- Не, сейчас немного упростили, - поправил красно-зеленый. - В девяносто третьем защитники животных, мать их, устроили беспорядки. Лошадей им жалко! А на жокеев насрать! Так "Большого Таксиса" сделали немного поуже. Но один хрен, больше нигде нет такой ловушки. Я вот весь свет объездил. Даже в Ливерпуле намного проще. Давай-ка, Егорыч, зачитывай свой часослов!
Встал человек лет пятидесяти в потрепанной джинсовой куртке. Видимо, хранитель традиций. И начал торжественным голосом, почти как диктор Левитан, объявляющий о победе над фашистской Германией:
- Товарищи, предлагаю выпить за победителей Пардубицкого стипль-чеза, покрывших неувядаемой славой русский конный спорт. 1957 год - Эпиграф под седлом Федина. 1958 год и 1959 год - Эпиграф под седлом Прахова. 1960 год и 1961 год - Грифель под седлом Авдеева. 1962 год - Габой под седлом Макарова. 1964 год - Прибой под седлом Горелкина. 1967 год - Дрезден под седлом Соколова. 1984 год - Эрот под седлом Хлудеева. Все дружно чокнулись и торжественно выпили.
- И что, сынок, - как можно деликатней, чтобы не обидеть невзначай, спросил Танцор у своего соседа, - потом уже не побеждали?
- В девяносто шестом Гарт был вторым. А в прошлом году, это был сто одиннадцатый по счету стипль, должен был победить Серега Прыжов. Вон, видишь, какого жеребца для него подготовили? Это он сейчас с повинной рожей стоит. Все, козел, понимает! А так - настоящий бес с крыльями!
- А что же не заладилось-то?
- Сначала все шло просто отлично. Все только Серегину спину видели, сине-красно-белую, как наш флаг. Три херделя подряд взял чисто, с запасом. Все аж рты от удивления поразевали. Потом два банкета подряд. На второй как сиганет, что даже ямку в дерне пробил. Так кобылка, которая сзади под шведом шла, в эту ямку угодила, и нога пополам! Потом четыре канавы перелетел, аж со свистом. Потом засека с канавой, где в девяносто пятом итальянец убил поляка, и тут же итальянца - немец.
- Не путай, - вмешался красно-зеленый, - засека с канавой потом были. А перед ней он сделал два овечьих загона и, кажется, еще фазанью дорожку. Не путай человека.
- Ну ладно, пусть два загона и дорожка. А потом пошли подряд несколько оксеров. Знаешь, отец, что это такое?
- Нет, - честно признался Танцор.
- Это, отец, параллельные брусья, а между ними хердель или засека. Так вот оксеры Серега взял так, что все 60 тысяч зрителей - там есть такие большие мониторы, все видно, - все 60 тысяч в припадке забились. Массовая истерика случилась. Потом пошли палисады. Одинарный, двойной, опять одинарный и наконец пятерной! И всё это Серега делает, как хочет! Будто на тренировке скачет! И вот уже показался "Большой Таксис". Ну, думаю, как птица перелетит...
- И перелетел бы, - прервал товарища красно-зеленый. - Кабы не эти суки, зеленые. Вешать надо скотов! Короче, они дорожку заминировали. В смысле, закопали хлопушки. Чтобы, значит, лошади поскидали седаков и потоптали. Так вот, Серега уже послал Ипполита на "Таксиса", он уже самым резвым галопом шел... И тот наступил на хлопушку. И тут же перешел даже не на размашку, а на кентер. А знает, что все равно прыгать надо, хоть скорость скинул. И прыгнул... В самую яму. Тут налетел испанец, потом англичанин. Потом там уже каша была. Вот так и не стало Сереги...
- А ты, козел, - красно-зеленый уже встал из-за стола и подошел к жеребцу, - бесстыжие твои глаза! Не уберег хозяина! Надо было собой его закрывать. А ты... - И плюнул. Но не в лицо Ипполиту, а под ноги, на опилки. Потому что нет в мире ни одного жокея, ни одного конюха, который был бы способен плюнуть в лицо лошади. Такой поступок означал бы полную моральную смерть и вечное отлучение от конного дела.
Еще раз помянули жокея международного класса Сергея Прыжова.
Танцор внимательно оглядел траурное застолье. Собственно, особо траурным после изрядного количества выпитого оно уже не было. Анекдотов, правда, не травили, но лица уже разгладились, разрумянились, и жизнь, реальная жизнь, самым естественным образом оттеснила воспоминания о смерти на периферию общения.
Конники, перебивая друг друга, заговорили о своих недавних победах, о племенной работе, которая велась из рук вон плохо, о кормах и подпругах, о свойствах лошадиного характера и интригах международной федерации.
Танцор решил, воспользовавшись переменой общего настроения, аккуратно прощупать почву.
- А что, бандиты у вас тут не пошаливают? - спросил он у своего желто-голубого соседа.
- Да стреляют иногда по ночам. Вот и сегодня было дело, - охотно откликнулся желто-голубой. - Но нас это не касается. Если сунутся, так рога им быстро пообломаем! Петро с Полтавщины тачанку пригнал, с "Максимом". Да и в охране у нас хлопцы будь здоров какие. Так что...
- А кто же это тут по ночам-то?..
- Есть тут козлы. Неподалеку. Раньше дом отдыха был. А они его купили. И чем там занимаются, неизвестно. Но, наверняка, не добрыми делами. Это прям у них на рожах написано.
- Грабят, что ли? - прикинулся полным недоумком Танцор.
- Не, отец, кого тут можно грабить-то? Таких, как ты, которые бутылки собирают?
- Ну, кто из ресторана, допустим, идет. Да мало ли...
- Нет, отец, ты точно перебрал. Кто с пушками, так те на сто баксов не позарятся. Этим минимум десять штук подавай.
- Неужто сейчас бандиты такие богатые пошли? - всплеснул руками изумленный Танцор-простачок.
- Не то слово! Раньше мы... Ну, не совсем мы. Наши старшие братья для страны валюту мешками зарабатывали. И самим кое-что перепадало. А сейчас еле концы с концами сводим. Хоть в бандиты иди!
- А возьмут? - спросил Танцор таким заинтересованным тоном, словно сам намеревался завербоваться.
- Не, это я так, - ответил желто-голубой. - Мы это отродье на дух не переносим!
- Так а чего они там у себя в домотдыха, людей, что ли, убивают? продолжал наседать Танцор.
- А кто их знает! Сейчас, отец, чем меньше знаешь, тем спокойней живешь. Нам тут своих проблем хватает. Лошадь - это инструмент очень тонкий. Намного тоньше скрипки.
- Ну, это я понимаю, - решил переключаться Танцор, поняв, что ничего больше выудить не удастся. - Лошадь, ексель-моксель, это сила. Вон какой красавец стоит. И главное - все понимает.
- Абсолютно! - сел на любимого конька желто-голубой, отправив в рот горсть капусты. - У меня пятилетний жеребец Хронос. Так он - веришь? - чувствует, когда поссать надо!
- Да что ж тут такого-то?
- Когда мне надо, а не ему! Я вроде и сам пока ничего. Не ерзаю там, не жмусь, ничего такого. А он сойдет с круга, встанет, обернется, в глаза мне посмотрит: дескать, давай, ссы. И тут я чувствую, что на самом деле пора. Во какой у меня, блин, конь! Жена намного глупей! Хоть, честно признаюсь, и она не дура, Ленка-то.
На этом можно было и заканчивать. Потому что дальше уже пошло что-то типа рассказов Бианки, применительно, конечно, к лошадиному сословию. Про чудеса сообразительности, про необычайную доблесть и порядочность, про любовь к хозяину вплоть до самопожертвования.
В другой раз Танцор, конечно, выслушал бы все это с большим интересом. Однако не тот был случай. Да и не то настроение: кругом бандиты роятся, которых надо мочить до одышки, до сухости во рту, до изнеможения мускулатуры.
Поэтому он встал и вежливо откланялся. Типа, желаю вам, ребята, и дальше высоко нести знамя российского конного спорта и прославлять нашу великую Родину громкими победами всюду, куда бы вас ни забросила нелегкая спортивная судьба. А уж мы тут за вас как следует поболеем. Как в переносном, так и в самом что ни на есть прямом смысле.
Как ни отнекивался, все же дали с десяток пустых бутылок, одну початую и кусок колбасы с ломтем хлеба: держи, отец, нам для хорошего человека ничего не жалко.
АППЛЕТ4
ЕЩЕ ОДНА АМЕРИКАНСКАЯ ВДОВА
Дело шло к концу рабочего дня. Однако до вечера было еще далеко. Как-никак на дворе стоял солнечный май: свежий и нарядный. И ему нечего было стыдиться, чтобы пораньше прятать в сумерки что-нибудь облезлое и неприглядное. Не было у мая ничего такого - ни облезлого, ни неприглядного.
Чего, конечно, нельзя было сказать о социальной составляющей миропорядка: тут изрядно было и смердящего, и гниющего, и покрытого струпьями лжи, предательства, алчности, похоти, злобы. Так что если б природу создавали одновременно с человеческим обществом, то, несомненно, она была бы устроена совсем по-иному. Несомненно, солнце поднималось бы над горизонтом минут на пять, не больше, и в мае, и в июне, и в июле, и в августе, и во все остальные месяцы бесконечного убогого, смердящего и гниющего года.
Танцор уже проветрился от застолья. И решил посмотреть, что же это за домотдыха такой, в котором навалом бандитов, стреляющих по ночам в парке как у себя дома - без стыда и совести.
Вернулся на то самое место, где вчера по телефону советовал какой-то ведьме класть в пирожки капусту вместо человечины. Отгрузил в кусты лишние бутылки: оставил две, характерно позвякивающие. И опять двинулся по той же траектории, по которой на него налетели, опять же вчера, два трупа.
Кустарник сменялся проплешинами, которые, будь дело в лесу, можно было бы назвать полянками. Полянки
опять сменялись зарослями чахлых березок. Прожурчал ручеек с чем-то по виду и по запаху токсичным.
И наконец путь преградил железобетонный забор, который отхватил у любителей отдыха в пределах черты города изрядный участок пространства размером с три футбольных поля.
Танцор внимательно огляделся: ни вышек с часовыми по периметру, ни телекамер не было. Видимо, скоты чувствовали себя так уверенно, что никого не боялись ни здесь, на земле, ни выше. Лишь две нитки колючей проволоки, пущенной по верху забора, - вот и вся защита от непрошеных гостей. Хотя наверняка там, где ворота...
Влез на березку и начал внимательно изучать логово неведомых зверей.
За забором стояли три крепких с виду двухэтажных дома, деревянных. Плоское кирпичное сооружение, по виду - столовая с кухней. Были и прочие постройки, поменьше размерами. Вероятно, гаражи, склады, мастерские и что там еще положено для бандитского уклада жизни.
Жизнь эта была абсолютно автономной. В центре участка возвышалась водонапорная башня. Вероятно, был где-нибудь и дизель, который обеспечивал электропитание в тех случаях, когда нуждающиеся воровали провода, чтобы сдавать их во вторсырье. Была, естественно, и котельная...
"Или же это крематорий?" - подумал Танцор.
Вполне мог быть и крематорий. И не только потому, что нынешние бандиты на все способны. Кроме умозрительных подозрений существовали еще и косвенные свидетельства. Например, нигде не было видно угольного склада. Однако верхняя часть высокой металлической трубы была закопчена так, словно топили либо углем, либо сырой нефтью.
Да, конечно, продолжал размышлять Танцор, вполне может быть подземный резервуар для жидкого топлива. Однако нынче гораздо выгодней топить рублевыми купюрами, чем нефтью, которую прежде называли черным золотом. Ну, а теперь-то она стала уже черной платиной.
Больше смотреть было не на что. Ни единой души во дворе не просматривалось.
Слез с березы. Поднял с земли пакет. И решил немножко поиграть с судьбой в кошки-мышки. На роль кошки претендовать пока не приходилось. Все самое интересное было впереди. Поэтому пошел маленьким сереньким зверьком вдоль забора, шаркая по лысой тропинке стоптанными ботинками. Позвякивая двумя бутылками, словно старый заплутавший мерин с колокольчиком.
Дошел до угла. Внимательно оглядел забор. И здесь никакой камеры.
Повернул за угол. Прошел метров пятьдесят до ворот, рядом с которыми была врезана в забор будка для охраны.
Робко постучал в калитку. Хоть и заметил кнопку звонка. Стук - это все-таки гораздо деликатней. Ну, а деликатность для этих козлов - признак убогости и идиотизма. Пусть так и считают. Пока время не пришло.
Никакой реакции не последовало.
Постучал еще. На этот раз посильней.
Дверь лениво приоткрылась.
- Ну, че тебе, хрен моржовый? - сказала высунувшаяся в щелку харя, заросшая снизу рыжей щетиной.
- Ребят, это самое, бутылочков у вас не найдется? - плаксиво заканючил Танцор.
- Ты че, оборзел совсем, урод! - угрожающе, но вместе с тем по-прежнему лениво сказала харя.
- Так, может, есть маленько? На хлебушек-то, - продолжал испытывать отмороженные нервы собеседника Танцор.
- Ты что, не понимаешь, что тебе говорят, хер старый?! - уже с большим энтузиазмом заквакала харя.
"Нет, есть еще резерв, есть!" - подумал Танцор.
- Так я, это, отработал бы. Я и по сантехнике могу, и по плотницкому делу. А, ребят?
- Да я, блядь, тебе покажу счас по плотницкому делу! - все же завелась бандитская харя. - Я тебе сейчас на хер тут прям мозги и вышибу!
Достал Макарова. И передернул затвор:
- Ну, блядь, считаю до трех!
"Это хорошо, - подумал Танцор, - очень хорошо. Теперь я этого козла за милую душу замочу. С превеликим удовольствием! Лишь только час пробьет".
Сказал: "Зря ты так, сынок". И пошел прочь.
Дома Танцора поджидал сюрприз. Дома сидел расфуфыренный Дед, разодетый в самые лучшие, с его точки зрения, одежды: в потертые и застиранные до камуфляжной пятнистости хламидомонадные порты и рубаху кроя первой половины пятидесятых годов прошлого столетия. Голову украшала, если так можно выразиться, шляпа - табачного цвета и такой формы, словно она была снята с утопленника.
Был он не один, а с дамой, чуть подвыпившей и беспрерывно хохотавшей. Дама была вдовой богатого скотопромышленника из Оклахомы. Звали ее Дженни.
Танцор попытался на глазок определить возраст любвеобильной американской вдовицы, однако сделать этого не смог. Если в России в силу убогости советской стоматологии возраст людей легко определить, как и лошадей, по зубам, то на Америку данный опыт распространить невозможно. По тому, как ослепительно сиял весь ее жевательный аппарат, обнажаемый перманентной улыбкой, можно было подумать, что девушке пока еще не продают спиртное. Поскольку в Америке сделать первый глоток даже не виски, а пива можно не ранее двадцатиоднолетнего возраста.
Однако по тому, сколь ловко она отхлебывала из горла сорокатрехградусный напиток, было видно, что в этом деле у нее имеется богатый многолетний опыт.
"Будем считать, что сорок пять, - решил Танцор. - Хотя может быть и двадцать пять".
Вскоре выяснилось, что состоятельная американская вдовица принимает Деда за кого-то совершенно другого. То есть не за серьезного битниковеда, а, вероятно, за клоуна. Что объясняло и беспрерывный ее смех, и пощипывание седобородого джентльмена за всякие части тела, и подергивание за кудлатую шевелюру.
Эта гипотеза подтверждалась и тем, что его величество случай столкнул будущих полюбовников нос к носу рядом с цирком на проспекте Вернадского, куда Дженни ходила на утреннее представление.
Знакомство произошло следующим, вполне естественным для Деда, образом. Он шел по аллее. Навстречу, пританцовывая, в прекрасном настроении шла богатая американская вдова. В том, что это именно богатая американская вдова, Дед не сомневался, у него на них особый нюх был.
Дед улыбнулся своими красивыми протезами, подмигнул и сказал тожественно: "О, май дарлинг, ю а вери найс тёлка!"
"Вот из тёлка?" - спросила богатая американская вдова.
Дед объяснил, что это такое прекрасное существо женского рода, которое любят все рашн мужик.
Богатая американская вдова засмеялась и ласково дернула Деда за бороду.
Через полчаса они продолжили знакомство в постели. И остались довольны друг другом.
- Все это, конечно, замечательно, Дед, - сказал по-русски как можно деликатней Танцор. - И я очень за вас рад. Но какого лешего ты сюда ее притащил?
- Как это какого?! - возмутился Дед. - Дженни приехала в Москву покупать лошадей. Ей надо в свой табун русскую кровь влить.
- Ну, а я-то тут при чем? Вот пусть твою и вливает. Ты у нас, дорогой, будь здоров какой конь с яйцами.
- Шутки у тебя идиотские, Танцор, - насупился Дед. - Я к тебе как к человеку. Стрелка же сказала, что ты позвонил ей из Сокольников. Сказала, что ты в какой-то конюшне был. А ты, японский городовой, на рожон лезешь. Это, Танцор, не по-товарищески.
- Ах, вот ты о чем... Да, действительно был. Но совсем с другими целями. Нам, Дед, новое задание этот сучий Сисадмин выдал. И я на разведку ходил.
- Да подождет, ексель-моксель, твое задание. Сейчас надо жеребцов покупать.
- Не мое задание, - внес ясность Танцор, - а наше общее. И твое в том числе.
- Ладно, пусть мое. Чего горячку-то пороть, не впервой уже. Давай завтра за жеребцами, согласен? Твои будут два процента комиссионных, - совсем неожиданно проявил Дед не свойственную ему деловитость.
- Хрен с тобой! - согласился Танцор, поскольку до дефолта было еще далеко. - Ты, давай, девушек поразвлекай. А я пока один звоночек сделаю.
Дед взял в руки гитару и заблюзовал, предварительно объяснив Дженни, что когда-то в Америке были такие битники: Керуак, Ферлингетти, Гинсберг. И они писали клевые стихи, которые сейчас Дженни услышит в русском переводе.
Вдовице это дело понравилось. Потому что любому американцу, любой американке всегда нравится, когда представители иных цивилизаций с любовью относятся к культуре великого американского народа.
А Танцор тем временем позвонил Следопыту. Тот, судя по сопутствующим звукам, сидел в каком-то кабаке и охотился на телок. Видимо, соответствующие его культурным запросам пока еще не подтянулись, в связи с чем Следопыт не суетился, не ерзал трубкой по щетине, а разговаривал спокойно и обстоятельно.
Сообщение, что ему придется включиться в войну с бандитами пока еще неизвестной ориентации, его неожиданно заинтересовало. Видимо, адреналиновые баки у чувака были уже почти пустыми. А когда узнал, что может получить за это дело пол-лимона, то Следопыта уже нужно было удерживать на вожжах.
Не вдаваясь в подробности, Танцор попросил его раздобыть две-три шпионские камеры, несколько миниатюрных микрофонов. И завтра развесить всю эту оснастку в нужном месте.
- Лады! - бодро ответил Следопыт. И вдруг засуетился: - Ну всё, всё, мне пора! Тут такая, блин, пришла. Если б ты видел, то слюной изошел бы. Такая чувиха!..
- Смотри, сам слюной не захлебнись, - посоветовал Танцор своему младшему товарищу. - Да и поосторожней там. А то нам тут больные не нужны.
Дед все еще пел. И по его необычайному исступлению было ясно, что дело это закончится нескоро.
Танцор подсел к компьютеру и решил поискать что-нибудь интересное в программе клубов. Набрал в адресном окошке браузера http://www.weekend.ru/music. И долго изучал афишу.
Когда Дед наконец отставил в сторону гитару и принял из рук Дженни ополовиненную бутылку виски, Танцор начал, как искусный политик:
- Дженни, любишь ли ты Эллу Фицжералд, черную короролеву джаза?
- Да, - сказала Дженни, - я очень любила Эллу Фицжералд, когда была маленькой девочкой.
- А любишь ли ты Барбру Стрейзанд, белую королеву джаза?
- Да, я любила Барбру Стрейзанд, когда была девушкой.
- А кто же ты теперь? - игриво спросил Танцор. И еще более игриво ущипнул бывшую девушку за плечо.
Ущипнул, прекрасно понимая, что Дженни приехала американской глубинки, где, слава богу, еще сохранились нормальные человеческие отношения. Будь она из Нью-Йорка или Чикаго, сидеть бы Танцору лет десять за сексуальные домогательства.
Дженни рассмеялась и кокетливо шлепнула Танцора ладошкой по колену.
- Так вот, Дженни, сегодня мы поедем в клуб "Дом". Будем смотреть в одном лице сразу и Фицжералд, и Стрейзанд. Тувинскую певицу Сайнхо Намчылак, желтую королеву джаза. Она такое выделывает голосом, такое, что зритель просто шалеет.
- Тувинская? Это откуда? - задала вполне естественный вопрос Дженни. Поскольку американцы пользуются не геоцентрической и не гелиоцентрической моделями мироздания. А американоцентрической.
- Из Сибири. Правда, она сейчас в Австрии живет. Потому что в Туве все так поют. Там ее никто и слушать не станет.
- А там, значит, ее кенгуру слушают? - решила сострить американская путешественница.
- Нет, дорогая, - вмешался Дед, видя, что Танцор слишком уж активно окучивает его зазнобу. - Кенгуру в Австралии. А в Австрии Штраус, всякие вальсы.
Дикция у Деда была хреновой. Еще хреновей было английское произношение. Поэтому Дженни поняла, что далекая певица Сайнхо живет там, где обитают страусы.
Потом Танцор открыл страничку www.xxxxxxxx.xxx и показал фотографии певицы. Сайнхо понравилась во всех видах: и с черными волосами, и абсолютно лысая, и задумчиво-лиричная, и неистово-свингующая. Ломовой талант так и пер у нее изо всех щелей. Но более всего, конечно же, изо рта.
Короче, собрались и поехали в "Дом".
В "Доме", в Большом Овчинниковском, было душевно. Заезжая гастролерша с пол-оборота завела публику. Публика неистовствовала. А Сайнхо все поддавала и поддавала жару.
Короче, всем очень понравилось. Даже капризному Деду, которому были свойственны зачатки нарциссизма.
Правда, его подружка заявила, что думала увидеть шоу. И что шоу - это всегда очень хорошо. Но и то, что она увидела, тоже ей понравилось.
Разъехались по домам далеко за полночь.
Но никто не роптал. Поскольку столичная клубная жизнь придумана не для жаворонков. Она для сов.
Жаворонки же оттягиваются в другое время и в других местах, о существовании которых ни Танцор, ни Стрелка, ни Дед, ни Дженни, ни автор данного произведения даже и не подозревают. Вполне возможно, что там протекает какая-то своя любопытная жизнь, и собираются вполне приличные люди. Однако где бы нас следовало искать, если бы мы вдруг взялись чередовать ночные увеселения с утренними?!
Да и как это возможно?! Ведь любому здравомыслящему человеку известно, что по утрам даже лошади не пьют!
АППЛЕТ 10
ОНА ЕГО ЗА ХЕРДЕЛЬ ПОЛЮБИЛА
В 12 часов утра все опять были в сборе. Примчался на джипе и Следопыт, который весьма оперативно не только закупил нужную аппаратуру, но успел и проверить ее.
Танцор показал Следопыту забор, за которым скрывалось бандитское логово, подлежащее уничтожению. Проинструктировал, что и где, на его дилетантский взгляд, необходимо повесить и как замаскировать. Рассказал о результатах своих наблюдений. Предупредил об отморозке с Макаровым. И напоследок благословил.
Следопыт мысленно послал советчика к Евгении Марковне и решил сделать всё по-своему.
На том и расстались.
Следопыт, беззаботно насвистывая и помахивая сумкой с аппаратурой, двинулся направо.
Танцор, Стрелка, Дед и Дженни - налево. За производителями.
Понятно, что Танцора, который на сей раз вошел в конюшню не старым доходягой, а этаким гоголем, никто не узнал.
Сразу же прошел в маленькую каморку, где сидел главный конюх "Сокороса". Назвался личным секретарем миссис Смит из Оклахомы, крупной скотопромышленницы и коннозаводчицы.
Представил миссис Смит, которая, сверкнув безукоризненным жевательным аппаратом, обдала главного конюха перегаром виски.
Махнул рукой в сторону Деда и Стрелки, которые были означены как консультанты по племенной работе и конной визажистике.
Следопыт добрался до середины забора. Нашел подходящую березку. Влез на нее. Срезал ножом мешающие обзору ветви. Вколотил в ствол кронштейн, отчего березка туг же брызнула сладким соком. Прикрепил к кронштейну камеру. Проверил, как работает шаговый двигатель с дистанционным управлением. Двигатель издал тонкий комариный писк.
Главный конюх Егорыч наконец-то понял, зачем к нему закатилась эта пестрая компания. И, боясь спугнуть удачу, робко обрадовался. Лошадей у него было до хрена и больше.
Были среди них и совсем слабенькие, которые не могли сделать без одышки двойного вольта, а уж на травереаль невозможно было смотреть без слез.
Были и крепкие середнячки, которые с огромным трудом могли попасть в зачет раза три в год лишь благодаря своему огромному опыту и спортивной злости.
Были и суперзвезды, которые делали соперников как хотели, где хотели и сколько хотели. И не было в них никаких изъянов по лошадиной части. Кроме разве что присущей звездам некоторой капризности.
Много чего было у главного конюха. Не было только денег, чтобы поддерживать конюшню в приличном состоянии. Дело доходило до того, что, рискуя честью российского конного спорта, по ночам воровали овес на ипподроме, у этих пройдох-барышников.
И тут вдруг наметилась такая поклевка!
Егорыч позвонил главному тренеру Устинычу и велел, чтобы тот срочно приезжал. И чтобы захватил с собой директора с бухгалтером. После этого стал демонстрировать богатой американке лучших лошадей конюшни.
Следопыт пошел по периметру против часовой стрелки, подыскивая место для установки второй камеры. Обнаружил щель между железобетонными панелями. И еще раз осмотрел двор. По-прежнему никаких признаков жизни не было. Там, внутри, не было даже ни воробьев, ни бабочек.
- Да, блин, веселенькое место! - сказал Следопыт сам себе фразу, самим же собой выбранную из большого разнообразия соответствующих ситуации устных штампов. И вдруг входная дверь двухэтажного корпуса распахнулась. И из нее начал медленно выползать человек. То есть вначале появилась левая рука, которая немного подтянула к себе половину головы. Потом ее сменила правая рука перетащившая через порог уже всю голову. Было далеко, а бинокль Следопыт не сообразил захватить. Поэтому было непонятно, мужчина это или женщина.
Затем появились плечи... Все происходило необычайно медленно. Как будто человек либо изможден, либо сильно болен.
Когда тело выползло почти до поясницы, кто-то невидимый грубо втащил его назад. Видимо, ухватившись за ноги.
Встал человек лет пятидесяти в потрепанной джинсовой куртке. Видимо, хранитель традиций. И начал торжественным голосом, почти как диктор Левитан, объявляющий о победе над фашистской Германией:
- Товарищи, предлагаю выпить за победителей Пардубицкого стипль-чеза, покрывших неувядаемой славой русский конный спорт. 1957 год - Эпиграф под седлом Федина. 1958 год и 1959 год - Эпиграф под седлом Прахова. 1960 год и 1961 год - Грифель под седлом Авдеева. 1962 год - Габой под седлом Макарова. 1964 год - Прибой под седлом Горелкина. 1967 год - Дрезден под седлом Соколова. 1984 год - Эрот под седлом Хлудеева. Все дружно чокнулись и торжественно выпили.
- И что, сынок, - как можно деликатней, чтобы не обидеть невзначай, спросил Танцор у своего соседа, - потом уже не побеждали?
- В девяносто шестом Гарт был вторым. А в прошлом году, это был сто одиннадцатый по счету стипль, должен был победить Серега Прыжов. Вон, видишь, какого жеребца для него подготовили? Это он сейчас с повинной рожей стоит. Все, козел, понимает! А так - настоящий бес с крыльями!
- А что же не заладилось-то?
- Сначала все шло просто отлично. Все только Серегину спину видели, сине-красно-белую, как наш флаг. Три херделя подряд взял чисто, с запасом. Все аж рты от удивления поразевали. Потом два банкета подряд. На второй как сиганет, что даже ямку в дерне пробил. Так кобылка, которая сзади под шведом шла, в эту ямку угодила, и нога пополам! Потом четыре канавы перелетел, аж со свистом. Потом засека с канавой, где в девяносто пятом итальянец убил поляка, и тут же итальянца - немец.
- Не путай, - вмешался красно-зеленый, - засека с канавой потом были. А перед ней он сделал два овечьих загона и, кажется, еще фазанью дорожку. Не путай человека.
- Ну ладно, пусть два загона и дорожка. А потом пошли подряд несколько оксеров. Знаешь, отец, что это такое?
- Нет, - честно признался Танцор.
- Это, отец, параллельные брусья, а между ними хердель или засека. Так вот оксеры Серега взял так, что все 60 тысяч зрителей - там есть такие большие мониторы, все видно, - все 60 тысяч в припадке забились. Массовая истерика случилась. Потом пошли палисады. Одинарный, двойной, опять одинарный и наконец пятерной! И всё это Серега делает, как хочет! Будто на тренировке скачет! И вот уже показался "Большой Таксис". Ну, думаю, как птица перелетит...
- И перелетел бы, - прервал товарища красно-зеленый. - Кабы не эти суки, зеленые. Вешать надо скотов! Короче, они дорожку заминировали. В смысле, закопали хлопушки. Чтобы, значит, лошади поскидали седаков и потоптали. Так вот, Серега уже послал Ипполита на "Таксиса", он уже самым резвым галопом шел... И тот наступил на хлопушку. И тут же перешел даже не на размашку, а на кентер. А знает, что все равно прыгать надо, хоть скорость скинул. И прыгнул... В самую яму. Тут налетел испанец, потом англичанин. Потом там уже каша была. Вот так и не стало Сереги...
- А ты, козел, - красно-зеленый уже встал из-за стола и подошел к жеребцу, - бесстыжие твои глаза! Не уберег хозяина! Надо было собой его закрывать. А ты... - И плюнул. Но не в лицо Ипполиту, а под ноги, на опилки. Потому что нет в мире ни одного жокея, ни одного конюха, который был бы способен плюнуть в лицо лошади. Такой поступок означал бы полную моральную смерть и вечное отлучение от конного дела.
Еще раз помянули жокея международного класса Сергея Прыжова.
Танцор внимательно оглядел траурное застолье. Собственно, особо траурным после изрядного количества выпитого оно уже не было. Анекдотов, правда, не травили, но лица уже разгладились, разрумянились, и жизнь, реальная жизнь, самым естественным образом оттеснила воспоминания о смерти на периферию общения.
Конники, перебивая друг друга, заговорили о своих недавних победах, о племенной работе, которая велась из рук вон плохо, о кормах и подпругах, о свойствах лошадиного характера и интригах международной федерации.
Танцор решил, воспользовавшись переменой общего настроения, аккуратно прощупать почву.
- А что, бандиты у вас тут не пошаливают? - спросил он у своего желто-голубого соседа.
- Да стреляют иногда по ночам. Вот и сегодня было дело, - охотно откликнулся желто-голубой. - Но нас это не касается. Если сунутся, так рога им быстро пообломаем! Петро с Полтавщины тачанку пригнал, с "Максимом". Да и в охране у нас хлопцы будь здоров какие. Так что...
- А кто же это тут по ночам-то?..
- Есть тут козлы. Неподалеку. Раньше дом отдыха был. А они его купили. И чем там занимаются, неизвестно. Но, наверняка, не добрыми делами. Это прям у них на рожах написано.
- Грабят, что ли? - прикинулся полным недоумком Танцор.
- Не, отец, кого тут можно грабить-то? Таких, как ты, которые бутылки собирают?
- Ну, кто из ресторана, допустим, идет. Да мало ли...
- Нет, отец, ты точно перебрал. Кто с пушками, так те на сто баксов не позарятся. Этим минимум десять штук подавай.
- Неужто сейчас бандиты такие богатые пошли? - всплеснул руками изумленный Танцор-простачок.
- Не то слово! Раньше мы... Ну, не совсем мы. Наши старшие братья для страны валюту мешками зарабатывали. И самим кое-что перепадало. А сейчас еле концы с концами сводим. Хоть в бандиты иди!
- А возьмут? - спросил Танцор таким заинтересованным тоном, словно сам намеревался завербоваться.
- Не, это я так, - ответил желто-голубой. - Мы это отродье на дух не переносим!
- Так а чего они там у себя в домотдыха, людей, что ли, убивают? продолжал наседать Танцор.
- А кто их знает! Сейчас, отец, чем меньше знаешь, тем спокойней живешь. Нам тут своих проблем хватает. Лошадь - это инструмент очень тонкий. Намного тоньше скрипки.
- Ну, это я понимаю, - решил переключаться Танцор, поняв, что ничего больше выудить не удастся. - Лошадь, ексель-моксель, это сила. Вон какой красавец стоит. И главное - все понимает.
- Абсолютно! - сел на любимого конька желто-голубой, отправив в рот горсть капусты. - У меня пятилетний жеребец Хронос. Так он - веришь? - чувствует, когда поссать надо!
- Да что ж тут такого-то?
- Когда мне надо, а не ему! Я вроде и сам пока ничего. Не ерзаю там, не жмусь, ничего такого. А он сойдет с круга, встанет, обернется, в глаза мне посмотрит: дескать, давай, ссы. И тут я чувствую, что на самом деле пора. Во какой у меня, блин, конь! Жена намного глупей! Хоть, честно признаюсь, и она не дура, Ленка-то.
На этом можно было и заканчивать. Потому что дальше уже пошло что-то типа рассказов Бианки, применительно, конечно, к лошадиному сословию. Про чудеса сообразительности, про необычайную доблесть и порядочность, про любовь к хозяину вплоть до самопожертвования.
В другой раз Танцор, конечно, выслушал бы все это с большим интересом. Однако не тот был случай. Да и не то настроение: кругом бандиты роятся, которых надо мочить до одышки, до сухости во рту, до изнеможения мускулатуры.
Поэтому он встал и вежливо откланялся. Типа, желаю вам, ребята, и дальше высоко нести знамя российского конного спорта и прославлять нашу великую Родину громкими победами всюду, куда бы вас ни забросила нелегкая спортивная судьба. А уж мы тут за вас как следует поболеем. Как в переносном, так и в самом что ни на есть прямом смысле.
Как ни отнекивался, все же дали с десяток пустых бутылок, одну початую и кусок колбасы с ломтем хлеба: держи, отец, нам для хорошего человека ничего не жалко.
АППЛЕТ4
ЕЩЕ ОДНА АМЕРИКАНСКАЯ ВДОВА
Дело шло к концу рабочего дня. Однако до вечера было еще далеко. Как-никак на дворе стоял солнечный май: свежий и нарядный. И ему нечего было стыдиться, чтобы пораньше прятать в сумерки что-нибудь облезлое и неприглядное. Не было у мая ничего такого - ни облезлого, ни неприглядного.
Чего, конечно, нельзя было сказать о социальной составляющей миропорядка: тут изрядно было и смердящего, и гниющего, и покрытого струпьями лжи, предательства, алчности, похоти, злобы. Так что если б природу создавали одновременно с человеческим обществом, то, несомненно, она была бы устроена совсем по-иному. Несомненно, солнце поднималось бы над горизонтом минут на пять, не больше, и в мае, и в июне, и в июле, и в августе, и во все остальные месяцы бесконечного убогого, смердящего и гниющего года.
Танцор уже проветрился от застолья. И решил посмотреть, что же это за домотдыха такой, в котором навалом бандитов, стреляющих по ночам в парке как у себя дома - без стыда и совести.
Вернулся на то самое место, где вчера по телефону советовал какой-то ведьме класть в пирожки капусту вместо человечины. Отгрузил в кусты лишние бутылки: оставил две, характерно позвякивающие. И опять двинулся по той же траектории, по которой на него налетели, опять же вчера, два трупа.
Кустарник сменялся проплешинами, которые, будь дело в лесу, можно было бы назвать полянками. Полянки
опять сменялись зарослями чахлых березок. Прожурчал ручеек с чем-то по виду и по запаху токсичным.
И наконец путь преградил железобетонный забор, который отхватил у любителей отдыха в пределах черты города изрядный участок пространства размером с три футбольных поля.
Танцор внимательно огляделся: ни вышек с часовыми по периметру, ни телекамер не было. Видимо, скоты чувствовали себя так уверенно, что никого не боялись ни здесь, на земле, ни выше. Лишь две нитки колючей проволоки, пущенной по верху забора, - вот и вся защита от непрошеных гостей. Хотя наверняка там, где ворота...
Влез на березку и начал внимательно изучать логово неведомых зверей.
За забором стояли три крепких с виду двухэтажных дома, деревянных. Плоское кирпичное сооружение, по виду - столовая с кухней. Были и прочие постройки, поменьше размерами. Вероятно, гаражи, склады, мастерские и что там еще положено для бандитского уклада жизни.
Жизнь эта была абсолютно автономной. В центре участка возвышалась водонапорная башня. Вероятно, был где-нибудь и дизель, который обеспечивал электропитание в тех случаях, когда нуждающиеся воровали провода, чтобы сдавать их во вторсырье. Была, естественно, и котельная...
"Или же это крематорий?" - подумал Танцор.
Вполне мог быть и крематорий. И не только потому, что нынешние бандиты на все способны. Кроме умозрительных подозрений существовали еще и косвенные свидетельства. Например, нигде не было видно угольного склада. Однако верхняя часть высокой металлической трубы была закопчена так, словно топили либо углем, либо сырой нефтью.
Да, конечно, продолжал размышлять Танцор, вполне может быть подземный резервуар для жидкого топлива. Однако нынче гораздо выгодней топить рублевыми купюрами, чем нефтью, которую прежде называли черным золотом. Ну, а теперь-то она стала уже черной платиной.
Больше смотреть было не на что. Ни единой души во дворе не просматривалось.
Слез с березы. Поднял с земли пакет. И решил немножко поиграть с судьбой в кошки-мышки. На роль кошки претендовать пока не приходилось. Все самое интересное было впереди. Поэтому пошел маленьким сереньким зверьком вдоль забора, шаркая по лысой тропинке стоптанными ботинками. Позвякивая двумя бутылками, словно старый заплутавший мерин с колокольчиком.
Дошел до угла. Внимательно оглядел забор. И здесь никакой камеры.
Повернул за угол. Прошел метров пятьдесят до ворот, рядом с которыми была врезана в забор будка для охраны.
Робко постучал в калитку. Хоть и заметил кнопку звонка. Стук - это все-таки гораздо деликатней. Ну, а деликатность для этих козлов - признак убогости и идиотизма. Пусть так и считают. Пока время не пришло.
Никакой реакции не последовало.
Постучал еще. На этот раз посильней.
Дверь лениво приоткрылась.
- Ну, че тебе, хрен моржовый? - сказала высунувшаяся в щелку харя, заросшая снизу рыжей щетиной.
- Ребят, это самое, бутылочков у вас не найдется? - плаксиво заканючил Танцор.
- Ты че, оборзел совсем, урод! - угрожающе, но вместе с тем по-прежнему лениво сказала харя.
- Так, может, есть маленько? На хлебушек-то, - продолжал испытывать отмороженные нервы собеседника Танцор.
- Ты что, не понимаешь, что тебе говорят, хер старый?! - уже с большим энтузиазмом заквакала харя.
"Нет, есть еще резерв, есть!" - подумал Танцор.
- Так я, это, отработал бы. Я и по сантехнике могу, и по плотницкому делу. А, ребят?
- Да я, блядь, тебе покажу счас по плотницкому делу! - все же завелась бандитская харя. - Я тебе сейчас на хер тут прям мозги и вышибу!
Достал Макарова. И передернул затвор:
- Ну, блядь, считаю до трех!
"Это хорошо, - подумал Танцор, - очень хорошо. Теперь я этого козла за милую душу замочу. С превеликим удовольствием! Лишь только час пробьет".
Сказал: "Зря ты так, сынок". И пошел прочь.
Дома Танцора поджидал сюрприз. Дома сидел расфуфыренный Дед, разодетый в самые лучшие, с его точки зрения, одежды: в потертые и застиранные до камуфляжной пятнистости хламидомонадные порты и рубаху кроя первой половины пятидесятых годов прошлого столетия. Голову украшала, если так можно выразиться, шляпа - табачного цвета и такой формы, словно она была снята с утопленника.
Был он не один, а с дамой, чуть подвыпившей и беспрерывно хохотавшей. Дама была вдовой богатого скотопромышленника из Оклахомы. Звали ее Дженни.
Танцор попытался на глазок определить возраст любвеобильной американской вдовицы, однако сделать этого не смог. Если в России в силу убогости советской стоматологии возраст людей легко определить, как и лошадей, по зубам, то на Америку данный опыт распространить невозможно. По тому, как ослепительно сиял весь ее жевательный аппарат, обнажаемый перманентной улыбкой, можно было подумать, что девушке пока еще не продают спиртное. Поскольку в Америке сделать первый глоток даже не виски, а пива можно не ранее двадцатиоднолетнего возраста.
Однако по тому, сколь ловко она отхлебывала из горла сорокатрехградусный напиток, было видно, что в этом деле у нее имеется богатый многолетний опыт.
"Будем считать, что сорок пять, - решил Танцор. - Хотя может быть и двадцать пять".
Вскоре выяснилось, что состоятельная американская вдовица принимает Деда за кого-то совершенно другого. То есть не за серьезного битниковеда, а, вероятно, за клоуна. Что объясняло и беспрерывный ее смех, и пощипывание седобородого джентльмена за всякие части тела, и подергивание за кудлатую шевелюру.
Эта гипотеза подтверждалась и тем, что его величество случай столкнул будущих полюбовников нос к носу рядом с цирком на проспекте Вернадского, куда Дженни ходила на утреннее представление.
Знакомство произошло следующим, вполне естественным для Деда, образом. Он шел по аллее. Навстречу, пританцовывая, в прекрасном настроении шла богатая американская вдова. В том, что это именно богатая американская вдова, Дед не сомневался, у него на них особый нюх был.
Дед улыбнулся своими красивыми протезами, подмигнул и сказал тожественно: "О, май дарлинг, ю а вери найс тёлка!"
"Вот из тёлка?" - спросила богатая американская вдова.
Дед объяснил, что это такое прекрасное существо женского рода, которое любят все рашн мужик.
Богатая американская вдова засмеялась и ласково дернула Деда за бороду.
Через полчаса они продолжили знакомство в постели. И остались довольны друг другом.
- Все это, конечно, замечательно, Дед, - сказал по-русски как можно деликатней Танцор. - И я очень за вас рад. Но какого лешего ты сюда ее притащил?
- Как это какого?! - возмутился Дед. - Дженни приехала в Москву покупать лошадей. Ей надо в свой табун русскую кровь влить.
- Ну, а я-то тут при чем? Вот пусть твою и вливает. Ты у нас, дорогой, будь здоров какой конь с яйцами.
- Шутки у тебя идиотские, Танцор, - насупился Дед. - Я к тебе как к человеку. Стрелка же сказала, что ты позвонил ей из Сокольников. Сказала, что ты в какой-то конюшне был. А ты, японский городовой, на рожон лезешь. Это, Танцор, не по-товарищески.
- Ах, вот ты о чем... Да, действительно был. Но совсем с другими целями. Нам, Дед, новое задание этот сучий Сисадмин выдал. И я на разведку ходил.
- Да подождет, ексель-моксель, твое задание. Сейчас надо жеребцов покупать.
- Не мое задание, - внес ясность Танцор, - а наше общее. И твое в том числе.
- Ладно, пусть мое. Чего горячку-то пороть, не впервой уже. Давай завтра за жеребцами, согласен? Твои будут два процента комиссионных, - совсем неожиданно проявил Дед не свойственную ему деловитость.
- Хрен с тобой! - согласился Танцор, поскольку до дефолта было еще далеко. - Ты, давай, девушек поразвлекай. А я пока один звоночек сделаю.
Дед взял в руки гитару и заблюзовал, предварительно объяснив Дженни, что когда-то в Америке были такие битники: Керуак, Ферлингетти, Гинсберг. И они писали клевые стихи, которые сейчас Дженни услышит в русском переводе.
Вдовице это дело понравилось. Потому что любому американцу, любой американке всегда нравится, когда представители иных цивилизаций с любовью относятся к культуре великого американского народа.
А Танцор тем временем позвонил Следопыту. Тот, судя по сопутствующим звукам, сидел в каком-то кабаке и охотился на телок. Видимо, соответствующие его культурным запросам пока еще не подтянулись, в связи с чем Следопыт не суетился, не ерзал трубкой по щетине, а разговаривал спокойно и обстоятельно.
Сообщение, что ему придется включиться в войну с бандитами пока еще неизвестной ориентации, его неожиданно заинтересовало. Видимо, адреналиновые баки у чувака были уже почти пустыми. А когда узнал, что может получить за это дело пол-лимона, то Следопыта уже нужно было удерживать на вожжах.
Не вдаваясь в подробности, Танцор попросил его раздобыть две-три шпионские камеры, несколько миниатюрных микрофонов. И завтра развесить всю эту оснастку в нужном месте.
- Лады! - бодро ответил Следопыт. И вдруг засуетился: - Ну всё, всё, мне пора! Тут такая, блин, пришла. Если б ты видел, то слюной изошел бы. Такая чувиха!..
- Смотри, сам слюной не захлебнись, - посоветовал Танцор своему младшему товарищу. - Да и поосторожней там. А то нам тут больные не нужны.
Дед все еще пел. И по его необычайному исступлению было ясно, что дело это закончится нескоро.
Танцор подсел к компьютеру и решил поискать что-нибудь интересное в программе клубов. Набрал в адресном окошке браузера http://www.weekend.ru/music. И долго изучал афишу.
Когда Дед наконец отставил в сторону гитару и принял из рук Дженни ополовиненную бутылку виски, Танцор начал, как искусный политик:
- Дженни, любишь ли ты Эллу Фицжералд, черную короролеву джаза?
- Да, - сказала Дженни, - я очень любила Эллу Фицжералд, когда была маленькой девочкой.
- А любишь ли ты Барбру Стрейзанд, белую королеву джаза?
- Да, я любила Барбру Стрейзанд, когда была девушкой.
- А кто же ты теперь? - игриво спросил Танцор. И еще более игриво ущипнул бывшую девушку за плечо.
Ущипнул, прекрасно понимая, что Дженни приехала американской глубинки, где, слава богу, еще сохранились нормальные человеческие отношения. Будь она из Нью-Йорка или Чикаго, сидеть бы Танцору лет десять за сексуальные домогательства.
Дженни рассмеялась и кокетливо шлепнула Танцора ладошкой по колену.
- Так вот, Дженни, сегодня мы поедем в клуб "Дом". Будем смотреть в одном лице сразу и Фицжералд, и Стрейзанд. Тувинскую певицу Сайнхо Намчылак, желтую королеву джаза. Она такое выделывает голосом, такое, что зритель просто шалеет.
- Тувинская? Это откуда? - задала вполне естественный вопрос Дженни. Поскольку американцы пользуются не геоцентрической и не гелиоцентрической моделями мироздания. А американоцентрической.
- Из Сибири. Правда, она сейчас в Австрии живет. Потому что в Туве все так поют. Там ее никто и слушать не станет.
- А там, значит, ее кенгуру слушают? - решила сострить американская путешественница.
- Нет, дорогая, - вмешался Дед, видя, что Танцор слишком уж активно окучивает его зазнобу. - Кенгуру в Австралии. А в Австрии Штраус, всякие вальсы.
Дикция у Деда была хреновой. Еще хреновей было английское произношение. Поэтому Дженни поняла, что далекая певица Сайнхо живет там, где обитают страусы.
Потом Танцор открыл страничку www.xxxxxxxx.xxx и показал фотографии певицы. Сайнхо понравилась во всех видах: и с черными волосами, и абсолютно лысая, и задумчиво-лиричная, и неистово-свингующая. Ломовой талант так и пер у нее изо всех щелей. Но более всего, конечно же, изо рта.
Короче, собрались и поехали в "Дом".
В "Доме", в Большом Овчинниковском, было душевно. Заезжая гастролерша с пол-оборота завела публику. Публика неистовствовала. А Сайнхо все поддавала и поддавала жару.
Короче, всем очень понравилось. Даже капризному Деду, которому были свойственны зачатки нарциссизма.
Правда, его подружка заявила, что думала увидеть шоу. И что шоу - это всегда очень хорошо. Но и то, что она увидела, тоже ей понравилось.
Разъехались по домам далеко за полночь.
Но никто не роптал. Поскольку столичная клубная жизнь придумана не для жаворонков. Она для сов.
Жаворонки же оттягиваются в другое время и в других местах, о существовании которых ни Танцор, ни Стрелка, ни Дед, ни Дженни, ни автор данного произведения даже и не подозревают. Вполне возможно, что там протекает какая-то своя любопытная жизнь, и собираются вполне приличные люди. Однако где бы нас следовало искать, если бы мы вдруг взялись чередовать ночные увеселения с утренними?!
Да и как это возможно?! Ведь любому здравомыслящему человеку известно, что по утрам даже лошади не пьют!
АППЛЕТ 10
ОНА ЕГО ЗА ХЕРДЕЛЬ ПОЛЮБИЛА
В 12 часов утра все опять были в сборе. Примчался на джипе и Следопыт, который весьма оперативно не только закупил нужную аппаратуру, но успел и проверить ее.
Танцор показал Следопыту забор, за которым скрывалось бандитское логово, подлежащее уничтожению. Проинструктировал, что и где, на его дилетантский взгляд, необходимо повесить и как замаскировать. Рассказал о результатах своих наблюдений. Предупредил об отморозке с Макаровым. И напоследок благословил.
Следопыт мысленно послал советчика к Евгении Марковне и решил сделать всё по-своему.
На том и расстались.
Следопыт, беззаботно насвистывая и помахивая сумкой с аппаратурой, двинулся направо.
Танцор, Стрелка, Дед и Дженни - налево. За производителями.
Понятно, что Танцора, который на сей раз вошел в конюшню не старым доходягой, а этаким гоголем, никто не узнал.
Сразу же прошел в маленькую каморку, где сидел главный конюх "Сокороса". Назвался личным секретарем миссис Смит из Оклахомы, крупной скотопромышленницы и коннозаводчицы.
Представил миссис Смит, которая, сверкнув безукоризненным жевательным аппаратом, обдала главного конюха перегаром виски.
Махнул рукой в сторону Деда и Стрелки, которые были означены как консультанты по племенной работе и конной визажистике.
Следопыт добрался до середины забора. Нашел подходящую березку. Влез на нее. Срезал ножом мешающие обзору ветви. Вколотил в ствол кронштейн, отчего березка туг же брызнула сладким соком. Прикрепил к кронштейну камеру. Проверил, как работает шаговый двигатель с дистанционным управлением. Двигатель издал тонкий комариный писк.
Главный конюх Егорыч наконец-то понял, зачем к нему закатилась эта пестрая компания. И, боясь спугнуть удачу, робко обрадовался. Лошадей у него было до хрена и больше.
Были среди них и совсем слабенькие, которые не могли сделать без одышки двойного вольта, а уж на травереаль невозможно было смотреть без слез.
Были и крепкие середнячки, которые с огромным трудом могли попасть в зачет раза три в год лишь благодаря своему огромному опыту и спортивной злости.
Были и суперзвезды, которые делали соперников как хотели, где хотели и сколько хотели. И не было в них никаких изъянов по лошадиной части. Кроме разве что присущей звездам некоторой капризности.
Много чего было у главного конюха. Не было только денег, чтобы поддерживать конюшню в приличном состоянии. Дело доходило до того, что, рискуя честью российского конного спорта, по ночам воровали овес на ипподроме, у этих пройдох-барышников.
И тут вдруг наметилась такая поклевка!
Егорыч позвонил главному тренеру Устинычу и велел, чтобы тот срочно приезжал. И чтобы захватил с собой директора с бухгалтером. После этого стал демонстрировать богатой американке лучших лошадей конюшни.
Следопыт пошел по периметру против часовой стрелки, подыскивая место для установки второй камеры. Обнаружил щель между железобетонными панелями. И еще раз осмотрел двор. По-прежнему никаких признаков жизни не было. Там, внутри, не было даже ни воробьев, ни бабочек.
- Да, блин, веселенькое место! - сказал Следопыт сам себе фразу, самим же собой выбранную из большого разнообразия соответствующих ситуации устных штампов. И вдруг входная дверь двухэтажного корпуса распахнулась. И из нее начал медленно выползать человек. То есть вначале появилась левая рука, которая немного подтянула к себе половину головы. Потом ее сменила правая рука перетащившая через порог уже всю голову. Было далеко, а бинокль Следопыт не сообразил захватить. Поэтому было непонятно, мужчина это или женщина.
Затем появились плечи... Все происходило необычайно медленно. Как будто человек либо изможден, либо сильно болен.
Когда тело выползло почти до поясницы, кто-то невидимый грубо втащил его назад. Видимо, ухватившись за ноги.