Страница:
– Это вино из Слезы Дракона, – говорит она и ставит кувшин обратно на стол.
Когда Саманта отходит от стола и возвращается к нам, обе ее руки сжаты в кулаки. Она разжимает правый кулак – на ладони у нее лежит маленькая пурпурная роза.
– Знаешь ли ты, что это такое, Питер?
– Да, – громко отвечаю я.
Она хмурится и прикладывает палец к губам.
– Да, это Роза Смерти. Ее лепестки убивают, – беззвучно говорю я.
– Они могут убить,- соглашается Саманта. Она обрывает один лепесток и бросает его в чашу с вином.- Готов ли ты рискнуть жизнью ради того, что бы Элизабет стала твоей?
Я встречаюсь глазами с Элизабет. Она едва заметно кивает мне.
– Да, – отвечаю я.
Саманта разжимает левый кулак и высыпает в чашу нечто напоминающее горстку пыли.
– Это называется Порошком Алхимиков. Он должен послужить противоядием.
Дерек кладет мне руки на плечи и поворачивает меня лицом к Элизабет.
– Время изменить обличье, старина, – шепчет он мне на ухо, – если ты выпьешь это, будучи человеком, ты умрешь.
Хлоя и Саманта встают по бокам от Элизабет и начинают расстегивать на ней платье. Я снимаю куртку. Вижу, как моя невеста снимает платье через голову. Под ним ничего нет. У меня дыхание перехватывает при виде ее обнаженного тела Я срываю с себя оставшуюся одежду и отбрасываю ее в сторону. У меня за спиной раздается какой-то шелест. Это Дерек, его отец и брат тоже раздеваются. Когда приходит черед раздеться и Хлое с Самантой, я отвожу глаза. Но, подумав, что они сочтут странной мою боязнь увидеть их человеческие тела обнаженными, заставляю себя посмотреть на них. Сначала на белокожую мускулистую, стройную мать моей невесты. Ее полные груди кажутся неподвластными старению и остаются упругими. Потом я перевожу взгляд на девическую фигуру младшей сестры Элизабет – чуть более темную, как бы еще не завершенную копию моей невесты.
Хлоя, заметив мой интерес, хихикает. Я краснею.
– Мы не люди, Питер, – говорит Хлоя. – Сейчас нагота не имеет значения. Вот посмотри! – она поворачивается вокруг своей оси, демонстрируя мне со всех сторон свое юное цветущее тело. – Видишь?
– Хлоя, перестань дразнить его! – строго прикрикивает Саманта.
Дерек и Филипп, уже обнаженные, занимают места по бокам от меня. Хлоя, с трудом сдерживая улыбку, встает по правую руку от Элизабет. Чарльз Блад, который выглядит еще более сильным и мускулистым без одежды, встает слева от чаши, между Элизабет и мною. Саманта чуть отодвигается вправо.
Хлоя в последний момент снимает с Элизабет мой подарок – медальон на цепочке – и аккуратно кладет его на сложенную на полу одежду моей невесты. Мы с Элизабет встречаемся глазами.
– Пора, – говорит Чарльз.
Элизабет начинает превращение: кожа ее твердеет, на лице проступают очертания чешуек, черты заостряются, тело удлиняется. Я следую за ней, посылая сигналы внутрь себя, отдавая приказы своему телу, радуясь боли превращения одних клеток в другие, постанывая, разминая мускулы, удлиняя кости. Я с облегчением покидаю неуклюжую человеческую оболочку, отрешаюсь от чувства стыда за свою наготу. Я с радостью осознаю свою истинную сущность: силу и величие.
Вокруг меня раздаются стоны и ворчание, кожа сменяется чешуей, на руках и ногах вырастают когти, разворачиваются крылья. С удивлением впервые в жизни я оказываюсь среди стольких своих, разных размеров и возрастов: от маленького Филиппа до огромного Чарльза. Сердце мое учащенно бьется. Я жду следующей команды. Всю жизнь меня учили избегать Розы Смерти, даже дотрагиваться до ее лепестков не советовали. А теперь у меня нет другого выхода. Мне остается лишь поверить, что Саманта Блад знает, что делает. Глядя на Элизабет, я любуюсь блеском ее глаз, ее трепещущими ноздрями, нежно-кремовой окраской ее живота… Ради нее я пойду на все!
– Слушай меня внимательно, сынок, – беззвучно обращается ко мне Чарльз Блад. -. Через несколько минут тебе с Элизабет придется отпить из чаши, которая стоит здесь. То, что вы выпьете, не убьет вас, но изменит навсегда. Вы не можете представить себе, насколько это привяжет вас друг к другу… Питер, зная все это, ты все еще хочешь получить Элизабет?
Я смотрю в его холодные зеленые глаза и киваю головой.
– Конечно, – отвечаю я.
Саманта говорит своей дочери:
– Элизабет, зная все это, ты все еще хочешь соединиться с Питером?
Моя невеста встряхивает головой, улыбается и говорит:
– Конечно!
– Оба одновременно начинайте пить, – произносит Саманта, – и пейте все до капли.
Голова Элизабет слегка касается моей, пока мы пьем эту прозрачную, почти безвкусную жидкость, разве что чуть горьковатую от Розы Смерти и Порошка Алхимиков. Сначала мне кажется, что это всего лишь ритуал, что-то вроде символического глотка вина на еврейской свадьбе, но чуть погодя у меня внутри разливается необыкновенное тепло, а мысли мои охватывает огонь. Я вижу со стороны себя и Элизабет: как будто мы с ней в центре на фотографии, а все остальные – не в фокусе. Мы допиваем вино и одновременно поднимаем головы. Мы смотрим друг другу в глаза, задыхаясь от изумления:
– Питер! Я вижу себя… Я вижу, как я смотрю
на тебя… Я вижу это в твоих глазах! У меня от этого кружится голова.
Я тоже вижу свою драконью голову в ее глазах. Мои собственные глаза смотрят на меня из глаз Элизабет.
– И мне не по себе.
– Питер, неужели ты слышишь каждую мою мысль? Что ты подумаешь обо мне? Неужели ты чувствуешь все, что чувствую я?
Я касаюсь ее и испытываю ее удовольствие от этого прикосновения:
– Да, я чувствую то, что чувствуешь ты… Но только пока ты переживаешь это. Не думаю, что смогу прочесть твои воспоминания, – я поглаживаю ее хвост своим и удивляюсь прелести двойного ощущения. – Ты тоже чувствуешь то, что чувствую я?
Она вздыхает и отвечает:
– Да, Питер!
Из тумана, окружающего нас, в наше общее сознание каким-то образом врывается обращение Саманты Блад:
– Питер! Элизабет!
– Да? – отзываемся мы.
– Слушайте внимательно. Роза Смерти никогда теперь не покинет вас. После сегодняшнего даже один глоток, одна капелька ее настоя приведет к тому, что ваша кровь превратится в яд. Только правильно приготовленная смесь Ангельского Напитка и Порошка Алхимиков, выпитая за определенное время до приема настоя, может свести на нет его действие. Иначе смерти не миновать. Вы должны поклясться, что больше не станете пить напитка из Розы Смерти. Разве что один из вас умрет, а другой вновь вступит в брак.
Мы с Элизабет решительно отгоняем мысль о разлуке и смерти. Мы слышим сердцебиение друг друга, мы чувствуем, как в наши легкие поступает воздух. Мы оба слишком живые, молодые, сильные для подобных страхов.
– Клянусь, – одновременно произносим мы.
– Я знаю, что сейчас вы читаете в мыслях и в душах друг друга, – продолжает Саманта, – но к восходу солнца это ощущение притупится. Помните, что напиток можно выпить лишь один раз. Выбудете пожизненно связаны друг с другом, но так близки, как сейчас, не будете уже никогда. Наслаждайтесь этой чудесной ночью. Наслаждайтесь друг другом.
– Питер, – обращается ко мне Чарльз, – теперь Элизабет твоя. Защищай ее.
– Элизабет, – обращается Саманта к дочери, – Питер теперь твой. Постарайся, чтобы он никогда не страдал от отсутствия заботы и пищи.
Дерек подводит к нам ямайца, того самого, которого он выбрал, и заставляет его опуститься на колени.
– По нашим законам, Питер, жена охотится для своего мужа, и ему первому предоставляется право отведать пищу, добытую ею. Элизабет поймала вот этого сегодня, готовясь к пиру. Откусив свой кусок, ты дашь ей понять, что взял ее в жены.
Я чувствую, как учащенно начинает биться сердце Элизабет. И мое сердце пускается вдогонку. Мы оба осознаем, что очень проголодались. Элизабет стоит полоснуть когтем мужчине по горлу – и он падает ничком. Густой запах горячей свежей крови наполняет комнату. Мне хочется начать трапезу одновременно с Элизабет.
– Нет, Питер, – возражает она, и я слышу, как эти слова зарождаются у нее в голове, – ты должен откусить первым. Пожалуйста.
Чарльз и Саманта одобрительно кивают, когда я нагибаюсь и вонзаю зубы в добычу Элизабет. Я выдираю кусок мяса и пожираю его. Потом Элизабет присоединяется ко мне, и мы едим вместе. Мы почти не замечаем, как другие члены семьи выбирают себе жертв из людей, сбившихся в кучу в углу. Они пируют, наливают себе из зеленого кувшина вина из Слезы Дракона, смеются, хвастают друг перед другом своей добычей. Чарльз за едой рассказывает о капитане Джеке и его славных предках. Дерек пытается вставить слово, но ему не дают. Вся комната залита человеческой кровью.
Мы с Элизабет откусываем одновременно, инстинктивно прижимаемся друг к другу. Утолив голод, мы чувствуем, что у нас есть и другие потребности.
– Питер!
– Элизабет!
Мы произносим это одновременно и смеемся.
– Я знаю, что ты сейчас чувствуешь,- говорю я.
– И я чувствую, что тебе приятно это узнать, – отвечает она.
– Ради всего святого, избавьте нас от ваших нежностей! – беззвучно обращается к нам Чарльз.- Займитесь этим в своей комнате!
Уже не помню, как мы туда добираемся, но, в конце концов, мы с Элизабет оказываемся на постели из свежего сена в ее комнате. Мы нежно дотрагиваемся друг до друга, внимательно друг друга изучаем. У нас все общее, даже чувства, сделавшиеся вдвое сильнее от этой общности.
– Так вот, значит, как ты это чувствуешь, Питер? – Элизабет прижимается ко мне, задыхаясь от новых, неведомых ощущений. Я знаю, что она готова, да и я так напрягся, что мне почти больно.
– Да! – произносим мы в один голос, и я вхожу в нее.
Она принимает каждую мою молекулу, а я – каждую ее. Слившись друг с другом, мы движемся в ритме, идеальном для нас обоих, ускоряем и замедляем темп, не сговариваясь, стонем, рычим, царапаемся и кусаемся одновременно. Мы не думаем ни о чем, наши легкие неустанно поглощают воздух, сердца несутся наперегонки. Каждое наше чувство обострено до предела. И вот, наконец, мы достигаем последней черты, последнего взрыва,- вместе, слившись в одно целое.
Потом мы лежим рядом, улыбаясь, голова к голове, наши лапы, наши хвосты сплетены, наше дыхание перемешано. Я разрешаю себе почувствовать то, что ощущает она,- счастливые содрогания, пробегающие по ее телу. Она вытягивается, выгибается, я наслаждаюсь ленивой негой, которую она испытывает от каждого движения… и улавливаю еще кое-что. Это почти неразличимая, мимолетная мысль, скорее, отблеск мысли.
– Наш сын, Питер… – говорит Элизабет, – во мне растет твой ребенок.
Мы одновременно забываемся сном. Прохладный вечерний ветер задувает в окно, заставляя нас еще крепче прижиматься друг к другу. Сны Элизабет смешиваются с моими. Вот ее воспоминания о моем острове, которого она никогда не видела. Вот лица ее родственников наплывают на меня вместе с лицами моих родителей… Мои… то есть ее… вернее теперь наши воспоминания об охоте, море, любви, полете…
Элизабет осторожно будит меня перед рассветом. Я уже чувствую, что дистанция между нами вновь увеличивается. Хочу крепче прижать ее к себе, как будто это может помешать неминуемому отдалению друг от друга наших душ и тел, о котором ее мать предупреждала нас.
– Питер, – говорит Элизабет, – у нас были такие чудесные общие сны… А потом… один твой сон напугал меня.
– Какой?
– Я точно не знаю… Всего не вспомню… Но это было что-то, что мешало тебе, нет, скорее, угрожало нам.
– И что же было дальше? – я нежно глажу ее хвостом.
– Не знаю. Я не помню четкой картины. Я не поняла, почему это нам угрожает. Только помню, что ты хотел защитить меня.
– Ну разумеется, – киваю я. Там еще что-то было… но я… нет, я не знаю… -
она болезненно вздрагивает. Потом успокаивается, прижимается ко мне. Я прислушиваюсь к ее спокойному дыханию, стараясь дышать в такт. Перед тем как мы оба снова соскальзываем в сон, она сонным голосом бормочет:
– Питер, а кто такой Хорхе Сантос?
14
Когда Саманта отходит от стола и возвращается к нам, обе ее руки сжаты в кулаки. Она разжимает правый кулак – на ладони у нее лежит маленькая пурпурная роза.
– Знаешь ли ты, что это такое, Питер?
– Да, – громко отвечаю я.
Она хмурится и прикладывает палец к губам.
– Да, это Роза Смерти. Ее лепестки убивают, – беззвучно говорю я.
– Они могут убить,- соглашается Саманта. Она обрывает один лепесток и бросает его в чашу с вином.- Готов ли ты рискнуть жизнью ради того, что бы Элизабет стала твоей?
Я встречаюсь глазами с Элизабет. Она едва заметно кивает мне.
– Да, – отвечаю я.
Саманта разжимает левый кулак и высыпает в чашу нечто напоминающее горстку пыли.
– Это называется Порошком Алхимиков. Он должен послужить противоядием.
Дерек кладет мне руки на плечи и поворачивает меня лицом к Элизабет.
– Время изменить обличье, старина, – шепчет он мне на ухо, – если ты выпьешь это, будучи человеком, ты умрешь.
Хлоя и Саманта встают по бокам от Элизабет и начинают расстегивать на ней платье. Я снимаю куртку. Вижу, как моя невеста снимает платье через голову. Под ним ничего нет. У меня дыхание перехватывает при виде ее обнаженного тела Я срываю с себя оставшуюся одежду и отбрасываю ее в сторону. У меня за спиной раздается какой-то шелест. Это Дерек, его отец и брат тоже раздеваются. Когда приходит черед раздеться и Хлое с Самантой, я отвожу глаза. Но, подумав, что они сочтут странной мою боязнь увидеть их человеческие тела обнаженными, заставляю себя посмотреть на них. Сначала на белокожую мускулистую, стройную мать моей невесты. Ее полные груди кажутся неподвластными старению и остаются упругими. Потом я перевожу взгляд на девическую фигуру младшей сестры Элизабет – чуть более темную, как бы еще не завершенную копию моей невесты.
Хлоя, заметив мой интерес, хихикает. Я краснею.
– Мы не люди, Питер, – говорит Хлоя. – Сейчас нагота не имеет значения. Вот посмотри! – она поворачивается вокруг своей оси, демонстрируя мне со всех сторон свое юное цветущее тело. – Видишь?
– Хлоя, перестань дразнить его! – строго прикрикивает Саманта.
Дерек и Филипп, уже обнаженные, занимают места по бокам от меня. Хлоя, с трудом сдерживая улыбку, встает по правую руку от Элизабет. Чарльз Блад, который выглядит еще более сильным и мускулистым без одежды, встает слева от чаши, между Элизабет и мною. Саманта чуть отодвигается вправо.
Хлоя в последний момент снимает с Элизабет мой подарок – медальон на цепочке – и аккуратно кладет его на сложенную на полу одежду моей невесты. Мы с Элизабет встречаемся глазами.
– Пора, – говорит Чарльз.
Элизабет начинает превращение: кожа ее твердеет, на лице проступают очертания чешуек, черты заостряются, тело удлиняется. Я следую за ней, посылая сигналы внутрь себя, отдавая приказы своему телу, радуясь боли превращения одних клеток в другие, постанывая, разминая мускулы, удлиняя кости. Я с облегчением покидаю неуклюжую человеческую оболочку, отрешаюсь от чувства стыда за свою наготу. Я с радостью осознаю свою истинную сущность: силу и величие.
Вокруг меня раздаются стоны и ворчание, кожа сменяется чешуей, на руках и ногах вырастают когти, разворачиваются крылья. С удивлением впервые в жизни я оказываюсь среди стольких своих, разных размеров и возрастов: от маленького Филиппа до огромного Чарльза. Сердце мое учащенно бьется. Я жду следующей команды. Всю жизнь меня учили избегать Розы Смерти, даже дотрагиваться до ее лепестков не советовали. А теперь у меня нет другого выхода. Мне остается лишь поверить, что Саманта Блад знает, что делает. Глядя на Элизабет, я любуюсь блеском ее глаз, ее трепещущими ноздрями, нежно-кремовой окраской ее живота… Ради нее я пойду на все!
– Слушай меня внимательно, сынок, – беззвучно обращается ко мне Чарльз Блад. -. Через несколько минут тебе с Элизабет придется отпить из чаши, которая стоит здесь. То, что вы выпьете, не убьет вас, но изменит навсегда. Вы не можете представить себе, насколько это привяжет вас друг к другу… Питер, зная все это, ты все еще хочешь получить Элизабет?
Я смотрю в его холодные зеленые глаза и киваю головой.
– Конечно, – отвечаю я.
Саманта говорит своей дочери:
– Элизабет, зная все это, ты все еще хочешь соединиться с Питером?
Моя невеста встряхивает головой, улыбается и говорит:
– Конечно!
– Оба одновременно начинайте пить, – произносит Саманта, – и пейте все до капли.
Голова Элизабет слегка касается моей, пока мы пьем эту прозрачную, почти безвкусную жидкость, разве что чуть горьковатую от Розы Смерти и Порошка Алхимиков. Сначала мне кажется, что это всего лишь ритуал, что-то вроде символического глотка вина на еврейской свадьбе, но чуть погодя у меня внутри разливается необыкновенное тепло, а мысли мои охватывает огонь. Я вижу со стороны себя и Элизабет: как будто мы с ней в центре на фотографии, а все остальные – не в фокусе. Мы допиваем вино и одновременно поднимаем головы. Мы смотрим друг другу в глаза, задыхаясь от изумления:
– Питер! Я вижу себя… Я вижу, как я смотрю
на тебя… Я вижу это в твоих глазах! У меня от этого кружится голова.
Я тоже вижу свою драконью голову в ее глазах. Мои собственные глаза смотрят на меня из глаз Элизабет.
– И мне не по себе.
– Питер, неужели ты слышишь каждую мою мысль? Что ты подумаешь обо мне? Неужели ты чувствуешь все, что чувствую я?
Я касаюсь ее и испытываю ее удовольствие от этого прикосновения:
– Да, я чувствую то, что чувствуешь ты… Но только пока ты переживаешь это. Не думаю, что смогу прочесть твои воспоминания, – я поглаживаю ее хвост своим и удивляюсь прелести двойного ощущения. – Ты тоже чувствуешь то, что чувствую я?
Она вздыхает и отвечает:
– Да, Питер!
Из тумана, окружающего нас, в наше общее сознание каким-то образом врывается обращение Саманты Блад:
– Питер! Элизабет!
– Да? – отзываемся мы.
– Слушайте внимательно. Роза Смерти никогда теперь не покинет вас. После сегодняшнего даже один глоток, одна капелька ее настоя приведет к тому, что ваша кровь превратится в яд. Только правильно приготовленная смесь Ангельского Напитка и Порошка Алхимиков, выпитая за определенное время до приема настоя, может свести на нет его действие. Иначе смерти не миновать. Вы должны поклясться, что больше не станете пить напитка из Розы Смерти. Разве что один из вас умрет, а другой вновь вступит в брак.
Мы с Элизабет решительно отгоняем мысль о разлуке и смерти. Мы слышим сердцебиение друг друга, мы чувствуем, как в наши легкие поступает воздух. Мы оба слишком живые, молодые, сильные для подобных страхов.
– Клянусь, – одновременно произносим мы.
– Я знаю, что сейчас вы читаете в мыслях и в душах друг друга, – продолжает Саманта, – но к восходу солнца это ощущение притупится. Помните, что напиток можно выпить лишь один раз. Выбудете пожизненно связаны друг с другом, но так близки, как сейчас, не будете уже никогда. Наслаждайтесь этой чудесной ночью. Наслаждайтесь друг другом.
– Питер, – обращается ко мне Чарльз, – теперь Элизабет твоя. Защищай ее.
– Элизабет, – обращается Саманта к дочери, – Питер теперь твой. Постарайся, чтобы он никогда не страдал от отсутствия заботы и пищи.
Дерек подводит к нам ямайца, того самого, которого он выбрал, и заставляет его опуститься на колени.
– По нашим законам, Питер, жена охотится для своего мужа, и ему первому предоставляется право отведать пищу, добытую ею. Элизабет поймала вот этого сегодня, готовясь к пиру. Откусив свой кусок, ты дашь ей понять, что взял ее в жены.
Я чувствую, как учащенно начинает биться сердце Элизабет. И мое сердце пускается вдогонку. Мы оба осознаем, что очень проголодались. Элизабет стоит полоснуть когтем мужчине по горлу – и он падает ничком. Густой запах горячей свежей крови наполняет комнату. Мне хочется начать трапезу одновременно с Элизабет.
– Нет, Питер, – возражает она, и я слышу, как эти слова зарождаются у нее в голове, – ты должен откусить первым. Пожалуйста.
Чарльз и Саманта одобрительно кивают, когда я нагибаюсь и вонзаю зубы в добычу Элизабет. Я выдираю кусок мяса и пожираю его. Потом Элизабет присоединяется ко мне, и мы едим вместе. Мы почти не замечаем, как другие члены семьи выбирают себе жертв из людей, сбившихся в кучу в углу. Они пируют, наливают себе из зеленого кувшина вина из Слезы Дракона, смеются, хвастают друг перед другом своей добычей. Чарльз за едой рассказывает о капитане Джеке и его славных предках. Дерек пытается вставить слово, но ему не дают. Вся комната залита человеческой кровью.
Мы с Элизабет откусываем одновременно, инстинктивно прижимаемся друг к другу. Утолив голод, мы чувствуем, что у нас есть и другие потребности.
– Питер!
– Элизабет!
Мы произносим это одновременно и смеемся.
– Я знаю, что ты сейчас чувствуешь,- говорю я.
– И я чувствую, что тебе приятно это узнать, – отвечает она.
– Ради всего святого, избавьте нас от ваших нежностей! – беззвучно обращается к нам Чарльз.- Займитесь этим в своей комнате!
Уже не помню, как мы туда добираемся, но, в конце концов, мы с Элизабет оказываемся на постели из свежего сена в ее комнате. Мы нежно дотрагиваемся друг до друга, внимательно друг друга изучаем. У нас все общее, даже чувства, сделавшиеся вдвое сильнее от этой общности.
– Так вот, значит, как ты это чувствуешь, Питер? – Элизабет прижимается ко мне, задыхаясь от новых, неведомых ощущений. Я знаю, что она готова, да и я так напрягся, что мне почти больно.
– Да! – произносим мы в один голос, и я вхожу в нее.
Она принимает каждую мою молекулу, а я – каждую ее. Слившись друг с другом, мы движемся в ритме, идеальном для нас обоих, ускоряем и замедляем темп, не сговариваясь, стонем, рычим, царапаемся и кусаемся одновременно. Мы не думаем ни о чем, наши легкие неустанно поглощают воздух, сердца несутся наперегонки. Каждое наше чувство обострено до предела. И вот, наконец, мы достигаем последней черты, последнего взрыва,- вместе, слившись в одно целое.
Потом мы лежим рядом, улыбаясь, голова к голове, наши лапы, наши хвосты сплетены, наше дыхание перемешано. Я разрешаю себе почувствовать то, что ощущает она,- счастливые содрогания, пробегающие по ее телу. Она вытягивается, выгибается, я наслаждаюсь ленивой негой, которую она испытывает от каждого движения… и улавливаю еще кое-что. Это почти неразличимая, мимолетная мысль, скорее, отблеск мысли.
– Наш сын, Питер… – говорит Элизабет, – во мне растет твой ребенок.
Мы одновременно забываемся сном. Прохладный вечерний ветер задувает в окно, заставляя нас еще крепче прижиматься друг к другу. Сны Элизабет смешиваются с моими. Вот ее воспоминания о моем острове, которого она никогда не видела. Вот лица ее родственников наплывают на меня вместе с лицами моих родителей… Мои… то есть ее… вернее теперь наши воспоминания об охоте, море, любви, полете…
Элизабет осторожно будит меня перед рассветом. Я уже чувствую, что дистанция между нами вновь увеличивается. Хочу крепче прижать ее к себе, как будто это может помешать неминуемому отдалению друг от друга наших душ и тел, о котором ее мать предупреждала нас.
– Питер, – говорит Элизабет, – у нас были такие чудесные общие сны… А потом… один твой сон напугал меня.
– Какой?
– Я точно не знаю… Всего не вспомню… Но это было что-то, что мешало тебе, нет, скорее, угрожало нам.
– И что же было дальше? – я нежно глажу ее хвостом.
– Не знаю. Я не помню четкой картины. Я не поняла, почему это нам угрожает. Только помню, что ты хотел защитить меня.
– Ну разумеется, – киваю я. Там еще что-то было… но я… нет, я не знаю… -
она болезненно вздрагивает. Потом успокаивается, прижимается ко мне. Я прислушиваюсь к ее спокойному дыханию, стараясь дышать в такт. Перед тем как мы оба снова соскальзываем в сон, она сонным голосом бормочет:
– Питер, а кто такой Хорхе Сантос?
14
– Почему ты просто не убил его? – спрашивает Элизабет, едва я успеваю проснуться и пошевелиться рядом с ней.
Ее слова сразу вырывают меня из полусонного состояния, из того теплого, дремотного убежища, где прячутся наши мысли, изо всех сил сопротивляясь пробуждению. Итак, я просыпаюсь, потягиваюсь, зеваю, стараясь промедлить с ответом как можно дольше. Не хочется впускать Хорхе Сантоса в свое сознание. Я бы предпочел, чтобы Элизабет мирно дремала рядом со мной, но она переворачивается на другой бок и повторяет:
– Так почему ты его не убил?
Сон окончательно покидает меня. Вздохнув, я отвечаю:
– Хорхе Сантос – это всего лишь человек, который не смог вовремя остановиться и перестать преследовать меня. Когда мы вернемся на Майами, я с ним встречусь, отвечу на несколько его дурацких вопросов и пошлю его на все четыре стороны.
Этим все и кончится.
– Не понимаю, – настаивает она. – Ты сказал, что он – всего лишь человек. Стоит ли он того, чтобы встречаться с ним, отвечать на его вопросы…
Действительно, почему я это делаю? Один телефонный звонок Артуро – и Хорхе Сантос быстро и незаметно исчезнет. Но я не могу объяснить Элизабет, что вовсе не желаю убивать брата Марии. Если бы Мария была просто моей добычей, если бы я не знал ее, если бы она была всего лишь одной из сотен убитых мною за много лет, я бы даже не задумался… Но она лежала в моих объятиях, улыбалась моим словам, я решил, что оставлю ее в живых, и… обманул ее. Если Хорхе Сантос по глупости попытается посягнуть на мое имущество и Артуро убьет его, – значит, так тому и быть. Если же нет, я постараюсь отделаться от него по-хорошему. Это единственное, что я теперь могу сделать для бедной девочки.
– Там посмотрим, – говорю я. – Если он будет и дальше надоедать, тогда… тогда я последую твоему совету.
Мне не терпится отправиться в путь. Хочу побродить по своему старому дому. Хочу спать в своей постели со своей женой. Здесь мне не хватает влажного ветра, неумолчного гула океана за окном. Мне хочется пересечь Бискайскую бухту на своем «Грейди Уайте», показать Элизабет резвящихся дельфинов. Но когда она просит меня задержаться на один день, чтобы провести его с матерью и сестрой, я не могу отказать ей.
Ее отец застает меня на веранде. Дело к вечеру, и я греюсь в лучах заходящего солнца. Чарльз Блад – в своем истинном обличье, а я – в человеческом. Дракон возвышается надо мной, как огромная башня.
– Уже упустил из виду свою жену? – шутит Чарльз.
Я отвечаю улыбкой. Чарльз Блад прекрасно осведомлен о моей способности в любой момент чувствовать, где находится Элизабет. Я вижу их с Хлоей наверху, хотя очертания и несколько размыты. Они обе в человеческом обличье. Хихикают, перешептываются, делятся мечтами о будущем. Я всегда знаю, где Элизабет и благополучна ли она, как знаю это о своей руке или ноге например. Должно быть, именно это имела в виду мать Элизабет, когда сказала, что между нами всю жизнь будет существовать тесная связь. Пусть не делиться нам больше мыслями, но мы чувствуем друг друга каждую секунду.
– Вообще-то, я даже рад, что застал тебя одного. Хочу поговорить с тобой, пока ты не забрал ее у нас, – говорит Чарльз.
Я весь внимание.
– Уж не знаю, почему так вышло, но ты получил очень неподходящее воспитание, – он машет лапой с длинными когтями, словно отгоняя от этого факта.- Впрочем, что теперь об этом говорить -дело прошлое. Сейчас гораздо важнее, чтобы ты понял, что ты обретаешь.
– Что вы имеете в виду? – спрашиваю я, напомнив себе, что он как-никак отец моей невесты, с трудом преодолевая порыв повернуться к нему спиной и отказаться выслушивать его нравоучения.
– Я имею в виду Элизабет,- говорит он, внушительно глядя на меня своими холодными зелеными глазами. – Я знаю, на что способны наши юноши.
У тебя, несомненно, большой опыт общения с женщинами. Но теперь ты имеешь дело с другой женщиной – с женщиной нашей породы. Она может принадлежать тебе, но было бы наивно думать, что ты можешь руководить ею…
– Отец говорил мне, что наши женщины бывают очень порывисты и необыкновенно упрямы.
Чарльз смеется:
– Особенно твоя жена. Она из всех моих детей больше всего похожа на свою мать. Так что я знаю, что говорю. Иногда кажется, что ты делишь ложе с тигрицей, – тон его снова становится суровым. – Так вот, твое дело – следить, чтобы она не причинила себе вреда. Знай, что я рассчитываю на тебя… что я поручаю ее тебе.
Я киваю и заверяю, что ему не о чем беспокоиться. И все же после его ухода задумываюсь, как же мне управлять этим полудиким существом.
На следующее утро нас будит гудок машины Дерека. К тому времени, как я заканчиваю одеваться, Дерек успевает прогудеть еще три раза. Элизабет в человеческом обличье, обнаженная, все еще нежится на тонких простынях. Она вздыхает и говорит.
– Я еще даже не уложила вещи. Пожалуйста, пойди и составь этому дураку компанию. Скажи ему, что я скоро приду.
– Скоро? – усмехаюсь я, уже наученный горьким опытом.
– «Скоро» для моей возлюбленной может означать от нескольких минут до нескольких часов. С самым невинным видом она пожимает плечиками:
– Обещаю: я быстро!
Родителей Элизабет и ее младшего брата я застаю в их естественном обличье. Они принимают солнечные ванны на веранде в ожидании нас с Элизабет. Хлоя, в человеческом теле, босоногая, прелестная, в обрезанных до колен джинсах и красном топе на тоненьких бретельках, которые перекрещиваются у нее на спине, сидит на капоте «лендровера». Увидев меня, она машет рукой и спрыгивает с капота. Дерек, тоже в своей человеческой оболочке, сидит за рулем и, хмурясь, посматривает на часы. Двигатель автомобиля раздраженно урчит.
– Слушай, дружище, зря я вызвался отвезти вас на побережье. Что я вам, такси, что ли! Сколько можно ждать? Вам бы следовало поторопиться, чтобы я засветло успел вернуться домой.
– Не обращай на него внимания,- говорит Хлоя.
Привстав на носочки, она чмокает меня в щеку.- Просто Дереку завидно, что Элизабет уезжает из дома раньше него.
– Элизабет просила передать, что скоро спустится, – говорю я.
– Слыхали! – машет рукой Дерек.
Хлоя хихикает. Она хватает меня за руку и тянет за собой:
– Пошли, я покажу тебе конюшню и мою лошадь!
Я позволяю ей себя увести.
– Ты часто смотришь кино? – спрашивает она, – А телевизор? А какие книги тебе нравятся?
Мои ответы – только повод для новых вопросов, Я вдруг понимаю, что очень хотел бы взять эту девочку с собой. Пусть бы жила с нами. Из всей семьи моей невесты, включая и саму Элизабет, Хлоя – самая любознательная. Она гораздо больше других интересуется тем, как живут люди.
– Я назвала его Аттикус,- говорит Хлоя, подведя меня к стойлу с небольшой белой лошадкой. Она усмехается: – Папа спросил, почему я выбрала это имя. Я ответила, что так звали одно очень нежное существо. «Но ведь ты никогда не знала никого, кого бы так звали!» – удивился папа. Знаешь, ему не нравится, что я слишком много читаю. Мне смелости не хватило признаться ему, что я назвала лошадку в честь адвоката из «Убить пересмешника». Ты ведь читал эту книгу, правда?
Я киваю, и она награждает меня широкой улыбкой. Потом она вскакивает на лошадь, пришпоривает ее своими босыми пятками, мчится во весь опор, однако вскоре останавливается, дожидается меня и пускает лошадь шагом.
Когда мы подходим к дому, Элизабет машет нам с веранды. Я машу в ответ. Очень забавно видеть мою невесту в человеческом обличье, окруженную тремя драконами. Даже ее младший брат гораздо выше ее. Потом я обращаю внимание на кожаный чемоданчик и маленький деревянный ящичек, что стоят на полу у ее ног.
– Это все ее вещи? – удивленно спрашиваю я Хлою.
– Это все, что у нее есть,-просто отвечает она.- Мы здесь, в Яме Моргана, не нуждаемся в обширном гардеробе.
– А коробка?
– Там семена и рассада. Мама хочет, чтобы Элизабет взяла их с собой и там посадила свой собственный сад.
Я киваю, вспомнив о садике моей матери на Кровавом рифе. Как хорошо, что теперь за ним будет кому ухаживать!
Уже в машине я говорю Элизабет:
– Надо купить тебе кое-что из одежды в Монтего.
Хлоя скачет на своей лошадке рядом с автомобилем. Она вполне поспевает за нами. Они с конем как будто срослись, стали одним целым. Перед поворотом из Ямы Моргана Хлоя отстает, помахав нам на прощание. Элизабет машет ей в ответ.
– Я буду скучать по ней,- печально говорит она.
Потом долго смотрит на пробегающий мимо пейзаж и молчит, видимо погрузившись в свои мысли. Дерек тоже не слишком словоохотлив сегодня. Прежде чем высадить нас на побережье, он передает мне сложен ный листок бумаги:
– «Клейпул и сыновья» – наши агенты в Кингстоне, – говорит он. – Отец просил сказать тебе, чтобы именно туда ты переслал обещанное нам золото.
И он уезжает, не сказав сестре ни слова на прощание. Мое первое побуждение – немедленно выйти в море и покинуть эту землю. Только отсутствие у Элизабет нужных документов останавливает меня.
На следующее утро я везу Элизабет в Монтего. Магазины, толпы туристов – на все это она смотрит широко раскрытыми глазами. Я снисходительно улыбаюсь. Мне приятно наблюдать за ее непосредственной реакцией на незнакомый, странный для нее мир.
– Погоди, ты еще не видела Майами! – говорю я ей.
Элизабет не пропускает ни одного магазина, примеряет все вещи своего размера. К полудню она накупает одежды на несколько больших чемоданов. Тогда я решаю покончить с покупками и сфотографироваться на удостоверение личности. Фотографию надо срочно выслать в офис Джереми Тинделлу. Элизабет капризничает, но потом уступает.
– Ты покинешь Ямайку уже американской гражданкой,- объясняю я.
Она далеко не так снисходительна, когда мы заходим в книжный магазин и я трачу полчаса на то, чтобы выбрать пять-шесть книг в мягких обложках.
– Зачем они тебе? – удивляется она.
– Мне нравится их читать.
Элизабет качает головой:
– Однажды я пробовала, но мне быстро наскучило. Хлоя заставляет Дерека покупать ей книги. Папе это не нравится… Он говорит, что читать эти глупые истории о людях – пустая трата времени. По-моему, он прав.
Вечером, на катере, она так же непримиримо качает головой, когда я пытаюсь объяснить ей, что охотиться здесь не следует.
– Через несколько дней, когда Тинделл оформит все бумаги, мы выйдем в море и сможем охотиться каждую ночь, есть сколько угодно…
– Но я голодна сейчас!
– У нас в холодильнике есть мясо. Это не Страна Дыр. Здесь слишком светло. У людей мощное оружие.
Вокруг цивилизация. Надо быть осторожней.
Элизабет угрюмо принимает от меня размороженный бифштекс, вяло откусывает от него несколько раз и откладывает его в сторону.
– Я пошла спать, – говорит она и уходит в каюту, не дождавшись меня.
Чуть позже я тоже ложусь. Пробую привлечь ее к себе. Она высвобождается. Мне приходится смириться с отказом. Проснувшись ночью, я обнаруживаю, что Элизабет нет в постели. Конечно же, она охотится за несколько миль отсюда. Я вспоминаю слова ее отца. Как же я смогу защитить ее, если она не слушает моих советов?
Элизабет радуется еженощной охоте. Она наедается и потом спит большую часть дня. Я отказываюсь охотиться с ней ночью, умоляю ее не рисковать, пока мы не выйдем в море. Она не обращает внимания на мои предостережения, но, как хорошая подруга, всякий раз делится со мной своей добычей. Иногда она приносит людей на катер уже мертвыми. Иногда заманивает их и убивает внизу, в салоне.
– С мужчинами легко,- говорит она.- Они готовы идти за мной куда угодно, стоит лишь поманить их возможностью секса.
Конечно, я сержусь, браню ее за неосторожность, но никогда не отказываюсь от свежего мяса, которое она мне предлагает. И заняться любовью после еды тоже не отказываюсь. Когда она спит после охоты, у нее такое безмятежное лицо, что я просто удивляюсь. Проснувшись после полудня, она бродит по лодке с абсолютно безразличным видом. Столь невозмутимо ведут себя только кошки. Заговаривает она со мной нечасто.
– Разве тебе не хочется узнать обо мне побольше? – спрашиваю я ее как-то вечером перед сном.- И неужели тебе больше нечего рассказать мне о себе?
Она вздыхает и качает головой:
– И почему это тебе все время надо разговаривать? У нас с тобой будет полно времени для этого, Питер. Почему бы просто не наслаждаться каждой минутой, которую мы проводим здесь? Зачем ждать от каждого дня чего-то другого, кроме того, что он и так дает нам?
Но для меня время тянется слишком медленно. Я брожу по палубе как неприкаянный, нервничаю из-за каждого человека, приближающегося к судну. На следующее утро я звоню Джереми Тинделлу и требую доложить, как обстоят дела с документами.
– Ради бога, Питер, – набрасывается на меня Тинделл, – мой младший сын Тайлер сгорел! Он мертв! От его кампании остались одни угли. Я уверен, вы знали об этом! Моя жена в ужасном состоянии. И вы пристаете ко мне с какими-то документами?
Оперативно сработал Артуро. Молодец!
– Жаль, что вы не сумели подыскать вашему сыну более безопасный бизнес, – бесстрастно, но тщательно подбирая слова, говорю я. – Надеюсь, впредь вы будете более бережно относиться к своей семье и к себе самому. Надеюсь, вы не забудете о
случившемся… да и о документах, которые должны срочно выслать мне.
Ее слова сразу вырывают меня из полусонного состояния, из того теплого, дремотного убежища, где прячутся наши мысли, изо всех сил сопротивляясь пробуждению. Итак, я просыпаюсь, потягиваюсь, зеваю, стараясь промедлить с ответом как можно дольше. Не хочется впускать Хорхе Сантоса в свое сознание. Я бы предпочел, чтобы Элизабет мирно дремала рядом со мной, но она переворачивается на другой бок и повторяет:
– Так почему ты его не убил?
Сон окончательно покидает меня. Вздохнув, я отвечаю:
– Хорхе Сантос – это всего лишь человек, который не смог вовремя остановиться и перестать преследовать меня. Когда мы вернемся на Майами, я с ним встречусь, отвечу на несколько его дурацких вопросов и пошлю его на все четыре стороны.
Этим все и кончится.
– Не понимаю, – настаивает она. – Ты сказал, что он – всего лишь человек. Стоит ли он того, чтобы встречаться с ним, отвечать на его вопросы…
Действительно, почему я это делаю? Один телефонный звонок Артуро – и Хорхе Сантос быстро и незаметно исчезнет. Но я не могу объяснить Элизабет, что вовсе не желаю убивать брата Марии. Если бы Мария была просто моей добычей, если бы я не знал ее, если бы она была всего лишь одной из сотен убитых мною за много лет, я бы даже не задумался… Но она лежала в моих объятиях, улыбалась моим словам, я решил, что оставлю ее в живых, и… обманул ее. Если Хорхе Сантос по глупости попытается посягнуть на мое имущество и Артуро убьет его, – значит, так тому и быть. Если же нет, я постараюсь отделаться от него по-хорошему. Это единственное, что я теперь могу сделать для бедной девочки.
– Там посмотрим, – говорю я. – Если он будет и дальше надоедать, тогда… тогда я последую твоему совету.
Мне не терпится отправиться в путь. Хочу побродить по своему старому дому. Хочу спать в своей постели со своей женой. Здесь мне не хватает влажного ветра, неумолчного гула океана за окном. Мне хочется пересечь Бискайскую бухту на своем «Грейди Уайте», показать Элизабет резвящихся дельфинов. Но когда она просит меня задержаться на один день, чтобы провести его с матерью и сестрой, я не могу отказать ей.
Ее отец застает меня на веранде. Дело к вечеру, и я греюсь в лучах заходящего солнца. Чарльз Блад – в своем истинном обличье, а я – в человеческом. Дракон возвышается надо мной, как огромная башня.
– Уже упустил из виду свою жену? – шутит Чарльз.
Я отвечаю улыбкой. Чарльз Блад прекрасно осведомлен о моей способности в любой момент чувствовать, где находится Элизабет. Я вижу их с Хлоей наверху, хотя очертания и несколько размыты. Они обе в человеческом обличье. Хихикают, перешептываются, делятся мечтами о будущем. Я всегда знаю, где Элизабет и благополучна ли она, как знаю это о своей руке или ноге например. Должно быть, именно это имела в виду мать Элизабет, когда сказала, что между нами всю жизнь будет существовать тесная связь. Пусть не делиться нам больше мыслями, но мы чувствуем друг друга каждую секунду.
– Вообще-то, я даже рад, что застал тебя одного. Хочу поговорить с тобой, пока ты не забрал ее у нас, – говорит Чарльз.
Я весь внимание.
– Уж не знаю, почему так вышло, но ты получил очень неподходящее воспитание, – он машет лапой с длинными когтями, словно отгоняя от этого факта.- Впрочем, что теперь об этом говорить -дело прошлое. Сейчас гораздо важнее, чтобы ты понял, что ты обретаешь.
– Что вы имеете в виду? – спрашиваю я, напомнив себе, что он как-никак отец моей невесты, с трудом преодолевая порыв повернуться к нему спиной и отказаться выслушивать его нравоучения.
– Я имею в виду Элизабет,- говорит он, внушительно глядя на меня своими холодными зелеными глазами. – Я знаю, на что способны наши юноши.
У тебя, несомненно, большой опыт общения с женщинами. Но теперь ты имеешь дело с другой женщиной – с женщиной нашей породы. Она может принадлежать тебе, но было бы наивно думать, что ты можешь руководить ею…
– Отец говорил мне, что наши женщины бывают очень порывисты и необыкновенно упрямы.
Чарльз смеется:
– Особенно твоя жена. Она из всех моих детей больше всего похожа на свою мать. Так что я знаю, что говорю. Иногда кажется, что ты делишь ложе с тигрицей, – тон его снова становится суровым. – Так вот, твое дело – следить, чтобы она не причинила себе вреда. Знай, что я рассчитываю на тебя… что я поручаю ее тебе.
Я киваю и заверяю, что ему не о чем беспокоиться. И все же после его ухода задумываюсь, как же мне управлять этим полудиким существом.
На следующее утро нас будит гудок машины Дерека. К тому времени, как я заканчиваю одеваться, Дерек успевает прогудеть еще три раза. Элизабет в человеческом обличье, обнаженная, все еще нежится на тонких простынях. Она вздыхает и говорит.
– Я еще даже не уложила вещи. Пожалуйста, пойди и составь этому дураку компанию. Скажи ему, что я скоро приду.
– Скоро? – усмехаюсь я, уже наученный горьким опытом.
– «Скоро» для моей возлюбленной может означать от нескольких минут до нескольких часов. С самым невинным видом она пожимает плечиками:
– Обещаю: я быстро!
Родителей Элизабет и ее младшего брата я застаю в их естественном обличье. Они принимают солнечные ванны на веранде в ожидании нас с Элизабет. Хлоя, в человеческом теле, босоногая, прелестная, в обрезанных до колен джинсах и красном топе на тоненьких бретельках, которые перекрещиваются у нее на спине, сидит на капоте «лендровера». Увидев меня, она машет рукой и спрыгивает с капота. Дерек, тоже в своей человеческой оболочке, сидит за рулем и, хмурясь, посматривает на часы. Двигатель автомобиля раздраженно урчит.
– Слушай, дружище, зря я вызвался отвезти вас на побережье. Что я вам, такси, что ли! Сколько можно ждать? Вам бы следовало поторопиться, чтобы я засветло успел вернуться домой.
– Не обращай на него внимания,- говорит Хлоя.
Привстав на носочки, она чмокает меня в щеку.- Просто Дереку завидно, что Элизабет уезжает из дома раньше него.
– Элизабет просила передать, что скоро спустится, – говорю я.
– Слыхали! – машет рукой Дерек.
Хлоя хихикает. Она хватает меня за руку и тянет за собой:
– Пошли, я покажу тебе конюшню и мою лошадь!
Я позволяю ей себя увести.
– Ты часто смотришь кино? – спрашивает она, – А телевизор? А какие книги тебе нравятся?
Мои ответы – только повод для новых вопросов, Я вдруг понимаю, что очень хотел бы взять эту девочку с собой. Пусть бы жила с нами. Из всей семьи моей невесты, включая и саму Элизабет, Хлоя – самая любознательная. Она гораздо больше других интересуется тем, как живут люди.
– Я назвала его Аттикус,- говорит Хлоя, подведя меня к стойлу с небольшой белой лошадкой. Она усмехается: – Папа спросил, почему я выбрала это имя. Я ответила, что так звали одно очень нежное существо. «Но ведь ты никогда не знала никого, кого бы так звали!» – удивился папа. Знаешь, ему не нравится, что я слишком много читаю. Мне смелости не хватило признаться ему, что я назвала лошадку в честь адвоката из «Убить пересмешника». Ты ведь читал эту книгу, правда?
Я киваю, и она награждает меня широкой улыбкой. Потом она вскакивает на лошадь, пришпоривает ее своими босыми пятками, мчится во весь опор, однако вскоре останавливается, дожидается меня и пускает лошадь шагом.
Когда мы подходим к дому, Элизабет машет нам с веранды. Я машу в ответ. Очень забавно видеть мою невесту в человеческом обличье, окруженную тремя драконами. Даже ее младший брат гораздо выше ее. Потом я обращаю внимание на кожаный чемоданчик и маленький деревянный ящичек, что стоят на полу у ее ног.
– Это все ее вещи? – удивленно спрашиваю я Хлою.
– Это все, что у нее есть,-просто отвечает она.- Мы здесь, в Яме Моргана, не нуждаемся в обширном гардеробе.
– А коробка?
– Там семена и рассада. Мама хочет, чтобы Элизабет взяла их с собой и там посадила свой собственный сад.
Я киваю, вспомнив о садике моей матери на Кровавом рифе. Как хорошо, что теперь за ним будет кому ухаживать!
Уже в машине я говорю Элизабет:
– Надо купить тебе кое-что из одежды в Монтего.
Хлоя скачет на своей лошадке рядом с автомобилем. Она вполне поспевает за нами. Они с конем как будто срослись, стали одним целым. Перед поворотом из Ямы Моргана Хлоя отстает, помахав нам на прощание. Элизабет машет ей в ответ.
– Я буду скучать по ней,- печально говорит она.
Потом долго смотрит на пробегающий мимо пейзаж и молчит, видимо погрузившись в свои мысли. Дерек тоже не слишком словоохотлив сегодня. Прежде чем высадить нас на побережье, он передает мне сложен ный листок бумаги:
– «Клейпул и сыновья» – наши агенты в Кингстоне, – говорит он. – Отец просил сказать тебе, чтобы именно туда ты переслал обещанное нам золото.
И он уезжает, не сказав сестре ни слова на прощание. Мое первое побуждение – немедленно выйти в море и покинуть эту землю. Только отсутствие у Элизабет нужных документов останавливает меня.
На следующее утро я везу Элизабет в Монтего. Магазины, толпы туристов – на все это она смотрит широко раскрытыми глазами. Я снисходительно улыбаюсь. Мне приятно наблюдать за ее непосредственной реакцией на незнакомый, странный для нее мир.
– Погоди, ты еще не видела Майами! – говорю я ей.
Элизабет не пропускает ни одного магазина, примеряет все вещи своего размера. К полудню она накупает одежды на несколько больших чемоданов. Тогда я решаю покончить с покупками и сфотографироваться на удостоверение личности. Фотографию надо срочно выслать в офис Джереми Тинделлу. Элизабет капризничает, но потом уступает.
– Ты покинешь Ямайку уже американской гражданкой,- объясняю я.
Она далеко не так снисходительна, когда мы заходим в книжный магазин и я трачу полчаса на то, чтобы выбрать пять-шесть книг в мягких обложках.
– Зачем они тебе? – удивляется она.
– Мне нравится их читать.
Элизабет качает головой:
– Однажды я пробовала, но мне быстро наскучило. Хлоя заставляет Дерека покупать ей книги. Папе это не нравится… Он говорит, что читать эти глупые истории о людях – пустая трата времени. По-моему, он прав.
Вечером, на катере, она так же непримиримо качает головой, когда я пытаюсь объяснить ей, что охотиться здесь не следует.
– Через несколько дней, когда Тинделл оформит все бумаги, мы выйдем в море и сможем охотиться каждую ночь, есть сколько угодно…
– Но я голодна сейчас!
– У нас в холодильнике есть мясо. Это не Страна Дыр. Здесь слишком светло. У людей мощное оружие.
Вокруг цивилизация. Надо быть осторожней.
Элизабет угрюмо принимает от меня размороженный бифштекс, вяло откусывает от него несколько раз и откладывает его в сторону.
– Я пошла спать, – говорит она и уходит в каюту, не дождавшись меня.
Чуть позже я тоже ложусь. Пробую привлечь ее к себе. Она высвобождается. Мне приходится смириться с отказом. Проснувшись ночью, я обнаруживаю, что Элизабет нет в постели. Конечно же, она охотится за несколько миль отсюда. Я вспоминаю слова ее отца. Как же я смогу защитить ее, если она не слушает моих советов?
Элизабет радуется еженощной охоте. Она наедается и потом спит большую часть дня. Я отказываюсь охотиться с ней ночью, умоляю ее не рисковать, пока мы не выйдем в море. Она не обращает внимания на мои предостережения, но, как хорошая подруга, всякий раз делится со мной своей добычей. Иногда она приносит людей на катер уже мертвыми. Иногда заманивает их и убивает внизу, в салоне.
– С мужчинами легко,- говорит она.- Они готовы идти за мной куда угодно, стоит лишь поманить их возможностью секса.
Конечно, я сержусь, браню ее за неосторожность, но никогда не отказываюсь от свежего мяса, которое она мне предлагает. И заняться любовью после еды тоже не отказываюсь. Когда она спит после охоты, у нее такое безмятежное лицо, что я просто удивляюсь. Проснувшись после полудня, она бродит по лодке с абсолютно безразличным видом. Столь невозмутимо ведут себя только кошки. Заговаривает она со мной нечасто.
– Разве тебе не хочется узнать обо мне побольше? – спрашиваю я ее как-то вечером перед сном.- И неужели тебе больше нечего рассказать мне о себе?
Она вздыхает и качает головой:
– И почему это тебе все время надо разговаривать? У нас с тобой будет полно времени для этого, Питер. Почему бы просто не наслаждаться каждой минутой, которую мы проводим здесь? Зачем ждать от каждого дня чего-то другого, кроме того, что он и так дает нам?
Но для меня время тянется слишком медленно. Я брожу по палубе как неприкаянный, нервничаю из-за каждого человека, приближающегося к судну. На следующее утро я звоню Джереми Тинделлу и требую доложить, как обстоят дела с документами.
– Ради бога, Питер, – набрасывается на меня Тинделл, – мой младший сын Тайлер сгорел! Он мертв! От его кампании остались одни угли. Я уверен, вы знали об этом! Моя жена в ужасном состоянии. И вы пристаете ко мне с какими-то документами?
Оперативно сработал Артуро. Молодец!
– Жаль, что вы не сумели подыскать вашему сыну более безопасный бизнес, – бесстрастно, но тщательно подбирая слова, говорю я. – Надеюсь, впредь вы будете более бережно относиться к своей семье и к себе самому. Надеюсь, вы не забудете о
случившемся… да и о документах, которые должны срочно выслать мне.