Страница:
Что касается деятельности на втором уровне, то в космопорте Этлы совершенно открыто совершил посадку большой корабль Корпуса Мониторов. Сотрудники Корпуса откровенно признались в том, что они инопланетяне, и вели переговоры с местным населением через трансляторы, которые и не думали прятать. Легенда у них была такова, что до них дошли вести о бедственном положении этлан и они прибыли для оказания аборигенам медицинской помощи. Этлане довольно доброжелательно отнеслись к этой версии и рассказали, что каждые десять лет к ним прибывают имперские корабли с грузом медикаментов и целителями, но, несмотря на все усилия имперских врачей, состояние здоровья этлан все ухудшается и ухудшается. Этлане заявили, что не против получить помощь от чужеземцев, но сильно сомневались, что у тех что-нибудь получится, если уж империя, в состав которой входило целых пятьдесят планет, не в силах им помочь.
Большинство этлан оказались существами дружелюбными и доверчивыми. Они с удовольствием рассказывали о себе и о своей империи. Сотрудники Корпуса Мониторов также держались приветливо, но были менее многословны.
Если разговор заходил о странном и пугающем существе по имени Лонвеллин, сотрудники Корпуса делали вид, что знать о нем не знают.
Но самые важные сведения поступали от тайных агентов. Эти выяснили: этлане боятся Лонвеллина из-за того, что им вбили в голову мысль, что якобы все чужаки являются переносчиками опасных болезней. Истину, усваиваемую всеми нациями, совершавшими межзвездные перелеты, и состоявшую в том, что патогенные микроорганизмы одной планеты совершенно безвредны для обитателей другой, от них утаили.
Утаили намеренно.
Страх местных жителей перед новыми инфекциями был понятен, – рассказывал Стиллман. – Болезни на Этле поразили больше половины населения планеты. В то время на ней обитало уже седьмое поколение колонистов. Этла была заселена не слишком плотно, но довольно широко и уже более столетия страдала разнообразными хворями. В то время болело шестьдесят пять процентов мужчин, женщин и детей. Болезней насчитывалось множество, и многие из них превращали местных жителей в инвалидов. По-настоящему угрожали жизни далеко не все заболевания, но в целом картина выглядела просто-таки удручающе. Большую часть инфекционных болезней можно было искоренить посредством изоляции больных и несложного лечения, однако медицина на Этле пребывала в зачаточном состоянии, а о научной базе и говорить не приходилось: медицинская наука была прерогативой империи.
Положение складывалось поистине безумное, – продолжал хирург-капитан. – На наш взгляд, ни одного в принципе неизлечимого заболевания на Этле не было. Если бы смогли объявить планету зоной бедствия и развернуть крупномасштабную медицинскую экспедицию, проблему можно было бы решить самое большее за несколько лет. Но мы столкнулись с деликатной ситуацией первого контакта: Этлу населял гордый и независимый народ. Вдобавок, в то время местные жители еще сохраняли верность и благодарность империи за постоянную помощь и поддержку. Прибытие на планету многочисленной медицинской экспедиции могло напугать местное население и, что еще хуже, вызвать совершенно неверную реакцию у наместника империи, который пока избегал любых контактов с представителями Корпуса Мониторов. А в ведении наместника находилось крупное воинское подразделение. Что бы случилось, если бы он счел появление на Этле большого числа медиков инопланетной диверсией?
С тем, чтобы заверить этланские власти в благонамеренности действий Федерации и выяснить, почему на страдающую планету так редко отправляют медицинскую помощь, в столицу Этланской империи послали корабль Корпуса Мониторов со старшим офицером-медиком на борту. Не исключался вариант того, что в столице, расположенной так далеко от бедной планеты, периодически забывают о страдающих собратьях. Но как только курьерский корабль, лишенный всякого вооружения, приземлился в столичном космопорте, его тут же окружил отряд вооруженных до зубов имперских гвардейцев.
Причину такой внешне враждебной акции объяснили так: простонародье, дескать, может отреагировать на прибытие чужеземцев недружелюбно, а имперские власти не хотели бы подвергать пришельцев опасности. Прибывшим объяснили, что всей команде, за исключением медика, следует оставаться на борту, пока власти не проведут психологическую подготовку населения.
Медика очень тепло приняли императорские советники и расспрашивали его – дружелюбно, но очень пытливо – обо всем, что связано с Федерацией, и при этом осыпали почестями, словно какого-нибудь главу иностранного государства. Тем временем датчики курьерского корабля уловили крайне неприятные сведения, распространяемые местными каналами информации о планете, которую тут именовали не иначе как «чумная». На взгляд социолога-аналитика, присутствовавшего на борту, и другие сведения, распространяемые по каналам информации, вполне очевидно, свидетельствовали о вопиющих недостатках в административной и финансовой структуре Этланской империи.
Прежде всего было установлено, что Чумная планета не забыта, хотя напоминали о ней очень интересным образом: на каждом перекрестке и через равные промежутки на городских улицах стояли стенды с плакатами, в красках демонстрирующими страдания сограждан, проживающих на Этле-Больной. Плакаты призывали вносить пожертвования для их спасения. Призывы о внесении пожертвований также довольно часто звучали из уст кандидатов на важные политические посты. Эти взносы тут были самым популярным видом благотворительности, и не только на главной планете империи, но буквально повсюду. Взносы поступали непрерывно и бывали очень щедрыми.
Однако с трудом верилось, что пожертвований хватает только на загрузку одного корабля раз в десять лет.
Последний корабль недавно прибыл, разгрузился и тут же улетел: никто из членов экипажа не пожелал ни секунды дольше, чем нужно, задерживаться на зачумленной планете. Груз переправили в поместье имперского наместника Телтренна – громадную территорию, где вокруг дворца во все стороны раскинулся обширный лесопарк, а весь периметр дворца и казармы охраняли элитарные войска. Наличие такого крупного воинского контингента на планете, населенной мирными колонистами, вынужденными снабжать военных продовольствием и выделять для их обслуживания кое-какой персонал, объясняли тем, что военные нужны для защиты местных жителей от потенциального нападения извне. В течение нескольких месяцев не происходило ничего из ряда вон выходящего. Телтренн периодически наезжал в дальние уголки колонии в целях доставки новой партии медикаментов, сообщал тамошним жителям о страданиях своей администрации и рассказывал новости о том, что на главной имперской планете продолжаются научные изыскания, направленные на усовершенствование медицинской помощи этланским страдальцам.
Выходило бы гораздо быстрее и эффективнее, если бы доставка медикаментов в разные районы планеты осуществлялась одновременно, но Телтренн настаивал на том, что он должен делать это лично – дабы иметь возможность рассказывать местным жителям, как о них заботится император, и передавать его наилучшие пожелания.
Эта неторопливость пробудила у Конвея и других медиков кое-какие подозрения. Они изучили пики заболеваемости за последние несколько десятилетий и обнаружили, что многие заболевания исчезали как бы сами по себе – вероятно, в связи с тем, что у местных жителей вырабатывался к ним естественный иммунитет. Но на смену старым болезням приходили новые. Как правило, эти болезни вызывали отвратительную сыпь, множественные деформации конечностей или непроизвольные подергивания. Причем вопреки всем медицинским законам болезни эти крайне редко приводили к смертельному исходу.
Все это указывало на невероятную, немыслимую, страшную правду: горячо любимый народом и уважаемый имперский наместник Телтренн намеренно и систематически распространял среди местного населения болезни, а вовсе не пытался их лечить. – А за причиной далеко ходить не стоило – финансы!
Большинство этлан оказались существами дружелюбными и доверчивыми. Они с удовольствием рассказывали о себе и о своей империи. Сотрудники Корпуса Мониторов также держались приветливо, но были менее многословны.
Если разговор заходил о странном и пугающем существе по имени Лонвеллин, сотрудники Корпуса делали вид, что знать о нем не знают.
Но самые важные сведения поступали от тайных агентов. Эти выяснили: этлане боятся Лонвеллина из-за того, что им вбили в голову мысль, что якобы все чужаки являются переносчиками опасных болезней. Истину, усваиваемую всеми нациями, совершавшими межзвездные перелеты, и состоявшую в том, что патогенные микроорганизмы одной планеты совершенно безвредны для обитателей другой, от них утаили.
Утаили намеренно.
Страх местных жителей перед новыми инфекциями был понятен, – рассказывал Стиллман. – Болезни на Этле поразили больше половины населения планеты. В то время на ней обитало уже седьмое поколение колонистов. Этла была заселена не слишком плотно, но довольно широко и уже более столетия страдала разнообразными хворями. В то время болело шестьдесят пять процентов мужчин, женщин и детей. Болезней насчитывалось множество, и многие из них превращали местных жителей в инвалидов. По-настоящему угрожали жизни далеко не все заболевания, но в целом картина выглядела просто-таки удручающе. Большую часть инфекционных болезней можно было искоренить посредством изоляции больных и несложного лечения, однако медицина на Этле пребывала в зачаточном состоянии, а о научной базе и говорить не приходилось: медицинская наука была прерогативой империи.
Положение складывалось поистине безумное, – продолжал хирург-капитан. – На наш взгляд, ни одного в принципе неизлечимого заболевания на Этле не было. Если бы смогли объявить планету зоной бедствия и развернуть крупномасштабную медицинскую экспедицию, проблему можно было бы решить самое большее за несколько лет. Но мы столкнулись с деликатной ситуацией первого контакта: Этлу населял гордый и независимый народ. Вдобавок, в то время местные жители еще сохраняли верность и благодарность империи за постоянную помощь и поддержку. Прибытие на планету многочисленной медицинской экспедиции могло напугать местное население и, что еще хуже, вызвать совершенно неверную реакцию у наместника империи, который пока избегал любых контактов с представителями Корпуса Мониторов. А в ведении наместника находилось крупное воинское подразделение. Что бы случилось, если бы он счел появление на Этле большого числа медиков инопланетной диверсией?
С тем, чтобы заверить этланские власти в благонамеренности действий Федерации и выяснить, почему на страдающую планету так редко отправляют медицинскую помощь, в столицу Этланской империи послали корабль Корпуса Мониторов со старшим офицером-медиком на борту. Не исключался вариант того, что в столице, расположенной так далеко от бедной планеты, периодически забывают о страдающих собратьях. Но как только курьерский корабль, лишенный всякого вооружения, приземлился в столичном космопорте, его тут же окружил отряд вооруженных до зубов имперских гвардейцев.
Причину такой внешне враждебной акции объяснили так: простонародье, дескать, может отреагировать на прибытие чужеземцев недружелюбно, а имперские власти не хотели бы подвергать пришельцев опасности. Прибывшим объяснили, что всей команде, за исключением медика, следует оставаться на борту, пока власти не проведут психологическую подготовку населения.
Медика очень тепло приняли императорские советники и расспрашивали его – дружелюбно, но очень пытливо – обо всем, что связано с Федерацией, и при этом осыпали почестями, словно какого-нибудь главу иностранного государства. Тем временем датчики курьерского корабля уловили крайне неприятные сведения, распространяемые местными каналами информации о планете, которую тут именовали не иначе как «чумная». На взгляд социолога-аналитика, присутствовавшего на борту, и другие сведения, распространяемые по каналам информации, вполне очевидно, свидетельствовали о вопиющих недостатках в административной и финансовой структуре Этланской империи.
Прежде всего было установлено, что Чумная планета не забыта, хотя напоминали о ней очень интересным образом: на каждом перекрестке и через равные промежутки на городских улицах стояли стенды с плакатами, в красках демонстрирующими страдания сограждан, проживающих на Этле-Больной. Плакаты призывали вносить пожертвования для их спасения. Призывы о внесении пожертвований также довольно часто звучали из уст кандидатов на важные политические посты. Эти взносы тут были самым популярным видом благотворительности, и не только на главной планете империи, но буквально повсюду. Взносы поступали непрерывно и бывали очень щедрыми.
Однако с трудом верилось, что пожертвований хватает только на загрузку одного корабля раз в десять лет.
Последний корабль недавно прибыл, разгрузился и тут же улетел: никто из членов экипажа не пожелал ни секунды дольше, чем нужно, задерживаться на зачумленной планете. Груз переправили в поместье имперского наместника Телтренна – громадную территорию, где вокруг дворца во все стороны раскинулся обширный лесопарк, а весь периметр дворца и казармы охраняли элитарные войска. Наличие такого крупного воинского контингента на планете, населенной мирными колонистами, вынужденными снабжать военных продовольствием и выделять для их обслуживания кое-какой персонал, объясняли тем, что военные нужны для защиты местных жителей от потенциального нападения извне. В течение нескольких месяцев не происходило ничего из ряда вон выходящего. Телтренн периодически наезжал в дальние уголки колонии в целях доставки новой партии медикаментов, сообщал тамошним жителям о страданиях своей администрации и рассказывал новости о том, что на главной имперской планете продолжаются научные изыскания, направленные на усовершенствование медицинской помощи этланским страдальцам.
Выходило бы гораздо быстрее и эффективнее, если бы доставка медикаментов в разные районы планеты осуществлялась одновременно, но Телтренн настаивал на том, что он должен делать это лично – дабы иметь возможность рассказывать местным жителям, как о них заботится император, и передавать его наилучшие пожелания.
Эта неторопливость пробудила у Конвея и других медиков кое-какие подозрения. Они изучили пики заболеваемости за последние несколько десятилетий и обнаружили, что многие заболевания исчезали как бы сами по себе – вероятно, в связи с тем, что у местных жителей вырабатывался к ним естественный иммунитет. Но на смену старым болезням приходили новые. Как правило, эти болезни вызывали отвратительную сыпь, множественные деформации конечностей или непроизвольные подергивания. Причем вопреки всем медицинским законам болезни эти крайне редко приводили к смертельному исходу.
Все это указывало на невероятную, немыслимую, страшную правду: горячо любимый народом и уважаемый имперский наместник Телтренн намеренно и систематически распространял среди местного населения болезни, а вовсе не пытался их лечить. – А за причиной далеко ходить не стоило – финансы!
Глава 21
Даже из грошей, жертвуемых сочувствующими бедняками, могла сложиться кругленькая сумма, а этлане были народом добрым, к тому же им непрерывно напоминали о страданиях их братьев на Этле-Больной. Постоянно поступающие пожертвования от населения пятидесяти планет приносили невероятные капиталы. При том, что корабль с медикаментами отправляли не чаще одного раза в десять лет, было ясно, что на Этлу-Больную попадала только ничтожная часть собираемых пожертвований. На самом деле сбор пожертвований представлял собой замаскированное налогообложение. Собранные суммы оказывались в императорской казне и тратились на нужды императора, знатных семейств, на содержание войск, охранявших наместников на разных планетах.
Подобное положение дел для Федерации было просто-таки нетерпимо, и когда ее представители задали прямые, беспристрастные вопросы по поводу неправильного расходования пожертвований, Телтренн и император запаниковали. На корабли Корпуса Мониторов были нацелены ракеты с химическими боеголовками – не с ядерными, так как этланам не хотелось разрушать собственные космопорты. Корабли Корпуса Мониторов закрылись противометеоритными экранами и улетели.
О том медике, который находился с визитом в столице Этланской империи, с тех пор никто не слышал.
На Чумную планету поступило недвусмысленное предупреждение, и все сотрудники Корпуса Мониторов были с Этлы-Больной эвакуированы. Лонвеллин, заверивший всех, что ему ничто не грозит в надежно экранированном корабле, погиб от ядерного взрыва.
Император не мог позволить, чтобы правду о его действиях узнали подданные, поэтому он обвинил федералов не только во всем, что произошло на Этле-Больной, но и во всех тех преступлениях, которые он сам творил на протяжении столетия. Он разглагольствовал о том, что в то время, как те сотрудники Корпуса Мониторов, которых видели этлане, внешне напоминают их самих, остальные существа, населяющие Федерацию, представляют собой ужасающих, нищих чудовищ с садистскими наклонностями, еще более страшных из-за своей высокоразвитости. Впервые за долгую историю Этланской империи ей грозило нападение извне, и защитить себя, согласно словам императора, Этла могла только путем нападения. Остальное сделали имперские пропагандисты и ксенофобия, старательно вколачивавшаяся в мозги этлан с пеленок. Вскоре к крестовому походу был подготовлен огромный флот.
Но сотрудники Корпуса – не последние олухи, – усмехнулся Стиллман, – и мы не рассказываем каждому первому встречному, где живем, до тех пор пока не убеждаемся в том, что незнакомец станет добрым гостем. Ни на столичной планете, ни здесь, на Этле-Больной, общаться с местными жителями не позволялось никому из тех, кто знаком с координатами миров, входящих в состав Федерации. Такова стандартная процедура первого контакта. Между тем один набор координат все же известен каждому офицеру Корпуса Мониторов, занятому в выездных медицинских операциях, – это координаты Главного Госпиталя Сектора. А к имперским советникам в руки угодил медик из Корпуса Мониторов.
Вот почему этланский флот атаковал госпиталь, – объяснил Стиллман. – Этлане хотели захватить заложников и выпытать у них как можно больше координат. Они не ставили перед собой задачу уничтожить госпиталь. Для сохранения тайны координат из госпиталя эвакуировали всех пациентов и сотрудников, располагающих хотя бы минимумом познаний в области астронавигации. В госпитале остались только несколько сотен добровольцев...
Острая нехватка персонала привела к тому, что сотрудникам пришлось спасать как «своих», так и «чужих» раненых, поскольку отличить в такой суматохе этлан от людей просто не представлялось возможным. Раненые переполнили уцелевшие палаты и коридоры. В итоге враги оказывались рядом, на соседних кроватях, и этланам приходилось принимать помощь от ужасающих монстров. Противникам пришлось теперь пускать в ход единственное оставшееся в их распоряжении оружие – слова. Шла горькая бескровная битва, во время которой этлане узнавали правду о том, что происходило на их Чумной планете. В итоге два высокопоставленных пациента – по одному с каждой стороны – положили конец кровопролитию.
Этланская эскадра разлетелась в разные стороны – чтобы донести правду до каждой планеты, входившей в состав империи, и оказать помощь в свержении императора, его наместников и их гвардий.
Это было самое крупное восстание в изученной истории, – задумчиво проговорил Стиллман. – Но этлане – гордый народ, они заявили нам, что все происходящее – их внутреннее дело, и посоветовали держаться подальше ото всех этланских планет, кроме одной, до тех пор пока они сами не разберутся со своими проблемами. Именно здесь, на этом участке поверхности Этлы-Больной, война и началась, и закончилась. Началась она тогда, когда Телтренн отдал приказ выстрелить по кораблю Лонвеллина ядерной ракетой – примерно в десяти милях отсюда к западу находится след от воронки. А конец войне пришел тогда, когда местное население при поддержке ополчения, захватившего несколько боевых машин, развязало последний бой. Войско Телтренна в конце концов запросило пощады. Надо сказать, что местные жители до сих пор стыдятся того, что сделали, хотя у них на то были все причины. Поэтому Шеч-Рар и боится, как бы вы не задели чьих-либо чувств.
Взглянув на тонкие лапки Приликлы, повисшие в нескольких дюймах от его макушки, Стиллман добавил:
– Но думаю, полковнику не о чем волноваться.
– Благодарю вас, друг Стиллман, – отозвался Приликла.
Офицер Корпуса Мониторов глубоко удовлетворенно вздохнул и продолжил свой рассказ:
– Командор этланского флота, попавший на лечение в Главный Госпиталь Сектора, прежде чем выписаться оттуда, попросил нас вернуться на Этлу-Больную и завершить работу, прерванную войной. Мы так и поступили, и, как вы сами видите, местная ксенофобия улетучилась вместе с другими болезнями, насаждавшимися императором. Теперь это планета как планета, вполне здоровая.
Наступила долгая пауза, которую нарушила Мерчисон:
– Знаете, я тоже люблю счастливые развязки, и мне не хотелось бы омрачать здешнее благоденствие. Но насколько вы уверены в том, что эта местность с точки зрения экологии вполне благополучна? Да, я знаю, что перекрестная инфекция невозможна, но не могло ли случиться так, что какая-то из болезней, которые создавались искусственно и распространялись насильственно, мутировала до такой стадии, что сумела преодолеть видовой барьер? Или давайте предположим, что Телтренн от злости, страха и отчаяния взял да и выстрелил биологическим оружием по тем, кто прежде был ему верен? Зарядное устройство не сработало, и вреда это оружие никому не принесло, вот только могло инфицировать маленького Хьюлитта...
Мерчисон умолкла, так как из динамика донеслось специфическое гудение: на связь вышел капитан Флетчер.
– Доктора, – сказал он, – я завершил изучение вашего химического оружия и вынужден признать, что вы все ошибаетесь. У снаряда имеется несколько характеристик, заставляющих предположить, что перед нами – биологическое оружие, но мы произвели реконструкцию элементов курса, заложенных в систему управления, которая, правда, повреждена за счет близости к месту ядерного взрыва, и убедились, что настоящая цель снаряда находилась примерно в шестидесяти милях отсюда к северо-западу – ненаселенная, гористая область, поросшая густыми лесами. Вряд ли бы ее в ближайшие годы заселили. На самом деле, согласитесь – довольно странная цель для биологического оружия. Кроме того, снаряд явно не этланского производства. Он представляет собой устройство, смонтированное в Федерации, хотя и несколько модернизированное.
Кое-что еще, – продолжал Флетчер, как бы предвидевший возможные вопросы. – Вещество, подлежавшее распространению, помещалось в тонкостенном пластиковом контейнере, достаточно прочном для того, чтобы сохранить целостность при мягкой посадке на парашютах, но недостаточно – для того, чтобы выдержать сильный удар и давление тяжелого предмета. Патофизиолог Мерчисон уже говорила, что внутренняя поверхность фрагментов контейнера покрыта слоем питательного раствора. Результаты моего исследования, в ходе которого я пытался определить форму, размеры и расположение фрагментов контейнера, указывают на то, что по нему ударило крупное тело, скорее мягкое, нежели твердое – не камень, не кусок метала из тех, что валяются по соседству. Скорее всего удар по контейнеру нанес упавший с дерева ребенок.
Все собравшиеся на медицинской палубе как завороженные смотрели на динамик переговорного устройства. Все замерли, только шерсть Нэйдрад шевелилась. Флетчер откашлялся.
– Есть еще один интересный факт. Механизм взрывателя, который должен был открыть контейнер, представлял собой точнейшие атомные часы, заведенные на срок более ста лет.
Хьюлитт не понимал, что означает то, о чем рассказывает капитан, но одно ему было ясно. Всю жизнь его считали ипохондриком, страдающим избытком воображения, и теперь он не мог более молчать.
– Теперь-то уж вам придется мне поверить, – проговорил Хьюлитт и расхохотался. – Сам не знаю, над чем я смеюсь, но ведь теперь ясно, что, когда я был маленький, я тут что-то подхватил, а теперь никто...
Он не договорил – Приликла опустился на пол, его тельце и лапки сильно дрожали. Мерчисон бросала на всех поочередно укоряющие взгляды. Хьюлитт вспомнил, что Нэйдрад частенько поговаривала о том, что, когда чьи-то эмоции вот так действуют на начальство, Мерчисон проявляет бурные материнские чувства.
– Кому бы ни принадлежали эмоции, – взорвалась Мерчисон, – держите себя в руках! Дрожь Приликлы немного утихла. Он сказал:
– Друг Мерчисон, не стоит волноваться. Я сам утратил самообладание. Я думал о Лонвеллине, думал о выпавших зубах друга Хьюлитта и почувствовал себя очень, очень глупо. Но теперь, надеюсь, я обрел власть над собой. Друг Флетчер!
– Доктор, – отозвался капитан.
– Нам следует немедленно вернуться в Главный Госпиталь Сектора. Энергетический отсек, готовьтесь ко взлету – нам нужно будет взлететь, как только вернутся капитан Флетчер и доктор Данальта. Связист, сообщите в госпиталь о том, что может иметь место многоплановая неспецифическая аллергическая реакция на фоне межвидовой инфекции. Заболеванием могут страдать пациенты Хьюлитт и Морредет. Они нуждаются в дальнейшем клиническом обследовании. Посоветуйте всем медикам и пациентам, вступавшим в физический контакт с поименованными пациентами, приступить к карантину, обеспечиваемому ношением легких защитных оболочек. Сотрудники должны надевать такие оболочки, когда занимаются лечением, а пациенты – тогда, когда их лечат. Если у сотрудников будут зарегистрированы легкие недомогания в виде головной боли или мышечной слабости, им ни в коем случае нельзя получать или самостоятельно принимать какие-либо медикаменты в виде инъекций. Пациентам, проходящим назначенный курс лечения, не следует назначать каких-либо новых препаратов. Дальнейшие указания будут даны тогда, когда будет закончено обследование пациента Хьюлитта.
Доктор Стиллман. – Эмпат посмотрел на землянина. – Пока вы возвращались из оврага, я подготовил для вас видеозапись – она отредактирована, и все, что напрямую не относится к нашей миссии, стерто. Это запись консилиума диагностов перед нашим вылетом на Этлу. Просмотрев ее, вы получите ответы на многие вопросы, которых мы до сих пор избегали. В свете изложенных в записи сведений полковник Шеч-Рар и вы вольны предпринять такие действия, какие сочтете необходимыми. Но поскольку, как вы знаете, за двадцать с лишним лет, прошедших со времени контакта Хыолитта с содержимым контейнера, больше ни у кого таких симптомов не наблюдалось, риск для вас невелик. В настоящее время нам на Этле больше делать нечего и нужно безотлагательно улететь.
– Друг Нэйдрад, – торопливо проговорил Приликла, – нам предстоит четырехдневный гиперпрыжок до госпиталя. Следовательно, у нас будет достаточно времени для того, чтобы провести полное клиническое обследование и проверить реакцию пациента на весь спектр лекарственных препаратов, применяющихся при лечении ДБДГ, включая и те, что уже применялись, но были отменены из-за аллергической реакции. Если возникнет экстренная ситуация, переходите к непрерывному мониторингу третьего уровня...
– Но погодите, я не понимаю! – умоляюще вскричал Стиллман. – Лонвеллин погиб. Его корабль испарился вместе с ним задолго до того, как родился Хьюлитт.
– Если вы не хотите совершить незапланированное посещение Главного Госпиталя Сектора, друг Стиллман, – сказал Приликла, услышав, как поднимаются по трапу Данальта и Флетчер, – вам следует незамедлительно покинуть борт «Ргабвара». Сейчас нет времени объяснять, но я непременно вышлю вам и полковнику копии наших отчетов. Прошу вас извинить меня за поспешность и плохое гостеприимство, благодарю вас за помощь, и до свидания.
Хьюлитт дождался того момента, когда офицер Корпуса Мониторов исчез за дверью служебного выхода, и воскликнул:
– Между прочим, я тоже не понимаю, что тут происходит, черт побери! С какой это стати вы намерены тестировать на мне медикаменты, от которых я когда-то чуть концы не отдал?
– Возьмите себя в руки, пациент Хьюлитт, – успокоил его Приликла. – Не думаю, что вам грозит серьезная опасность. Прошу вас, возвращайтесь в постель и не вставайте до тех пор, пока я вам не разрешу. Сейчас мы окружим вашу кровать звукоизоляционным экраном и приступим к совещанию. Излагаемые в ходе совещания мысли и предлагаемые процедуры вас могут разволновать.
Подобное положение дел для Федерации было просто-таки нетерпимо, и когда ее представители задали прямые, беспристрастные вопросы по поводу неправильного расходования пожертвований, Телтренн и император запаниковали. На корабли Корпуса Мониторов были нацелены ракеты с химическими боеголовками – не с ядерными, так как этланам не хотелось разрушать собственные космопорты. Корабли Корпуса Мониторов закрылись противометеоритными экранами и улетели.
О том медике, который находился с визитом в столице Этланской империи, с тех пор никто не слышал.
На Чумную планету поступило недвусмысленное предупреждение, и все сотрудники Корпуса Мониторов были с Этлы-Больной эвакуированы. Лонвеллин, заверивший всех, что ему ничто не грозит в надежно экранированном корабле, погиб от ядерного взрыва.
Император не мог позволить, чтобы правду о его действиях узнали подданные, поэтому он обвинил федералов не только во всем, что произошло на Этле-Больной, но и во всех тех преступлениях, которые он сам творил на протяжении столетия. Он разглагольствовал о том, что в то время, как те сотрудники Корпуса Мониторов, которых видели этлане, внешне напоминают их самих, остальные существа, населяющие Федерацию, представляют собой ужасающих, нищих чудовищ с садистскими наклонностями, еще более страшных из-за своей высокоразвитости. Впервые за долгую историю Этланской империи ей грозило нападение извне, и защитить себя, согласно словам императора, Этла могла только путем нападения. Остальное сделали имперские пропагандисты и ксенофобия, старательно вколачивавшаяся в мозги этлан с пеленок. Вскоре к крестовому походу был подготовлен огромный флот.
Но сотрудники Корпуса – не последние олухи, – усмехнулся Стиллман, – и мы не рассказываем каждому первому встречному, где живем, до тех пор пока не убеждаемся в том, что незнакомец станет добрым гостем. Ни на столичной планете, ни здесь, на Этле-Больной, общаться с местными жителями не позволялось никому из тех, кто знаком с координатами миров, входящих в состав Федерации. Такова стандартная процедура первого контакта. Между тем один набор координат все же известен каждому офицеру Корпуса Мониторов, занятому в выездных медицинских операциях, – это координаты Главного Госпиталя Сектора. А к имперским советникам в руки угодил медик из Корпуса Мониторов.
Вот почему этланский флот атаковал госпиталь, – объяснил Стиллман. – Этлане хотели захватить заложников и выпытать у них как можно больше координат. Они не ставили перед собой задачу уничтожить госпиталь. Для сохранения тайны координат из госпиталя эвакуировали всех пациентов и сотрудников, располагающих хотя бы минимумом познаний в области астронавигации. В госпитале остались только несколько сотен добровольцев...
Острая нехватка персонала привела к тому, что сотрудникам пришлось спасать как «своих», так и «чужих» раненых, поскольку отличить в такой суматохе этлан от людей просто не представлялось возможным. Раненые переполнили уцелевшие палаты и коридоры. В итоге враги оказывались рядом, на соседних кроватях, и этланам приходилось принимать помощь от ужасающих монстров. Противникам пришлось теперь пускать в ход единственное оставшееся в их распоряжении оружие – слова. Шла горькая бескровная битва, во время которой этлане узнавали правду о том, что происходило на их Чумной планете. В итоге два высокопоставленных пациента – по одному с каждой стороны – положили конец кровопролитию.
Этланская эскадра разлетелась в разные стороны – чтобы донести правду до каждой планеты, входившей в состав империи, и оказать помощь в свержении императора, его наместников и их гвардий.
Это было самое крупное восстание в изученной истории, – задумчиво проговорил Стиллман. – Но этлане – гордый народ, они заявили нам, что все происходящее – их внутреннее дело, и посоветовали держаться подальше ото всех этланских планет, кроме одной, до тех пор пока они сами не разберутся со своими проблемами. Именно здесь, на этом участке поверхности Этлы-Больной, война и началась, и закончилась. Началась она тогда, когда Телтренн отдал приказ выстрелить по кораблю Лонвеллина ядерной ракетой – примерно в десяти милях отсюда к западу находится след от воронки. А конец войне пришел тогда, когда местное население при поддержке ополчения, захватившего несколько боевых машин, развязало последний бой. Войско Телтренна в конце концов запросило пощады. Надо сказать, что местные жители до сих пор стыдятся того, что сделали, хотя у них на то были все причины. Поэтому Шеч-Рар и боится, как бы вы не задели чьих-либо чувств.
Взглянув на тонкие лапки Приликлы, повисшие в нескольких дюймах от его макушки, Стиллман добавил:
– Но думаю, полковнику не о чем волноваться.
– Благодарю вас, друг Стиллман, – отозвался Приликла.
Офицер Корпуса Мониторов глубоко удовлетворенно вздохнул и продолжил свой рассказ:
– Командор этланского флота, попавший на лечение в Главный Госпиталь Сектора, прежде чем выписаться оттуда, попросил нас вернуться на Этлу-Больную и завершить работу, прерванную войной. Мы так и поступили, и, как вы сами видите, местная ксенофобия улетучилась вместе с другими болезнями, насаждавшимися императором. Теперь это планета как планета, вполне здоровая.
Наступила долгая пауза, которую нарушила Мерчисон:
– Знаете, я тоже люблю счастливые развязки, и мне не хотелось бы омрачать здешнее благоденствие. Но насколько вы уверены в том, что эта местность с точки зрения экологии вполне благополучна? Да, я знаю, что перекрестная инфекция невозможна, но не могло ли случиться так, что какая-то из болезней, которые создавались искусственно и распространялись насильственно, мутировала до такой стадии, что сумела преодолеть видовой барьер? Или давайте предположим, что Телтренн от злости, страха и отчаяния взял да и выстрелил биологическим оружием по тем, кто прежде был ему верен? Зарядное устройство не сработало, и вреда это оружие никому не принесло, вот только могло инфицировать маленького Хьюлитта...
Мерчисон умолкла, так как из динамика донеслось специфическое гудение: на связь вышел капитан Флетчер.
– Доктора, – сказал он, – я завершил изучение вашего химического оружия и вынужден признать, что вы все ошибаетесь. У снаряда имеется несколько характеристик, заставляющих предположить, что перед нами – биологическое оружие, но мы произвели реконструкцию элементов курса, заложенных в систему управления, которая, правда, повреждена за счет близости к месту ядерного взрыва, и убедились, что настоящая цель снаряда находилась примерно в шестидесяти милях отсюда к северо-западу – ненаселенная, гористая область, поросшая густыми лесами. Вряд ли бы ее в ближайшие годы заселили. На самом деле, согласитесь – довольно странная цель для биологического оружия. Кроме того, снаряд явно не этланского производства. Он представляет собой устройство, смонтированное в Федерации, хотя и несколько модернизированное.
Кое-что еще, – продолжал Флетчер, как бы предвидевший возможные вопросы. – Вещество, подлежавшее распространению, помещалось в тонкостенном пластиковом контейнере, достаточно прочном для того, чтобы сохранить целостность при мягкой посадке на парашютах, но недостаточно – для того, чтобы выдержать сильный удар и давление тяжелого предмета. Патофизиолог Мерчисон уже говорила, что внутренняя поверхность фрагментов контейнера покрыта слоем питательного раствора. Результаты моего исследования, в ходе которого я пытался определить форму, размеры и расположение фрагментов контейнера, указывают на то, что по нему ударило крупное тело, скорее мягкое, нежели твердое – не камень, не кусок метала из тех, что валяются по соседству. Скорее всего удар по контейнеру нанес упавший с дерева ребенок.
Все собравшиеся на медицинской палубе как завороженные смотрели на динамик переговорного устройства. Все замерли, только шерсть Нэйдрад шевелилась. Флетчер откашлялся.
– Есть еще один интересный факт. Механизм взрывателя, который должен был открыть контейнер, представлял собой точнейшие атомные часы, заведенные на срок более ста лет.
Хьюлитт не понимал, что означает то, о чем рассказывает капитан, но одно ему было ясно. Всю жизнь его считали ипохондриком, страдающим избытком воображения, и теперь он не мог более молчать.
– Теперь-то уж вам придется мне поверить, – проговорил Хьюлитт и расхохотался. – Сам не знаю, над чем я смеюсь, но ведь теперь ясно, что, когда я был маленький, я тут что-то подхватил, а теперь никто...
Он не договорил – Приликла опустился на пол, его тельце и лапки сильно дрожали. Мерчисон бросала на всех поочередно укоряющие взгляды. Хьюлитт вспомнил, что Нэйдрад частенько поговаривала о том, что, когда чьи-то эмоции вот так действуют на начальство, Мерчисон проявляет бурные материнские чувства.
– Кому бы ни принадлежали эмоции, – взорвалась Мерчисон, – держите себя в руках! Дрожь Приликлы немного утихла. Он сказал:
– Друг Мерчисон, не стоит волноваться. Я сам утратил самообладание. Я думал о Лонвеллине, думал о выпавших зубах друга Хьюлитта и почувствовал себя очень, очень глупо. Но теперь, надеюсь, я обрел власть над собой. Друг Флетчер!
– Доктор, – отозвался капитан.
– Нам следует немедленно вернуться в Главный Госпиталь Сектора. Энергетический отсек, готовьтесь ко взлету – нам нужно будет взлететь, как только вернутся капитан Флетчер и доктор Данальта. Связист, сообщите в госпиталь о том, что может иметь место многоплановая неспецифическая аллергическая реакция на фоне межвидовой инфекции. Заболеванием могут страдать пациенты Хьюлитт и Морредет. Они нуждаются в дальнейшем клиническом обследовании. Посоветуйте всем медикам и пациентам, вступавшим в физический контакт с поименованными пациентами, приступить к карантину, обеспечиваемому ношением легких защитных оболочек. Сотрудники должны надевать такие оболочки, когда занимаются лечением, а пациенты – тогда, когда их лечат. Если у сотрудников будут зарегистрированы легкие недомогания в виде головной боли или мышечной слабости, им ни в коем случае нельзя получать или самостоятельно принимать какие-либо медикаменты в виде инъекций. Пациентам, проходящим назначенный курс лечения, не следует назначать каких-либо новых препаратов. Дальнейшие указания будут даны тогда, когда будет закончено обследование пациента Хьюлитта.
Доктор Стиллман. – Эмпат посмотрел на землянина. – Пока вы возвращались из оврага, я подготовил для вас видеозапись – она отредактирована, и все, что напрямую не относится к нашей миссии, стерто. Это запись консилиума диагностов перед нашим вылетом на Этлу. Просмотрев ее, вы получите ответы на многие вопросы, которых мы до сих пор избегали. В свете изложенных в записи сведений полковник Шеч-Рар и вы вольны предпринять такие действия, какие сочтете необходимыми. Но поскольку, как вы знаете, за двадцать с лишним лет, прошедших со времени контакта Хыолитта с содержимым контейнера, больше ни у кого таких симптомов не наблюдалось, риск для вас невелик. В настоящее время нам на Этле больше делать нечего и нужно безотлагательно улететь.
– Друг Нэйдрад, – торопливо проговорил Приликла, – нам предстоит четырехдневный гиперпрыжок до госпиталя. Следовательно, у нас будет достаточно времени для того, чтобы провести полное клиническое обследование и проверить реакцию пациента на весь спектр лекарственных препаратов, применяющихся при лечении ДБДГ, включая и те, что уже применялись, но были отменены из-за аллергической реакции. Если возникнет экстренная ситуация, переходите к непрерывному мониторингу третьего уровня...
– Но погодите, я не понимаю! – умоляюще вскричал Стиллман. – Лонвеллин погиб. Его корабль испарился вместе с ним задолго до того, как родился Хьюлитт.
– Если вы не хотите совершить незапланированное посещение Главного Госпиталя Сектора, друг Стиллман, – сказал Приликла, услышав, как поднимаются по трапу Данальта и Флетчер, – вам следует незамедлительно покинуть борт «Ргабвара». Сейчас нет времени объяснять, но я непременно вышлю вам и полковнику копии наших отчетов. Прошу вас извинить меня за поспешность и плохое гостеприимство, благодарю вас за помощь, и до свидания.
Хьюлитт дождался того момента, когда офицер Корпуса Мониторов исчез за дверью служебного выхода, и воскликнул:
– Между прочим, я тоже не понимаю, что тут происходит, черт побери! С какой это стати вы намерены тестировать на мне медикаменты, от которых я когда-то чуть концы не отдал?
– Возьмите себя в руки, пациент Хьюлитт, – успокоил его Приликла. – Не думаю, что вам грозит серьезная опасность. Прошу вас, возвращайтесь в постель и не вставайте до тех пор, пока я вам не разрешу. Сейчас мы окружим вашу кровать звукоизоляционным экраном и приступим к совещанию. Излагаемые в ходе совещания мысли и предлагаемые процедуры вас могут разволновать.
Глава 22
Хьюлитт не спускал глаз с мерцающей серой тьмы гиперпространства в иллюминаторе и ждал, что с ним случится что-нибудь кошмарное. Он не смотрел ни на кого из медиков, потому что те следили за ним и тоже чего-то ожидали, улыбаясь или выражая ему поддержку иными способами. Вот только количество окружавшей Хьюлитта аппаратуры и число присоединенных к нему датчиков его вовсе не подбадривало.
– Вы сказали, что мне нельзя вводить никаких лекарств, – обратился Хьюлитт к Мерчисон, когда та взяла очередной шприц и ввела ему мизерную дозу какого-то вещества. – А теперь, похоже, испытываете на мне все ваши запасы. Почему, проклятие?!
Патофизиолог пристально смотрела на Хьюлитта минуты три, после чего ответила:
– Мы передумали. Как вы себя чувствуете?
– Нормально, – буркнул Хьюлитт. – Все как было, вот только голова немножко кружится. А как я должен себя чувствовать?
– А нормально, и голова немножко кружится, – повторила Мерчисон и улыбнулась. – Я вам ввела легкое успокоительное. Оно поможет вам расслабиться.
– Вы же помните, что произошло, когда доктор Медалонт попробовал дать мне успокоительное.
– Помню, – кивнула Мерчисон. – Но мы уже вводили вам и это успокоительное, и некоторые другие лекарства в микроскопических дозах и не заметили никаких признаков ваших прежних аллергических реакций. Сейчас я испытываю действие другого препарата – нового, которого не было в арсенале врачей на вашей родной планете. Что вы сейчас чувствуете?
– Пока ничего особенного, – ответил Хьюлитт и тут же добавил:
– Нет, постойте! Место укола онемело. Что происходит?
– Ничего такого, о чем вам следовало бы тревожиться, – заверила его патофизиолог, а Приликла подлетел поближе. – На этот раз я испытываю действие местного обезболивающего средства. Судя по показаниям монитора, параметры ваших жизненно важных функций оптимальны. Но не ощущаете ли вы каких-либо еще симптомов? Покалывания кожи, общего недомогания, каких-либо еще явлений – пусть субъективных, которыми ваше подсознание предупреждает вас о возможной беде?
– Нет, – честно признался Хьюлитт.
Приликла произвел мелодичное непереводимое треньканье и сказал:
– Пациент вежлив, он пытается сдержать сильнейшие чувства – любопытство, тревогу, замешательство и раздражение. Вероятно, если мы удовлетворим его любопытство, остальные три чувства пойдут на убыль. У вас есть вопросы, друг Хьюлитт? На некоторые из них я бы мог ответить уже сейчас.
«Но не на все», – злорадно подумал Хьюлитт и очень удивился, когда, не дав ему и рта раскрыть, заговорила Мерчисон.
– Между прочим, сэр, у нас всех хватает вопросов, – возмутилась патофизиолог, глянув по очереди на Нэйдрад, Данальту и вернувшись взглядом к Приликле. – Что, к примеру, за разговорчики про бывшего пациента, погибшего больше двадцати пяти лет назад? А с какой стати вы рекомендовали принять в госпитале меры карантинной предосторожности в отношении межвидовой инфекции, в то время как нам известно, что такое в принципе невозможно? Зачем потребовалось срочное возвращение в госпиталь и назначение целой батареи тестов пациенту Хьюлитту?
– Вы сказали, что мне нельзя вводить никаких лекарств, – обратился Хьюлитт к Мерчисон, когда та взяла очередной шприц и ввела ему мизерную дозу какого-то вещества. – А теперь, похоже, испытываете на мне все ваши запасы. Почему, проклятие?!
Патофизиолог пристально смотрела на Хьюлитта минуты три, после чего ответила:
– Мы передумали. Как вы себя чувствуете?
– Нормально, – буркнул Хьюлитт. – Все как было, вот только голова немножко кружится. А как я должен себя чувствовать?
– А нормально, и голова немножко кружится, – повторила Мерчисон и улыбнулась. – Я вам ввела легкое успокоительное. Оно поможет вам расслабиться.
– Вы же помните, что произошло, когда доктор Медалонт попробовал дать мне успокоительное.
– Помню, – кивнула Мерчисон. – Но мы уже вводили вам и это успокоительное, и некоторые другие лекарства в микроскопических дозах и не заметили никаких признаков ваших прежних аллергических реакций. Сейчас я испытываю действие другого препарата – нового, которого не было в арсенале врачей на вашей родной планете. Что вы сейчас чувствуете?
– Пока ничего особенного, – ответил Хьюлитт и тут же добавил:
– Нет, постойте! Место укола онемело. Что происходит?
– Ничего такого, о чем вам следовало бы тревожиться, – заверила его патофизиолог, а Приликла подлетел поближе. – На этот раз я испытываю действие местного обезболивающего средства. Судя по показаниям монитора, параметры ваших жизненно важных функций оптимальны. Но не ощущаете ли вы каких-либо еще симптомов? Покалывания кожи, общего недомогания, каких-либо еще явлений – пусть субъективных, которыми ваше подсознание предупреждает вас о возможной беде?
– Нет, – честно признался Хьюлитт.
Приликла произвел мелодичное непереводимое треньканье и сказал:
– Пациент вежлив, он пытается сдержать сильнейшие чувства – любопытство, тревогу, замешательство и раздражение. Вероятно, если мы удовлетворим его любопытство, остальные три чувства пойдут на убыль. У вас есть вопросы, друг Хьюлитт? На некоторые из них я бы мог ответить уже сейчас.
«Но не на все», – злорадно подумал Хьюлитт и очень удивился, когда, не дав ему и рта раскрыть, заговорила Мерчисон.
– Между прочим, сэр, у нас всех хватает вопросов, – возмутилась патофизиолог, глянув по очереди на Нэйдрад, Данальту и вернувшись взглядом к Приликле. – Что, к примеру, за разговорчики про бывшего пациента, погибшего больше двадцати пяти лет назад? А с какой стати вы рекомендовали принять в госпитале меры карантинной предосторожности в отношении межвидовой инфекции, в то время как нам известно, что такое в принципе невозможно? Зачем потребовалось срочное возвращение в госпиталь и назначение целой батареи тестов пациенту Хьюлитту?