Однако очень скоро Джулиану придется встретиться лицом к лицу с человеком, олицетворяющим злой рок его семьи. Флинн оповестит его сразу же, как только сэр Роберт ступит ногой на английскую землю. Флинн по приказу Джулиана будет молчать о замужестве Серены. Удовольствие сообщить сэру Роберту с глазу на глаз о том, что его дочь теперь жена его злейшего врага, Джулиан оставил себе. Он много раз представлял в своем воображении эту сцену. Беспомощный и жалкий гнев униженного старика развеселил бы его. Милостью короля возвращенный на родину изгнанник не имеет ни прав, ни сил пойти на скандал, что-то требовать или даже просить. Впрочем, этот негодяй и не захочет, чтобы вокруг его имени пошли какие-то разговоры в лондонском обществе. Он проглотит все, что ему предложат, и, дай Бог, этим подавится.
   Джулиан долго и упорно изучал характер своего врага, чутко улавливая ухом всякие сплетни и пересуды о закоренелом якобите, который как бешеный бык бежал только по прямой, не разбирая, какие перед ним стоят преграды и есть ли или нет обходные пути. Этой своей тупостью у некоторых он даже заслуживал уважение. Они ждали его возвращения, чтобы сделать из него вождя.
   Стукнуть быка по носу и заставить окунуть свой зад в грязь — не высшее ли это наслаждение?
   Джулиан вспомнил серые ледяные стены работного дома, такие же серые лица его обитателей, мертвые тела, лежащие на одних кроватях с живыми, тонкие пальчики детей, просящих хоть крошку хлеба, и безымянные могилы…
   Здесь смерть была благом, о котором молились, потому что она сулила избавление от всех страданий.
   Кто-то должен был заплатить свою цену за то, чтобы стереть из памяти Джулиана ужас его прошлого. Сэр Роберт Уорд был первым в этом списке.
   Негодяй, которому он собирался отомстить, настолько реально предстал перед его мысленным взором, что Джулиан, чтобы очнуться, долго тер глаза. Наконец зрение восстановилось, страшные видения исчезли, и он смог подойти к окну и взглянуть на лениво текущие мимо особняка воды Темзы. Слабый звук, донесшийся из глубины спальни, заставил его резко обернуться.
   Серена стонала, но нежным прикосновением к ее горячей щеке он успокоил ее.
   Она металась в бреду, но он поправил смятые простыни, разбросанные подушки, расправил одеяло и заботливо укрыл ее. Его руки, привыкшие к рукоятке шпаги или пистолета, а в последнее время к колоде карт, оказались способны к труду больничной сиделки.
   — Серена, — говорил он тихо. — Что мне с тобой делать?
   Все, чего он хотел, он добился. Старый констебль Лукас прекрасно сыграл свою роль. Фальшивый лорд Алистер получил свое вознаграждение и исчез, растворился в воздухе. Мудрый Флинн отдал Серену в его, Джулиана, руки. И что дальше? Сейчас, беспомощная и слабая, она считает его, Джулиана, своим спасителем, шепчет его имя. Но когда память полностью вернется к ней? Какими глазами она посмотрит на него? Какие мысли придут ей в голову?
   Невинность девушек для него, проведшего отроческие годы в публичном доме, всегда была пустым словом. Совесть! Да какая может быть совесть у человека, живущего в английской столице, где честь и достоинство расцениваются на пенни, жизнь человеческая на шиллинги, а преданность королю на фунты стерлингов?
   Но все-таки что делать? Бросить в лицо мерзкому Уорду брачное свидетельство и заставить загореться огнем его тупые свиные глазки — это, конечно, наслаждение…
   Но сейчас в его полной власти беспомощная женщина, которая ничем не провинилась перед ним.
   Когда она придет в себя и к ней полностью возвратится память, ее гнев будет жарче огня, извергнутого из пасти дракона. Она испепелит его своей ненавистью. Он не сможет остановить ее, даже пустив в ход все свое обаяние. Ему придется вновь заковать ее в цепи и требовать послушания за корку хлеба и глоток воды.
   Флинн предупредил его — Серена никогда не покорится победителю. Чтобы ее победить, надо ее уничтожить или отступить с поля боя. Но Джулиан никогда еще не испытывал поражений. Он всегда был среди победителей — и при Каллодене, и в Индии, и за игорным столом, и в любовных битвах…
   Он смежил веки, откинувшись в кресле, но, когда открыл глаза, за окнами уже ярко светило солнце. Прошло уже несколько часов, свечи догорели и погасли сами собой. В комнате было душно. Пахло воском и выдохшимся бренди из недопитого Джулианом бокала.
   Серена по-прежнему спала неспокойно. Простыни и подушки превратились в бесформенный, влажный от пота комок. Джулиан с трудом расправил тело. Все его мышцы затекли от неудобной позы в кресле во время сна.
   Он подошел к ней, нежно коснулся ее щеки. Ее пальцы, неожиданно сильные, как это бывает у больных в горячке, оттолкнули его руку. Громкий вопль потряс стены комнаты.
   Применив силу, он утихомирил ее бешеный порыв.
   — Мне снилось… — прошептала Серена и смолкла.
   — Что?
   — Что ты ненавидишь меня… что ты — чудовище… И я ненавижу тебя… — у нее перехватило дыхание, и он испугался. Неужели ненависть сжигает ее изнутри? Его рука скользнула по ее нежной груди и задержалась там, где бешено колотилось сердце Серены. Его ладонь чувствовала эти удары. Когда они стали все реже, его охватил страх. Он не был врачом, у него не было под рукой никаких целебных средств… Он наклонился и прижал свои губы к ее запекшимся губам. Он только хотел, чтобы прекратились ее крики и тишина воцарилась в комнате.
   Наградой ему был едва слышный шепот Серены:
   — Ляг рядом и согрей меня… Мне холодно. Он выполнил ее просьбу. Они укрылись одним одеялом. Она подогнула ноги, свернулась в маленький комочек, влилась в каждую выемку его тела и уснула.
   Он не смел потревожить ее сон. Дыхание Серены выровнялось. Она доверчиво, как маленький ребенок, прижималась к нему.
   Ее разбудил шорох раздвигаемых занавесок. Полуденное солнце слепило глаза. Несколько мгновений она еще находилась между сном и явью, пытаясь осознать, где находится. Все вокруг — комната, мебель — было ей незнакомо. Туман, который застилал ее взор, не рассеивался, а, наоборот, становился все более густым и пугающим. Крик ужаса вырвался из ее пересохшего рта.
   В ответ она услышала слова, произнесенные спокойным, ничего не выражающим тоном:
   — Я принесла вам завтрак, миссис Рэйнор. Мягкий деревенский акцент говорившей женщины поверг Серену в панику. Она, столичная жительница, едва поняла смысл произнесенной женщиной простой фразы. «Неужели я сошла с ума и уже не понимаю родной язык?»— подумала Серена. Превозмогая боль, которую ей причиняло каждое движение, она поднялась на подушках. Остроносенькая, улыбчивая пожилая дама хлопотала в комнате, собираясь накормить больную. Она была одета в строгое коричневое платье с Кружевным воротничком, скрывающим всю шею до подбородка. Ее доброжелательные, но быстро бегающие глазки напоминали глаза курицы, беспокоящейся о своих цыплятах.
   — Я миссис Форест, моя дорогая. Я экономка. Единственным человеком, кто мог бы спасти Серену от этих странных видений, был Джулиан. Он был единственным мостиком, по которому можно было вернуться в реальность.
   — Джулиан! — громко позвала Серена, вкладывая в этот зов все оставшиеся у нее силы.
   От ее неожиданного возгласа экономка испуганно вздрогнула, но не выпустила поднос с завтраком из рук. Несколько мгновений ей понадобилось, чтобы вернуть себе самообладание.
   — Майор внизу… совещается с доктором. Они придут вас обследовать, милая, через пару минут. Уж постарайтесь порадовать их и скушайте завтрак, чтобы выглядеть здоровой. И обязательно умойтесь, чтобы ваше личико похорошело…
   «Что за мерзкие малопонятные слова произносит эта женщина? Откуда такой чудовищный акцент? Где я?» — удивилась Серена.
   Она с трудом встала на ноги. Стены закачались, потолок вот-вот обрушится на голову.
   — Со мной что-то не в порядке? — спросила она.
   — Вы попали в беду, миссис. С кем такого не случается? — ушла от прямого ответа экономка.
   Серена напрягла всю свою волю. Качание стен и потолка прекратилось. Она выпрямилась во весь рост.
   — Немедленно позовите сюда моего мужа! — приказала она.
   Улыбка экономки была лукавой и какой-то двусмысленной.
   — Разве вы готовы встретить вашего супруга подобающим образом?
   — Готова, — подтвердила Серена резко, как будто ударила мечом. — Помогите мне одеться… подобающим образом, — съязвила она, но ирония не была в должной степени оценена экономкой.
   Пожилая леди послушно помогла Серене напялить платье и неумелыми взмахами кое-как расчесала гребнем ее слипшиеся волосы.
   Серена встретила Джулиана и доктора, сидя в кресле с чашкой горячего шоколада в руке. Она не стала смотреть на себя в зеркало. Ей казалось, что она выглядит вполне здоровой, и чувствовала себя готовой для решительного разговора. Но она решила не торопить события.
   — Джулиан, — произнесла она с улыбкой, давшейся ей с большим трудом. — Я мало что помню…
   Он прижал ее руку к губам, поцеловал, но не отпустил, а задержал ее пальцы в нежном пожатии.
   — Не беспокойся, любимая. Доктор Амес считает, что это временная потеря памяти.
   Серена взглянула на доктора. Его вид ничего не говорил ей и ничем не ободрил. Когда Джулиан собрался убрать свою руку, она судорожно вцепилась в нее. Джулиан был единственной ниточкой, связывающей Серену с ее прошлым.
   Доктор Амес откашлялся и произнес:
   — Такие несчастные случаи имеют обычно худшие последствия.
   — Какие несчастные случаи? — встрепенулась Серена.
   Доктор смутился. Он посмотрел на Джулиана в надежде, что тот найдет подходящее объяснение. У Джулиана был, конечно, готовый ответ на все вопросы.
   — Карета опрокинулась… Ты ударилась головой.
   — Ха-ха! — рассмеялась Серена, хотя это причинило ей нестерпимую боль. — Хорошенькое начало нашего медового месяца.
   Доктор Амес торжествующе поднял палец вверх.
   — Вот! Вы уже вспоминаете, что начался ваш медовый месяц. Дальше пойдет еще лучше. Вы вспомните все остальное. Может быть, вы уже вспомнили ваше имя.
   — Вам это так важно?
   — Раз доктор просит… — вмешался Джулиан, осветив лицо лучезарной улыбкой.
   — Пожалуйста, — ответила ему Серена улыбкой не менее, как ей казалось, лучезарной и очаровательной. — Мое имя Виктория! Джулиан столько раз звал меня этим именем во время моего забытья, что я его затвердила. Теперь я Виктория Рэйнор.
   Доктор был в восторге.
   — Дальше! Вспоминайте дальше… У вас есть семья?
   — Я сирота. Мой дом — театр, моя семья — труппа бродячих актеров, о которых я ничего не знаю и знать не хочу. Не правда ли, мой милый? — обратилась Серена к Джулиану.
   Тот опустил глаза, как бы углубившись в разглядывание их сплетенных в пожатии рук.
   — Актриса?! — доктор не мог скрыть своего изумления.
   — Что вас так удивило, мистер Амес? — резко спросил Джулиан.
   — Я ничему не удивляюсь. Я только хочу узнать, что еще помнит молодая леди, — поспешил ответить доктор.
   — Больше я ничего не помню. Удовлетворитесь пока этим малым, — сказала Серена.
   Джулиан предостерегающим жестом попросил врача больше не утомлять его супругу. Он обнял дрожащие плечи Серены.
   — Память обязательно вернется к тебе, дорогая, — ободрил он свою молодую жену.
   — Ваш супруг абсолютно прав, — доктор Амес расплылся в профессиональной жизнерадостной улыбке. — Через несколько дней, а может быть, даже часов, вы все вспомните. Только не напрягайте мозг, не ворошите прошлое, не думайте о будущем. Живите только настоящим, наслаждайтесь пребыванием в этом прекрасном доме, который принадлежит вашему мужу. Вдыхайте целебный воздух, займитесь немного садом — он замечателен, совершайте прогулки. И все будет в скором времени хорошо.
   Все случилось именно так, как предсказал доктор.
   Первое озарение пришло к ней уже на следующее утро, когда ей впервые позволили встать с постели. Джулиан провел ее по дому, построенному в стиле знаменитого архитектора Палладио. Мраморные полы, ионические колонны и лепные украшения в просторном холле были великолепны. Она замедлила шаг, ее взгляд скользнул по колоннам.
   — Они напоминают мне о вашем игорном заведении, — глаза Серены изумленно расширились от пришедшей в голову мысли. — Вы ведь содержите игорный дом и этим зарабатываете на жизнь?
   Джулиан, пораженный, застыл на месте.
   — Ты начала, наконец, вспоминать! — воскликнул он, обрадованный и встревоженный одновременно. Ведь к ней могли вернуться не самые лучшие воспоминания о его поступках.
   Серена в эти мгновения была слишком увлечена самим процессом возвращения памяти, чтобы заметить странную реакцию Джулиана. Ее глаза засияли. Она метала, словно стрелы, быстрые взгляды по сторонам, выхватывая из полумрака какие-то отдельные детали и сопоставляя их со смутными видениями, возникающими в мозгу. Так она обратила внимание на рисунки, развешенные по стенам.
   — Я ведь была здесь раньше, не правда ли? Я видела этих сатиров и нимф. Не слишком ли они обнажены — эти сатиры и нимфы? Вы так не считаете?
   Она обернулась и посмотрела в лицо Джулиану. В ее взгляде было осуждение.
   — Все это сцены из греческой мифологии, — не замедлил отпарировать он.
   Серена состроила легкую гримасу.
   — Неужели вы хотите убедить меня в том, что джентльмены, посещающие ваше заведение, заодно и изучают мифологию?
   Именно от Серены он мог ждать такой меткой и вовремя пущенной колкости. Джулиан почувствовал сухость во рту и некоторую растерянность. Какие еще выпады с ее стороны ожидают его? Но когда он разглядел в ее глазах пляшущие искорки смеха, словно камень свалился у него с души. Он сразу же обрел уверенность, что с ней можно поладить. В ней произошла какая-то благостная перемена. Исчезли страх и робость, со щек исчез болезненный румянец, вызванный жаром и лихорадкой. Хотя полное возвращение памяти к Серене мало что хорошего сулило ему, Джулиану, он страстно желал ее исцеления, для ее же блага отбросив собственные эгоистические соображения.
   В его размышления ворвался голос Серены.
   — Вы зря расстраиваетесь, Джулиан. Я не намерена вас осуждать. Ни в малейшей степени! Я убеждена в том, что времяпрепровождение за карточным столом так же благопристойно, как и чаепитие в моей скромной гостиной…
   Она вдруг нахмурила брови.
   — … Подобное высказывание я уже слышала от кого-то раньше!
   Джулиан посоветовал ей как можно мягче:
   — Не утруждай себя чрезмерно, Серена. Ты слышала, что говорил доктор? Всему свое время…
   Этот совет он повторял еще много раз в течение долгого дня. Джулиан удивлялся ее покорности. На ее месте, потеряв память, он бы бился в бешеных потугах вернуть ее, вновь обрести свою личность. Без сомнения, Серена должна была вести себя точно так же. Но сейчас перед ним предстала Виктория — жизнерадостная и доброжелательная, простая девушка, довольная всем, что преподносит ей жизнь — своим мужем, его домом, его слугами и даже способами, которыми он зарабатывает деньги. Она принимала с радостью все сюрпризы, и потеря памяти, казалось, не очень удручала ее.
   Он терялся в догадках. Джулиан верил ей и в то же самое время не верил. Неужели Серена сознательно играет роль Виктории, дурача его с какой-то неведомой целью. Или Виктория — это какая-то вторая сторона характера леди Серены, ro сих пор скрытая, а ныне высвобожденная вследствие трагических обстоятельств?
   Но ведь Виктория — выдуманный персонаж, наспех сочиненный испуганной девушкой там, в таверне. Как могла Виктория обрести реальность? Кого же он привел в свой дом — Серену или Викторию? На ком он женился?
   Он решил в шутливой манере обсудить эту проблему вечером после позднего, но превосходного обеда за чашкой кофе в библиотеке. Дом Джулиан получил, как обычно, в уплату карточного долга от одного слишком азартного джентльмена. Вместе с домом Джулиану досталось и немалое поместье со множеством слуг. Экономка миссис Форест и ее муж были единственными, кому он доверил ухаживать за Сереной и вообще видеть ее. Остальные — садовники, конюхи и прочие — свято выполняли его приказ — не попадаться на глаза и только охраняли поместье и дом от каких-либо нежданных гостей. Такие предосторожности, конечно, были необходимы, если б он скрывал в доме леди Серену. В случае, если его гостьей и названной супругой была актриса Виктория, все это выглядело бы нелепо и смешно.
   — Расскажи, как мы с тобой впервые встретились? — поинтересовалась Серена, услужливо подливая кофе в чашку супруга.
   — Всему свое время, — повторил Джулиан тираду доктора Амеса.
   Огонь вспыхнул в ее глазах, и это напомнило ему о прежней леди Серене. Но вновь она мгновенно преобразилась, и ее ласковая покорность даже разочаровала его.
   — Тогда расскажи о себе. Как ты стал игроком? Не стесняйся. Разве между нами могут быть какие-то тайны?
   Обычно не в правилах Джулиана было распространяться о своем прошлом. Эта тема всегда держалась под крепким замком — до тех пор, пока он не выбросит карты на стол перед отцом Серены.
   Но Серена не стала бы слушать его излияния. А эта покорная простодушная Виктория — пусть узнает все! Другой возможности исповедаться в своих мнимых и действительных грехах может не представиться.
   — Игра и проституция занятия схожие, — начал он свой откровенный рассказ. — Порочные натуры сближаются между собой гораздо легче, чем добродетельные. Проститутки охотно опекают молодых мальчиков…
   Он подумал, что она тут же заткнет уши в ужасе от услышанных первых же слов его исповеди, но она невинно осведомилась:
   — И каковы были результаты? Джулиан был удивлен.
   — В чем?
   — Ты приобрел опыт?
   — Да. Но тебе он отвратителен. Это не для твоих ушей, дорогая.
   — Почему? — якобы искренне удивилась она. — Мне все интересно.
   Тогда он, щадя ее нравственность, уклонился от рассказа о своей взрослой жизни. Он, не называя имен, поведал ей историю подлого предательства сэра Роберта и последующих за этим несчастьях своей семьи.
   — Ты прав, — заключила она, выслушав его историю. — Ты вправе отомстить этому негодяю!
   И вдруг она прильнула к нему.
   Глаза, тело Серены — все было полно соблазна. Она учащенно дышала, и ее грудь вздымалась под легкой тканью, она что-то говорила, ее губы ждали поцелуя, и его завораживала бездонная синяя глубина ее глаз.
   Джулиан не мог выдержать этого искушения.
   Пробормотав какие-то извинения, он спустился в холл, накинул плащ, вышел в сад и подставил разгоряченное лицо набегающим порывам ветра.

Глава 12

   Джулиана пробудило легкое позвякивание чашечек на подносе и чуть слышные шаги в соседней спальне. За окнами было совсем темно. Сквозь приоткрытую дверь на пол упала светлая полоса. Чем вызван столь ранний переполох в доме?
   Джулиан закутался в халат и решил навестить свою больную супругу. Она, усевшись на спинке кровати и скрестив обнаженные выше колен ноги, пила горячее молоко из высокого стакана. Мятая ночная рубашка лишь едва скрывала ее соблазнительные прелести.
   Его горло пересохло. Он с трудом смог произнести:
   — Что случилось?
   — Мне не спится, — ответила Серена между двумя глотками молока. — Я спустилась в кухню и решила побаловать себя печеньем и этим божественным напитком.
   Она сделала рукой приглашающий жест, и Джулиан присел рядом с ней на кровать, стараясь сохранить между ними дистанцию, чтобы случайно не коснуться своей молодой жены. Невинное прикосновение могло вызвать взрыв страсти.
   Молчание было тягостным. За окнами шумел дождь. Даже самая первая женщина, которую он познал в жизни, не внушала ему подобной робости. Его руки тянулись, чтобы обнять ее, но мозг приказывал, чтобы он не шевелился. Джулиан сидел рядом с ней, как деревянный болван, только сердце бешено колотилось.
   Ее брови нахмурились. Она поставила стакан на поднос и, казалось, погрузилась в глубокое раздумье.
   — Я кое-что вспомнила, — тихо, без всякого выражения, произнесла она.
   — Что же? — хрипло переспросил он.
   — Мы были с тобой любовниками… раньше, до приезда сюда… в этот дом. Эта мысль не дает мне спать. Я все время думаю… Почему теперь ты перестал любить меня? Ведь нам было так хорошо! Я чем-нибудь провинилась? Скажи! Я готова загладить свою вину перед тобой.
   Джулиан не мог больше выдержать эту пытку соблазном.
   — Ты не в себе. Ты не понимаешь сама, что говоришь! — Он вскочил и стал мерить шагами комнату, пытаясь утихомирить свою страсть. Перед ним была женщина, ждущая его поцелуев и объятий. Но кто она? Если это леди Серена, в которую он влюблен, то он скорее мог ждать от нее презрения и ненависти, чем такого откровенного заигрывания.
   Джулиан метался по комнате, а она оставалась неподвижной и вспоминала.
   — Это был ты?
   — Кто?
   — Мой любовник.
   Он больше не мог сдерживать себя. Их губы слились в поцелуе. «Один поцелуй, не больше», — уговаривал он сам себя, но его губы, его руки, его тело уже не подчинялись ему.
   Его пальцы попали в плен ее крепкого пожатия, потом отпустили, чтобы он мог провести ладонью по восхитительным контурам ее фигуры, ощутить нежность ее кожи.
   Серена сбросила свое легкое одеяние. Джулиан тоже избавился от одежды. Она упала на кровать, раздвинув ноги. Он навалился на нее, лаская и терзая ее нежную плоть, и вошел в нее, вместе с первым и оказавшимся таким долгим поцелуем.
   Когда сознание вернулось к ним, они стали ласкать друг друга, и ее пальцы вдруг нащупали обручальное кольцо на его руке.
   — Ты женат? — спросила она, не удивляясь и не сердясь.
   — Конечно. На тебе… — пробормотал он, погрузив свое лицо в восхитительную ложбинку между ее грудей.
   — Неправда! Я твоя любовница, а не жена… Когда мы договаривались, ты обещал мне экипаж с лошадьми и дом за мою любовь к тебе. Я свое обещание исполнила. Я тебя полюбила.
   А ты?
   — Я тоже полюбил тебя.
   — А лошади, коляска и дом?
   — Они твои.
   — Я не чувствую здесь себя хозяйкой… Следы недавней травмы не уродовали ее лицо, а, наоборот, придавали некую лукавую прелесть ее улыбке. Он не мог удержаться и вновь заключил ее в свои объятия.
   — На таких, как я, не женятся, — сказала она. — Я гожусь только в любовницы. Я безработная актриса, проводящая время в дешевых тавернах, а не какая-нибудь высокородная леди.
   При произнесении этого монолога она не уставала ласкать его, и желание вновь пробудилось в нем. Но разум заставил его оторваться от нее. С кем он занимается любовью? С вожделенной леди Сереной или с продажной девкой Викторией?
   Джулиан встал, накинул халат и заявил торжественно:
   — Мы муж и жена, и в этом доме мы проводим свой медовый месяц.
   Серена рассмеялась так звонко и весело, что ему показалось, будто солнечные зайчики пробежали по драпировкам и стенам. Она прикрыла ладонью сияющие лучезарным светом глаза.
   — Ничего не помню, ничего не знаю! Я люблю тебя — больше мне ничего не надо! — произнесла, словно пропела, она.
   Он надел на нее ночную рубашку, разгладил простыни, убирая следы любовного неистовства. Потом ушел к себе.
   Оставшиеся до рассвета часы Джулиан провел в размышлениях. Только что отдавшаяся ему с такой страстью женщина была ему непонятна и загадочна. Леди Серена должна была его ненавидеть. Виктория Нобль целовать ему руки и ублажать его за все его щедроты. С кем он имеет дело? Неужели его сознание тоже помутилось?
   Самое страшное, что, встретившись с мужем за завтраком, Серена продолжала играть роль благодарной любовницы. Мысленно она упрекала себя за излишнюю стеснительность, несвойственную молоденькой актрисе. Ведь актрисы — существа легкомысленные. Кокетство и флирт — вот их стихия. А она вместо того, чтобы развлекать мужа и будоражить его чувства, ведет с ним благопристойный и скучный разговор о погоде. Ах, какая невыносимая жара! Не предвещает ли это грозу? Да разве так развлекают актрисы своих возлюбленных?
   Серена старалась изо всех сил, но не могла преодолеть оковы своей чопорности. Ей показалось, что супруг заметил и оценил ее усилия. Насмешливая искорка блеснула в его глазах. Он видел, что ее душа как бы раздваивается. То она Виктория Нобль, беспечная и бесцеремонная хохотунья, то кто-то еще. Но кто? Она уже успела исследовать содержимое своего гардероба. Ее платья вряд ли соответствовали положению в обществе и характеру актрисы.
   Она рассказала о мучительных поисках своей настоящей личности доктору Амесу, когда тот навестил ее. Он, как обычно, постарался ее ободрить:
   — Все идет как надо. Не торопите себя, не напрягайтесь. Вы уже на пути к выздоровлению, а время — лучший доктор.
   На самом деле он не был так оптимистически настроен. Истек уже третий день, как его пациентка потеряла память, и ясность сознания так и не вернулась к ней. Неужели ее нервное потрясение и травма были более сильными, чем он предполагал вначале? Все, что он мог порекомендовать, это набраться терпения.
   Джулиан нахмурился, выслушав его советы.
   — Я так понял из ваших же, сказанных прежде слов, что болезнь моей жены не так серьезна и память вернется к ней очень скоро. Теперь же вы предлагаете ждать неизвестно чего.