Страница:
Так называемое "Яйцо" состояло из трех подсистем, сильно отличающихся по своим задачам. Василий прозвал эту тройку -- "желток", "белок" и "скорлупка". И в каждом из тридцати тысяч конечных объектов, на которые делилось большое "Яйцо", присутствовали все три подсистемы.
Объектики прыгали из "окна" в "окно", дробились, стирали друг друга и изничтожались "белым шумом"*, кроме того никак не желали составлять гармоническое единство.
[* так обозначается в кибернетике область случайных воздействий]
Каждое утро Василий бодро хватался за дело, будучи уверенным в близкой победе, но уже после обеда сникал.
В прежние времена он, если у него что-то не получалось, бросал чертову работу и отправлялся прошвырнуться, мог часа три проторчать у видика со стаканом джина, или провертеться в глюколовке , отражая нашествие какихнибудь юпитериан. А там, глядишь, решение бы созрело само по себе и программист Рютин победно бы ударил по клавишам. Но сейчас он был прикован к этой гнусной комнате с портретом какого-то Джинна Хотабыча на стене, к этому мягкому стулу, принимающему форму тела, к этому огромному экрану.
После пяти вечера произошел бы, конечно, разогрев, однако именно в это время работа в фирме железно прекращалась. И ни дисков, ни даже записей на бумаге вынести с собой нельзя. На выходе помимо мощных детекторов еще и ражий охранник буравит глазками и шарит по карманам. Та же процедура, кстати, проводилась и если Василий куда-то выбегал в течение рабочего дня. Впрочем, все эти хождения начальство ему вскоре прикрыло, ссылаясь на пункт контракта о трудовой дисциплине.
Кстати, по выходе из здания Василий почти всегда начинал мучиться головной болью и ему затем редко хотелось раскидывать болящими мозгами по поводу программистских трудностей. Он предпочитал если уж не повеселиться, так хотя бы повалять дурака.
С весельем и забавами тоже ведь обстояло не блестяще, потому что самочувствие неумолимо шло под гору, и психика катилась вниз еще быстрее чем соматика. Завязал Василий вскоре с пьянками-гулянками и посещениями глюколовок. А о том, чтобы на бабу вскарабкаться, гражданин Рютин и думать прекратил. Тому, кто семь раз имел трипак, понятна такая осторожность. Уже год как в Москве свирепствовала новая форма СПИДА, самая скоростная. От прежних форм, медленных и худо-бедно излечимых, она отличалась тем, что моментально уничтожала иммунитет, отчего инфицированный заболевал всеми болезнями сразу -- смерть обычно наступала в результате сильного чиха, вызывающего инсульт и дефекацию.
Не торопясь, растирая ладонями болящие виски, Василий возвращался домой. Лучше это было сделать до одиннадцати часов. По улицам уже густо разъезжали бэтээры, через каждые два метра чернели патрули, мелькали светлячки зажженных сигарет, над городом барражировали вертолеты, шаря прожекторами по крышам домов и можно было лишь догадываться, у кого из бойцов не выдержат нервы. В самом деле, после двенадцати Василий не раз слышал выстрелы. То ли действительно у кого-то шалили нервишки, то ли выходили на ночную работу вражеские снайперы. Но к тому времени он всегда уже был на квартире у Асии Раисовны.
Сперва он отказывался от ее харчей, обходясь сосисками и пиццей, но гастрит не дремал, угрожая смертью, поэтому пришлось перейти на домашние супчики Асии Раисовны. После ужина добрая тетушка, пораспрашивав Василия о том, о сем, уходила в свою светелку, а он отправлялся дымить табаком в свою комнату. Поначалу пиво, курево и сутранквил давали ему возможность заснуть мертвецким сном, но потом сон становился все менее доступным. Накачавшись и накурившись, обалдев от сутранквила, он смотрел на вихляния армированных гелепластиком певичек по телеку. Он пытался думать о своей задаче, но ничего путного в одурманенной голове не связывалось, а разрабатываемые программы лежали под строгой охраной на Рижской. Где-то к трем утра он доходил до ручки и просто созерцал обстановку комнаты: ковры с причудливыми арабесками, медные кувшины, кальяны, вазы, чаши, кубки и даже масляные лампы. Здесь было много всяких восточных сосудов старинной работы, и они сильно притягивали внимание. Стояла и клетка с птичками-корольками, сильно осоловевшими и забуревшими от табачного дыма.
Может, поэтому сновидения у Василия были малоприятные. Когда он наконец засыпал или, вернее, проваливался в полное бездумье и бесчувствие, ему снилось, что он летает бесплотной тенью среди таких вот сосудов. А в каждом из них -- сгущенная тьма, в которой все останавливается навсегда, и едва окажешься поблизости, она захапает тебя. Это во-первых.
А во-вторых, особенно после пива, снилось, что он заточен в каком-то из этих сосудов уже добрую тысячу лет и не может шевельнуть ни одним своим членом, хотя по страшному хочет попИсать. Вначале он еще пытается выкарабкаться, но затем... струя, пущенная им самим, заливает его с головой, и он просыпается на мокрой простыне. Позорище такое.
И в третьих, иногда он оказывался в клетке для корольков, причем разбухшим, отечным, рыхлым, прижатым к ее прутьям. К нему приближалось что-то похожее на тучу, а потом это оказывалось лицом Асии Раисовны. Василий-из-сна просил его выпустить, жаловался, что все члены его отекли и болят, но голос просящего напоминал хлюпанье спелой груши на зубах, а ласковое воркованье тетушки Асии -- грохот танка "Климент Ворошилов".
В девять звонил будильник. Василий долго ворочался в кровати, пытаясь выжать из жил тягучие, словно клейкие остатки сна, слушал, не вникая, бубнеж радио про бои во Франкфурте в районе Платц дер Републик и прочие гадости по всему миру. Асии Раисовны уже не было дома, поэтому он заглатывал порцию сосисок и поллитра кофе с таблетками витатона. Благодаря им проплывал по нервам сератонин, появлялось фальшивое воодушевление, и Василий поспешно бросался в пассажиропоток, промывающий Москву.
В какую-то из таких утренних поездок, когда он разминал пальцы и настраивал себя на борьбу с долбаным Яйцом, в глаза вдруг бросилась одна фигурка...
Поезд как раз остановился на станции "Национальная библиотека" и почему-то застрял. Или впереди что-то взорвалось, или откуда-то выбежали самонаводящиеся киберскорпионы, или кто-то опорожнил свой баллон с ОВ. В общем остановка затянулась минут на десять.
Двери были уже закрыты, вдоль вагонов прохаживались милиционеры в своих шлемах-горшках, помахивая электродубинками-угомонизаторами. А на платформе накапливался народ. И вдруг среди малоразличимого люда Василий приметил женщину -- хотя и не девицу, но довольно свежую. Никакой тебе радужной или зеркальной волосни, ни стереоскопического маникюра, ни колготок типа "море волнуется". Обычная такая одежонка, джинсики, курточка... Но она смотрела на него. Впервые за последние десять лет девушка (не имеющая материального интереса) обратила на него внушительную часть своего внимания. Василий мучительно подумал, то ли ему уставится на спину соседа по вагону, то ли... Короче, он отозвался взглядом. А потом заулыбался, ну и молодайка тоже. В конце концов он так разошелся, что стал изображать мента, вышагивающего в своем горшке мимо вялого, как белье, народа (мент, конечно же, этого не заметил). Девушка откровенно смехотнула. Василий еще больше расшалился.
Стал корчить рожи, показывая какое личико у омоновца под забралом. Молодка до того развеселилась, что даже приставила кулачок к своему смеющемуся рту.
Василию страшно захотелось, чтобы в тоннеле метро еще что-нибудь взорвалось или пустило ядовитую вонь, а тогда двери вагона открылись бы, ну и... О нарушении заповеди "не прелюбодействуй, а то козлом станешь" он даже не думал, а вернее не мечтал. Просто хотелось постоять рядом с теплым существом противоположного пола. Но, увы, ничто больше не взорвалось и поезд двинулся по монорельсу, напрягая электрические свои силы. А девушка хоть и не провожала его неотрывным клейким взглядом, однако посмотрела напоследок как будто даже с сожалением.
И все утро на работе Василий вспоминал этот взгляд, отчего динамическое моделирование ладилось еще меньше, чем обычно. Особенно раздражал "Джинн Хоттабыч" на стене, который как будто сверлил его буравчатыми глазками профессионального подрывника. Василий даже повесил настырного старца лицом к стене (портрет на следующий день вообще исчез со своего поста.)
Однако в этот день случались моменты, когда казалось, что все уже склеивается, надо еще только утрясти трое-четверо параметров, но потом "белый шум" в считанные секунды увеличивал их количество до двадцатитридцати и поиски алгоритма начинались снова.
К исходу рабочего дня у Василия сложилась твердая уверенность, что вся задача эта -- лабудовая, то есть бессмысленная и беспощадная, что труды рук его напрасны и что фирма эта -- просто бандитская "крыша", здесь отмываются какие-то бабки под прикрытием программистских работ. И что это плохо для него кончится -- ведь он лишний свидетель.
Вернулся Василий домой в очень плохом расположении духа, поэтому стал пригорошнями бросать в пиво амфетаминовые "колеса". И пробрало. Кинул еще в рот сератониновый "мудогрей"*. Врубил погромче музон, психотронную группу "Лоботомия". А потом добавил экстраморфина, к которому старался не прикасаться со времен таежного отпуска. (Однако все же не забыл после возвращения в город посетить того лекаря-калекаря, который снабжал его "ублаготворителями" еще с военной службы -- благо, добрый доктор работал в питерской военно-медицинской академии.)
[* от англ. слова mood -- настроение]
Как проглотил дозу, стало нечего себе. Забылись и молодка с перрона, и подозрения по поводу фирмы, и пронзительный старичок в рамочке. Василий сейчас хотел только одного, чтобы его не стало тошнить после принятия всего этого набора. Он помял руками купленную намедни игрушку -- "умный пластилин". Если ты придашь ему более или менее приемлемую форму, то дальше он уже сам поможет начинающему скульптору и дооформится. Василий собирался вылепить танк, но опять получилась девушка. И хотя пластилиновая барышня была "ню", с длинными белыми волосами (которые еще колыхались как будто на ветру), перед внутренним взором ярко возникла метрошная незнакомка. Стрижка "под пацана", легкие ножки в узких джинсиках, расстегнутая до второй пуговки кофтюля. Вот зараза, изыди, изыди.
Василий размахнулся и засандалил пластилиновой девушкой в стену. И надо же -- прилипла, правда превратилась в бесформенный ком. Неудачливый программист подумал, что неплохо бы достать из шкафа "Конструктор юного сексиста", который он купил сегодня за двести баксов, но до сих пор стеснялся распаковать. Любой умелец мог при желании собрать из пластиковых деталей подобия женских гениталий, заполнить их водой и растительным маслом, воткнуть в розетку, чтобы нагрелись и зашевелились, а затем использовать извращенческим образом. Он уже было протянул руку к большой коробке, как в комнату вошла Асия Раисовна. Наверное, она постучала, но Василий из-за наушников не услышал. Впрочем, он сразу скинул их с головы и постаралась пригладить всклокоченные сальные волосы.
-- Ну что с тобой творится, Вася?-- ее голос был стопроцентно заботлив.-- Во-первых, надо меньше курить...
Она пригасила свет, чтобы комната была менее заметна шальным снайперам и распахнула окно, за которым летели к земле толпы водяных капелек, заодно выкинула наружу неоконченную пачку сигарет.
-- Во-вторых, пить и есть надо вовсе не эту гадость.
-- Ну, пить пророк запретил,-- криворото усмехнулся горе-программист,- учитывая гарем из малолетних жен, это можно понять.
-- В-третьих, не говори того, чего не понимаешь. У них был в первую очередь духовный брак.
-- Ну, это само собой. И во время забав возносились духовно на воздуся... Асия Раисовна, я вам, наверное, надоел, завтра съеду, поищу комнату поближе к этой чертовой работе. Да уж, достала меня такая работенка. Обменял бы ее с удовольствием на лесоповал.
-- Зря ты со мной не делишься, Вася. Я же тебя вроде и подбила на нее.
-- Да вы тут ни причем. У меня личностный, совершенно экзистенциальный кризис, связанный с общей недоразвитостью.
Он поморщился, потому что подступила тошнота и голова загудела.
-- Накушался, значит, Васенька. Это по-русски,-- несмотря на неодобрительные слова, действия были ласковые.-- Вон весь в каких-то красных черточках.
Он даже не обратил внимания на ее слова, чувствуя общую неловкость.
Она подошла к нему и запустила свои чистые пальцы в его засаленные всклокоченные волосы. Вначале кожа головы зачесалась, но ладони были мягкие, теплые и как будто успокаивающие.
Василий прикрыл глаза и открыл их, когда действительно полегчало. Перед глазами были и шея, и грудь Асии Раисовны в значительно расстегнутом халате. Немалые округлости сейчас спокойно лежали под фланелью, слегка натягивая ее в районе сосков. Зрелые выпуклости хорошо сохранившейся немолодой женщины. Зачем это, зачем?
А при повороте глазных яблок вниз были видны ее коленки, конечно, круглые и гладкие.
Василий сглотнул слюну -- где-то гурьбой побежали гормоны -- более того, в нижней части живота вне зависимости от сознания оживились плоть и кровь.
Ни-зя, ай-ай-яй. Она же как будто родня.
-- Ну, прижми головушку, так лучше будет,-- женщина как будто не чувствовала опасности момента. Или словно провоцировала ее.
Голова одним виском легла на ее грудь, рука Асии Раисовны потерла другой висок.
Лежать на теплом и пухлом было приятно, от ее ладони шла какая-то легкость вначале без эротического фактора, потом все более возбуждающая. Тяжесть уходила из мозга, глаз и жил.
Прямо перед носом была прикрытая одним слоем мягкой ткани выпуклость соска. Рука его легла на талию Асии Раисовны -- так как будто было удобнее прислоняться. Халат еще больше распахнулся, щека его заелозила по голой коже во впадине между двух главных элементов бюста. Желание прислониться сочеталось с нарастающим желанием присосаться, войти, проникнуть, вклиниться, ворваться. А потом разорвать и взорвать.
Все прошло совершенно автоматически. Он увидел лиловое небо и оранжевую вспучивающуюся землю, шипящую и извивающуюся грязь. Он знал, что любовь завершится смертельным поединком. И тот, кто победит, устроит из трупа побежденного любовника уютное гнездо для воюющих и пожирающих друг друга лярв. Те личинки и личинки личинок, которые уцелеют, прогрызут высохшую оболочку и вылезут наружу в Большой мир, чтобы встретиться, может быть, через сто лет. Но опять-таки для войны. Друг с другом или с кемто еще.
Василий с каким-то звериным урчанием опрокинул Асию на кровать, халат разошелся, оголив добротную мякоть. Он почувствовал каналы, спешно прорастающие в его теле, один из них понес буйную пробойную силу, нацеливая ее на вход в женский организм.
Но напрягшийся "прибор" был перехвачен ее рукой. Ладонь сжалась, и все тут же вылетело из него, как из тюбика.
Василий, матюкнувшись, опустился на диван, а Асия Раисовна вылетела из его комнаты, как воздушный шарик под порывом ветра.
Несмотря на разрядку, все тело было в напряжении. Василий поискал свой экстраморфин, но, похоже, Асия Раисовна выбросила заветный пакетик вместе с пачкой сигарет. Он хлебнул из бутылки с надписью "Водка язвенная". Потом стал собирать конструктор юного сексиста, но не хватило терпения, и "пожилой сексист" с яростью разбросал детали по комнате. Решил было покурить, но за сигаретами надо было двигаться в прихожую, где в кармане куртки лежала пачка "Екатерины Великой".
Дорога вела мимо ванной. Дверь выглядела незапертой, за ней плескалась вода. Бабья мякоть была там.
Василий рывком распахнул дверь. Асия стояла у раковины, но разом отшатнулась к стене. Халат ее был распахнут.
Он обхватил ее, раскорячил, почувствовал волну ярости, разворачивающую все его каналы, успел увидеть в зеркале свое лицо в сетке красных прожилок, может быть, более тонких и бледных чем в прошлый раз. Затем засадил окаянный отросток в "приемный покой" и стал блудно ворошить там. Канал чего-то вытворял, но Асия Раисовна справилась и подавила стон возмущения.
Заканчивали они уже на полу, все в той же ванной, благо, там поролоновоый коврик имелся. Ему хотелось ворваться в каждую ее клеточку, разорвать ее всю, но он не смог преодолеть запретов на каннибализм, поэтому в финальной сцене просто надавал партнерше по физиономии и похлестал скрученным мокрым полотенцем ее мягкую задницу.
Зверь поднял голову к лиловому небу и победно заревел. Краем глаза Василий успел заметить, что Асия слизывает капельки крови с разбитой губы и улыбается.
"Чтобы тебя лярвы сожрали, толстомясую",-- сказал он напоследок. Кажется, сочетание экстраморфина и водки опять принесло бредовые результаты, как и тогда, в июне.
Однако спал Василий хорошо и приятно, без кошмаров. Утром он нашел на кухонном столе завтрак, оставленный заботливой Асией Раисовной. В этот день ему работалось гораздо лучше.
Для воссоздания динамического единства оставалось согласовать с десяток параметров, но теперь он уже уловил суть. Тридцать тысяч дочерних объектов сильно напоминали мелких гаденышей-лярв, которые беспрестанно дерутся и выедают тело родителя, однако стремятся совместно повышать ПОТЕНЦИАЛ ВЫЖИВАЕМОСТИ.
Динамическое единство стало складываться, когда Василий придал трем подсистемам несколько отличающиеся функции. "Желток" стал силовым источником, "белок" общеструктурным координатором, а "скорлупа" -защитным и формообразующим механизмом.
Теперь удалось применить методы сложносимметричного моделирования, разработанные "Майкрософтом" и Геттингенской школой.
Чтобы предотвратить одновременное разрушение всех объектов под воздействием непредсказуемого "белого шума", Василий еще более усложнил модель, внеся состязательность и обучаемость в поведение объектов. Теперь при сколь угодно опасной атаке хаотической внешней среды погибали не все "лярвы", а только более уязвимые. Остающиеся же лишь делались более устойчивыми, соответственно рос и потенциал выживаемости.
В тот день, когда в Франкфурте начались мирные переговоры между командованием исламистов и немецким правительством, Василий завершил основную часть работы. Впрочем, забугорные коллизии и катаклизмы так и не приковали его внимания, он даже не обратил внимания на то, что его родня, живущая в маленьком мекленбургском городке, не столь уж удалена от места главных разборок. Василий скорее беспокоился о том, как будет тратить деньги, каковые предстояло получить по завершению главного этапа работы.
Главный этап завершился еще до обеда. Но Василия заставили ждать до конца рабочего дня. Почему не подождать, отчего не попретворять мечты в четкие планы-графики близкого отдыха? И даже бубнеж радиоточки не был помехой сладким мыслям. А после обеденного перерыва оно вовсю гудело о том, что мирные переговоры сорваны, что Франкфурт переходит под контроль боевиков, которые удачно использовали передышку, что правительственные силы под натиском "Волков Пророка" покинули еще несколько районов города, что исламисты используют захваченные банковские документы и электронные носители информации в своих целях, что начинается новая фаза финансового кризиса. Но Василий был спокоен несмотря на все запугивания -- он знал, что наличные баксы ни при каких потрясениях не пострадают -- и был в общем-то прав.
Однако под конец кинули ему лишь 2000 долларов: если считать вместе с авансом, только половину указанной в контракте цифры. И когда в руках Василия оказалась сумма, куда меньшая чем та, что могла возместить весь морально-психологический износ, он вспыхнул и задымился.
Недовольный работник грозно завис над бухгалтершой, но та скромно сказала, что выполняет поручения шефа, у которого имеются некоторые претензии к отработке контракта. Василий несколько стух, поскольку понимал, что, следуя букве договора, его можно прихватить сотней различных способов. А черноокая красавица-секретарша с удовольствием сообщила, что шефа сегодня уже не будет, да и завтра, в пятницу, тоже. Сами понимаете, у правоверных выходной. Так что, до понедельника.
-- В вопросах отдыха я солидарен со всеми тремя религиями.-- известил Василий.-- Так что, в самом деле, до понедельника.
Когда он проносил свое тело сквозь контроль на выходе, мозги сжало спазмом. А когда Василий вышел на улицу и прошел метров этак двадцать, не более, свет вдруг ушел из глаз, оставляя весь мир во тьме и небытии. Последняя мысль была о деньгах, лежащих в заднем кармане брюк.
Очнулся он, потому что было жестко и холодно. Вскоре Василий понял, что лежит на каталке в каком-то мрачном холодном помещении со стенами из бетонных блоков -- то ли в приемном покое, то ли в морге.
Щека сильно болела, Василий дотронулся пальцем -- что-то липкое, или кровь, текущая из рассеченной кожи, или... фу, даже страшно подумать. Потом рука трепетно метнулась к заднему карману брюк -- о, блин, хорошо-то как,-деньги все еще лежали там тугой пачкой.
Неподалеку щебетало радио, что исламисты блокировали неподалеку от центра города Франкфурта крупное подразделение бундесвера и сейчас применяют для его уничтожения опознающие миниракеты с расщепляющимися боеголовками, что правительственная танковая колонна не смогла пробиться на помощь осажденным и отступила, понеся большие потери, что правительство Турции открещивается от причастности к снабжению оружием "сил Ислама в Европе", что боевики базируются в новых исламистских государствах, чье образование Запад поддерживал в девяностых годах, что по непроверенным данным предводитель "Волков Пророка" Мехмет Айдин получил легкое ранение во время последних боев.
Еще радио сообщило, что в Атлантическом океане затонуло судно со стотонным собранием творений скульптора Железнякова, а в Папуа-Новой Гвинее террористы съели французского посла. Причем, по ошибке, приняв его за американского.
Василий стал слезать с каталки, но тут его остановил грубый голос:
-- Лежать. Щас мент придет, он тебя оформит.-- Голос принадлежал квадратному санитару, лениво выдувающему большие зеркальные пузыри из здоровенного комка баббл-гам, катающегося у него в пасти.-Будут кокументы в порядке, сможешь слинять, если нет -- они тебя заберут и станут твою морду лечить у себя в застенке.
-- Спасибо, я свою морду лучше сам полечу.
Угрюмый мент пришел через полчаса. С Василием все обошлось, но какого-то переломанного гражданина сержант сбросил с каталки, сковал вдоль и поперек кандалами-самохватами и потащил за собой. Экранчик ментовского микрокомпа показал, что у калеки просрочена московская регистрация.
-- Ну что, линяешь?-- уточнил санитар.-- В больнице оставаться не советую, до понедельника никто тобой заниматься не будет, а до той поры и так все живет. Жрачка у нас хилая, так что не надейся.
-- По тебе не видно, что хилая, скоро уже ряха треснет,-- почти мысленно произнес Василий и побрел на выход.
Когда он был у самой двери, слова санитара заставили его оглянуться и встрепенуться.
-- Эй, мужик. Двести баксов, кстати, я у тебя взял. За охрану так сказать.
-- Как это двести, какую-такую охрану?-- сглотнув возмущение, спросил Василий.
-- Ну, лежал же ты здесь словно какашка, а я тебя сторожил, чтобы никто твое достояние не спиздил. Тут вообще такое творится -- яйца могут у пациента оторвать. Знаешь, сколько сейчас органы стоят на этой самой Гонконгской бирже?
Василий потрогал свои органы и поежился, но потом даже повеселел, что отделался дешево -- всего парой сотен долларов.
Было около часа ночи. Когда он подходил к метро, его замел патруль. Может, что-то сбойнуло в канале связи, но из банка эмвэдэшных данных не пришло никакой обнадеживающей информации на Василия. Так что его продержали в КПЗ до вечера следующего дня, заодно просвечивая и сканируя на предмет ОВ, ВВ, опасных устройств типа гамма-излучателей и киберимплантов, перекодирующих мозг.
Его отпустили, когда в участке кто-то догадался еще раз связаться с банком данных. Но все равно пришлось оторвать от сердца еще 200 мозолистых баксов -- иначе проверки длились бы минимум пару недель.
С удобством располагаясь на сидении в вагоне метро, Василий Самуилович был уверен, что на этом его мытарства закончились. Так оно и казалось до поры до времени. Но неожиданно на переходе между станциями поезд встал и тут же погас свет. Стало донельзя жутко, однако вскоре зажглись маленькие красные лампочки аварийного освещения. А потом послышался шум. Как будто кто-то открыл очень большой водопроводный кран с насадкой аэрации.
И в самом деле вскоре мощный поток воды захлестнул поезд, заставив его попрыгать, а стоящих и даже сидящих пассажиров попадать. Лишь немногие женщины смогли тоненько закричать, еще несколько слабонервных описалось со страха, а кто-то даже обкакался, сильно ухудшив качество замкнутого пространства.
-- Спокойно, товагищи,-- картавя, произнес военный в чине майора,-вагон совегшенно гегметический. Вы посмотгите, какие мощные стекла, это настоящие иллюминатогы.
Мужественный офицер поднес фонарик к одному из "иллюминаторов" свежеспущенной подводной лодки. За стеклом как раз проплыл труп, у которого голова была насквозь пробита трубой.
-- Ну что же, бывает.-- бодро произнес бывалый военный, вселяя уверенность в остальных пассажиров.-- На войне бывает, что голова в одном месте, а яйца, пгошу пгощения, за тги километга остались.
Объектики прыгали из "окна" в "окно", дробились, стирали друг друга и изничтожались "белым шумом"*, кроме того никак не желали составлять гармоническое единство.
[* так обозначается в кибернетике область случайных воздействий]
Каждое утро Василий бодро хватался за дело, будучи уверенным в близкой победе, но уже после обеда сникал.
В прежние времена он, если у него что-то не получалось, бросал чертову работу и отправлялся прошвырнуться, мог часа три проторчать у видика со стаканом джина, или провертеться в глюколовке , отражая нашествие какихнибудь юпитериан. А там, глядишь, решение бы созрело само по себе и программист Рютин победно бы ударил по клавишам. Но сейчас он был прикован к этой гнусной комнате с портретом какого-то Джинна Хотабыча на стене, к этому мягкому стулу, принимающему форму тела, к этому огромному экрану.
После пяти вечера произошел бы, конечно, разогрев, однако именно в это время работа в фирме железно прекращалась. И ни дисков, ни даже записей на бумаге вынести с собой нельзя. На выходе помимо мощных детекторов еще и ражий охранник буравит глазками и шарит по карманам. Та же процедура, кстати, проводилась и если Василий куда-то выбегал в течение рабочего дня. Впрочем, все эти хождения начальство ему вскоре прикрыло, ссылаясь на пункт контракта о трудовой дисциплине.
Кстати, по выходе из здания Василий почти всегда начинал мучиться головной болью и ему затем редко хотелось раскидывать болящими мозгами по поводу программистских трудностей. Он предпочитал если уж не повеселиться, так хотя бы повалять дурака.
С весельем и забавами тоже ведь обстояло не блестяще, потому что самочувствие неумолимо шло под гору, и психика катилась вниз еще быстрее чем соматика. Завязал Василий вскоре с пьянками-гулянками и посещениями глюколовок. А о том, чтобы на бабу вскарабкаться, гражданин Рютин и думать прекратил. Тому, кто семь раз имел трипак, понятна такая осторожность. Уже год как в Москве свирепствовала новая форма СПИДА, самая скоростная. От прежних форм, медленных и худо-бедно излечимых, она отличалась тем, что моментально уничтожала иммунитет, отчего инфицированный заболевал всеми болезнями сразу -- смерть обычно наступала в результате сильного чиха, вызывающего инсульт и дефекацию.
Не торопясь, растирая ладонями болящие виски, Василий возвращался домой. Лучше это было сделать до одиннадцати часов. По улицам уже густо разъезжали бэтээры, через каждые два метра чернели патрули, мелькали светлячки зажженных сигарет, над городом барражировали вертолеты, шаря прожекторами по крышам домов и можно было лишь догадываться, у кого из бойцов не выдержат нервы. В самом деле, после двенадцати Василий не раз слышал выстрелы. То ли действительно у кого-то шалили нервишки, то ли выходили на ночную работу вражеские снайперы. Но к тому времени он всегда уже был на квартире у Асии Раисовны.
Сперва он отказывался от ее харчей, обходясь сосисками и пиццей, но гастрит не дремал, угрожая смертью, поэтому пришлось перейти на домашние супчики Асии Раисовны. После ужина добрая тетушка, пораспрашивав Василия о том, о сем, уходила в свою светелку, а он отправлялся дымить табаком в свою комнату. Поначалу пиво, курево и сутранквил давали ему возможность заснуть мертвецким сном, но потом сон становился все менее доступным. Накачавшись и накурившись, обалдев от сутранквила, он смотрел на вихляния армированных гелепластиком певичек по телеку. Он пытался думать о своей задаче, но ничего путного в одурманенной голове не связывалось, а разрабатываемые программы лежали под строгой охраной на Рижской. Где-то к трем утра он доходил до ручки и просто созерцал обстановку комнаты: ковры с причудливыми арабесками, медные кувшины, кальяны, вазы, чаши, кубки и даже масляные лампы. Здесь было много всяких восточных сосудов старинной работы, и они сильно притягивали внимание. Стояла и клетка с птичками-корольками, сильно осоловевшими и забуревшими от табачного дыма.
Может, поэтому сновидения у Василия были малоприятные. Когда он наконец засыпал или, вернее, проваливался в полное бездумье и бесчувствие, ему снилось, что он летает бесплотной тенью среди таких вот сосудов. А в каждом из них -- сгущенная тьма, в которой все останавливается навсегда, и едва окажешься поблизости, она захапает тебя. Это во-первых.
А во-вторых, особенно после пива, снилось, что он заточен в каком-то из этих сосудов уже добрую тысячу лет и не может шевельнуть ни одним своим членом, хотя по страшному хочет попИсать. Вначале он еще пытается выкарабкаться, но затем... струя, пущенная им самим, заливает его с головой, и он просыпается на мокрой простыне. Позорище такое.
И в третьих, иногда он оказывался в клетке для корольков, причем разбухшим, отечным, рыхлым, прижатым к ее прутьям. К нему приближалось что-то похожее на тучу, а потом это оказывалось лицом Асии Раисовны. Василий-из-сна просил его выпустить, жаловался, что все члены его отекли и болят, но голос просящего напоминал хлюпанье спелой груши на зубах, а ласковое воркованье тетушки Асии -- грохот танка "Климент Ворошилов".
В девять звонил будильник. Василий долго ворочался в кровати, пытаясь выжать из жил тягучие, словно клейкие остатки сна, слушал, не вникая, бубнеж радио про бои во Франкфурте в районе Платц дер Републик и прочие гадости по всему миру. Асии Раисовны уже не было дома, поэтому он заглатывал порцию сосисок и поллитра кофе с таблетками витатона. Благодаря им проплывал по нервам сератонин, появлялось фальшивое воодушевление, и Василий поспешно бросался в пассажиропоток, промывающий Москву.
В какую-то из таких утренних поездок, когда он разминал пальцы и настраивал себя на борьбу с долбаным Яйцом, в глаза вдруг бросилась одна фигурка...
Поезд как раз остановился на станции "Национальная библиотека" и почему-то застрял. Или впереди что-то взорвалось, или откуда-то выбежали самонаводящиеся киберскорпионы, или кто-то опорожнил свой баллон с ОВ. В общем остановка затянулась минут на десять.
Двери были уже закрыты, вдоль вагонов прохаживались милиционеры в своих шлемах-горшках, помахивая электродубинками-угомонизаторами. А на платформе накапливался народ. И вдруг среди малоразличимого люда Василий приметил женщину -- хотя и не девицу, но довольно свежую. Никакой тебе радужной или зеркальной волосни, ни стереоскопического маникюра, ни колготок типа "море волнуется". Обычная такая одежонка, джинсики, курточка... Но она смотрела на него. Впервые за последние десять лет девушка (не имеющая материального интереса) обратила на него внушительную часть своего внимания. Василий мучительно подумал, то ли ему уставится на спину соседа по вагону, то ли... Короче, он отозвался взглядом. А потом заулыбался, ну и молодайка тоже. В конце концов он так разошелся, что стал изображать мента, вышагивающего в своем горшке мимо вялого, как белье, народа (мент, конечно же, этого не заметил). Девушка откровенно смехотнула. Василий еще больше расшалился.
Стал корчить рожи, показывая какое личико у омоновца под забралом. Молодка до того развеселилась, что даже приставила кулачок к своему смеющемуся рту.
Василию страшно захотелось, чтобы в тоннеле метро еще что-нибудь взорвалось или пустило ядовитую вонь, а тогда двери вагона открылись бы, ну и... О нарушении заповеди "не прелюбодействуй, а то козлом станешь" он даже не думал, а вернее не мечтал. Просто хотелось постоять рядом с теплым существом противоположного пола. Но, увы, ничто больше не взорвалось и поезд двинулся по монорельсу, напрягая электрические свои силы. А девушка хоть и не провожала его неотрывным клейким взглядом, однако посмотрела напоследок как будто даже с сожалением.
И все утро на работе Василий вспоминал этот взгляд, отчего динамическое моделирование ладилось еще меньше, чем обычно. Особенно раздражал "Джинн Хоттабыч" на стене, который как будто сверлил его буравчатыми глазками профессионального подрывника. Василий даже повесил настырного старца лицом к стене (портрет на следующий день вообще исчез со своего поста.)
Однако в этот день случались моменты, когда казалось, что все уже склеивается, надо еще только утрясти трое-четверо параметров, но потом "белый шум" в считанные секунды увеличивал их количество до двадцатитридцати и поиски алгоритма начинались снова.
К исходу рабочего дня у Василия сложилась твердая уверенность, что вся задача эта -- лабудовая, то есть бессмысленная и беспощадная, что труды рук его напрасны и что фирма эта -- просто бандитская "крыша", здесь отмываются какие-то бабки под прикрытием программистских работ. И что это плохо для него кончится -- ведь он лишний свидетель.
Вернулся Василий домой в очень плохом расположении духа, поэтому стал пригорошнями бросать в пиво амфетаминовые "колеса". И пробрало. Кинул еще в рот сератониновый "мудогрей"*. Врубил погромче музон, психотронную группу "Лоботомия". А потом добавил экстраморфина, к которому старался не прикасаться со времен таежного отпуска. (Однако все же не забыл после возвращения в город посетить того лекаря-калекаря, который снабжал его "ублаготворителями" еще с военной службы -- благо, добрый доктор работал в питерской военно-медицинской академии.)
[* от англ. слова mood -- настроение]
Как проглотил дозу, стало нечего себе. Забылись и молодка с перрона, и подозрения по поводу фирмы, и пронзительный старичок в рамочке. Василий сейчас хотел только одного, чтобы его не стало тошнить после принятия всего этого набора. Он помял руками купленную намедни игрушку -- "умный пластилин". Если ты придашь ему более или менее приемлемую форму, то дальше он уже сам поможет начинающему скульптору и дооформится. Василий собирался вылепить танк, но опять получилась девушка. И хотя пластилиновая барышня была "ню", с длинными белыми волосами (которые еще колыхались как будто на ветру), перед внутренним взором ярко возникла метрошная незнакомка. Стрижка "под пацана", легкие ножки в узких джинсиках, расстегнутая до второй пуговки кофтюля. Вот зараза, изыди, изыди.
Василий размахнулся и засандалил пластилиновой девушкой в стену. И надо же -- прилипла, правда превратилась в бесформенный ком. Неудачливый программист подумал, что неплохо бы достать из шкафа "Конструктор юного сексиста", который он купил сегодня за двести баксов, но до сих пор стеснялся распаковать. Любой умелец мог при желании собрать из пластиковых деталей подобия женских гениталий, заполнить их водой и растительным маслом, воткнуть в розетку, чтобы нагрелись и зашевелились, а затем использовать извращенческим образом. Он уже было протянул руку к большой коробке, как в комнату вошла Асия Раисовна. Наверное, она постучала, но Василий из-за наушников не услышал. Впрочем, он сразу скинул их с головы и постаралась пригладить всклокоченные сальные волосы.
-- Ну что с тобой творится, Вася?-- ее голос был стопроцентно заботлив.-- Во-первых, надо меньше курить...
Она пригасила свет, чтобы комната была менее заметна шальным снайперам и распахнула окно, за которым летели к земле толпы водяных капелек, заодно выкинула наружу неоконченную пачку сигарет.
-- Во-вторых, пить и есть надо вовсе не эту гадость.
-- Ну, пить пророк запретил,-- криворото усмехнулся горе-программист,- учитывая гарем из малолетних жен, это можно понять.
-- В-третьих, не говори того, чего не понимаешь. У них был в первую очередь духовный брак.
-- Ну, это само собой. И во время забав возносились духовно на воздуся... Асия Раисовна, я вам, наверное, надоел, завтра съеду, поищу комнату поближе к этой чертовой работе. Да уж, достала меня такая работенка. Обменял бы ее с удовольствием на лесоповал.
-- Зря ты со мной не делишься, Вася. Я же тебя вроде и подбила на нее.
-- Да вы тут ни причем. У меня личностный, совершенно экзистенциальный кризис, связанный с общей недоразвитостью.
Он поморщился, потому что подступила тошнота и голова загудела.
-- Накушался, значит, Васенька. Это по-русски,-- несмотря на неодобрительные слова, действия были ласковые.-- Вон весь в каких-то красных черточках.
Он даже не обратил внимания на ее слова, чувствуя общую неловкость.
Она подошла к нему и запустила свои чистые пальцы в его засаленные всклокоченные волосы. Вначале кожа головы зачесалась, но ладони были мягкие, теплые и как будто успокаивающие.
Василий прикрыл глаза и открыл их, когда действительно полегчало. Перед глазами были и шея, и грудь Асии Раисовны в значительно расстегнутом халате. Немалые округлости сейчас спокойно лежали под фланелью, слегка натягивая ее в районе сосков. Зрелые выпуклости хорошо сохранившейся немолодой женщины. Зачем это, зачем?
А при повороте глазных яблок вниз были видны ее коленки, конечно, круглые и гладкие.
Василий сглотнул слюну -- где-то гурьбой побежали гормоны -- более того, в нижней части живота вне зависимости от сознания оживились плоть и кровь.
Ни-зя, ай-ай-яй. Она же как будто родня.
-- Ну, прижми головушку, так лучше будет,-- женщина как будто не чувствовала опасности момента. Или словно провоцировала ее.
Голова одним виском легла на ее грудь, рука Асии Раисовны потерла другой висок.
Лежать на теплом и пухлом было приятно, от ее ладони шла какая-то легкость вначале без эротического фактора, потом все более возбуждающая. Тяжесть уходила из мозга, глаз и жил.
Прямо перед носом была прикрытая одним слоем мягкой ткани выпуклость соска. Рука его легла на талию Асии Раисовны -- так как будто было удобнее прислоняться. Халат еще больше распахнулся, щека его заелозила по голой коже во впадине между двух главных элементов бюста. Желание прислониться сочеталось с нарастающим желанием присосаться, войти, проникнуть, вклиниться, ворваться. А потом разорвать и взорвать.
Все прошло совершенно автоматически. Он увидел лиловое небо и оранжевую вспучивающуюся землю, шипящую и извивающуюся грязь. Он знал, что любовь завершится смертельным поединком. И тот, кто победит, устроит из трупа побежденного любовника уютное гнездо для воюющих и пожирающих друг друга лярв. Те личинки и личинки личинок, которые уцелеют, прогрызут высохшую оболочку и вылезут наружу в Большой мир, чтобы встретиться, может быть, через сто лет. Но опять-таки для войны. Друг с другом или с кемто еще.
Василий с каким-то звериным урчанием опрокинул Асию на кровать, халат разошелся, оголив добротную мякоть. Он почувствовал каналы, спешно прорастающие в его теле, один из них понес буйную пробойную силу, нацеливая ее на вход в женский организм.
Но напрягшийся "прибор" был перехвачен ее рукой. Ладонь сжалась, и все тут же вылетело из него, как из тюбика.
Василий, матюкнувшись, опустился на диван, а Асия Раисовна вылетела из его комнаты, как воздушный шарик под порывом ветра.
Несмотря на разрядку, все тело было в напряжении. Василий поискал свой экстраморфин, но, похоже, Асия Раисовна выбросила заветный пакетик вместе с пачкой сигарет. Он хлебнул из бутылки с надписью "Водка язвенная". Потом стал собирать конструктор юного сексиста, но не хватило терпения, и "пожилой сексист" с яростью разбросал детали по комнате. Решил было покурить, но за сигаретами надо было двигаться в прихожую, где в кармане куртки лежала пачка "Екатерины Великой".
Дорога вела мимо ванной. Дверь выглядела незапертой, за ней плескалась вода. Бабья мякоть была там.
Василий рывком распахнул дверь. Асия стояла у раковины, но разом отшатнулась к стене. Халат ее был распахнут.
Он обхватил ее, раскорячил, почувствовал волну ярости, разворачивающую все его каналы, успел увидеть в зеркале свое лицо в сетке красных прожилок, может быть, более тонких и бледных чем в прошлый раз. Затем засадил окаянный отросток в "приемный покой" и стал блудно ворошить там. Канал чего-то вытворял, но Асия Раисовна справилась и подавила стон возмущения.
Заканчивали они уже на полу, все в той же ванной, благо, там поролоновоый коврик имелся. Ему хотелось ворваться в каждую ее клеточку, разорвать ее всю, но он не смог преодолеть запретов на каннибализм, поэтому в финальной сцене просто надавал партнерше по физиономии и похлестал скрученным мокрым полотенцем ее мягкую задницу.
Зверь поднял голову к лиловому небу и победно заревел. Краем глаза Василий успел заметить, что Асия слизывает капельки крови с разбитой губы и улыбается.
"Чтобы тебя лярвы сожрали, толстомясую",-- сказал он напоследок. Кажется, сочетание экстраморфина и водки опять принесло бредовые результаты, как и тогда, в июне.
Однако спал Василий хорошо и приятно, без кошмаров. Утром он нашел на кухонном столе завтрак, оставленный заботливой Асией Раисовной. В этот день ему работалось гораздо лучше.
Для воссоздания динамического единства оставалось согласовать с десяток параметров, но теперь он уже уловил суть. Тридцать тысяч дочерних объектов сильно напоминали мелких гаденышей-лярв, которые беспрестанно дерутся и выедают тело родителя, однако стремятся совместно повышать ПОТЕНЦИАЛ ВЫЖИВАЕМОСТИ.
Динамическое единство стало складываться, когда Василий придал трем подсистемам несколько отличающиеся функции. "Желток" стал силовым источником, "белок" общеструктурным координатором, а "скорлупа" -защитным и формообразующим механизмом.
Теперь удалось применить методы сложносимметричного моделирования, разработанные "Майкрософтом" и Геттингенской школой.
Чтобы предотвратить одновременное разрушение всех объектов под воздействием непредсказуемого "белого шума", Василий еще более усложнил модель, внеся состязательность и обучаемость в поведение объектов. Теперь при сколь угодно опасной атаке хаотической внешней среды погибали не все "лярвы", а только более уязвимые. Остающиеся же лишь делались более устойчивыми, соответственно рос и потенциал выживаемости.
В тот день, когда в Франкфурте начались мирные переговоры между командованием исламистов и немецким правительством, Василий завершил основную часть работы. Впрочем, забугорные коллизии и катаклизмы так и не приковали его внимания, он даже не обратил внимания на то, что его родня, живущая в маленьком мекленбургском городке, не столь уж удалена от места главных разборок. Василий скорее беспокоился о том, как будет тратить деньги, каковые предстояло получить по завершению главного этапа работы.
Главный этап завершился еще до обеда. Но Василия заставили ждать до конца рабочего дня. Почему не подождать, отчего не попретворять мечты в четкие планы-графики близкого отдыха? И даже бубнеж радиоточки не был помехой сладким мыслям. А после обеденного перерыва оно вовсю гудело о том, что мирные переговоры сорваны, что Франкфурт переходит под контроль боевиков, которые удачно использовали передышку, что правительственные силы под натиском "Волков Пророка" покинули еще несколько районов города, что исламисты используют захваченные банковские документы и электронные носители информации в своих целях, что начинается новая фаза финансового кризиса. Но Василий был спокоен несмотря на все запугивания -- он знал, что наличные баксы ни при каких потрясениях не пострадают -- и был в общем-то прав.
Однако под конец кинули ему лишь 2000 долларов: если считать вместе с авансом, только половину указанной в контракте цифры. И когда в руках Василия оказалась сумма, куда меньшая чем та, что могла возместить весь морально-психологический износ, он вспыхнул и задымился.
Недовольный работник грозно завис над бухгалтершой, но та скромно сказала, что выполняет поручения шефа, у которого имеются некоторые претензии к отработке контракта. Василий несколько стух, поскольку понимал, что, следуя букве договора, его можно прихватить сотней различных способов. А черноокая красавица-секретарша с удовольствием сообщила, что шефа сегодня уже не будет, да и завтра, в пятницу, тоже. Сами понимаете, у правоверных выходной. Так что, до понедельника.
-- В вопросах отдыха я солидарен со всеми тремя религиями.-- известил Василий.-- Так что, в самом деле, до понедельника.
Когда он проносил свое тело сквозь контроль на выходе, мозги сжало спазмом. А когда Василий вышел на улицу и прошел метров этак двадцать, не более, свет вдруг ушел из глаз, оставляя весь мир во тьме и небытии. Последняя мысль была о деньгах, лежащих в заднем кармане брюк.
Очнулся он, потому что было жестко и холодно. Вскоре Василий понял, что лежит на каталке в каком-то мрачном холодном помещении со стенами из бетонных блоков -- то ли в приемном покое, то ли в морге.
Щека сильно болела, Василий дотронулся пальцем -- что-то липкое, или кровь, текущая из рассеченной кожи, или... фу, даже страшно подумать. Потом рука трепетно метнулась к заднему карману брюк -- о, блин, хорошо-то как,-деньги все еще лежали там тугой пачкой.
Неподалеку щебетало радио, что исламисты блокировали неподалеку от центра города Франкфурта крупное подразделение бундесвера и сейчас применяют для его уничтожения опознающие миниракеты с расщепляющимися боеголовками, что правительственная танковая колонна не смогла пробиться на помощь осажденным и отступила, понеся большие потери, что правительство Турции открещивается от причастности к снабжению оружием "сил Ислама в Европе", что боевики базируются в новых исламистских государствах, чье образование Запад поддерживал в девяностых годах, что по непроверенным данным предводитель "Волков Пророка" Мехмет Айдин получил легкое ранение во время последних боев.
Еще радио сообщило, что в Атлантическом океане затонуло судно со стотонным собранием творений скульптора Железнякова, а в Папуа-Новой Гвинее террористы съели французского посла. Причем, по ошибке, приняв его за американского.
Василий стал слезать с каталки, но тут его остановил грубый голос:
-- Лежать. Щас мент придет, он тебя оформит.-- Голос принадлежал квадратному санитару, лениво выдувающему большие зеркальные пузыри из здоровенного комка баббл-гам, катающегося у него в пасти.-Будут кокументы в порядке, сможешь слинять, если нет -- они тебя заберут и станут твою морду лечить у себя в застенке.
-- Спасибо, я свою морду лучше сам полечу.
Угрюмый мент пришел через полчаса. С Василием все обошлось, но какого-то переломанного гражданина сержант сбросил с каталки, сковал вдоль и поперек кандалами-самохватами и потащил за собой. Экранчик ментовского микрокомпа показал, что у калеки просрочена московская регистрация.
-- Ну что, линяешь?-- уточнил санитар.-- В больнице оставаться не советую, до понедельника никто тобой заниматься не будет, а до той поры и так все живет. Жрачка у нас хилая, так что не надейся.
-- По тебе не видно, что хилая, скоро уже ряха треснет,-- почти мысленно произнес Василий и побрел на выход.
Когда он был у самой двери, слова санитара заставили его оглянуться и встрепенуться.
-- Эй, мужик. Двести баксов, кстати, я у тебя взял. За охрану так сказать.
-- Как это двести, какую-такую охрану?-- сглотнув возмущение, спросил Василий.
-- Ну, лежал же ты здесь словно какашка, а я тебя сторожил, чтобы никто твое достояние не спиздил. Тут вообще такое творится -- яйца могут у пациента оторвать. Знаешь, сколько сейчас органы стоят на этой самой Гонконгской бирже?
Василий потрогал свои органы и поежился, но потом даже повеселел, что отделался дешево -- всего парой сотен долларов.
Было около часа ночи. Когда он подходил к метро, его замел патруль. Может, что-то сбойнуло в канале связи, но из банка эмвэдэшных данных не пришло никакой обнадеживающей информации на Василия. Так что его продержали в КПЗ до вечера следующего дня, заодно просвечивая и сканируя на предмет ОВ, ВВ, опасных устройств типа гамма-излучателей и киберимплантов, перекодирующих мозг.
Его отпустили, когда в участке кто-то догадался еще раз связаться с банком данных. Но все равно пришлось оторвать от сердца еще 200 мозолистых баксов -- иначе проверки длились бы минимум пару недель.
С удобством располагаясь на сидении в вагоне метро, Василий Самуилович был уверен, что на этом его мытарства закончились. Так оно и казалось до поры до времени. Но неожиданно на переходе между станциями поезд встал и тут же погас свет. Стало донельзя жутко, однако вскоре зажглись маленькие красные лампочки аварийного освещения. А потом послышался шум. Как будто кто-то открыл очень большой водопроводный кран с насадкой аэрации.
И в самом деле вскоре мощный поток воды захлестнул поезд, заставив его попрыгать, а стоящих и даже сидящих пассажиров попадать. Лишь немногие женщины смогли тоненько закричать, еще несколько слабонервных описалось со страха, а кто-то даже обкакался, сильно ухудшив качество замкнутого пространства.
-- Спокойно, товагищи,-- картавя, произнес военный в чине майора,-вагон совегшенно гегметический. Вы посмотгите, какие мощные стекла, это настоящие иллюминатогы.
Мужественный офицер поднес фонарик к одному из "иллюминаторов" свежеспущенной подводной лодки. За стеклом как раз проплыл труп, у которого голова была насквозь пробита трубой.
-- Ну что же, бывает.-- бодро произнес бывалый военный, вселяя уверенность в остальных пассажиров.-- На войне бывает, что голова в одном месте, а яйца, пгошу пгощения, за тги километга остались.