Страница:
Гордо бродят табуны.
Петр Великий в Острогожске
Хотя последнее сокращение сделано автором, вероятно, из соображений цензурной осторожности, но восстанавливать цитату ввиду переработки всего абзаца было бы произвольным. Ни абзац, ни цитата не подверглись цензурным изменениям.
К первой группе текстов прежде всего относится рукопись Ленинской библиотеки № 2383 (35 страниц текста, бумага 1828 г., из них первые пять беловые, остальные - черновые). Сюда же примыкает одна страница из собрания А. Ф. Онегина, Puschkiniana, № 2, - отрывок из 5-й главы (ныне в Пушкинском доме). Эти записи явились материалом, использованным при работе над "Путешествием в Арзрум", вошли не полностью и подверглись переработке.
К группе текстов собственно "Путешествия" относится чистовая рукопись его (Ленинская библиотека, № 2383). Рукопись является текстом, подготовленным для отдельного издания, включающим "Предисловие" и "Приложения к Путешествию в Арзрум".* В этом убеждает "обложка" "Предисловия", на которой рукою Пушкина, с его же графическим начертанием типографских концовок обозначено:
ПРЕДИСЛОВИЕ
1835 СПБ
Весь текст, за исключением отрывка, совпадающего с "Военной Грузинской дорогой", и "Приложений", написан рукою Пушкина на бумаге 1834 г. Названный отрывок - писарская копия отрывка, напечатанного в "Литературной газете", на бумаге 1830 г.; "Приложения" - на бумаге без водяных знаков. Самое заглавие: "Приложения к Путешествию в Арзрум" с концовкою написано рукою Пушкина на отдельном листе, в соответствии с планом издания отдельною книгою. "Приложения" составляют: обширное извлечение на французском языке: "Notice sur la secte des Yйzidis" ** и "Маршрут от Тифлиса до Арзрума" на отдельном листке, написанный рукою Пушкина и переписанный писарем непосредственно после "Notice".
* См. мою статью "Путешествие в Арзрум". А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в шести томах, т. VI. М.-Л., 1931, стр. 298 ("Путеводитель по Пушкину").
** "Notice" - перевод из книги Gardzoni: "Description de pachalik de Bagdad", Paris, 1808. Источник впервые указан в книге "Рукою Пушкина. Несобранные и неподготовленные тексты". Подготовили к печати и комментировали М. А. Цявловский, Л. Б. Модзалевский и Т. Г. Зенгер. М.-Л., 1935.
К этой же группе текстов относится вариант "Предисловия" на листах 271-2-71 рукописи № 2387Б Ленинской библиотеки, на бумаге со знаками 1834 г., а также цензурный экземпляр рукописи "Предисловия" (цензурное разрешение 28 сентября 1835 г., цензор В. Семенов), находящийся в Париже.
"Предисловию" Пушкин придавал, по обстоятельствам опубликования, совершенно особое значение, чем и объясняется последняя фраза "Предисловия": "...решился напечатать это предисловие и выдать свои путевые записки", где подчеркивается особое, самостоятельное значение именно вводных объяснительных строк публикации.
"Путешествие в Арзрум во время похода 1829 г.", несмотря на намерение Пушкина издать ею отдельной книгой и шаги, предпринятые с этой целью, было им напечатано (с "Предисловием") только в первой книге "Современника" 1836 г.
Впоследствии текст Пушкина печатался обычно так: в основу брался первопечатный текст "Современника" и к нему в разных местах делались дополнения по I группе текстов ("Путевые записки 1829 г."). Оставляя в стороне вопрос о том, можно ли в окончательный текст произведения, написанного в 1835 г., вносить произвольные и случайные дополнения по черновым записям 1829 г., когда замысел "Путешествия" еще никак не был оформлен, - следует указать, что выбор первопечатного текста "Современника" крайне неудачен. Текст этот печатался явно без авторской корректуры. 5 Так объясняются знаменитые географические и фактические "ошибки" Пушкина: написание названия Тифлиса Тбимикалар (глава 2) и эпизод главы 5-й о Мушском паше, который "приезжал к графу Паскевичу просить у него места для своего племянника". Е. Г. Вейденбаум первый указал на неправильность написания и на ошибку в изложении эпизода о Мушском паше, который, напротив, просил Паскевича об устранении своего племянника.
Между тем в чистовой рукописи "Путешествия", подготовленной Пушкиным к отдельному изданию, ошибок этих вовсе нет.
Написание грузинского названия у Пушкина "Тбилис-Калар", * а о Мушском паше сказано, что он приезжал к Паскевичу "просить у него места своего племянника". Таким образом, единственно правильным является печатание "Путешествия" по беловой рукописи 6 (ранее не подвергавшейся обследованию настолько, что невключенным оказался целый эпизод в конце главы второй, не делавший в текст "Современника"). Помимо правильного текста, эта рукопись важна еще в отношении конструкции: текст разбит на множество абзацев. Деление на главы, по-видимому, произведено Пушкиным перед самым печатанием в "Современнике", но абзацы, имеющие смысловое значение, должны быть сохранены.
Вместе с тем из "Путевых записок" должны быть взяты первые четыре страницы, начинающие произведение. Они перебелены Пушкиным, касаются посещения А. П. Ермолова и выпущены явно по цензурным причинам, причем пропуск отмечен дважды точками в начале печатного текста "Современника":
"...Из Москвы поехал я на Калугу, Белев и Орел, и сделал, таким образом, 200 верст лишних, за то увидел * ... Мне предстоял путь через Курск и Харьков" и т. д.
* Ср. неверное написание в официальных "Mйmoires historiques et gйographiques sur les pays situйs entre la Mer Noire et la Mer Caspienne", а Paris, 1797; p. 53: Tbilis-Cabar.
4
"Путешествие в Арзрум" было написало в 1835 г. на основании записей 1829 г. При этом используется большой научный и литературный аппарат. Тогда же пишется "Предисловие", четыре варианта которого доказывают, какое значение придавал ему Пушкин. В значительной мере самое создание и опубликование "Путешествия", а также напечатание "Предисловия" вызваны появлением книги французского дипломатического агента Виктора Фонтанье: "Voyages en Orient, entrepris par les ordres du Gouvernement Franзais de 1830 а 1833. Deuxiиme voyage en Anatolie". *
В этой книге, резко направленной против восточной политики Николая I с точки зрения французских колониальных интересов, содержится упоминание о Пушкине с иронией по адресу "бардов, находящихся в свите"; наконец, в той же главе содержится упоминание и о "сюжете не поэмы, но сатиры", который нашел на войне выдающийся поэт. Весьма возможно, что до осведомленного дипломата дошло известие о "маленьких сатирах Пушкина", проанализированных выше. Во всяком случае обвинение было столь веско, что вынуждало "Предисловие" и опубликование всего (курсив Пушкина), что им "было написано о походе 1829 года".
В предисловии (1-й вариант) сначала содержалось: 1) подробное официальное объяснение поездки, по-видимому, возбуждавшей не только официальное недовольство, но и толки; 2) прямая и резкая полемика с критикой, требовавшей отклика на события и, наконец, 3) возражение на обвинение Фонтанье. В объяснении цели поездки интересен вариант основной рукописи, где в словах: "для свиданья с братом и некоторыми из моих приятелей" - слова "братом и" вставлены. Объяснения в 3-й и 4-й редакциях отпадают начисто, по-видимому, из-за неубедительности: свидание с братом не состоялось, а приятели, упоминаемые в "Путешествии", - люди, сплошь скомпрометированные (не исключая Раевского) : таковы Вальховский, М. Пущин, Коновницын.
Полемика с критикой сокращается. Главное место занимает ответ Фонтанье, в котором, однако, слышится иногда и ответ русской критике, например: "Из русских поэтов, бывших в турецком походе, знал я только об А. С. Хомякове и об А. Н. Муравьеве. Оба находились в армии графа Дибича. Первый написал в то время несколько прекрасных лирических стихотворений, второй обдумывал свое путешествие к святым местам, произведшее столь сильное впечатление. Но я не читал никакой сатиры на Арзрумский поход". Здесь, разумеется, дано понять критикам, что непосредственного ответа на события не дал никто из поэтов (этим же объясняется сочувственная рецензия Пушкина на "Путешествие" А. Н. Муравьева 1832 г., оставшаяся недописанной). ** Обращает на себя внимание умолчание в этом списке имени знакомого Пушкину В. Г. Теплякова, отправленного во время войны с турками на Балканский полуостров с археологическими, а быть может и политическими поручениями и выпустившего в 1833 г. "Письма из Болгарии". Пушкин следил за творчеством Теплякова, поместил в 1836 г. в III части "Современника" известную статью о "Фракийских элегиях" - и умолчание можни объяснить цензурными соображениями и нежеланием усложнять вопрос: имя Теплякова было опальным, сам он - политическим ссыльным.
* См. мою заметку "Фонтанье" в "Путеводителе по Пушкину", стр. 361-362.
** См. мою заметку об А. П. Муравьеве в "Путеводителе по Пушкину", стр. 248.
5
"Путешествие в Арзрум" и "Предисловие", изданные с целью оправдания, содержат, однако, в основном все характерные черты отношения к событиям, описанные выше: стилистический "нейтралитет", складывающийся в итоге в авторскую фигуру нейтрального, сугубо "штатского" и непонимающего наблюдателя - автора "Путешествия"; помимо этого - ироническое изображение "героя" войны - Паскевича, со сделанными в осторожнейшей форме, но серьезными возражениями чисто военного характера, обнаруживающими тонкую военную осведомленность "штатского" автора. *
* Об отношении Пушкина к Паскевичу см. в моих статьях: "Путешествие в Арзрум" и "Паскевич", "Путеводитель по Пушкину", стр. 297- 298 и стр. 271-272.
Осуждение Паскевича как стратега сделано не только в 1-й главе от имени Ермолова. В тексте "Современника" и цензурном предпечатном варианте предисловия понадобилось изъятие именно в том месте, где перечисляются военные подвиги Паскевича, доказывающие его дарования. Приводим это место по беловой рукописи:
"Я не вмешиваюсь в военные суждения. Это не мое дело. Может быть, смелый переход через Саган-лу, движение коим граф Паскевич отрезал Сераскира от Осман-паши, поражение двух неприятельских корпусов в течение одних суток, быстрый подход к Арзруму; углубление нашего пятнадцатитысячного войска в неприятельскую землю на расстоянии пятисот верст, оправданное полным успехом - все это может быть в глазах военных людей чрезвычайно забавно".
Подчеркнутая фраза изъята, а последняя фраза переработана. В нее включен иронический выпад против Фонтанье: "может быть, и чрезвычайно достойно посмеяния в глазах военных людей (каковы, например, г. купеческий консул Фонтанье...)".
Выброшенная фраза касается одного из самых спорных стратегических вопросов; план кампании 1829 г. вызывал осуждения. Даже в официальной книге русского дипломата, изданной в Париже в 1840 г., признается слабость русского оперативного корпуса, углубившегося во вражескую территорию. *
Это суждение развито в конце "Путешествия": "19 июля, пришед проститься с графом Паскевичем, я нашел его в сильном огорчении. Получено было печальное известие, что генерал Бурцов был убит под Байбуртом. Жаль было храброго Бурцева, но это происшествие могло быть гибельно и для всего нашего малочисленного войска, зашедшего глубоко в чужую землю р окруженного неприязненными народами, готовыми восстать при слухе о первой неудаче".
В печатном тексте это место смягчено: вместо "печальное известие просто "известие", а вместо: "могло быть гибельно" - "могло быть печально".
Приведенный абзац является, собственно, резкой критикой стратегического плана Паскевича. Останавливает внимание утверждение, что поражение Бурцева могло быть гибельно для всего войска.
Иван Григорьевич Бурцов (1794-1829), член Союзов Спасения и Благоденствия, с которым Пушкин был знаком еще будучи в Лицее, во время кампании 1829 г. командир Херсонского Гренадерского полка. После занятия Арзрума для обеспечения флангов были снаряжены две экспедиции, из которых одна под командою Бурцова в крепость и город Байбурт, занятие которого "было необходимо по его положению в пределах Лазистанских племен". **
* "La Russie dans l'Asie Mineure ou campagnes du Marйchal Paskevitch en 1828 et 1829 etc.. par Felix Fonton". Paris. 1840, p. 250.
** См. С. Hовоселов. Кавказцы, 1872, стр. 15.
Известною особенностью Паскевича было замалчивание роли и заслуг скомпрометированных лиц, 7 так что приведенная фраза Пушкина - не только резкая критика стратегического плана Паскевича, но и засвидетельствование того факта, что опальный Бурцов был одним из главных деятелей турецкой кампании.
Если учесть, что самым строгим критиком стратегического плана Паскевича был Ермолов, с которым у Пушкина состоялось свидание (причем осуждение Паскевича было главною темою разговоров), - источник суждений Пушкина становится ясен.
Самое изображение Паскевича сделано с тонкой иронией. Отметим, прежде всего, почти полную замену имени Паскевича словом "граф" и частое повторение этого слова, имеющие явно иронический смысл, даже помимо известного презрительного отношения поэта к титулованной новой знати: Паскевич был возведен в графское достоинство с именованием Эриванского в 1828 г.; он был новоиспеченным графом, и Ермолов в первой главе "Путешествия" смеется над его титулом, называя "графа Эриванского графом Ерихонским". Ср. у Пушкина в "Путешествии", гл. III: "Я увидел графа Паскевича, окруженного своим штабом. Турки обходили наше войско, отделенное от них глубоким оврагом. Граф послал Пущина осмотреть овраг. Пущин поскакал. Турки приняли его за наездника и дали по нем залп. Все засмеялись. Граф велел выставить пушки и палить. Неприятель рассыпался... Граф послал. .. генерала Раевского..."
Ср. также прощание с Паскевичем (гл. V): "Граф предлагал мне быть свидетелем дальнейших предприятий. Но я спешил в Россию... Граф подарил мне на память турецкую саблю".
Авторское отношение Пушкина к Паскевичу - подчеркнуто официальное, ср. гл. III: "Здесь имел я честь быть представлен графу Паскевичу". Этот иногда слишком высокий тон пародирует утвердившееся в официозной литературе отношение к Паскевичу, ср., например, в гл. IV: "Генералы подъехали к графу, прося позволения заставить молчать турецкие батареи. Арзрумские сановники, сидевшие под огнем своих же пушек, повторили ту же просьбу. Граф несколько времени медлил; наконец, дал повеление, сказав: Полно им дурачиться". "Повеление", вместо обычного "приказ, приказание", слишком здесь высоко, особенно ввиду близкого соседства прозаической графской фразы.
В противоположность обрисовке Ермолова, не даны внешние черты Паскевича. Единственный разговор с Паскевичем ведется по-французски (гл. IV; ср. там же другой французский разговор Паскевича). Здесь подчеркивается светский, а может быть и придворный тон Паскевича.
В характеристике его подчеркнута светская черта: "Там, где угрюмый паша молчаливо курил посреди своих жен и бесчестных отроков, там его победитель получал донесения о победах своих генералов, раздавал пашалыки, разговаривал о новых романах".
Иронически-важный тон, которого Пушкин вообще придерживается в деловом описании событий и особенно изложении суждений, - иногда превращается у него в явную иронию. Таково суждение о язидах (гл. III): "Это объяснение меня успокоило. Я очень рад был за язидов, что они сатане не поклоняются; и заблуждения их показались мне уже гораздо простительнее".
Таково анекдотическое описание недоразумения (гл. IV): жалоба армян на то, что турки угнали 3 дня назад 3000 волов принята полковником за донесение о появлении турок. Уланы посланного отряда гонятся за курами: "Проехав верст 20, въехали мы в деревню и увидели несколько отставших уланов, которые, спешась, с обнаженными саблями, преследовали нескольких кур... Раевский приказал уланам прекратить преследование кур и послал полковнику Анрепу повеление воротиться".
Здесь обращает внимание не столько комический случай, сколько то обстоятельство, что о преследовании кур рассказывается тем же тоном, что и о любой военной операции. Это главная стилистическая черта "Путешествия": объективность рассказа, нейтральность авторского лица. Автор как бы отказывается судить о иерархии описываемых предметов и событий, о том, что важно и что не важно, в итоге чего получается искажение перспективы.
"Нейтральность" авторского лица, его нарочитая, намеренная "непонятливость" превращается у Пушкина в метод описания. Таково, например, описание сражения в гл. III: "Полки строились; офицеры становились у своих взводов. Я остался один, но зная, в которую сторону ехать, и пустил лошадь на волю божью. Я встретил генерала Бурцова, который звал меня па левый фланг. Что такое левый фланг? подумал я и поехал далее". Этот метод несомненно оказал свое влияние на Толстого.
Батальные описания Толстого в "Войне и мире" носят явные следы изучения прозы Пушкина, а именно изучения "Путешествия в Арзрум".
Герой "Путешествия в Арзрум", авторское лицо, от имени которого ведутся записки, - никак не "поэт", а русский дворянин, путешествующий по архаическому праву "вольности дворянской" и вовсе не собирающийся "воспевать" чьи бы то ни было подвиги. * Он насмешливо относится ко всем официальным документам, подтверждающим разрешение на поездку. Ср. конец гл. I, где Пушкин является к душетскому городничему: "Я требовал, во-первых, комнаты, где бы мог раздеться, во-вторых, стакан вина, в-третьих, абаза для моего провожатого. Городничий не знал, как меня принять, и посматривал на меня с недоумением. Видя, что он не торопится исполнить мои просьбы, я стал перед ним раздеваться, прося извинения de la libertй grande. ** К счастью, нашел я в кармане подорожную, доказывающую, что я мирный путешественник, а не Ринальдо Ринальдини. Благословенная хартия возымела тотчас свое действие..."
* Вспомним пламенный, гиперболический стиль корреспондентов. Ср. хотя бы у того же Радожицкого: "...наш главнокомандующий, как Александр и как Помпей, может завоевать Азию и доставить России миллионы золота... искусный и осторожный и славою окрыленный полководец, пламенные генералы" и т. д. ("Северная пчела", 1829, № 80). ** За такую великую вольность (франц.). Прим. ред.
Комический эпизод в конце гл. II, где в ответ на требование неграмотного офицера предъявить "письменное предписание", Пушкин вручил ему свое "Послание к калмычке", написанное по дороге, которое было принято офицером за предписание и тотчас исполнено, - был опущен в печатном тексте, по-видимому, из цензурных соображений.
Вместе с тем Пушкин не упускает случая поставить грань между профессией поэта и частной жизнью, в которой он является и должен быть принят как "порядочный человек", т. е. джентльмен, gentilhomme. Таков эпизод гл. I - встреча с персидским поэтом Фазил-Хан-Шейда: "Я, с помощью переводчика, начал было высокопарное восточное приветствие; но как же мне стало совестно, когда Фазил-Хан отвечал на мою неуместную затейливость простою, умной учтивостью порядочного человека!" (порядочный человек здесь дословный перевод, замена английского слова gentleman и французского gentilhomme). Гораздо более полемичен и остер второй эпизод - о дервише, в гл. IV. Здесь приводится пышное восточное приветствие, с которым пленный паша обращается к Пушкину и которое содержит изречение: "Поэт брат дервишу". Вслед за тем дается реальное описание: "Он кричал во все горло. Мне сказали, что это был брат мой дервиш, пришедший приветствовать победителей. Его насилу отогнали".
Этой иронией Пушкин отвечает Булгарину и Надеждину - критике, требовавшей от Пушкина прославления подвигов Паскевича. Полемикой с Надеждиным и кончается "Путешествие в Арзрум", причем язвительность иронии здесь так же скрыта, как и во всей ткани "Путешествия": "разбор был украшен обыкновенными затеями нашей критики: это был разговор между дьячком, просвирней и корректором типографии. Здравомыслом этой маленькой комедии".
Это - статья Надеждина о "Полтаве" ("Вестник Европы", 1829, № 8, стр. 287-302) ; написание слова "типография" с ижицей - было принято в этом журнале. Статья написана в форме комедии, причем действующими лицами являются: автор (классик, Никодiм Арiстович Надоумко), "романтик" Флюгеровский; Незнакомец (старик, любитель прекрасного, отставной корректор ...овской университетской типографии. Пахом Силич Правдивин). Дата статьи: "С Патриарших Прудов, 28 апреля 1829 г."
Таким образом, из действующих лиц Пушкиным верно назван только корректор типографии; "автор"-классик назван у Пушкина дьячком, а собеседник его "романтик" просвирней.
Так скрыто иронична ткань "Путешествия", что место, в котором Надеждин назван дьячком, до сих пор сходит за фактическое изложение статьи.
Паскевич никогда не мог простить Пушкину его поведения в турецкую войну. Он жаловался на Пушкина еще в 1831 г. в письме к Жуковскому, когда, казалось бы, мог быть удовлетворенным "Бородинской годовщиной": "Сладкозвучные лиры первостепенных поэтов наших долго отказывались бряцать во славу подвигов оружия. Так померкнула заря достопамятных событий Персидской и Турецкой войн".
Здесь эпистолярный стиль Паскевича так совпадает со стилем Булгарина, что помогает выяснить, насколько официоз отражал мнения Паскевича. Ср. приведенную выше цитату из статьи Булгарина 1830 г. о несбывшихся надеждах на то, что Пушкин мог "в сладких песнях передать потомству великие подвиги русских современных героев". 6 Другою особенностью "Путешествия" является его точность, иногда несколько нарочитая и педантическая, подчеркивающая фактический научный характер сведений. Таково, например, ироническое место о названии Арзрума: "Арзрум (неправильно называемый Арзерум, Эрзрум, Эрзрон) основан около 415 году во время Феодосия Второго и назван Феодосиополем. Никакого исторического воспоминания не соединяется с его именем". * Пушкиным использована довольно большая и притом новая научная литература. Так, "свидетельство Плиния" о Дарьяле и Кавказских вратах заимствовано из труда И. Потоцкого, на которого сделана ссылка. Это "Voyage dans les steps d'Astrakhan et du Caucase. Histoire primitive des peuples qui ont habitй anciennement ces contrйes. Nouveau pйriple du Pont Euxine. Par le comte Jean Potocki. Ouvrages publiйs... par M. Claproth, tome second. Paris, 1829" (текст Плиния на стр. 216-217). У него же взято название гермафродитов в гл. 4 "Путешествия": Kos ou effйminйs (Потоцкий, стр. 211-212). Об испанских романах Потоцкого, упоминаемых Пушкиным при цитации, - у Потоцкого, стр. XVI. Использовано (и не названо) Пушкиным путешествие Гамба - "Voyage dans la Russie mйridionale et particuliиrement dans les provinces situйes au delа du Caucase fait depuis 1820 jusqu'en 1824; par le chevalier Gamba, consul du Roi а Tiflis, tome II. A Paris, 1826". Так заимствовано у него предание о Дариале. "Путешествие в Арзрум", глава I: "Против Дариала на крутой скале видны развалины крепости. Предание гласит, что в ней скрывалась какая-то царица Дария, давшая имя свое ущелию: сказка. Дариал на древнем персидском языке значит ворота".
* Ср., впрочем, действительно пестрое написание названия: "Arz-Roum"; "Arzroumi, vulgairement Erzeron" в "Mйmoires historiques et gйographiques sur les pays situйs entre la Mer Noire et la Mer Caspienne", а Paris, 1797, стр. 88, 143. "Арзрум" у Г. Ладыженского ("Взгляд на Европейскую Турцию и окрестности Константинополя". 1829); W. Monteith. Kars and Erzeroum in 1828 and 1829. London, 1836; Арзерум в "Вестнике Европы" (1829, № 14, стр. 151); Arzouroum y Друвиля ("Voyage en Perse, pendant les annйes 1812 et, 1813", S.-Pb., 1819); Марлинский. Арзерум ("Военный антикварий". 1829, ч. IV. 1838, стр. 213, 219, 223) и т. д.
Gamba, т. II, pp. 21-22: "S'il faut en croire la tradition du pays, ce chвteau appartenait, dans le moyen вge, а une princesse Daria, qui exigeait de forts pйages de tous les passagers, retenait ceux qui lui plaisaient pour partager sa couche, et faisait prйcipiter dans le Terek les amants dont elle croyait avoir а se plaindre. Ce qui est plus important que cette tradition, c'est qu'il suffit de voire Dariel, pour reconnaоtre dans sa position les Pyloe ou portes caucasiennes". (Перевод: "Если можно верить местному преданию, этот замок принадлежал в средние века какой-то княгине Дарии, которая задерживала на заставе всех путешественников) принуждала понравившихся ей делить с нею ложе и приказывала бросить в Терек любовников, которых подозревала в том, что они будут на нее жаловаться. Более верно, чем это предание - то обстоятельство, что достаточно увидеть Дарьял, чтобы признать в нем Pyloe или Кавказские врата".)
Отсюда же взято сведение об обвале и описание обвала на Тереке.
"Путешествие в Арзрум", гл. I: "Дорога шла через обвал, обрушившийся в конце июня 1827 года. Таковые случаи бывают обыкновенно каждые семь лет. Огромная глыба, свалясь, засыпала ущелие на целую версту и запрудила Терек. Часовые, стоявшие ниже, слышали ужасный грохот и увидели, что река быстро мелела и в четверть часа совсем утихла и истощилась. Терек прорылся сквозь обвал не прежде, как через два часа. То-то был он ужасен!"
Gamba, т. II, стр. 24: "A deux verstes de Dariel nous vоmes а droite, de l'autre cфtй du Terek, des monceaux de glace, dйbris de la terrible avalanche, descendue du Kazbek en 1817: elle couvrit plus de deux verstos de pays, et arrкta le cours du Terek. Ce fleuve dйborda alors de tous cфtйs, et rendit, pendant deux ans, la route impraticable aux voitures. Il parait que cette catastrophe se renouvelle tous les sept ou huit ans. Le Kazbek se charge, pendant cet intervalle, d'une masse йnorme de neige et de glaces, dont l'accumulation finit par perdre son йquilibre, et qui couvre, par sa chute, une vaste йtendue de pays". (Перевод: "В двух верстах от Дарьяла мы увидели справа, на другой стороне Терека, ледяные глыбы остатки ужасной лавины, свалившиеся с Казбека в 1817 г.: она покрыла больше двух верст и остановила течение Терека. Река вышла из берегов и сделала дорогу непроходимою для повозок в течение двух лет. Кажется, эта катастрофа повторяется каждые семь или восемь лет. Казбек покрывается в это время огромными массами льда и снега, скопление которых кончается тем, что они теряют равновесие и, падая, покрывают громадные пространства").
Приведенное описание обвала позволяет установить происхождение пушкинской ошибки: как установил Е. Г. Вейденбаум, обвала в 1827 г. - дата, которую указывает Пушкин, - не было. По-видимому, дата, приводимая Гамба: 1817, была Пушкиным записана по памяти и превратилась в 1827. Описание Гамба, источник приведенного отрывка "Путешествия", является и сюжетом стихотворения "Обвал".
Отразилась на "Путешествии" и современная русская литература о Кавказе. Таково, например, суждение об "азиатской роскоши", которое восходит к подобному же рассуждению Марлинского.
Петр Великий в Острогожске
Хотя последнее сокращение сделано автором, вероятно, из соображений цензурной осторожности, но восстанавливать цитату ввиду переработки всего абзаца было бы произвольным. Ни абзац, ни цитата не подверглись цензурным изменениям.
К первой группе текстов прежде всего относится рукопись Ленинской библиотеки № 2383 (35 страниц текста, бумага 1828 г., из них первые пять беловые, остальные - черновые). Сюда же примыкает одна страница из собрания А. Ф. Онегина, Puschkiniana, № 2, - отрывок из 5-й главы (ныне в Пушкинском доме). Эти записи явились материалом, использованным при работе над "Путешествием в Арзрум", вошли не полностью и подверглись переработке.
К группе текстов собственно "Путешествия" относится чистовая рукопись его (Ленинская библиотека, № 2383). Рукопись является текстом, подготовленным для отдельного издания, включающим "Предисловие" и "Приложения к Путешествию в Арзрум".* В этом убеждает "обложка" "Предисловия", на которой рукою Пушкина, с его же графическим начертанием типографских концовок обозначено:
ПРЕДИСЛОВИЕ
1835 СПБ
Весь текст, за исключением отрывка, совпадающего с "Военной Грузинской дорогой", и "Приложений", написан рукою Пушкина на бумаге 1834 г. Названный отрывок - писарская копия отрывка, напечатанного в "Литературной газете", на бумаге 1830 г.; "Приложения" - на бумаге без водяных знаков. Самое заглавие: "Приложения к Путешествию в Арзрум" с концовкою написано рукою Пушкина на отдельном листе, в соответствии с планом издания отдельною книгою. "Приложения" составляют: обширное извлечение на французском языке: "Notice sur la secte des Yйzidis" ** и "Маршрут от Тифлиса до Арзрума" на отдельном листке, написанный рукою Пушкина и переписанный писарем непосредственно после "Notice".
* См. мою статью "Путешествие в Арзрум". А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в шести томах, т. VI. М.-Л., 1931, стр. 298 ("Путеводитель по Пушкину").
** "Notice" - перевод из книги Gardzoni: "Description de pachalik de Bagdad", Paris, 1808. Источник впервые указан в книге "Рукою Пушкина. Несобранные и неподготовленные тексты". Подготовили к печати и комментировали М. А. Цявловский, Л. Б. Модзалевский и Т. Г. Зенгер. М.-Л., 1935.
К этой же группе текстов относится вариант "Предисловия" на листах 271-2-71 рукописи № 2387Б Ленинской библиотеки, на бумаге со знаками 1834 г., а также цензурный экземпляр рукописи "Предисловия" (цензурное разрешение 28 сентября 1835 г., цензор В. Семенов), находящийся в Париже.
"Предисловию" Пушкин придавал, по обстоятельствам опубликования, совершенно особое значение, чем и объясняется последняя фраза "Предисловия": "...решился напечатать это предисловие и выдать свои путевые записки", где подчеркивается особое, самостоятельное значение именно вводных объяснительных строк публикации.
"Путешествие в Арзрум во время похода 1829 г.", несмотря на намерение Пушкина издать ею отдельной книгой и шаги, предпринятые с этой целью, было им напечатано (с "Предисловием") только в первой книге "Современника" 1836 г.
Впоследствии текст Пушкина печатался обычно так: в основу брался первопечатный текст "Современника" и к нему в разных местах делались дополнения по I группе текстов ("Путевые записки 1829 г."). Оставляя в стороне вопрос о том, можно ли в окончательный текст произведения, написанного в 1835 г., вносить произвольные и случайные дополнения по черновым записям 1829 г., когда замысел "Путешествия" еще никак не был оформлен, - следует указать, что выбор первопечатного текста "Современника" крайне неудачен. Текст этот печатался явно без авторской корректуры. 5 Так объясняются знаменитые географические и фактические "ошибки" Пушкина: написание названия Тифлиса Тбимикалар (глава 2) и эпизод главы 5-й о Мушском паше, который "приезжал к графу Паскевичу просить у него места для своего племянника". Е. Г. Вейденбаум первый указал на неправильность написания и на ошибку в изложении эпизода о Мушском паше, который, напротив, просил Паскевича об устранении своего племянника.
Между тем в чистовой рукописи "Путешествия", подготовленной Пушкиным к отдельному изданию, ошибок этих вовсе нет.
Написание грузинского названия у Пушкина "Тбилис-Калар", * а о Мушском паше сказано, что он приезжал к Паскевичу "просить у него места своего племянника". Таким образом, единственно правильным является печатание "Путешествия" по беловой рукописи 6 (ранее не подвергавшейся обследованию настолько, что невключенным оказался целый эпизод в конце главы второй, не делавший в текст "Современника"). Помимо правильного текста, эта рукопись важна еще в отношении конструкции: текст разбит на множество абзацев. Деление на главы, по-видимому, произведено Пушкиным перед самым печатанием в "Современнике", но абзацы, имеющие смысловое значение, должны быть сохранены.
Вместе с тем из "Путевых записок" должны быть взяты первые четыре страницы, начинающие произведение. Они перебелены Пушкиным, касаются посещения А. П. Ермолова и выпущены явно по цензурным причинам, причем пропуск отмечен дважды точками в начале печатного текста "Современника":
"...Из Москвы поехал я на Калугу, Белев и Орел, и сделал, таким образом, 200 верст лишних, за то увидел * ... Мне предстоял путь через Курск и Харьков" и т. д.
* Ср. неверное написание в официальных "Mйmoires historiques et gйographiques sur les pays situйs entre la Mer Noire et la Mer Caspienne", а Paris, 1797; p. 53: Tbilis-Cabar.
4
"Путешествие в Арзрум" было написало в 1835 г. на основании записей 1829 г. При этом используется большой научный и литературный аппарат. Тогда же пишется "Предисловие", четыре варианта которого доказывают, какое значение придавал ему Пушкин. В значительной мере самое создание и опубликование "Путешествия", а также напечатание "Предисловия" вызваны появлением книги французского дипломатического агента Виктора Фонтанье: "Voyages en Orient, entrepris par les ordres du Gouvernement Franзais de 1830 а 1833. Deuxiиme voyage en Anatolie". *
В этой книге, резко направленной против восточной политики Николая I с точки зрения французских колониальных интересов, содержится упоминание о Пушкине с иронией по адресу "бардов, находящихся в свите"; наконец, в той же главе содержится упоминание и о "сюжете не поэмы, но сатиры", который нашел на войне выдающийся поэт. Весьма возможно, что до осведомленного дипломата дошло известие о "маленьких сатирах Пушкина", проанализированных выше. Во всяком случае обвинение было столь веско, что вынуждало "Предисловие" и опубликование всего (курсив Пушкина), что им "было написано о походе 1829 года".
В предисловии (1-й вариант) сначала содержалось: 1) подробное официальное объяснение поездки, по-видимому, возбуждавшей не только официальное недовольство, но и толки; 2) прямая и резкая полемика с критикой, требовавшей отклика на события и, наконец, 3) возражение на обвинение Фонтанье. В объяснении цели поездки интересен вариант основной рукописи, где в словах: "для свиданья с братом и некоторыми из моих приятелей" - слова "братом и" вставлены. Объяснения в 3-й и 4-й редакциях отпадают начисто, по-видимому, из-за неубедительности: свидание с братом не состоялось, а приятели, упоминаемые в "Путешествии", - люди, сплошь скомпрометированные (не исключая Раевского) : таковы Вальховский, М. Пущин, Коновницын.
Полемика с критикой сокращается. Главное место занимает ответ Фонтанье, в котором, однако, слышится иногда и ответ русской критике, например: "Из русских поэтов, бывших в турецком походе, знал я только об А. С. Хомякове и об А. Н. Муравьеве. Оба находились в армии графа Дибича. Первый написал в то время несколько прекрасных лирических стихотворений, второй обдумывал свое путешествие к святым местам, произведшее столь сильное впечатление. Но я не читал никакой сатиры на Арзрумский поход". Здесь, разумеется, дано понять критикам, что непосредственного ответа на события не дал никто из поэтов (этим же объясняется сочувственная рецензия Пушкина на "Путешествие" А. Н. Муравьева 1832 г., оставшаяся недописанной). ** Обращает на себя внимание умолчание в этом списке имени знакомого Пушкину В. Г. Теплякова, отправленного во время войны с турками на Балканский полуостров с археологическими, а быть может и политическими поручениями и выпустившего в 1833 г. "Письма из Болгарии". Пушкин следил за творчеством Теплякова, поместил в 1836 г. в III части "Современника" известную статью о "Фракийских элегиях" - и умолчание можни объяснить цензурными соображениями и нежеланием усложнять вопрос: имя Теплякова было опальным, сам он - политическим ссыльным.
* См. мою заметку "Фонтанье" в "Путеводителе по Пушкину", стр. 361-362.
** См. мою заметку об А. П. Муравьеве в "Путеводителе по Пушкину", стр. 248.
5
"Путешествие в Арзрум" и "Предисловие", изданные с целью оправдания, содержат, однако, в основном все характерные черты отношения к событиям, описанные выше: стилистический "нейтралитет", складывающийся в итоге в авторскую фигуру нейтрального, сугубо "штатского" и непонимающего наблюдателя - автора "Путешествия"; помимо этого - ироническое изображение "героя" войны - Паскевича, со сделанными в осторожнейшей форме, но серьезными возражениями чисто военного характера, обнаруживающими тонкую военную осведомленность "штатского" автора. *
* Об отношении Пушкина к Паскевичу см. в моих статьях: "Путешествие в Арзрум" и "Паскевич", "Путеводитель по Пушкину", стр. 297- 298 и стр. 271-272.
Осуждение Паскевича как стратега сделано не только в 1-й главе от имени Ермолова. В тексте "Современника" и цензурном предпечатном варианте предисловия понадобилось изъятие именно в том месте, где перечисляются военные подвиги Паскевича, доказывающие его дарования. Приводим это место по беловой рукописи:
"Я не вмешиваюсь в военные суждения. Это не мое дело. Может быть, смелый переход через Саган-лу, движение коим граф Паскевич отрезал Сераскира от Осман-паши, поражение двух неприятельских корпусов в течение одних суток, быстрый подход к Арзруму; углубление нашего пятнадцатитысячного войска в неприятельскую землю на расстоянии пятисот верст, оправданное полным успехом - все это может быть в глазах военных людей чрезвычайно забавно".
Подчеркнутая фраза изъята, а последняя фраза переработана. В нее включен иронический выпад против Фонтанье: "может быть, и чрезвычайно достойно посмеяния в глазах военных людей (каковы, например, г. купеческий консул Фонтанье...)".
Выброшенная фраза касается одного из самых спорных стратегических вопросов; план кампании 1829 г. вызывал осуждения. Даже в официальной книге русского дипломата, изданной в Париже в 1840 г., признается слабость русского оперативного корпуса, углубившегося во вражескую территорию. *
Это суждение развито в конце "Путешествия": "19 июля, пришед проститься с графом Паскевичем, я нашел его в сильном огорчении. Получено было печальное известие, что генерал Бурцов был убит под Байбуртом. Жаль было храброго Бурцева, но это происшествие могло быть гибельно и для всего нашего малочисленного войска, зашедшего глубоко в чужую землю р окруженного неприязненными народами, готовыми восстать при слухе о первой неудаче".
В печатном тексте это место смягчено: вместо "печальное известие просто "известие", а вместо: "могло быть гибельно" - "могло быть печально".
Приведенный абзац является, собственно, резкой критикой стратегического плана Паскевича. Останавливает внимание утверждение, что поражение Бурцева могло быть гибельно для всего войска.
Иван Григорьевич Бурцов (1794-1829), член Союзов Спасения и Благоденствия, с которым Пушкин был знаком еще будучи в Лицее, во время кампании 1829 г. командир Херсонского Гренадерского полка. После занятия Арзрума для обеспечения флангов были снаряжены две экспедиции, из которых одна под командою Бурцова в крепость и город Байбурт, занятие которого "было необходимо по его положению в пределах Лазистанских племен". **
* "La Russie dans l'Asie Mineure ou campagnes du Marйchal Paskevitch en 1828 et 1829 etc.. par Felix Fonton". Paris. 1840, p. 250.
** См. С. Hовоселов. Кавказцы, 1872, стр. 15.
Известною особенностью Паскевича было замалчивание роли и заслуг скомпрометированных лиц, 7 так что приведенная фраза Пушкина - не только резкая критика стратегического плана Паскевича, но и засвидетельствование того факта, что опальный Бурцов был одним из главных деятелей турецкой кампании.
Если учесть, что самым строгим критиком стратегического плана Паскевича был Ермолов, с которым у Пушкина состоялось свидание (причем осуждение Паскевича было главною темою разговоров), - источник суждений Пушкина становится ясен.
Самое изображение Паскевича сделано с тонкой иронией. Отметим, прежде всего, почти полную замену имени Паскевича словом "граф" и частое повторение этого слова, имеющие явно иронический смысл, даже помимо известного презрительного отношения поэта к титулованной новой знати: Паскевич был возведен в графское достоинство с именованием Эриванского в 1828 г.; он был новоиспеченным графом, и Ермолов в первой главе "Путешествия" смеется над его титулом, называя "графа Эриванского графом Ерихонским". Ср. у Пушкина в "Путешествии", гл. III: "Я увидел графа Паскевича, окруженного своим штабом. Турки обходили наше войско, отделенное от них глубоким оврагом. Граф послал Пущина осмотреть овраг. Пущин поскакал. Турки приняли его за наездника и дали по нем залп. Все засмеялись. Граф велел выставить пушки и палить. Неприятель рассыпался... Граф послал. .. генерала Раевского..."
Ср. также прощание с Паскевичем (гл. V): "Граф предлагал мне быть свидетелем дальнейших предприятий. Но я спешил в Россию... Граф подарил мне на память турецкую саблю".
Авторское отношение Пушкина к Паскевичу - подчеркнуто официальное, ср. гл. III: "Здесь имел я честь быть представлен графу Паскевичу". Этот иногда слишком высокий тон пародирует утвердившееся в официозной литературе отношение к Паскевичу, ср., например, в гл. IV: "Генералы подъехали к графу, прося позволения заставить молчать турецкие батареи. Арзрумские сановники, сидевшие под огнем своих же пушек, повторили ту же просьбу. Граф несколько времени медлил; наконец, дал повеление, сказав: Полно им дурачиться". "Повеление", вместо обычного "приказ, приказание", слишком здесь высоко, особенно ввиду близкого соседства прозаической графской фразы.
В противоположность обрисовке Ермолова, не даны внешние черты Паскевича. Единственный разговор с Паскевичем ведется по-французски (гл. IV; ср. там же другой французский разговор Паскевича). Здесь подчеркивается светский, а может быть и придворный тон Паскевича.
В характеристике его подчеркнута светская черта: "Там, где угрюмый паша молчаливо курил посреди своих жен и бесчестных отроков, там его победитель получал донесения о победах своих генералов, раздавал пашалыки, разговаривал о новых романах".
Иронически-важный тон, которого Пушкин вообще придерживается в деловом описании событий и особенно изложении суждений, - иногда превращается у него в явную иронию. Таково суждение о язидах (гл. III): "Это объяснение меня успокоило. Я очень рад был за язидов, что они сатане не поклоняются; и заблуждения их показались мне уже гораздо простительнее".
Таково анекдотическое описание недоразумения (гл. IV): жалоба армян на то, что турки угнали 3 дня назад 3000 волов принята полковником за донесение о появлении турок. Уланы посланного отряда гонятся за курами: "Проехав верст 20, въехали мы в деревню и увидели несколько отставших уланов, которые, спешась, с обнаженными саблями, преследовали нескольких кур... Раевский приказал уланам прекратить преследование кур и послал полковнику Анрепу повеление воротиться".
Здесь обращает внимание не столько комический случай, сколько то обстоятельство, что о преследовании кур рассказывается тем же тоном, что и о любой военной операции. Это главная стилистическая черта "Путешествия": объективность рассказа, нейтральность авторского лица. Автор как бы отказывается судить о иерархии описываемых предметов и событий, о том, что важно и что не важно, в итоге чего получается искажение перспективы.
"Нейтральность" авторского лица, его нарочитая, намеренная "непонятливость" превращается у Пушкина в метод описания. Таково, например, описание сражения в гл. III: "Полки строились; офицеры становились у своих взводов. Я остался один, но зная, в которую сторону ехать, и пустил лошадь на волю божью. Я встретил генерала Бурцова, который звал меня па левый фланг. Что такое левый фланг? подумал я и поехал далее". Этот метод несомненно оказал свое влияние на Толстого.
Батальные описания Толстого в "Войне и мире" носят явные следы изучения прозы Пушкина, а именно изучения "Путешествия в Арзрум".
Герой "Путешествия в Арзрум", авторское лицо, от имени которого ведутся записки, - никак не "поэт", а русский дворянин, путешествующий по архаическому праву "вольности дворянской" и вовсе не собирающийся "воспевать" чьи бы то ни было подвиги. * Он насмешливо относится ко всем официальным документам, подтверждающим разрешение на поездку. Ср. конец гл. I, где Пушкин является к душетскому городничему: "Я требовал, во-первых, комнаты, где бы мог раздеться, во-вторых, стакан вина, в-третьих, абаза для моего провожатого. Городничий не знал, как меня принять, и посматривал на меня с недоумением. Видя, что он не торопится исполнить мои просьбы, я стал перед ним раздеваться, прося извинения de la libertй grande. ** К счастью, нашел я в кармане подорожную, доказывающую, что я мирный путешественник, а не Ринальдо Ринальдини. Благословенная хартия возымела тотчас свое действие..."
* Вспомним пламенный, гиперболический стиль корреспондентов. Ср. хотя бы у того же Радожицкого: "...наш главнокомандующий, как Александр и как Помпей, может завоевать Азию и доставить России миллионы золота... искусный и осторожный и славою окрыленный полководец, пламенные генералы" и т. д. ("Северная пчела", 1829, № 80). ** За такую великую вольность (франц.). Прим. ред.
Комический эпизод в конце гл. II, где в ответ на требование неграмотного офицера предъявить "письменное предписание", Пушкин вручил ему свое "Послание к калмычке", написанное по дороге, которое было принято офицером за предписание и тотчас исполнено, - был опущен в печатном тексте, по-видимому, из цензурных соображений.
Вместе с тем Пушкин не упускает случая поставить грань между профессией поэта и частной жизнью, в которой он является и должен быть принят как "порядочный человек", т. е. джентльмен, gentilhomme. Таков эпизод гл. I - встреча с персидским поэтом Фазил-Хан-Шейда: "Я, с помощью переводчика, начал было высокопарное восточное приветствие; но как же мне стало совестно, когда Фазил-Хан отвечал на мою неуместную затейливость простою, умной учтивостью порядочного человека!" (порядочный человек здесь дословный перевод, замена английского слова gentleman и французского gentilhomme). Гораздо более полемичен и остер второй эпизод - о дервише, в гл. IV. Здесь приводится пышное восточное приветствие, с которым пленный паша обращается к Пушкину и которое содержит изречение: "Поэт брат дервишу". Вслед за тем дается реальное описание: "Он кричал во все горло. Мне сказали, что это был брат мой дервиш, пришедший приветствовать победителей. Его насилу отогнали".
Этой иронией Пушкин отвечает Булгарину и Надеждину - критике, требовавшей от Пушкина прославления подвигов Паскевича. Полемикой с Надеждиным и кончается "Путешествие в Арзрум", причем язвительность иронии здесь так же скрыта, как и во всей ткани "Путешествия": "разбор был украшен обыкновенными затеями нашей критики: это был разговор между дьячком, просвирней и корректором типографии. Здравомыслом этой маленькой комедии".
Это - статья Надеждина о "Полтаве" ("Вестник Европы", 1829, № 8, стр. 287-302) ; написание слова "типография" с ижицей - было принято в этом журнале. Статья написана в форме комедии, причем действующими лицами являются: автор (классик, Никодiм Арiстович Надоумко), "романтик" Флюгеровский; Незнакомец (старик, любитель прекрасного, отставной корректор ...овской университетской типографии. Пахом Силич Правдивин). Дата статьи: "С Патриарших Прудов, 28 апреля 1829 г."
Таким образом, из действующих лиц Пушкиным верно назван только корректор типографии; "автор"-классик назван у Пушкина дьячком, а собеседник его "романтик" просвирней.
Так скрыто иронична ткань "Путешествия", что место, в котором Надеждин назван дьячком, до сих пор сходит за фактическое изложение статьи.
Паскевич никогда не мог простить Пушкину его поведения в турецкую войну. Он жаловался на Пушкина еще в 1831 г. в письме к Жуковскому, когда, казалось бы, мог быть удовлетворенным "Бородинской годовщиной": "Сладкозвучные лиры первостепенных поэтов наших долго отказывались бряцать во славу подвигов оружия. Так померкнула заря достопамятных событий Персидской и Турецкой войн".
Здесь эпистолярный стиль Паскевича так совпадает со стилем Булгарина, что помогает выяснить, насколько официоз отражал мнения Паскевича. Ср. приведенную выше цитату из статьи Булгарина 1830 г. о несбывшихся надеждах на то, что Пушкин мог "в сладких песнях передать потомству великие подвиги русских современных героев". 6 Другою особенностью "Путешествия" является его точность, иногда несколько нарочитая и педантическая, подчеркивающая фактический научный характер сведений. Таково, например, ироническое место о названии Арзрума: "Арзрум (неправильно называемый Арзерум, Эрзрум, Эрзрон) основан около 415 году во время Феодосия Второго и назван Феодосиополем. Никакого исторического воспоминания не соединяется с его именем". * Пушкиным использована довольно большая и притом новая научная литература. Так, "свидетельство Плиния" о Дарьяле и Кавказских вратах заимствовано из труда И. Потоцкого, на которого сделана ссылка. Это "Voyage dans les steps d'Astrakhan et du Caucase. Histoire primitive des peuples qui ont habitй anciennement ces contrйes. Nouveau pйriple du Pont Euxine. Par le comte Jean Potocki. Ouvrages publiйs... par M. Claproth, tome second. Paris, 1829" (текст Плиния на стр. 216-217). У него же взято название гермафродитов в гл. 4 "Путешествия": Kos ou effйminйs (Потоцкий, стр. 211-212). Об испанских романах Потоцкого, упоминаемых Пушкиным при цитации, - у Потоцкого, стр. XVI. Использовано (и не названо) Пушкиным путешествие Гамба - "Voyage dans la Russie mйridionale et particuliиrement dans les provinces situйes au delа du Caucase fait depuis 1820 jusqu'en 1824; par le chevalier Gamba, consul du Roi а Tiflis, tome II. A Paris, 1826". Так заимствовано у него предание о Дариале. "Путешествие в Арзрум", глава I: "Против Дариала на крутой скале видны развалины крепости. Предание гласит, что в ней скрывалась какая-то царица Дария, давшая имя свое ущелию: сказка. Дариал на древнем персидском языке значит ворота".
* Ср., впрочем, действительно пестрое написание названия: "Arz-Roum"; "Arzroumi, vulgairement Erzeron" в "Mйmoires historiques et gйographiques sur les pays situйs entre la Mer Noire et la Mer Caspienne", а Paris, 1797, стр. 88, 143. "Арзрум" у Г. Ладыженского ("Взгляд на Европейскую Турцию и окрестности Константинополя". 1829); W. Monteith. Kars and Erzeroum in 1828 and 1829. London, 1836; Арзерум в "Вестнике Европы" (1829, № 14, стр. 151); Arzouroum y Друвиля ("Voyage en Perse, pendant les annйes 1812 et, 1813", S.-Pb., 1819); Марлинский. Арзерум ("Военный антикварий". 1829, ч. IV. 1838, стр. 213, 219, 223) и т. д.
Gamba, т. II, pp. 21-22: "S'il faut en croire la tradition du pays, ce chвteau appartenait, dans le moyen вge, а une princesse Daria, qui exigeait de forts pйages de tous les passagers, retenait ceux qui lui plaisaient pour partager sa couche, et faisait prйcipiter dans le Terek les amants dont elle croyait avoir а se plaindre. Ce qui est plus important que cette tradition, c'est qu'il suffit de voire Dariel, pour reconnaоtre dans sa position les Pyloe ou portes caucasiennes". (Перевод: "Если можно верить местному преданию, этот замок принадлежал в средние века какой-то княгине Дарии, которая задерживала на заставе всех путешественников) принуждала понравившихся ей делить с нею ложе и приказывала бросить в Терек любовников, которых подозревала в том, что они будут на нее жаловаться. Более верно, чем это предание - то обстоятельство, что достаточно увидеть Дарьял, чтобы признать в нем Pyloe или Кавказские врата".)
Отсюда же взято сведение об обвале и описание обвала на Тереке.
"Путешествие в Арзрум", гл. I: "Дорога шла через обвал, обрушившийся в конце июня 1827 года. Таковые случаи бывают обыкновенно каждые семь лет. Огромная глыба, свалясь, засыпала ущелие на целую версту и запрудила Терек. Часовые, стоявшие ниже, слышали ужасный грохот и увидели, что река быстро мелела и в четверть часа совсем утихла и истощилась. Терек прорылся сквозь обвал не прежде, как через два часа. То-то был он ужасен!"
Gamba, т. II, стр. 24: "A deux verstes de Dariel nous vоmes а droite, de l'autre cфtй du Terek, des monceaux de glace, dйbris de la terrible avalanche, descendue du Kazbek en 1817: elle couvrit plus de deux verstos de pays, et arrкta le cours du Terek. Ce fleuve dйborda alors de tous cфtйs, et rendit, pendant deux ans, la route impraticable aux voitures. Il parait que cette catastrophe se renouvelle tous les sept ou huit ans. Le Kazbek se charge, pendant cet intervalle, d'une masse йnorme de neige et de glaces, dont l'accumulation finit par perdre son йquilibre, et qui couvre, par sa chute, une vaste йtendue de pays". (Перевод: "В двух верстах от Дарьяла мы увидели справа, на другой стороне Терека, ледяные глыбы остатки ужасной лавины, свалившиеся с Казбека в 1817 г.: она покрыла больше двух верст и остановила течение Терека. Река вышла из берегов и сделала дорогу непроходимою для повозок в течение двух лет. Кажется, эта катастрофа повторяется каждые семь или восемь лет. Казбек покрывается в это время огромными массами льда и снега, скопление которых кончается тем, что они теряют равновесие и, падая, покрывают громадные пространства").
Приведенное описание обвала позволяет установить происхождение пушкинской ошибки: как установил Е. Г. Вейденбаум, обвала в 1827 г. - дата, которую указывает Пушкин, - не было. По-видимому, дата, приводимая Гамба: 1817, была Пушкиным записана по памяти и превратилась в 1827. Описание Гамба, источник приведенного отрывка "Путешествия", является и сюжетом стихотворения "Обвал".
Отразилась на "Путешествии" и современная русская литература о Кавказе. Таково, например, суждение об "азиатской роскоши", которое восходит к подобному же рассуждению Марлинского.