Я вздрогнул, развернулся на этот безжизненный голос.
Не сразу понял, что это голос тети Веры, так отличался он от ее обычного голоса. Чувствуя, как ноги вновь деревенеют, я вернулся к детской площадке.
Они остановилась на ее краю, упершись в большой куст. Почему-то я был уверен, что дети остановились еще раньше, чем она это сказала. Все трое замерли.
Так же, как шли: держась за руки, с безжизненными лицами, с пустыми глазами.
Не потому, что вышли из-под влияния. Вовсе нет. Всего лишь продолжали выполнять то, что, как они чувствовали, должны делать…
Скоро ли это пройдет?
Не знаю. Я попятился к машине, косясь то на них, то на дом. Господи, что же с Гошем, если та чертова сука способна на такое – и делает это походя, только чтобы расчистить себе пространство, чтобы избавиться от лишнего шума людских мыслей, которые отвлекают ее, как звон мошкары…
И почувствовал, как холодком стянуло виски.
Я зажмурился, выкинул из головы все мысли, все-все-все, что могло меня отвлечь. Лишь чувствовать свое тело: напряжение мышц. Лишь чувствовать себя самого – эмоции и желания, и ростки новых мыслей, что способны потянуть за собой в любую сторону…
Обрубить их все. Подавить желания и эмоции. Я – шар, в котором нет ни одной вмятины, ни одного выступа. Таким и должен оставаться.
Маленькая вмятинка: я почувствовал отголосок ее раздражения – ну что тут еще опять?– и я тут же выбросил это из себя, снова стал ровным-ровным.
Холодный ветерок вдруг стиснул виски тисками, расползся по всей голове. Липкие щупальца сжимались на мне. Тыкались в меня, присасывались пиявками, вонзались глубже, но я успевал их выталкивать, успевал выравнивать свои эмоции и желания.
Изнутри вынырнула мысль: она же так сильна, словно стоит в каких-то двадцати шагах! Если она так сильна…
Я обрубил предателя прежде, чем он превратился в вырост, за который так легко ухватиться щупальцам и потянуть дальше, разрывая мой контроль.
Я снова собрался и даже открыл глаза. Я контролировал себя, я держал эту атаку. Чертовски сильная атака, но я держу ее!
На миг давление ослабло. В окнах Гоша, едва светящихся изнутри, прошла тень и за стеклом, в свете фонаря, высветилось лицо.
Я различил бледные, до синевы выбритые щеки, тяжелые брови… Мужское лицо. Но эти глаза – и ее глаза тоже.
Чертова сука видит этими глазами, как своими. Для того и послала его к окну. Посмотреть, кто это. И запомнить.
Я попятился назад, к кустам, за деревья.
Ее слуга так и стоял у окна, глядя на меня. Не бросился за мной. Но сколько их с ней?..
Может быть, он так и будет стоять там, чтобы точно видеть, где я и что делаю. Пока другие уже несутся по лестнице. А может быть, ждали внизу в машине, я ведь не знаю, что творится по ту сторону дома… Может быть, там даже не одна машина, а две или три…
Старик был прав. Черт бы побрал мое упрямство, он был тысячу раз прав! Эти силы не надо было будить… Нельзя.
Но если она еще в квартире Гоша, то и Гош еще здесь?.. Еще можно…
Только один я ему сейчас ничем не помогу. Если чем-то я и могу помочь, так это притащив сюда Старика. Старика, Виктора и Шатуна. Всех наших.
Ледяные тиски сомкнулись с новой силой, но я дал им пройти по поверхности и сбросил их. Развернулся и бросился к машине.
Впрыгнул в кабину и пока одной рукой захлопывал дверцу, другой уже врубал заднюю передачу.
Быстрее, быстрее! Откатиться метров на сорок, чтобы ее щупальца ослабли. Чтобы их можно было не опасаться. Она ведь может дернуть не за эмоцию, а за мышцу. Это не менее опасно, когда делаешь маневр на машине.
Я все еще чувствовал ее холодное дыхание в голове… Ну-ну, сука. Давай! Отвлекайся на меня, отвлекайся!
Это даже к лучшему… У тебя с собой много людей, и ты распотрошила Гоша. Теперь ты знаешь все, что знал он, – и про всех наших, и про то, как лучше доехать к дому Старика.
Только я буду там раньше.
К Старику, потом к Виктору, за Шатуном… и обратно.
Сюда.
И вот тогда посмотрим, кто из нас сильнее, тварь.
По шоссе я проехал только до первого поворота, там сразу же ушел в сторону кремля. Маленький крюк, зато свободнее.
Эта тварь не слабее той, что мы валили в доме… а может, и посильнее. Но теперь с нами будет Старик. Только бы успеть к нему раньше, чем нагонят пурпурные.
Гош, Гош… Почему ты не заметил их вовремя? Почему дал себя взять?!
По сторонам полетели древние советские институты, ныне превращенные в склады и сборище мелких фирмочек. Гаражи… Сейчас будет и выезд к пустырю…
Я глянул в зеркало – сзади чисто – и чуть сбросил скорость, чтобы не пропустить съезд с дороги.
Мне надо затащить Старика в машину и еще успеть отзвониться Виктору и Шатуну. Чтобы бросили все и мчались сюда. Даже не к дому Старика, а где-то здесь, у гаражей… У дома Старика опасно, дорожка по пустырю всего одна – не дай бог запрут. Я-то на «козленке» могу и напролом, а вот у Виктора под домом наверняка стоит не внедорожник, а городская каталка. Пижон чертов!
Пусть здесь ждут. А я подвезу к ним Старика, и там уж решим, что будем делать – Старик быстро сообразит, что надо делать. Главное собраться. Тогда мы хоть что-то сможем сделать.
Мы…
Я закусил губу. Вспомнил.
…к себе домой не лезь и ко всем вашим…
Справа вынырнул съезд с дороги, но руки замерли на руле. Я не повернул, лишь притормозил.
Эта девчонка на мотоцикле…
…домой не лезь, и ко всем вашим, поздно…
Память словно вычеркнула ее слова. Отторгала ее саму.
Выкидывала ее прочь, потому что в моей голове не было полочки, куда ее можно положить. Люди делятся на три вида: наша стайка, охотящаяся на сук; суки и их слуги; и все остальные, кто об этом ничего не знает, живет равнодушными овечками, нагуливая жирок… жирок и детей, которые иногда пропадают.
Три вида.
А кто она? Откуда взялась? И откуда, черт бы ее побрал, она знает про суку и про нас?!
Я помню, где видел ее впервые: в кафе, при въезде в тот городок с больницей. Рядом с возней чертовых сук вокруг морга.
Она следила за нами? Но она явно не сучья слуга… У чертовых сук слуги – мужчины… Хотя те две молодые жабы, они же тоже со следами… Может быть, это только у наших, у провинциальных чертовых сук в слугах мужчины, а у тех и женщины-слуги водятся…
Нет, нет! Если бы она хотела меня убить, она бы меня убила – хлоп в спину, и привет. А если нужен живым, то в ногу. И делай, что хочешь. Нет, она приехала не с чертовой сукой. Но тогда…
…не лезь домой и ко всем вашим, поздно…
Да откуда ей знать, что ко всем нашим – поздно?!
Но она следила за нами у морга, и даже Гош не заметил ее… И теперь она была у Гоша раньше меня…
Но оставить Старика, даже не попытавшись его вытащить?!
А если они уже там?..
У морга были сразу три жабы. Может быть, и паучиха теперь не одна?..
Если они тут, они уже знают, что дорога к дому через пустырь единственная. И они готовы встретить и спеленать любого, кто сунется к дому.
…поздно…
К черту эту гребануго Кассандру!
Я тронул машину вперед, разворачиваться тут надо потихоньку, съезд не прямой, а делает восьмерку, вписываясь в начинающиеся пригорки…
И тут же заметил машину. Она стояла с выключенными фарами, без габариток, без всего – темная машина. Но отблески моих фар высветили обводы черного «мерина» и два молочных пятна за лобовым стеклом.
Я дернул руль и вжал газ, выбираясь обратно на дорогу.
Сердце билось у самого горла. Поверят они, что я и не собирался съезжать, а притормозил лишь для того, чтобы проверить, не вылетит ли какой-нибудь придурок мне в лоб?..
…поздно…
Господи… Неужели…
…ни к кому из ваших…
Господи…
Мне показалось, что позади стало светлее – зажглись фары «мерина»? Выбираются на дорогу вслед за мной?
…поздно…
Я стиснул зубы и вжал педаль газа, разгоняясь.
Фары пришлось выключить, и мне казалось, что вокруг не земля, а море.
Черные волны, едва заметные на фоне такого же темного неба. «Козленка» швыряло вверх-вниз, по бокам скребли кусты, по днищу стучала земля и царапали камни, и все-таки я двигался вперед.
Крупные пригорки объезжал, как и особенно густые заросли кустов. Дороги не было, я вполз на пустырь с противоположной стороны, без всякой дороги. Но «козленок» должен здесь проползти.
Только бы с ними не было второй суки!
Но если там нет второй суки – сколько же та одна должна держать слуг?.. Ими же всеми надо управлять, регулярно копаться в их головах… Если она одна может держать столько человек – какой же силы она должна быть, когда не в восьмидесяти шагах, а стоит рядом и сосредоточивается только на тебе одном…
Я тряхнул головой, выгоняя предательскую мыслишку. Вперед. Вперед!
Я боролся с рулем, его вырывало из рук. Качало, сиденье то и дело подкидывало меня вверх, и крыша кузова норовила врезать по макушке. А я пытался уловить, нет ли холодного касания в висках.
Только бы здесь не было еще одной твари…
Я выеду к дому сбоку, с противоположной от дороги стороны. Они не ждут. Если суки нет, то меня не заметят. Если Старик еще там, я вытащу его.
Вытащу…
Я ударил по тормозам. «Козленок», вползший было на очередной пригорок, скатился назад и замер в ложбинке.
Дом еще далеко впереди, но…
Сглотнув, я открыл дверцу и вылез из машины. Холодный ветер обдал меня, рванул плащ. Я сунул руку в карман, вцепился в рукоять револьвера и, пригнувшись, залез на пригорок.
Дом Старика, в котором всегда горел свет только на первом этаже, – да и то почти скрытый холмиками и кустами, – сейчас светился, как новогодняя елка.
Сначала мне показалось, что его со всех сторон подсветили белыми прожекторами. Потом я понял, что это фары. Много галогенных фар.
Прищурившись, я глядел на дом, пока в отраженном от него свете не различил и машины. Две, три… еще одна за домом, ее саму не видно, только пятно света от фар на стене дома. Четыре. И еще одна – как минимум одна! – у съезда на пустырь.
Обложили, сволочи. Обложили…
Ярость обожгла меня, челюсти стиснулись так, что зубам стало больно. Но это ничего. Уж лучше ярость, чем страх. Жаль только, что у меня сейчас только Курносый – оружие последнего шанса. Незаметный и легкий, но всего пять патронов и ствол короткий до ужаса. Чтобы попасть наверняка, надо стрелять почти в упор.
И даже запасных обойм нет…
Нет, есть одна в кармане. Только слишком легкая. И пальцы говорили, что из пяти гильз всего над одной есть свинцовый горбик пули. В револьвере патроны с обычными пулями, а эта даже подпиленная. Но всего одна…
Я вытащил ее из кармана. Револьвер в правую руку, обойму в левую. Пусть будет сразу в пальцах, когда потребуется перезарядить. Пяти патронов явно не хватит, даже если я буду точен…
А шести хватит?
К черту! Если повезет, доберусь до оружия одного из них.
А если не повезет?..
К черту!!!
Оскалившись, сквозь зубы глотая холодный воздух, я сбежал с пригорка, обошел следующий сбоку, осторожно высунулся под веткой куста, понять, куда лучше дальше…
И выпрямился, забыв про маскировку.
Да она уже и не нужна, эта маскировка, будь оно все проклято…
Фары меня обманули. Дом освещен со всех сторон, вот я и решил, что все еще только начинается. Что в дом им сразу войти не удалось, атака превратилась в осаду, и поэтому машины со всех сторон – освещать, чтобы никто не ускользнул в темноте.
Но теперь я видел то, что раньше скрывал куст: перед крыльцом дома стояли двое в пурпурных плащах. Руки в карманах, сами полубоком к дому, даже не глядя туда…
Открылась дверь, и вышли еще двое. Издали они все казались близнецами: в одинаковых плащах, черные пиджаки, белые воротнички, пурпурные галстуки с золотыми заколками, одинаковые короткие прически.
Сбились в кучку, о чем-то заговорили, а на втором этаже начали вспыхивать окна. Одно за другим. Кто-то шел по комнатам, осматривая дом.
Я смотрел, как верхний этаж дома наполняется светом, и от отчаяния мне хотелось орать.
Старик ни за что бы им не сдался. Ни за что не дался бы им живым…
Я кусал губы, чтобы не завыть. Глаза защипало, мир подернулся искажающей вуалью, фары машин расплылись многоногими лучиками-пауками. Я сморгнул слезы.
Старик… Когда они окружили дом, он должен был позвонить Виктору, Гошу… Мне.
Я здесь, Гош уже не приедет. А Виктор с Шатуном?
…ко всем вашим не лезь, поздно…
Неужели все?..
И Виктор, и Шатун?!
В кулаке заскрипело. Я поднял руку, раскрыл ладонь – что скрипит? – из ладони рассыпались гильзы. Гнутая пластинка обоймы, стальная «снежинка», со звоном распрямилась и спрыгнула с ладони в темноту.
Я посмотрел на дом.
Люди у крыльца смотрели на меня.
На миг застыли, а потом у дома заголосило. Громко и четко, но я не разбирал слов. Я словно отключился. Последняя гильза скатилась с моих пальцев и упала, и где-то среди них был еще целый патрон, но это не имело никакого значения. Какой от него прок теперь?
Все наши…
Мне стало холодно и пусто. Глаза щипало, и мир опять расплылся. И Гош, и Старик… Никого не осталось. Никогда не будет. Никого. Никогда.
Слезы скатились с глаз, расплывчатые пятна света обрели форму и превратились в огни ламп за окнами, а вот люди у крыльца исчезли.
Что-то мелькнуло перед фарами ближней машины, и огромные черные тени скользнули по стенам дома, ломаясь на углах. На пригорке, на фоне освещенной стены, возник силуэт человека и тут же нырнул вниз, уходя вниз. Сюда. Ко мне.
Еще один силуэт мелькнул правее…
Здесь я больше ничего не могу сделать. Мне осталось только одно. Эти твари оставили мне только одно!
Бежать.
Эту силу не преодолеть, Старик был прав. Спрятаться и затаиться, а если нашли, то бежать. Забыть обо всем и бежать, поджав хвост, надеясь спасти хотя бы свою жизнь, едва ли на что-то годную теперь…
Я выстрелил в темноту перед собой. Слезы размывали мир, да и без слез я бы едва ли их увидел. Просто попытался угадать, куда они могли двинуться. Пусть притормозят.
Потом развернулся и побежал.
От страха, спешки и темноты кабина «козленка» казалась чужой. Я стукнулся о дверцу, задел порожек и мешком свалился в кресло. Обо что-то задевал руками, руль будто кто-то сдвинул с привычного места…
Разворачиваться не было времени – что такое полсотни метров, пусть и в темноте и по буеракам, для здоровых мужиков? Да и впадина между холмиками слишком мала для этого… На задней передаче я вкатился на холм позади, а потом, насколько мог, выкрутил колеса влево и рванул машину.
Сначала напропалую, по ухабам, через кусты, только успевая переключать передачу и забирая влево, насколько возможно. Быстрее, быстрее! Нет ничего глупее, как получить пулю сейчас – через боковое стекло от нагнавшего машину на своих двоих!
«Козленок» грохнулся бампером обо что-то в темноте, подскочил и ударился днищем, что-то металлически хрустнуло и так заскрипело, что меня прошиб холодный пот – неужели сломаюсь и заглохну? Вот здесь, вот сейчас… Но машина с натужным рычанием взбиралась дальше.
Меня угораздило въехать прямо на вершину холмика. Я этого не видел, почувствовал: когда «козленок» радостно рванулся вперед, прыгнув с вершины как с трамплина. В зеркале заднего вида мелькнул дом: окна горели, но стены теперь были освещены всего в одном месте. Зато за домом, где тропинка, сияли фары машин, они спешно выезжали с пустыря на дорогу. И я даже знаю, зачем…
«Козел» бухнулся на землю, тряхнув меня в кресле, как кулек с картошкой, зубы выбили дробь, а машину дернуло в сторону. Я выровнялся и тут же врубил фары – на что теперь маскировка? А еще один такой холм и прыжок могут стать для «козленка» последними. И для меня тоже.
Я объезжал холмики и забирал влево, влево, влево, пока не выскочил на дорогу с краю пустыря, метрах в ста от того места, где съехал.
Назад по ней ходу не было, у фонаря меня встретят те ребята. А то и раньше, если решили не блокировать выезды, а сразу загнать.
Дальше по этой старой дороге. С другого края были гаражи, заборы, брошенная стройка, дорожка ужасно петляла. Я едва полз.
Те ребята свое дело знают. А значит, за мной по этой дороге пошла одна, максимум две машины. Остальные в это время помчались по нормальной дороге вокруг пустыря, перекрыть все выезды из этого района.
А может быть, и всего города… Сколько их было? И там, у Гоша… А если они и у Виктора дома, и у Шатуна, и у меня… Сколько же их тут?!
Чертова дорога петляла, фары то и дело вырывали из темноты новые препятствия. До нормальной дороги я добрался минут через пять.
Я крался по подворотням, и сердце падало в живот от каждой вишневой «девятки», – лишь секундой позже я понимал, что это вовсе не затаившийся в засаде черный «мерин» со странным пурпурным отливом.
К шоссе я выбрался минут через десять.
Цепь фонарей манила на запад – прочь из города! Теперь это не дом, родной и надежный… Прочь!
И подальше от Москвы, где эти чертовы суки так сильны…
Но именно этого я и не должен делать.
Слишком долго я добирался до шоссе. Те ребята, по нормальной дороге да за пятнадцать минут… Они знают, чего я боюсь. И они уже перекрыли западный выезд. И южный. Северный, скорее всего, тоже.
Если еще где-то и можно выскочить из города, не встретившись с подстерегающим «мерином»…
Я повернул на восток, к Москве.
Я гнал машину два часа, сделав остановку, только чтобы заправиться, и гнал дальше.
Миновал границу области.
Миновал поворот, ведущий к тому проклятому городку – с больницей и моргом, – и мчался дальше, дальше к Москве…
Лишь когда до Москвы осталось семьдесят верст, я повернул на север. И снова гнал «козленка», огибая столицу с северо-запада, пока не выбрался на северную трассу.
Уже под утро. Только здесь я наконец-то смог сделать то, что так хотел – развернуться и двинуться прочь от Москвы.
Я устал, глаза слипались, голова клонилась на руль. Скоро усталость стала сильнее отчаяния, сильнее страха. Сильнее воли. Не давало заснуть мне только то, что дорога ныряла с холма на холм, хоть в этом мне повезло…
Когда начало светать, а до Москвы было двести верст, я чуть не вылетел с моста через речку. Мне казалось, я просто моргнул, когда въезжал на мост, просто моргнул. А открыл глаза от железного скрипа, когда «козленок» чиркнул по ограждению на середине моста.
Нет ничего забавнее, чем рухнуть с моста, сбегая от смерти…
Из последних сил, кусая губы и хлеща себя по щекам, я проехал до первого поворота, отъехал от шоссе на пару верст, съехал в лесок и просто уткнулся в руль.
Все.
Не знаю, на что они способны. Достаточно ли я запутал следы и отъехал? Не знаю. Но если они меня и найдут, значит, такая судьба… Сон сомкнулся надо мной, как черная вода.
Не сразу понял, что это голос тети Веры, так отличался он от ее обычного голоса. Чувствуя, как ноги вновь деревенеют, я вернулся к детской площадке.
Они остановилась на ее краю, упершись в большой куст. Почему-то я был уверен, что дети остановились еще раньше, чем она это сказала. Все трое замерли.
Так же, как шли: держась за руки, с безжизненными лицами, с пустыми глазами.
Не потому, что вышли из-под влияния. Вовсе нет. Всего лишь продолжали выполнять то, что, как они чувствовали, должны делать…
Скоро ли это пройдет?
Не знаю. Я попятился к машине, косясь то на них, то на дом. Господи, что же с Гошем, если та чертова сука способна на такое – и делает это походя, только чтобы расчистить себе пространство, чтобы избавиться от лишнего шума людских мыслей, которые отвлекают ее, как звон мошкары…
И почувствовал, как холодком стянуло виски.
Я зажмурился, выкинул из головы все мысли, все-все-все, что могло меня отвлечь. Лишь чувствовать свое тело: напряжение мышц. Лишь чувствовать себя самого – эмоции и желания, и ростки новых мыслей, что способны потянуть за собой в любую сторону…
Обрубить их все. Подавить желания и эмоции. Я – шар, в котором нет ни одной вмятины, ни одного выступа. Таким и должен оставаться.
Маленькая вмятинка: я почувствовал отголосок ее раздражения – ну что тут еще опять?– и я тут же выбросил это из себя, снова стал ровным-ровным.
Холодный ветерок вдруг стиснул виски тисками, расползся по всей голове. Липкие щупальца сжимались на мне. Тыкались в меня, присасывались пиявками, вонзались глубже, но я успевал их выталкивать, успевал выравнивать свои эмоции и желания.
Изнутри вынырнула мысль: она же так сильна, словно стоит в каких-то двадцати шагах! Если она так сильна…
Я обрубил предателя прежде, чем он превратился в вырост, за который так легко ухватиться щупальцам и потянуть дальше, разрывая мой контроль.
Я снова собрался и даже открыл глаза. Я контролировал себя, я держал эту атаку. Чертовски сильная атака, но я держу ее!
На миг давление ослабло. В окнах Гоша, едва светящихся изнутри, прошла тень и за стеклом, в свете фонаря, высветилось лицо.
Я различил бледные, до синевы выбритые щеки, тяжелые брови… Мужское лицо. Но эти глаза – и ее глаза тоже.
Чертова сука видит этими глазами, как своими. Для того и послала его к окну. Посмотреть, кто это. И запомнить.
Я попятился назад, к кустам, за деревья.
Ее слуга так и стоял у окна, глядя на меня. Не бросился за мной. Но сколько их с ней?..
Может быть, он так и будет стоять там, чтобы точно видеть, где я и что делаю. Пока другие уже несутся по лестнице. А может быть, ждали внизу в машине, я ведь не знаю, что творится по ту сторону дома… Может быть, там даже не одна машина, а две или три…
Старик был прав. Черт бы побрал мое упрямство, он был тысячу раз прав! Эти силы не надо было будить… Нельзя.
Но если она еще в квартире Гоша, то и Гош еще здесь?.. Еще можно…
Только один я ему сейчас ничем не помогу. Если чем-то я и могу помочь, так это притащив сюда Старика. Старика, Виктора и Шатуна. Всех наших.
Ледяные тиски сомкнулись с новой силой, но я дал им пройти по поверхности и сбросил их. Развернулся и бросился к машине.
Впрыгнул в кабину и пока одной рукой захлопывал дверцу, другой уже врубал заднюю передачу.
Быстрее, быстрее! Откатиться метров на сорок, чтобы ее щупальца ослабли. Чтобы их можно было не опасаться. Она ведь может дернуть не за эмоцию, а за мышцу. Это не менее опасно, когда делаешь маневр на машине.
Я все еще чувствовал ее холодное дыхание в голове… Ну-ну, сука. Давай! Отвлекайся на меня, отвлекайся!
Это даже к лучшему… У тебя с собой много людей, и ты распотрошила Гоша. Теперь ты знаешь все, что знал он, – и про всех наших, и про то, как лучше доехать к дому Старика.
Только я буду там раньше.
К Старику, потом к Виктору, за Шатуном… и обратно.
Сюда.
И вот тогда посмотрим, кто из нас сильнее, тварь.
* * *
По шоссе я проехал только до первого поворота, там сразу же ушел в сторону кремля. Маленький крюк, зато свободнее.
Эта тварь не слабее той, что мы валили в доме… а может, и посильнее. Но теперь с нами будет Старик. Только бы успеть к нему раньше, чем нагонят пурпурные.
Гош, Гош… Почему ты не заметил их вовремя? Почему дал себя взять?!
По сторонам полетели древние советские институты, ныне превращенные в склады и сборище мелких фирмочек. Гаражи… Сейчас будет и выезд к пустырю…
Я глянул в зеркало – сзади чисто – и чуть сбросил скорость, чтобы не пропустить съезд с дороги.
Мне надо затащить Старика в машину и еще успеть отзвониться Виктору и Шатуну. Чтобы бросили все и мчались сюда. Даже не к дому Старика, а где-то здесь, у гаражей… У дома Старика опасно, дорожка по пустырю всего одна – не дай бог запрут. Я-то на «козленке» могу и напролом, а вот у Виктора под домом наверняка стоит не внедорожник, а городская каталка. Пижон чертов!
Пусть здесь ждут. А я подвезу к ним Старика, и там уж решим, что будем делать – Старик быстро сообразит, что надо делать. Главное собраться. Тогда мы хоть что-то сможем сделать.
Мы…
Я закусил губу. Вспомнил.
…к себе домой не лезь и ко всем вашим…
Справа вынырнул съезд с дороги, но руки замерли на руле. Я не повернул, лишь притормозил.
Эта девчонка на мотоцикле…
…домой не лезь, и ко всем вашим, поздно…
Память словно вычеркнула ее слова. Отторгала ее саму.
Выкидывала ее прочь, потому что в моей голове не было полочки, куда ее можно положить. Люди делятся на три вида: наша стайка, охотящаяся на сук; суки и их слуги; и все остальные, кто об этом ничего не знает, живет равнодушными овечками, нагуливая жирок… жирок и детей, которые иногда пропадают.
Три вида.
А кто она? Откуда взялась? И откуда, черт бы ее побрал, она знает про суку и про нас?!
Я помню, где видел ее впервые: в кафе, при въезде в тот городок с больницей. Рядом с возней чертовых сук вокруг морга.
Она следила за нами? Но она явно не сучья слуга… У чертовых сук слуги – мужчины… Хотя те две молодые жабы, они же тоже со следами… Может быть, это только у наших, у провинциальных чертовых сук в слугах мужчины, а у тех и женщины-слуги водятся…
Нет, нет! Если бы она хотела меня убить, она бы меня убила – хлоп в спину, и привет. А если нужен живым, то в ногу. И делай, что хочешь. Нет, она приехала не с чертовой сукой. Но тогда…
…не лезь домой и ко всем вашим, поздно…
Да откуда ей знать, что ко всем нашим – поздно?!
Но она следила за нами у морга, и даже Гош не заметил ее… И теперь она была у Гоша раньше меня…
Но оставить Старика, даже не попытавшись его вытащить?!
А если они уже там?..
У морга были сразу три жабы. Может быть, и паучиха теперь не одна?..
Если они тут, они уже знают, что дорога к дому через пустырь единственная. И они готовы встретить и спеленать любого, кто сунется к дому.
…поздно…
К черту эту гребануго Кассандру!
Я тронул машину вперед, разворачиваться тут надо потихоньку, съезд не прямой, а делает восьмерку, вписываясь в начинающиеся пригорки…
И тут же заметил машину. Она стояла с выключенными фарами, без габариток, без всего – темная машина. Но отблески моих фар высветили обводы черного «мерина» и два молочных пятна за лобовым стеклом.
Я дернул руль и вжал газ, выбираясь обратно на дорогу.
Сердце билось у самого горла. Поверят они, что я и не собирался съезжать, а притормозил лишь для того, чтобы проверить, не вылетит ли какой-нибудь придурок мне в лоб?..
…поздно…
Господи… Неужели…
…ни к кому из ваших…
Господи…
Мне показалось, что позади стало светлее – зажглись фары «мерина»? Выбираются на дорогу вслед за мной?
…поздно…
Я стиснул зубы и вжал педаль газа, разгоняясь.
* * *
Фары пришлось выключить, и мне казалось, что вокруг не земля, а море.
Черные волны, едва заметные на фоне такого же темного неба. «Козленка» швыряло вверх-вниз, по бокам скребли кусты, по днищу стучала земля и царапали камни, и все-таки я двигался вперед.
Крупные пригорки объезжал, как и особенно густые заросли кустов. Дороги не было, я вполз на пустырь с противоположной стороны, без всякой дороги. Но «козленок» должен здесь проползти.
Только бы с ними не было второй суки!
Но если там нет второй суки – сколько же та одна должна держать слуг?.. Ими же всеми надо управлять, регулярно копаться в их головах… Если она одна может держать столько человек – какой же силы она должна быть, когда не в восьмидесяти шагах, а стоит рядом и сосредоточивается только на тебе одном…
Я тряхнул головой, выгоняя предательскую мыслишку. Вперед. Вперед!
Я боролся с рулем, его вырывало из рук. Качало, сиденье то и дело подкидывало меня вверх, и крыша кузова норовила врезать по макушке. А я пытался уловить, нет ли холодного касания в висках.
Только бы здесь не было еще одной твари…
Я выеду к дому сбоку, с противоположной от дороги стороны. Они не ждут. Если суки нет, то меня не заметят. Если Старик еще там, я вытащу его.
Вытащу…
Я ударил по тормозам. «Козленок», вползший было на очередной пригорок, скатился назад и замер в ложбинке.
Дом еще далеко впереди, но…
Сглотнув, я открыл дверцу и вылез из машины. Холодный ветер обдал меня, рванул плащ. Я сунул руку в карман, вцепился в рукоять револьвера и, пригнувшись, залез на пригорок.
Дом Старика, в котором всегда горел свет только на первом этаже, – да и то почти скрытый холмиками и кустами, – сейчас светился, как новогодняя елка.
Сначала мне показалось, что его со всех сторон подсветили белыми прожекторами. Потом я понял, что это фары. Много галогенных фар.
Прищурившись, я глядел на дом, пока в отраженном от него свете не различил и машины. Две, три… еще одна за домом, ее саму не видно, только пятно света от фар на стене дома. Четыре. И еще одна – как минимум одна! – у съезда на пустырь.
Обложили, сволочи. Обложили…
Ярость обожгла меня, челюсти стиснулись так, что зубам стало больно. Но это ничего. Уж лучше ярость, чем страх. Жаль только, что у меня сейчас только Курносый – оружие последнего шанса. Незаметный и легкий, но всего пять патронов и ствол короткий до ужаса. Чтобы попасть наверняка, надо стрелять почти в упор.
И даже запасных обойм нет…
Нет, есть одна в кармане. Только слишком легкая. И пальцы говорили, что из пяти гильз всего над одной есть свинцовый горбик пули. В револьвере патроны с обычными пулями, а эта даже подпиленная. Но всего одна…
Я вытащил ее из кармана. Револьвер в правую руку, обойму в левую. Пусть будет сразу в пальцах, когда потребуется перезарядить. Пяти патронов явно не хватит, даже если я буду точен…
А шести хватит?
К черту! Если повезет, доберусь до оружия одного из них.
А если не повезет?..
К черту!!!
Оскалившись, сквозь зубы глотая холодный воздух, я сбежал с пригорка, обошел следующий сбоку, осторожно высунулся под веткой куста, понять, куда лучше дальше…
И выпрямился, забыв про маскировку.
Да она уже и не нужна, эта маскировка, будь оно все проклято…
Фары меня обманули. Дом освещен со всех сторон, вот я и решил, что все еще только начинается. Что в дом им сразу войти не удалось, атака превратилась в осаду, и поэтому машины со всех сторон – освещать, чтобы никто не ускользнул в темноте.
Но теперь я видел то, что раньше скрывал куст: перед крыльцом дома стояли двое в пурпурных плащах. Руки в карманах, сами полубоком к дому, даже не глядя туда…
Открылась дверь, и вышли еще двое. Издали они все казались близнецами: в одинаковых плащах, черные пиджаки, белые воротнички, пурпурные галстуки с золотыми заколками, одинаковые короткие прически.
Сбились в кучку, о чем-то заговорили, а на втором этаже начали вспыхивать окна. Одно за другим. Кто-то шел по комнатам, осматривая дом.
Я смотрел, как верхний этаж дома наполняется светом, и от отчаяния мне хотелось орать.
Старик ни за что бы им не сдался. Ни за что не дался бы им живым…
Я кусал губы, чтобы не завыть. Глаза защипало, мир подернулся искажающей вуалью, фары машин расплылись многоногими лучиками-пауками. Я сморгнул слезы.
Старик… Когда они окружили дом, он должен был позвонить Виктору, Гошу… Мне.
Я здесь, Гош уже не приедет. А Виктор с Шатуном?
…ко всем вашим не лезь, поздно…
Неужели все?..
И Виктор, и Шатун?!
В кулаке заскрипело. Я поднял руку, раскрыл ладонь – что скрипит? – из ладони рассыпались гильзы. Гнутая пластинка обоймы, стальная «снежинка», со звоном распрямилась и спрыгнула с ладони в темноту.
Я посмотрел на дом.
Люди у крыльца смотрели на меня.
На миг застыли, а потом у дома заголосило. Громко и четко, но я не разбирал слов. Я словно отключился. Последняя гильза скатилась с моих пальцев и упала, и где-то среди них был еще целый патрон, но это не имело никакого значения. Какой от него прок теперь?
Все наши…
Мне стало холодно и пусто. Глаза щипало, и мир опять расплылся. И Гош, и Старик… Никого не осталось. Никогда не будет. Никого. Никогда.
Слезы скатились с глаз, расплывчатые пятна света обрели форму и превратились в огни ламп за окнами, а вот люди у крыльца исчезли.
Что-то мелькнуло перед фарами ближней машины, и огромные черные тени скользнули по стенам дома, ломаясь на углах. На пригорке, на фоне освещенной стены, возник силуэт человека и тут же нырнул вниз, уходя вниз. Сюда. Ко мне.
Еще один силуэт мелькнул правее…
Здесь я больше ничего не могу сделать. Мне осталось только одно. Эти твари оставили мне только одно!
Бежать.
Эту силу не преодолеть, Старик был прав. Спрятаться и затаиться, а если нашли, то бежать. Забыть обо всем и бежать, поджав хвост, надеясь спасти хотя бы свою жизнь, едва ли на что-то годную теперь…
Я выстрелил в темноту перед собой. Слезы размывали мир, да и без слез я бы едва ли их увидел. Просто попытался угадать, куда они могли двинуться. Пусть притормозят.
Потом развернулся и побежал.
От страха, спешки и темноты кабина «козленка» казалась чужой. Я стукнулся о дверцу, задел порожек и мешком свалился в кресло. Обо что-то задевал руками, руль будто кто-то сдвинул с привычного места…
Разворачиваться не было времени – что такое полсотни метров, пусть и в темноте и по буеракам, для здоровых мужиков? Да и впадина между холмиками слишком мала для этого… На задней передаче я вкатился на холм позади, а потом, насколько мог, выкрутил колеса влево и рванул машину.
Сначала напропалую, по ухабам, через кусты, только успевая переключать передачу и забирая влево, насколько возможно. Быстрее, быстрее! Нет ничего глупее, как получить пулю сейчас – через боковое стекло от нагнавшего машину на своих двоих!
«Козленок» грохнулся бампером обо что-то в темноте, подскочил и ударился днищем, что-то металлически хрустнуло и так заскрипело, что меня прошиб холодный пот – неужели сломаюсь и заглохну? Вот здесь, вот сейчас… Но машина с натужным рычанием взбиралась дальше.
Меня угораздило въехать прямо на вершину холмика. Я этого не видел, почувствовал: когда «козленок» радостно рванулся вперед, прыгнув с вершины как с трамплина. В зеркале заднего вида мелькнул дом: окна горели, но стены теперь были освещены всего в одном месте. Зато за домом, где тропинка, сияли фары машин, они спешно выезжали с пустыря на дорогу. И я даже знаю, зачем…
«Козел» бухнулся на землю, тряхнув меня в кресле, как кулек с картошкой, зубы выбили дробь, а машину дернуло в сторону. Я выровнялся и тут же врубил фары – на что теперь маскировка? А еще один такой холм и прыжок могут стать для «козленка» последними. И для меня тоже.
Я объезжал холмики и забирал влево, влево, влево, пока не выскочил на дорогу с краю пустыря, метрах в ста от того места, где съехал.
Назад по ней ходу не было, у фонаря меня встретят те ребята. А то и раньше, если решили не блокировать выезды, а сразу загнать.
Дальше по этой старой дороге. С другого края были гаражи, заборы, брошенная стройка, дорожка ужасно петляла. Я едва полз.
Те ребята свое дело знают. А значит, за мной по этой дороге пошла одна, максимум две машины. Остальные в это время помчались по нормальной дороге вокруг пустыря, перекрыть все выезды из этого района.
А может быть, и всего города… Сколько их было? И там, у Гоша… А если они и у Виктора дома, и у Шатуна, и у меня… Сколько же их тут?!
Чертова дорога петляла, фары то и дело вырывали из темноты новые препятствия. До нормальной дороги я добрался минут через пять.
Я крался по подворотням, и сердце падало в живот от каждой вишневой «девятки», – лишь секундой позже я понимал, что это вовсе не затаившийся в засаде черный «мерин» со странным пурпурным отливом.
К шоссе я выбрался минут через десять.
Цепь фонарей манила на запад – прочь из города! Теперь это не дом, родной и надежный… Прочь!
И подальше от Москвы, где эти чертовы суки так сильны…
Но именно этого я и не должен делать.
Слишком долго я добирался до шоссе. Те ребята, по нормальной дороге да за пятнадцать минут… Они знают, чего я боюсь. И они уже перекрыли западный выезд. И южный. Северный, скорее всего, тоже.
Если еще где-то и можно выскочить из города, не встретившись с подстерегающим «мерином»…
Я повернул на восток, к Москве.
* * *
Я гнал машину два часа, сделав остановку, только чтобы заправиться, и гнал дальше.
Миновал границу области.
Миновал поворот, ведущий к тому проклятому городку – с больницей и моргом, – и мчался дальше, дальше к Москве…
Лишь когда до Москвы осталось семьдесят верст, я повернул на север. И снова гнал «козленка», огибая столицу с северо-запада, пока не выбрался на северную трассу.
Уже под утро. Только здесь я наконец-то смог сделать то, что так хотел – развернуться и двинуться прочь от Москвы.
Я устал, глаза слипались, голова клонилась на руль. Скоро усталость стала сильнее отчаяния, сильнее страха. Сильнее воли. Не давало заснуть мне только то, что дорога ныряла с холма на холм, хоть в этом мне повезло…
Когда начало светать, а до Москвы было двести верст, я чуть не вылетел с моста через речку. Мне казалось, я просто моргнул, когда въезжал на мост, просто моргнул. А открыл глаза от железного скрипа, когда «козленок» чиркнул по ограждению на середине моста.
Нет ничего забавнее, чем рухнуть с моста, сбегая от смерти…
Из последних сил, кусая губы и хлеща себя по щекам, я проехал до первого поворота, отъехал от шоссе на пару верст, съехал в лесок и просто уткнулся в руль.
Все.
Не знаю, на что они способны. Достаточно ли я запутал следы и отъехал? Не знаю. Но если они меня и найдут, значит, такая судьба… Сон сомкнулся надо мной, как черная вода.