Он брезгливо поморщился, взглянув на простыню, в которую она куталась.
   — Халат же есть, Ладка!
   — Как ты мне надоел! — отреагировала ласковая сестричка и двинулась на кухню.
   Край простыни волочился за ней по полу, и Пашка торопливо подхватил его, будто верный паж.
   — Ты обедала?
   — Я спала! Ты что, не видишь?
   — Ну, хоть завтракала?
   — Тарелка овсянки, восемь бутербродов с колбасой и два литра чая, — отрапортовала Лада.
   Пашка покачал головой и полез в холодильник. Там обнаружился пакет молока и колготки. Ткнув в них ухоженным длинным пальцем, брат возопил:
   — Это что?!
   Лада посмотрела на него сочувственно.
   — Паш, ты же с девушками встречаешься, должен знать, как это называется.
   — Почему это в холодильнике?
   — Чтобы не испортились! — отрезала она и стала наливать в чайник воду.
   Брат проворно оттеснил ее от раковины.
   — Фильтр для чего, балда? Сколько раз тебе говорить, воду из крана пить опасно! Что ты как маленькая? — привычно бубнил он.
   Ей захотелось оказаться на Луне. Говорят, там до сих пор не замечено никаких следов пребывания человека или ему подобных существ.
   А в общем-то, черт с ней, с Луной! Сегодня она заберет у Соньки палатку, и поездка на море станет вопросом времени.
   Подумав об этом, Лада обрела обычную бодрость духа и даже благодушно потрепала брата по загривку. Для этого, правда, ей пришлось влезть на табуретку.
   — Чего ты, малохольная? — насторожился он.
   — Хороший ты человек, Аполлоша, — улыбнулась она, — только нервный очень.
   — Я просил тебя не называть меня этим дурацким именем!
   — Это не я! Это родители тебя так назвали! — хихикнула она.
   Родители, в принципе, угадали. Аполлон на самом деле получился Аполлоном — высоченным рельефным красавцем с правильными чертами лица. Впрочем, правильной была и натура. Пашка жил по четкому расписанию, в меру занимался спортом, читал только классику, спал ровно восемь часов, свидания с девицами отмечал в блокнотике четким, каллиграфическим почерком, пищу пережевывал тридцать два раза, как и рекомендуют специалисты.
   От всего этого у Ладки дух захватывало, и до сих пор она не могла разобраться — восхищаться братом или пожалеть его, бедного.
   — Нет, мое имя, пожалуй, единственная ошибка наших родителей, — задумчиво изрек вдруг Пашка.
   — А мое? — хмыкнула Ладка.
   Он оглядел ее критическим взглядом.
   Хм… Олимпиада — звучит гордо, а перед ним тут стоит на табуретке встрепанный тощий задира-воробей.
   — Да, с твоим тоже вышла промашка, — решил он.
   — Ну вот, а я же не жалуюсь, — удовлетворенно кивнула Ладка, спрыгнула ему на шею, повисела немножко, раскачивая ногами, и съехала на пол.
   — Ох, ну опять как маленькая!
   Вместо того чтобы возмутиться, она еще и язык ему показала.
   Вообще, еще лет семь назад, когда Ладка заканчивала школу, вся семья с замиранием сердца ждала, что она наконец-то повзрослеет. А именно: выбросит на помойку рваные джинсы и футболки с Куртом Кобейном, перестанет корчить рожи в общественном транспорте, сделает модную прическу вместо двух тощеньких пегих хвостиков и начнет ходить на свидания, а не пудрить кавалерам мозги, сталкивая их лбами между собой.
   Лада этих надежд не оправдала. Ни тогда, ни сейчас.
   Просто взгляд ее родителей на становление личности весьма отличался от ее собственного. Их больше интересовали внешние проявления. Наверное, спортивная карьера сказывалась, где все решалось на соревнованиях, на виду у тысячи зрителей. В раздевалке, в спортзале ты можешь вытворять что угодно, а перед публикой обязан выглядеть суперменом. Приблизительно так.
   Это означало, что дома Ладка имела право стоять на голове, а в остальное время обязана была существовать, как все нормальные люди.
   В принципе, разумно. Но юношеский максимализм требовал предельной ясности. Почему это, черт возьми, она не имеет права сама решать, как, когда и где отмачивать очередной фортель?!
   — Я хочу жить одна! — постановила Ладка, провалившись на экзаменах в институт и обзаведясь в связи с этим массой свободного времени, а стало быть, возможностью самостоятельно зарабатывать.
   — Деточка моя! — всплеснула руками мама. — Ты и готовить-то толком не умеешь!
   — Не говоря уж о том, чтобы постоять за себя, если, не дай Бог, ворвутся грабители! — как обычно сгущал краски отец, с привычной снисходительностью оглядывая ее тощенькую фигурку.
   — Да и денег на квартиру у тебя нет! — привел последний, решающий аргумент Пашка. — А я тебе не дам!
   Она презрительно фыркнула и устроилась торговать газетами. Зарплаты как раз хватило, чтобы у самой себя покупать некоторые из них и просматривать объявления об аренде. Вместе с карьерой продавца Ладка взялась за освоение профессий уборщицы и посудомойки, а вечерами еще печатала курсовые работы тем, кто был удачливей ее и поступил-таки в институт.
   Родители схватились за голову, стали сами предлагать ей деньги на квартиру, брат тоже пошел на попятную. Лада сдержанно поблагодарила, но помощь не приняла. После болезни отца все пошло кувырком, и оставить родителей уже не представлялось возможным. Только когда отец встал на ноги — в буквальном смысле, — Лада снова научилась мечтать и все свои желания соединила в одну кучку. Работала она теперь по специальности, и заработанных денег хватало, чтобы снимать крохотную однокомнатную, да еще и на колготки оставалось.
   Несмотря на все эти очевидные перемены, родители с братом продолжали считать ее балбеской, простофилей и хулиганкой одновременно.
   Пашка, тот вообще взял себе за правило являться, как снег на голову, контролируя каждый ее шаг. Вот как сегодня.
   — А ты чего пришел-то? — спросила она за чаем, хитро прищурясь. — Все надеешься застать у меня толпу наркоманов и хиппи?
   — Ничего подобного. Я же знаю, с кем ты дружишь, — обстоятельно пояснил он. — Просто зашел проведать.
   — Мы вчера виделись, — напомнила Лада, — у родителей.
   — Ну и что? Может, я соскучился. Слушай, а у тебя отпуск когда?
   — А что?
   — Неприлично отвечать вопросом на вопрос.
   — Ты хочешь со мной в отпуск поехать? — удивилась Ладка. — За ручку держать и памперсы менять?
   Он хотел узнать, зачем ей палатка, только и всего. И начал разговор издалека.
   Потому что как начать с главного — ведать не ведал. И что здесь главное — тоже не знал.
   — Мне просто интересно. Могу я узнать, куда собирается в отпуск моя родная сестра?
   — Так тебе интересно, куда или когда? — уточнила она, но вывести братца из терпения было не так-то просто.
   Он и бровью не повел, невозмутимо ответив, что хотелось бы знать и то, и другое.
   — Да зачем тебе? — разозлилась Лада.
   Ее недавние мечтания по поводу отдыха и планы добраться до моря автостопом брат, конечно, узнать не мог. Но почему именно сейчас ему пришло в голову это обсуждать?
   Пашка не ответил и смотрел терпеливо, с ласковой улыбкой.
   Пожалуй, он мог бы просидеть вот так — в смиренной позе монаха, ожидающего знака свыше, — до скончания века. Ладка, никогда не отличавшаяся выдержкой, завистливо причмокнула.
   — Упрямый ты как осел просто! Ну, не знаю я, когда отпуск дадут, не знаю. Хотела попросить на днях.
   — Зачем?
   — Как зачем? Отдохнуть немножко.
   — Где? — не отставал братец.
   Очень хотелось ответить, что в Караганде. Но Ладка была честной девочкой, в Караганду ехать вовсе не собиралась, поэтому сказала правду.
   — На море? — подскочил Пашка. — А с кем?
   — Вот это уже неприличный вопрос! — Лада погрозила пальцем.
   — Нормальный вопрос. Я твой брат и хочу знать…
   — Каждый охотник хочет знать, где живет фазан.
   — Сидит фазан, — поправил Пашка. — И не хочет знать, а желает.
   — Нет! Ты неправильно говоришь!
   — Правильно! У тебя память плохая, не спорь!
   — У меня отличная память. Я, например, помню, что ты имеешь собственную фирму, а стало быть, в данный момент должен руководить, поощрять и наказывать своих сотрудников, а не бедную, замученную сестренку!
   Лада выдохнула и отхлебнула остывший чай.
   — Ну и гадость, — поморщилась она.
   — Просто ты нервная, — сдержанно разъяснил братец и завел по новой волынку «с кем, надолго ли и на какие шиши».
   — Если ты мне снова будешь денег предлагать, лучше сразу забаррикадируйся в ванной, — предупредила Лада, — иначе я тебя побью!
   — Кишка тонка, — усмехнулся Пашка, — я жду ответа!
   — А я жду, когда вы с родителями наконец угомонитесь и перестанете меня опекать! Мне не три года! Я прилично зарабатываю!
   — А почему в холодильнике только молоко? — неожиданно осведомился памятливый Аполлон.
   — Тьфу ты!
   — Вот, вот! Зарабатывает она!.. Короче, это тебе на билет и на жилье. А твоей зарплаты как раз хватит на солнечные очки и купальник.
   Ладка скрипнула зубами, но сдержалась. Сказала только, что он отстал от жизни и купальники нынче стоят чуть дешевле норковых шуб.
   — Налей еще чайку, я пойду оденусь.
   — Давно бы так.
   Зажав пачку купюр и горя желанием швырнуть их в невозмутимую физиономию братца, Лада ушла в комнату. Ну, ничего, ничего, за столько лет она научилась виртуозно избавляться от гуманитарной помощи.
   Напялив сарафан и моментально став похожей на школьницу, Ладка появилась в коридоре.
   — Ты бы пиджак снял. Жарко же.
   — Да? Я привык в общем-то.
   — Давай, давай, я в коридоре повешу.
   Вот какая заботливая сестрица Аленушка. Повесила, складочки расправила, пылинку сдула, а во внутренний карман засунула злосчастные купюры.
   Это становилось навязчивой идеей. Чем больше родные старались помочь ей материально, тем больше Лада сопротивлялась. Она вовсе не стремилась доказать свою независимость, просто ей казалось совершенно нелепым жить на деньги, заработанные кем-то другим. Раз уж она сама работает. Вот если бы дома сидела, училась бы если, буквально не отрывая головы от конспектов, или там инвалидом каким была, тогда… В общем, ясно. Она самостоятельный человек и все сумеет. И в отпуск поедет на море — на свою собственную зарплату!
   Для Пашки манипуляции с деньгами прошли незамеченными. Отдуваясь, он допивал третью чашку чая.
   — Надо было тортик купить, да? Я чего-то не догадался.
   И слава Богу! Видать, заглянул по дороге, бегом-бегом, иначе приволок бы вагон и маленькую тележку продуктов. Так чаще всего он и поступал.
   — Так что? На чем мы остановились? — уставился он на нее.
   — В каком смысле?
   — С кем ты едешь на море?
   — Паш, мне двадцать четыре года и…
   — С любовником, значит, — кивнул он.
   Она почему-то покраснела. Любовника не было. Да и не нужен он ей, любовник-то. Вот если бы принц. Да на белом коне. Хотя, нет, на коне — банально. Пусть будет на кобыле в яблоках.
   А она пристроится за широкой спиной, обхватит руками могучие плечи, и прижмется щекой, и навстречу им полетит горизонт, и будет трепетать на ветру венок из одуванчиков, а вокруг заструятся поля, высокие травы, аромат земляники, ромашковые сугробы, бескрайняя свобода.
   Ну-ну. Мечтать, как говорится, не вредно.
   — Пусть с любовником, — выпалила Лада злобно, — думай, как хочешь!
   — И куда вы собираетесь? В Крым? На Кавказ?
   — Я еще не знаю.
   — У него мобильный есть? Впрочем, не надо. Я тебе куплю. И не вздумай отключать, иначе родители с ума сойдут!
   Она обреченно вздохнула. Ну что с ними делать, а? Ничего.
   Надо было быть тихой, прилежной девочкой, а не гонять с мальчишками в футбол, не жечь костры под окнами мирных соседей, не подсовывать учителям в сумки декоративных мышей и диких ежиков, не попадать в детскую комнату милиции «за нарушение общественного порядка путем напугивания граждан дикими завываниями и переодеванием в привидения». Над этой формулировкой, помнится, хохотала одна Ладка, остальные «привидения» притихли, ожидая расплаты.
   …Да, надо было раньше думать. Последствия оказались необратимыми, и ей, наверное, никогда уже не удастся убедить близких в своем здравом рассудке. А может быть, действительно завести любовника, купить серьезный офисный костюмчик, сделать маникюрчик, научиться говорить спокойно, без детской восторженности и ехидства, почитывать на досуге «Космо» и не загибаться от хохота, глядя «Ералаш»?!
   Хотя бы попробовать.
   И тогда никто не посмеет относиться к ней, как к великовозрастному дитяте!
   — Паш, не нужен мне телефон, — сказала она устало, решив, что попытка — не пытка, — никуда я не поеду.
   Вместо этой авантюры лучше ей заняться учебой, вот что!
   — Как это не поедешь? Ты же говорила, что…
   — Я передумала.
   — Да врешь! Ну, почему ты все время врешь? Даже про любовника наврала!
   Лада вытаращила глаза.
   — Наврала?!
   — Конечно. Если вы едете вдвоем, тогда зачем тебе… — он вдруг замолк, взглянул на нее опасливо и стал надрывно кашлять.
   — Зачем мне что?
   Сестра с подозрением прищурилась. Актер из Пашки был никудышный, и кашель звучал чрезвычайно фальшиво. Однако она протянула стакан с водой и сделала вид, что не заметила, как брат мучительно придумывает ответ.
   Он чуть не проговорился, болван! Тамара ведь попросила вызнать все потихоньку, особо подчеркнув, что палатка, которую Лада просила, — одноместная. Стало быть, сестра собирается куда-то в гордом одиночестве! А никак не в компании любовника! Пашка совсем про это забыл. Да и вообще разговор с самого начала неправильно построил! Блин, он же блестяще проводит переговоры, а собственную сестру вывести на чистую воду не может!
   Разведка накрылась медным тазом.
   — Про любовника, между прочим, ты сам сказал, — заметила Ладка, когда брат перестал кашлять и принялся с интересом разглядывать потолок, — так что ничего я тебе не врала.
   — Ты же эту информацию не опровергла! Заставила меня считать, что все так и есть. Молчание, как говорится, знак согласия. Ты промолчала и тем самым подтвердила, что на юг едешь с любовником!
   — Да ну тебя к черту! Что ты ко мне привязался со своим любовником!
   — У меня нет любовника! — возмутился Пашка.
   — У меня тоже, — горестно вздохнула Лада. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
   — Значит, поедешь одна? — успокоившись, спросил брат.
   — Я еще не знаю, поеду или нет. Я в эту сессию три экзамена завалила, надо к пересдаче готовиться.
   Пашка изумленно подвигал бровями. Сессия? Экзамены? Когда это подобная ерунда беспокоила сестрицу?
   Снова она ему втирает очки.
   Ну, ладно, а что же Тамаре рассказывать-то? То ли едет, то ли не едет, то ли к морю, то ли нет.
   Пашка очень не любил выглядеть несостоятельным хоть в чем-то. Раз согласился помочь — лоб расшиби, но сделай! Вот так примерно звучал один из его жизненных принципов.
   — Так что мне родителям сказать? Они же беспокоятся! — спросил Пашка, неожиданно осознав, что этот аргумент должен на сестру подействовать.
   — Так это они тебя послали, — протянула она. — Очередная разведка боем? Откуда вы только узнали, что я собираюсь отпуск брать?
   — Во-первых, меня никто никуда не посылал. А во-вторых, мы не узнали, мы только предположили.
   — Ну, прям юные следопыты! — хихикнула Лада. — Ты им пока ничего не говори, я, когда соберусь, сама скажу.
   Пашка вздохнул.
   — Ну да, ты скажешь. С юга позвонишь, когда тебя уже по всему городу будут искать! Хоть бы раз ты, Ладка, подумала о родителях!
   — Ты хочешь, чтобы я тебе назвала конкретное число? — злобно прошипела она, крайне раздражаясь из-за этого нелепого разговора.
   Пашка кивнул и добавил, что о месте пребывания тоже хорошо бы узнать.
   — Да не знаю я еще ничего! — простонала она.
   — Вот в этом вся ты! Когда человек отправляется в отпуск, он заранее знает, куда едет, заказывает гостиницу, обговаривает все условия, прогноз погоды изучает… Если, конечно, это человек ответственный…
   — Проще говоря, зануда. Как ты! Паш, я даже с работы еще не отпрашивалась, а ты тут рассуждаешь о моем отпуске, как о решенном деле. Иди лучше, поработай, а?
   — Не отпрашивалась? — прищурился брат.
   — Нет. И, скорее всего, меня не отпустят. Так что рано бить тревогу, скажи маме, что я остаюсь в пределах видимости и вы спокойно можете продолжать портить мне жизнь!
   Она выскочила из-за стола и скрылась в комнате, так хлопнув дверью, что Пашка подскочил на стуле.
   — Сумасшедшая, — пробормотал он, но пошел следом, уговаривая себя отнестись к очередному взбрыку сестры с пониманием. А что ему оставалось?
   Она сидела на кровати, обхватив руками коленки, и раскачивалась, словно китайский болванчик.
   — Ну, чего злишься?
   Не глядя на брата, она разразилась длинной тирадой о причинах своей злости. Пальцев на руках не хватило, чтобы перечислить все. Тут был и неусыпный контроль, который установили за ней родители, и Пашкина навязчивая идея стать ее личным спонсором, и неосуществимая мечта отправиться на собственные средства к морю, и тяжелая работа, с которой, однако, не хочется расставаться, и жара в городе, и отсутствие воды в кране без всякого на то основания.
   — Ну, отключили, значит, — робко предположил Пашка.
   Сестра посмотрела исподлобья.
   Редко с ней случались такие моменты откровенности, когда под напором эмоций выставлялись на всеобщее обозрение все проблемы — от мала до велика! Очень, очень редко! В остальное время Лада искренне полагала, что жизнь удалась, и радовалась этому.
   Видимо, сегодня умение радоваться отключилось. Как вода.
   — Хрен с ней, с водой, — решила Ладка. — Ты вот что мне скажи, братец разлюбезный, тебе нравится меня мучить?
   — Я тебя не мучаю!
   — Ты хочешь, чтобы мне было хорошо? — тоном профессионального шантажиста спросила она.
   Паша кивнул, ожидая подвоха.
   — Тогда, пожалуйста, не предлагай мне больше денег, а? И перестань строить из себя мою дуэнью. Я сама смогу заработать и сама смогу за себя постоять, ясно?
   — Конечно, — неожиданно согласился он. Ладка настороженно впилась в него взглядом.
   Неужели, наконец, понял? Или придуривается? Да нет, брат не умеет притворяться.
   Пашка не умел. Но учился. Более или менее он с заданием справился, кое-что о планах сестрицы узнал, и теперь с легким сердцем может встретиться с Тамарой и доложить обстановку. План по облагодетельствованию Ладки смутно, но неотвратимо складывался у него в голове. Конечно, одну с палаткой на море отпускать ее нельзя. Это ежу понятно. Но отдохнуть сестренка все-таки должна. Городской пляж вряд ли подойдет для плодотворной релаксации. Значит, надо отправить ее на море с максимальным комфортом. Но как это сделать, чтобы ее дурацкая гордость не пострадала, вот вопрос!
   Будь у него хоть немного фантазии, все было бы гораздо проще. Ну, придумал бы он подсунуть ей план с местонахождением клада. Она бы поверила, наивная же. Только ему это даже в голову не пришло.
   Зато Пашка догадался усыпить бдительность сестрицы, согласившись со всеми ее аргументами.
   — Ну, я пошел, — поднялся он.
   Тамарину просьбу он выполнил, чего еще? Теперь пусть она поступает с информацией, как хочет. Может, до клада додумается, может, еще какой фокус сочинит.
   Лада обрадовалась и удивилась одновременно.
   — Ну, иди, — с сомнением разрешила она.
   Неужто у нее получилось? До Пашки дошло, наконец-таки, что сестра — состоявшаяся личность, на свободу которой посягать просто безнравственно.
   Нет, на такую удачу надеяться глупо.
   Но прогресс в отношениях явно наметился.
* * *
   Он открыл водительскую дверцу, и тут за спиной вкрадчиво спросили:
   — Ну, как?
   Павлу Антоновичу изменило привычное хладнокровие. И он заорал, как самый обычный мужик, которого женская глупость довела до белого каления.
   — Чего подкрадываешься?! Что за детский сад?! Я же сказал, что позвоню!
   Тамара не знала, что Пашка умеет гневаться, и на всякий случай выставила перед собой сумочку.
   Кто его знает, на что он способен в ярости! А красив-то, Господи Боже мой, дай мне силы это вынести!
   — Извини, пожалуйста, — покаянно пролепетала она, — у меня просто запись закончилась, и я решила к Ладке заскочить, а тут ты, и я…
   — Понятно, — буркнул он, — не терпится узнать результаты переговоров? Залезай, поговорим.
   Она послушно плюхнулась на водительское место. Пашка хмыкнул сердито, но возражать не стал, обошел машину и сел рядом.
   — Теперь давай серьезно. Мы с тобой не Деды Морозы, а Ладка не пятилетний ребенок, чтобы поверить в подарки, свалившиеся с неба…
   Тамара слушала завороженно и ни черта не понимала, кроме того, что он только что произнес распрекрасное слово «мы». Даже не так! Даже лучше — «мы с тобой!»
   Кто сказал, что первая любовь быстро забывается и остается на всю жизнь лишь смутным, светлым воспоминанием?!
   Глупость какая. Она не хочет воспоминаний, она хочет, чтобы он всегда говорил «мы», смотрел на нее своим серьезным, вдумчивым взглядом, держал за руку и объяснял простые вещи.
   Что он, кстати, объясняет?
   Тамара выплыла на поверхность и напряженно вслушалась.
   —…так что забудь об этой ерунде.
   — Погоди, Паш, но ты же сам за нее переживаешь!
   — При этом я понимаю, что в принципе Ладка права, — досадливо возразил он. — Мне бы тоже не понравилось, если бы кто-то взялся меня опекать.
   — Кто-то? Ты ее родной брат! А мы — лучшие подруги!
   — Это не меняет дела, — поморщился он, — я, конечно, могу купить ей путевку, нормальную путевку с оплаченной гостиницей, и никакая палатка ей не понадобится. Но она ведь не возьмет.
   Тамара смело ткнула его в грудь.
   — Ну вот! В том-то и беда!
   — Но я же не могу ее связать и силком заставить жить за мой счет!
   — Не надо силком, надо хитростью. Она же доверчивая — ужас! Хотя сама все время прикалывается, но поверит любой ахинее.
   Нечто подобное и ему приходило в голову. Ну, насчет клада.
   Пашка посмотрел на часы, потом с сожалением на Тамару.
   — Спешишь? — поняла она.
   — Вообще-то, да. Давай вечерком встретимся, если хочешь, и толком поговорим. Хотя, честное слово, я не вижу смысла.
   Еще бы он видел смысл с ней разговаривать! Она кто? Подруга сестры. Гадкий утенок, превращение которого в белого лебедя никто не заметил. И не заметит.
   Так что успокойся и возвращайся к мальчикам из «Богатырей», найди среди них подходящую партию, сыграй шикарную свадебку… И перестань уже надеяться на что-то отличное от одноразового секса или длительных, но не обременяющих связей, с обязательным походом на модную премьеру, быстрым чмоком в краешек губ, дежурным «ты отлично смотришься, детка!», с похмельем, с изжогой, с чужими трусами на подоконнике, с поспешной игрой в семейный завтрак и суетливым прощанием.
   О’кей. Она жила так и будет жить дальше.
   — Ну, не нервничай ты так, — потряс ее ладонь Пашка.
   Жаль, что она не научилась притворяться. Сидела бы сейчас с невозмутимой мордой, независимая, прямая, улыбчивая. Ну, очень жаль, не умеет она так!
   А он решил, будто Тамара горюет о несчастной судьбе подруги. Мерзко получается.
   — Ладно, я пойду. Извини, что отвлекла тебя от работы.
   — Да погоди ты, — он машинально стиснул ее пальцы, — ну, хочешь, давай придумаем что-нибудь.
   Какой из тебя придумщик, злобно прошипел внутренний голос. Без того, что ли, проблем мало? Куда тебя понесло-то? Интриги плести, в авантюры ввязываться… И все для того, чтобы популярная телеведущая — бывшая шмокодявка с белобрысыми ресницами, огромными бантами, в накрахмаленном передничке — не глазела сейчас так горестно?!
   Э-э-э, Паша! Впечатлительный ты стал, просто меры нет. И с чего бы вдруг?
   Тамара замерла, глядя на его кулак, в котором поместилась целиком ее ладошка.
   — Ну что? — Он сосредоточенно сморщил лоб. — У тебя предложения есть? Как мы отправим Ладку на море?
   Он снова сказал «мы», и Томка изо всех сил принялась думать. Это шанс, вдруг поняла она. Если Пашка на самом деле проникнется ее тимуровской идеей, у нее будет официальный повод видеться с ним. А там — чем черт не шутит?! Вдруг ей уже не нужно будет шляться по кабакам, упражняться в Камасутре, а за утренней чашкой кофе зевать от скуки и тошноты?
   — Давай все-таки встретимся вечером, — решилась она, — и в спокойной обстановке все обсудим.
   Вот так. И будь что будет!

Спустя две недели. Особняк на берегу Черного моря

   Агнессе Васильевне грозила судьба любопытной Варвары, которой на базаре нос оторвали. Однако этот факт ничуть не пугал, а только подбавлял адреналину, и Агнесса Васильевна, прижав ухо к замочной скважине, мысленно повторяла про себя, что риск — благородное дело. То, что подслушивать чужие разговоры уж точно не благородно, она забыла.
   Больно уж интересная жизнь пошла у хозяина! Как тут усмирить любопытство, когда прямо у тебя перед носом кипят такие страсти!
   — Пусти, недоумок! Я опоздаю на работу! — в очередной раз завопил женский голос.
   А мужской взревел раненым зверем:
   — Какая работа?! Сто раз тебе говорил, что пора уволиться!
   — Вот уж не дождешься! Я не собираюсь всю жизнь просидеть в золотой клетке и быть бесплатной домработницей!
   — Фирочка, что ты говоришь! У нас есть домработница!
   Точно, есть. Та самая, что в данный момент вместо своих непосредственных обязанностей увлеченно следит за развитием событий.
   Последние три года жизнь Агнессы Васильевны была невероятно, просто убийственно скучна. Эдуард Шабловский — да просто Эдик, как разрешил он себя называть, — вел чрезвычайно однообразное существование. Семь дней в неделю он уезжал из дома на рассвете, а возвращался за полночь, едва волоча ноги от усталости, быстро уминал ужин и плелся в холостяцкую спальню. И не было у него ни минуточки, чтобы посмотреть, допустим, телевизор, попариться в баньке, сыграть в теннис. Нет, Эдик только трудился. Будто чернорабочий, а не один из богатейших людей города. Или даже области!