Страница:
– Куда это вы, сорванцы, едете, – напротив нас сидела строгая бабуся, совершавшая жующие движения беззубым ртом. – С уроков удрали, бесстыжие, совести у вас нет!
– Вы, бабуся, выражения выбирайте, – Сергей поправил воротник школьной рубашки. – Мы с партийно–правительственным заданием едем.
– Еще чего напридумывали, – старушка распалялась все больше. – Вот я узнаю, из какой вы школы, и сообщу. Совсем распустились.
– Ножки-то у тебя, бабуся, тоненькие, а рука за партбилет держится, – Сергей вошел в раж.
– Вот я вам сейчас, – бабуся задохнулась от гнева.
– Выскакиваем, – деловито скомандовал Сергей, и как только темнота туннеля сменилась мраморно–голубоватым аквариумом станции, мы выпрыгнули на платформу.
– Несолидно, – нахмурился я. – А вдруг сообщит, или узнает кто, или милицию вызовет. И плакала наша пятерка в четверти.
– Ладно, ладно, просто настроение у меня хорошее, – усмехнулся Серега. – Больше не буду.
На «Белорусской» вверх уходил длиннющий эскалатор. Мы вскочили в трамвай, затем просочились в переулок, и вскоре оказались около двухэтажного здания райкома.
– А вы по какому делу, молодые люди? – На входе сидела женщина средних лет с усталым лицом.
– Мы к Владимиру Ивановичу Звереву – Сергей приобрел легкую щеголеватую наглость видавшего виды комсомольского вожака.
– Второй этаж налево. Обратитесь к секретарше, Владимир Иванович сейчас находится на совещании.
– Спасибо. – Мы, слегка робея, прошли внутрь здания. На лестнице толклись мужчины в серых костюмах, в воздухе висел густой сигаретный дым. Меня поразили их одинаковые лица, бледные, слегка опухшие, с каким-то зеленоватым отливом, а также сальные, будто слезящиеся, глаза навыкате.
– Вот она, власть, – Серега неожиданно переменился, – смотри, Саня, эти люди руководят другими людьми. У них проблем нет. Совещания, протоколы, выступления, зарубежные командировки, машины с шоферами, санатории, квартиры.
– Да ладно тебе, – обстановка партийного здания начинала меня угнетать. – Вы к кому, мальчики? – У высокой двери с золотой рукояткой сидела еще одна дама, я мог поклясться, что она родная сестра–близняшка вахтерши, дежурившей на первом этаже.
– Мы к Владимиру Ивановичу.
– А, вы те самые ребята из школы? Он вас примет чуть позже. Сейчас у Владимира Ивановича совещание, он освободится через тридцать минут.
– Мы подождем.
– Ну ждите, видите стулья в коридоре. Только тихонечко, ребята. – Секретарша заговорщически подмигнула нам. – Небось рады, что с уроков удрали?
– Ничто человеческое нам не чуждо, – обобщил я шепотом.
В коридоре было тихо, лишь из–за обитой дерматином двери слышался женский смех. На маленьком журнальном столике лежала партийно–идеологическая литература: фотографический альбом, посвященный жизни Карла Маркса, серый кирпич «Истории КПСС» и брошюры с недавними выступлениями членов Политбюро. Некоторое время мы молча листали книжку про Маркса, рассматривая старые фотографии. Неожиданно обитая дерматином дверь отворилась, и из–за нее выскочили две девицы в мини–юбках с ярко накрашенными губами.
– Ой, Людка, держи меня, – они давились от хохота. – Неужели так и сказал? – Девушкам было лет по восемнадцать. – Чего, полез прямо во время инструктажа?
– Ну, – одна из них достала пачку сигарет. – Я ему говорю, не лапай, а он, нахал такой.
Голос у нее был с хрипотцой, возбуждавшей юношеское воображение.
– Ой, – девушка заметила нас, – смотри, мальчиков прислали. Я давно таких молоденьких не видела, комсомольцы–добровольцы. Мальчики, а мальчики?
– Вы к нам обращаетесь? – Получилось это у меня довольно–таки хрипло, мы с Сергеем никак не могли отвести глаз от обтянутых колготками ног.
– А к кому же еще, – девушки снова начали хихикать.
– А вы чего, девушки, – Сергей набрался было наглости, но запнулся, подавившись на середине фразы.
– Да ну тебя, Людка, не развращай малолетних.. Давай лучше книжки умные почитаем. – Девушки закурили и уселись напротив нас, листая большой альбом, посвященный жизни Карла Маркса.
– Смотри, что написано: Карл Маркс был евреем. – Девчущек это почему-то ужасно рассмешило. Они словно по команде заложили ногу за ногу, мини–юбки приоткрыли смутный полумрак сокровенного . Рты у нас открылись, дыхание перехватило.
– Ой, ну не могу, какие мальчишечки, – вздожнула Люда, но дверь в коридор приоткрылась.
– Девочки, почему до сих пор протокол не готов? – Из–за двери высунулся недовольный парень в добротном костюме. Он держал в руках стопку машинописных страниц. – Что за безобразие, перекур устроили. Здесь, кстати, курить нельзя, не знаете, что ли?
– Что это вы Николай Владимирович сердитый такой сегодня, строгий. – Люда демонстративно загасила окурок. – Неудовлетворенный, можно сказать. Вы намекните, ежели чего, мы что-нибудь придумаем.
– Хватит базар устраивать, развели здесь, – рявкнул парень.– Быстро заканчивайте протокол, Владимир Иванович ругаться будет.
– Сейчас, сейчас, – девушки недовольно поднялись и исчезли за дверью, обитой дерматином.
– Ну и птички, – мы с Сергеем понимающе переглянулись.
Последующие несколько минут мы закрыв глаза вспоминали прекрасные мгновения, но юношеская эротическая медитация была прервана толпой мужчин в костюмах, вывалившихся из кабинета секретаря.
– Надо будет принять к сведению, – высокий мужик нервно закурил. – Дадим сводку в ЦК, хорошо бы было весь объем партийно–воспитательных мероприятий свести в единую таблицу.
– Владимир Иванович, ребята эти к вам, – секретарша почтительно приподнялась со стула.
– Вы от Веры Семеновны? – басом спросил секретарь. – Здравствуйте, очень рад познакомиться, проходите в кабинет. – Галочка, – он обращался к секретарше. – Организуй нам чаек, как всегда.
Мы прошли в кабинет.
– Ну что же, ребята, говорят, вы написали серьезную работу. Развили, так сказать, некоторые положения Ленинской теории.
– Ну да, – смущенно сказал Серега. – Собственно, вот наш реферат – он протянул тетрадку.
– Это вы большие молодцы. – Владимир Иванович с серьезным видом листал странички. – Очень своевременно. Вот ведь, Ломоносовы, какие в стране нашей таланты зарождаются. Наперекор, так сказать инсинуациям.
– Мы, Владимир Иванович, проявили классовый подход, – намекнул Серега.
– Вот и я про то же. Классовый подход должен быть. А то ведь такая ерунда, патлатые эти, рок, так сказать, музыканты… Да, работу вашу мы поддержим, дадим ей ход. Нам сейчас очень нужны такие работы. Сами знаете, время сложное.
– Владимир Иванович? – секретарша принесла поднос с чаем, печеньем и конфетами.
– Спасибо, Галочка. Угощаетесь, ребята. Вы люди уже взрослые, сознательные, как я вижу. Я вот о чем хочу с вами поговорить. – Владимир Иванович закрыл тетрадь. – Вы должны стать примером для школьников нашего района. Для комсомольцев. Да и для всей советской молодежи. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Мы постараемся, Владимир Иванович, – смутился Серега.
– Так вот. Я, ребята, буду с вами откровенным. Ситуация в стране непростая, особенно с молодежью, с идеологической работой. Ваши сверстники ходят с длинными патлами, пьют портвейн, слушают западную музыку. До прямых диверсий доходит. В такой обстановке особенно важен положительный, позитивный пример. Помогите нам, а за помощью вам партии дело не станет .
– Мы все понимаем, Владимир Иванович. Но хотелось бы знать, что мы… Ну, вы понимаете.
– Ай да молодец парень.– Почему-то обрадовался секретарь райкома. – У вас, комсомольцы, вся жизнь впереди. Как вы смотрите на более активное участие в работе райкома комсомола? Введем вас в комиссии, представим, раскрутим. Не пожалеете. Рекомендация, характеристика, лучшие ВУЗы. С такой бумажкой будет у вас чего хотите, ребята. Сможете работать журналистами, дипломатами, историками, специалистами по Азии и Африке. Вот, кстати, у меня лет пять назад крутился такой Володя, собрания проводил, субботники организовывал, а теперь в посольстве в Лондоне работает… Нет, я давить на вас не собираюсь, если хотите стать машиностроителями, или инженерами – мы это тоже поддерживаем. Подумаете, ребята?
– Подумаем, Владимир Иванович.
– И чтобы не расслаблялись. Ждем от вас еще творческих работ, так сказать,. Открытий чудных. Приятно посмотреть, стрижка человеческая, лица нормальные, советские. Все у вас впереди, ребята, завидую, если честно. Молодец все–таки ваша Вера Семеновна, подвижница, народная учительница, надо бы ей орден дать. А может и дадим. Вот будет съезд, и дадим.
– Владимир Иванович, мы с удовольствием в комсомоле…– вдруг возник Серега. – Мы не подведем.
– Задрав штаны, – прошептал про себя я, но рот скривился в улыбке. – Не подведем!
7.
8.
9.
10.
11.
Картошка
– Вы, бабуся, выражения выбирайте, – Сергей поправил воротник школьной рубашки. – Мы с партийно–правительственным заданием едем.
– Еще чего напридумывали, – старушка распалялась все больше. – Вот я узнаю, из какой вы школы, и сообщу. Совсем распустились.
– Ножки-то у тебя, бабуся, тоненькие, а рука за партбилет держится, – Сергей вошел в раж.
– Вот я вам сейчас, – бабуся задохнулась от гнева.
– Выскакиваем, – деловито скомандовал Сергей, и как только темнота туннеля сменилась мраморно–голубоватым аквариумом станции, мы выпрыгнули на платформу.
– Несолидно, – нахмурился я. – А вдруг сообщит, или узнает кто, или милицию вызовет. И плакала наша пятерка в четверти.
– Ладно, ладно, просто настроение у меня хорошее, – усмехнулся Серега. – Больше не буду.
На «Белорусской» вверх уходил длиннющий эскалатор. Мы вскочили в трамвай, затем просочились в переулок, и вскоре оказались около двухэтажного здания райкома.
– А вы по какому делу, молодые люди? – На входе сидела женщина средних лет с усталым лицом.
– Мы к Владимиру Ивановичу Звереву – Сергей приобрел легкую щеголеватую наглость видавшего виды комсомольского вожака.
– Второй этаж налево. Обратитесь к секретарше, Владимир Иванович сейчас находится на совещании.
– Спасибо. – Мы, слегка робея, прошли внутрь здания. На лестнице толклись мужчины в серых костюмах, в воздухе висел густой сигаретный дым. Меня поразили их одинаковые лица, бледные, слегка опухшие, с каким-то зеленоватым отливом, а также сальные, будто слезящиеся, глаза навыкате.
– Вот она, власть, – Серега неожиданно переменился, – смотри, Саня, эти люди руководят другими людьми. У них проблем нет. Совещания, протоколы, выступления, зарубежные командировки, машины с шоферами, санатории, квартиры.
– Да ладно тебе, – обстановка партийного здания начинала меня угнетать. – Вы к кому, мальчики? – У высокой двери с золотой рукояткой сидела еще одна дама, я мог поклясться, что она родная сестра–близняшка вахтерши, дежурившей на первом этаже.
– Мы к Владимиру Ивановичу.
– А, вы те самые ребята из школы? Он вас примет чуть позже. Сейчас у Владимира Ивановича совещание, он освободится через тридцать минут.
– Мы подождем.
– Ну ждите, видите стулья в коридоре. Только тихонечко, ребята. – Секретарша заговорщически подмигнула нам. – Небось рады, что с уроков удрали?
– Ничто человеческое нам не чуждо, – обобщил я шепотом.
В коридоре было тихо, лишь из–за обитой дерматином двери слышался женский смех. На маленьком журнальном столике лежала партийно–идеологическая литература: фотографический альбом, посвященный жизни Карла Маркса, серый кирпич «Истории КПСС» и брошюры с недавними выступлениями членов Политбюро. Некоторое время мы молча листали книжку про Маркса, рассматривая старые фотографии. Неожиданно обитая дерматином дверь отворилась, и из–за нее выскочили две девицы в мини–юбках с ярко накрашенными губами.
– Ой, Людка, держи меня, – они давились от хохота. – Неужели так и сказал? – Девушкам было лет по восемнадцать. – Чего, полез прямо во время инструктажа?
– Ну, – одна из них достала пачку сигарет. – Я ему говорю, не лапай, а он, нахал такой.
Голос у нее был с хрипотцой, возбуждавшей юношеское воображение.
– Ой, – девушка заметила нас, – смотри, мальчиков прислали. Я давно таких молоденьких не видела, комсомольцы–добровольцы. Мальчики, а мальчики?
– Вы к нам обращаетесь? – Получилось это у меня довольно–таки хрипло, мы с Сергеем никак не могли отвести глаз от обтянутых колготками ног.
– А к кому же еще, – девушки снова начали хихикать.
– А вы чего, девушки, – Сергей набрался было наглости, но запнулся, подавившись на середине фразы.
– Да ну тебя, Людка, не развращай малолетних.. Давай лучше книжки умные почитаем. – Девушки закурили и уселись напротив нас, листая большой альбом, посвященный жизни Карла Маркса.
– Смотри, что написано: Карл Маркс был евреем. – Девчущек это почему-то ужасно рассмешило. Они словно по команде заложили ногу за ногу, мини–юбки приоткрыли смутный полумрак сокровенного . Рты у нас открылись, дыхание перехватило.
– Ой, ну не могу, какие мальчишечки, – вздожнула Люда, но дверь в коридор приоткрылась.
– Девочки, почему до сих пор протокол не готов? – Из–за двери высунулся недовольный парень в добротном костюме. Он держал в руках стопку машинописных страниц. – Что за безобразие, перекур устроили. Здесь, кстати, курить нельзя, не знаете, что ли?
– Что это вы Николай Владимирович сердитый такой сегодня, строгий. – Люда демонстративно загасила окурок. – Неудовлетворенный, можно сказать. Вы намекните, ежели чего, мы что-нибудь придумаем.
– Хватит базар устраивать, развели здесь, – рявкнул парень.– Быстро заканчивайте протокол, Владимир Иванович ругаться будет.
– Сейчас, сейчас, – девушки недовольно поднялись и исчезли за дверью, обитой дерматином.
– Ну и птички, – мы с Сергеем понимающе переглянулись.
Последующие несколько минут мы закрыв глаза вспоминали прекрасные мгновения, но юношеская эротическая медитация была прервана толпой мужчин в костюмах, вывалившихся из кабинета секретаря.
– Надо будет принять к сведению, – высокий мужик нервно закурил. – Дадим сводку в ЦК, хорошо бы было весь объем партийно–воспитательных мероприятий свести в единую таблицу.
– Владимир Иванович, ребята эти к вам, – секретарша почтительно приподнялась со стула.
– Вы от Веры Семеновны? – басом спросил секретарь. – Здравствуйте, очень рад познакомиться, проходите в кабинет. – Галочка, – он обращался к секретарше. – Организуй нам чаек, как всегда.
Мы прошли в кабинет.
– Ну что же, ребята, говорят, вы написали серьезную работу. Развили, так сказать, некоторые положения Ленинской теории.
– Ну да, – смущенно сказал Серега. – Собственно, вот наш реферат – он протянул тетрадку.
– Это вы большие молодцы. – Владимир Иванович с серьезным видом листал странички. – Очень своевременно. Вот ведь, Ломоносовы, какие в стране нашей таланты зарождаются. Наперекор, так сказать инсинуациям.
– Мы, Владимир Иванович, проявили классовый подход, – намекнул Серега.
– Вот и я про то же. Классовый подход должен быть. А то ведь такая ерунда, патлатые эти, рок, так сказать, музыканты… Да, работу вашу мы поддержим, дадим ей ход. Нам сейчас очень нужны такие работы. Сами знаете, время сложное.
– Владимир Иванович? – секретарша принесла поднос с чаем, печеньем и конфетами.
– Спасибо, Галочка. Угощаетесь, ребята. Вы люди уже взрослые, сознательные, как я вижу. Я вот о чем хочу с вами поговорить. – Владимир Иванович закрыл тетрадь. – Вы должны стать примером для школьников нашего района. Для комсомольцев. Да и для всей советской молодежи. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Мы постараемся, Владимир Иванович, – смутился Серега.
– Так вот. Я, ребята, буду с вами откровенным. Ситуация в стране непростая, особенно с молодежью, с идеологической работой. Ваши сверстники ходят с длинными патлами, пьют портвейн, слушают западную музыку. До прямых диверсий доходит. В такой обстановке особенно важен положительный, позитивный пример. Помогите нам, а за помощью вам партии дело не станет .
– Мы все понимаем, Владимир Иванович. Но хотелось бы знать, что мы… Ну, вы понимаете.
– Ай да молодец парень.– Почему-то обрадовался секретарь райкома. – У вас, комсомольцы, вся жизнь впереди. Как вы смотрите на более активное участие в работе райкома комсомола? Введем вас в комиссии, представим, раскрутим. Не пожалеете. Рекомендация, характеристика, лучшие ВУЗы. С такой бумажкой будет у вас чего хотите, ребята. Сможете работать журналистами, дипломатами, историками, специалистами по Азии и Африке. Вот, кстати, у меня лет пять назад крутился такой Володя, собрания проводил, субботники организовывал, а теперь в посольстве в Лондоне работает… Нет, я давить на вас не собираюсь, если хотите стать машиностроителями, или инженерами – мы это тоже поддерживаем. Подумаете, ребята?
– Подумаем, Владимир Иванович.
– И чтобы не расслаблялись. Ждем от вас еще творческих работ, так сказать,. Открытий чудных. Приятно посмотреть, стрижка человеческая, лица нормальные, советские. Все у вас впереди, ребята, завидую, если честно. Молодец все–таки ваша Вера Семеновна, подвижница, народная учительница, надо бы ей орден дать. А может и дадим. Вот будет съезд, и дадим.
– Владимир Иванович, мы с удовольствием в комсомоле…– вдруг возник Серега. – Мы не подведем.
– Задрав штаны, – прошептал про себя я, но рот скривился в улыбке. – Не подведем!
7.
Солнечные зайчики играли в витринах магазинов, сигареты мы все выкурили и купили еще пачку «Столичных» на медяки, оставленные нам Верой Сергеевной. Легкий укор совести, возникший у меня в результате этой незаконной сделки, вскоре исчез, и мы с наслаждением закурили. В кошельке был еще рубль, и проходя мимо булочной, в которую только что привезли хлеб, мы не смогли удержаться от искушения, купив что-то ситное, с завитушками и по очереди отламывая от него куски. Хлеб пах свежестью.
– Да, – Сергей находился под впечатлением от увиденного в райкоме. – А я-то обществоведение учить не хотел. А ничего жизнь у людей, это тебе не на станке вкалывать от гудка до гудка…
– Хочешь таким же стать? – пожал я плечами. А по–моему скучно. Будешь сидеть в кабинете.
– Все не так просто. У жизни–то, у нее много сторон. Да, в кабинете, ну, как выясняется, в игры играть мы с тобой умеем. Зато номенклатура. Вот твои родители всю жизнь вкалывали, и что? Живут ведь от зарплаты до зарплаты, верно? В магазинах в очередях стоят, копейки считают. Машины ведь у вас нет? Дачи нет?
– Дача у нас была, родители ее продали, – уточнил я.
– Ну вот, и мои также живут. Батя хотя бы в Америке побывал. А теперь обстановка обострилась, и хрен он еще раз за границу поедет. Вот ты кем хочешь стать?
– Я не знаю еще толком. Инженером или физиком.
– И будешь горбатиться до пенсии на сто двадцать рублей. Какую-нибудь формулу откроешь. Тоже мне, жизнь. А теперь прикинь – государственная машина, секретарши.. – Сергей на секунду замолчал, видимо вспомнив длинноногих девиц из райкома. – Квартиры, кстати, в специальных домах. Улучшенной планировки. Распределители опять же. Да и за границу пускают.
– Ну не знаю, – трансформация, на глазах происходящая с моим другом вызывала удивление, а где-то в глубине шевелился маленький, подленький червячок – а вдруг он прав…
– Нет, Санек, – Сергей даже как-то весь покраснел, – эта жизнь не по мне. – Ты глаза пошире открой, по сторонам посмотри!
Мы дошли до Манежной площади. От гостиницы «Интурист» разъезжались разноцветные автобусы, в которых сидели иностранцы. То и дело к подъезду подкатывали импортные автомобили, швейцар кидался к ним, открывая дверь, выпуская на московскую улицу загорелых мужчин в костюмах и женщин в длинных платьях.
– А может быть в дипломаты пойти, – продолжал мечтать Сергей. – А что, если с рефератом выгорит. Еще же почти год впереди. Общественная работа, райком комсомола. Можно постараться.
– У тебя прямо все расписано, – мне стало грустно.
– А что делать, нам уже пора задумываться о будущем. Сейчас стоит поднапрячься, зато потом … – Серега задумался. – Тяжело в ученье, легко в бою!
– Не знаю, как это не по мне все это.
– Ну как знаешь, как знаешь. Подумай хорошенько. Нам выпал счастливый билет, глупо его не использовать. Кстати, у меня к тебе просьба. Поскольку реферат мы написали вместе, то прояви сознательность. Больше никаких глупостей, политических анекдотов. Мы в эту лодку попали вместе, вместе должны и выплыть. Обещаешь?
– Хорошо, – вздохнул я. – Я постараюсь.
– Да, – Сергей находился под впечатлением от увиденного в райкоме. – А я-то обществоведение учить не хотел. А ничего жизнь у людей, это тебе не на станке вкалывать от гудка до гудка…
– Хочешь таким же стать? – пожал я плечами. А по–моему скучно. Будешь сидеть в кабинете.
– Все не так просто. У жизни–то, у нее много сторон. Да, в кабинете, ну, как выясняется, в игры играть мы с тобой умеем. Зато номенклатура. Вот твои родители всю жизнь вкалывали, и что? Живут ведь от зарплаты до зарплаты, верно? В магазинах в очередях стоят, копейки считают. Машины ведь у вас нет? Дачи нет?
– Дача у нас была, родители ее продали, – уточнил я.
– Ну вот, и мои также живут. Батя хотя бы в Америке побывал. А теперь обстановка обострилась, и хрен он еще раз за границу поедет. Вот ты кем хочешь стать?
– Я не знаю еще толком. Инженером или физиком.
– И будешь горбатиться до пенсии на сто двадцать рублей. Какую-нибудь формулу откроешь. Тоже мне, жизнь. А теперь прикинь – государственная машина, секретарши.. – Сергей на секунду замолчал, видимо вспомнив длинноногих девиц из райкома. – Квартиры, кстати, в специальных домах. Улучшенной планировки. Распределители опять же. Да и за границу пускают.
– Ну не знаю, – трансформация, на глазах происходящая с моим другом вызывала удивление, а где-то в глубине шевелился маленький, подленький червячок – а вдруг он прав…
– Нет, Санек, – Сергей даже как-то весь покраснел, – эта жизнь не по мне. – Ты глаза пошире открой, по сторонам посмотри!
Мы дошли до Манежной площади. От гостиницы «Интурист» разъезжались разноцветные автобусы, в которых сидели иностранцы. То и дело к подъезду подкатывали импортные автомобили, швейцар кидался к ним, открывая дверь, выпуская на московскую улицу загорелых мужчин в костюмах и женщин в длинных платьях.
– А может быть в дипломаты пойти, – продолжал мечтать Сергей. – А что, если с рефератом выгорит. Еще же почти год впереди. Общественная работа, райком комсомола. Можно постараться.
– У тебя прямо все расписано, – мне стало грустно.
– А что делать, нам уже пора задумываться о будущем. Сейчас стоит поднапрячься, зато потом … – Серега задумался. – Тяжело в ученье, легко в бою!
– Не знаю, как это не по мне все это.
– Ну как знаешь, как знаешь. Подумай хорошенько. Нам выпал счастливый билет, глупо его не использовать. Кстати, у меня к тебе просьба. Поскольку реферат мы написали вместе, то прояви сознательность. Больше никаких глупостей, политических анекдотов. Мы в эту лодку попали вместе, вместе должны и выплыть. Обещаешь?
– Хорошо, – вздохнул я. – Я постараюсь.
8.
Партийно–идеологическая машина, в шестеренки которой нас затянуло, начала крутиться. Слегка отредактированный наш реферат был направлен на городской конкурс работ по общественно–историческим дисциплинам и занял первое место. Его опубликовали в сборнике марксистко–ленинских трудов, а из нас с Серегой сделали образцово–показательных советских школьников. Про наши успехи и передовой опыт Веры Сергеевны писали «Учительская Газета» и «Труд».
С каждым днем мне становилось все противнее. Серега, напротив, расправлял крылышки и стремительно превращался в совершенно другого человека. Он стал секретарем комитета комсомола школы, чем-то он еще занимался в райкоме и постоянно исчезал с занятий на различные идеологические мероприятия.
Слава наша росла. Нас как курьез демонстрировали разнообразным делегациям коммунистических и рабочих партий и раза три снимали для программы «Время» и всякой кинохроники. Мы с Серегой каждую неделю сидели в президиумах каких-то бесконечных собраний и конференций в райкомах комсомола и партии.
Во время съемок я развлекался – строил кинооператорам страшные рожи и показывал наивную распальцовку конца прошлого века – палец вниз – добей его, вверх – пощади, а средний совсем неприличный. Операторы, впрочем, были тертыми калачами, строили мне рожи, и грозили убить после заседаний, в результате в хронике все выглядело прилично.
В те времена новости и изредка сатирический журнал «Фитиль» показывали перед западными и лучшими отечественными фильмами в кинотеатрах. Хроника была черно–белой, видимо, чтобы не вызывать лишних эмоций, связанных с цветовосприятием.
– Реакция не пройдет, – жизнерадостно заявляет диктор.
А ведь в это время я гнусно показывал оператору то, что о нем думаю. Как сейчас помню, школьников загнали в кинотеатр «Ленинград» на Соколе, перед сеансом мы основательно напились пива. А этот оператор, лысый, в грязном свитере и сальной рожей стоял перед нами в очереди. Теперь он красноречиво демонстрировал мне мое грустное будущее: отлезь, парень, а то хуже будет.
– Ой, – вздрогнула моя девушка. – Смотри, как этот парень на тебя похож.
«На встречу со школьниками пришли ветераны партии. Идеалы буржуазной культуры, рок–музыка, нигилизм глубоко чужды молодым советским людям, будущим строителям коммунизма. Молодые ученые–историки, простые советские школьники, развившие теорию…
– Аппчхи!
– И творчески обосновавшие
– Аппчхи!
– Что с тобой?
– Черт его знает, что-то в нос попало.
– В обстановке дружеского взаимопонимания прошел рабочий визит генерального секретаря ЦК Компартии Румынии товарища Георгиу Чаушеску…
– Пронесло, – понял я. И чихать перестал.
С каждым днем мне становилось все противнее. Серега, напротив, расправлял крылышки и стремительно превращался в совершенно другого человека. Он стал секретарем комитета комсомола школы, чем-то он еще занимался в райкоме и постоянно исчезал с занятий на различные идеологические мероприятия.
Слава наша росла. Нас как курьез демонстрировали разнообразным делегациям коммунистических и рабочих партий и раза три снимали для программы «Время» и всякой кинохроники. Мы с Серегой каждую неделю сидели в президиумах каких-то бесконечных собраний и конференций в райкомах комсомола и партии.
Во время съемок я развлекался – строил кинооператорам страшные рожи и показывал наивную распальцовку конца прошлого века – палец вниз – добей его, вверх – пощади, а средний совсем неприличный. Операторы, впрочем, были тертыми калачами, строили мне рожи, и грозили убить после заседаний, в результате в хронике все выглядело прилично.
В те времена новости и изредка сатирический журнал «Фитиль» показывали перед западными и лучшими отечественными фильмами в кинотеатрах. Хроника была черно–белой, видимо, чтобы не вызывать лишних эмоций, связанных с цветовосприятием.
* * *
В конце первого курса я пригласил свою первую любовь, удивительную девушку с тонкими губами в кинотеатр «Космос».Перед фильмом про Обломова крутили хронику. «Так советская молодежь отвечает буржуазным реакционерам». Девушка смотрела в экран. У нее был удивительный профиль. А на экране Серега с ироничной физиономией держит два пальца «Victoria».– Реакция не пройдет, – жизнерадостно заявляет диктор.
А ведь в это время я гнусно показывал оператору то, что о нем думаю. Как сейчас помню, школьников загнали в кинотеатр «Ленинград» на Соколе, перед сеансом мы основательно напились пива. А этот оператор, лысый, в грязном свитере и сальной рожей стоял перед нами в очереди. Теперь он красноречиво демонстрировал мне мое грустное будущее: отлезь, парень, а то хуже будет.
– Ой, – вздрогнула моя девушка. – Смотри, как этот парень на тебя похож.
«На встречу со школьниками пришли ветераны партии. Идеалы буржуазной культуры, рок–музыка, нигилизм глубоко чужды молодым советским людям, будущим строителям коммунизма. Молодые ученые–историки, простые советские школьники, развившие теорию…
– Аппчхи!
– И творчески обосновавшие
– Аппчхи!
– Что с тобой?
– Черт его знает, что-то в нос попало.
– В обстановке дружеского взаимопонимания прошел рабочий визит генерального секретаря ЦК Компартии Румынии товарища Георгиу Чаушеску…
– Пронесло, – понял я. И чихать перестал.
9.
Общение наше с Серегой постепенно сходило на нет. Он стал серьезным и нудным, сердился, когда я говорил что-нибудь ехидное и все чаще начал пытаться меня перевоспитать. Казалось, он сам начал верить тому, что говорит.
В конце марта у Сергея был день рождения. Наши красавицы, смуглая Лена, дочка университетских профессоров–археологов, и крепко сбитая Люба, мастер спорта по гимнастике, пили самодельный коктейль – греческий грейпфрутовый сок из консервных банок, смешанный с египетской настойкой Абу–Симбел.
– А вы слышали последний анекдот про Брежнева? – хихикал я.
– Так, знаешь что, – Серега неожиданно разозлился. Он крепко обхватил меня и зашипел в лицо. – Не смей! У меня дома не смей, слышишь? Или сюда больше не придешь.
– Ты чего, Серый, охренел?
– Может и так, но жизнь из–за тебя портить не собираюсь.
– Чудак на букву «м», – вздохнул я.
– А ты – блаженный. Шут гороховый. Дождешься, пожалеешь еще.
– От такого слышу.
– Как знаешь. Я тебе передачи носить не буду.
– Ой, испугал.
– Хватит детством заниматься. Я не хуже тебя все понимаю, но существует реальная жизнь. Или ты играешь в игры, или пути наши расходятся.
– Расходятся, видимо.
– Смотри, пожалеешь.
Я тогда ушел и на Серегу здорово обиделся. Пути наши разошлись. К весне мне удалось потихоньку вырваться из этого порочного круга, сам не знаю, как это произошло, но общественные деятели постепенно оставили меня в покое. Видимо, лавры нашего «научного» труда начали забываться, на собраниях я всегда отмалчивался и в отличие от Сереги не выступал с правильными речами.
Шестеренки выплюнули меня из машины за ненадобностью, слегка помятого и уставшего. Выпускные экзамены были не за горами, а за ними – поступление в институт. Серый собирался в МИМО и был уверен, что все дороги перед ним теперь широко открыты. А я собрался в Университет, но учился в другом месте. Это уже совсем не относящаяся к делу история.
Как ни странно, несмотря на идеальную характеристику и золотую медаль, в МИМО что-то не сработало: то ли социальное происхождение подкачало, то ли лапа была недостаточно волосатой. С карьерой дипломата Сергею пришлось распрощаться, и он поступил на исторический факультет МГУ.
В конце марта у Сергея был день рождения. Наши красавицы, смуглая Лена, дочка университетских профессоров–археологов, и крепко сбитая Люба, мастер спорта по гимнастике, пили самодельный коктейль – греческий грейпфрутовый сок из консервных банок, смешанный с египетской настойкой Абу–Симбел.
– А вы слышали последний анекдот про Брежнева? – хихикал я.
– Так, знаешь что, – Серега неожиданно разозлился. Он крепко обхватил меня и зашипел в лицо. – Не смей! У меня дома не смей, слышишь? Или сюда больше не придешь.
– Ты чего, Серый, охренел?
– Может и так, но жизнь из–за тебя портить не собираюсь.
– Чудак на букву «м», – вздохнул я.
– А ты – блаженный. Шут гороховый. Дождешься, пожалеешь еще.
– От такого слышу.
– Как знаешь. Я тебе передачи носить не буду.
– Ой, испугал.
– Хватит детством заниматься. Я не хуже тебя все понимаю, но существует реальная жизнь. Или ты играешь в игры, или пути наши расходятся.
– Расходятся, видимо.
– Смотри, пожалеешь.
Я тогда ушел и на Серегу здорово обиделся. Пути наши разошлись. К весне мне удалось потихоньку вырваться из этого порочного круга, сам не знаю, как это произошло, но общественные деятели постепенно оставили меня в покое. Видимо, лавры нашего «научного» труда начали забываться, на собраниях я всегда отмалчивался и в отличие от Сереги не выступал с правильными речами.
Шестеренки выплюнули меня из машины за ненадобностью, слегка помятого и уставшего. Выпускные экзамены были не за горами, а за ними – поступление в институт. Серый собирался в МИМО и был уверен, что все дороги перед ним теперь широко открыты. А я собрался в Университет, но учился в другом месте. Это уже совсем не относящаяся к делу история.
Как ни странно, несмотря на идеальную характеристику и золотую медаль, в МИМО что-то не сработало: то ли социальное происхождение подкачало, то ли лапа была недостаточно волосатой. С карьерой дипломата Сергею пришлось распрощаться, и он поступил на исторический факультет МГУ.
10.
Крушение юношеской мечты о дипломатической работе слегка отрезвило моего друга. Но полностью отношения наши так и не восстановились: в студенческие годы мы виделись редко, хотя и жили по соседству. Встречались на днях рождения, зимой иногда вместе катались на лыжах.
На третьем курсе началась война в Афганистане. На четвертом Серега женился. На пятом родил дочку. Он упорно работал на свою будущую партийную карьеру. После университета Сергей собирался в аспирантуру, защитив диссертацию – в аппарат ЦК ВЛКСМ, а со временем планировал перебраться на расположенную по соседству Старую Площадь.
Но тут умер Брежнев. Что-то изменилось в табеле о рангах партийной номенклатуры, и Сереге подсказали, что для успешной карьеры нужно отслужить в армии. Служил старший лейтенант в мотострелковых войсках недалеко от Москвы, и часто приезжал на выходные домой. Жена его родила второго ребенка.
Демобилизовался Серега уже при Черненко и тут же пошел в аспирантуру. Вскоре он ударными темпами защитил диссертацию по «Актуальным вопросам социалистического строительства». Диссертацию, как он рассказывал, он написал еще в армии, во время ночных дежурств.
У власти уже был Горбачев, со скрипом начиналась перестройка. Но Сережкина мечта сбылась – он все–таки попал в аппарат ЦК ВЛКСМ. В те дни я случайно встретил его в метро. Новоиспеченный кандидат исторических наук и сотрудник аппарата младшенького ЦК светился от удовлетворения. Он похлопывал меня по плечу, говорил уверенно и в скором времени собирался получить новую квартиру в кирпичном доме где-то на Соколе.
Увы, квартиру он получить не успел. В скором времени не стало ни комсомола, ни ЦК КПСС.
Более ловкие коллеги по комсомолу в последние месяцы перед коллапсом успели урвать жирные куски. Они курировали кооперативы, какие-то творческие молодежные коллективы, ходили с карманами, полными долларов. Не знаю, что помешало Серому, то ли профессорское происхождение, то ли зациклен он был на аппаратных играх старой эпохи, а может быть просто освоиться не успел. Дельцов он презирал, и остался у разбитого корыта.
Детей надо было чем-то кормить. Тут из мутной водички выплыл дядька из Питера, который успел подсуетиться и раскрутил небольшую фирму по продаже запчастей для автомобилей. И стал Серега заниматься бухгалтерией и учетом в Московском филиале семейного бизнеса.
Мы до сих пор любим друг друга, простив грехи и заблуждения юности.
Несколько лет назад я как от толчка проснулся ночью, вспомнил его телефон и позвонил. Серега поднял трубку. Оказалось, что он до сих пор живет в двухкомнатной квартирке около железной дороги.
Пару месяцев назад я был у него в гостях. Старую пятиэтажку снесли, квартиросъемщикам дали новую квартиру в блочном шестнадцатиэтажном доме. Квартира хорошая, хотя Серега ругает качество и говорит, что через несколько лет дом пойдет трещинами.
Жена его, милая девочка, кандидат бывших исторических наук и специалист по эпохе Возрождения, теперь работает в туристическом агенстве, продает путевки в Турцию и Египет.
Сам Серега продолжает заниматься бухгалтерским учетом за мизерные по нынешним временам деньги. Совместными усилиями супругам удалось скопить на ремонт кухни – хозяева горды кафельной плиткой, новым холодильником и итальянскими шкафчиками.
Надо сказать, что таких шкафчиков я в Америке не видел, Италия, слоновая кость и что-то еще крутое. Я привык к советским шкафчикам 60–х годов прошлого века, небрежно выкрашенным масляной краской. Они присутствуют в большинстве местных съемных квартир, построенных во времена моего детства.
Серега поседел, циничен, ругает нынешние порядки, казнокрадство и беспредел. Он подарил мне бутылку хорошего Дагестанского коньяка, а я ему – бутылку красного калифорнийского вина.
У Сереги очень хорошие, уже совсем взрослые дети, так что жил он не зря.
На третьем курсе началась война в Афганистане. На четвертом Серега женился. На пятом родил дочку. Он упорно работал на свою будущую партийную карьеру. После университета Сергей собирался в аспирантуру, защитив диссертацию – в аппарат ЦК ВЛКСМ, а со временем планировал перебраться на расположенную по соседству Старую Площадь.
Но тут умер Брежнев. Что-то изменилось в табеле о рангах партийной номенклатуры, и Сереге подсказали, что для успешной карьеры нужно отслужить в армии. Служил старший лейтенант в мотострелковых войсках недалеко от Москвы, и часто приезжал на выходные домой. Жена его родила второго ребенка.
Демобилизовался Серега уже при Черненко и тут же пошел в аспирантуру. Вскоре он ударными темпами защитил диссертацию по «Актуальным вопросам социалистического строительства». Диссертацию, как он рассказывал, он написал еще в армии, во время ночных дежурств.
У власти уже был Горбачев, со скрипом начиналась перестройка. Но Сережкина мечта сбылась – он все–таки попал в аппарат ЦК ВЛКСМ. В те дни я случайно встретил его в метро. Новоиспеченный кандидат исторических наук и сотрудник аппарата младшенького ЦК светился от удовлетворения. Он похлопывал меня по плечу, говорил уверенно и в скором времени собирался получить новую квартиру в кирпичном доме где-то на Соколе.
Увы, квартиру он получить не успел. В скором времени не стало ни комсомола, ни ЦК КПСС.
Более ловкие коллеги по комсомолу в последние месяцы перед коллапсом успели урвать жирные куски. Они курировали кооперативы, какие-то творческие молодежные коллективы, ходили с карманами, полными долларов. Не знаю, что помешало Серому, то ли профессорское происхождение, то ли зациклен он был на аппаратных играх старой эпохи, а может быть просто освоиться не успел. Дельцов он презирал, и остался у разбитого корыта.
Детей надо было чем-то кормить. Тут из мутной водички выплыл дядька из Питера, который успел подсуетиться и раскрутил небольшую фирму по продаже запчастей для автомобилей. И стал Серега заниматься бухгалтерией и учетом в Московском филиале семейного бизнеса.
Мы до сих пор любим друг друга, простив грехи и заблуждения юности.
Несколько лет назад я как от толчка проснулся ночью, вспомнил его телефон и позвонил. Серега поднял трубку. Оказалось, что он до сих пор живет в двухкомнатной квартирке около железной дороги.
Пару месяцев назад я был у него в гостях. Старую пятиэтажку снесли, квартиросъемщикам дали новую квартиру в блочном шестнадцатиэтажном доме. Квартира хорошая, хотя Серега ругает качество и говорит, что через несколько лет дом пойдет трещинами.
Жена его, милая девочка, кандидат бывших исторических наук и специалист по эпохе Возрождения, теперь работает в туристическом агенстве, продает путевки в Турцию и Египет.
Сам Серега продолжает заниматься бухгалтерским учетом за мизерные по нынешним временам деньги. Совместными усилиями супругам удалось скопить на ремонт кухни – хозяева горды кафельной плиткой, новым холодильником и итальянскими шкафчиками.
Надо сказать, что таких шкафчиков я в Америке не видел, Италия, слоновая кость и что-то еще крутое. Я привык к советским шкафчикам 60–х годов прошлого века, небрежно выкрашенным масляной краской. Они присутствуют в большинстве местных съемных квартир, построенных во времена моего детства.
Серега поседел, циничен, ругает нынешние порядки, казнокрадство и беспредел. Он подарил мне бутылку хорошего Дагестанского коньяка, а я ему – бутылку красного калифорнийского вина.
У Сереги очень хорошие, уже совсем взрослые дети, так что жил он не зря.
11.
Перед отлетом из Москвы я рылся в старом книжном шкафу, когда-то сколоченном из списанных детсадовских ящичков–раздевалок. В этот шкаф, похоже, никто не залезал уже пару десятилетий, из него пахло старой бумагой и затхлостью. Рядом со старыми школьными учебниками я обнаружил ту самую книгу в суперобложке, которую когда-то дала нам Вера Семеновна для написания школьного реферата. Про эту книжку в начавшейся тогда горячечной суматохе все забыли.
Я улыбнулся и положил томик в чемодан. В голове мелькнула мысль, что вряд ли меня остановят на границе Америки за коммунистическую пропаганду.
Рядом со мной в самолете сидела молодая девушка новой отечественной формации, менеджер чего-то Российского коммерческого. Она летела в гости к знакомому американскому бойфренду – посмотреть на красоты Калифорнии и поиграть на автоматах в Лас Вегасе.
Через пару часов полета мне стало скучно, я достал книжку из сумки и начал перелистывать страницы. Бумага была замечательного качества, мелованная, за прошедшие десятилетия с ней ничего не случилась. Блуждающая улыбка на моем лице вызвала у девушки интерес.
– Интересная книжка? – спросила она.
– Безумно. – Вы в детстве учили стихотворение: «Я помню город Петроград в семнадцатом году. Бежит матрос, бежит солдат, стреляет на ходу ?»
– Чего? – Девочка мне только что рассказывала про ресторан «Петрович», ломтики селедки, винегрет и черный хлеб.
– Читайте, завидуйте. – Я продемонстрировал ей обложку с бегущими солдатиками и матросами.
– «Рабочее движение в России и Ленинская теория революции»– лицо у моей попутчицы вытянулось, думаю, она решила, что с головой у меня не все в порядке.
– Дело в том, что в юности мы с другом был убежденными марксистами, – вдохновенно сообщил я. – Нас даже называли Маркс и Энгельс. Но вы не волнуйтесь, марксистов из нас не получилось. Иначе бы мы сейчас не летели в Америку.
Я улыбнулся и положил томик в чемодан. В голове мелькнула мысль, что вряд ли меня остановят на границе Америки за коммунистическую пропаганду.
Рядом со мной в самолете сидела молодая девушка новой отечественной формации, менеджер чего-то Российского коммерческого. Она летела в гости к знакомому американскому бойфренду – посмотреть на красоты Калифорнии и поиграть на автоматах в Лас Вегасе.
Через пару часов полета мне стало скучно, я достал книжку из сумки и начал перелистывать страницы. Бумага была замечательного качества, мелованная, за прошедшие десятилетия с ней ничего не случилась. Блуждающая улыбка на моем лице вызвала у девушки интерес.
– Интересная книжка? – спросила она.
– Безумно. – Вы в детстве учили стихотворение: «Я помню город Петроград в семнадцатом году. Бежит матрос, бежит солдат, стреляет на ходу ?»
– Чего? – Девочка мне только что рассказывала про ресторан «Петрович», ломтики селедки, винегрет и черный хлеб.
– Читайте, завидуйте. – Я продемонстрировал ей обложку с бегущими солдатиками и матросами.
– «Рабочее движение в России и Ленинская теория революции»– лицо у моей попутчицы вытянулось, думаю, она решила, что с головой у меня не все в порядке.
– Дело в том, что в юности мы с другом был убежденными марксистами, – вдохновенно сообщил я. – Нас даже называли Маркс и Энгельс. Но вы не волнуйтесь, марксистов из нас не получилось. Иначе бы мы сейчас не летели в Америку.
Картошка
– Товарищи студенты, – страшная Клавдия стояла в центре аудитории, широко расставив свои кривые ноги и сверкая недобрыми орлиными глазами. – Занятия отменяются, наше, – она сделала прочувствунную паузу, – Государство . – Клавдия произнесла это слово с придыханием, словно молитву… – Народ! – патетически воскликнула она, – терпит лишения, чтобы вы, пока еще ничего для страны не сделавшие, – голос ее наполнился едкой презрительностью, – могли получить образование.
– Представьте себе, – голос заместителя декана стал возвышенным, – у домны стоит труженик, от страшного жара опаляется его кожа, течет расплавленный металл, а он думает: «Ничего, придет новое поколение строителей коммунизма, они, молодые орлы, пока что сидят за партами, изучая законы электрических цепей, но придет время, они расправят крылья и выклюют глаза врагам коммунизма во всем мире!»
Произнеся этот бред, Клавдия застыла в наркотическом трансе и в аудитории наступило длительное молчание.
– А мы и сейчас крылья расправим, – раздался чей-то издевательский голос, – только пивка попьем и расправим! – Зал грохнул хохотом.
– Нечего смеяться, – Клавдия вышла из транса. – Короче, хочу Вам сообщить, что наше подведомственное институту колхозное хозяйство не справляется с уборкой рекордного урожая. Народное достояние гниет на корню, заставляя злопыхателей с Запада предсказывать скорый конец Советского государства. Но этого не будет! Наши, советские студенты, оправдают доверие партии и волю народа и помогут труженикам села собрать с полей урожай нынешнего года, решающего года пятилетки.
– А когда едем-то? – нерешительно пробасил кто-то.
– Послезавтра в 8 утра придут автобусы, – Клавдия приободрилась. – И не вздумайте отлынивать, за неявку будем сразу исключать из Института, если, конечно, не будет справки, заверенной подписью врача.
– Представьте себе, – голос заместителя декана стал возвышенным, – у домны стоит труженик, от страшного жара опаляется его кожа, течет расплавленный металл, а он думает: «Ничего, придет новое поколение строителей коммунизма, они, молодые орлы, пока что сидят за партами, изучая законы электрических цепей, но придет время, они расправят крылья и выклюют глаза врагам коммунизма во всем мире!»
Произнеся этот бред, Клавдия застыла в наркотическом трансе и в аудитории наступило длительное молчание.
– А мы и сейчас крылья расправим, – раздался чей-то издевательский голос, – только пивка попьем и расправим! – Зал грохнул хохотом.
– Нечего смеяться, – Клавдия вышла из транса. – Короче, хочу Вам сообщить, что наше подведомственное институту колхозное хозяйство не справляется с уборкой рекордного урожая. Народное достояние гниет на корню, заставляя злопыхателей с Запада предсказывать скорый конец Советского государства. Но этого не будет! Наши, советские студенты, оправдают доверие партии и волю народа и помогут труженикам села собрать с полей урожай нынешнего года, решающего года пятилетки.
– А когда едем-то? – нерешительно пробасил кто-то.
– Послезавтра в 8 утра придут автобусы, – Клавдия приободрилась. – И не вздумайте отлынивать, за неявку будем сразу исключать из Института, если, конечно, не будет справки, заверенной подписью врача.