Уайт Джеймс. Окончательный диагноз

   Если кораблю с больными телфианами на борту удавалось быстро добраться до Главного Госпиталя Сектора, то помощь им оказывали немедленно. Проблема же заключалась в том, что, когда у телфиан выходил из строя механизм поглощения радиации в результате резкого прекращения ее подачи или нехватки излучения или если то же самое происходило в результате травмы, тогда врачи имели в своем распоряжении не больше ста часов.
   Для лечения телфиан нужно было срочно восстанавливать необходимый уровень радиации.
   Из-за необходимости время от времени репродуцировать лечебное излучение Главный Госпиталь Сектора и был оборудован небольшим реактором, фактически представлявшим собой функционирующий музейный экспонат на фоне современного фузионного оборудования. За годы в Главном Госпитале Сектора накопили также опыт лечения нетравматических заболеваний у телфиан – болезней органов дыхания, кишечного тракта, гинекологических проблем. Но зачастую лечение скорее проводили физики, нежели терапевты.
   – Пациент, к которому мы направляемся, – пояснил Лиорен, – последний и единственный из трех пострадавших при космической катастрофе, причину которой никому из нас понять не дано. Черксик был частицей специализированного сообщества, ответственного за управление кораблем, и поскольку он больше не является функционирующим членом группы, остальные прекратили с ним всякий физический, словесный и телепатический контакт из-за...
   – Но вы же сказали, – вмешался Хьюлитт, – что телфиане – цивилизованный народ?
   – Да, – подтвердил Лиорен. Его глаза и конечности быстро бегали, работая над проверкой герметичности скафандра. – Вот так. Снимите перчатку. И хирургическую тоже снимите. При посещении Черксика они вам не понадобятся. А вот лицевую пластину проверьте еще разок, пока я одеваюсь. Для зрения там очень опасный уровень радиации.
   – Что-то ткань у скафандра тонкая какая-то, – засомневался Хьюлитт.
   – И ткань, и материал для изготовления лицевой пластины импортированы с Телфи, – возразил Лиорен. – Там их специально разработали для защиты инопланетных гостей. Ни вы, ни ваш возможный будущий отпрыск не пострадаете, не волнуйтесь.
   – А как вы думаете, – спросил Хьюлитт, стараясь говорить как можно спокойнее, – если бы мы были носителями эмбриона вируса, Приликла бы его смог обнаружить?
   – Да, – ответил Лиорен, – если бы эти эмбрионы развились до стадии самосознания.
   Хьюлитт все еще пытался найти подобающий ответ, когда Лиорен сказал:
   – И хотя вам это покажется странным, пациент Черксик не нуждается сейчас в присутствии рядом с ним члена семейства или друга. Ни один телфианин никогда бы не попросил о таком. Медленно умирать, но находиться при этом в сознании – это очень мучительно для любого существа, а телфиане, до самого конца сохраняющие телепатическую способность, не хотят делиться своими страданиями ни с кем из своих сородичей. Умирая, они испытывают сильнейшие боли, несмотря на то, что органы чувств постепенно отмирают, они мучаются страхом, который не в силах скрыть, потому что телепаты на это не способны. Они пребывают в одиночестве, в изоляции, и поверьте – для существа, с детства привыкшего к тесному физическому и умственному контакту с себе подобными, нет ничего страшнее изоляции. Нетелепаты такое себе и представить не могут. И вместе с тем только нетелепаты вроде нас с вами способны утешить умирающего телфианина – поговорить с ним с помощью транслятора, выслушать его последние мысли, позволить ему в последний раз ощутить контакт с разумными существами. Он знает, что нам жаль его, но что мы не можем почувствовать его боли.
   Хьюлитт еще не видел умирающего Черксика, но ему уже было немного стыдно из-за того, что к жалости примешивался собственный эгоистичный страх.
   – А как они выглядят? – спросил он. – И когда вы говорили о тесном контакте, вы что имели в виду?
   – Сейчас мы войдем в отсек, – сказал падре. – Идите за мной и не бойтесь. Внутри все – в пределах видимой части спектра.
   Замок люка открылся. За крышкой люка оказался переходной туннель, в конце которого, как показалось Хьюлитту, горело ослепительное квадратное солнце. К тому времени, когда они поравнялись с ним, глаза Хьюлитта уже успели привыкнуть к яркому свету, но он все же щурился, чтобы рассмотреть получше палату. На стенах и потолке располагались приборы, назначение которых было Хьюлитту совершенно непонятно, но в центре палаты стояли носилки, а на них – два длинных открытых металлических ящика. Хьюлитт пошел следом за падре. Тот остановился возле носилок. Землянин подумал, что гробы везде выглядят одинаково. Однако ему показалось, что как-то жестоко класть кого-либо в гроб до наступления клинической смерти.
   – Эти двое мертвы, – констатировал падре тихим печальным голосом, и тут только Хьюлитт понял, что размышляет вслух. – Они оба умерли за несколько минут до моего прихода. Их оставили в переходной камере, чтобы их присутствие не огорчало живых членов сообщества, а также для удобства сотрудников Отделения Патофизиологии, откуда пришлют кого-нибудь для того, чтобы забрать трупы. Поскольку мертвых телфиане почитают только в своих воспоминаниях, они пожертвовали тела умерших товарищей госпиталю. Им пообещали, что останки будут преданы солнцу – а какому солнцу, это телфианам все равно. Так всегда поступают члены сообществ, путешествующие в космосе. Простите меня, я должен узнать, могу ли я посетить Черксика, жив ли он, но помните – в разговоре с телфианами о смерти ни в коем случае упоминать нельзя.
   – Хорошо, – сказал Хьюлитт. – Но вот вы сказали насчет контакта...
   – Падре Лиорен и пациент Хьюлитт, землянин, ДБДГ, просят контакта с поврежденной частицей Черксик, – проговорил падре в микрофон коммуникатора. – Возможен ли контакт и удобен ли он сейчас?
   Ответный звук в наушниках напомнил щелчок, возникающий при электрическом разряде. Транслятор перевел его так:
   – Добро пожаловать, Лиорен и незнакомец Хьюлитт. Краткий визит возможен. Прошу вас, подождите.
   Падре подошел поближе к Хьюлитту и вместе с ним взглянул на одного из мертвых телфиан. С неожиданной грустью Лиорен проговорил:
   – Страдания и одиночество долги, и мы мало что можем сделать для того, чтобы облегчить их, но частица Черксик еще жива.
   После всего, что слышал Хьюлитт об экзотическом, питающемся радиацией виде, он никак не ожидал, что телфианин будет выглядеть настолько заурядно.
   Существо, лежащее в металлической коробке, напоминало большую земную ящерицу длиной чуть меньше пяти футов. У ящерицы была круглая голова и хвост, украшенный гребнем. Из основания шеи торчало несколько передних лапок. Мертвый телфианин лежал на животе. Все четыре двигательные лапки он подогнул и вытянул вдоль тела, а две более длинные передние конечности вытянул перед собой и сложил под подбородком. Глаза его были закрыты. Кожа была светло-серой, испещренной пятнышками и полосами кровеносных сосудов. Казалось, перед Хьюлиттом статуэтка из неотполированного мрамора.
   Хьюлитту хотелось что-то сказать, но, вспомнив, что говорить о смерти запрещено, он проговорил:
   – А... гм-м-м... какой интересный цвет кожи. Она такая красивая...
   – Когда встретитесь с Черксиком, – резко проговорил падре, – такого ни в коем случае не говорите. Для телфиан бледная кожа неинтересна и некрасива – это симптом сильного радиационного голодания и смертельного нарушения механизма поглощения излучения. Вы можете прикоснуться к телфианину, если это не вызовет у вас отвращения. Положите руку на любое место.
   Устыдившись своего нелепого замечания насчет красоты кожи трупа, Хьюлитт почувствовал, что просто обязан прикоснуться к нему.
   – Она очень теплая, – изумленно пробормотал он.
   – Он больше не поглощает энергию, – пояснил падре. – И температура его тела поднялась до уровня комнатной. Черксику больше всего нравится, когда я поглаживаю его голову – медленно, нежно. Физический и словесный контакт – плохая подмена телепатии, но пациенту все же нравится и то, и другое.
   Хьюлитт замер, не отрывая руки от бледной мраморной кожи ящерицы. В голове мелькнула какая-то мысль – ну же, еще немного, и он все поймет!
   – Ну, пожалуйста, подождите! – взмолился он. – Я пытался вам задать вопрос, но вы... Вы что, хотите сказать, что прикасались к Черксику голыми руками – как тогда, когда гладили новую шерсть Морредет?
   – Да, – не стал отрицать падре. – Но не стоит так волноваться. Физиологически телфиане никак не годятся для того, чтобы в кого-то из них мог вселиться вирус – это все равно что поселиться в ядерном реакторе.
   Хьюлитт задумчиво протянул:
   – А я вам уже говорил, что вирус пережил ядерный взрыв, а тот реактор, про который вы рассказываете, был... скажем так, очень болен.
   Не только вспышка озарения осветила сознание Хьюлитта. Свет исходил и снаружи: открылась еще одна крышка люка, и на пороге возник телфианин. За его спиной располагалась еще одна, прозрачная дверь, сквозь которую были хорошо видны внутренние помещения космического корабля. Хьюлитт решил, что телфианин, по всей вероятности, здоров, и даже очень здоров, поскольку он совсем не отражал света. И он, и другие телфиане, которых Хьюлитт видел через прозрачную крышу корабельного люка, выглядели как фигурки в театре теней – множество черных-пречерных ящериц.
   И каждый телфианин, какого только мог видеть Хьюлитт, был прошлым носителем вируса, а один – его нынешним носителем.
   Послышался электрический треск. Телфианин, стоявший около открытой крышки люка, заговорил и подошел ближе к разведчикам:
   – Я – частица Черксик, – сказал телфианин. – Прошу вас, коснитесь меня по очереди, мои чужеземные братья и целители. Вскоре наш корабль вернется на Телфи, а мне нужно сообщить вам очень важные сведения.

Глава 31

   Черксик встал между ними. Лиорен, чье любопытство было сильнее, чем любопытство Хьюлитта, а может – страх меньше, возложил одну из своих срединных конечностей на голову Черксика. Тело Лиорена коротко вздрогнуло, хотя ничего дурного с ним явно не случилось. Падре молчал, а по его физиономии Хьюлитт ни о чем догадаться не мог, поэтому понятия не имел о том, что же происходит. Прошло еще несколько минут, прежде чем падре отпустил руку. Теперь настала очередь Хьюлитта.
   В отличие от тела мертвого телфианина кожа Черксика оказалась на ощупь холодной, но ладонь Хьюлитта почему-то легонько покалывало – как тогда, когда он коснулся тела Морредет в том месте, где у нее пострадала шерсть. Но на этот раз покалывание поползло вверх по его руке, по плечу и добралось до головы. На миг все его чувства закружились в танце тепла, холода, давления, радости и боли. Он видел невиданные цвета, его разум заполонили знакомые и незнакомые запахи.
   Почему-то в памяти Хьюлитта мелькнул образ его кошки. Он явственно увидел, как она ходит около его ног и нежно трется о них, как она прикасается к нему всеми лапками по очереди, как забирается к нему на руки, сворачивается калачиком и засыпает. Вот точно так же сейчас кто-то или что-то осторожно просился в его сознание, пытаясь устроиться там поудобнее. Попытки были нежны, но настойчивы.
   И вдруг знания буквально взорвались в мозгу у Хьюлитта.
   Воспоминания, совершенно новые, яркие, все еще владели сознанием Хьюлитта, когда вирус ушел от него той же дорогой, какой пришел, – по плечу, руке, в ладонь, а потом вернулся к Черксику. Не сказав больше ни слова, телфианин покинул переходную камеру, и крышка люка за ним захлопнулась.
   Они понимали, что больше ничего не надо говорить и ни о чем не надо спрашивать.
   Они продолжали молчать. Хьюлитт пошел за падре, а тот вывез носилки с трупами двух телфиан по переходному туннелю в больничную камеру. Еще одна крышка люка закрылась за ними и издала громкий звон. На табло вспыхнули знаки, указывающие на то, что телфианский корабль отстыковывался от причала. Лиорен наконец подал голос, но заговорил он в переговорное устройство:
   – Брейтвейт? Это Лиорен. Я должен переговорить с майором О'Марой. Дело срочное.
   – Говорит O'Mapa, – послышался из переговорного устройства голос Главного психолога. – Говорите, падре.
   – Мы прекращаем поиски, – сообщил Лиорен. – Последний и единственный носитель вируса обнаружен. В настоящее время вирус находится внутри члена телфианского сообщества, чей корабль отбывает из госпиталя во время нашего с вами разговора. Кораблю нужно безотлагательно предоставить взлетный коридор. А вам следует отменить учебные эвакуации и отпустить ожидающие корабли. Проблемы с системой энергообеспечения больше не существует, и...
   – Не вижу связи, – прервал его О'Мара довольно резко. – Вы собираетесь меня уверить, что она есть?
   – Да, – ответил Лиорен. – Когда одновременно происходит два необычных события, скорее всего у них общая причина. Я забыл об этом неписаном законе природы, и связь нашел не я, а Хьюлитт. Никакая опасность больше не грозит госпиталю – ни ядерный взрыв, ни перекрестное заражение. Полный отчет мы вам представим, как только вернемся в отделение.
   – Ждите там, – распорядился О'Мара, – где сейчас находитесь.
   Казалось, целую вечность Хьюлитт смотрел на Лиорена, а тот во все глаза смотрел исключительно на двух мертвых телфиан. Наконец из переговорного устройства вновь донесся голос Главного психолога.
   – Вы правы, падре, – заявил О'Мара. – Инженеры подтверждают, что неполадки в системе ядерно-энергетического снабжения исчезли сами по себе. Как и почему это произошло, они не знают. Аварийная тревога снята. Все произошло за последние пятнадцать минут. Однако это была меньшая из двух бед. Проблема наличия в госпитале универсального вируса остается, и при всем моем уважении вы оба настолько глубоко погрязли в этом деле, что ваши заверения относительно того, что опасности больше не существует, могут быть... ну, скажем так, скорее бессознательным продуктом жаждущего мышления, чем клиническим фактом. Хьюлитт все знает?
   Когда Хьюлитт понял, что Лиорен не будет отвечать на этот вопрос, он ответил сам:
   – Думаю, да.
   – В таком случае будьте уверены в том, что вы оба попали в серьезную беду. Лично мне очень жаль, что так случилось, да нам всем очень жаль, но ваши несчастья начались тогда, когда вы заразились вирусом в детстве на Этле. Здесь, в госпитале, вы передали его пациентке Морредет, падре Лиорену и – мысль, которая мне кажется совершенно невероятной, – телфианину, чья физиология кажется наименее подходящей для микроба, с таким же успехом способного выбрать себе для жилища один из наших самых жарких автоклавов. Вероятно, в госпитале есть и другие носители, о которых мы не знаем. Поэтому, когда наша энергетическая система начала давать сбои, мы решили проводить учебные эвакуации, а не стали сразу переводить сотрудников и пациентов на корабли, собранные для этой цели. Мы не могли позволить себе такой риск, как распространение универсальной болезни по всей Федерации.
   Падре, мне бы не хотелось обидеть вас, – продолжал Главный психолог, – тем, что я усомнился в правдивости слов носителя Синей Мантии Тарлы. Однако воля к жизни у вас двоих – это эволюционный императив, который должен отступить перед соображениями этического толка. Поэтому Кельгии рекомендовано поместить бывшую пациентку Морредет в условия орбитального карантина. Подобные инструкции отправлены на Телфи относительно только что отбывшего корабля и на Этлу насчет кошки. Вы также будете помещены в карантинные условия. Вашим обследованием займется Отделение Патофизиологии. Вскоре будет принято решение о роспуске эвакуационных кораблей, которые заменят суда Корпуса Мониторов, в чьи задачи будет входить изолирование Главного Госпиталя Сектора ото всех внешних контактов. Это приведет к сильнейшей дестабилизации по всей Федерации, но, похоже, у нас просто нет иного выхода. Вы понимаете наше положение?
   Хьюлитта забил озноб. С одной стороны, ему было страшно, а с другой – разум его не желал смиряться с такой непробиваемой тупостью.
   – Звучит так, – с трудом выдавил Хьюлитт, – словно вы хотите, чтобы госпиталь взорвался и тем самым избавил бы всех от неприятностей. Но прошу вас, поверьте, вам совершенно не о чем беспокоиться.
   – Простите, Хьюлитт, – твердо проговорил O'Mapa. – Если падре прервал с нами связь, уговорите его возобновить ее. Тут со мной диагносты Конвей и Торннастор, а также доктора Мерчисон, Приликла и полковник Скемптон. Вероятно, вы уже знаете, что в свое время Лиорен был уважаемым Старшим врачом в Главном Госпитале Сектора. Не обижайтесь, Хьюлитт, но сейчас нам важнее услышать отчет из уст медика-профессионала.
   Один глаз Лиорена на некоторое время задержался на Хьюлитте, но падре тут же вернулся взглядом к мертвому телфианину. Хьюлитт почти физически ощутил тоску и былую боль падре. Лиорен молчал.
   – Лиорен то ли не может, то ли не хочет говорить с вами сейчас, – сказал Хьюлитт. – Он и со мной не разговаривает. Но за последние несколько минут мы очень сблизились и друг с другом, и с телфианином. Я понимаю сложившееся положение не хуже, чем падре, и я в отличие от него хочу с вами разговаривать.
   – Не похоже на падре. Нетипичное для него поведение, – заметил Главный психолог, в голосе которого нетерпение смешалось с тревогой. – Но, судя по всему, придется удовлетвориться сообщением треклятого любителя. Говорите, черт бы вас побрал.
   Хьюлитт, всеми силами стараясь сдерживаться, проговорил:
   – Наверное, падре действительно обиделся за ваше предположение насчет того, что мы лжем. Я-то точно обиделся. Но кроме того, по-моему, он очень страдает от мыслей о двух мертвых телфианах, которые, знай падре раньше то, что нам известно теперь, могли бы остаться в живых. Он хотел помочь пациенту Черксику, чье состояние тоже было крайне тяжелым, но все же лучше, чем у этих двоих. Он допустил непреднамеренную ошибку. Он не должен себя винить за это, но он все еще помнит о происшествии на Кромзаге...
   – Лиорен рассказал вам о Кромзаге? – прервал Хьюлитта O'Mapa. – Он об этом никогда ни с кем не говорит, даже со мной!
   – Он со мной об этом не разговаривал, – возразил Хьюлитг. – Но несколько минут назад, когда вирус пропутешествовал от Черксика к Лиорену, а потом ко мне, я узнал все, что содержится в сознании у падре.
   Затем Хьюлитту пришлось замолчать. Сразу шесть голосов пытались задать ему вопросы, и все шесть – разные. Хьюлитт беспомощно посмотрел на падре, но падре не отводил взгляда от мертвых телфиан, и Хьюлитт знал, что в памяти Лиорен вернулся на ту планету, которая чуть было не погибла из-за принятого им неверного решения. Из-за сочувствия к тарланину голое Хьюлитта прозвучал хрипло.
   – Если вы не перестанете задавать вопросы, – промолвил он, – я не смогу ответить ни на один из них. Прошу вас, успокойтесь и выслушайте меня.
   Хьюлитт поразился тому, насколько быстро все умолкли. Но он тут же понял, что то же самое порекомендовал сделать собравшимся О'Мара, только куда менее вежливо.
   – Да, – сказал Хьюлитт, как только наступила тишина. – Вирус ненадолго вошел в мое тело, а точнее – мозг. Нет, этот процесс не развил у меня телепатии. Воздействие было больше похоже на то, какое оказывает мнемограмма, – это я узнал из памяти бывшего Старшего врача Лиорена. Только процесс более мягок и не связан с психологической дезориентацией, возникающей при переносе в чужой разум воспоминаний и личности чужеродного донора. Тут не было перезаписи чужого разума, тут был перенос воспоминаний, произведенный думающим, тактичным существом, которое из-за того, что ощущало себя в долгу перед нами, изо всех сил старалось не причинить нам никаких умственных страданий.
   – Погодите, – воскликнул О'Мара, и в его голосе прозвучали нотки подозрительности. – Вы хотите сказать, что воспоминания были вам переданы в, так сказать, растворенном, разбавленном, измененном и даже отредактированном виде?
   – Да, они были разбавлены прошедшим временем, – ответил Хьюлитг. – Но искажены не были. Вы занимались лечением существ, обладающих даром телепатии, и должны знать, что разумом невозможно солгать. Я знаю все, что было в сознании вируса-целителя, у которого, поскольку он, похоже, является единственным представителем вида, нет имени. Я знаю и все о его намерениях, что также не мог ни скрыть, ни отредактировать телепат.
   – Продолжайте, – распорядился О'Мара.
   – Во время второго посещения меня вирусом, – продолжал Хьюлитт, – я познал воспоминания всех его предыдущих носителей. Самыми сильными оказались воспоминания Лиорена, Черксика и других членов телфианского сообщества, среди которых вирус приглашен отныне поселиться. Если задуматься, то у организованного, самосознательного, разумного вируса много общего с телфианским сообществом. Но только телфианская телепатия позволила вирусу впервые достичь совершенного контакта, обрести общение с другими разумными существами. Он сам не знал почему, но он искал этой способности всю свою жизнь. Но еще более важным оказался радиационный метаболизм телфиан, их опыт по адаптации к ужасающим условиям жизни. Они обещали вирусу длительное сотрудничество. А он надеется, что в дальнейшем сумеет выбрать для себя не таких опасных носителей. Именно поэтому вирус проводил исследования и эксперименты, которые оказались не слишком приятными для персонала госпиталя, но ни разу не угрожали ничьей жизни. Его адаптация к телфианским организмам и вызвала неполадки в системе энергоснабжения.
   У меня здесь с собой нет технической энциклопедии, но, похоже, структура вируса такова, что он способен проникать в подобные устройства и управлять ими на субатомном уровне. – Хьюлитт немного помолчал, после чего вернулся на более привычную почву. – Мне передались и воспоминания Морредет, и, как ни странно, те ощущения, которые испытывал вирус, живя во мне со времени моего детства. Потрясающие переживания. А до этого было время, когда он жил внутри Лонвеллина, а до этого – уйма неразумных носителей, всех он и сам не помнил... Вирус стар, очень стар...
   Хьюлитт не узнал, какие условия среды обитания развили у вируса разум и существовали ли еще другие разумные вирусы. Вероятно, произошла какая-то генетическая мутация, причем уникальная. Сначала вирус поселялся только внутри небольших существ, но, вместо того, чтобы вызывать у них болезни и убивать их, как поступают нормальные болезнетворные микробы, он пытался лечить своих носителей и поддерживать у них наилучшее здоровье – причем чем дольше, тем лучше. Он уходил от своего хозяина тогда, когда, несмотря на все его старания, хозяин умирал, становясь жертвой хищника, после чего новым носителем становился уже сам хищник.
   Прошло много веков, прежде чем на планету, где обитал разумный вирус, попал высокоразвитый и долгоживущий исследователь Лонвеллин. Он, веря в то, что ни один инопланетный патоген не способен оказать на него вредного воздействия, добровольно принял в свой организм необычного, уникального паразита.
   Инстинктивно вирус осознавал, что приобрел носителя, который мог бы прожить очень долго, однако организм Лонвеллина оказался так велик и сложен, что вирусу трудно было адаптироваться в новой среде обитания. Лонвеллин же, который за свою необычайно долгую жизнь скорее всего пережил множество разнообразных болезней, видимо, сумел догадаться о присутствии вируса и о его способностях, так как его былые хвори пошли на убыль, а вскоре и вообще исчезли. Но тогда вирус еще не умел общаться со своими носителями и не понимал причин определенных метаболических процессов в массивном и загадочном теле своего хозяина. Он только и мог поддерживать организм хозяина в том состоянии, в котором тот находился, когда вирус вселился в него.
   Вирус совершал ошибки.
   Одна из них заключалась в том, что он упорно не давал отслаиваться омертвевшей коже Лонвеллина, которая должна была заменяться новой. Из-за этого, собственно, Лонвеллин и угодил в Главный Госпиталь Сектора. Другая ошибка состояла в том, что он позволил Старшему врачу Конвею перехитрить себя и заставить покинуть тело носителя, вследствие чего стало ясно, что вирус представляет собой отдельное существо. Да, он был разумен, но не очень умен.
   Потом Лонвеллин потребовал вирус обратно, отправился на Этлу, где вирус пострадал при ядерном взрыве, убившем его носителя. Он и сам чуть было не погиб, но в итоге претерпел структурную мутацию, вследствие чего затем смог вселиться в организм телфианина, поглощавшего жесткое излучение, и адаптироваться к его метаболизму.
   Вирус дважды спасал жизнь маленькому Хьюлитту – когда тот отравился и упал с дерева, а потом – при авиакатастрофе. Но он продолжал совершать ошибки – ну, к примеру, когда останавливал его сердце или прекращал кровообращение при введении любого быстродействующего лекарства. Вот почему взрослый Хьюлитт в конце концов, как и Лонвеллин, попал в Главный Госпиталь Сектора. Однако вирус учился и все лучше понимал разум и чувства своих носителей. Процесс этот начался еще тогда, когда вирус обитал внутри Лонвеллина, но случай с кошкой оказался куда важнее, чем решили в свое время, – тогда на вирус впервые воздействовали факторы психологического порядка, а именно – эмоциональное давление тоски ребенка по умирающему зверьку, и это заставило его сменить носителя.