Троицкий Андрей Борисович. Операция «Людоед»

   – Здорово. Клево, – улыбнулся Ватутин. – Уже завтра.
   Стерн посмотрел на наручные часы.
   – Виноват, – сказал он. – Не завтра. Уже сегодня.

* * *

   Стамбул, район Длинного рынка. 20 августа.
   В половине четвертого утра Стамбул еще не проснулся. Колчин и Сурков оставили старенький синий «Рено Лагуна» за квартал от гостиницы «Аксарай». Вылезая из салона, Сурков похлопал водителя по плечу.
   – Ничего не забыл? – спросил Сурков и скороговоркой повторил уже сто раз говоренное. – Без пяти четыре заезжай во внутренний двор гостиницы, останавливайся вплотную к служебному входу. Открывай заднюю дверцу.
   – Все помню, – поморщился водитель. Это был смуглолицый парень с темными почти черными глазами, по отцу украинец, по матери калмык. Он прошел спецподготовку в Москве, хорошо себя зарекомендовал и уже четыре года работал на российскую разведку здесь, в Стамбуле. В серьезных делах пока не участвовал, выполнял мелкие разовые поручения, не связанные с риском для жизни. Сегодня – первое большое дело Ткачука.
   – Хорошо, – кивнул Сурков. – Тогда с Богом.
   Он вылез с заднего сиденья, прихватив плоский «дипломат» захлопнул дверцу. Колчин повесил на плечо ремень спортивной сумки, сжал зубами фильтр сигареты, отступил на тротуар. Не хотелось выкуривать эту, возможно, последнюю сигарету в жизни как-то наспех, на ходу. Сурков остановился в двух шагах от Колчина. Жара на город еще не опустилась, солнце не вылезло из-за низких домов, небо медленно меняло пепельно-серый цвет на голубой. А Сурков уже вспотел так, будто провел последние два часа в турецкой бане. Он поставил чемоданчик на мостовую. Беспокойными руками пошарил по карманам легкого в мелкую клеточку пиджака, нашел платок и вытер мокрый лоб. Во рту было сухо, язык Суркова сделался шершавым, едва ворочался. Колчин втягивал в себя табачный дым и думал о том, что человеческий мир устроен не так уж плохо. Можно жить в этом мире, даже быть в ладах с законом и самим собой. Вот только вспоминаешь эту истину почему-то в минуту опасности. Сурков тронул Колчина за рукав, растопырив пальцы, выставил вперед руку. Ладонь мелко вибрировала, пальцы дрожали. Всем своим видом Сурков показывал, что именно сегодня, как назло, он не готов к антиалкогольному броску.
   – Можно? – спросил он. Колчин вопросительно посмотрел на Суркова.
   – Только пятьдесят грамм?
   – Пей, – кивнул Колчин. – Что с тобой делать?
   Сурков залез во внутренний карман, вытащил плоскую бутылочку, отвинтил крышку. И жадно присосавшись к горлышку, влил в себя добрые сто пятьдесят все той же «Пшеничной». Блаженно вздохнул, крепко завинтил пробку, спрятал бутылочку. Колчин только головой покачал, бросил окурок на выложенную камнем мостовую, припечатал его каблуком.
   Последний отрезок пути прошли пешком. Колчин, одетый в темно серый костюм и черную рубашку, шагал первым. Поотстав на полтораста метров, помахивая чемоданчиком, плелся Сурков. Через узкие улицы на уровне второго этажа протянули веревки со стираным бельем. Простыни трепетали над головой, словно белые флаги, выброшенные противником перед полной и безоговорочной капитуляцией. Соленый ветер, дувший из бухты, гнал по бумажный мусор. За всю дорогу навстречу попался один пожилой усатый турок. С мрачным видом, глядя себе под ноги, турок на ходу он перебирал пальцами голубые четки. И еще в ста метрах от гостиницы встретилась двухколесная арба, запряженная тихоходным ослом с провисшей от старости спиной и облезлыми боками. Возничий шел впереди и вел осла под уздцы. На арбе лежала плоские круглые лепешки и ситные булки, только что испеченные в пекарне и смазанные маслом, чтобы блестела корочка.
   Колчин остановился, оглядевшись по сторонам, свернул в узкую арку. Сурков сбавил шаг, миновал арку и потопал дальше. Последние десять метров до гостиницы он прошел черепашьим шагом. Потянул на себя застекленную дверь, на которую с задней стороны прикрепили табличку на двух языках, английском и русском: «Простите, но временно мест нет». Сурков переступил порог «Аксарая», над головой звякнул колокольчик. За конторкой встрепенулся, за мгновение поборол сладкий сон Руслан Мусаев. Сурков осмотрелся: в холле никого, если не считать портье. Прямо перед входной дверью наверх поднимается деревянная лестница с истертыми перилами, застеленная вытертой ковровой дорожкой. Слева стойка портье, справа несколько кресел и пара картин на стене. Местный художник выписал маслом Султанский дворец и храм Софии. На золоченых рамках слой пыли, холст засижен мухами.

* * *

   Сурков подошел к низкой конторке, положил на нее свой кейс, замками к себе. Поздоровался по-английски, достал платок и промокнул лоб.
   – Я заказывал номер, – Сурков говорил по-английски медленно, коверкая простые слова. – Одноместный номер. Душ и завтрак включены в оплату.
   Мусаев встал с кресла, зевнул, прикрывая пасть искалеченной рукой, на которую была натянута серая нитяная перчатка. Он был удивлен появлением раннего гостя, но вида не показал.
   – Мы не принимаем заказов, – ответил он на ломанном английском. – И не подаем завтраки в номера. К сожалению, все места заняты.
   – Я говорил по телефону, – Сурков пощелкал пальцами. – Мне сказали, что номера есть. Вот, я все записал.
   Он открыл замки кейса, поднял крышку. В чемоданчике, завернутый в тряпку и прикрытый вчерашней газетой лежал испанский пистолет «Астра» с глушителем и пара снаряженных обойм. Сурков вытащил из дипломата кусок бумаги, протянул Мусаеву. Тот долго читал написанные по-английски слова, название отеля. Колчин в это время уже открыл первый навесной замок на задней двери. И теперь начинал возню с врезным замком. Он присел на корточки, капнул в замочную скважину машинного масла, вытащил из сумки отмычку, похожую на гнутый кусок проволоки и что-то заостренную металлическую пластинку, вроде пилочки для ногтей. Колчин работал спокойно. Здесь, возле задней двери гостиницы, он был закрыт от любопытных глаз развешанным на веревках стираным бельем. Частные дома, образующие квадрат двора крепко спали, внешние ставни на окнах закрыты. Колчин справился со вторым замком за минуту. Бросил инструмент в сумку, крутанул круглую латунную ручку, потянул дверь на себя. Через пару секунд он оказался в жарком тамбуре, вторая дверь, ведущая на служебную лестницу, оказалась не запертой. Колчин поправил на плече ремень сумки, остановился и прислушался. Стало слышно, как жирные мухи бьются в стекло и еще сюда долетают тихие голоса: это Сурков и Мусаев объяснялись в гостиничном холле. Колчин шагнул на ступеньку, собираясь медленно подняться на второй этаж. Сухое дерево громко заскрипело под башмаком. Колчин выругался про себя. Поставил ногу на вторую ступеньку, та заскрипела еще громче. У конторки портье продолжался бестолковое выяснение отношений.
   – Тут у вас написано, – Мусаев тыкал пальцем в бумажку, – что гостиница называется «Араста». А наш отель – «Аксарай».
   – Я приехал на такси, – ответил Сурков. – Таксист сказал, что мне нужно сюда.
   – Он ошибся, – терпеливо объяснил Мусаев. – Названия похожи, вот он и ошибся. Вам нужно в район Султанахмет, ваша гостиница там. Это недалеко от храма Софии. Это хороший отель. Поняли?
   – Не понял, – покачал головой Сурков.
   Мусаев, начиная терять терпение, глубоко вздохнул. Турист ему активно не нравился: не поймешь, что за гусь. По-английски говорит через пень колоду, ищет дорогую гостиницу, а водкой пахнет, как от загулявшего грузчика. Портье хотел по второму разу объяснить тупому иностранцу, что он не туда попал, заблудился. Но вдруг Мусаев, обладавший отменным острым слухом, уловил какое-то движение на дальней служебной лестнице. То ли скрип ступеней, то ли ржавых петель на входной двери. Мусаев замер, насторожился, выставив вперед ухо. Служебной лестницей не пользуется никто из постояльцев. Двух пожилых горничных портье отпустил еще вчера вечером, строго наказав явиться поутру, не позже семи часов. Ключи от служебного входа есть только у Мусаева и хозяина «Аксарая» Самбулатова. Может, почудилось? И тут портье услышал новые скрипы. Нет, на этот раз он не ошибся. Забыв об иностранце, Мусаев повернулся через плечо, подскочил к стене, на которой висело помповое ружье. Поднял руки, чтобы снять ремень с гвоздя. Сурков выхватил из кейса пистолет, сбросил с него тряпку. И трижды выстрелил в затылок портье. Две пули попали в цель, третья застряла в отштукатуренных досках стены. Мусаев, уже мертвый, повалился под стойку. Падая, задел рукой провод. Телефонный аппарат с грохотом упал с конторки на пол, его пластмассовый корпус разломился надвое. Слишком много шума. Сурков поморщился, вытащил из кейса запасные обоймы, сунул их в брючный карман. Он взял с конторки ключ от входной двери. Вернулся, запер дверь, оставив ключ в замке. И стал подниматься вверх по парадной лестнице. Преодолев один марш, он остановился, прижался спиной к стене, свободной рукой вытащил из кармана недопитую фляжку с водкой. Отвинтил крышку, запрокинул голову, влил в себя водку. Осторожно, чтобы не зазвенела, положил фляжку в одноногую плевательницу. Похлопал себя по второму карману. Там, нагретая горячим человеческим телом, ждала своей минуты вторая полная фляжка водки.

* * *

   В коридоре на втором этаже царил интимный полумрак. Слабый утренний свет проникал сюда через едиственное окно в дальней торцевой стене. На полу коридора вытертая дорожка цвета заплесневелой морской капусты. В прежние времена на ней можно было разглядеть желтый орнамент, вязь арабских слов, но рисунок быстро исчез, стертый башмаками постояльцев. В коридоре стояла нестерпимая духота. Откуда-то, кажется, с первого этажа доносилось жужжание вентилятора, чей-то храп и жужжание потревоженных мух. Двери в номера деревянные, довольно хлипкие, замки дешевые, простые. Колчин, дошагав до середины коридора, остановился перед одиннадцатым номером. Колчин сбросил с плеча ремень сумки, присел на корточки, вытащил отмычку. Из другого конца коридора появился Сурков. Ступая на цыпочки, он подошел к Колчину, выставил вперед руку с пистолетом. Колчин уже открыл замок, оставалось повернуть по часовой стрелке круглую ручку. Он вытащил из сумки пистолет. Поднявшись на ноги, прижался плечом к косяку, повернул ручку и толкнул дверь. Сурков сделал несколько шагов вперед, переступил порог, остановился, взяв на мушку узкую односпальную кровать в углу. Номер оказался очень тесным, с низким потолком. Единственное окно, закрытое горизонтальными жалюзи, почти не давало света. Колчин вошел в номер, закрыл за собой дверь. Язычок замка громко щелкнул. Человек, лежавший на кровати, натянул простынку выше, на голову, заворочался. Отвернулся к стене, сладострастно застонал и зачмокал губами. Видимо, последний сон, который видел Зураб, был переполнен эротическими образами. Колчин шагнул к кровати, двумя пальцами взял край простынки и дернул ее на себя. Человек, на котором из одежды были лишь длинные спортивные трусы, проснулся мгновенно. Зураб, он самый… Хозяин номера встрепенулся, сел на кровати. Дико осмотрелся по сторонам, почему-то прикрывая волосатую грудь ладонями. За короткую секунду он понял все. Глянул на Суркова, перевел взгляд на Колчина. Открыл рот, чтобы криком предупредить Смыра об опасности. А, может, Зураб хотел что-то сказать своим убийцам. Но не успел набрать в легкие воздуха. Сурков дважды выстрелил ему в лицо. Первая пуля попала в верхнюю челюсть, ниже правого глаза. Вторая пробила лоб над бровью. Зураб повалился спиной на кровать, широко открыл рот. Под глазами расплылась синева, рот открылся. Правая нога Зураба, мелко дергалась. Сейчас, в эту секунду, Колчин подумал, что при подготовке акции не следовало стрелять в Зураба из пистолета, нужно было воспользоваться ножом. Глушитель на пушке Суркова, патроны с дозвуковой скоростью пули снижали звук выстрела. Тем не менее «Астра» издавала довольно громкие хлопки, словно били из мощного духового ружья. К тому же дело портил лязг пистолетного затвора. И с этим ничего нельзя было сделать. Колчин посмотрел на Суркова, показал пальцем на стену. Там, в двенадцатом номере Смыр и Людович, могли услышать пистолетные хлопки, возню. Услышать и проснуться.
   – Скорее, – прошептал Колчин.
   Он вышел из номера первым, за ним в коридор шмыгнул Сурков. Никого. По-прежнему слышен чей-то храп и жужжание вентилятора. Жара, духота. И пахнет, как в зверинце, где клетки не чистили две последние недели, а то и месяц. Колчин присел у двери двенадцатого номера. Перед тем, как сунуть в прорезь замка отмычку, крутанул круглую ручку, но она не поддалась. Замок на ночь запереть не забыли. Сурков встал напротив двери, чуть наискосок, выставил вперед руку с пистолетом. Колчин повернул отмычку, язычок замка сдвинулся. Еще пол-оборота и замок откроется. Тогда останется повернуть ручку и…
   Но замок так и остался неоткрытым Колчин неожиданно вытащил отмычку, поднялся. Выхватив из сумки пистолет, вжался в стену. Он услышал за дверью скрип пружинного матраса, тихие и быстрые шаги босых ног по доскам пола, какое-то шуршание. Сурков, видимо, тоже слышал эти звуки. Он посмотрел на часы: без десяти минут четыре. Теперь Колчин явственно услышал какой-то ни на что не похожий шуршащий звук и сообразил: кто-то из обитателей номера, дергая за веревку, поднимает вверх горизонтальные жалюзи, собранные из тонких металлических полосок. На несколько секунд все звуки стихли. А затем незнакомый голос довольно громко произнес по-русски несколько слов.
   – Пожалуйста… Не надо… Я умоляю…
   Сурков недобрым словом помянул маму. Он тупо водил глазами по сторонам, не понимая, что происходит за дверью. И ждал приказа Колчина, но тот, сбитый с толку, сам не мог решить, что же предпринять. И тут раздались два пистолетных выстрела, не слишком громких. Видимо, стреляли через подушку или какой-то большой мягкий предмет, заглушающий звук. Колчин кивнул Суркову. Тот бросился вперед, подпрыгнул, подняв в прыжке правую ногу, ударил массивным каблуком ботинка по замку. Места для разбега Суркову не хватило, от двери его отделяли всего несколько коротких шагов. Но он сумел вложиться в удар. И разнес правую часть двери в щепки. Тут же грохнул выстрел, за ним второй и третий. Стрелял Смыр, стоявший у окна. Он уже успел не только поднять жалюзи, растворил обе рамы. Видимо, Смыру не хватило нескольких секунд, чтобы спастись. Он рассчитывал перелезть подоконник, встать на карниз второго этажа, затем броситься вниз. Повиснув на бельевых веревках или толстой проволоке, протянутой поперек улицы, безопасно приземлиться на землю. И даже ногу не вывихнуть. Но дверь распахнулась раньше, чем Смыр успел вылезти в окно. На пороге появился Сурков. С улицы ворвался ветер, пух из простреленной подушки разлетелся по всей комнате, этот пух мешал четко видеть противникам друг друга. Смыр трижды пальнул наугад в темный абрис движущейся человеческой фигуры. Первая пуля просвистела над головой Суркова, вторая застряла в двери. Третья пуля задела правый бок. Он упал на пол, откатился в угол номера. Дважды выстрелил в Смыра, и оба раза промазал. Смыр, не выпуская из руки пистолета, перешагнул подоконник, наклонился, поставил одну ногу на карниз. Следом за Сурковым в номер ворвался Колчин. За короткую секунду сквозь белую завесу пуха Колчин сумел разглядеть человека, лежавшего на полу вдоль кровати. Людович, одетый в светлую пижамную курточку и штаны, тяжело стонал, прижимая к груди рваную подушку. Его лицо было забрызгано кровью. Смыр перекинул через подоконник вторую ногу. С порога Колчин дважды выстрелил навскидку. Одна пуля попала Смыру в бедро, другая вошла под сердце. Охнув, Смыр выпустил пистолет, и вывалился из окна. Перевернувшись в воздухе, он упал на мостовую головой.

* * *

   Колчин подскочил к окну, глянул вниз. Улица была по-прежнему пуста. На брусчатке лежал человек в трусах и майке. Смыр поджал колени к животу, под головой расплылась кровавая неровная лужица. Колчин бросился в угол комнаты. Сурков, обхватив правый бок ладонями, сидел на полу, привалившись спиной к стене.
   – Я в порядке, – сказал Сурков. – Это царапина. Ничего опасного. – Ты уверен? Ты сможешь сам спуститься к машине? – Смогу, – кивнул Сурков. – Надо уходить. Скоро здесь будет полиция.
   – Успеем. Ты точно в порядке?
   Сурков скинул пиджак, оторвал ладони от тела. На белой рубашке с правой стороны ниже ребер расплывалось кровавое пятно.
   – Ну, задело немного, – поморщился Сурков. – Всех дел. Займись им.
   Он показал пальцем на Людовича. Колчин, передвигаясь на четвереньках, подполз к человеку, лежавшему вдоль кровати. Тянунов впился пальцами в подушку, уже пропитавшуюся кровью, прижимал ее к груди, словно верил в ее чудодейственные исцеляющие силы. Видимо, Смыр имел приказ в случае чего прикончить Людовича. И успел этот приказ выполнить. Колчин сел на пол рядом с Людовичем, оторвал подушку от его груди. Да, раны тяжелые. Пуля девятого калибра вошла в правую сторону груди. Другая пуля прошла навылет, разорвав печень. С такими ранениями живут минуты три-четыре. Те самые минуты, которые уже кончились. Прострелянная грудь Людовича бурлила и клокотала. Рот был полон крови.
   Колчин ухватил раненого за лацканы пижамной курточки, приподнял над полом.
   – Я офицер русской разведки, – прошептал Колчин в самое ухо Людовича. – Ты понимаешь меня? Ты ничего не хочешь сказать?
   Из прострелянной груди вырвалось шипение. Людович закашлялся, кровь попадала ему в бронхи.
   – Я… Пытался… Я… Понял…
   Людович захрипел. Ему не хватало воздуха. Сурков, хватаясь рукой за стену, поднялся на ноги, шагнул к распахнутой двери.
   – Надо уходить, – Сурков повернулся к Колчину. – Через пару минут будет поздно. Брось его. Он уже сдох.
   Колчин встал на ноги, наклонился над Людовичем, подхватив его под спину, поднял, посадил на матрас, подложив под спину свернутое одеяло.
   – Вы слышите меня? – спросил Колчин.
   Людович кивнул, его лицо сделалось серым, как олово. Жизнь быстро уходила от него.
   – Говори, – прошептал Колчин. – Пожалуйста. Ты знаешь, что мне нужно. Скажи. Облегчи свою душу.
   – Да что ты там, исповедуешь эту суку? – закричал Сурков. – Уходить надо. Говорю, он уже сдох. Валера, надо уходить.
   Он стоял в дверном проеме. Прижимал ладонь к правому простреленному боку. Из-под пальцев кровь капала на брюки, на ботинки, на пол.
   – Я знаю, что случилось с вашей женой, – заговорил Колчин. – Это большая трагедия. Но, подумайте… Евгений Дмитриевич, погибнет много людей. Они ни в чем не виноваты. Только подумайте. Их жизни в ваших руках. Мы ищем Стерна, но пока безрезультатно. Если вы сейчас не назовете место проведения терракта…
   – Время кончилось, – заорал от двери Сурков.
   – Дай мне двадцать секунд.
   Глаза Людовича медленно закатывались к потолку. Он хрипел, не успевая выплевывать кровь изо рта, захлебывался и кашлял. Колчин сжал зубы, тряхнул раненого за плечи.
   – Письмо, – прохрипел Людович. – В спальне…
   – В какой спальне? – Колчин что есть силы тряс Людовича за пижаму. – Говори же, ну…
   Людович плюнул кровью.
   – Я оставил письмо… В спальне у Шахана Самбулатова. В его доме. Письмо за кроватью. Я хотел его отправить… Но не успел…
   Людович закашлялся, высунул язык, словно передразнивал какого-то человека, которого видел он один.
   – Так что же ты сбежал от меня тогда, в Варшаве? – крикнул Колчин.
   – Я… Я не знал, кто вы…
   – Он не знал, – заскрипел зубами Колчин.
   – Я бросил письмо за кровать, – голова Людовича завалилась на сторону. – Боялся, что Зураб найдет… Бросил… Оно там…
   – Скажи, какой объект вы хотели уничтожить? Где проведут терракт? Ну?
   Но Людович уже перестал понимать смысл слов. Он хрипел, задыхался, кашлял. Глаза вылезли из орбит и остекленели. Колчин отпустил пижамную куртку. Голова Людовича упала на грудь, он перестал сжимать кулаки и хрипеть. Все, кончился Людович.
   Колчин бросился в коридор.

* * *

   Пригород Перми. 19 августа.
   К пяти утра сборы были закончены. Десять бочек с азотированной селитрой нарыли герметичными пластиковыми крышками, по доскам закатили в кузов «МАЗа», поставили их на деревянный настил, толстой проволокой прикрепили бочки к бортам. Внизу, под настилом ровными рядами лежали тротиловые шашки. Стерн еще раз проверил электрическую цепь, соединяющую детонаторы с элементами питания, конденсатором и будильником. Порядок. Теперь осталась лишь рутинная физическая работа. Стерн с Ватутиным принялись таскать к грузовику джутовые мешки с песком, поднимали их в кузов и укладывали поверх бочек. Когда тротил и бочки с азотированной селитрой рванут, разрушительная взрывная волна пойдет не вверх, не в пространство, а вниз на бетонные конструкции плотины. Ватутин, шатаясь от усталости и недосыпу, работал наравне со Стерном, но ни разу не пожаловался на слабость и плохое самочувствие. Стерн, видя, что помощник выбивается из сил, отпустил его в бытовку передохнуть, а сам доделал то малое, что еще осталось. Поднял в кузов несколько мешков с мелкой картошкой, купленной на рынке. Рассыпал картошку, маскируя тротил и вьющиеся по низу провода. Внимательно осмотрел работу, отряхнул ладони от пыли. Спрыгнув на землю, поднял и закрепил борт, закрыл полог тента. А затем, раздетый до трусов, брился, стоял перед бочкой с водой, поливая себя из ковшика и растираясь полотенцем. Стерн вернулся в бытовку, надел чистое белье, вытащил из чемоданчика новые брюки, свежую рубашку, белую в темную полоску. – Ну, вы словно жениться собираетесь, – сказал Ватутин. – Все новое…
   – Привычка у меня такая странная. Предпочитаю чистые вещи грязным. Ты поторопись, через четверть часа отправляемся.
   Ватутин болтал ложечкой в кружке с кипятком, размешивая сахар. Покончив с этим увлекательным занятием, он включил радиоприемник, настроенный на волну пермской радиостанции. Передавали попсовую музыку. Стерн сел к столу, смахнул тряпкой хлебные крошки, разложил карту города. – Итак, мы выезжаем вот отсюда, – он ткнул пальцем в карту. – Сначала я, через десять минут трогаешься ты. По объездной дороге проезжаем Кислотные дачи. После АЗС я двигаюсь прямо, ты сворачиваешь на улицу Лянгасова. В пути за пару километров до плотины я делаю остановку, завожу будильник, устанавливаю время, когда он прозвенит. Это можно сделать хоть сейчас, но к чему лишний риск. Далее…
   Стерн протянул руку к приемнику, чтобы уменьшить громкость. Но тут музыка оборвалась. Сухой дикторский голос, прерываемый треском помех, сообщил, что правоохранительные органы Перми, обращаются к жителям и гостям города со срочным сообщением. Стерн замер. Ватутин отставил в сторону кружку с кипятком и навострил уши. Диктор сказал, что прошедшей ночью из колонии строгого режима Балмашная, расположенной в городской черте, бежали двое особо опасных уголовника, осужденные за грабежи и убийства. Беглецы имели сообщника из вольнонаемных и воспользовались машиной для перевозки хлеба. В грузовом отсеке фургона был оборудован тайник, где спрятались рецидивисты, чтобы покинуть территорию ИТУ. Хлебовозку уже нашли в районе Бумажного комбината. Поиски беглецов, а также их сообщника, водителя хлебного фургона, чеченца по национальности, продолжаются. Диктор прочитал тест с описанием преступников: возраст, телосложение, особые приметы… – Управление внутренних дел обращается с просьбой к гражданам информировать правоохранительные органы обо всех подозрительных личностях, попадающих под описание преступников, – сказал диктор. – Ответственные работники УВД выражает уверенность, что в течение первой половины сегодняшнего дня беглецы будут найдены и обезврежены.
   Заиграла музыка. Стерн потер ладонью лоб, будто у него вдруг разболелась голова.
   – Ну, блин, везет, как утопленникам.
   Он встал, расстегнул пуговицы рубашки, упал спиной на кровать.
   – Мы что, никуда не едим? – спросил Ватутин.
   – Ты очень догадлив, – Стерн сунул в рот сигарету. – Пока торчим тут. Сейчас всех городских ментов подняли по тревоге. И солдат наверняка нагнали. Они шмонают все машины. Особенно грузовики. За забор нам нечего и носа высовывать. Надо ждать, пока этих гавриков поймают. Странно, но сейчас менты играют за нашу команду. Кому сказать, не поверят.
   Ватутин от расстройства плюнул на пол, растер плевок подметкой ботинка.
   – Я знаю эту зону, – сказал он. – Я там не чалился, просто ездил к одному кенту. Собрали ему курева и харчей, я поехал. Сама зона внизу, а наверху, на горе, микрорайон или поселок Балмашная. Поэтому и зону так называют. Сверху из поселка зона, как на ладони. Видны утренние и вечерние построения. Видно, кто чем занят. Поножовщина, драки… Все видно. Кстати, Камскую ГЭС тоже зэки строили.
   Ватутин минуту помолчал и спросил:
   – А, может, на завтра все перенесем? Завтра их точно захомутают. В городе особо не спрячешься. Деваться им, дуракам, некуда.
   – Нет, – твердо ответил Стерн. – Все сделаем сегодня. Как только объявят, что этих сук взяли, сразу трогаемся. Сразу.
   Он набросил на лицо старое вафельное полотенце, чтобы не кусали мухи, и закрыл глаза.

Глава одиннадцатая