Страница:
Сначала Ларри был очень доволен собой, потому что сумел вспомнить. Потом, когда понял, что это означает, его пронизало ощущение острой тревоги.
Макграт-Холл строился как арсенал во время Первой мировой войны. Полиция занимала это здание с двадцать первого года, и ходила шутка, что с тех пор там оставалось несколько служащих. Оно представляло собой мрачный, неподвластный времени склеп. Мо в признание его положения занимал кабинет с большими окнами на север. Из них был виден приходящий в ветхость район Кевани, отделенный от Макграт-Холла нестриженым газоном, железной оградой и несколькими деревьями. Ларри увидел обертку от бутербродов, гонимую ветром по тротуару, и наблюдал за ней, пока она не скрылась из виду. «Ну и дело, — думал он. — Черт возьми, ну и дело».
Ларри вновь склонился над оружием. Это был «смит-вессон» — несомненно, пистолет Гаса. И на его спусковом крючке отпечатался палец Эрно, в барабане находился один нестреляный патрон. Одну выпущенную пулю извлекли из тела Коллинза в операционной. О трех остальных сведений не было. «Нет, — сказал себе Ларри, потом снова, — нет», — затем довел ход мыслей до конца.
— Мо, думаешь, это орудие убийства в моем деле?
— Думаю, баллистическая лаборатория сможет установить это наверняка. И полагаю, эксперты по ДНК смогут определить, чья кровь была на руке Эрдаи. Мне нужно отправить пистолет обратно в хранилище для соблюдения последовательности. Но позабочусь, чтобы кто-то пришел и расписался за него. Я просто хотел дать тебе предварительные сведения.
Mo протянул конверт со своим заключением. Ларри сунул его в карман куртки, продолжая ломать голову. Сейчас ему оставалось только полагаться на то шестое чувство, которое часто его направляло. А оно подсказывало, что кровь на руке Эрно принадлежала не Коллинзу. Имея теперь время задуматься, Ларри осознал, что во всех отчетах о стрельбе в баре указывалось: после выстрела на Эрно набросились не менее полудюжины полицейских. Пистолет у Эрдаи вырвали до того, как он приблизился к истекавшему кровью племяннику. Значит, кровь на рукоятке пистолета Гаса Леонидиса принадлежала кому-то другому. Ларри неторопливо перебирал возможности, споря главным образом с собой. Выстрел в Луизу был произведен в упор. И если палец Эрно отпечатался в ее крови, значит, четвертого июля девяносто первого года в ресторане «Рай» стрелял он.
Стрелял Эрно. Этот пистолет был орудием убийства. И шесть лет спустя он как-то оказался у Коллинза. На пистолете были и его отпечатки пальцев. Не было только отпечатков Ромми. А он признался в убийстве.
— Значит, Эрно с Коллинзом или кто-то из них совершили это совместно со Шлангом, — сказал Ларри. — Шланг их не выдал, и Эрно отблагодарил его, когда понял, что умирает.
Мо покачал головой.
— Ларри, могу сказать тебе только, чьи отпечатки есть на пистолете.
Ларри это знал. Он только объяснял себе положение вещей. Шланг признался. Шланг знал об этом самом пистолете. Шланг носил камею Луизы в кармане. И Шланг сказал Женевьеве, что убьет Луизу. Не изменилось ничего. Насколько это касалось Шланга.
Какую роль, черт возьми, играл там Коллинз?
Когда Артур узнает об этом, начнется сумятица. Это нескончаемое дело завертится с бешеной скоростью. Ларри встал, и Мо указал на его спортивную куртку, в кармане которой лежало экспертное заключение.
— Дозволяю тебе отправиться курьером в Сентер-Сити.
— Вечная благодарность, — ответил Старчек. Взглянул на Мо и добавил: — Черт.
Перед Макграт-Холлом стояли растрескавшиеся парковые скамейки, где гражданские служащие зачастую ели в обеденное время бутерброды. Привыкшие пировать крошками белки вылезли из укрытий и запрыгали вокруг Ларри, как только он сел подумать.
Для обозначения того, каким он был, не существовало слова. Расстроенным? Но он всегда многое понимал в такие минуты откровенности с собой. И понимал теперь, что не особенно удивлен известием о роли Эрно. Он всегда признавал возможность того, что Эрдаи говорил какую-то часть правды. Стрелял Эрно. Ларри несколько раз повторил это себе. Его потрясали последствия, а не сам факт.
В эти долгие минуты жаркого сырого дня его больше беспокоила Мюриэл. Теперь ему требовалось с ней увидеться. Непременно. Сидя на скамейке, он переживал все, что перенес за последние два дня, те же переполнявшие его чувства. Пульс зачастил при мысли о нахождении в одной комнате с ней. И в эту минуту откровенности с собой ему стало ясно еще кое-что. Мюриэл ни за что не уйдет от Толмиджа. Ни за что не откажется от его влияния, поскольку до выборов оставались год и четыре месяца. И даже если оставить выборы в стороне, она бы вызвала скандал признанием, что спала со свидетелем по затянувшемуся — и спорному — делу. Та непреклонная, дальновидная Мюриэл, которая всегда привлекала Ларри, ни за что не откажется от своей карьеры ради него. Им оставалось только тайком встречаться в отелях, выкраивая время. И Нэнси, проницательная женщина, догадается. Особенно его мучила жизнь, которую он создал без Мюриэл. То, что он готов был отказаться от нее ради чего-то непостижимого, наполняло его горечью.
Ларри ощупал заключение Дикермена в нагрудном кармане куртки. Он не был готов ко всему этому. Ни к встрече с Мюриэл. Ни к тому, чтобы читать в газетах о каком-то новом прорыве в деле об убийстве, завершенном десять лет назад. Готов он был к казни Ромми Гэндолфа и спокойной собственной жизни.
Или нет? Не так уж часто выпадает подобная возможность — вновь обрести то, что утратил и о чем до сих пор сожалеешь. Исправить ошибки, которые совершил по глупости и неведению. Как упускать ее? От сомнений у него кружилась голова, он был готов расплакаться без всякой причины. Потом разорвал заключение на несколько частей и швырнул в мусор. Белки бросились к нему, но для них, как и для него, там было только разочарование.
36
37
Макграт-Холл строился как арсенал во время Первой мировой войны. Полиция занимала это здание с двадцать первого года, и ходила шутка, что с тех пор там оставалось несколько служащих. Оно представляло собой мрачный, неподвластный времени склеп. Мо в признание его положения занимал кабинет с большими окнами на север. Из них был виден приходящий в ветхость район Кевани, отделенный от Макграт-Холла нестриженым газоном, железной оградой и несколькими деревьями. Ларри увидел обертку от бутербродов, гонимую ветром по тротуару, и наблюдал за ней, пока она не скрылась из виду. «Ну и дело, — думал он. — Черт возьми, ну и дело».
Ларри вновь склонился над оружием. Это был «смит-вессон» — несомненно, пистолет Гаса. И на его спусковом крючке отпечатался палец Эрно, в барабане находился один нестреляный патрон. Одну выпущенную пулю извлекли из тела Коллинза в операционной. О трех остальных сведений не было. «Нет, — сказал себе Ларри, потом снова, — нет», — затем довел ход мыслей до конца.
— Мо, думаешь, это орудие убийства в моем деле?
— Думаю, баллистическая лаборатория сможет установить это наверняка. И полагаю, эксперты по ДНК смогут определить, чья кровь была на руке Эрдаи. Мне нужно отправить пистолет обратно в хранилище для соблюдения последовательности. Но позабочусь, чтобы кто-то пришел и расписался за него. Я просто хотел дать тебе предварительные сведения.
Mo протянул конверт со своим заключением. Ларри сунул его в карман куртки, продолжая ломать голову. Сейчас ему оставалось только полагаться на то шестое чувство, которое часто его направляло. А оно подсказывало, что кровь на руке Эрно принадлежала не Коллинзу. Имея теперь время задуматься, Ларри осознал, что во всех отчетах о стрельбе в баре указывалось: после выстрела на Эрно набросились не менее полудюжины полицейских. Пистолет у Эрдаи вырвали до того, как он приблизился к истекавшему кровью племяннику. Значит, кровь на рукоятке пистолета Гаса Леонидиса принадлежала кому-то другому. Ларри неторопливо перебирал возможности, споря главным образом с собой. Выстрел в Луизу был произведен в упор. И если палец Эрно отпечатался в ее крови, значит, четвертого июля девяносто первого года в ресторане «Рай» стрелял он.
Стрелял Эрно. Этот пистолет был орудием убийства. И шесть лет спустя он как-то оказался у Коллинза. На пистолете были и его отпечатки пальцев. Не было только отпечатков Ромми. А он признался в убийстве.
— Значит, Эрно с Коллинзом или кто-то из них совершили это совместно со Шлангом, — сказал Ларри. — Шланг их не выдал, и Эрно отблагодарил его, когда понял, что умирает.
Мо покачал головой.
— Ларри, могу сказать тебе только, чьи отпечатки есть на пистолете.
Ларри это знал. Он только объяснял себе положение вещей. Шланг признался. Шланг знал об этом самом пистолете. Шланг носил камею Луизы в кармане. И Шланг сказал Женевьеве, что убьет Луизу. Не изменилось ничего. Насколько это касалось Шланга.
Какую роль, черт возьми, играл там Коллинз?
Когда Артур узнает об этом, начнется сумятица. Это нескончаемое дело завертится с бешеной скоростью. Ларри встал, и Мо указал на его спортивную куртку, в кармане которой лежало экспертное заключение.
— Дозволяю тебе отправиться курьером в Сентер-Сити.
— Вечная благодарность, — ответил Старчек. Взглянул на Мо и добавил: — Черт.
Перед Макграт-Холлом стояли растрескавшиеся парковые скамейки, где гражданские служащие зачастую ели в обеденное время бутерброды. Привыкшие пировать крошками белки вылезли из укрытий и запрыгали вокруг Ларри, как только он сел подумать.
Для обозначения того, каким он был, не существовало слова. Расстроенным? Но он всегда многое понимал в такие минуты откровенности с собой. И понимал теперь, что не особенно удивлен известием о роли Эрно. Он всегда признавал возможность того, что Эрдаи говорил какую-то часть правды. Стрелял Эрно. Ларри несколько раз повторил это себе. Его потрясали последствия, а не сам факт.
В эти долгие минуты жаркого сырого дня его больше беспокоила Мюриэл. Теперь ему требовалось с ней увидеться. Непременно. Сидя на скамейке, он переживал все, что перенес за последние два дня, те же переполнявшие его чувства. Пульс зачастил при мысли о нахождении в одной комнате с ней. И в эту минуту откровенности с собой ему стало ясно еще кое-что. Мюриэл ни за что не уйдет от Толмиджа. Ни за что не откажется от его влияния, поскольку до выборов оставались год и четыре месяца. И даже если оставить выборы в стороне, она бы вызвала скандал признанием, что спала со свидетелем по затянувшемуся — и спорному — делу. Та непреклонная, дальновидная Мюриэл, которая всегда привлекала Ларри, ни за что не откажется от своей карьеры ради него. Им оставалось только тайком встречаться в отелях, выкраивая время. И Нэнси, проницательная женщина, догадается. Особенно его мучила жизнь, которую он создал без Мюриэл. То, что он готов был отказаться от нее ради чего-то непостижимого, наполняло его горечью.
Ларри ощупал заключение Дикермена в нагрудном кармане куртки. Он не был готов ко всему этому. Ни к встрече с Мюриэл. Ни к тому, чтобы читать в газетах о каком-то новом прорыве в деле об убийстве, завершенном десять лет назад. Готов он был к казни Ромми Гэндолфа и спокойной собственной жизни.
Или нет? Не так уж часто выпадает подобная возможность — вновь обрести то, что утратил и о чем до сих пор сожалеешь. Исправить ошибки, которые совершил по глупости и неведению. Как упускать ее? От сомнений у него кружилась голова, он был готов расплакаться без всякой причины. Потом разорвал заключение на несколько частей и швырнул в мусор. Белки бросились к нему, но для них, как и для него, там было только разочарование.
36
17 августа 2001 года
Владения Линкольна
В зале судьи Кентона Харлоу ожидания спектакля больше не было. На скамейках не сидело множество зрителей, контингент журналистов сократился до обычного уровня — Стюарт Дубинский, Мира Амир и репортер из местной службы новостей, вчерашний студент, которому, даже на взгляд Артура, следовало научиться одеваться. В разговоре с ними Артур преуменьшил значение мотивировок, содержавшихся в его ходатайствах. Надежды, какие он возлагал на Харлоу, не возрастут, если судья сочтет, что Мюриэл уже наказана в газетах за свои оплошности.
Спал Артур плохо. Он не знал, какое развитие получит дело Гэндолфа. Благодаря письму Мюриэл о Коллинзе он мог на какое-то время отсрочить казнь и даже надеялся, что Коллинз сможет доказать невиновность Ромми. Однако в последнее время непонятно почему Артур стал беспокоиться о собственном будущем. Рано или поздно эта история окончится. Как выразилась несколько недель назад Джиллиан, жизнь снова станет жизнью, а не приключением. У него всегда имелись далеко идущие планы, но теперь вдруг все затуманилось. И эта неопределенность тревожила его сны. Около пяти часов он тихо вышел на кухню к восточному окну посмотреть на зарю. Все будет хорошо, сказал себе Артур. Он верил в это, но мысли его приняли иное направление через двадцать минут, когда вошла Джиллиан в тонком белом халате. Она села рядом и молча держала его руку, пока солнце, царственно сбросив розовую вуаль, не поднялось в своем слепящем великолепии.
Сопровождаемая Кэрол Кини, Мюриэл вошла в зал решительным шагом. Она была одета в элегантный брючный костюм и, как всегда, походила на поджарую, готовую к драке кошку. Положив свои папки на столик, она прошла через зал и села рядом с Артуром на скамье защиты, где он и еще несколько адвокатов по другим делам ждали начала заседания.
— Ну, — спросила она, — большой у тебя цилиндр? Сколько в нем еще кроликов?
— Надеюсь, одного этого достаточно.
— Очень ловкий трюк, Артур. Признаю.
Артур добился от апелляционного суда еще одной отсрочки для пересмотра указания о прекращении дела Ромми, чтобы расследовать связанные с Коллинзом обстоятельства, о которых Мюриэл сообщала в своем письме. Следующий шаг, задуманный вместе с Джиллиан, был еще более неожиданным. На основании одиннадцатого пункта федеральных правил гражданского судопроизводства Артур просил судью Харлоу наложить санкции на прокуратуру округа Киндл за сокрытие того, что Коллинз сказал Старчеку в Атланте. В сущности, Артур утверждал, что отказ Мюриэл в его ходатайстве предоставить Коллинзу иммунитет был необоснованным. И хотел, чтобы в виде наказания Харлоу приказал Мюриэл иммунизировать Коллинза и дал защите возможность взять у него свидетельские показания. Теоретически Харлоу уже не имел полномочий в этом деле. Однако изначальный судья обладал наилучшей возможностью решать, вводили его в обман или нет, поэтому такие вопросы адресовались прежде всего ему. И наложенная им санкция была бы законной, если бы он нашел, что одна сторона действовала недобросовестно.
— Артур, апелляционный суд не придаст этому значения. Ход хоть и умный, но в конечном счете безнадежный.
— Не думаю, Мюриэл. Полагаю, судья Харлоу может решить, что ты скрывала существенные сведения.
— Я не скрывала ничего. Скрывал Эрно — и лгал в своих показаниях.
— Он защищал племянника.
— Стреляя в него? К тому же я не думаю, что мотив может оправдывать лжесвидетельство. Показания Эрно, Артур, ничего не стоят.
— Особенно если ты скрываешь то, что подкрепляет их.
— Артур, их ничто не подкрепляет.
— А слова Коллинза, что он каждый вечер просит Бога простить ему то, что они с Эрно сделали Ромми? Как только ты могла спокойно это скрывать?
— Это ерунда, Артур. Коллинз покрывал дядюшку, пускал Ларри пыль в глаза без риска быть обвиненным в лжесвидетельстве. А эти сведения ты получил, Артур, как только они показались имеющими отдаленное отношение к делу.
— Что ты еще скрываешь, Мюриэл, как не имеющее отдаленного отношения к нему?
— Артур, в своем ответе я сообщила тебе и судье, что ты располагаешь всем предположительно благоприятным для твоего клиента.
— Кроме показаний Коллинза. Ты в самом деле думаешь, что суды позволят тебе не допускать его к свидетельскому месту, пока не казнят Ромми?
— Коллинз нужен тебе для интермедии, Артур. Он не имеет никакого отношения к тем убийствам. Должна сказать, ты мастер создавать интермедии. Это твоя работа. Скажу тебе, какая из них еще интересует меня.
— Ну-ну?
— Кое-кто говорит, что часто видит Джиллиан Салливан возле твоей конторы. И как вы сидите, держась за руки, в «Спичечном коробке». Что это означает? Пытливые умы хотят знать.
Мюриэл одарила его ехидной улыбочкой.
Артур, как она и ожидала, опешил. Как давно предсказывала Джиллиан, ему было неприятно злобное хихиканье, которое вызывала быстро распространяющаяся весть об их связи.
— Мюриэл, какое отношение это имеет к чему бы то ни было?
— Не знаю, Артур. Это необычно, тебе не кажется?
— Тут нет никакого конфликта, Мюриэл. Ты сама сказала для протокола два месяца назад, что Джиллиан не играет никакой роли в этих разбирательствах.
— Звучит слегка обидчиво, Арт. Джиллиан мне всегда нравилась. Каждый заслуживает прощения.
По словам Джиллиан, Мюриэл ее недолюбливала. Обе они чувствовали себя задетыми частыми сравнениями, делавшимися несколько лет в прокуратуре. И прощения Мюриэл не признавала. Она была обвинителем, кредо ее заключалось в наказании за все ошибки, исключая, разумеется, собственные. Но она добилась, чего хотела. Артуру очень хотелось прекратить разговор. Поняв это, Мюриэл поднялась.
Несколько недель назад Артур из осторожности письменно известил Ромми, что Джиллиан и он стали «близкими друзьями». Но Мюриэл вела речь не столько о приличии, сколько об уязвимости. И подошла, чтобы предостеречь его. Если он станет делать резкие нападки на ее профессионализм из-за утаивания сведений, она сможет в отместку облить его грязью.
Артур понял, что не совсем годится для этой профессии. Несмотря на многолетнюю юридическую практику и все то, что знал о Мюриэл, он сначала подумал, когда та села рядом, что ей хочется скоротать с ним время, потому что она симпатизирует ему.
— Всем встать.
Харлоу с бумагами в руках быстрым шагом прошел к судейскому месту и принялся за рассмотрение дел. Когда очередь дошла до дела Гэндолфа, судья улыбнулся взошедшим на подиум Мюриэл и Артуру.
— Я думал, что больше не увижу вас здесь. С возвращением.
И прежде всего предоставил слово Мюриэл для ответа на ходатайства Артура. Та резко заговорила:
— Во-первых, апелляционный суд решил, что рассмотрение дела закончено. Во-вторых, мистер Рейвен не является больше адвокатом Гэндолфа. В-третьих, отведенный судом ограниченный период поиска новых сведений истек более месяца назад. И в-четвертых, нет никакого искажения фактов ни в одном утверждении, какие мы делали, ваша честь.
Судья улыбнулся, манера Мюриэл все еще забавляла его. При росте едва в пять футов и весе сто фунтов била она как тяжеловес. Он отодвинулся назад вместе с высоким креслом и задумался, проведя пальцами по длинным седым волосам.
— При всем почтении к моим друзьям, представляющим собой глаза и уши общества, — сказал он, — думаю, некоторые вопросы лучше обсудить у меня в кабинете. Прошу обе стороны пройти туда.
Судья провел их через приемную во владения Линкольна, как зачастую называли этот кабинет, когда Харлоу не мог слышать. На стенах и на полках там было не меньше пятидесяти портретов и статуэток Честного Эйба во все периоды его жизни, в том числе и фотографии, сделанные Брейди[22]. Документы с подписью Линкольна были выставлены по всему кабинету. У судьи в шкатулке даже хранилась коллекция монет того времени.
Секретари Харлоу, белый и негритянка, последовали за ним из зала с блокнотами в руках. Судья подошел к своему столу, снял мантию, повесил ее на стоявшую рядом вешалку и рассмеялся.
— Знаете, — сказал он, — судебные споры проходили у меня на глазах в течение сорока с лишним лет, и хочу сказать вам, этот мне запомнится. Он напоминает студенческие футбольные матчи, где все набирают очки в дополнительное время. Если отойдешь за пивом, то не сможешь сказать, кто выигрывает.
Он указал длинной рукой на большой письменный стол в боковой части комнаты. Артур, Мюриэл, Кэрол Кини и секретари сели за него.
В зале формальности требовали от судьи выслушать сперва обвинителя и защитника, но у себя в кабинете Харлоу предпочел действовать напрямик. Без судебного секретаря можно было строго не придерживаться процедурных правил.
— Неприятно скрываться от журналистов, это дело привлекает большое внимание, однако на данной стадии нам всем нужно быть откровенными, чтобы иметь возможность продвигаться вперед.
Раздался телефонный звонок из зала. Появилась Памела, приехавшая из суда штата. Судья велел охранникам направить ее в кабинет.
— Отлично, теперь давайте не будем лукавить с этими ходатайствами, — сказал Харлоу, когда Памела тоже села за длинный стол. — Прежде всего, мисс Уинн, вы знаете меня не особенно хорошо, я вас тоже, но, думаю, говоря неофициально, мы оба согласимся, что вам следовало внести исправления в поданные документы после разговора с мистером Фаруэллом.
— Сожалею, что не сделала этого, ваша честь.
— Превосходно. Мистер Рейвен, мы оба понимаем, что если бы мисс Уинн хотела подложить вам свинью, то не раскрыла бы этих сведений.
— Допускаю, судья Харлоу. Но она дожидалась, пока апелляционный суд примет решение. Теперь моему клиенту нужно пытаться аннулировать fait accompli[23].
— Артур, выбор времени — ваша главная претензия. Правильно?
Рейвен повертел рукой, выражая неохотное согласие.
— Я не отклоняю данного вопроса, Артур. Мы все понимаем, что этот диспут может изменить положение вещей. Откровенно говоря, мисс Уинн, если бы я узнал, что племянник мистера Эрдаи каждый вечер просит у Бога прощения за то, что они сделали Гэндолфу, то очень захотел бы выслушать показания Коллинза Фаруэлла.
— При всем уважении, ваша честь, — заговорила Мюриэл, — прокуратура не предоставляет иммунитета по просьбе обвиняемых, адвокатов и даже судов, желающих получить свидетельские показания. Если бы законодательное собрание штата считало, что эти лица должны иметь полномочия предоставлять иммунитет, оно бы дало его им. Но у них нет такого полномочия. Мы не станем иммунизировать мистера Фаруэлла.
Судья, прищурясь, взглянул на Мюриэл.
— Мисс Уинн, не думаю, что подсчет снарядов в наших арсеналах в данном случае правильный подход. У каждого из нас есть разные полномочия. Я могу запротоколировать определенные сведения, которые вам вряд ли понравятся. А мистер Рейвен может сделать их достоянием общественности. Я предпочитаю говорить не о полномочиях, а о справедливости. Всем нам ясно, что Коллинз Фаруэлл располагает сведениями о тех обстоятельствах, которые привели к данному преступлению, но не раскрыл их десять лет назад. Мистер Рейвен говорит, что нужно узнать все возможное до того, как мы допустим казнь его клиента, и я считаю это совершенно правильным. Учитывая то, что сказала вам Женевьева Каррьере о поведении мистера Гэндолфа в июле девяносто первого года, никто из нас особенно не удивится, если мистер Рейвен пожалеет о своей просьбе допросить мистера Фаруэлла. Но у него будет спокойно на душе, когда он и его клиент увидят, к чему это привело. Как и у вас. Как и у меня. Поэтому предлагаю день-другой подумать о том, что справедливо, а не о своих полномочиях, чтобы нам всем потом не жалеть.
Из-под густых, тронутых сединой бровей судья вновь взглянул на Мюриэл. Та молчала, но явно поняла, что потерпела поражение. Итог был именно таким, как сказал ей Артур в зале. Кен-тон Харлоу не допустит казни Гэндолфа без заслушивания показаний Коллинза. То, что эти показания могли изобличить апелляционный суд в слишком раннем закрытии дела, служило для Харлоу немалым стимулом. Но выбор он предоставил Мюриэл небольшой. Под пристальным вниманием прессы она могла великодушно иммунизировать Коллинза, превознести до небес свою приверженность правде или фехтовать гораздо более короткой шпагой с федеральным судьей, способным перед началом предвыборной кампании официально заклеймить ее лгуньей.
— Почему бы нам всем не подумать об этом? — сказал Харлоу. Потом подозвал секретаря, продиктовал краткое распоряжение, гласящее, что ходатайство Артура приобщено к делу и отложено слушанием, затем всех отпустил. Мюриэл поспешно вышла с холодным негодованием на лице. Едва она скрылась, Памела, поддавшись порыву, обняла одной рукой Артура, крепко сжала и тепло улыбнулась.
— Это было блестяще, — сказала она. В эту минуту он был ее героем.
Артур не признал за собой никаких заслуг и отправил ее в контору составить для апелляционного суда краткий отчет о сегодняшних разбирательствах.
Спал Артур плохо. Он не знал, какое развитие получит дело Гэндолфа. Благодаря письму Мюриэл о Коллинзе он мог на какое-то время отсрочить казнь и даже надеялся, что Коллинз сможет доказать невиновность Ромми. Однако в последнее время непонятно почему Артур стал беспокоиться о собственном будущем. Рано или поздно эта история окончится. Как выразилась несколько недель назад Джиллиан, жизнь снова станет жизнью, а не приключением. У него всегда имелись далеко идущие планы, но теперь вдруг все затуманилось. И эта неопределенность тревожила его сны. Около пяти часов он тихо вышел на кухню к восточному окну посмотреть на зарю. Все будет хорошо, сказал себе Артур. Он верил в это, но мысли его приняли иное направление через двадцать минут, когда вошла Джиллиан в тонком белом халате. Она села рядом и молча держала его руку, пока солнце, царственно сбросив розовую вуаль, не поднялось в своем слепящем великолепии.
Сопровождаемая Кэрол Кини, Мюриэл вошла в зал решительным шагом. Она была одета в элегантный брючный костюм и, как всегда, походила на поджарую, готовую к драке кошку. Положив свои папки на столик, она прошла через зал и села рядом с Артуром на скамье защиты, где он и еще несколько адвокатов по другим делам ждали начала заседания.
— Ну, — спросила она, — большой у тебя цилиндр? Сколько в нем еще кроликов?
— Надеюсь, одного этого достаточно.
— Очень ловкий трюк, Артур. Признаю.
Артур добился от апелляционного суда еще одной отсрочки для пересмотра указания о прекращении дела Ромми, чтобы расследовать связанные с Коллинзом обстоятельства, о которых Мюриэл сообщала в своем письме. Следующий шаг, задуманный вместе с Джиллиан, был еще более неожиданным. На основании одиннадцатого пункта федеральных правил гражданского судопроизводства Артур просил судью Харлоу наложить санкции на прокуратуру округа Киндл за сокрытие того, что Коллинз сказал Старчеку в Атланте. В сущности, Артур утверждал, что отказ Мюриэл в его ходатайстве предоставить Коллинзу иммунитет был необоснованным. И хотел, чтобы в виде наказания Харлоу приказал Мюриэл иммунизировать Коллинза и дал защите возможность взять у него свидетельские показания. Теоретически Харлоу уже не имел полномочий в этом деле. Однако изначальный судья обладал наилучшей возможностью решать, вводили его в обман или нет, поэтому такие вопросы адресовались прежде всего ему. И наложенная им санкция была бы законной, если бы он нашел, что одна сторона действовала недобросовестно.
— Артур, апелляционный суд не придаст этому значения. Ход хоть и умный, но в конечном счете безнадежный.
— Не думаю, Мюриэл. Полагаю, судья Харлоу может решить, что ты скрывала существенные сведения.
— Я не скрывала ничего. Скрывал Эрно — и лгал в своих показаниях.
— Он защищал племянника.
— Стреляя в него? К тому же я не думаю, что мотив может оправдывать лжесвидетельство. Показания Эрно, Артур, ничего не стоят.
— Особенно если ты скрываешь то, что подкрепляет их.
— Артур, их ничто не подкрепляет.
— А слова Коллинза, что он каждый вечер просит Бога простить ему то, что они с Эрно сделали Ромми? Как только ты могла спокойно это скрывать?
— Это ерунда, Артур. Коллинз покрывал дядюшку, пускал Ларри пыль в глаза без риска быть обвиненным в лжесвидетельстве. А эти сведения ты получил, Артур, как только они показались имеющими отдаленное отношение к делу.
— Что ты еще скрываешь, Мюриэл, как не имеющее отдаленного отношения к нему?
— Артур, в своем ответе я сообщила тебе и судье, что ты располагаешь всем предположительно благоприятным для твоего клиента.
— Кроме показаний Коллинза. Ты в самом деле думаешь, что суды позволят тебе не допускать его к свидетельскому месту, пока не казнят Ромми?
— Коллинз нужен тебе для интермедии, Артур. Он не имеет никакого отношения к тем убийствам. Должна сказать, ты мастер создавать интермедии. Это твоя работа. Скажу тебе, какая из них еще интересует меня.
— Ну-ну?
— Кое-кто говорит, что часто видит Джиллиан Салливан возле твоей конторы. И как вы сидите, держась за руки, в «Спичечном коробке». Что это означает? Пытливые умы хотят знать.
Мюриэл одарила его ехидной улыбочкой.
Артур, как она и ожидала, опешил. Как давно предсказывала Джиллиан, ему было неприятно злобное хихиканье, которое вызывала быстро распространяющаяся весть об их связи.
— Мюриэл, какое отношение это имеет к чему бы то ни было?
— Не знаю, Артур. Это необычно, тебе не кажется?
— Тут нет никакого конфликта, Мюриэл. Ты сама сказала для протокола два месяца назад, что Джиллиан не играет никакой роли в этих разбирательствах.
— Звучит слегка обидчиво, Арт. Джиллиан мне всегда нравилась. Каждый заслуживает прощения.
По словам Джиллиан, Мюриэл ее недолюбливала. Обе они чувствовали себя задетыми частыми сравнениями, делавшимися несколько лет в прокуратуре. И прощения Мюриэл не признавала. Она была обвинителем, кредо ее заключалось в наказании за все ошибки, исключая, разумеется, собственные. Но она добилась, чего хотела. Артуру очень хотелось прекратить разговор. Поняв это, Мюриэл поднялась.
Несколько недель назад Артур из осторожности письменно известил Ромми, что Джиллиан и он стали «близкими друзьями». Но Мюриэл вела речь не столько о приличии, сколько об уязвимости. И подошла, чтобы предостеречь его. Если он станет делать резкие нападки на ее профессионализм из-за утаивания сведений, она сможет в отместку облить его грязью.
Артур понял, что не совсем годится для этой профессии. Несмотря на многолетнюю юридическую практику и все то, что знал о Мюриэл, он сначала подумал, когда та села рядом, что ей хочется скоротать с ним время, потому что она симпатизирует ему.
— Всем встать.
Харлоу с бумагами в руках быстрым шагом прошел к судейскому месту и принялся за рассмотрение дел. Когда очередь дошла до дела Гэндолфа, судья улыбнулся взошедшим на подиум Мюриэл и Артуру.
— Я думал, что больше не увижу вас здесь. С возвращением.
И прежде всего предоставил слово Мюриэл для ответа на ходатайства Артура. Та резко заговорила:
— Во-первых, апелляционный суд решил, что рассмотрение дела закончено. Во-вторых, мистер Рейвен не является больше адвокатом Гэндолфа. В-третьих, отведенный судом ограниченный период поиска новых сведений истек более месяца назад. И в-четвертых, нет никакого искажения фактов ни в одном утверждении, какие мы делали, ваша честь.
Судья улыбнулся, манера Мюриэл все еще забавляла его. При росте едва в пять футов и весе сто фунтов била она как тяжеловес. Он отодвинулся назад вместе с высоким креслом и задумался, проведя пальцами по длинным седым волосам.
— При всем почтении к моим друзьям, представляющим собой глаза и уши общества, — сказал он, — думаю, некоторые вопросы лучше обсудить у меня в кабинете. Прошу обе стороны пройти туда.
Судья провел их через приемную во владения Линкольна, как зачастую называли этот кабинет, когда Харлоу не мог слышать. На стенах и на полках там было не меньше пятидесяти портретов и статуэток Честного Эйба во все периоды его жизни, в том числе и фотографии, сделанные Брейди[22]. Документы с подписью Линкольна были выставлены по всему кабинету. У судьи в шкатулке даже хранилась коллекция монет того времени.
Секретари Харлоу, белый и негритянка, последовали за ним из зала с блокнотами в руках. Судья подошел к своему столу, снял мантию, повесил ее на стоявшую рядом вешалку и рассмеялся.
— Знаете, — сказал он, — судебные споры проходили у меня на глазах в течение сорока с лишним лет, и хочу сказать вам, этот мне запомнится. Он напоминает студенческие футбольные матчи, где все набирают очки в дополнительное время. Если отойдешь за пивом, то не сможешь сказать, кто выигрывает.
Он указал длинной рукой на большой письменный стол в боковой части комнаты. Артур, Мюриэл, Кэрол Кини и секретари сели за него.
В зале формальности требовали от судьи выслушать сперва обвинителя и защитника, но у себя в кабинете Харлоу предпочел действовать напрямик. Без судебного секретаря можно было строго не придерживаться процедурных правил.
— Неприятно скрываться от журналистов, это дело привлекает большое внимание, однако на данной стадии нам всем нужно быть откровенными, чтобы иметь возможность продвигаться вперед.
Раздался телефонный звонок из зала. Появилась Памела, приехавшая из суда штата. Судья велел охранникам направить ее в кабинет.
— Отлично, теперь давайте не будем лукавить с этими ходатайствами, — сказал Харлоу, когда Памела тоже села за длинный стол. — Прежде всего, мисс Уинн, вы знаете меня не особенно хорошо, я вас тоже, но, думаю, говоря неофициально, мы оба согласимся, что вам следовало внести исправления в поданные документы после разговора с мистером Фаруэллом.
— Сожалею, что не сделала этого, ваша честь.
— Превосходно. Мистер Рейвен, мы оба понимаем, что если бы мисс Уинн хотела подложить вам свинью, то не раскрыла бы этих сведений.
— Допускаю, судья Харлоу. Но она дожидалась, пока апелляционный суд примет решение. Теперь моему клиенту нужно пытаться аннулировать fait accompli[23].
— Артур, выбор времени — ваша главная претензия. Правильно?
Рейвен повертел рукой, выражая неохотное согласие.
— Я не отклоняю данного вопроса, Артур. Мы все понимаем, что этот диспут может изменить положение вещей. Откровенно говоря, мисс Уинн, если бы я узнал, что племянник мистера Эрдаи каждый вечер просит у Бога прощения за то, что они сделали Гэндолфу, то очень захотел бы выслушать показания Коллинза Фаруэлла.
— При всем уважении, ваша честь, — заговорила Мюриэл, — прокуратура не предоставляет иммунитета по просьбе обвиняемых, адвокатов и даже судов, желающих получить свидетельские показания. Если бы законодательное собрание штата считало, что эти лица должны иметь полномочия предоставлять иммунитет, оно бы дало его им. Но у них нет такого полномочия. Мы не станем иммунизировать мистера Фаруэлла.
Судья, прищурясь, взглянул на Мюриэл.
— Мисс Уинн, не думаю, что подсчет снарядов в наших арсеналах в данном случае правильный подход. У каждого из нас есть разные полномочия. Я могу запротоколировать определенные сведения, которые вам вряд ли понравятся. А мистер Рейвен может сделать их достоянием общественности. Я предпочитаю говорить не о полномочиях, а о справедливости. Всем нам ясно, что Коллинз Фаруэлл располагает сведениями о тех обстоятельствах, которые привели к данному преступлению, но не раскрыл их десять лет назад. Мистер Рейвен говорит, что нужно узнать все возможное до того, как мы допустим казнь его клиента, и я считаю это совершенно правильным. Учитывая то, что сказала вам Женевьева Каррьере о поведении мистера Гэндолфа в июле девяносто первого года, никто из нас особенно не удивится, если мистер Рейвен пожалеет о своей просьбе допросить мистера Фаруэлла. Но у него будет спокойно на душе, когда он и его клиент увидят, к чему это привело. Как и у вас. Как и у меня. Поэтому предлагаю день-другой подумать о том, что справедливо, а не о своих полномочиях, чтобы нам всем потом не жалеть.
Из-под густых, тронутых сединой бровей судья вновь взглянул на Мюриэл. Та молчала, но явно поняла, что потерпела поражение. Итог был именно таким, как сказал ей Артур в зале. Кен-тон Харлоу не допустит казни Гэндолфа без заслушивания показаний Коллинза. То, что эти показания могли изобличить апелляционный суд в слишком раннем закрытии дела, служило для Харлоу немалым стимулом. Но выбор он предоставил Мюриэл небольшой. Под пристальным вниманием прессы она могла великодушно иммунизировать Коллинза, превознести до небес свою приверженность правде или фехтовать гораздо более короткой шпагой с федеральным судьей, способным перед началом предвыборной кампании официально заклеймить ее лгуньей.
— Почему бы нам всем не подумать об этом? — сказал Харлоу. Потом подозвал секретаря, продиктовал краткое распоряжение, гласящее, что ходатайство Артура приобщено к делу и отложено слушанием, затем всех отпустил. Мюриэл поспешно вышла с холодным негодованием на лице. Едва она скрылась, Памела, поддавшись порыву, обняла одной рукой Артура, крепко сжала и тепло улыбнулась.
— Это было блестяще, — сказала она. В эту минуту он был ее героем.
Артур не признал за собой никаких заслуг и отправил ее в контору составить для апелляционного суда краткий отчет о сегодняшних разбирательствах.
37
17 августа 2001 года
Они знают
Возвратясь в свой кабинет, Мюриэл отправила Ларри сообщение по пейджеру с просьбой срочно приехать. И позвонила начальнику сыскного отдела для гарантии, что оно будет принято к сведению. Решение о предоставлении Коллинзу иммунитета принимала прокуратура, но ведший дело детектив имел право на то, чтобы с ним посоветовались. И само собой, Ларри уже давно было пора показаться. Разгневанная, побежденная, она больше не желала терпеть его мальчишеских выходок.
Но спустя час, когда Ларри приехал, Мюриэл остыла. Он выглядел измученным, и настроение у нее стало таким же, как в течение последних дней. Раньше Ларри часто от нее скрывался. Мюриэл надеялась, что они оба изменились, но этого, видимо, не произошло. Все случившееся — непонимание и осложнения — вызывало у нее горечь и временами чувство униженности. Однако в воскресенье она вышла из церкви с готовностью верить, что, может быть, это и к лучшему — продолжать отношения с Ларри.
Когда Старчек вошел, в кабинете разглагольствовал Нед Холси, низкорослый седой прокурор с кривыми ногами. Он славился вежливостью, но сейчас был взволнован. Велев жестом Ларри закрыть дверь, Холси продолжал обращаться к Мюриэл, сидевшей за большим столом.
— Кении Харлоу был ослом сорок пять лет назад, когда я учился с ним на юридическом факультете, — сказал Нед. — И стал еще большим ослом, когда получил судейскую мантию. А теперь он такой громадный осел, какого нет во всей Солнечной системе. И если ты спрашиваешь, поведет ли он себя как осел, ответ — да.
— Нед, я все же думаю, апелляционный суд не позволит ему наступать нам на горло с требованием иммунитета Коллинзу, — ответила Мюриэл.
Как всегда, гнев привел ее к решимости. «Поднимайся. Давай сдачи». Это был девиз ее отца в борьбе с наглыми силами.
— Мюриэл, раньше он обгложет тебя до костей, — сказал Нед. — «Судья обвиняет заместителя прокурора во лжи». Я уж не говорю о том, какой непоправимый вред он тебе нанесет. Хочешь видеть, как это скажется на прокуратуре? Я лично — нет.
— В чем дело? — спросил Ларри.
Она объяснила ему, что произошло в суде. Старчек раздраженно ответил:
— Черт возьми, Нед, предоставлять иммунитет нельзя. Одному Богу известно, что наговорит Коллинз. Будучи далеким от событий, он может что угодно навыдумывать. Мы никогда не распутаемся с этим делом.
— Ларри, — ответил прокурор, — можно говорить все, что вздумается, о политике прокуратуры. Но все равно создается впечатление, что мы скрываем правду. Этот тип, в сущности, сказал тебе, что помог ложно обвинить Гэндолфа.
— Что, если он причастен к тем убийствам? — спросил Ларри.
С этим не могла согласиться даже Мюриэл.
— Ларри, с теми убийствами Коллинза не связывает ничто. Нет ни вещественных улик, ни свидетельских показаний. Кроме того, как обвинению заявить, что кто-то может быть причастным к тем убийствам, если мы добиваемся казни Гэндолфа за их совершение? Господи, выдвинуть такой довод — это самоубийство.
Добродушный Нед, идя к выходу, ободряюще похлопал Ларри по плечу. От двери он указал пальцем на свою первую заместительницу.
— Мюриэл, это дело ведешь ты. Я поддержу тебя в любом случае. Но голосую за то, чтобы заключить сделку с Артуром. Предложи иммунитет в обмен на прекращение всех апелляций, если Коллинз не поможет им.
Мюриэл усомнилась, что Артур на это клюнет.
— Ну что ж, — ответил Нед. — Во всяком случае, у тебя будет какая-то политическая поддержка в прессе, если решишь идти с Кении рука об руку.
Нед был дельным и умным. Ей понравилось его решение. Под ее с Ларри взглядами прокурор закрыл за собой дверь.
— Итак, — произнесла Мюриэл. — Я что-то не то сказала или сделала? Ни открыток. Ни звонков. Ни цветов.
Минуту назад она не собиралась ничего говорить и, даже раскрыв рот, думала, что сможет заставить голос звучать беззаботно. Но в нем прямо-таки шипела кислота. Положив руки на стол, Мюриэл глубоко вздохнула.
— Не беспокойся, Ларри. Я вызвала тебя не за этим.
— Я так и думал.
— Просто хотела узнать, что ты скажешь о Коллинзе.
— Мюриэл, предоставлять ему иммунитет нельзя. Дикермен наконец дал мне заключение о том пистолете.
— Когда это было?
— На прошлой неделе.
— На прошлой неделе! Ларри, неужели в полицейском уставе не сказано, что обвинитель должен знать все улики по делу? Во вторник я написала ответ судье с утверждением, что мы сообщили Артуру о Коллинзе все, что знали. Когда ты собирался мне сказать?
— Как только пойму, что говорить об остальном.
— Об остальном? Это личное касательство?
— Думаю, можно сказать и так.
Здесь, в кабинете, они разговаривали более спокойным, отстраненным тоном. Мюриэл сложила руки на груди и спросила, не считает ли он произошедшее между ними ошибкой.
— Если бы знал, как считаю, Мюриэл, то приехал бы и сказал. Честно. Как считаешь ты?
Она погрузилась на миг в мрак своих чувств и понизила голос.
— Я считала, что было замечательно быть с тобой. Несколько дней находилась на седьмом небе. Потом поняла, что ты не хочешь со мной общаться. Почему?
— Не могу выносить этого в большом количестве, — сказал он.
Мюриэл спросила, чего «этого».
— Трахания с тобой, где придется, — ответил он. — Либо мы приходим к согласию, либо забываем об этом. Я уже не в том возрасте, чтобы жить в неопределенности.
— Я не хочу жить в неопределенности, Ларри. Я хочу, чтобы ты присутствовал в моей жизни.
— В какой роли?
— Как человек, с которым я связана. Прочно связана.
— Временно? Постоянно?
— Мать честная, Ларри. Я говорю о потребности, не о плане боя.
— Мюриэл, я больше не стану встречаться тайком. Либо да, либо нет.
— Что значит «да» и «нет»?
— "Да" — ты уходишь от Толмиджа, я от Нэнси. Мы говорим раз и навсегда, что совершили в прошлом ошибку, большую ошибку, и постараемся сохранить то, что осталось.
— Прелесть, — сказала Мюриэл. Коснулась груди, где сильно заколотилось сердце. — Прелесть.
Но спустя час, когда Ларри приехал, Мюриэл остыла. Он выглядел измученным, и настроение у нее стало таким же, как в течение последних дней. Раньше Ларри часто от нее скрывался. Мюриэл надеялась, что они оба изменились, но этого, видимо, не произошло. Все случившееся — непонимание и осложнения — вызывало у нее горечь и временами чувство униженности. Однако в воскресенье она вышла из церкви с готовностью верить, что, может быть, это и к лучшему — продолжать отношения с Ларри.
Когда Старчек вошел, в кабинете разглагольствовал Нед Холси, низкорослый седой прокурор с кривыми ногами. Он славился вежливостью, но сейчас был взволнован. Велев жестом Ларри закрыть дверь, Холси продолжал обращаться к Мюриэл, сидевшей за большим столом.
— Кении Харлоу был ослом сорок пять лет назад, когда я учился с ним на юридическом факультете, — сказал Нед. — И стал еще большим ослом, когда получил судейскую мантию. А теперь он такой громадный осел, какого нет во всей Солнечной системе. И если ты спрашиваешь, поведет ли он себя как осел, ответ — да.
— Нед, я все же думаю, апелляционный суд не позволит ему наступать нам на горло с требованием иммунитета Коллинзу, — ответила Мюриэл.
Как всегда, гнев привел ее к решимости. «Поднимайся. Давай сдачи». Это был девиз ее отца в борьбе с наглыми силами.
— Мюриэл, раньше он обгложет тебя до костей, — сказал Нед. — «Судья обвиняет заместителя прокурора во лжи». Я уж не говорю о том, какой непоправимый вред он тебе нанесет. Хочешь видеть, как это скажется на прокуратуре? Я лично — нет.
— В чем дело? — спросил Ларри.
Она объяснила ему, что произошло в суде. Старчек раздраженно ответил:
— Черт возьми, Нед, предоставлять иммунитет нельзя. Одному Богу известно, что наговорит Коллинз. Будучи далеким от событий, он может что угодно навыдумывать. Мы никогда не распутаемся с этим делом.
— Ларри, — ответил прокурор, — можно говорить все, что вздумается, о политике прокуратуры. Но все равно создается впечатление, что мы скрываем правду. Этот тип, в сущности, сказал тебе, что помог ложно обвинить Гэндолфа.
— Что, если он причастен к тем убийствам? — спросил Ларри.
С этим не могла согласиться даже Мюриэл.
— Ларри, с теми убийствами Коллинза не связывает ничто. Нет ни вещественных улик, ни свидетельских показаний. Кроме того, как обвинению заявить, что кто-то может быть причастным к тем убийствам, если мы добиваемся казни Гэндолфа за их совершение? Господи, выдвинуть такой довод — это самоубийство.
Добродушный Нед, идя к выходу, ободряюще похлопал Ларри по плечу. От двери он указал пальцем на свою первую заместительницу.
— Мюриэл, это дело ведешь ты. Я поддержу тебя в любом случае. Но голосую за то, чтобы заключить сделку с Артуром. Предложи иммунитет в обмен на прекращение всех апелляций, если Коллинз не поможет им.
Мюриэл усомнилась, что Артур на это клюнет.
— Ну что ж, — ответил Нед. — Во всяком случае, у тебя будет какая-то политическая поддержка в прессе, если решишь идти с Кении рука об руку.
Нед был дельным и умным. Ей понравилось его решение. Под ее с Ларри взглядами прокурор закрыл за собой дверь.
— Итак, — произнесла Мюриэл. — Я что-то не то сказала или сделала? Ни открыток. Ни звонков. Ни цветов.
Минуту назад она не собиралась ничего говорить и, даже раскрыв рот, думала, что сможет заставить голос звучать беззаботно. Но в нем прямо-таки шипела кислота. Положив руки на стол, Мюриэл глубоко вздохнула.
— Не беспокойся, Ларри. Я вызвала тебя не за этим.
— Я так и думал.
— Просто хотела узнать, что ты скажешь о Коллинзе.
— Мюриэл, предоставлять ему иммунитет нельзя. Дикермен наконец дал мне заключение о том пистолете.
— Когда это было?
— На прошлой неделе.
— На прошлой неделе! Ларри, неужели в полицейском уставе не сказано, что обвинитель должен знать все улики по делу? Во вторник я написала ответ судье с утверждением, что мы сообщили Артуру о Коллинзе все, что знали. Когда ты собирался мне сказать?
— Как только пойму, что говорить об остальном.
— Об остальном? Это личное касательство?
— Думаю, можно сказать и так.
Здесь, в кабинете, они разговаривали более спокойным, отстраненным тоном. Мюриэл сложила руки на груди и спросила, не считает ли он произошедшее между ними ошибкой.
— Если бы знал, как считаю, Мюриэл, то приехал бы и сказал. Честно. Как считаешь ты?
Она погрузилась на миг в мрак своих чувств и понизила голос.
— Я считала, что было замечательно быть с тобой. Несколько дней находилась на седьмом небе. Потом поняла, что ты не хочешь со мной общаться. Почему?
— Не могу выносить этого в большом количестве, — сказал он.
Мюриэл спросила, чего «этого».
— Трахания с тобой, где придется, — ответил он. — Либо мы приходим к согласию, либо забываем об этом. Я уже не в том возрасте, чтобы жить в неопределенности.
— Я не хочу жить в неопределенности, Ларри. Я хочу, чтобы ты присутствовал в моей жизни.
— В какой роли?
— Как человек, с которым я связана. Прочно связана.
— Временно? Постоянно?
— Мать честная, Ларри. Я говорю о потребности, не о плане боя.
— Мюриэл, я больше не стану встречаться тайком. Либо да, либо нет.
— Что значит «да» и «нет»?
— "Да" — ты уходишь от Толмиджа, я от Нэнси. Мы говорим раз и навсегда, что совершили в прошлом ошибку, большую ошибку, и постараемся сохранить то, что осталось.
— Прелесть, — сказала Мюриэл. Коснулась груди, где сильно заколотилось сердце. — Прелесть.