подавать кофе, Люсиль, — приказала она стоящей у порога служанке.
— Да, мадам.
Служанка отбыла на кухню, а мы с Падильо заняли два стула по другую сторону уже накрытого скатертью столика на изогнутых ножках, оканчивающихся головами льва со стеклянным шаром в пасти. Остальная мебель принадлежала к тому же историческому периоду, правда, я затруднялся определить, к какому именно. Полированное темное дерево тускло блестело. Пол покрывали восточные ковры. На стенах висели написанные маслом фамильные портреты. Так мне, во всяком случае, показалось, хотя изображенные на них люди могли и не иметь ни малейшего отношения к предкам сеньоры де Романонес. В углу стоял кабинетный рояль с поднятой крышкой и нотами на подставке. Создавалось впечатление, что хозяйка закончила играть только перед нашим приходом. От внешнего мира гостиную отгораживали плотные темно-бордовые портьеры. Вероятно, солнечный свет никогда не падал как на восточные ковры, так и на покрытые паутиной морщинок лицо и шею сеньоры де Романонес.
— Как давно мы не виделись, Майкл, — продолжала улыбаться она. — Я уже начала терять надежду, — голос у нее был удивительно мелодичный, не громкий, но повелительный.
— Три года тому назад, в Валенсии, — уточнил он.
— Вы говорите по-испански, мистер Маккоркл?
— К сожалению, недостаточно хорошо.
— Зато он прекрасно владеет немецким, — пришел мне на помощь Падильо. — Если вы отдаете предпочтение...
Улыбка стала шире.
— Я по-прежнему осторожна, Майкл. Мы будем говорить на немецком. Обычно, Майкл, ты заглядываешь ко мне, когда у тебя возникают серьезные осложнения.
— Я благодарю за них Бога, ибо они дают мне возможность увидеться с вами.
Она рассмеялась.
— Дай мне сигарету. Комплиментами ты напоминаешь мне отца. Он всегда был такой обходительный, хотя и абсолютно не разбирался в политике.
— Однако вы часто помогали ему, Маделена. И моей матери.
Она помахала рукой с сигаретой, которую дал ей Падильо.
— Помогала, потому что без памяти влюбилась в него, хотя он уже был женат. А твоей матери я помогала ради тебя. Она мне, откровенно говоря, не нравилась. Слишком красивая, слишком интеллигентная, слишком добрая, — она помолчала, заулыбалась. — Опасная конкурентка, знаете ли.
Вошедшая служанка поставила поднос перед сеньорой Романонес. Из серебряного кофейника та разливала кофе в чашечки из тончайшего фарфора, которые затем служанка передавала нам.
— Пока все, Люсиль.
— Да, мадам, — служанка вышла, закрыв за собой сдвижные двери.
— Так как вам нравится мое гнездышко на окраине?
— Признаться, я удивился, узнав, что вы покинули Мадрид. И удивление мое еще более возросло, когда мне сказали, что вы поселились в Вашингтоне. Я могу представить вас в Нью-Йорке, Маделена, но не в Вашингтоне.
Опять она помахала рукой с сигаретой. Очень грациозно.
— Мой милый юноша, именно здесь вершатся сейчас судьбы мира. Когда-то это был Берлин, потом Мадрид, Лондон. Сегодня это Вашингтон или Гонконг. Я отдала предпочтение Вашингтону.
— Как я понимаю, дела ваши идут хорошо?
— Превосходно. Я встретила тут много давних друзей и нашла новых. Кстати, среди них немало наших общих знакомых, так что нам есть о чем поговорить.
— Я бы с удовольствием, но времени у нас в обрез, а мне вновь необходима ваша помощь.
Она вздохнула, аккуратно положила сигарету в пепельницу.
— На этот раз тебе придется заплатить, Майкл. Раньше я помогала тебе из сентиментальных воспоминаний, но теперь ты так легко не отделаешься. Цена такова: в самом скором времени ты проведешь у меня час и послушаешь мои воспоминания.
— Это не плата, а награда, — возразил Падильо. — Для нас это большая честь, и мы непременно воспользуемся этим поводом, чтобы вновь заглянуть к вам.
Она улыбнулась.
— Ты даже лжешь в точности, как твой отец. Ты еще не женился?
— Нет.
— Тогда я поработаю свахой. Ты — знатная добыча, и я берусь найти тебе богатую невесту.
— Я буду у вас в неоплатном долгу и полностью доверяю вашему вкусу.
— А что тебя интересует сейчас?
— Я бы хотел найти, если это возможно, трех человек.
— Они в Штатах?
— Так мне говорили.
— Их имена?
— Филип Прайс, Ян Димек и Магда Шадид.
— Странная компания, Майкл, — она перешла на английский. — Англичанин, поляк и Магда, полувенгерка, полусирийка. Я не подозревала, что ты ее знаешь.
— Мы встречались. Они в городе?
— Двое, Магда и Прайс. Димек временно в Нью-Йорке.
— Вы можете связаться с ними?
— Могу.
— Сегодня?
— Нет проблем.
— Тогда скажите им, что я в «Мэйфлауэр» и прошу вернуть долг.
— Вы знакомы с этими людьми, герр Маккоркл?
— Нет. Они — друзья Майка.
— Мой вам совет, и в будущем держитесь от них подальше, — она повернулась к Падильо. — Ты знаешь, Майкл, что по натуре я любопытна и со временем все узнаю.
Падильо ответил улыбкой, которую приберегал для дам и змей.
— Чем меньше людей в курсе подобных дел, тем лучше, Маделена. Во-первых, можно избежать нежелательных последствий, во-вторых, сохранить дружбу. Я обещаю вам, при первой возможности...
— Ах, Майкл, ты уже столько раз обещал мне то же самое, но подробности я узнавала из «Ди Вельт», «Таймс» или «Ле Монд». Когда ты появишься вновь, новости эти уже устареют. Ты же знаешь, как меня интересуют подробности, для которых не находится места на газетных страницах.
— Я клянусь, на этот раз...
— Пусть будет по-твоему. Я свяжусь с Прайсом, Димеком и Шадид. Так как ты знаешь, кто они такие, тебе известно, чего от них ждать. Так что не буду предостерегать тебя. Комбинация получается исключительная. Они-то друг с другом знакомы?
— Понятия не имею.
— То есть ты — связующее звено?
— Да.
— И мне не нужно говорить, кому еще я звонила или должна позвонить?
— Не нужно.
— Все будет сделано в лучшем виде, — Маделена встала. — Я вас провожу, — она остановилась возле Падильо, положила руку ему на плечо, повернулась ко мне. — Мистер Маккоркл, люди, с которыми просит связаться меня Майкл, опасны. И более того, им нельзя доверять.
Падильо усмехнулся.
— Она пытается сказать тебе, что все они — подонки и без зазрения совести продадут собственную тетушку. У Мака нет подобных знакомых, Маделена. Он живет среди честных и добропорядочных граждан.
— По его лицу этого не скажешь, Майкл, — она смотрела на меня ясными, черными глазами. — На нем написано, что его обладателю довелось многое повидать.
Я вновь склонился над ее рукой.
— Я у вас в долгу, — напомнил Падильо.
— А я — у тебя, мой юный друг. Не забудь о своем обещании.
— Никогда, — заверил ее Падильо.
Служанка открыла нам дверь, и я попросил ее вызвать такси.
— До свидания, мистер Маккоркл, — попрощалась со мной сеньора Романонес. — Мне понравился ваш костюм.
Мы постояли на тротуаре, ожидая такси.
— Она стареет, — вздохнул Падильо. — А ведь раньше мне казалось, что она единственная, кто не подвластен возрасту.
— Она знает тех людей, которых ты попросил найти?
— Она знает всех.
— Потому-то и стареет.
Глава 6
Я попросил водителя такси отвезти нас в салун «У Мака», и он тронул машину с места, не спросив адреса. Настроение у меня несколько улучшилось. Мы проехали чуть ли не всю Коннектикут-авеню, и Падильо то и дело поворачивался к окну, надеясь увидеть что-то знакомое. Но улица изменилась до неузнаваемости.
— Тут же стояла церковь! — воскликнул он, когда мы миновали пересечение Коннектикут-авеню с Эн-стрит. — Страшная, как смертный грех, но запоминающаяся.
— Первая пресвитерианская, — подтвердил я. — Шли разговоры о том, чтобы причислить ее к памятникам национальной культуры, но ничего из этого не вышло. Святым отцам предложили слишком крупную сумму, и они не устояли. Наверное, Господь Бог хотел, чтобы на этом месте располагалась автостоянка.
По моему указанию водитель высадил нас на противоположной стороне улицы.
— Я хочу, чтобы ты глянул на наш салун, — пояснил я.
Мы вышли из машины. Падильо постоял, наслаждаясь предложенным зрелищем.
— Мило, очень мило.
Двухэтажное здание построили сотню лет назад. Из кирпича. Я очистил его от многочисленных слоев краски. Каждое окно с обоих боков охраняли черные ставни. Серо-черный навес вел от двери до мостовой. По торцу навеса белела надпись «У Мака».
Мы пересекли улицу, вошли в зал, отворив толстую, в два дюйма, дубовую дверь.
— Вижу, мы по-прежнему экономим на электричестве, — первым делом отметил Падильо.
Действительно, в зале царил полумрак, но света вполне хватало для того, чтобы жаждущий нашел путь к стойке бара, занимающего левую стену. Пол устилал ковер, а столы со стульями стояли достаточно свободно, чтобы обедающие не задевали друг друга локтями и могли разговаривать достаточно громко, не опасаясь, что их услышат соседи.
— А что наверху? — спросил Падильо.
— Отдельные кабинеты. От шести до двадцати человек.
— Толковая идея.
— К тому же и выгодная.
— И каков наш недельный доход?
Я назвал цифру.
— А сколько ты заработал на прошлой неделе?
— На полторы тысячи долларов больше, но это скорее исключение, чем правило.
— А Хорст сейчас здесь?
Мы подошли к дневному бармену, я представил его Падильо, а затем попросил позвать Хорста. Тот появился из кухни, где, вероятно, проводил очередную инспекцию. Завидев Падильо, он сбился с шага, но быстро пришел в себя.
— Герр Падильо, как приятно видеть вас вновь, — заговорил Хорст по-немецки.
— И я рад тому, что вернулся, герр Хорст. Как вы поживаете?
— Очень хорошо, благодарю вас. А вы?
— И у меня все в порядке.
— Герр Хорст, я попрошу вас напомнить персоналу, что герр Падильо — мой партнер и полноправный владелец нашего салуна.
— Разумеется, герр Маккоркл. Позвольте сказать, герр Падильо, что я очень рад вашему приезду.
Падильо улыбнулся.
— Хорошо вновь оказаться среди друзей, герр Хорст.
Хорст просиял, и я уже молил бога, чтобы он не отсалютовал нам, как было принято в нацистской Германии. Но он ограничился тем, что поклонился и щелкнул каблуками. В вермахте Хорст носил звание капитана. Родился он в Пруссии и, по моему разумению, состоял в нацистской партии, но ни я, ни Падильо никогда не спрашивали его об этом. А метрдотелем он был замечательным, с феноменальной памятью на имена. И подчиненных держал в строгости.
— А где Карл? — спросил меня Падильо.
— На Капитолийском холме. Он зачарован конгрессом. Приходит около пяти и постоянно прикидывает, как закончится то или иное голосование.
Падильо взглянул на часы.
— Уже половина двенадцатого...
— Я как раз собирался предложить тебе выпить. Надеюсь, ты не сочтешь за труд наполнить наши бокалы?
Падильо обошел стойку бара.
— Что будете пить, приятель?
— "Мартини".
— Сухой?
— Так точно.
— Сколько мы берем за «мартини»?
— Девяносто пять центов, девяносто восемь с налогом.
— А чаевые?
— Редко у кого в кармане находятся десяти— или пятнадцатицентовики. Так что обычно они оставляют четверть доллара. Совесть не позволяет им ограничиться двумя центами.
Падильо смешал «мартини», разлил по бокалам, пододвинул ко мне мой.
Я пригубил.
— Мастерство осталось при тебе.
Падильо вновь обошел стойку, и мы сели с краю, наблюдая за прибытием первых посетителей. Они приглашали кого-то на ленч к двенадцати часам, но появлялись на четверть часа раньше, чтобы пропустить рюмку-другую.
К половине первого мы уже ограничивали пропускную способность бара, а потому я увел Падильо на кухню и представил его шеф-повару, после чего мы прошли в маленькую комнату, которую я приспособил под кабинет. Всю обстановку составляли письменный стол, три стула и бюро. А также диван, на котором я любил прикорнуть часа в три пополудни.
Я сел за стол.
— Я собираюсь позвонить в корпункт газеты Фредль и сказать, что она будет отсутствовать несколько дней. Не посоветуешь, какой мне назвать предлог?
— Грипп? Простуда?
— Отлично, — я позвонил, переговорил с шефом Фредль, заверив его, что все обойдется, и пообещав передать ей его пожелания скорейшего выздоровления.
— Что теперь? — спросил я, положив трубку.
— Самое трудное. Ожидание.
Я подошел к бюро и выдвинул ящик.
— Тогда тебе пора узнать, где я покупаю гамбургеры.
Следующий час мы провели за документацией. Поставщики, меню, сотрудники и их личностные особенности. Я показал Падильо, кому мы должны и сколько, отметил тех, кто делает двухпроцентную скидку, если мы платим до установленного срока, то есть перед десятым или пятым числом следующего месяца.
— О скидке я стараюсь договориться сразу, максимум через три месяца. Если поставщик на это не идет, я начинаю искать нового.
Еще проходя через кухню, я велел герру Хорсту провести Хардмана в кабинет, едва он покажется в салуне.
Двадцать минут второго в дверь постучали.
— Пришел мистер Хардман, — возвестил Хорст.
Хардман переступил порог, и без того маленькая комната разом уменьшилась вдвое.
— Привет, Мак. А как ваше самочувствие? — обратился он к Падильо.
— Отлично.
— Вы выглядите куда лучше, чем вчера. И у вас хороший портной, — последнее означало, что Хардману, который знал толк в одежде, понравился костюм Падильо. Он сел на диван и водрузил свое черные, за восемьдесят пять долларов, башмаки на один из стульев.
— Не желаете ли выпить? — спросил Падильо.
— С удовольствием. Шотландского с водой.
— Как мы его раздобудем? — Падильо повернулся ко мне.
— Нет ничего проще, — я снял телефонную трубку и один раз повернул диск. — Два «мартини» и шотландское с водой. Хорошее шотландское.
Мы поболтали о пустяках, пока официант не принес бокалы.
— Вы совсем осунулись, Мак, — Хардман одним глотком ополовинил бокал и посмотрел на меня. — Должно быть, что-то произошло, когда вы вернулись домой. Вероятно, с Фредль.
— Совершенно верно.
— Она убежала от вас с другим?
— Нет. Кто-то увел ее. Она не хотела уходить.
Здоровяк-негр медленно покачал головой.
— Это плохо. Могу я чем-нибудь помочь?
— Пока мы не знаем. Наверное, сейчас нас интересует другое — хотите ли вы помочь?
— А вы догадайтесь, хочу или нет? Черт, Фредль я почитаю за друга. Посмотрите, — обратился он к Падильо, — что она написала обо мне во франкфуртской, это в Германии, газете.
— Покажите ему оригинал, — предложил я. — Он читает по-немецки.
— Ясно, — Хардман достал из внутреннего кармана пиджака ксерокопию статьи. — Вот здесь.
Падильо то ли быстро прочел статью, то ли притворялся, что читает.
— Отлично написано. Отлично.
— Вот и я того же мнения.
До появления Хардмана мы обсудили с Падильо, что нам следует сказать ему, а что — опустить. И решили, что любые недомолвки только повредят делу. И рассказали ему все, от первой встречи Падильо с людьми Ван Зандта в Ломе до записки, которая ждала нас в моей квартире. Не упомянули мы лишь о сеньоре де Рома-нонес.
— Так вам не кажется, что лучше всего не перечить им и пристрелить этого старикашку?
— Нет.
— И вы не можете пойти на угол Девятой и Пенсильвания-авеню, чтобы рассказать все ФБР?
— Нет.
— А почему не пойти мне? Меня эти африканцы не знают.
— Я в этом не уверен.
— Так я могу позвонить, благо есть откуда. Раз мы платим на содержание ФБР немалые деньги, то можем ожидать от них и хорошей работы. Я никогда не возражаю, если закон работает на меня.
— Допустим, вы звоните в ФБР из телефонной будки, или я, или Маккоркл. И говорим примерно следующее: премьер-министр Ван Зандт приезжает в Вашингтон, а члены его кабинета хотят, чтобы я застрелил его, дабы вызвать симпатию к их независимости. С этого придется начать. Но подобные ситуации для них не редкость. «С этим все ясно, мистер Падильо, но хотелось бы знать некоторые подробности». Да, разумеется, продолжу я, при этом они похитили жену моего партнера, мистера Маккоркла, и обещают разделаться с ней, если я не застрелю премьер-министра. Вот и все, господа, за исключением последнего. Премьер-министр должен умереть в следующую пятницу, между двумя и тремя часами пополудни, на углу Восемнадцатой улицы и Пенсильвания-авеню, совсем рядом с Информационным агентством Соединенных Штатов.
— Тут же стояла церковь! — воскликнул он, когда мы миновали пересечение Коннектикут-авеню с Эн-стрит. — Страшная, как смертный грех, но запоминающаяся.
— Первая пресвитерианская, — подтвердил я. — Шли разговоры о том, чтобы причислить ее к памятникам национальной культуры, но ничего из этого не вышло. Святым отцам предложили слишком крупную сумму, и они не устояли. Наверное, Господь Бог хотел, чтобы на этом месте располагалась автостоянка.
По моему указанию водитель высадил нас на противоположной стороне улицы.
— Я хочу, чтобы ты глянул на наш салун, — пояснил я.
Мы вышли из машины. Падильо постоял, наслаждаясь предложенным зрелищем.
— Мило, очень мило.
Двухэтажное здание построили сотню лет назад. Из кирпича. Я очистил его от многочисленных слоев краски. Каждое окно с обоих боков охраняли черные ставни. Серо-черный навес вел от двери до мостовой. По торцу навеса белела надпись «У Мака».
Мы пересекли улицу, вошли в зал, отворив толстую, в два дюйма, дубовую дверь.
— Вижу, мы по-прежнему экономим на электричестве, — первым делом отметил Падильо.
Действительно, в зале царил полумрак, но света вполне хватало для того, чтобы жаждущий нашел путь к стойке бара, занимающего левую стену. Пол устилал ковер, а столы со стульями стояли достаточно свободно, чтобы обедающие не задевали друг друга локтями и могли разговаривать достаточно громко, не опасаясь, что их услышат соседи.
— А что наверху? — спросил Падильо.
— Отдельные кабинеты. От шести до двадцати человек.
— Толковая идея.
— К тому же и выгодная.
— И каков наш недельный доход?
Я назвал цифру.
— А сколько ты заработал на прошлой неделе?
— На полторы тысячи долларов больше, но это скорее исключение, чем правило.
— А Хорст сейчас здесь?
Мы подошли к дневному бармену, я представил его Падильо, а затем попросил позвать Хорста. Тот появился из кухни, где, вероятно, проводил очередную инспекцию. Завидев Падильо, он сбился с шага, но быстро пришел в себя.
— Герр Падильо, как приятно видеть вас вновь, — заговорил Хорст по-немецки.
— И я рад тому, что вернулся, герр Хорст. Как вы поживаете?
— Очень хорошо, благодарю вас. А вы?
— И у меня все в порядке.
— Герр Хорст, я попрошу вас напомнить персоналу, что герр Падильо — мой партнер и полноправный владелец нашего салуна.
— Разумеется, герр Маккоркл. Позвольте сказать, герр Падильо, что я очень рад вашему приезду.
Падильо улыбнулся.
— Хорошо вновь оказаться среди друзей, герр Хорст.
Хорст просиял, и я уже молил бога, чтобы он не отсалютовал нам, как было принято в нацистской Германии. Но он ограничился тем, что поклонился и щелкнул каблуками. В вермахте Хорст носил звание капитана. Родился он в Пруссии и, по моему разумению, состоял в нацистской партии, но ни я, ни Падильо никогда не спрашивали его об этом. А метрдотелем он был замечательным, с феноменальной памятью на имена. И подчиненных держал в строгости.
— А где Карл? — спросил меня Падильо.
— На Капитолийском холме. Он зачарован конгрессом. Приходит около пяти и постоянно прикидывает, как закончится то или иное голосование.
Падильо взглянул на часы.
— Уже половина двенадцатого...
— Я как раз собирался предложить тебе выпить. Надеюсь, ты не сочтешь за труд наполнить наши бокалы?
Падильо обошел стойку бара.
— Что будете пить, приятель?
— "Мартини".
— Сухой?
— Так точно.
— Сколько мы берем за «мартини»?
— Девяносто пять центов, девяносто восемь с налогом.
— А чаевые?
— Редко у кого в кармане находятся десяти— или пятнадцатицентовики. Так что обычно они оставляют четверть доллара. Совесть не позволяет им ограничиться двумя центами.
Падильо смешал «мартини», разлил по бокалам, пододвинул ко мне мой.
Я пригубил.
— Мастерство осталось при тебе.
Падильо вновь обошел стойку, и мы сели с краю, наблюдая за прибытием первых посетителей. Они приглашали кого-то на ленч к двенадцати часам, но появлялись на четверть часа раньше, чтобы пропустить рюмку-другую.
К половине первого мы уже ограничивали пропускную способность бара, а потому я увел Падильо на кухню и представил его шеф-повару, после чего мы прошли в маленькую комнату, которую я приспособил под кабинет. Всю обстановку составляли письменный стол, три стула и бюро. А также диван, на котором я любил прикорнуть часа в три пополудни.
Я сел за стол.
— Я собираюсь позвонить в корпункт газеты Фредль и сказать, что она будет отсутствовать несколько дней. Не посоветуешь, какой мне назвать предлог?
— Грипп? Простуда?
— Отлично, — я позвонил, переговорил с шефом Фредль, заверив его, что все обойдется, и пообещав передать ей его пожелания скорейшего выздоровления.
— Что теперь? — спросил я, положив трубку.
— Самое трудное. Ожидание.
Я подошел к бюро и выдвинул ящик.
— Тогда тебе пора узнать, где я покупаю гамбургеры.
Следующий час мы провели за документацией. Поставщики, меню, сотрудники и их личностные особенности. Я показал Падильо, кому мы должны и сколько, отметил тех, кто делает двухпроцентную скидку, если мы платим до установленного срока, то есть перед десятым или пятым числом следующего месяца.
— О скидке я стараюсь договориться сразу, максимум через три месяца. Если поставщик на это не идет, я начинаю искать нового.
Еще проходя через кухню, я велел герру Хорсту провести Хардмана в кабинет, едва он покажется в салуне.
Двадцать минут второго в дверь постучали.
— Пришел мистер Хардман, — возвестил Хорст.
Хардман переступил порог, и без того маленькая комната разом уменьшилась вдвое.
— Привет, Мак. А как ваше самочувствие? — обратился он к Падильо.
— Отлично.
— Вы выглядите куда лучше, чем вчера. И у вас хороший портной, — последнее означало, что Хардману, который знал толк в одежде, понравился костюм Падильо. Он сел на диван и водрузил свое черные, за восемьдесят пять долларов, башмаки на один из стульев.
— Не желаете ли выпить? — спросил Падильо.
— С удовольствием. Шотландского с водой.
— Как мы его раздобудем? — Падильо повернулся ко мне.
— Нет ничего проще, — я снял телефонную трубку и один раз повернул диск. — Два «мартини» и шотландское с водой. Хорошее шотландское.
Мы поболтали о пустяках, пока официант не принес бокалы.
— Вы совсем осунулись, Мак, — Хардман одним глотком ополовинил бокал и посмотрел на меня. — Должно быть, что-то произошло, когда вы вернулись домой. Вероятно, с Фредль.
— Совершенно верно.
— Она убежала от вас с другим?
— Нет. Кто-то увел ее. Она не хотела уходить.
Здоровяк-негр медленно покачал головой.
— Это плохо. Могу я чем-нибудь помочь?
— Пока мы не знаем. Наверное, сейчас нас интересует другое — хотите ли вы помочь?
— А вы догадайтесь, хочу или нет? Черт, Фредль я почитаю за друга. Посмотрите, — обратился он к Падильо, — что она написала обо мне во франкфуртской, это в Германии, газете.
— Покажите ему оригинал, — предложил я. — Он читает по-немецки.
— Ясно, — Хардман достал из внутреннего кармана пиджака ксерокопию статьи. — Вот здесь.
Падильо то ли быстро прочел статью, то ли притворялся, что читает.
— Отлично написано. Отлично.
— Вот и я того же мнения.
До появления Хардмана мы обсудили с Падильо, что нам следует сказать ему, а что — опустить. И решили, что любые недомолвки только повредят делу. И рассказали ему все, от первой встречи Падильо с людьми Ван Зандта в Ломе до записки, которая ждала нас в моей квартире. Не упомянули мы лишь о сеньоре де Рома-нонес.
— Так вам не кажется, что лучше всего не перечить им и пристрелить этого старикашку?
— Нет.
— И вы не можете пойти на угол Девятой и Пенсильвания-авеню, чтобы рассказать все ФБР?
— Нет.
— А почему не пойти мне? Меня эти африканцы не знают.
— Я в этом не уверен.
— Так я могу позвонить, благо есть откуда. Раз мы платим на содержание ФБР немалые деньги, то можем ожидать от них и хорошей работы. Я никогда не возражаю, если закон работает на меня.
— Допустим, вы звоните в ФБР из телефонной будки, или я, или Маккоркл. И говорим примерно следующее: премьер-министр Ван Зандт приезжает в Вашингтон, а члены его кабинета хотят, чтобы я застрелил его, дабы вызвать симпатию к их независимости. С этого придется начать. Но подобные ситуации для них не редкость. «С этим все ясно, мистер Падильо, но хотелось бы знать некоторые подробности». Да, разумеется, продолжу я, при этом они похитили жену моего партнера, мистера Маккоркла, и обещают разделаться с ней, если я не застрелю премьер-министра. Вот и все, господа, за исключением последнего. Премьер-министр должен умереть в следующую пятницу, между двумя и тремя часами пополудни, на углу Восемнадцатой улицы и Пенсильвания-авеню, совсем рядом с Информационным агентством Соединенных Штатов.