Страница:
Час понадобился на подготовку визита. Вскоре, к немалому удивлению директора “Весны”, я шагал по его кабинету, пытаясь получше определиться со спорой. Нитеплазменное семечко в директоре изо всех сил маскировалась, но, наконец, далось мне и тогда замигал бодрый красный огонек на экранчике моего демонометра. Который, кстати, не раз поблескивал, пока я двигался по заводу.
— Я слышал, вы ненадолго стали вр.и.о. начальника Васинской полиции. Этим, наверное, и объясняется та прыть, с которой вы сюда явились,— запустила первый камушек директорская праща. — Не лучший способ отличиться вы выбрали.
— Я спокойно прожевал ваш острый выпад. Все мы гости на этом свете вообще и на отдельных местах в частности. Что и к вам в полной мере относится. Теперь перепалку закончим. Полиция по-прежнему не собирается вмешиваться в дела вашей фирмы, пока они имеют отношение только к вашей фирме. Однако то, что выбрасывается или вытекает с вашего предприятия — уже становится и нашим делом.
— Да, сантехника — это странное хобби,— меланхолично уколол директор.
— Итак, господин директор, перед вами данные свежих анализов. “Весна” наступает, микробушки на солнце погреться вылезают. Мы просто берем пробы рядышком с вашим передовым комбинатом. И там обнаруживаем многообразие и плюрализм. Патогенные Protozoa есть? Есть. Кокцидии и малярийный плазмодий в изобилии. Причем мутантные колонии. Сообщества амеб есть. Плесень болезнетворная грибковая — пожалуйста. Есть даже вирусы с весьма измененным по отношению к стандарту генетическим кодом. Эти тварюшки, само собой, являются большой неприятностью для жителей соседних жилых секторов и хором напевают о том, что вы — неслабый источник мутагенеза. Все вокруг вас просто цветет и пахнет.
Случайный собеседник сделал откровенно незаинтересованное лицо.
— А ведь, господин директор, борьба с мутагенезом — это общегосударственная обязанность должностных лиц, то есть, нас с вами. Смотри Основные Направления, три тысячи третья страница, вторая строчка сверху. Вам лучше ощутить поскорее максимальную симпатию ко мне, потому что я собираюсь, естественно, как друг и соратник, вкусить от всех источников загрязнения. Со мной заместитель главного санитарного врача префектуры Меркурий — Альфред Ле Дюк, он сейчас под дверью дожидается.
(Этот Ле Дюк, по прозвищу Поросенок, в свое время так запустил канализацию, что там глисты выросли до метровой длины и, обзаведясь глазами, стали по ночам нападать на посетителей туалетов. Ле Дюк едва не попал на судебный крюк, но я Альфредку отмазал — соответственно он был мне премного благодарен и в знак признательности избавил Васино от громадных слизневиков — колоний дизентерийных палочек-мутантов, которые проявляли признаки коллективного разума.) Директор отреагировал тупо на мое предложение сдружиться и даже просквозил меня оловянным презрительным взглядом. Этот человек-гнездо с нитеплазменной спорой внутри не мог взять в толк, что когда-нибудь и для его “весны” наступит осень.
— Я, лейтенант, сперва должен связаться с генеральным.
— Да пожалуйста.
По-моему, он запутался, что выбрать, ненависть или презрение, применительно ко мне. Небось, сравнивал мою личность с клопом, который мал, но особенно вонюч и поган в сравнении с Новой жизнью. Пожалуй, если бы директор успел полностью переродиться и имел ярлычок “100% нитеплазмы, стирать отдельно”, то вел бы себя поспокойнее. Он бы понимал, что Новая жизнь все равно победит.
Озаренный светлым будущим получеловек связался по телекому с начальством, не забывая окатывать меня волнами отвращения, старательно отчеканил про обстановку и принял указание.
— Генеральный дозволил вам осмотреть помещения с потенциальными источниками заражения и загрязнения. Разрешение не относится к информационной технике и лабораториям, не имеющим прямого сообщения с внешним миром. — Глаза его теперь излучали плотную суровость ко мне и одновременно довольство от четкого соответствия занимаемой должности.
— Расцелуйте от меня секретаршу генерального.
Значит, “Вязы” не видят в моем начинании серьезной угрозы, на которую надо тут же реагировать всей мощью. И не ожидают особо дерзких поступков. Впрочем, директор собственной неотлучной персоной увязался вслед за мной и поросенком Альфредкой.
Вначале мы съехали на пять ярусов вниз, делая по пути замеры и засасывая пробы в большой герметичный чемодан. Но дальше пути не было, хотя мой демонометр помигивал и манил-призывал вперед.
— Все, что там находится, совершенно секретно и не имеет каналов взаимодействия с окружающей средой,— пояснил директор, сочась превосходством высшего разума.
— Вы имеете в виду каналы, по которым что-то перемещается физически?
— До вас доходит? Полностью замкнутые циклы,— скупо отозвался директор.
— А каналы электропитания, а оптоэлектронные информационные линии?
— Естественно, такие есть. Но движение электронов и фотонов вряд ли может кому-то навредить.
Несмотря на откровенное зевание Поросенка, я, как говорится, настаивал.
— А какие-нибудь еще каналы могут туда-сюда пролегать?
Этот “осемененный” несколько всполошился. По крайней мере экранчик мигнул, а значит гадский папа-Плазмонт встрепенулся. Небось сообразил, что я намекаю на “ниточки”.
— Может, такие вопросы и полагается задавать по какой-нибудь вашей инструкции,— собравшись, отозвался директор. — Но я в самом деле не понимаю, о чем вы.
— Ладно, ни о чем, так, проверка связи. Поехали не вниз, а вбок, нас и там ждут великие дела.
И вдруг на третьем ярусе я увидел кибера явно медицинского назначения, вкатывающегося в одну из дверей.
— О, это любопытно. Здесь что, профилакторий, госпиталь? Или, может, лепрозорий?
Директорская спора показала помаргиванием демонометра, что весьма недовольна моим открытием.
— Небольшое экспериментально-клиническое отделение — для проверки некоторых препаратов и средств, разрабатываемых у нас.
— Во всяком случае, здесь после проверки могут спустить в клозет какую-нибудь вакцину с полудохленькими вирусами. А они отмоются, оклемаются и — за работу. При всем при том, ваше отделение не значится среди медицинских учреждений города. Хотя такая деятельность относится к числу требующих лицензий Министерства Здоровья — смотри Гражданский Кодекс, статья сто восьмая.
Пока директор не знал, как ему поступить, я поступок сделал, в дверь вошел. В первой палате все койки сиротливо пустовали. А в следующей пара коек была загружена занемогшими фемки. Одна из них оказалась Шошаной.
— Это, как я погляжу, фемская лечебница. Трогательно. Именно тут они поправляют свое здоровье, пошатнувшееся из-за неустанной борьбы за победу симметричности во всем мире. Директор, наше совместное обследование закончено на сегодня, я подпишу вам положительное заключение. Ты, Альфредушка, тоже дуй на выход, хорошо поработал. А я задержусь на пять коротких минут.
— По-моему, и вам пора,— злобно процедил директор. — Совершенно не понимаю, что вам требуется в нашей клинике. Полечить свою шизофрению вы и в другом месте можете.
— Дружба мне требуется. Ну что непонятного? Мой друг Шошана болеет тут потихоньку, а мне невдомек. Ни кокос с ананасом ей не принесть, ни потешить задорным словом. А вам, многоуважаемый, при нашей беседе как раз присутствовать не обязательно. Это было бы нескромно. Мы не в тюремном изоляторе, а вы не вертухай, надеюсь.
Спора покраснела, но удалилась вместе с директором, имеющим четкое выражение зубовной боли на лице. Все-таки эти “осемененные бесом” не слишком отличаются от сектантов и догматиков, столь порезвившихся на Земле, да и от наших “благородных ноликов”, которых в Космике пруд пруди. Таким типчикам, хоть в роли какашки, но обязательно надо прилепиться и примазаться к какому-нибудь большому могучему делу. (Единственная разница между Космикой и Землей в том, что у нас большие дела требуют большого количества мозгов.) Так вот, эти фанаты люто ненавидят любого нормального человека, который им напоминает, что они все-таки какашки и не более того.
Я сперва половил нитеплазму в лазарете — вроде было чисто здесь — а затем уж повернулся к подружке, что покамест смирно лежала под одеялом. Я бы не сказал, что на ее личике присутствовал хоть какой-нибудь намек на радость встречи.
— В любом случае я рад тебя, так сказать, видеть и все прочее,— преодолев некое смущение, обратился я. — Выйдем весело поболтать в соседнюю палату, чтобы не мешать положительными эмоциями — по крайней мере моими — твоему товарищу. Ходить-то можешь?
— Ходить могу. Я тебя провожу до двери, чтобы тебе легче было уйти отсюда.
Она откинула одеяло и встала. И оказалась в маечке и трусиках. Накинула коротенький халат. Затем оперлась на киберкостыль. Ножки у нее по-прежнему были ничего. Даже та, что угодила под скалу. Лишь парочка хоть длинных, но малозаметных шрамиков слегка портили ее. Или не портили вовсе, по крайней мере, на мой взгляд.
— Чего пялишься-то? — решила она узнать уже в соседнем помещении.
— А нравишься, вот чего. Ниже пояса в том числе.
Она взяла своими пальцами меня за кисть и слегка тряхнула. Тряхнула слегка, но моя рука едва не выскочила из сустава, такой глубокий толчок оказался.
— Больно, Шоша. Значит, я все-таки вызываю глубокие чувства.
— Забудь обо всем, Терентий. Меж нами там, в дороге, случилось недоразумение. Понял?
— Достаточно того, что забыла ты. Я ведь согласен — в половой сфере мы с тобой не отличились. У меня в Блудянске были куда хлеще эпизоды, не говоря уж об объятиях знойной Электрической Бабы после приличной дозы амфетаминов и оксицотина. Но там было потребление, а у нас… Как же из твоей головушки стриженой вылетело, что ты спасла меня, а я тебя. Что мы спиной к спине у мачты, против гадости вдвоем. Мы жертвовали собой друг друга ради, а не во имя и фамилия какого-то большого дела. Согласись, это редкий номер в нынешней программе. Значит, было у нас другое — то, что у нормальных людей любовью называется. Или ты притворялась, и твоя сердечная мышца выполняет только функцию мотора? Ты — ненастоящая, заводная, да?
Вид у нее стал, как у примерной ученицы, вдруг заработавшей кол.
— Я понимаю, Шоша, общение со мной сулит тебе одни неприятности, возможно даже крупные. Но ведь ты же привыкла рисковать — когда тебе прикажут. Безопасность твоей попке никто и раньше не обещал — явились сестры-товарки к Трону Кощея, лишь когда меня засыпало. Значит, не в страхе дело. Ты просто привыкла быть позвонком в длинном-длинном спинном хребте. Ну, а если этот позвоночник принадлежит какой-нибудь ядовитой гадине? Неужто и для тебя главное — притереться к чему-нибудь великому, пусть даже к великой херне. Ты ведь знаешь, как не желали земляне вылезать из кибероболочек, хотя сполна уже поняли, что те поражены информационными бесами. Но эти дурашки уже не могли, потому что каждый из них в отдельности был крошкой беспомощной.
Я видел, что она чуть ли не рычит, но звуки мечутся внутри нее.
— Я, белый шаман Меркурия — круто звучит, Шошка, да? — начинаю войну против демона Плазмонта и всего, что ему служит. Мы с тобой или победим вдвоем, или вдвоем проиграем. Но упрекнуть себя не в чем будет.
— Я даже не могу выбраться отсюда,— прокашляла она.
— Кто-такой сказал “не могу”. Если я могу, значит, и ты тоже. Я тебе, считай, заарестовал. Ты только подыгрывай мне.
Я накинул ей на плечи свой длинный санитарный халат и потянул за собой. В цехах никто пристального внимания на нас не обращал, но около выхода выстроился уже забор из старшего офицера службы безопасности и трех охранников. Я помахал своим полицейским удостоверением.
— Спокойно, коллеги. Обычное дело, я забираю эту даму.
— Как бы не так, беса лысого. Стоп, лейтенант,— твердо стоял на пути эсбист. — Что это еще за самоуправство, немедленно отпустите женщину.
— Не лейтенант, а господин начальник столичной полиции. С каких это пор полицейский лишился права задерживать женщин?
— Где санкция на арест, подписанная прокурором?
— Эта дама еще не арестована, а задержана для выяснения обстоятельств получения ею травмы на срок до двенадцати часов. Пункт двенадцать-прим Устава префектурной полиции.
— Там говорится о чрезвычайных обстоятельствах,— упорствовал эсбист и физиономия его напоминала пустое ведро. Ой, как хочется врезать. Тем более, что он не прав.
— На срок до шести часов — для выяснения подозрительной личности — можно задерживать без всяких чрезвычайных обстоятельств. Документов-то у нее нет и имплантат получен нелицензионный. Если уж читали Устав, то пробежали бы параграф до конца. А потом могу и объявить чрезвычайное положение на территории вашего завода. Потому что все его окрестности заросли патогенной микрофлорой. Кто занимается незаконной медицинской деятельностью? Я, что ли? И кто скрывает от проверок все помещения ниже пятого яруса? Может, там бюро интимных услуг?
По-моему, я переусердствовал с трепотней — воспитывая блатную публику, я привык нести околесицу — и коллега с ведром вместо башки принял меня за несерьезного жулика.
Итак, офицер безопасности окрасился багрянцем. Но демонометр не засек в нем споры, Плазмонту сеять в него, наверное, и не требовалось. Старший эсбист был просто благородным убожеством, которые свято блюло жлобские порядки “Вязов” и имело через это океан кайфа. Небось, еще считал, что кораблик по имени “Космика” именно благодаря ему образцово дует вперед. Наверное, человек с семечком демона поступил бы умнее, но этот недалекий мужичишка со словами матерного проклятия на устах стал поднимать свой плазмобой.
— Путч, блин, полицейский путч в Васино,— затрубил он.
— А с вашей стороны бунт, угроза оружием представителю власти. — Я скользнул вперед, падая на руки и подсекая ногами главного эсбиста. Он свалился на меня, и я из-под его “мышки” срезал бластером бойца охраны, который едва не попал из плазмобоя в мою башку — плазма впилась в пол возле левого глаза. Второй боец стал стрелять второпях, но лишь высек искры и брызги из жирной спины своего командира. Когда рядовой охранник добил старшего по чину, от того пошло столько пара и дыма, что я без труда замаскировался. При такой завесе легко было выключить бластером незадачливого стрелка. Кстати, третий эсбист стал меня поливать огнем одновременно со вторым, но Шошана, используя костыль, сыграла своей замечательной нетравмированной ножкой ему по уху. Ударенный в ухо пал и больше не мешал.
— Спасибо, ты очень добра ко мне,— поблагодарил я подружку.
— Я чувствую, ты готов злоупотребить моей добротой.
А со стороны улицы к нам навстречу уже бежала бригада эсбистов сапог в двадцать.
— Есть и другой выход. Может, успеем к нему раньше команды соперника.
— Шошана потянула меня за рукав и поскакала с помощью своего костыля, похлеще, чем горная коза. Привыкшие к благопристойности и порядку заводчане пока не чинили нам препятствий и вежливо уступали дорогу. Ввалившаяся через дверь бригада в свою очередь открыла бешеную пальбу, мигом посшибав все лампочки со стен. Рядышком со шпоканьем лопнула надувная эмблема завода “Весна” (картина “Грачи прилетели”), но мы уже влетали в лифт третьего яруса. А вот уже броня двери прикрыла наши спины и затылки от артобстрела. Однако вместо кнопок с номерами этажей в кабине имелся лишь небольшой сенсорный пультик для ввода кодов. Но Шошана, не растерявшись, лихо поцокала по нему пальцем и мы тронулись — явно вниз.
— Знаешь код?
— Просто запомнилась последовательность электрических сигналов — мы же, фемы, девушки с магниторецепторами… Ага, выскакиваем.
Восьмой ярус явно приходился на внутренности платформы. Здесь были коридоры, слабо “освещенные” теплоэлементами,— то есть, предназначенные лишь для зрителей инфракрасного диапазона. Все, как и положено в этом диапазоне, размытое и плывущее. И еще присутствие демона — всегда и везде.
— Ты здесь гуляла уже? — все-таки есть у меня робость перед бесконечными кишечными изгибами и загогулинами тоннелей, а вот на свету смерть хотя бы прекрасно очерчена и как следует видна.
— Тише идешь, дольше проживешь. Не напрягай мозги, лейтенант. Мне легче будет экранировать тебя,— лучше бы этого не говорила, сразу стала мерещиться шпионская нитеплазменная волосня, лезущая в рот, уши, ноздри, мозги.
А потом началась скачка среди вялых бордовых потоков, сочащихся из светильников-теплильников. В конце каких-то концов мы оказались в здоровенном цеху, на сплетении металлических мостков и трапов — десятью метрами ниже была странная ребристая и люкастая поверхность, наверное, крышка большой-пребольшой цистерны. И вдруг из нескольких щелей в стенах цеха показались фемы с плазмобоями в руках, числом пять.
— Стрелять они здесь не будут,— шепнула Шошана. — Но другие средства воздействия не исключены.
Это хорошо или плохо, что не будут? Пока я задавался таким вопросом, в подтверждение ее слов фемы сложили свои плазмобои на пол и стали продвигаться по мосткам сразу на нескольких уровнях.
— Неужели думают, что они нас месить ногами будут, а мы станем их обнимать. Дружить так дружить, а воевать так воевать. — Я стал наводить плазмобой на ближайшую амазонку. Тут Шошана выдернула обойму из моего оружия. Вот те на.
— Ты чего, сдать меня решила подружкам? Не смогла принципами поступиться?
— Просто здесь принято вести себя прилично. — Она скосила глаза на цистерну.
— Атомный реактор там, что ли?! — кажется, я уже стал немного истерировать. — Я и рукопашную люблю, но только под настроение.
Для подъема настроения выудил из кармана раздвижную электрошоковую трубу — этаким “телескопом” я уже не раз показывал кое-кому небо в алмазах. Когда надо, из нее выскакивает металлизированный тросик с шариком на конце. Чем не знаменитый японский цеп “кусари”?
Тут у меня в глазах еще больше потемнело, а вернее в мозгах — будто сыпанули на голову несколько ведер земли. Началась какая-то психическая атака. Еще немного — и я бы свалился вниз, да мордой об цистерну. Но почувствовал — есть страховка. Шошана меня поддерживает, не руками, чем-то другим. Эх, мне хотя бы не мешать ей, раз такой оборот. Раз я ничего не понимаю.
Нет, кое-что уже понимаю. Большая “колобашка”, состоящая из темной плотной силы, перла на меня. И никаких полезных сведений на этот счет, полная обреченность.
“Колобашка” собралась сыграть мне по голове, повышибать электроны из их гравитационных гнезд, превратить нейроны, заодно и мысли в кучу ионизированных соплей. Но кто-то вытряс из меня защитное вихревое поле. Показалось даже, что внутри турбина заработала. Это Шошана растормошила один из тех полюсов, что имелись у меня в бытность человеком-юлой. Только, пожалуй, послабее выброс получился, чем когда-то. Правда, тогда я был заражен спорой демона, и это немало умаляет радость от прошлых достижений.
Защитный кокон казался зыбким, как очищенное вареное яйцо. Однако, при взаимодействии с “колобашкой” яичко не разлетелось, а только начало вращаться, как безумное.
От этого возбудились и другие мои силы. По жужжанию, царапанию, мельканию пятен я стал ощущать свои полюса: движения и пространственные, устойчивости и синхронизации. Вихри, источаемые полюсами, сплетались в каналы-пульсации.
В прошлом я управлялся с пульсациями лишь благодаря споре-Контроллеру. А нынче совсем примитивный стал — просто инструмент, которым работает Шошана. Но я не гордый, лишь бы помогло от смерти. Вот опять атака, и теперь вражеская сила похожа на кусок броневого листа, летящий от взорвавшегося корабля — сейчас размозжит, и не только мозги. Но броня, едва коснувшись водянистого кокона, внезапно покрывается ржавчиной, и смертельная коррозия в мгновение ока превращает ее в труху.
Врагинюшки-фемки представляются плоскими тенями из моего кокона. Но вот они перстают скользить, вспучиваются, обретают объемность, угрозливо движутся на меня.
Я выстреливаю тросик и его кончик, вооруженный шариком, захлестывает балку, Оп и ля, с помощью своего “кусари” перебираюсь на другой мостик, ради того, чтоб отложить на попозже свидание с двумя девушками фемской национальности. Но я, видно, крепко приглянулся этим кудесницам. Они махают мне руками. Нет, не совсем так, они забрасывают на мой мостик веревочки из широкомолекулярных нитей, по которым резво без эквилибристики пробегаются. И прыг на меня — с двух сторон.
Огненная сила ударила в миофибриллы моих мышц и принесла им не только крепость, но и знание. Я сумел то, что явно выбивалось из диапазона моих возможностей. Прыгнул на руки, а нижней частью тела, которая стала теперь верхней, сделал “мельницу” в лучших традициях марсианского monkey-boxing. Две фемки были сметены как крошки со стола. Сорвавшись с мостика и просвистев положенные десять метров, барышни шлепнулись на цистерну. Ура, система симметрий сработала — они мне, я им.
Не дав порадоваться, еще одна фемка возникла рядом и в мгновение разлетелась стайкой пузырьков, которые шмыгнули слева, снизу, справа сверху от меня. Применив пространственное искажение, врагиня обогнула кокон и очутилась позади. Она не застала меня совсем врасплох, я оперативно согнулся, и выстреленный ею сапожок только задел мои волосы. Ну, monkey-boxing, выручай. Резко падаю на руки и выщелкиваю ноги назад. Когда обернулся, то фемка уже, вернее еще, поднималась с поверхности мостика — тут я и приложил ей к затылку свою “трубку мира”. Любя, конечно, не до вышибания мозгов.
Тем временем, до Шошаны добралась какая-то нехорошая девушка, прошмыгнув по потолку на колесном блоке. Моя подружка заблокировала удар ноги (утяжеленный плотной силой раз в двадцать) по своему серьезному лицу и даже перехватила противницу за щиколотку. Однако, неприятельница выскользнула из захвата, кувыркнувшись вперед. Потом пошла колесом назад, в конце курбета нанесла два боковых удара — ребром ладони по горлу и ногой по голени. Но Шошанка присела, одновременно подпрыгнув, иначе говоря, съежилась, поэтому целой осталась и даже запаяла сопернице пятерней в область солнечного сплетения. Я даже заметил канал, по которому проскочила ядовитая водянистая сила и все отравила в подвздошной области атакующей стороны. Фемка скорчилась, похоже, что от серьезного поражения нервных узлов, и вышла из игры.
Последняя противоборщица пронеслась по низу мостков на руках почище орангутана и выскочила с железякой-метаморфанткой, которая заострилась в клинок. А тот нацелился на шейку моей Шошаны.
Я с воплем оттолкнулся от балки, где только что сражался, и оказался на том мостке, где единоборствовали фемки. Не очень ловко всунулся со своим “телескопом” меж ними. Лезвие уже опускалось на мое мясо и кости. Но ни боли ни хруста, вместо того я ощутил резкое движение, организованное огненным полюсом. Столь быстрое, что показалось — внутри меня сидело десяток проглоченных пружин, которые вдруг все сработали.
Я изогнулся дугой назад, а когда клинок должен был вскрыть мне живот, совершил прыжок с переворотом, используя вместо оси этот самый меч-кладенец. В виде следствия ухватил в подмышку голову фемки и произвел бросок.
Когда все прояснилось, я сидел на мостке, выставив ноги вперед, как ребенок, который перекружился. Опупевая, поглядывал на свой распоротый мундир. Фемка же поднималась на четвереньки, недоверчиво уставясь на кладенец, который нынче напоминал леденец. А Шошана стояла над ней и тыкала тремя пальцами в место соединения шеи врага с головой врага. Недружественная фемка кашлянула и растянулась на мостке беспомощной тушкой.
— Убить не убили, но избили до полусмерти. Причем всех подряд, малой кровью и на чужой территории. Вот как надо работать,— расхвастался я, но Шошана уже подталкивала меня в сторону одной из дверок, через которую надо было поскорее слинять. Попутно она вставляла рожок в мой плазмобой. Я машинально глянул на демонометр — елки, ему активно не нравилось то, что помещалось внизу, в цистерне.
— Шошана, самая что ни на есть живая нитеплазма, то есть, спора, в цистерне. Зачем Плазмонту этот бочонок? Что там в нем хранится?
— Нет уж, брешет твой прибор,— чуть ли не по-девчоночьи завякала она.
Как будто там находилось что-то святое для нее. Примерно такие интонации должны быть у того, кому авторитетно сказали, что его папа не человек, а человекообразный жук.
— Это материнское вещество,— скорбно призналась напарница.
Значит, что-что, а матка у фемов есть. Бесформенный слизень, который является по совместительству коллективным родителем, вождем, всеобщим любовником. От такого монстра фемки получают все: гены, воспитание, радость. И отдают ему все, включая жизнь.
— Да-да. Это душа всех фемов. Центр симметрий,— как-то неуверенно, будто пытаясь усыпить себя, защебетала ритуальные фразы Шошана.
— И также как душа любого отдельного человека, она может быть захвачена демоном. Только последствия будут куда неприятнее. Контроль демона над всеми фемами — это же жуть невыносимая!
Что там в Шошке творилось секунд пять, не знаю. Потом она выхватила сквизер. Честно говоря, я не знал, кого она обработает, даже репа от страха зачесалась.
— Я слышал, вы ненадолго стали вр.и.о. начальника Васинской полиции. Этим, наверное, и объясняется та прыть, с которой вы сюда явились,— запустила первый камушек директорская праща. — Не лучший способ отличиться вы выбрали.
— Я спокойно прожевал ваш острый выпад. Все мы гости на этом свете вообще и на отдельных местах в частности. Что и к вам в полной мере относится. Теперь перепалку закончим. Полиция по-прежнему не собирается вмешиваться в дела вашей фирмы, пока они имеют отношение только к вашей фирме. Однако то, что выбрасывается или вытекает с вашего предприятия — уже становится и нашим делом.
— Да, сантехника — это странное хобби,— меланхолично уколол директор.
— Итак, господин директор, перед вами данные свежих анализов. “Весна” наступает, микробушки на солнце погреться вылезают. Мы просто берем пробы рядышком с вашим передовым комбинатом. И там обнаруживаем многообразие и плюрализм. Патогенные Protozoa есть? Есть. Кокцидии и малярийный плазмодий в изобилии. Причем мутантные колонии. Сообщества амеб есть. Плесень болезнетворная грибковая — пожалуйста. Есть даже вирусы с весьма измененным по отношению к стандарту генетическим кодом. Эти тварюшки, само собой, являются большой неприятностью для жителей соседних жилых секторов и хором напевают о том, что вы — неслабый источник мутагенеза. Все вокруг вас просто цветет и пахнет.
Случайный собеседник сделал откровенно незаинтересованное лицо.
— А ведь, господин директор, борьба с мутагенезом — это общегосударственная обязанность должностных лиц, то есть, нас с вами. Смотри Основные Направления, три тысячи третья страница, вторая строчка сверху. Вам лучше ощутить поскорее максимальную симпатию ко мне, потому что я собираюсь, естественно, как друг и соратник, вкусить от всех источников загрязнения. Со мной заместитель главного санитарного врача префектуры Меркурий — Альфред Ле Дюк, он сейчас под дверью дожидается.
(Этот Ле Дюк, по прозвищу Поросенок, в свое время так запустил канализацию, что там глисты выросли до метровой длины и, обзаведясь глазами, стали по ночам нападать на посетителей туалетов. Ле Дюк едва не попал на судебный крюк, но я Альфредку отмазал — соответственно он был мне премного благодарен и в знак признательности избавил Васино от громадных слизневиков — колоний дизентерийных палочек-мутантов, которые проявляли признаки коллективного разума.) Директор отреагировал тупо на мое предложение сдружиться и даже просквозил меня оловянным презрительным взглядом. Этот человек-гнездо с нитеплазменной спорой внутри не мог взять в толк, что когда-нибудь и для его “весны” наступит осень.
— Я, лейтенант, сперва должен связаться с генеральным.
— Да пожалуйста.
По-моему, он запутался, что выбрать, ненависть или презрение, применительно ко мне. Небось, сравнивал мою личность с клопом, который мал, но особенно вонюч и поган в сравнении с Новой жизнью. Пожалуй, если бы директор успел полностью переродиться и имел ярлычок “100% нитеплазмы, стирать отдельно”, то вел бы себя поспокойнее. Он бы понимал, что Новая жизнь все равно победит.
Озаренный светлым будущим получеловек связался по телекому с начальством, не забывая окатывать меня волнами отвращения, старательно отчеканил про обстановку и принял указание.
— Генеральный дозволил вам осмотреть помещения с потенциальными источниками заражения и загрязнения. Разрешение не относится к информационной технике и лабораториям, не имеющим прямого сообщения с внешним миром. — Глаза его теперь излучали плотную суровость ко мне и одновременно довольство от четкого соответствия занимаемой должности.
— Расцелуйте от меня секретаршу генерального.
Значит, “Вязы” не видят в моем начинании серьезной угрозы, на которую надо тут же реагировать всей мощью. И не ожидают особо дерзких поступков. Впрочем, директор собственной неотлучной персоной увязался вслед за мной и поросенком Альфредкой.
Вначале мы съехали на пять ярусов вниз, делая по пути замеры и засасывая пробы в большой герметичный чемодан. Но дальше пути не было, хотя мой демонометр помигивал и манил-призывал вперед.
— Все, что там находится, совершенно секретно и не имеет каналов взаимодействия с окружающей средой,— пояснил директор, сочась превосходством высшего разума.
— Вы имеете в виду каналы, по которым что-то перемещается физически?
— До вас доходит? Полностью замкнутые циклы,— скупо отозвался директор.
— А каналы электропитания, а оптоэлектронные информационные линии?
— Естественно, такие есть. Но движение электронов и фотонов вряд ли может кому-то навредить.
Несмотря на откровенное зевание Поросенка, я, как говорится, настаивал.
— А какие-нибудь еще каналы могут туда-сюда пролегать?
Этот “осемененный” несколько всполошился. По крайней мере экранчик мигнул, а значит гадский папа-Плазмонт встрепенулся. Небось сообразил, что я намекаю на “ниточки”.
— Может, такие вопросы и полагается задавать по какой-нибудь вашей инструкции,— собравшись, отозвался директор. — Но я в самом деле не понимаю, о чем вы.
— Ладно, ни о чем, так, проверка связи. Поехали не вниз, а вбок, нас и там ждут великие дела.
И вдруг на третьем ярусе я увидел кибера явно медицинского назначения, вкатывающегося в одну из дверей.
— О, это любопытно. Здесь что, профилакторий, госпиталь? Или, может, лепрозорий?
Директорская спора показала помаргиванием демонометра, что весьма недовольна моим открытием.
— Небольшое экспериментально-клиническое отделение — для проверки некоторых препаратов и средств, разрабатываемых у нас.
— Во всяком случае, здесь после проверки могут спустить в клозет какую-нибудь вакцину с полудохленькими вирусами. А они отмоются, оклемаются и — за работу. При всем при том, ваше отделение не значится среди медицинских учреждений города. Хотя такая деятельность относится к числу требующих лицензий Министерства Здоровья — смотри Гражданский Кодекс, статья сто восьмая.
Пока директор не знал, как ему поступить, я поступок сделал, в дверь вошел. В первой палате все койки сиротливо пустовали. А в следующей пара коек была загружена занемогшими фемки. Одна из них оказалась Шошаной.
— Это, как я погляжу, фемская лечебница. Трогательно. Именно тут они поправляют свое здоровье, пошатнувшееся из-за неустанной борьбы за победу симметричности во всем мире. Директор, наше совместное обследование закончено на сегодня, я подпишу вам положительное заключение. Ты, Альфредушка, тоже дуй на выход, хорошо поработал. А я задержусь на пять коротких минут.
— По-моему, и вам пора,— злобно процедил директор. — Совершенно не понимаю, что вам требуется в нашей клинике. Полечить свою шизофрению вы и в другом месте можете.
— Дружба мне требуется. Ну что непонятного? Мой друг Шошана болеет тут потихоньку, а мне невдомек. Ни кокос с ананасом ей не принесть, ни потешить задорным словом. А вам, многоуважаемый, при нашей беседе как раз присутствовать не обязательно. Это было бы нескромно. Мы не в тюремном изоляторе, а вы не вертухай, надеюсь.
Спора покраснела, но удалилась вместе с директором, имеющим четкое выражение зубовной боли на лице. Все-таки эти “осемененные бесом” не слишком отличаются от сектантов и догматиков, столь порезвившихся на Земле, да и от наших “благородных ноликов”, которых в Космике пруд пруди. Таким типчикам, хоть в роли какашки, но обязательно надо прилепиться и примазаться к какому-нибудь большому могучему делу. (Единственная разница между Космикой и Землей в том, что у нас большие дела требуют большого количества мозгов.) Так вот, эти фанаты люто ненавидят любого нормального человека, который им напоминает, что они все-таки какашки и не более того.
Я сперва половил нитеплазму в лазарете — вроде было чисто здесь — а затем уж повернулся к подружке, что покамест смирно лежала под одеялом. Я бы не сказал, что на ее личике присутствовал хоть какой-нибудь намек на радость встречи.
— В любом случае я рад тебя, так сказать, видеть и все прочее,— преодолев некое смущение, обратился я. — Выйдем весело поболтать в соседнюю палату, чтобы не мешать положительными эмоциями — по крайней мере моими — твоему товарищу. Ходить-то можешь?
— Ходить могу. Я тебя провожу до двери, чтобы тебе легче было уйти отсюда.
Она откинула одеяло и встала. И оказалась в маечке и трусиках. Накинула коротенький халат. Затем оперлась на киберкостыль. Ножки у нее по-прежнему были ничего. Даже та, что угодила под скалу. Лишь парочка хоть длинных, но малозаметных шрамиков слегка портили ее. Или не портили вовсе, по крайней мере, на мой взгляд.
— Чего пялишься-то? — решила она узнать уже в соседнем помещении.
— А нравишься, вот чего. Ниже пояса в том числе.
Она взяла своими пальцами меня за кисть и слегка тряхнула. Тряхнула слегка, но моя рука едва не выскочила из сустава, такой глубокий толчок оказался.
— Больно, Шоша. Значит, я все-таки вызываю глубокие чувства.
— Забудь обо всем, Терентий. Меж нами там, в дороге, случилось недоразумение. Понял?
— Достаточно того, что забыла ты. Я ведь согласен — в половой сфере мы с тобой не отличились. У меня в Блудянске были куда хлеще эпизоды, не говоря уж об объятиях знойной Электрической Бабы после приличной дозы амфетаминов и оксицотина. Но там было потребление, а у нас… Как же из твоей головушки стриженой вылетело, что ты спасла меня, а я тебя. Что мы спиной к спине у мачты, против гадости вдвоем. Мы жертвовали собой друг друга ради, а не во имя и фамилия какого-то большого дела. Согласись, это редкий номер в нынешней программе. Значит, было у нас другое — то, что у нормальных людей любовью называется. Или ты притворялась, и твоя сердечная мышца выполняет только функцию мотора? Ты — ненастоящая, заводная, да?
Вид у нее стал, как у примерной ученицы, вдруг заработавшей кол.
— Я понимаю, Шоша, общение со мной сулит тебе одни неприятности, возможно даже крупные. Но ведь ты же привыкла рисковать — когда тебе прикажут. Безопасность твоей попке никто и раньше не обещал — явились сестры-товарки к Трону Кощея, лишь когда меня засыпало. Значит, не в страхе дело. Ты просто привыкла быть позвонком в длинном-длинном спинном хребте. Ну, а если этот позвоночник принадлежит какой-нибудь ядовитой гадине? Неужто и для тебя главное — притереться к чему-нибудь великому, пусть даже к великой херне. Ты ведь знаешь, как не желали земляне вылезать из кибероболочек, хотя сполна уже поняли, что те поражены информационными бесами. Но эти дурашки уже не могли, потому что каждый из них в отдельности был крошкой беспомощной.
Я видел, что она чуть ли не рычит, но звуки мечутся внутри нее.
— Я, белый шаман Меркурия — круто звучит, Шошка, да? — начинаю войну против демона Плазмонта и всего, что ему служит. Мы с тобой или победим вдвоем, или вдвоем проиграем. Но упрекнуть себя не в чем будет.
— Я даже не могу выбраться отсюда,— прокашляла она.
— Кто-такой сказал “не могу”. Если я могу, значит, и ты тоже. Я тебе, считай, заарестовал. Ты только подыгрывай мне.
Я накинул ей на плечи свой длинный санитарный халат и потянул за собой. В цехах никто пристального внимания на нас не обращал, но около выхода выстроился уже забор из старшего офицера службы безопасности и трех охранников. Я помахал своим полицейским удостоверением.
— Спокойно, коллеги. Обычное дело, я забираю эту даму.
— Как бы не так, беса лысого. Стоп, лейтенант,— твердо стоял на пути эсбист. — Что это еще за самоуправство, немедленно отпустите женщину.
— Не лейтенант, а господин начальник столичной полиции. С каких это пор полицейский лишился права задерживать женщин?
— Где санкция на арест, подписанная прокурором?
— Эта дама еще не арестована, а задержана для выяснения обстоятельств получения ею травмы на срок до двенадцати часов. Пункт двенадцать-прим Устава префектурной полиции.
— Там говорится о чрезвычайных обстоятельствах,— упорствовал эсбист и физиономия его напоминала пустое ведро. Ой, как хочется врезать. Тем более, что он не прав.
— На срок до шести часов — для выяснения подозрительной личности — можно задерживать без всяких чрезвычайных обстоятельств. Документов-то у нее нет и имплантат получен нелицензионный. Если уж читали Устав, то пробежали бы параграф до конца. А потом могу и объявить чрезвычайное положение на территории вашего завода. Потому что все его окрестности заросли патогенной микрофлорой. Кто занимается незаконной медицинской деятельностью? Я, что ли? И кто скрывает от проверок все помещения ниже пятого яруса? Может, там бюро интимных услуг?
По-моему, я переусердствовал с трепотней — воспитывая блатную публику, я привык нести околесицу — и коллега с ведром вместо башки принял меня за несерьезного жулика.
Итак, офицер безопасности окрасился багрянцем. Но демонометр не засек в нем споры, Плазмонту сеять в него, наверное, и не требовалось. Старший эсбист был просто благородным убожеством, которые свято блюло жлобские порядки “Вязов” и имело через это океан кайфа. Небось, еще считал, что кораблик по имени “Космика” именно благодаря ему образцово дует вперед. Наверное, человек с семечком демона поступил бы умнее, но этот недалекий мужичишка со словами матерного проклятия на устах стал поднимать свой плазмобой.
— Путч, блин, полицейский путч в Васино,— затрубил он.
— А с вашей стороны бунт, угроза оружием представителю власти. — Я скользнул вперед, падая на руки и подсекая ногами главного эсбиста. Он свалился на меня, и я из-под его “мышки” срезал бластером бойца охраны, который едва не попал из плазмобоя в мою башку — плазма впилась в пол возле левого глаза. Второй боец стал стрелять второпях, но лишь высек искры и брызги из жирной спины своего командира. Когда рядовой охранник добил старшего по чину, от того пошло столько пара и дыма, что я без труда замаскировался. При такой завесе легко было выключить бластером незадачливого стрелка. Кстати, третий эсбист стал меня поливать огнем одновременно со вторым, но Шошана, используя костыль, сыграла своей замечательной нетравмированной ножкой ему по уху. Ударенный в ухо пал и больше не мешал.
— Спасибо, ты очень добра ко мне,— поблагодарил я подружку.
— Я чувствую, ты готов злоупотребить моей добротой.
А со стороны улицы к нам навстречу уже бежала бригада эсбистов сапог в двадцать.
— Есть и другой выход. Может, успеем к нему раньше команды соперника.
— Шошана потянула меня за рукав и поскакала с помощью своего костыля, похлеще, чем горная коза. Привыкшие к благопристойности и порядку заводчане пока не чинили нам препятствий и вежливо уступали дорогу. Ввалившаяся через дверь бригада в свою очередь открыла бешеную пальбу, мигом посшибав все лампочки со стен. Рядышком со шпоканьем лопнула надувная эмблема завода “Весна” (картина “Грачи прилетели”), но мы уже влетали в лифт третьего яруса. А вот уже броня двери прикрыла наши спины и затылки от артобстрела. Однако вместо кнопок с номерами этажей в кабине имелся лишь небольшой сенсорный пультик для ввода кодов. Но Шошана, не растерявшись, лихо поцокала по нему пальцем и мы тронулись — явно вниз.
— Знаешь код?
— Просто запомнилась последовательность электрических сигналов — мы же, фемы, девушки с магниторецепторами… Ага, выскакиваем.
Восьмой ярус явно приходился на внутренности платформы. Здесь были коридоры, слабо “освещенные” теплоэлементами,— то есть, предназначенные лишь для зрителей инфракрасного диапазона. Все, как и положено в этом диапазоне, размытое и плывущее. И еще присутствие демона — всегда и везде.
— Ты здесь гуляла уже? — все-таки есть у меня робость перед бесконечными кишечными изгибами и загогулинами тоннелей, а вот на свету смерть хотя бы прекрасно очерчена и как следует видна.
— Тише идешь, дольше проживешь. Не напрягай мозги, лейтенант. Мне легче будет экранировать тебя,— лучше бы этого не говорила, сразу стала мерещиться шпионская нитеплазменная волосня, лезущая в рот, уши, ноздри, мозги.
А потом началась скачка среди вялых бордовых потоков, сочащихся из светильников-теплильников. В конце каких-то концов мы оказались в здоровенном цеху, на сплетении металлических мостков и трапов — десятью метрами ниже была странная ребристая и люкастая поверхность, наверное, крышка большой-пребольшой цистерны. И вдруг из нескольких щелей в стенах цеха показались фемы с плазмобоями в руках, числом пять.
— Стрелять они здесь не будут,— шепнула Шошана. — Но другие средства воздействия не исключены.
Это хорошо или плохо, что не будут? Пока я задавался таким вопросом, в подтверждение ее слов фемы сложили свои плазмобои на пол и стали продвигаться по мосткам сразу на нескольких уровнях.
— Неужели думают, что они нас месить ногами будут, а мы станем их обнимать. Дружить так дружить, а воевать так воевать. — Я стал наводить плазмобой на ближайшую амазонку. Тут Шошана выдернула обойму из моего оружия. Вот те на.
— Ты чего, сдать меня решила подружкам? Не смогла принципами поступиться?
— Просто здесь принято вести себя прилично. — Она скосила глаза на цистерну.
— Атомный реактор там, что ли?! — кажется, я уже стал немного истерировать. — Я и рукопашную люблю, но только под настроение.
Для подъема настроения выудил из кармана раздвижную электрошоковую трубу — этаким “телескопом” я уже не раз показывал кое-кому небо в алмазах. Когда надо, из нее выскакивает металлизированный тросик с шариком на конце. Чем не знаменитый японский цеп “кусари”?
Тут у меня в глазах еще больше потемнело, а вернее в мозгах — будто сыпанули на голову несколько ведер земли. Началась какая-то психическая атака. Еще немного — и я бы свалился вниз, да мордой об цистерну. Но почувствовал — есть страховка. Шошана меня поддерживает, не руками, чем-то другим. Эх, мне хотя бы не мешать ей, раз такой оборот. Раз я ничего не понимаю.
Нет, кое-что уже понимаю. Большая “колобашка”, состоящая из темной плотной силы, перла на меня. И никаких полезных сведений на этот счет, полная обреченность.
“Колобашка” собралась сыграть мне по голове, повышибать электроны из их гравитационных гнезд, превратить нейроны, заодно и мысли в кучу ионизированных соплей. Но кто-то вытряс из меня защитное вихревое поле. Показалось даже, что внутри турбина заработала. Это Шошана растормошила один из тех полюсов, что имелись у меня в бытность человеком-юлой. Только, пожалуй, послабее выброс получился, чем когда-то. Правда, тогда я был заражен спорой демона, и это немало умаляет радость от прошлых достижений.
Защитный кокон казался зыбким, как очищенное вареное яйцо. Однако, при взаимодействии с “колобашкой” яичко не разлетелось, а только начало вращаться, как безумное.
От этого возбудились и другие мои силы. По жужжанию, царапанию, мельканию пятен я стал ощущать свои полюса: движения и пространственные, устойчивости и синхронизации. Вихри, источаемые полюсами, сплетались в каналы-пульсации.
В прошлом я управлялся с пульсациями лишь благодаря споре-Контроллеру. А нынче совсем примитивный стал — просто инструмент, которым работает Шошана. Но я не гордый, лишь бы помогло от смерти. Вот опять атака, и теперь вражеская сила похожа на кусок броневого листа, летящий от взорвавшегося корабля — сейчас размозжит, и не только мозги. Но броня, едва коснувшись водянистого кокона, внезапно покрывается ржавчиной, и смертельная коррозия в мгновение ока превращает ее в труху.
Врагинюшки-фемки представляются плоскими тенями из моего кокона. Но вот они перстают скользить, вспучиваются, обретают объемность, угрозливо движутся на меня.
Я выстреливаю тросик и его кончик, вооруженный шариком, захлестывает балку, Оп и ля, с помощью своего “кусари” перебираюсь на другой мостик, ради того, чтоб отложить на попозже свидание с двумя девушками фемской национальности. Но я, видно, крепко приглянулся этим кудесницам. Они махают мне руками. Нет, не совсем так, они забрасывают на мой мостик веревочки из широкомолекулярных нитей, по которым резво без эквилибристики пробегаются. И прыг на меня — с двух сторон.
Огненная сила ударила в миофибриллы моих мышц и принесла им не только крепость, но и знание. Я сумел то, что явно выбивалось из диапазона моих возможностей. Прыгнул на руки, а нижней частью тела, которая стала теперь верхней, сделал “мельницу” в лучших традициях марсианского monkey-boxing. Две фемки были сметены как крошки со стола. Сорвавшись с мостика и просвистев положенные десять метров, барышни шлепнулись на цистерну. Ура, система симметрий сработала — они мне, я им.
Не дав порадоваться, еще одна фемка возникла рядом и в мгновение разлетелась стайкой пузырьков, которые шмыгнули слева, снизу, справа сверху от меня. Применив пространственное искажение, врагиня обогнула кокон и очутилась позади. Она не застала меня совсем врасплох, я оперативно согнулся, и выстреленный ею сапожок только задел мои волосы. Ну, monkey-boxing, выручай. Резко падаю на руки и выщелкиваю ноги назад. Когда обернулся, то фемка уже, вернее еще, поднималась с поверхности мостика — тут я и приложил ей к затылку свою “трубку мира”. Любя, конечно, не до вышибания мозгов.
Тем временем, до Шошаны добралась какая-то нехорошая девушка, прошмыгнув по потолку на колесном блоке. Моя подружка заблокировала удар ноги (утяжеленный плотной силой раз в двадцать) по своему серьезному лицу и даже перехватила противницу за щиколотку. Однако, неприятельница выскользнула из захвата, кувыркнувшись вперед. Потом пошла колесом назад, в конце курбета нанесла два боковых удара — ребром ладони по горлу и ногой по голени. Но Шошанка присела, одновременно подпрыгнув, иначе говоря, съежилась, поэтому целой осталась и даже запаяла сопернице пятерней в область солнечного сплетения. Я даже заметил канал, по которому проскочила ядовитая водянистая сила и все отравила в подвздошной области атакующей стороны. Фемка скорчилась, похоже, что от серьезного поражения нервных узлов, и вышла из игры.
Последняя противоборщица пронеслась по низу мостков на руках почище орангутана и выскочила с железякой-метаморфанткой, которая заострилась в клинок. А тот нацелился на шейку моей Шошаны.
Я с воплем оттолкнулся от балки, где только что сражался, и оказался на том мостке, где единоборствовали фемки. Не очень ловко всунулся со своим “телескопом” меж ними. Лезвие уже опускалось на мое мясо и кости. Но ни боли ни хруста, вместо того я ощутил резкое движение, организованное огненным полюсом. Столь быстрое, что показалось — внутри меня сидело десяток проглоченных пружин, которые вдруг все сработали.
Я изогнулся дугой назад, а когда клинок должен был вскрыть мне живот, совершил прыжок с переворотом, используя вместо оси этот самый меч-кладенец. В виде следствия ухватил в подмышку голову фемки и произвел бросок.
Когда все прояснилось, я сидел на мостке, выставив ноги вперед, как ребенок, который перекружился. Опупевая, поглядывал на свой распоротый мундир. Фемка же поднималась на четвереньки, недоверчиво уставясь на кладенец, который нынче напоминал леденец. А Шошана стояла над ней и тыкала тремя пальцами в место соединения шеи врага с головой врага. Недружественная фемка кашлянула и растянулась на мостке беспомощной тушкой.
— Убить не убили, но избили до полусмерти. Причем всех подряд, малой кровью и на чужой территории. Вот как надо работать,— расхвастался я, но Шошана уже подталкивала меня в сторону одной из дверок, через которую надо было поскорее слинять. Попутно она вставляла рожок в мой плазмобой. Я машинально глянул на демонометр — елки, ему активно не нравилось то, что помещалось внизу, в цистерне.
— Шошана, самая что ни на есть живая нитеплазма, то есть, спора, в цистерне. Зачем Плазмонту этот бочонок? Что там в нем хранится?
— Нет уж, брешет твой прибор,— чуть ли не по-девчоночьи завякала она.
Как будто там находилось что-то святое для нее. Примерно такие интонации должны быть у того, кому авторитетно сказали, что его папа не человек, а человекообразный жук.
— Это материнское вещество,— скорбно призналась напарница.
Значит, что-что, а матка у фемов есть. Бесформенный слизень, который является по совместительству коллективным родителем, вождем, всеобщим любовником. От такого монстра фемки получают все: гены, воспитание, радость. И отдают ему все, включая жизнь.
— Да-да. Это душа всех фемов. Центр симметрий,— как-то неуверенно, будто пытаясь усыпить себя, защебетала ритуальные фразы Шошана.
— И также как душа любого отдельного человека, она может быть захвачена демоном. Только последствия будут куда неприятнее. Контроль демона над всеми фемами — это же жуть невыносимая!
Что там в Шошке творилось секунд пять, не знаю. Потом она выхватила сквизер. Честно говоря, я не знал, кого она обработает, даже репа от страха зачесалась.