Троуп Алан. Люди крови

   – Ты все еще хочешь меня? – спрашивает она однажды вечером, чем весьма удивляет меня.
   – Я думал, ты больше не хочешь этого, – говорю я.
   Элизабет качает головой:
   – Одно время не хотела. А теперь снова хочу. Мама говорила мне, что это можно… ну, когда ребенок станет немного побольше. Так ты хочешь, Питер?
   – Конечно, – отвечаю я, и мы вновь начинаем предаваться любви так же часто, как в первые дни нашего знакомства.
   У Сантоса, как я понимаю, тоже секс на уме. Он затрагивает эту тему как-то в конце января, когда мы с ним отправляемся в оружейную почистить оружие и прибраться.
   Хотя я представить себе не могу, каким образом Сантосу удалось бы когда-нибудь проникнуть в эту комнату, тем не менее я предусмотрительно заставляю его отворачиваться всякий раз, как подхожу к узкой щели в стене. Я внимательно слежу, чтобы он смотрел в другую сторону, пока я просовываю свою истончившуюся руку в трещину и открываю задвижку с той стороны. Не могу удержаться от довольной улыбки, когда замок щелкает и дверь открывается.
   После того как моя рука приобретает свои прежние размеры, я позволяю кубинцу повернуться. Хорхе присвистывает, когда я поднимаю тяжелую перекладину и распахиваю массивную дубовую дверь. Я вижу, как он жадно рассматривает оружие, хранящееся на полках, пушки в глубине комнаты, мешки с дробью, запечатанные свинцовые канистры с порохом.
   – У вас тут что, целое войско было?
   Я улыбаюсь:
   – Не то чтобы войско. Но мой предок считал, что очень важно быть всегда готовым к обороне.
   Вот почему здесь столько ружей и пушек.
   Сантос берет в руки одно из ружей, внимательно осматривает его и кладет на место.
   – Это мушкеты, босс, – возражает он. – У них гладкий ствол. Значит, это мушкеты. А если бы внутри были бороздки, тогда – ружья.
   – Я смотрю, ты знаешь толк во всем этом.
   Кубинец берет старое массивное короткоствольное ружье на подставке и даже приседает от его тяжести.
   – К настоящему-то оружию у меня привычки нет. Тут все коллекционные экземпляры. Вы могли бы получить за них целое состояние, – он осматривает ружье, заглядывает в ствол, – из этого надо стрелять пулей величиной по меньшей мере с кулак ребенка.
   – Да нет, – говорю я, указывая на свинцовые шарики размером с мяч для гольфа, что лежат на полке в нескольких футах от нас.
   Сантос еще раз взвешивает в руках мушкет, прежде чем положить его на место:
   – Неудивительно, что они на подставке: отдача будет такая, что даже самый сильный шлепнется на задницу, – он взводит курок, прицеливается в меня. – Как заманчиво! – смеется он. – Жаль, что не заряжено!
   Я улыбаюсь в ответ:
   – Все это пустая трата времени. Из этого меня не убьешь.
   – Ни из чего, что здесь есть?
   – Ну, разве что из самых крупных… и то, если повезет. Но, поверь мне, у тебя никогда не будет случая прицелиться, чтобы попасть в меня.
   Он усмехается в ответ:
   – Знаете, босс, никогда не знаешь, пока не попробуешь…
   Мы проводим день, осматривая каждый мушкет, смазывая оружие жиром. Сантос рассказывает о пушках в Сан-Августине:
   – Они почти вдвое больше ваших. В одиночку с ними не справишься. Вы себе не представляете…
   Земля дрожит, когда они палят.
   – Попозже выстрелим из какой-нибудь пушки снаружи, – обещаю я.
   – Было бы интересно, – отвечает Хорхе.
   Мы заканчиваем незадолго до наступления темноты и слоняемся по галерее, глядя, как Кейси под присмотром Элизабет полет в саду. Ее светлые волосы успели отрасти, и она собирает их в хвост. Набранный вес в основном сосредоточился на груди, бедрах и ягодицах. Хорхе смотрит на нее, качает головой и говорит:
   – Господи боже мой! Это бесчеловечно – так обращаться с заключенными. Даже узникам Рейлфордской тюрьмы разрешались семейные свидания.
   Это его замечание приходит мне в голову вечером, после совокупления с Элизабет. Беременность умерила ее природную страстность, и секс теперь стал очень нежным: мы движемся медленно, как будто нас качает на небольших волнах. Но эта нежная неторопливость только разогревает нашу страсть и делает оргазмы почти болезненно острыми. И хотя я все еще предпочитаю свою постель охапке сена, мне трудно не остаться после любви рядом с женой: наши хвосты переплетены, я ощущаю ее тепло, прикасаюсь к ее животу и с радостью чувствую, как шевелится наш ребенок. Это лучшие моменты нашей совместной жизни. Сегодня – один из тех редких дней, когда моя жена расположена поговорить.
   – Хорхе сегодня пожаловался мне, что мы не даем им с Мортон спать друг с другом, – говорю я. -Когда я вот так лежу тут рядом с тобой, мне кажется постыдной жестокостью лишать других возможности испытать то же, что испытываем мы.
   Она трется щекой о мою щеку:
   – Питер, они – всего-навсего люди. Когда ты наконец поймешь, что совершенно не важно, что они чувствуют?
   Мне нравится Сантос. Я не вижу ничего плохого в том, чтобы дать ему возможность быть счастливым. Кроме того, так им легче управлять.
   – Может, ты и прав,- соглашается Элизабет, – но ведь Мортон подчиняется и безо всякого доброго отношения с моей стороны. Страх действует ничуть не хуже дружелюбия… По-моему, даже лучше.
   Я задумываюсь об этом. Мортон для меня остается загадкой. Она делает все, что ей говорят, не проявляя никакой собственной воли. Кроме их перешептываний с Сантосом, она не издает больше ни звука. Она, конечно, отвечает, когда Элизабет о чем-то ее спрашивает, но та свела все общение с пленницей к нескольким коротким приказам. Интересно, может ли другое обращение раскрепостить эту женщину.
   – Я предпочитаю другой подход и ценю даже людей. Этот человек интересен мне. Он меня забавляет.
   Моя жена вздыхает:
   – Не привыкай к нему слишком, Питер. Этот человек тебя еще разочарует. А если даже нет, он все равно умрет еще до начала лета.
   Я мысленно отсчитываю одиннадцать месяцев со дня зачатия. Совершенно бессмысленные упражнения в счете, потому что Элизабет уверена, что родит в июне. Тогда я подсчитываю, сколько осталось.
   – Каких-то четыре месяца… – говорю я.
   Элизабет поудобнее устраивается на сене:
   – Целая вечность! Я так устала таскать эту тяжесть! Мне так надоело быть постоянно голодной и уставшей. Это особенно противно, когда я в человеческом обличье. Не представляю, как это их женщины выдерживают: их тела так обвисают, расплываются…
   – Я знаю, что ты устала, – успокаиваю я, поглаживая ее хвостом, – но скоро все кончится, и, надеюсь, без всяких осложнений, и это еще один резон не обижать пленников.
   Элизабет смеется:
   – У тебя ни стыда ни совести! Если ты хочешь, чтобы твои домашние животные трахались, пожалуйста! Мне-то что!
   Когда на следующий вечер я сообщаю Сантосу, что сегодня после шахматной партии не будет нашей обычной беседы, он удивленно поднимает брови. Его замешательство вызывает у меня улыбку.
   – На сегодня у нас запланировано кое-что другое, – говорю я. – Сегодня я отведу вас с Кейси в подвал пораньше.
   Лицо кубинца становится совершенно непроницаемым. Он, несомненно, пытается вычислить, какую еще гадость я им приготовил и как сопротивляться ей. Мне трудно скрыть улыбку. Я следую за ними: первой по винтовой лестнице спускается Кейси, за ней ковыляет Сантос. Спустившись, женщина привычно направляется в свою камеру.
   – Нет, Кейси, сегодня не сюда… – говорю я.
   Она застывает на месте и делает судорожный вдох. Сантос оборачивается и пристально смотрит на меня. У них обоих такой дурацкий вид, что я не могу удержаться от смеха. Только теперь, когда я весело хохочу, страх на их лицах сменяется озадаченностью. Отсмеявшись, я сообщаю:
   – Я подумал, что вам было бы неплохо немного побыть вдвоем. То есть наедине, в камере Сантоса…
   На лице Сантоса появляется широкая улыбка:
   – Босс! Сукин вы сын! Я уж было подумал, что нас ждет нечто ужасное, – он хохочет, – вот сукин сын! Значит, решили прислушаться ко мне?
   – Да, – отвечаю я с улыбкой.
   Кейси Мортон обжигает нас злобным взглядом.
   – Отдаете меня ему, да? Сначала он чуть не утопил меня, потом вы взяли меня в плен, превратили в рабыню, а эта сучка – ваша жена, заставляла меня жрать всякое дерьмо! Посмотрите на меня! Посмотрите, какая я стала толстая из-за нее! – Кейси топает ногой.- А теперь, значит, вы хотите, чтобы я для вашего удовольствия трахалась, с кем вы пожелаете и где вы пожелаете? Да пошел ты, козел! – она переводит взгляд на Хорхе.- И ты тоже, ублюдок! – она резко поворачивается и, тяжело ступая, шествует в свою камеру.
   Сантос улыбается и шепчет:
   – Вот теперь я узнаю ее! Весьма признателен вам, босс. Честное слово. Но, думаю, будет лучше запереть меня в ее камере. Клянусь, мне есть о чем с ней побеседовать!
   Я освобождаю его от цепей и запускаю в камеру Кейси.
   – У вас два часа. Потом я вернусь и снова разведу вас по разным камерам.
   – Не волнуйтесь, босс, – шепчет Хорхе, улыбаясь. – Когда надо, я все делаю быстро.
   На следующий день Кейси выходит на работу с улыбкой. Впервые за все время, что она у нас в плену, она открыто разговаривает с Сантосом за работой. Даже мне она бурчит что-то вроде: «Прошу прощения за то, что я вчера учинила…»
   – Вот видишь,- говорю я Элизабет,- насколько лучше она себя ведет!
   Элизабет только фыркает и пожимает плечами:
   – Не знаю… Меня они даже больше устраивают пришибленными. А ты – как моя сестра Хлоя. Хочешь нравиться людям. Как бы они себя ни вели, любить они тебя все равно не будут.
   Чуть позже я жалею, что Элизабет не видит, как проявляется благодарность Сантоса. Он просто сияет при моем появлении. Он улыбается еще лучезарнее, когда я говорю:
   – Отныне, если вы будете хорошо работать и выполнять все, что вам говорят, почему бы вам не навещать друг друга несколько раз в неделю?
   – Это здорово, босс,- улыбается Сантос,- правда, здорово. В знак благодарности я хотел бы сегодня вечером приготовить для вас что-нибудь особенное, по семейному рецепту.
   – Право, не знаю, Хорхе,- колеблюсь я,- я ведь люблю только мясо…
   – Конечно, босс, но вы еще не пробовали Карне Дьябло по рецепту моей матери. Вам понравится. Вот увидите.
   Элизабет морщит нос, учуяв запах с кухни, где Сантос колдует над сковородкой. Я ее вполне понимаю. Большая комната постепенно наполняется ароматами специй и жареного мяса. У меня глаза слезятся от дыма, который идет от сковороды кубинца.
   – Неужели ты и правда собираешься Это есть? – беззвучно обращается ко мне моя жена.- По мне так лучше есть грязь.
   – Не хочу обижать его, Элизабет,- отвечаю я. – Я попробую немного, а потом съем свой обычный бифштекс.
   – А если они подсыплют что-нибудь в еду?
   Я бросаю на нее удивленный взгляд:
   – Яд? Но ведь он готовит для нас каждый день…
   – И мы даже не почувствуем. Все эти специи отбивают вкус, он свободно может налить туда чего угодно, хоть кислоты.
   – По-моему, ты слишком подозрительна. Впрочем, есть простой способ проверить.
   Сантос вносит сковородку с мясом и ставит ее передо мной.
   – Карне Дьябло! – объявляет он и уже собирается положить мне нового кушанья.
   Я загораживаю свою тарелку и внимательно вглядываюсь в содержимое сковородки: густая коричневатая подливка, которая еще булькает и дымится, и в ней тонкие ломтики мяса.
   – Сначала попробуйте вы с Кейси, – говорю я.
   – Конечно, босс, – с усмешкой говорит Сантос. – Хотите убедиться, что я не подсыпал туда толченого стекла? – Сантос накалывает на вилку кусочек мяса и отправляет в рот. – Ешь, – говорит он Кейси, – хозяин хочет посмотреть, останемся ли мы в живых.
   Он берет еще один кусок, жует.
   – Достаточно, босс? Теперь вы успокоились?
   Я киваю. Он накладывает мне мяса на тарелку.
   Жду, пока он сядет, чтобы попробовать.
   – Да ешьте же! – говорит он. – Это всего лишь мясо. Попробуйте!
   Запах опьяняет меня. Я накалываю на вилку кусочек и откусываю от него. Несмотря на то, что кусочек малюсенький, я не могу не признать, что это очень вкусно.
   – Чудесно! – говорю я, подцепляю второй кусок и набрасываюсь на него. Я пожираю кусок за куском. Хорхе, глядя на меня, улыбается. Интересно, почему это я никогда раньше ничего такого не пробовал и всю жизнь довольствовался лишь полусырыми мясом и рыбой?
   Сантос предостерегает меня:
   – Не увлекайтесь, босс. Это блюдо острее, чем сначала может показаться.
   Но я не могу остановиться, пока у меня на тарелке не остается ничего, кроме подливки. Вот тогда-то и начинает чувствоваться невыносимый жар во рту, горле, желудке. Я хватаю стакан воды и выпиваю залпом, потом делаю знаки, чтобы принесли еще воды.
   Убегая на кухню за водой, Кейси и Сантос сдавленно хихикают над моими ужимками. Элизабет страдальчески возводит глаза к потолку. Я жду, хватая ртом воздух. К счастью, они быстро возвращаются и у каждого в руках по графину с водой. Я выхватываю у Кейси графин и пью огромными глотками. Схватив другой, я вдруг замечаю, что они странно переглядываются, но жар внутри опять становится нестерпимым и, отбросив все подозрения, я выпиваю и этот графин.
   – Говорил я вам, – укоряет Сантос.
   – Да, – хриплю я, – говорил…
   – Ничего, в следующий раз будете есть помедленнее.
   – Если он будет, следующий раз.
   – Да бросьте, босс, вам же понравилось. Это ведь вкусно.
   Теперь, когда внутри перестало жечь, я ощущаю лишь приятное послевкусие во рту.
   – Да, – признаю я, – это было чудесно.
   – Вы ведь хотите, чтобы я как-нибудь приготовил это снова, не правда ли, босс?
   Я улыбаюсь и киваю.
   Зимний ветер, на удивление теплый в этом году, наметает маленькие сугробики снега на рамах cнаружи. Камин мы не топим. Вечерами еще тепло. Насытившийся, расслабленный, я сижу в кресле и смотрю, как Кейси убирает со стола, чтобы Хорхе мог положить на него шахматную доску. Элизабет встает, целует меня и поднимается наверх поспать.
   Я знаю, что потом, когда пленники будут уже заперты в своих камерах, голод вернется ко мне. И мы с Элизабет поднимемся в небо, чтобы поохотиться и добыть свежего мяса и теплой крови. Но сейчас я сыт. Кейси включает телевизор и устраивается рядом с нами, чтобы одним глазом следить за игрой. Хорхе, как всегда, выбирает белые. Он делает первый ход слоном, тем, что справа от ферзя.
   Я не могу сдержать улыбки: этот ход ни разу не принес Сантосу удачи. Он начинает агрессивно, а потом пугается и робко уходит в защиту, и все его ходы становятся предсказуемы. Я уже предчувствую шах и мат. Честно говоря, я обыгрываю его каждый вечер. Удивительно, что он до сих пор не утратил вкуса к игре.

25

   Проходит февраль, потом и март. Элизабет становится все толще и все мрачнее с каждым днем. К началу апреля она вообще отказывается принимать человеческое обличье.
   – Это слишком неудобно, – говорит она, лежа на своем сене. – Когда я становлюсь женщиной, у меня сразу начинает болеть спина, и еще мне все время кажется, что мочевой пузырь вот-вот лопнет, – она поглаживает чешую на своих раздавшихся боках. – По крайней мере, когда я в своем естественном обличье, нашему ребенку хватает места.
   Не вижу никакого смысла уговаривать ее, выманивать из комнаты. Чего не могу сделать я, с тем вполне справляется Кейси. Она уже научилась ухаживать за садом. Благодаря помощи Сантоса и его подруги у меня остается достаточно времени, чтобы содержать свою комнату в порядке и выполнять все желания Элизабет. Я приношу ей еду с кухни, меняю постель.
   Мне очень неловко это признавать, но ни я, ни люди не можем сказать, что нам сильно недостает Элизабет. Сантос убедил меня купить удочки, и мы теперь подолгу сидим и удим рыбу у причала.
   – Отец часто брал меня с собой на рыбалку, – говорит Хорхе. – Я был еще маленький, когда он умер. Он иногда менялся со мной удочками – отдавал мне свою, когда у него клевало. Он вечно притворялся: говорил, что ему ни за что так не подсечь, как мне. Иногда к концу дня он разводил костер, мы варили наш улов и ели, перед тем как отправиться домой. Потом, придя домой, мы сначала говорили маме, что ничего не поймали. Но
   в конце концов я не выдерживал и раскалывался. Теперь всякий раз, как ловлю рыбу, вспоминаю отца.
   Я киваю и думаю о своем отце.
   – Когда я был маленьким, мой брал меня на охоту. Он притворялся, что не видит добычу, давал мне возможность первым напасть. А иногда он заставлял меня поверить, что нуждается в моей помощи, звал меня, чтобы я добил… Как я гордился, когда он впервые отпустил меня одного! Я знал, что теперь он мне доверяет.
   – А на кого охотились? – спрашивает Сантос.
   – Так… Это была всего лишь игра.
   Я теперь отправляю людей в подвал все позже и позже, чтобы они составляли мне компанию, когда я смотрю фильмы или какие-нибудь другие передачи по телевизору. Даже если им программа не нравится, они никогда не бывают безразличными, как Элизабет. В их обществе я смотрю телепередачи с гораздо большим интересом.
   Однажды вечером, когда уже нечего смотреть, Сантос предлагает поймать какую-нибудь музыку.
   – Только не эту классическую тягомотину,- говорит он, включает приемник и настраивается на кубинскую радиостанцию. Они с Мортон начинают танцевать.
   Увидев, что я смотрю на них, отбивая такт ногой, Сантос делает мне знак присоединяться, разучивает со мной шаги. К моему удивлению, Кейси не возражает, чтобы мы танцевали с ней по очереди. Мы даже танцуем втроем и смеемся.
   Я редко покидаю остров, разве что езжу за продуктами и прочими необходимыми вещами. Обманываю себя: это, дескать, потому, что не хочу держать Сантоса и Мортон взаперти дольше, чем это необходимо. Но в глубине души я знаю: это потому, что никогда прежде за всю мою жизнь я не чувствовал себя менее одиноким.
   Однажды приезжает Артуро:
   – Питер, все в порядке? Ты почти не появляешься. Джереми все время спрашивает, бываешь литы вообще на материке. Он жалуется, что никак не может поймать тебя.
   – Все прекрасно, – отвечаю я. – Просто у меня в последнее время нет большой необходимости покидать остров.
   – Но ты нам нужен там. Надо принять кое-какие решения.
   – Вы всегда можете позвонить мне.
   – Питер, это не одно и то же. Ты это прекрасно знаешь. Джереми думает, что, поскольку мы так и не устранили угрозу нападения на тебя, ты, должно быть, боишься приезжать на материк.
   – Понимаю. Джереми очень хотелось бы, чтобы я испугался, – смеюсь я.
   – Да, конечно,- подтверждает Артуро.- Боюсь, что, воспользовавшись твоим длительным отсутствием, он еще что-нибудь отколет.
   – Поручи своим людям следить за ним.
   – Они следят за ним постоянно.
   Я пожимаю плечами:
   – Ну тогда мне не о чем беспокоиться.
   Артуро звонит мне снова на следующий день.
   – Можешь начать беспокоиться, – объявляет он.
   – Почему?
   – Мои люди из Калифорнии сообщают, что наш китайский друг вернулся к нам. Они еще говорят, что, возможно, он на пути во Флориду.
   – Ты не мог бы позаботиться о нем?
   – Мои люди не знают, где он.
   Я вздыхаю. Жизнь в последнее время была слишком приятна, чтобы я мог позволить испортить ее угрозами.
   – Что ж, дай мне знать, когда вы будете готовы что-нибудь предпринять.
   – Питер, еще одно…
   – Черт возьми, Артуро, в чем дело?
   – Мои люди узнали его имя: Шен Ло Чен. Я помчался домой и перечитал сообщения в газетах о том пожаре. Один из сгоревших – некий Бенни Чен, управляющий китайской фабрикой вееров. Я думаю, этот Шен Ло может быть каким-нибудь дальним родственником тому Чену из «Китайского талисмана».
   Я качаю головой:
   – Артуро, я хочу, чтобы этим занимался ты. Я сейчас не испытываю никакого желания разбираться с каким-то сумасшедшим китайцем.
   – Да что, черт побери, на тебя нашло? Обычно ты иначе относишься к делам!
   Я опять вздыхаю:
   – А ты обычно занимаешься тем, что я тебе поручу. Но если уж тебе так приспичило пожать мне руку, то я приеду на следующей неделе.
   – Было бы очень хорошо, – говорит Артуро. -
   Предупрежу Джереми о совещании.
   – . А пока делай, что считаешь нужным. Главное, избавь меня от этого Чена.
   Я вешаю трубку, чувствуя раздражение от того, что Артуро все-таки вытащил у меня обещание приехать. Интересно, как бы он отреагировал, если бы узнал, какую жизнь я теперь веду. Эта мысль заставляет меня улыбнуться. У него был бы шок, узнай он, с кем я провожу свои дни, а иногда даже ночи.
   Моя усилившаяся привязанность к Сантосу и Мортон беспокоит и Элизабет.
   – Мне, конечно, все равно. Ведь они скоро умрут. Но тебе надо постараться не привыкать к ним. Помню, Хлоя как-то плакала несколько дней, когда отец убил одну из служанок. Мне не хотелось бы, чтобы смерть людей так сильно тебя расстроила
   Мысль об их неминуемой гибели камнем лежит у меня на душе. Мне страшно думать, что радость рождения моего сына будет сопряжена с такой печалью. Я пытаюсь найти решение, которое избавило бы меня от этих мук. Не нахожу.
   Я просыпаюсь в пятницу утром и вижу, что на небе – ни облачка, на поверхности океана – ни морщинки. Выбежав на галерею, нежусь в лучах теплого солнца, любуюсь океаном, бухтой, небом, всеми этими оттенками голубого, зеленого, почти пурпурного там, далеко, у самой линии горизонта. Глубоко дышу, смакуя приправленные солью запахи, приносимые утренним бризом. Потом вспоминаю об обещании, данном Артуро, и издаю сдавленный стон.
   День слишком прекрасен, чтобы провести его в офисе. Артуро и Джереми этого не понять. У меня есть вещи поважнее, чем обсуждать дела в их обществе. Я бы лучше посидел на солнышке и поболтал с Сантосом. Думаю, он не стал бы возражать, если бы я предложил ему оставить свои занятия и порыбачить со мной.
   Звоню в офис. Трубку снимает Эмили.
   – О, мистер де ла Сангре! – восклицает она, когда я прошу позвать Артуро. – Вы знаете, мистер Гомес так рано не приходит. Мистер Тинделл, конечно, здесь. Он сейчас на совещании, но я могу позвать его, если нужно. Я уверена, он подойдет.
   – В этом нет необходимости,- говорю я,- просто скажите ему, что все отменяется на сегодня. Я не смогу приехать. Скажите, что я заеду на следующей неделе.
   – Как жаль, сэр, мы все так ждали вас.
   – В другой раз.
   – Мистер де ла Сангре… Прежде чем вы повесите трубку, мне кажется, вам будет интересно узнать: сегодня пришло письмо для вас. Оно личное и конфиденциальное. Мне кажется, это может быть важно…
   Я качаю головой:
   – Сомневаюсь. Возможно, реклама какой-нибудь фирмы. Распечатайте и прочтите его мне.
   – Если вы разрешаете, сэр… – неуверенно говорит Эмили. – Одну секунду.
   Я жду, слушая в трубке шуршание бумаг, потом звук выдвигаемого ящика. Представляю, как она разрезает конверт ножичком.
   – Нет обратного адреса,-бормочет она себе поднос, – штемпель Малибу…
   Калифорния! Вот оно что! Прежде чем я успеваю крикнуть: «Стоп!», я слышу звук разрываемой бумаги, потом треск в телефонной трубке, который едва не оглушает меня. Потом молчание.
   – Эмили! – ору я в молчащую трубку.- Эмили!
   Никакого ответа.
   – Нет, нет! – шепчу я, лихорадочно набирая номер офиса.
   В ответ раздаются длинные гудки, но трубку никто не снимает. Звоню Джереми. И здесь никто не отвечает. Набираю номер мобильника Артуро. Он отвечает только минут через пятнадцать.
   – Я разговаривал с Джереми, – объясняет он. – Он дозвонился мне по сотовому. Все стационарные телефоны в офисе не работают. У нас проблемы, -говорит он.
   Мне редко приходилось слышать его голос таким озабоченным.
   – Я знаю. Я как раз говорил по телефону с Эмили.
   – Питер, дела – полное дерьмо!
   – Эмили? – спрашиваю я.
   – Она мертва Джереми говорит, что в письме
   было взрывное устройство..
   – Черт возьми, Артуро! Она всего лишь распечатала конверт по моей просьбе. Она вообще понятия не имела, чем мы занимаемся…
   Он вздыхает:
   – Не она – так ты или кто-нибудь из нас. Похоже, эти люди настроены весьма решительно.
   Я думаю о тех двоих, что заперты в подвале.
   – По крайней мере мы знаем, что это не Сантос, – говорю я.
   – Лучше бы это был Сантос! А этот Чен, похоже, прекрасно знает обо всех твоих перемещениях.
   Они подгадали так, чтобы письмо пришло как раз
   перед нашим совещанием.
   – Если, конечно, это дело рук Чена.
   – Кто бы это ни был, он знает о тебе очень много, Питер. Джереми говорит, что мы, наверное, ошибались, уговаривая тебя приехать на материк.
   Думаю, он прав. Тебе лучше оставаться на острове, пока все не разрешится. Звони мне, и я буду привозить тебе все, что нужно.

26

   Что делать охотнику, на которого охотятся? Как тот, кто обычно нападает, справляется с угрозой нападения на него самого? Каждая клеточка во мне взывает к действию, требует реванша, хочет крушить, кромсать, убивать. Я больше не желаю сиднем сидеть на своем острове, пока другие решают мои проблемы!
   Я звоню Артуро каждое утро, но Чен так и остается призраком, именем без плоти и крови, без подробностей, без биографии. Сообщают, что его видели то в Чикаго, то в Нью-Йорке.
   – Мои друзья говорят, что в Чайнатауне он недосягаем, – жалуется Артуро приблизительно через неделю после происшествия в офисе. – Китайские бандиты оберегают своих. Нам придется подождать, пока он не объявится здесь. Если он, конечно, объявится.
   Элизабет хочет, чтобы я отправился на север и все разузнал сам. Как ни прельщает меня такая идея, я решительно отвергаю ее.
   – Отец не раз говорил, что к гибели могут привести скорее необдуманные действия, чем умно организованная защита, – возражаю я жене. – Он всегда наставлял меня: «Ты должен узнать своего врага прежде, чем нападешь на него». А я ничего не знаю об этом человеке и его друзьях. И пока не узнаю, буду ждать его здесь. Как бы мне ни хотелось самому поохотиться на него.