Страница:
* * *
Оперативники работали на складе до вечера, в восемь часов бригада переехала в местное управление ФСБ. В половине девятого в управление вернулись два офицера, которых Чекалин еще днем отрядил проверить все сделки с автотранспортом, совершенные в Чебоксарах за последние десять дней. Продавца того самого купленного Стерном «МАЗа» удалось найти не через ГИБДД, где сделку не регистрировали, а по газетному объявлению недельной давности. Им оказался высокий, худой, как жердь, мужик по фамилии Ленев, не выпускавший изо рта зловонную папиросу. Некурящему Чекалину, проводившему допрос этого самого ценного свидетеля, пришлось смириться с чужой вредной привычкой и глотать табачный дым. Через час после начала допроса в кабинете можно было топор вешать.– Эта машина меня три кормила, – сказал Лунев. – Продал, потому что жизнь за горло взяла. У жены обнаружили патологию в легких. Надо в Москву везти на обследование. А туда без мешка денег – не суйся.
– Может, жена и не заболела, если бы вы не курили одну за другой, – заметил Чекалин, но Лунев сделал вид, что не понимает намека.
Он откашлялся в кулак и снова потянулся к коробке с папиросами.
– Значит, вы точно запомнили, что покупатель машины Заславский собирался именно в Алапаевск?
– На память не жалуюсь, – ответил Лунев. – Разговор так вышел, между делом. Слово за слово. Я ведь тут в городе все халтуры знаю. Ну, и спросил, мол, как собираетесь машину использовать. А он ответил, что подвернулась выгодная работа. Я спросил, где именно? Ну, где она подвернулась? А он говорит, в Алапаевске. Далековато. Знать, деньги хорошие. Он спешил очень. Поэтому не успели оформить все бумаги, как положено.
– Ясно, спешил, – вздохнул Чекалин.
– А что этот Заславский, убийца? Или… Господи, сказать страшно. Если им ФСБ интересуется, надо думать, он не вор с колхозного рынка.
– Он расхититель госсобственности. Аферист.
– Ну-ну, аферист, – Лунев покачал головой и лукаво усмехнулся, давая понять, что сам не дурак, и на такое низкое вранье не купится.
Чекалин дал Луневу подписать протокол и отпустил его, предупредив, чтобы не болтал лишнее кому попало и не выезжал из города, потому что могут снова вызвать в УФСБ. Чекалин снял трубку телефона спецсвязи, связался с Москвой, с полковником Шевцовым и подробно доложил ему о результатах работы.
– Молодец, – похвалил Швецов. – Очень важно, что удалось узнать, куда именно Стерн намылил лыжи. Теперь мы в курсе того, что у него на уме. И какие он строит планы.
– Какие? – не понял Чекалин.
– Видимо, Алапаевск будет использован как плацдарм для удара по Белоярской атомной электростанции, – ответил Шевцов. – Таким образом, выводы наших аналитиков полностью подтверждаются. И хорошо. Мы готовы к этому повороту событий. Больше скажу, мы его ждали.
– Как дальше работать моей группе? Стерн наверняка появится в городе. Или он уже здесь. Я держу людей в засаде на участке той старухи Клюевой, что сдавала Стерну дом. И, разумеется, на складах «Амфоры».
– Сколько народу на складе?
– Трое моих офицеров. И еще семь человек из местного управления.
– Мало. Добавь людей. Продолжайте работать, как работал. И помни, что преступники крайне опасны и вооружены. Но Стерна – надо брать живым. А этого молодого уголовника Ватутина… Ну, с ним можно не церемониться. Не велика шишка. У него в жизни только две перспективы. Одна лучше другой: получить пулю или сгнить на тюремных нарах. Кстати, этот малый хорошо стреляет. Призер каких-то региональных спартакиад. Чуть ли не областной чемпион. Правда, все это в далеком прошлом.
– Мои люди стреляют не хуже, – ответил Чекалин. – Хоть они не призеры и не чемпионы.
Чекалин положил трубку, подошел к окну и пошире распахнул форточку. Запах тошнотворного табака, оставшийся после Лунева, не хотел выветриваться. Чекалин поболтал ложечкой в стакане с остывшим чаем.
Подполковник думал о том, что теперь много зависело от мелочей. Например, от того, удастся ли сохранить в тайне сегодняшние события на складе. Если удастся, Стерну долго не гулять по фарту. Послезавтра он должен приехать в «Амфору», забрать две тонны груза. Возможно, в дом старухи Клюевой, где стоит «Газель», Стерн больше не сунется, то на склад приедет, как пить дать. По указанию Чекалина все свидетели были предупреждены об ответственности за разглашение тайны следствия, за отказ или уклонение от выполнения своих обязательств. Разумеется, надежды на то, что сотрудники «Амфоры» будут держать рот на замке, мало. Тут обольщаться нечего. Но пока слух об опасной находке расползется по городу, пройдет время. Два дня, три дня, неделя… К тому времени Стерна уже упакуют.
Глава седьмая
Варшава, район Урсунов. 16 августа.
Цыбульский провел долгую бессонную ночь. Уром долго сидел дома перед окном, смотрел на пустой двор. Решал и не мог решить, как следует действовать. Ситуация, в которой очутился Цыбульский, весьма щекотливая и, говоря прямо, опасная. Фотограф из журнала «Штерн» оказался не тем человеком, за которого себя выдавал. Наверняка этот немец имел при себе диктофон и крошечную видеокамеру, объектив был спрятан в пряжке ремня или в том значке, что немец носил на лацкане пиджака. Цыбульский же повел себя крайне неосмотрительно, просто глупо. Его погубила жадность. Те разговоры, что вел управляющий с фотографом, разумеется, документально зафиксированы. Правда, Цыбульский не раскрыл никаких тайн и вообще не перешел грань… Тем не менее, он позволил незнакомцу сделать фотографии в помещении фонда, не напрямую, он в срытой форме, тянул с немца деньги. И, самое главное, самое ужасное состоит в том, что он получил эту проклятую тысячу долларов. Проглотил наживку. Теперь этот Гюнтер из «Штерна», если только захочет, может устроить Цыбульскому такие неприятности… Впрочем, «неприятности» слишком слабое невыразительное слово. Очевидно, немец весьма информированный человек. Он наверняка знает или подозревает, какие дела творятся под крышей «Приюта милосердия», ведь не случайно же немец сунулся именно туда. Управляющиий прекрасно понимал: если весть о той тысяче долларов дойдет до Зураба, а такую пакость фотограф может устроить, то голова Цыбульского покатится с плеч. Даже если Цыбульский протрет штаны, ползая перед Зурабом на коленях, он не сможет убедить проклятого кавказца, что получил целую тысячу баксов только за то, что разрешил корреспонденту «Штерна» сфотографировать бесполезные ящики с барахлом, которые навалены в подвале. Зураб не поверит ни единому его слову. Кавказские головорезы устроят управляющему несчастный случай, дорожную аварию, сбросят с десятого этажа в шахту лифта. Или избавятся от него каким-то другим, более страшным мучительным способом. Короче говоря, если немец сообщит Зурабу о деньгах, Цыбульский не жилец. С тяжелым сердцем управляющий покинул свою холостяцкую квартиру, сел за руль «Тойоты» и поехал на службу. Около полудня он заперся в кабинете, отказался от кофе и попросил помощницу его не беспокоить.
Цыбульский скинул пиджак, упал в кресло и задрал ноги на стол. В этой позе ему лучше думалось. Управляющий был недоволен своим теперешним статусом и теми деньгами, что он получал от Зураба Лагадзе. Цыбульскому, человеку, посвященному во многие тайны, могли бы платить денег втрое, вдесятеро больше. Но Лагадзе зажимал деньги, отговаривался тем, что сейчас спонсоры из Туниса, Алжира и Саудовской Аравии, несколько разочаровались в освободительном движении на Кавказе. Валюту дают со скрипом и только под конкретные дела. Но Цыбульскому от этого не легче. Спонсорские взносы – не его проблема. И вообще, пошло оно к черту их освободительное движение и воины Аллаха. Эти отморозки, которые отрезают головы живым людям, взрывают женщин, мочат детей. На те унизительные гроши, которыми в последнее время получает управляющий, невозможно везти достойную человеческую жизнь. «Если наша акция пройдет гладко, ты получишь большую премию, – сказал Зураб во время их последней встречи. – Очень хорошие деньги». Цыбульский обещанию не поверил. Он уже наслушался вранья.
От тревожных мыслей управляющего оторвал телефонный звонок. Его прежняя любовница Барбара Ломиницкая, год назад сдуру выскочившая замуж за пожилого торговца мануфактурой, очень ревнивого субъекта, неожиданно предложила встретиться вечерком у нее дома. Муж уехал по делам в Краков. Предложение, которое взволновало бы Цыбульского в любой другой день, сейчас не нашло в душе и слабого отклика. Вспомнив соблазнительные формы Барбары, Цыбульский лишь облизал сухие губы и ответил:
– Не получится, дорогая. Сегодня у меня важная деловая встреча. Давай перенесем на завтра.
– Завтра этот деспот возвращается.
– Ну, когда до следующей оказии. До следующего отъезда Генриха.
Барбара разозлилась.
– Врешь ты все. Скажи честно: завел себе какую-нибудь девку. Низкосортную шлюху. Вечером ляжешь с ней в койку.
– Дорогая, – начал Цыбульский, но в трубке уже пикали короткие гудки отбоя. – Черт тебя дери, стерва полоумная.
Он бросил трубку, снял ноги со стола и принялся расхаживать по кабинету.
Интересно, на кого работает этот немец, этот псевдо фотограф? На БНД, федеральную разведывательную службу Германии? Или на Лэнгли? Или на англичан из МИ—6? Цыбульский не первый год варился в этом прокисшем бульоне и знает определенно: американцы имеют широкие возможности получать сведения о деятельности чеченского подполья в Восточной Европе по другим каналам. У янки много источников информации, а он, Цыбульский, слишком мелкая фигура, пешка, которой не суждено пройти в ферзи. Для американцев – он ноль.
Это с одной стороны, это как рассуждать, как посмотреть… С другой стороны, ему известно о самом громком террористическом акте, который должен состояться буквально на днях. Безответные вопросы будоражили душу. Ближе к обеду Цыбульский принял решение. Уклоняться от разговора с немцем не имеет смысла, только хуже себе сделаешь. Поэтому надо пойти на контакт. Если обещания Шредера не пустой звук, если он готов выполнить их хотя бы наполовину, да что там наполовину, хоть на одну треть, Цыбульский пойдет на сотрудничество. В Варшаве его ничего не держит. Получив деньги, он сможет перебраться в ту же Испанию, осесть в какой-нибудь провинциальной дыре, где-нибудь в Малаге или в Севилье, а дальше видно будет.
Упав в кресло, он вытащил из кармана сложенную вчетверо бумажку с нацарапанными на ней цифрами, снял телефонную трубку и набрал номер. Голос фотографа управляющий узнал сразу.
– Я встречусь с вами, – сказал Цыбульский после обмена короткими приветствиями. – Но «Интерконтиненталь» место с плохой репутацией. Важные деловые разговоры там вести не принято.
– Я готов встретиться там, где вам удобно, – ответил Буряк.
– Вы хорошо знаете Варшаву?
– В центре города, пожалуй, не заблужусь.
– На площади Парадов вас устроит? – спросил Цыбульский. – Вполне.
– Тогда ждите меня перед главным входом во Дворец культуры и науки со стороны улицы Маршалковской в девять вечера. Там есть две скульптуры, Адама Мицкевича и Николая Коперника, стойте между ними, и мы не потеряемся, найдем друг друга. Во Дворце я знаю один ресторанчик, тихий и спокойный. Там мы сможем поужинать и обсудить наши дела.
– Хорошо, в девять буду ждать.
Закончив беседу, Цыбульский испытал душевное облегчение. Решение принято, теперь можно свободно вздохнуть, больше не томиться неизвестностью.
Буряк позвонил в три часа дня.
– Клиент только что связался со мной по телефону, – сказал он. – Время и место встречи по его просьбе изменили. Мы с паном встретимся у главного входа во Дворец культуры и науки в девять вечера. Ты оставайся на месте и жди звонка. А пока можешь пообедать. Как твои дела?
Колчин подумал, что все запасы сухого печенья и газировки уже уничтожены. И горячий обед сейчас очень кстати.
– Ничего интересного, – ответил Колчин. – Пан сидит в конторе. А я страшно проголодался. Отлучусь на час.
– Добро, – Буряк положил трубку.
Заперев машину, Колчин отправился в ресторан «Рыцарь». Он вернулся ровно через час, скинул ботинки и устроился на диване в салоне для пассажиров. «Тойота» Цыбульского по-прежнему стояла возле «Приюта». Налетевший ветер качал тонкие чахоточные тополя, накрапывал мелкий дождь, навевавший сон. Колчин боролся с дремотой, но, кажется, еще полчаса такой борьбы, и человек должен будет признать свое поражение.
– Я думал, вы сейчас в Турции, – сказал Цыбульский.
Зураб дружелюбно улыбнулся, шагнул к управляющему и крепко пожал его руку.
– Был в Турции, – сказал Зураб. – Только вчера вечером прилетел в Варшаву. Хотел предупредить вас, но потом решил сделать сюрприз. Но, кажется, здесь не рады моему появлению?
Цыбульский постарался изобразить на лице гримасу, хоть отдаленно напоминающую улыбку.
– Напротив, очень рады. Хорошо, что зашли.
Цыбульский сердито посмотрел на охранника.
– Ты что здесь делаешь? Иди на пост к дверям.
– Это я, – вступился Зураб. – Я попросил Богуслава подняться со мной наверх. Так получилось, что я приехал без охраны. А без своих мальчиков я чувствую себя не совсем уверено. Это моя странность, своего рода комплекс.
– Тогда постой в коридоре, – сказал Цыбульский.
Богуслав кивнул, вышел в коридор и плотно закрыл за собой дверь. Зураб взял стул, поставил его на середину светло бежевого ковра. Расстегнул пиджак, сел, забросив ногу на ногу. Цыбульский, чтобы не стоять перед Зурабом навытяжку, как проштрафившийся солдат перед офицером, тоже взял стул, сел на его краешек. Наклонился вперед, словно приготовился услышать что-то важное.
– Как чувствует себя наш добровольный пленник пан Людович?
– Прекрасно, – кивнул Цыбульский. – Он ни на что не жалуется. Сегодня на обед пани Магдалена приготовила ему курицу с рисом.
– Что ж, ему можно позавидовать. Пани Магдалена очень хорошо готовит. Конечно, скучно сидеть внизу, в этом подвале. В полном одиночестве.
– У него есть небольшой телевизор, радиоприемник. Все, что нужно для жизни. Я приношу ему свежие газеты. А вчера доставил книги, которые он заказал. Вы спуститесь к Людовичу?
– Пожалуй, нет, – покачал головой Зураб. – Возможно, он сейчас отдыхает. Не хочу беспокоить человека. Передайте ему, что совсем скоро заточение кончится. Через несколько дней будет готов новый паспорт. Тогда мы вывезем Людовича отсюда, и он сможет вылететь в другую страну.
Цыбульский украдкой посмотрел на наручные часы. Но Зураб перехватил этот взгляд.
– Вы куда-то спешите?
– Нет, нет…
Цыбульский потер ладонью подбородок. В минуты волнения управляющий изъяснялся многословно и сумбурно. Зураб знал эту особенность Цыбульского.
– То есть, да. У меня встреча с одной женщиной. Ее зовут Барбара. Мы с ней были близки в свое время, но… Ах, это было так давно, что даже грусти не осталось. Год назад она вышла замуж за торговца мануфактурой. Связывала с ним большие надежды, но мануфактурщик прогорел на всех начинаниях. И теперь они переехали в плохую квартиру, живут весьма стесненно. Так вот, женщина просто потрясающая…
Зураб засмеялся.
– Узнаю дамского угодника. Когда эта дама вам наскучит, познакомьте ее со мной. Я полностью доверяю вашему вкусу.
– Обязательно познакомлю.
Непроизвольно Цыбульский снова взглянул на часы. Половина девятого. Подстричься он уже не успеет. Но на встречу со Шредером не опоздает, если Зураб уберется отсюда в течение ближайших десяти минут.
…Колчин покинул свой пост на десять минут, успел купить пару бутербродов и вечернюю газету. Он занял место в пассажирском салоне, когда к «Приюту» подъехал темный большой фургон «Мерседес» с затемненными стеклами. Колчин схватил бинокль, он успел увидеть профиль человека, вылезающего с пассажирского места и поднявшегося на высокое крыльцо: Зураб Лагадзе. Какая нелегкая его принесла? По сведениям из агентурных источников Зураб сейчас в Турции. Странно… Водитель фургона остался в кабине. Дверь открылась, Зураб вошел в «Приют». – Кристалл, отправить, – сказал Колчин вслух. Через несколько секунд связь с мобильным телефоном Буряка была установлена.
– У нас изменения, – сказал Колчин. – Приехал кавказский гость. Неожиданно. С ним один водитель.
– Ясно, – ответил Буряк, его голос звучал спокойно. – Я уже на месте. Жду. Как только наш человек освободится от кавказца, позвони. И, что бы ни случилось, не вылезай из машины. В случае опасности немедленно уезжай. Понял меня? Немедленно.
Колчин дал отбой.
– Значит, я тебя задерживаю? – спросил он. – Извини.
– Время еще терпит, – Цыбульский покачал головой. – Будут какие-то указания?
– Нет, – ответил Лагадзе. – Просто я не думал, что ты назначишь свидание с женщиной. Я хотел пообедать с тобой в ресторане, ну, в том самом… Который расположен во Дворце культуры и науки. Говорят там очень приличная кухня. И вообще приятно посидеть. С добрым другом.
Последовала долга пауза. Цыбульский откинулся на спинку стула, снял очки, достал носовой платок. Он хотел выгадать время, хотя бы минуту, хоть несколько секунд, чтобы собраться с мыслями. Но мысли разбежались.
Итак, Зурабу все известно. О немце-фотографе, о вечерней встрече с ним во Дворце культуры и науки. Теперь понятно, почему Зураб сорвался с места и срочно вернулся из Стамбула. Но кто? Кто мог заложить управляющего? Пани Магдалена? Она слишком неповоротлива, чтобы уследить за Цыбульским. Тогда Богуслав. Только он. Охранник шпионил, подслушивал разговоры и тут же обо всем докладывал Зурабу. Мразь. Ведь Богуслав получил эту работу стараниями Цыбульского.
– Да, там отменная кухня. Однако…
Цыбульский не успел договорить. Зураб остановился перед ним, глянул на управляющего снизу вверх. Резко отвел ногу назад, подметкой ботинка врезал по ножке стула. Цыбульский полетел на пол, очки в металлической оправе выскользнули из пальцев. Зураб ударил стоящего на карачках управляющего ногой под ребра. Цыбульский, тихо охнув, повалился на бок, предплечьями, сложенными крест-накрест, закрыл лицо от ударов. Зураб шагнул вперед, раздавив каблуком очки. Наклонился, вцепился в волосы Цыбульского, дернул руку на себя. Вырвал клок волос. Отступил и силой пнул Цыбульского в незащищенный живот. Охранник, привлеченный звуками борьбы, распахнул дверь, вошел в кабинет и встал у стены. Зураб несколько раз ударил ногой в лицо управляющего, уже потерявшего ориентировку в пространстве и способность защищаться. Два удара достигла цели. Носком ботинка Зураб разбил Цыбульскому рот, кожаным каблуком глубоко рассек правую бровь. Дыхание Зураба сбилось. Он дышал часто и тяжело. Он отступил от Цыбульского на несколько шагов.
– Поднимайся, – заорал Лагадзе.
Цыбульский встал на карачки, задрал голову. Почувствовал во рту какие-то острые осколки и бездумно проглотил выбитые верхние зубы. Сейчас он испытывал что-то похожее на острый приступ морской болезни. К горлу подступила тошнота, стены комнаты качались, а пол и потолок время от времени менялись местами. Цыбульский сел на пол, вытянул вперед ноги, рукавом пиджака размазал кровь по лицу. Лагадзе вытащил из подплечной кобуры небольшой пистолет «Вальтер» девятого калибра. Передернул затвор. Опустил ствол, прицелился в коленку Цыбульского.
– Кто был тот немец? – крикнул Зураб.
– Не стреляй, умоляю. Я не сделал ничего дурного. Клянусь…
В глазах Цыбульского стояли слезы, он прижал руки к груди. Он шепелявил и захлебывался, кровь скапливалась во рту и мешала говорить внятно. Охранник, с лицом бледным, как простыня, стоял у стены, и смотрел себе под ноги. Он понял, что произойдет дальше, ругал себя за любопытство, жалея, что вернулся в кабинет из коридора. Богуслав шагнул к порогу, но Лагадзе остановил его жестом: оставайся на месте.
– В ящике стола лежит его карточка, – Цыбульский плюнул кровью на ковер. – Посмотрите сами… Он просто фотограф из «Штерна». Обычный турист с фотоаппаратом.
Зураб нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел. Пуля вошла не в колено, а ниже, в голень, задела кость. Цыбульский взвыл от боли.
– Кто этот немец? – закричал Зураб. – Я последний раз спрашиваю, кто он. Русский?
– Нет, нет, только не русский, – слезы лились из глаз Цыбульского, из уголков рта сочилась кровь. – Я клянусь…
Цыбульский стал двигаться к стене, словно там, находилось какое-то спасительное убежище. Обеими руками он отталкивался от пола, приволакивал зад, снова отталкивался руками… Простреленная нога волочилась по полу, оставляя за собой кровавую полосу. Брючина быстро пропиталась кровью, сделалась горячей, прилипла к ране.
– О чем вы договорились?
Цыбульский сосредоточенно работал руками и двигал тазом.
– Ни о чем. Пожалуйста… Я вас умоляю…
– Что ты успел ему рассказать? Он спрашивал о Людовиче?
– Он ни о чем не спрашивал. Мы условились поужинать. Только поужинать – и все. Я сказал правду.
– Тогда какого черта он дал тебе тысячу долларов? Мне не дал. Ему, – Зураб показал пальцем на полумертвого от испуга Богуслава, – ему тоже не дал. А вот тебе отслюнявил. С чего бы? А?
– Это пожертвование, – пролепетал управляющий. – Частное пожертвование нашему фонду.
Зураб рассмеялся злым диким смехом. Управляющий ткнулся спиной в стену. Дальше ползти некуда. Зураб шагнул вперед, остановился в шаге от Цыбульского. И несколько раз ударил его подметкой ботинка в грудь и по лицу.
– Этот фотограф русский? – повторил вопрос Зураб.
– Нет… Не знаю… Нет…
Богуслав подал голос:
– Пожалуйста, пожалейте его. Пан Цыбульский пытается что-то вспомнить.
– Плохо пытается.
Зураб пнул управляющего в лицо, сломал ему нос. Затем отступил на шаг, поднял руку с пистолетом, прицелился, чтобы пустить пулю между глаз своей жертвы. И нажал на спусковой крючок. Сухо щелкнул курок, но выстрела не последовало.
– Черт, – Зураб опустил ствол, потянул на себя затвор, но тот не сдвинулся ни на миллиметр. Патрон китайского производства перекосило в патроннике. – Дерьмо. Вот же дерьмо.
Зураб бросил пистолет на ковер. Повернулся к охраннику.
– Дай свой пистолет.
– У меня нет оружия, только это, – Богуслав показал пальцем на короткую резиновую дубинку, висевшую на поясе. – Мы не смогли получить лицензию, потому что…
Цыбульский провел долгую бессонную ночь. Уром долго сидел дома перед окном, смотрел на пустой двор. Решал и не мог решить, как следует действовать. Ситуация, в которой очутился Цыбульский, весьма щекотливая и, говоря прямо, опасная. Фотограф из журнала «Штерн» оказался не тем человеком, за которого себя выдавал. Наверняка этот немец имел при себе диктофон и крошечную видеокамеру, объектив был спрятан в пряжке ремня или в том значке, что немец носил на лацкане пиджака. Цыбульский же повел себя крайне неосмотрительно, просто глупо. Его погубила жадность. Те разговоры, что вел управляющий с фотографом, разумеется, документально зафиксированы. Правда, Цыбульский не раскрыл никаких тайн и вообще не перешел грань… Тем не менее, он позволил незнакомцу сделать фотографии в помещении фонда, не напрямую, он в срытой форме, тянул с немца деньги. И, самое главное, самое ужасное состоит в том, что он получил эту проклятую тысячу долларов. Проглотил наживку. Теперь этот Гюнтер из «Штерна», если только захочет, может устроить Цыбульскому такие неприятности… Впрочем, «неприятности» слишком слабое невыразительное слово. Очевидно, немец весьма информированный человек. Он наверняка знает или подозревает, какие дела творятся под крышей «Приюта милосердия», ведь не случайно же немец сунулся именно туда. Управляющиий прекрасно понимал: если весть о той тысяче долларов дойдет до Зураба, а такую пакость фотограф может устроить, то голова Цыбульского покатится с плеч. Даже если Цыбульский протрет штаны, ползая перед Зурабом на коленях, он не сможет убедить проклятого кавказца, что получил целую тысячу баксов только за то, что разрешил корреспонденту «Штерна» сфотографировать бесполезные ящики с барахлом, которые навалены в подвале. Зураб не поверит ни единому его слову. Кавказские головорезы устроят управляющему несчастный случай, дорожную аварию, сбросят с десятого этажа в шахту лифта. Или избавятся от него каким-то другим, более страшным мучительным способом. Короче говоря, если немец сообщит Зурабу о деньгах, Цыбульский не жилец. С тяжелым сердцем управляющий покинул свою холостяцкую квартиру, сел за руль «Тойоты» и поехал на службу. Около полудня он заперся в кабинете, отказался от кофе и попросил помощницу его не беспокоить.
Цыбульский скинул пиджак, упал в кресло и задрал ноги на стол. В этой позе ему лучше думалось. Управляющий был недоволен своим теперешним статусом и теми деньгами, что он получал от Зураба Лагадзе. Цыбульскому, человеку, посвященному во многие тайны, могли бы платить денег втрое, вдесятеро больше. Но Лагадзе зажимал деньги, отговаривался тем, что сейчас спонсоры из Туниса, Алжира и Саудовской Аравии, несколько разочаровались в освободительном движении на Кавказе. Валюту дают со скрипом и только под конкретные дела. Но Цыбульскому от этого не легче. Спонсорские взносы – не его проблема. И вообще, пошло оно к черту их освободительное движение и воины Аллаха. Эти отморозки, которые отрезают головы живым людям, взрывают женщин, мочат детей. На те унизительные гроши, которыми в последнее время получает управляющий, невозможно везти достойную человеческую жизнь. «Если наша акция пройдет гладко, ты получишь большую премию, – сказал Зураб во время их последней встречи. – Очень хорошие деньги». Цыбульский обещанию не поверил. Он уже наслушался вранья.
От тревожных мыслей управляющего оторвал телефонный звонок. Его прежняя любовница Барбара Ломиницкая, год назад сдуру выскочившая замуж за пожилого торговца мануфактурой, очень ревнивого субъекта, неожиданно предложила встретиться вечерком у нее дома. Муж уехал по делам в Краков. Предложение, которое взволновало бы Цыбульского в любой другой день, сейчас не нашло в душе и слабого отклика. Вспомнив соблазнительные формы Барбары, Цыбульский лишь облизал сухие губы и ответил:
– Не получится, дорогая. Сегодня у меня важная деловая встреча. Давай перенесем на завтра.
– Завтра этот деспот возвращается.
– Ну, когда до следующей оказии. До следующего отъезда Генриха.
Барбара разозлилась.
– Врешь ты все. Скажи честно: завел себе какую-нибудь девку. Низкосортную шлюху. Вечером ляжешь с ней в койку.
– Дорогая, – начал Цыбульский, но в трубке уже пикали короткие гудки отбоя. – Черт тебя дери, стерва полоумная.
Он бросил трубку, снял ноги со стола и принялся расхаживать по кабинету.
Интересно, на кого работает этот немец, этот псевдо фотограф? На БНД, федеральную разведывательную службу Германии? Или на Лэнгли? Или на англичан из МИ—6? Цыбульский не первый год варился в этом прокисшем бульоне и знает определенно: американцы имеют широкие возможности получать сведения о деятельности чеченского подполья в Восточной Европе по другим каналам. У янки много источников информации, а он, Цыбульский, слишком мелкая фигура, пешка, которой не суждено пройти в ферзи. Для американцев – он ноль.
Это с одной стороны, это как рассуждать, как посмотреть… С другой стороны, ему известно о самом громком террористическом акте, который должен состояться буквально на днях. Безответные вопросы будоражили душу. Ближе к обеду Цыбульский принял решение. Уклоняться от разговора с немцем не имеет смысла, только хуже себе сделаешь. Поэтому надо пойти на контакт. Если обещания Шредера не пустой звук, если он готов выполнить их хотя бы наполовину, да что там наполовину, хоть на одну треть, Цыбульский пойдет на сотрудничество. В Варшаве его ничего не держит. Получив деньги, он сможет перебраться в ту же Испанию, осесть в какой-нибудь провинциальной дыре, где-нибудь в Малаге или в Севилье, а дальше видно будет.
Упав в кресло, он вытащил из кармана сложенную вчетверо бумажку с нацарапанными на ней цифрами, снял телефонную трубку и набрал номер. Голос фотографа управляющий узнал сразу.
– Я встречусь с вами, – сказал Цыбульский после обмена короткими приветствиями. – Но «Интерконтиненталь» место с плохой репутацией. Важные деловые разговоры там вести не принято.
– Я готов встретиться там, где вам удобно, – ответил Буряк.
– Вы хорошо знаете Варшаву?
– В центре города, пожалуй, не заблужусь.
– На площади Парадов вас устроит? – спросил Цыбульский. – Вполне.
– Тогда ждите меня перед главным входом во Дворец культуры и науки со стороны улицы Маршалковской в девять вечера. Там есть две скульптуры, Адама Мицкевича и Николая Коперника, стойте между ними, и мы не потеряемся, найдем друг друга. Во Дворце я знаю один ресторанчик, тихий и спокойный. Там мы сможем поужинать и обсудить наши дела.
– Хорошо, в девять буду ждать.
Закончив беседу, Цыбульский испытал душевное облегчение. Решение принято, теперь можно свободно вздохнуть, больше не томиться неизвестностью.
* * *
В одиннадцать утра Колчин начал наблюдение за «Приютом милосердия». Он поставил минивэн «Шевроле Астро» на противоположной стороне улицы, перебрался с водительского места в пассажирский салон. Заняв широкий удобный диван, открыл банку газированной воды и распечатал пакет с сухим печеньем, приготовившись к долгому, возможно, бесплодному ожиданию. Около полудня «Тойота» Цыбульского остановилась перед подъездом, управляющий, какой-то печальный, погруженный в себя, зашел в помещение, забыв вытереть ноги о большой резиновый коврик. До обеда «Приют» посетили четыре женщины в длинных платьях и один старик с суковатой палкой в руке, в темном костюме, косоворотке и серой каракулевой папахе. Кавказцы пришли за материальной помощью. И еще в «Приют» завернул какой-то молокосос славянской внешности, который, видимо, разносил рекламные буклеты или искал почасовую работу. Гости задерживались в «приюте» минут на семь не дольше, получали от ворот поворот и шли своей дорогой. Колчин, наблюдая за дверью гуманитарной миссии, думал, что, возможно, именно сегодня решится судьба всей операции. Цыбульский достаточно умный человек, чтобы сообразить: деваться ему некуда. Остается два варианта: принять предложение фотографа, весьма заманчивое и щедрое, или остаться один на один с большими неприятностями. Когда Цыбульский взял тысячу долларов он полагал, что нагрел лопоухого немца, а получилось наоборот. Пану управляющему должно хватить суток, чтобы осознать ошибку и найти правильный выход из положения.Буряк позвонил в три часа дня.
– Клиент только что связался со мной по телефону, – сказал он. – Время и место встречи по его просьбе изменили. Мы с паном встретимся у главного входа во Дворец культуры и науки в девять вечера. Ты оставайся на месте и жди звонка. А пока можешь пообедать. Как твои дела?
Колчин подумал, что все запасы сухого печенья и газировки уже уничтожены. И горячий обед сейчас очень кстати.
– Ничего интересного, – ответил Колчин. – Пан сидит в конторе. А я страшно проголодался. Отлучусь на час.
– Добро, – Буряк положил трубку.
Заперев машину, Колчин отправился в ресторан «Рыцарь». Он вернулся ровно через час, скинул ботинки и устроился на диване в салоне для пассажиров. «Тойота» Цыбульского по-прежнему стояла возле «Приюта». Налетевший ветер качал тонкие чахоточные тополя, накрапывал мелкий дождь, навевавший сон. Колчин боролся с дремотой, но, кажется, еще полчаса такой борьбы, и человек должен будет признать свое поражение.
* * *
В семь тридцать вечера Цыбульский отпустил свою помощницу и одного из охранников. Оставшись в кабинете один, открыл шкаф, надел свежую сорочку и новый галстук, бордовый в темную полоску. Причесавшись возле зеркала, посмотрел на часы и решил, что перед встречей с фотографом успеет заехать в парикмахерскую в центральном универмаге. Нужно подравнять волосы и сделать маникюр. Цыбульский был готов выскочить из кабинета, когда в дверь постучали. Видимо, охранник хочет о чем-то спросить, больше беспокоить некому. Цыбульский не успел сказать «заходите», как дверь открылась. Порог перешагнул Зураб Лагадзе. За спиной нежданного гостя стоял молодой парень Богуслав, второй месяц служивший в приюте охранником. Зачем он поднялся сюда снизу? Цыбульский остановился посередине кабинета под люстрой, он не смог скрыть замешательства. Сердце забилось тяжелыми толчками, от волнения ладони сделались влажными.– Я думал, вы сейчас в Турции, – сказал Цыбульский.
Зураб дружелюбно улыбнулся, шагнул к управляющему и крепко пожал его руку.
– Был в Турции, – сказал Зураб. – Только вчера вечером прилетел в Варшаву. Хотел предупредить вас, но потом решил сделать сюрприз. Но, кажется, здесь не рады моему появлению?
Цыбульский постарался изобразить на лице гримасу, хоть отдаленно напоминающую улыбку.
– Напротив, очень рады. Хорошо, что зашли.
Цыбульский сердито посмотрел на охранника.
– Ты что здесь делаешь? Иди на пост к дверям.
– Это я, – вступился Зураб. – Я попросил Богуслава подняться со мной наверх. Так получилось, что я приехал без охраны. А без своих мальчиков я чувствую себя не совсем уверено. Это моя странность, своего рода комплекс.
– Тогда постой в коридоре, – сказал Цыбульский.
Богуслав кивнул, вышел в коридор и плотно закрыл за собой дверь. Зураб взял стул, поставил его на середину светло бежевого ковра. Расстегнул пиджак, сел, забросив ногу на ногу. Цыбульский, чтобы не стоять перед Зурабом навытяжку, как проштрафившийся солдат перед офицером, тоже взял стул, сел на его краешек. Наклонился вперед, словно приготовился услышать что-то важное.
– Как чувствует себя наш добровольный пленник пан Людович?
– Прекрасно, – кивнул Цыбульский. – Он ни на что не жалуется. Сегодня на обед пани Магдалена приготовила ему курицу с рисом.
– Что ж, ему можно позавидовать. Пани Магдалена очень хорошо готовит. Конечно, скучно сидеть внизу, в этом подвале. В полном одиночестве.
– У него есть небольшой телевизор, радиоприемник. Все, что нужно для жизни. Я приношу ему свежие газеты. А вчера доставил книги, которые он заказал. Вы спуститесь к Людовичу?
– Пожалуй, нет, – покачал головой Зураб. – Возможно, он сейчас отдыхает. Не хочу беспокоить человека. Передайте ему, что совсем скоро заточение кончится. Через несколько дней будет готов новый паспорт. Тогда мы вывезем Людовича отсюда, и он сможет вылететь в другую страну.
Цыбульский украдкой посмотрел на наручные часы. Но Зураб перехватил этот взгляд.
– Вы куда-то спешите?
– Нет, нет…
Цыбульский потер ладонью подбородок. В минуты волнения управляющий изъяснялся многословно и сумбурно. Зураб знал эту особенность Цыбульского.
– То есть, да. У меня встреча с одной женщиной. Ее зовут Барбара. Мы с ней были близки в свое время, но… Ах, это было так давно, что даже грусти не осталось. Год назад она вышла замуж за торговца мануфактурой. Связывала с ним большие надежды, но мануфактурщик прогорел на всех начинаниях. И теперь они переехали в плохую квартиру, живут весьма стесненно. Так вот, женщина просто потрясающая…
Зураб засмеялся.
– Узнаю дамского угодника. Когда эта дама вам наскучит, познакомьте ее со мной. Я полностью доверяю вашему вкусу.
– Обязательно познакомлю.
Непроизвольно Цыбульский снова взглянул на часы. Половина девятого. Подстричься он уже не успеет. Но на встречу со Шредером не опоздает, если Зураб уберется отсюда в течение ближайших десяти минут.
…Колчин покинул свой пост на десять минут, успел купить пару бутербродов и вечернюю газету. Он занял место в пассажирском салоне, когда к «Приюту» подъехал темный большой фургон «Мерседес» с затемненными стеклами. Колчин схватил бинокль, он успел увидеть профиль человека, вылезающего с пассажирского места и поднявшегося на высокое крыльцо: Зураб Лагадзе. Какая нелегкая его принесла? По сведениям из агентурных источников Зураб сейчас в Турции. Странно… Водитель фургона остался в кабине. Дверь открылась, Зураб вошел в «Приют». – Кристалл, отправить, – сказал Колчин вслух. Через несколько секунд связь с мобильным телефоном Буряка была установлена.
– У нас изменения, – сказал Колчин. – Приехал кавказский гость. Неожиданно. С ним один водитель.
– Ясно, – ответил Буряк, его голос звучал спокойно. – Я уже на месте. Жду. Как только наш человек освободится от кавказца, позвони. И, что бы ни случилось, не вылезай из машины. В случае опасности немедленно уезжай. Понял меня? Немедленно.
Колчин дал отбой.
* * *
Зураб встал со стула, прошелся по кабинету.– Значит, я тебя задерживаю? – спросил он. – Извини.
– Время еще терпит, – Цыбульский покачал головой. – Будут какие-то указания?
– Нет, – ответил Лагадзе. – Просто я не думал, что ты назначишь свидание с женщиной. Я хотел пообедать с тобой в ресторане, ну, в том самом… Который расположен во Дворце культуры и науки. Говорят там очень приличная кухня. И вообще приятно посидеть. С добрым другом.
Последовала долга пауза. Цыбульский откинулся на спинку стула, снял очки, достал носовой платок. Он хотел выгадать время, хотя бы минуту, хоть несколько секунд, чтобы собраться с мыслями. Но мысли разбежались.
Итак, Зурабу все известно. О немце-фотографе, о вечерней встрече с ним во Дворце культуры и науки. Теперь понятно, почему Зураб сорвался с места и срочно вернулся из Стамбула. Но кто? Кто мог заложить управляющего? Пани Магдалена? Она слишком неповоротлива, чтобы уследить за Цыбульским. Тогда Богуслав. Только он. Охранник шпионил, подслушивал разговоры и тут же обо всем докладывал Зурабу. Мразь. Ведь Богуслав получил эту работу стараниями Цыбульского.
– Да, там отменная кухня. Однако…
Цыбульский не успел договорить. Зураб остановился перед ним, глянул на управляющего снизу вверх. Резко отвел ногу назад, подметкой ботинка врезал по ножке стула. Цыбульский полетел на пол, очки в металлической оправе выскользнули из пальцев. Зураб ударил стоящего на карачках управляющего ногой под ребра. Цыбульский, тихо охнув, повалился на бок, предплечьями, сложенными крест-накрест, закрыл лицо от ударов. Зураб шагнул вперед, раздавив каблуком очки. Наклонился, вцепился в волосы Цыбульского, дернул руку на себя. Вырвал клок волос. Отступил и силой пнул Цыбульского в незащищенный живот. Охранник, привлеченный звуками борьбы, распахнул дверь, вошел в кабинет и встал у стены. Зураб несколько раз ударил ногой в лицо управляющего, уже потерявшего ориентировку в пространстве и способность защищаться. Два удара достигла цели. Носком ботинка Зураб разбил Цыбульскому рот, кожаным каблуком глубоко рассек правую бровь. Дыхание Зураба сбилось. Он дышал часто и тяжело. Он отступил от Цыбульского на несколько шагов.
– Поднимайся, – заорал Лагадзе.
Цыбульский встал на карачки, задрал голову. Почувствовал во рту какие-то острые осколки и бездумно проглотил выбитые верхние зубы. Сейчас он испытывал что-то похожее на острый приступ морской болезни. К горлу подступила тошнота, стены комнаты качались, а пол и потолок время от времени менялись местами. Цыбульский сел на пол, вытянул вперед ноги, рукавом пиджака размазал кровь по лицу. Лагадзе вытащил из подплечной кобуры небольшой пистолет «Вальтер» девятого калибра. Передернул затвор. Опустил ствол, прицелился в коленку Цыбульского.
– Кто был тот немец? – крикнул Зураб.
– Не стреляй, умоляю. Я не сделал ничего дурного. Клянусь…
В глазах Цыбульского стояли слезы, он прижал руки к груди. Он шепелявил и захлебывался, кровь скапливалась во рту и мешала говорить внятно. Охранник, с лицом бледным, как простыня, стоял у стены, и смотрел себе под ноги. Он понял, что произойдет дальше, ругал себя за любопытство, жалея, что вернулся в кабинет из коридора. Богуслав шагнул к порогу, но Лагадзе остановил его жестом: оставайся на месте.
– В ящике стола лежит его карточка, – Цыбульский плюнул кровью на ковер. – Посмотрите сами… Он просто фотограф из «Штерна». Обычный турист с фотоаппаратом.
Зураб нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел. Пуля вошла не в колено, а ниже, в голень, задела кость. Цыбульский взвыл от боли.
– Кто этот немец? – закричал Зураб. – Я последний раз спрашиваю, кто он. Русский?
– Нет, нет, только не русский, – слезы лились из глаз Цыбульского, из уголков рта сочилась кровь. – Я клянусь…
Цыбульский стал двигаться к стене, словно там, находилось какое-то спасительное убежище. Обеими руками он отталкивался от пола, приволакивал зад, снова отталкивался руками… Простреленная нога волочилась по полу, оставляя за собой кровавую полосу. Брючина быстро пропиталась кровью, сделалась горячей, прилипла к ране.
– О чем вы договорились?
Цыбульский сосредоточенно работал руками и двигал тазом.
– Ни о чем. Пожалуйста… Я вас умоляю…
– Что ты успел ему рассказать? Он спрашивал о Людовиче?
– Он ни о чем не спрашивал. Мы условились поужинать. Только поужинать – и все. Я сказал правду.
– Тогда какого черта он дал тебе тысячу долларов? Мне не дал. Ему, – Зураб показал пальцем на полумертвого от испуга Богуслава, – ему тоже не дал. А вот тебе отслюнявил. С чего бы? А?
– Это пожертвование, – пролепетал управляющий. – Частное пожертвование нашему фонду.
Зураб рассмеялся злым диким смехом. Управляющий ткнулся спиной в стену. Дальше ползти некуда. Зураб шагнул вперед, остановился в шаге от Цыбульского. И несколько раз ударил его подметкой ботинка в грудь и по лицу.
– Этот фотограф русский? – повторил вопрос Зураб.
– Нет… Не знаю… Нет…
Богуслав подал голос:
– Пожалуйста, пожалейте его. Пан Цыбульский пытается что-то вспомнить.
– Плохо пытается.
Зураб пнул управляющего в лицо, сломал ему нос. Затем отступил на шаг, поднял руку с пистолетом, прицелился, чтобы пустить пулю между глаз своей жертвы. И нажал на спусковой крючок. Сухо щелкнул курок, но выстрела не последовало.
– Черт, – Зураб опустил ствол, потянул на себя затвор, но тот не сдвинулся ни на миллиметр. Патрон китайского производства перекосило в патроннике. – Дерьмо. Вот же дерьмо.
Зураб бросил пистолет на ковер. Повернулся к охраннику.
– Дай свой пистолет.
– У меня нет оружия, только это, – Богуслав показал пальцем на короткую резиновую дубинку, висевшую на поясе. – Мы не смогли получить лицензию, потому что…