Диана Уайтсайд
Дьявол-южанин
Посвящается Элейн, Джули и Кэтрин.
Спасибо за ваше терпение и мудрость.
Пролог
Мемфис
Июнь 1872 года
Джессамин Тайлер-Эванс то и дело выглядывала из окон экипажа; она упивалась дорогим ее сердцу видом Сомерсет-Холла, начинавшегося с высоких башенок ипподрома, построенного ее отцом в качестве свадебного подарка Софии, своей жене. Определяя границы Сомерсет-Холла, струился ручей; а вскоре появился и дуб, на который она частенько взбиралась, чтобы высмотреть семейство Эвансов. Они были лучшими друзьями ее родителей, и в детстве она играла вместе с их сыновьями, Морганом и Сайрусом. Какие бы радости и горести – в том числе брак и вдовство – ни ассоциировались у нее потом с этими людьми, в детстве их связывали лишь невинные шалости и забавы.
Джессамин в очередной раз высунулась из окна, высунулась почти до пояса, так что экипаж Ричарда Берка стал раскачиваться. Прошло девять лет с тех пор, как отец продал эти свои владения, но все здесь выглядело почти как прежде. Даже огромные выгулы, на которых паслись десятки прекрасных лошадей, оставались зелеными и сочными. Экипаж сделал резкий поворот, и Джессамин пришлось вытянуть шею, чтобы не потерять из виду жеребенка, который ей особенно понравился. Потом она откинулась на спинку сиденья, и ее глаза наполнились слезами. Жеребенок был очень похож на Альдебарана, любимого жеребца ее отца.
Маленькую часовню по-прежнему увивали желтые розы. Узнав о смерти матери, она сплела из них гирлянду и бросила в ручей, моля о прощении.
Большой дом из красного кирпича, построенный в палладианском стиле, украшали белые колонны и портики. Ставни на окнах, выходящих на восточную галерею, были распахнуты, и приоткрывался уголок библиотеки, где Сайрус готовился к поступлению в Уэст-Пойнт[1]. В центре фонтана стояла бронзовая статуя Гермеса – немного сдвинутая с места; это они с Морганом случайно сдвинули ее, когда чересчур увлеклись крикетом.
Господи, какие же они тогда были счастливые!..
Карета подкатила к крыльцу, и Аристотель, старый управляющий, помог ей выйти из экипажа. На крыльце же стоял рядом с сестрой Ричард Берк, нынешний хозяин Сомерсет-Холла; он приветливо улыбался гостье.
У Джессамин мурашки по спине побежали. Она-то думала, что ее пригласила Элиза Берк, незамужняя сестра Ричарда. И вообще, какого дьявола Ричард Берк, известный своей неприязнью к женщинам, прикидывается перед ней, безденежной вдовой?
Отбросив подозрения, Джессамин ласково улыбнулась управляющему, своему старому другу:
– Спасибо, Аристотель. Как поживаешь?
Его лицо расплылось в улыбке.
– Очень хорошо, мисс Джессамин. Да-да, очень хорошо. – Он похлопал ее по руке и скосил глаза на своего нынешнего господина.
Пожав руку старику, Джессамин повернулась к хозяину и хозяйке, спустившимся с крыльца, чтобы с ней поздороваться.
– Миссис Эванс, для нас большая честь принимать вас, – пророкотал мистер Берк.
– Разрешите предложить вам выпить с нами чего-нибудь прохладительного, – добавила его сестра.
– Благодарю.
Сделав книксен, Джессамин последовала за хозяином в боковую галерею – когда-то любимое место отдыха ее отца в жаркую погоду. Розовый садик подступал здесь к самому дому, огибая изящный фонтан, привезенный ее родителями из свадебного путешествия по Италии. Окно ее спальни выходило именно в эту часть сада.
Старая стряпуха Кассиопея, жена Аристотеля, принесла сервировочный поднос с лимонадом и множеством угощений, которые могли бы соблазнить даже Виндзорскую Вдову[2]. Джессамин украдкой улыбнулась Кассиопее, и та, молча кивнув, удалилась на подобающее для слуг расстояние, став рядом с мужем.
Гостья со вздохом сделала глоток лимонада. Ричард Берк принялся рассказывать о каком-то богатом добытчике из Колорадо, и этот рассказ не вызывал у Джессамин особого интереса. Но тут… О, уж не Сократ ли, брат Аристотеля, ее бывший грум, идет по тропинке со стороны конюшен? Его дядя много лет был главным грумом в Сомерсет-Холле. Отец привез Сократа, когда ей было шесть лет.
Но зачем Сократ идет сюда? Неужели не понимает, что она и так встретится с ними со всеми попозже?
– То есть это была очень выгодная сделка, – закончил Берк свой рассказ.
Джессамин вопросительно взглянула на хозяина.
– Ох, простите, сэр, но, кажется, я не совсем понимаю.
– Видите ли, Чарли Джоунс…
Чарли Джоунс? Ее кузен Чарли? Джессамин почувствовала, что нервничает. Будь у нее сейчас под рукой карабин Шарпса, она бы немедленно зарядила его, взвела курок и направила на цель.
– …И Чарли отдаст мне в обмен за Сомерсет-Холл тысячу акров прекрасной земли у железной дороги в Колорадо. Он собирается, пока не начался сезон лихорадки, забрать отсюда двух-трех лучших жеребцов и несколько кобыл, а остальных лошадей хочет отправить на живодерню.
Пустить животных под нож? Погубить ее любимых лошадей, славу Сомерсет-Холла? К черту Чарли! Этот подлый ублюдок наверняка решил завладеть Сомерсет-Холлом и его племенной книгой, раз сделал такое заманчивое предложение. Ее отец, чтобы сохранить конюшню во время войны, не жалел сил – возил контрабандой фураж из Сент-Луиса, прятал лошадей, даже давал взятки обеим сторонам конфликта.
Стиснув зубы, Джессамин слушала хозяина.
– И все, что от вас требуется, – это поставить здесь подпись, – говорил Берк. – Я дам вам пять сотен долларов за ваше «право отказа». – Он открыл конторку и извлек оттуда кожаный портфель со стопкой бумаги.
Если Берк всегда так вел свой бизнес, то не было ничего удивительного в том, что со времен войны он продал лишь незначительное число лошадей; к тому же поговаривали, что он существенно завышал цену.
Решение Джессамин приняла сразу же, как только услышала, кто хочет купить имение. Она скорее проползет на животе по битому стеклу, чем позволит кузену Чарли ступить на земли Сомерсет-Холла.
– Нет, – заявила она.
Берк замер с бумагами в руках. Из-за его спины на Джессамин с недоумением уставилась его сестра, державшая пузырек чернил.
– Нет?.. Что это значит?
Сложив руки на коленях, Джессамин вскинула подбородок и выпрямила спину. Ее бывшая гувернантка мисс Рамзи, дочь морского офицера, могла бы гордиться своей воспитанницей.
– Согласно условиям, на которых вы покупали Сомерсет-Холл, у меня есть шесть месяцев, чтобы собрать сумму, которую вы заплатили моему отцу. До тех пор вы не вправе принимать никакие другие предложения.
Берк с силой ударил кулаком по столу, так что тот закачался.
– Но вы же нищая вдова армейского офицера! Где, черт подери, вы возьмете такие деньги?
Джессамин еще выше подняла голову; она думала о письме адвоката, что лежало в ее сумочке.
– В Колорадо, сэр. В Канзас-Сити, если только смогу сначала найти себе мужа. – «И предъявить права на золото в Колорадо, не встречаясь снова с Морганом…» – добавила она мысленно.
Июнь 1872 года
Джессамин Тайлер-Эванс то и дело выглядывала из окон экипажа; она упивалась дорогим ее сердцу видом Сомерсет-Холла, начинавшегося с высоких башенок ипподрома, построенного ее отцом в качестве свадебного подарка Софии, своей жене. Определяя границы Сомерсет-Холла, струился ручей; а вскоре появился и дуб, на который она частенько взбиралась, чтобы высмотреть семейство Эвансов. Они были лучшими друзьями ее родителей, и в детстве она играла вместе с их сыновьями, Морганом и Сайрусом. Какие бы радости и горести – в том числе брак и вдовство – ни ассоциировались у нее потом с этими людьми, в детстве их связывали лишь невинные шалости и забавы.
Джессамин в очередной раз высунулась из окна, высунулась почти до пояса, так что экипаж Ричарда Берка стал раскачиваться. Прошло девять лет с тех пор, как отец продал эти свои владения, но все здесь выглядело почти как прежде. Даже огромные выгулы, на которых паслись десятки прекрасных лошадей, оставались зелеными и сочными. Экипаж сделал резкий поворот, и Джессамин пришлось вытянуть шею, чтобы не потерять из виду жеребенка, который ей особенно понравился. Потом она откинулась на спинку сиденья, и ее глаза наполнились слезами. Жеребенок был очень похож на Альдебарана, любимого жеребца ее отца.
Маленькую часовню по-прежнему увивали желтые розы. Узнав о смерти матери, она сплела из них гирлянду и бросила в ручей, моля о прощении.
Большой дом из красного кирпича, построенный в палладианском стиле, украшали белые колонны и портики. Ставни на окнах, выходящих на восточную галерею, были распахнуты, и приоткрывался уголок библиотеки, где Сайрус готовился к поступлению в Уэст-Пойнт[1]. В центре фонтана стояла бронзовая статуя Гермеса – немного сдвинутая с места; это они с Морганом случайно сдвинули ее, когда чересчур увлеклись крикетом.
Господи, какие же они тогда были счастливые!..
Карета подкатила к крыльцу, и Аристотель, старый управляющий, помог ей выйти из экипажа. На крыльце же стоял рядом с сестрой Ричард Берк, нынешний хозяин Сомерсет-Холла; он приветливо улыбался гостье.
У Джессамин мурашки по спине побежали. Она-то думала, что ее пригласила Элиза Берк, незамужняя сестра Ричарда. И вообще, какого дьявола Ричард Берк, известный своей неприязнью к женщинам, прикидывается перед ней, безденежной вдовой?
Отбросив подозрения, Джессамин ласково улыбнулась управляющему, своему старому другу:
– Спасибо, Аристотель. Как поживаешь?
Его лицо расплылось в улыбке.
– Очень хорошо, мисс Джессамин. Да-да, очень хорошо. – Он похлопал ее по руке и скосил глаза на своего нынешнего господина.
Пожав руку старику, Джессамин повернулась к хозяину и хозяйке, спустившимся с крыльца, чтобы с ней поздороваться.
– Миссис Эванс, для нас большая честь принимать вас, – пророкотал мистер Берк.
– Разрешите предложить вам выпить с нами чего-нибудь прохладительного, – добавила его сестра.
– Благодарю.
Сделав книксен, Джессамин последовала за хозяином в боковую галерею – когда-то любимое место отдыха ее отца в жаркую погоду. Розовый садик подступал здесь к самому дому, огибая изящный фонтан, привезенный ее родителями из свадебного путешествия по Италии. Окно ее спальни выходило именно в эту часть сада.
Старая стряпуха Кассиопея, жена Аристотеля, принесла сервировочный поднос с лимонадом и множеством угощений, которые могли бы соблазнить даже Виндзорскую Вдову[2]. Джессамин украдкой улыбнулась Кассиопее, и та, молча кивнув, удалилась на подобающее для слуг расстояние, став рядом с мужем.
Гостья со вздохом сделала глоток лимонада. Ричард Берк принялся рассказывать о каком-то богатом добытчике из Колорадо, и этот рассказ не вызывал у Джессамин особого интереса. Но тут… О, уж не Сократ ли, брат Аристотеля, ее бывший грум, идет по тропинке со стороны конюшен? Его дядя много лет был главным грумом в Сомерсет-Холле. Отец привез Сократа, когда ей было шесть лет.
Но зачем Сократ идет сюда? Неужели не понимает, что она и так встретится с ними со всеми попозже?
– То есть это была очень выгодная сделка, – закончил Берк свой рассказ.
Джессамин вопросительно взглянула на хозяина.
– Ох, простите, сэр, но, кажется, я не совсем понимаю.
– Видите ли, Чарли Джоунс…
Чарли Джоунс? Ее кузен Чарли? Джессамин почувствовала, что нервничает. Будь у нее сейчас под рукой карабин Шарпса, она бы немедленно зарядила его, взвела курок и направила на цель.
– …И Чарли отдаст мне в обмен за Сомерсет-Холл тысячу акров прекрасной земли у железной дороги в Колорадо. Он собирается, пока не начался сезон лихорадки, забрать отсюда двух-трех лучших жеребцов и несколько кобыл, а остальных лошадей хочет отправить на живодерню.
Пустить животных под нож? Погубить ее любимых лошадей, славу Сомерсет-Холла? К черту Чарли! Этот подлый ублюдок наверняка решил завладеть Сомерсет-Холлом и его племенной книгой, раз сделал такое заманчивое предложение. Ее отец, чтобы сохранить конюшню во время войны, не жалел сил – возил контрабандой фураж из Сент-Луиса, прятал лошадей, даже давал взятки обеим сторонам конфликта.
Стиснув зубы, Джессамин слушала хозяина.
– И все, что от вас требуется, – это поставить здесь подпись, – говорил Берк. – Я дам вам пять сотен долларов за ваше «право отказа». – Он открыл конторку и извлек оттуда кожаный портфель со стопкой бумаги.
Если Берк всегда так вел свой бизнес, то не было ничего удивительного в том, что со времен войны он продал лишь незначительное число лошадей; к тому же поговаривали, что он существенно завышал цену.
Решение Джессамин приняла сразу же, как только услышала, кто хочет купить имение. Она скорее проползет на животе по битому стеклу, чем позволит кузену Чарли ступить на земли Сомерсет-Холла.
– Нет, – заявила она.
Берк замер с бумагами в руках. Из-за его спины на Джессамин с недоумением уставилась его сестра, державшая пузырек чернил.
– Нет?.. Что это значит?
Сложив руки на коленях, Джессамин вскинула подбородок и выпрямила спину. Ее бывшая гувернантка мисс Рамзи, дочь морского офицера, могла бы гордиться своей воспитанницей.
– Согласно условиям, на которых вы покупали Сомерсет-Холл, у меня есть шесть месяцев, чтобы собрать сумму, которую вы заплатили моему отцу. До тех пор вы не вправе принимать никакие другие предложения.
Берк с силой ударил кулаком по столу, так что тот закачался.
– Но вы же нищая вдова армейского офицера! Где, черт подери, вы возьмете такие деньги?
Джессамин еще выше подняла голову; она думала о письме адвоката, что лежало в ее сумочке.
– В Колорадо, сэр. В Канзас-Сити, если только смогу сначала найти себе мужа. – «И предъявить права на золото в Колорадо, не встречаясь снова с Морганом…» – добавила она мысленно.
Глава 1
Теннесси
Декабрь 1863 года
Двадцатиоднолетний лейтенант Морган Эванс вошел в крошечную и промозглую, как погреб, комнатку фермерского дома и остановился у порога, глядя на генерала Натана Бедфорда Форреста чуть ли не с обожанием. Морган только что вернулся после недельного отсутствия и знал, что выглядит не лучшим образом. Но внешний вид не имеет особого значения, когда оружие в порядке. У окна же, за обеденным столом, трудились несколько голодных оборванных штабистов. Его старый приятель Рейф сидел за женским туалетным столиком перед зеркалом и что-то прилежно записывал в бухгалтерскую книгу. Обстановка даже отдаленно не напоминала тех удобств, какие они имели всего лишь несколько месяцев назад, когда являлись частью основных сил армии конфедератов. Но Форрест, доходивший до всего собственным умом, слишком легко одерживал победы над неприятелем и слишком часто нелицеприятно высказывался о способностях своих начальников, так что, в конце концов, добился «самостоятельности». Только отправили его в местность, давно осажденную армией северян, – отравили всего с тремя сотнями солдат, не обеспечив никаким снабжением и порекомендовав заняться вербовкой тех, кого сможет найти.
Увидев Рейфа за женским туалетным столиком, Морган попытался придумать на сей счет какую-нибудь шутку. За два года войны эти люди прошли вместе огонь и воду, так что имели полное право и подшутить друг над другом.
Морган следовал за Форрестом уже почти два года – с той холодной февральской ночи, когда только одному Форресту хватило отваги выбраться из форта Донелсона; их тогда окружили войска Соединенных Штатов под командованием Гранта, и Форрест получил разрешение взять под свое начало всех, кто пожелал присоединиться к нему. Услышав предложение последовать за Форрестом, Морган с отцом молча переглянулись – и взяли своих лошадей. Они и без всяких разговоров знали: бегство – более почетно, чем сдаться в плен. А два месяца спустя Джон Эванс погиб во время битвы при Шилоу. Умер, оставив Моргана сиротой (мать и братья умерли от желтой лихорадки еще до этого). Но времени горевать у него не было, так как Форрест имел привычку находить занятия для своих отборных солдат.
Тут Форрест наконец-то отпустил человека, с которым разговаривал, и Морган отрапортовал:
– Сэр, лейтенант Эванс явился по вашему приказанию.
– Добрый вечер, Эванс. Сколько сумел привести?
В этот момент Форрест очень походил на мирного фермера, но в бою он становился несокрушимым и пламенным воином.
– Сорок восемь, сэр. У троих есть винтовки, и у одного – кое-какие боеприпасы.
– Очень хорошо, Эванс. – Форрест задумался. – А ведь у тебя, кажется, есть связи в Мемфисе? – спросил он неожиданно.
Морган насторожился. Форрест сделал в Мемфисе состояние, и там жила его семья. Так почему же он обращается к нему, к Моргану? Ведь он и сам знает о Мемфисе все, что только можно знать.
– Там живет Хейуард Тайлер с семьей. Это друг отца по Гарварду. Наши семьи регулярно встречались, когда я был маленьким. Еще мы с отцом заезжали к нему на несколько дней в 61-м, когда возвращались из Аризоны.
– Примет ли он тебя снова?
– Примет, сэр, несомненно. – Морган утвердительно кивнул. – Тайлер служил в штабе генерала Альберта Сиднея Джонстона, но перед Шилоу был освобожден от службы по состоянию здоровья.
– О, замечательно! – обрадовался Форрест. – Значит, он не откажет тебе в пристанище, если ты окажешься у него на пороге.
О чем он? Какого дьявола? Если дядя Хейуард приютит шпиона, а юнионистам станет об этом известно, дядю отправят в тюрьму, что будет чревато опасными последствиями для его здоровья.
– Что вы имеете в виду, сэр?
– Ты ведь знаешь, что юнионисты ведут на нас охоту?
– Да, сэр, конечно.
Склонившись над картой, Форрест продолжил:
– Так вот, они отправили по нашему следу множество ищеек. – Генерал водил пальцем по многочисленным дорогам – Но самый главный, – конечно же, Грирсон.
Грирсон? Ублюдок, который помешал им взять Виксберг? О, этого хитрого дьявола чрезвычайно трудно провести…
– Сэр, неужели действительно Грирсон? – Морган невольно сжал кулаки.
Форрест кивнул и снова склонился над картой.
– Да, именно он. Они держат его в районе Мемфиса. И мне нужен человек, который мог бы разведать, где и когда Грирсон начнет движение. Как только узнаешь, дай мне знать.
Морган вытянулся в струнку.
– Слушаюсь, сэр!
– Отлично, – кивнул генерал. – Так вот, в Мемфисе у нас есть информатор, в котором Ричмонд души не чает. Но поставляемые им сведения вызывают сомнение. Если посчитаешь его разведданные полезными, постарайся узнать подробности.
Молодой лейтенант кивнул и усмехнулся. Двойной агент? Или же кто-то пытается продавать бесполезную информацию за любые деньги? Но именно из-за таких иуд гибнут стоящие люди.
– Если поймешь, что он пытается заманить в ловушку наших людей, убей крысу.
Морган кивнул и злорадно улыбнулся, припомнив уроки, полученные у апачей (кое-какие из их трюков сгодятся для наказания предателей).
– С удовольствием, сэр.
Получив разрешение уйти, Морган вышел из комнаты. В голове его уже роились всевозможные планы. Конечно же, прежде всего, следовало переговорить с Хейуардом и Джессамин, его старой подругой. Джессамин наверняка знала, как добыть интересующую его информацию. Правда, он не видел ни Хейуарда, ни Джессамин с 61-го года, когда в течение двух дней гостил у них. С Джессамин он тогда почти не общался, так как все время беседовал с ее отцом о политике. А ведь она обладала острейшим умом – Морган знал об этом еще с тех пор, когда они трое (он, Джессамин и его оставшийся без родителей кузен Сайрус) были неразлучны. Расстались же они лишь после того, как отец Моргана устроил Сайруса в Уэст-Пойнт; поступление в военную академию считалось наипростейшим способом обеспечить будущее молодого человека.
Но, верный своему долгу, Сайрус отказался уйти в отставку с военной службы, когда штат Миссисипи объявил об отделении от Соединенных Штатов. Он остался служить в армии юнионистов, и сражался теперь за дело Севера. Однако Морган не сомневался: Джессамин, как истинная южанка, поймет его и поможет.
Морган въехал в Мемфис перед закатом. Его поношенная одежда и усталая кобылка лишний раз свидетельствовали о том, что он – просто мирный фермер, как значилось в его фальшивом пропуске. Проезжая мимо постов вооруженных юнионистов, он говорил, что ищет повитуху для своей беременной жены, и даже недоверчивые северяне ничего не заподозрили.
Наконец он въехал в старинный район над рекой, где когда-то горделиво прохаживались и важные банкиры, и богатые хлопковые дельцы. Здесь, в бледном свете декабрьских сумерек, сиял, точно маяк над пристанью, особняк Тайлеров, поблескивавший своими белыми колоннами. Вход на пристань украшал зеленый венок, а из дальней трубы поднимался дым, распространявший по округе запах жареной свинины и других кулинарных изысков.
У Моргана подпрыгнуло сердце и перехватило горло. Все это слишком напоминало Лонгейкр в канун Рождества, когда желтая лихорадка еще не унесла его мать.
Свисток парохода заставил его вскинуть голову и посмотреть на Миссисипи. Отсюда до реки было меньше мили. На север плыло судно с выздоравливающими солдатами армии юнионистов.
Морган еще раз осмотрелся, затем направил свою смирную кобылку к кухонной двери. Там он привязал животное к коновязи, посулив скорое угощение. Согласно традициям этого дома, лошадей гостей здесь всегда потчевали деликатесами. В конце концов, славой Тайлеров являлось «золото Сомерсет-Холла» – знаменитые лошади, которых Хейуарду удалось сохранить, несмотря на все бедствия войны.
Заметив свое отражение в оконном стекле, Морган уже обнаружил, что не похож на Эванса из Лонгейкра. Сдвинув на затылок соломенную шляпу, он осторожно постучал в дверь.
Ему открыла маленькая и худенькая кухарка, безукоризненно опрятная в своем белом переднике и ярко-красном тюрбане. Не в силах справиться с собой, Морган втянул носом воздух – и его тотчас же обдала волна райского аромата: пахло свежеиспеченным хлебом и жареным цыпленком.
Кухарка поздоровалась с ним как с незнакомцем, но уже в следующий миг ее золотистые глаза прищурились, отчего маленькое личико сделалось похожим на лисью мордочку. Морган вспомнил эту женщину по своему визиту в шестьдесят первом. Это была Кассиопея, жена управляющего.
Внезапно лицо ее в страхе исказилось, но тут же она овладела собой. Приоткрыв дверь пошире, она чуть отступила в сторону.
– Пройдите, мистер Эванс, – сказала кухарка с таким невозмутимым видом, словно сообщила, который сейчас час.
Морган переступил через порог. И почти сразу же увидел в полутемном коридоре, ведущем в главные комнаты, силуэт стройной молодой женщины.
Сердце его екнуло – он узнал Джессамин, свою старую подругу.
– Морган?.. – Она прошла в кухню, протягивая к нему руки. – Что ты здесь делаешь? Что случилось?
На мгновение у него перехватило дыхание. Боже правый, в какую красавицу Джессамин превратилась в свои семнадцать лет! Она была стройной, как богиня Диана, ловкой и гибкой, а ее личико, имевшее форму идеального овала, было украшено огромными зелеными глазами, изящным маленьким носиком и алыми чувственными губами. К тому же у нее были прекрасные волосы – черные как вороново крыло. Глядя на нее, Морган чувствовал, что ему хочется взять ее лицо в ладони и целовать до тех пор, пока сердце девушки не забьется так же гулко, как билось сейчас его сердце.
– Здравствуй, Джессамин, – пробормотал Морган, глядя на нее пристально. Ему вдруг показалось, что она была слишком худой – даже для своей хрупкой комплекции. – Джессамин, милая, – снова заговорил он, – я очень рад тебя видеть, но…
Ее огромные зеленые глаза смотрели на него испытующе.
– Морган, ты здоров? Не ранен? Ел сегодня? Верхом сюда приехал? Как твоя лошадь?
Морган улыбнулся: раз Джессамин справилась о его лошади, значит, все в порядке.
– Спасибо, я здоров, и моя лошадь – тоже. Ей надо отдохнуть, и она будет в полном порядке. – Он не стал вдаваться в подробности и объяснять, что украл лошадь у человека, который дурно с ней обращался.
– Я дам тебе большую миску супа со свежим хлебом и еще молока, – сказала Джессамин. – Ты, должно быть, очень голоден.
Морган тут же почувствовал урчание в животе и, поспешно кивнув, уселся за стол. Минуту спустя Джессамин выставила перед ним полную миску супа, а также горшочек масла, кувшин молока и большой ломоть свежего хлеба. Морган проглотил слюну; он с трудом удержался от того, чтобы сразу не наброситься на угощение. Взяв себя в руки, он прочитал молитву и лишь после этого приступил к еде.
– Наверно, ты удивляешься моему приезду, верно? – пробормотал он с набитым ртом.
Она улыбнулась одними уголками губ и молча кивнула.
– Я знаю, что дядю Хейуарда списали со службы по состоянию здоровья, – продолжил Морган. – Из последнего письма двоюродной бабушки Эулалии следовало, что я должен непременно его проведать.
Джессамин внезапно побледнела, лицо ее стало непроницаемым.
– Бабушка Эулалия, как всегда, права. Принести тебе к хлебу меда?
Морган взглянул на нее исподлобья. Если состояние здоровья дяди Хейуарда – больная для его дочери тема, то ему лучше пока не говорить об этом. Он еще успеет – попозже, когда наберется смелости.
Тут Джессамин принесла меда, положила перед Морганом еще один ломоть хлеба и вновь наполнила кувшин молоком.
– Пожалуйста, ешь, сколько хочешь, – сказала она, растягивая по-южному слова. Присев напротив, добавила: – У нас теперь вдосталь еды.
Он взглянул на нее вопросительно:
– Что ты имеешь в виду?
Она пожала плечами, как бы давая понять, что некоторые темы слишком неприятны и не стоит их затрагивать. В лучах заходящего солнца на ее лице проявились тонкие морщинки, отчего она казалась теперь гораздо старше своих семнадцати лет.
– Мы продали городской дом богатому дельцу из Сент-Луиса. Он вступает во владение собственностью в январе и, согласно договору, присылает нам продукты.
Морган замер на миг. Он знал, что Тайлеры всегда были богаты и умели распоряжаться своими деньгами.
Многие из-за войны разорились, в том числе – его собственная семья, но он думал, что Тайлеры-то не пострадали и сохранили свою недвижимость, во всяком случае – Сомерсет-Холл, знаменитую коневодческую ферму.
– Неужели все так плохо?
Она едва заметно кивнула:
– Да, к сожалению. Бизнес отца из-за войны совсем расстроился. К счастью, мы сохранили все милые сердцу безделушки, но потом пришлось продать кое-что. Видишь ли, после того как отца списали по здоровью… – Она осеклась, и на скулах ее заходили желваки.
Морган встал, чтобы убрать со стола, затем снова сел. Он очень переживал за дядю Хейуарда, однако не решался расспрашивать Джессамин о его болезни – не хотел причинять ей лишние страдания.
Она взмахнула ресницами, стараясь сморгнуть слезы.
– Отец еще много месяцев оставался на плаву. Но потом ему с каждым днем становилось все хуже, и мы продали почти все, что могли, пытаясь наши действенное лекарство от рака.
Морган похолодел.
– У дяди Хейуарда… рак?
Она кивнула:
– Рот и челюсть. Пожалуйста, постарайся держаться бодро, когда увидишь его. В Нью-Йорке есть врач, который, возможно, смог бы ему помочь, но он очень дорогой. Через два дня мы продаем Сомерсет-Холл, чтобы собрать средства на лечение.
– Золото Сомерсет-Холла?! – простонал Морган.
Продать огромные конюшни с прекрасными лошадьми? Продать чудесные зеленые выгулы? Неужели этот дом, дом тысячи счастливых воспоминаний, будет продан?
– Все распродается ради отца, – сказала Джессамин. – Потому что другого выхода нет. Отец уезжает завтра, чтобы завершить сделку. На неделе сюда приедет Сайрус, чтобы сопровождать нас в Нью-Йорк.
– Боже праведный… – пробормотал Морган в отчаянии.
В начале лета армия Шермана сожгла Лонгейкр. Узнав об этом, он плакал от ярости и горя. Но его утешала мысль о том, что Сомерсет-Холл избежал подобной участи, так как находился в Теннесси. И вот теперь…
Тут до Моргана наконец дошел смысл остальных слов Джессамин. Ведь она сказала, что скоро приедет Сайрус, чтобы сопровождать их с отцом в Нью-Йорк. Сайрус, этот блюститель нравственности, обнаружит его здесь и наверняка арестует как мятежника, невзирая на то, что они – двоюродные братья. Но с другой стороны, он должен во что бы то ни стало вернуться к Форресту с информацией о планах Грирсона. Да, он непременно должен раздобыть эти сведения, иначе погибнут многие из его боевых друзей.
Внезапно в кухню, хрустя накрахмаленным передником, вошла Кассиопея. Увидев заплаканное лицо Джессамин, она с яростью взглянула на Моргана и, приблизившись к столу, сказала:
– Мистер Хейуард уже проснулся и приглашает к себе мистера Моргана.
Джессамин кивнула и поднялась на ноги.
– Да, нам лучше пойти сейчас же.
Морган следовал за ней по коридору, стараясь не смотреть на ее покачивавшиеся бедра. От нее пахло лавандовой водой и розами… и лошадьми, которых она обожала; и ему казалось, что этот запах может свести его с ума.
Изредка поглядывая по сторонам, он с грустью замечал темные пятна на стенах, где когда-то висели чудесные картины, замечал пустые углы, где прежде стояли мебель и красивые китайские вазы с букетами свежих цветов. Да и под ногами сейчас были голые половицы, а не сверкавшие богатством красок восточные ковры. Только кухня сохранила прежнюю обстановку; все остальное являлось лишь тенью былого великолепия. Более того, он не увидел даже шератонский стол, который однажды перевернул и поцарапал. «Вероятно, и его продали», – подумал Морган, поежившись при этой мысли.
У библиотеки Джессамин остановилась и, посмотрев на него, тихо сказала:
– Я так рада, что ты здесь, Морган. Не важно, сколько ты у нас пробудешь, главное – мы с тобой сможем поговорить. Последние месяцы мне было очень трудно…
Он похлопал ее по плечу и улыбнулся. Конечно же, она ему доверяла.
– Можешь на меня положиться, Джессамин.
Она на мгновение тихонько вздохнула и приникла головой к его плечу; ее руки чуть дрожали. Он нежно поцеловал ее в лоб и обнял. Они простояли так несколько мгновений, потом Джессамин, отстранившись от него, постучала в дверь.
– Отец, Морган пришел, чтобы повидаться с тобой.
Из-за двери раздался глухой голос, совсем не похожий на громоподобный бас, к которому привык Морган.
Они переступили порог. Библиотека, к счастью, оставалась такой же, какой была в прежние времена, – то было истинное святилище и мужское прибежище. Вдоль стен, от пола до потолка, тянулись полки с книгами. Глубокие кожаные кресла словно приглашали усталых мужчин отдохнуть после долгого дня, а рядом с креслами стояли столики для напитков и закусок. В одном из углов комнаты находился бар с этими самыми напитками (пятилетний Морган и десятилетний Сайрус однажды стащили ключ от бара, но были вынуждены вернуть его, так и не успев изучить содержимое бара). В воздухе же висел тяжелый табачный дух, и в старинной горке до сих пор красовалась коллекция красивых трубок – ее, слава Богу, не продали.
В центре комнаты сидел в огромном кресле Хейуард Тайлер. Отбросив в сторону прикрывавшее его одеяло, он крепко вцепился в подлокотники, пытаясь встать на ноги. На подбородке его была широкая повязка, но она не могла скрыть выступающую из щеки уродливую опухоль размером с кулак, Хейуард ужасно исхудал и теперь совершенно не походил на того крепкого и сильного мужчину, которого помнил Морган. Но зеленые глаза, так похожие на глаза его дочери, хотя и потускнели, по-прежнему светились теплом и радушием.
– Морган, мой мальчик!.. – Он протянул гостю руку, немного дрожавшую.
Моргану вдруг стало душно; ему казалось, он задыхается. Даже если бы бабушка Эулалия прислала ему тысячу писем, все равно она не смогла бы подготовить его к этому зрелищу: перед ним стоял человек, бывший для него в детстве кумиром, а теперь умирающий…
Годы войны научили молодого лейтенанта скрывать свои чувства. Он стремительно пересек комнату и поддержал больного, чтобы тот не рухнул обратно в кресло. Но на глаза Моргана все же навернулись слезы. Он был готов к смерти отца на поле боя, однако состояние дяди Хейуарда вызывало непреодолимый ужас.
Декабрь 1863 года
Двадцатиоднолетний лейтенант Морган Эванс вошел в крошечную и промозглую, как погреб, комнатку фермерского дома и остановился у порога, глядя на генерала Натана Бедфорда Форреста чуть ли не с обожанием. Морган только что вернулся после недельного отсутствия и знал, что выглядит не лучшим образом. Но внешний вид не имеет особого значения, когда оружие в порядке. У окна же, за обеденным столом, трудились несколько голодных оборванных штабистов. Его старый приятель Рейф сидел за женским туалетным столиком перед зеркалом и что-то прилежно записывал в бухгалтерскую книгу. Обстановка даже отдаленно не напоминала тех удобств, какие они имели всего лишь несколько месяцев назад, когда являлись частью основных сил армии конфедератов. Но Форрест, доходивший до всего собственным умом, слишком легко одерживал победы над неприятелем и слишком часто нелицеприятно высказывался о способностях своих начальников, так что, в конце концов, добился «самостоятельности». Только отправили его в местность, давно осажденную армией северян, – отравили всего с тремя сотнями солдат, не обеспечив никаким снабжением и порекомендовав заняться вербовкой тех, кого сможет найти.
Увидев Рейфа за женским туалетным столиком, Морган попытался придумать на сей счет какую-нибудь шутку. За два года войны эти люди прошли вместе огонь и воду, так что имели полное право и подшутить друг над другом.
Морган следовал за Форрестом уже почти два года – с той холодной февральской ночи, когда только одному Форресту хватило отваги выбраться из форта Донелсона; их тогда окружили войска Соединенных Штатов под командованием Гранта, и Форрест получил разрешение взять под свое начало всех, кто пожелал присоединиться к нему. Услышав предложение последовать за Форрестом, Морган с отцом молча переглянулись – и взяли своих лошадей. Они и без всяких разговоров знали: бегство – более почетно, чем сдаться в плен. А два месяца спустя Джон Эванс погиб во время битвы при Шилоу. Умер, оставив Моргана сиротой (мать и братья умерли от желтой лихорадки еще до этого). Но времени горевать у него не было, так как Форрест имел привычку находить занятия для своих отборных солдат.
Тут Форрест наконец-то отпустил человека, с которым разговаривал, и Морган отрапортовал:
– Сэр, лейтенант Эванс явился по вашему приказанию.
– Добрый вечер, Эванс. Сколько сумел привести?
В этот момент Форрест очень походил на мирного фермера, но в бою он становился несокрушимым и пламенным воином.
– Сорок восемь, сэр. У троих есть винтовки, и у одного – кое-какие боеприпасы.
– Очень хорошо, Эванс. – Форрест задумался. – А ведь у тебя, кажется, есть связи в Мемфисе? – спросил он неожиданно.
Морган насторожился. Форрест сделал в Мемфисе состояние, и там жила его семья. Так почему же он обращается к нему, к Моргану? Ведь он и сам знает о Мемфисе все, что только можно знать.
– Там живет Хейуард Тайлер с семьей. Это друг отца по Гарварду. Наши семьи регулярно встречались, когда я был маленьким. Еще мы с отцом заезжали к нему на несколько дней в 61-м, когда возвращались из Аризоны.
– Примет ли он тебя снова?
– Примет, сэр, несомненно. – Морган утвердительно кивнул. – Тайлер служил в штабе генерала Альберта Сиднея Джонстона, но перед Шилоу был освобожден от службы по состоянию здоровья.
– О, замечательно! – обрадовался Форрест. – Значит, он не откажет тебе в пристанище, если ты окажешься у него на пороге.
О чем он? Какого дьявола? Если дядя Хейуард приютит шпиона, а юнионистам станет об этом известно, дядю отправят в тюрьму, что будет чревато опасными последствиями для его здоровья.
– Что вы имеете в виду, сэр?
– Ты ведь знаешь, что юнионисты ведут на нас охоту?
– Да, сэр, конечно.
Склонившись над картой, Форрест продолжил:
– Так вот, они отправили по нашему следу множество ищеек. – Генерал водил пальцем по многочисленным дорогам – Но самый главный, – конечно же, Грирсон.
Грирсон? Ублюдок, который помешал им взять Виксберг? О, этого хитрого дьявола чрезвычайно трудно провести…
– Сэр, неужели действительно Грирсон? – Морган невольно сжал кулаки.
Форрест кивнул и снова склонился над картой.
– Да, именно он. Они держат его в районе Мемфиса. И мне нужен человек, который мог бы разведать, где и когда Грирсон начнет движение. Как только узнаешь, дай мне знать.
Морган вытянулся в струнку.
– Слушаюсь, сэр!
– Отлично, – кивнул генерал. – Так вот, в Мемфисе у нас есть информатор, в котором Ричмонд души не чает. Но поставляемые им сведения вызывают сомнение. Если посчитаешь его разведданные полезными, постарайся узнать подробности.
Молодой лейтенант кивнул и усмехнулся. Двойной агент? Или же кто-то пытается продавать бесполезную информацию за любые деньги? Но именно из-за таких иуд гибнут стоящие люди.
– Если поймешь, что он пытается заманить в ловушку наших людей, убей крысу.
Морган кивнул и злорадно улыбнулся, припомнив уроки, полученные у апачей (кое-какие из их трюков сгодятся для наказания предателей).
– С удовольствием, сэр.
Получив разрешение уйти, Морган вышел из комнаты. В голове его уже роились всевозможные планы. Конечно же, прежде всего, следовало переговорить с Хейуардом и Джессамин, его старой подругой. Джессамин наверняка знала, как добыть интересующую его информацию. Правда, он не видел ни Хейуарда, ни Джессамин с 61-го года, когда в течение двух дней гостил у них. С Джессамин он тогда почти не общался, так как все время беседовал с ее отцом о политике. А ведь она обладала острейшим умом – Морган знал об этом еще с тех пор, когда они трое (он, Джессамин и его оставшийся без родителей кузен Сайрус) были неразлучны. Расстались же они лишь после того, как отец Моргана устроил Сайруса в Уэст-Пойнт; поступление в военную академию считалось наипростейшим способом обеспечить будущее молодого человека.
Но, верный своему долгу, Сайрус отказался уйти в отставку с военной службы, когда штат Миссисипи объявил об отделении от Соединенных Штатов. Он остался служить в армии юнионистов, и сражался теперь за дело Севера. Однако Морган не сомневался: Джессамин, как истинная южанка, поймет его и поможет.
Морган въехал в Мемфис перед закатом. Его поношенная одежда и усталая кобылка лишний раз свидетельствовали о том, что он – просто мирный фермер, как значилось в его фальшивом пропуске. Проезжая мимо постов вооруженных юнионистов, он говорил, что ищет повитуху для своей беременной жены, и даже недоверчивые северяне ничего не заподозрили.
Наконец он въехал в старинный район над рекой, где когда-то горделиво прохаживались и важные банкиры, и богатые хлопковые дельцы. Здесь, в бледном свете декабрьских сумерек, сиял, точно маяк над пристанью, особняк Тайлеров, поблескивавший своими белыми колоннами. Вход на пристань украшал зеленый венок, а из дальней трубы поднимался дым, распространявший по округе запах жареной свинины и других кулинарных изысков.
У Моргана подпрыгнуло сердце и перехватило горло. Все это слишком напоминало Лонгейкр в канун Рождества, когда желтая лихорадка еще не унесла его мать.
Свисток парохода заставил его вскинуть голову и посмотреть на Миссисипи. Отсюда до реки было меньше мили. На север плыло судно с выздоравливающими солдатами армии юнионистов.
Морган еще раз осмотрелся, затем направил свою смирную кобылку к кухонной двери. Там он привязал животное к коновязи, посулив скорое угощение. Согласно традициям этого дома, лошадей гостей здесь всегда потчевали деликатесами. В конце концов, славой Тайлеров являлось «золото Сомерсет-Холла» – знаменитые лошади, которых Хейуарду удалось сохранить, несмотря на все бедствия войны.
Заметив свое отражение в оконном стекле, Морган уже обнаружил, что не похож на Эванса из Лонгейкра. Сдвинув на затылок соломенную шляпу, он осторожно постучал в дверь.
Ему открыла маленькая и худенькая кухарка, безукоризненно опрятная в своем белом переднике и ярко-красном тюрбане. Не в силах справиться с собой, Морган втянул носом воздух – и его тотчас же обдала волна райского аромата: пахло свежеиспеченным хлебом и жареным цыпленком.
Кухарка поздоровалась с ним как с незнакомцем, но уже в следующий миг ее золотистые глаза прищурились, отчего маленькое личико сделалось похожим на лисью мордочку. Морган вспомнил эту женщину по своему визиту в шестьдесят первом. Это была Кассиопея, жена управляющего.
Внезапно лицо ее в страхе исказилось, но тут же она овладела собой. Приоткрыв дверь пошире, она чуть отступила в сторону.
– Пройдите, мистер Эванс, – сказала кухарка с таким невозмутимым видом, словно сообщила, который сейчас час.
Морган переступил через порог. И почти сразу же увидел в полутемном коридоре, ведущем в главные комнаты, силуэт стройной молодой женщины.
Сердце его екнуло – он узнал Джессамин, свою старую подругу.
– Морган?.. – Она прошла в кухню, протягивая к нему руки. – Что ты здесь делаешь? Что случилось?
На мгновение у него перехватило дыхание. Боже правый, в какую красавицу Джессамин превратилась в свои семнадцать лет! Она была стройной, как богиня Диана, ловкой и гибкой, а ее личико, имевшее форму идеального овала, было украшено огромными зелеными глазами, изящным маленьким носиком и алыми чувственными губами. К тому же у нее были прекрасные волосы – черные как вороново крыло. Глядя на нее, Морган чувствовал, что ему хочется взять ее лицо в ладони и целовать до тех пор, пока сердце девушки не забьется так же гулко, как билось сейчас его сердце.
– Здравствуй, Джессамин, – пробормотал Морган, глядя на нее пристально. Ему вдруг показалось, что она была слишком худой – даже для своей хрупкой комплекции. – Джессамин, милая, – снова заговорил он, – я очень рад тебя видеть, но…
Ее огромные зеленые глаза смотрели на него испытующе.
– Морган, ты здоров? Не ранен? Ел сегодня? Верхом сюда приехал? Как твоя лошадь?
Морган улыбнулся: раз Джессамин справилась о его лошади, значит, все в порядке.
– Спасибо, я здоров, и моя лошадь – тоже. Ей надо отдохнуть, и она будет в полном порядке. – Он не стал вдаваться в подробности и объяснять, что украл лошадь у человека, который дурно с ней обращался.
– Я дам тебе большую миску супа со свежим хлебом и еще молока, – сказала Джессамин. – Ты, должно быть, очень голоден.
Морган тут же почувствовал урчание в животе и, поспешно кивнув, уселся за стол. Минуту спустя Джессамин выставила перед ним полную миску супа, а также горшочек масла, кувшин молока и большой ломоть свежего хлеба. Морган проглотил слюну; он с трудом удержался от того, чтобы сразу не наброситься на угощение. Взяв себя в руки, он прочитал молитву и лишь после этого приступил к еде.
– Наверно, ты удивляешься моему приезду, верно? – пробормотал он с набитым ртом.
Она улыбнулась одними уголками губ и молча кивнула.
– Я знаю, что дядю Хейуарда списали со службы по состоянию здоровья, – продолжил Морган. – Из последнего письма двоюродной бабушки Эулалии следовало, что я должен непременно его проведать.
Джессамин внезапно побледнела, лицо ее стало непроницаемым.
– Бабушка Эулалия, как всегда, права. Принести тебе к хлебу меда?
Морган взглянул на нее исподлобья. Если состояние здоровья дяди Хейуарда – больная для его дочери тема, то ему лучше пока не говорить об этом. Он еще успеет – попозже, когда наберется смелости.
Тут Джессамин принесла меда, положила перед Морганом еще один ломоть хлеба и вновь наполнила кувшин молоком.
– Пожалуйста, ешь, сколько хочешь, – сказала она, растягивая по-южному слова. Присев напротив, добавила: – У нас теперь вдосталь еды.
Он взглянул на нее вопросительно:
– Что ты имеешь в виду?
Она пожала плечами, как бы давая понять, что некоторые темы слишком неприятны и не стоит их затрагивать. В лучах заходящего солнца на ее лице проявились тонкие морщинки, отчего она казалась теперь гораздо старше своих семнадцати лет.
– Мы продали городской дом богатому дельцу из Сент-Луиса. Он вступает во владение собственностью в январе и, согласно договору, присылает нам продукты.
Морган замер на миг. Он знал, что Тайлеры всегда были богаты и умели распоряжаться своими деньгами.
Многие из-за войны разорились, в том числе – его собственная семья, но он думал, что Тайлеры-то не пострадали и сохранили свою недвижимость, во всяком случае – Сомерсет-Холл, знаменитую коневодческую ферму.
– Неужели все так плохо?
Она едва заметно кивнула:
– Да, к сожалению. Бизнес отца из-за войны совсем расстроился. К счастью, мы сохранили все милые сердцу безделушки, но потом пришлось продать кое-что. Видишь ли, после того как отца списали по здоровью… – Она осеклась, и на скулах ее заходили желваки.
Морган встал, чтобы убрать со стола, затем снова сел. Он очень переживал за дядю Хейуарда, однако не решался расспрашивать Джессамин о его болезни – не хотел причинять ей лишние страдания.
Она взмахнула ресницами, стараясь сморгнуть слезы.
– Отец еще много месяцев оставался на плаву. Но потом ему с каждым днем становилось все хуже, и мы продали почти все, что могли, пытаясь наши действенное лекарство от рака.
Морган похолодел.
– У дяди Хейуарда… рак?
Она кивнула:
– Рот и челюсть. Пожалуйста, постарайся держаться бодро, когда увидишь его. В Нью-Йорке есть врач, который, возможно, смог бы ему помочь, но он очень дорогой. Через два дня мы продаем Сомерсет-Холл, чтобы собрать средства на лечение.
– Золото Сомерсет-Холла?! – простонал Морган.
Продать огромные конюшни с прекрасными лошадьми? Продать чудесные зеленые выгулы? Неужели этот дом, дом тысячи счастливых воспоминаний, будет продан?
– Все распродается ради отца, – сказала Джессамин. – Потому что другого выхода нет. Отец уезжает завтра, чтобы завершить сделку. На неделе сюда приедет Сайрус, чтобы сопровождать нас в Нью-Йорк.
– Боже праведный… – пробормотал Морган в отчаянии.
В начале лета армия Шермана сожгла Лонгейкр. Узнав об этом, он плакал от ярости и горя. Но его утешала мысль о том, что Сомерсет-Холл избежал подобной участи, так как находился в Теннесси. И вот теперь…
Тут до Моргана наконец дошел смысл остальных слов Джессамин. Ведь она сказала, что скоро приедет Сайрус, чтобы сопровождать их с отцом в Нью-Йорк. Сайрус, этот блюститель нравственности, обнаружит его здесь и наверняка арестует как мятежника, невзирая на то, что они – двоюродные братья. Но с другой стороны, он должен во что бы то ни стало вернуться к Форресту с информацией о планах Грирсона. Да, он непременно должен раздобыть эти сведения, иначе погибнут многие из его боевых друзей.
Внезапно в кухню, хрустя накрахмаленным передником, вошла Кассиопея. Увидев заплаканное лицо Джессамин, она с яростью взглянула на Моргана и, приблизившись к столу, сказала:
– Мистер Хейуард уже проснулся и приглашает к себе мистера Моргана.
Джессамин кивнула и поднялась на ноги.
– Да, нам лучше пойти сейчас же.
Морган следовал за ней по коридору, стараясь не смотреть на ее покачивавшиеся бедра. От нее пахло лавандовой водой и розами… и лошадьми, которых она обожала; и ему казалось, что этот запах может свести его с ума.
Изредка поглядывая по сторонам, он с грустью замечал темные пятна на стенах, где когда-то висели чудесные картины, замечал пустые углы, где прежде стояли мебель и красивые китайские вазы с букетами свежих цветов. Да и под ногами сейчас были голые половицы, а не сверкавшие богатством красок восточные ковры. Только кухня сохранила прежнюю обстановку; все остальное являлось лишь тенью былого великолепия. Более того, он не увидел даже шератонский стол, который однажды перевернул и поцарапал. «Вероятно, и его продали», – подумал Морган, поежившись при этой мысли.
У библиотеки Джессамин остановилась и, посмотрев на него, тихо сказала:
– Я так рада, что ты здесь, Морган. Не важно, сколько ты у нас пробудешь, главное – мы с тобой сможем поговорить. Последние месяцы мне было очень трудно…
Он похлопал ее по плечу и улыбнулся. Конечно же, она ему доверяла.
– Можешь на меня положиться, Джессамин.
Она на мгновение тихонько вздохнула и приникла головой к его плечу; ее руки чуть дрожали. Он нежно поцеловал ее в лоб и обнял. Они простояли так несколько мгновений, потом Джессамин, отстранившись от него, постучала в дверь.
– Отец, Морган пришел, чтобы повидаться с тобой.
Из-за двери раздался глухой голос, совсем не похожий на громоподобный бас, к которому привык Морган.
Они переступили порог. Библиотека, к счастью, оставалась такой же, какой была в прежние времена, – то было истинное святилище и мужское прибежище. Вдоль стен, от пола до потолка, тянулись полки с книгами. Глубокие кожаные кресла словно приглашали усталых мужчин отдохнуть после долгого дня, а рядом с креслами стояли столики для напитков и закусок. В одном из углов комнаты находился бар с этими самыми напитками (пятилетний Морган и десятилетний Сайрус однажды стащили ключ от бара, но были вынуждены вернуть его, так и не успев изучить содержимое бара). В воздухе же висел тяжелый табачный дух, и в старинной горке до сих пор красовалась коллекция красивых трубок – ее, слава Богу, не продали.
В центре комнаты сидел в огромном кресле Хейуард Тайлер. Отбросив в сторону прикрывавшее его одеяло, он крепко вцепился в подлокотники, пытаясь встать на ноги. На подбородке его была широкая повязка, но она не могла скрыть выступающую из щеки уродливую опухоль размером с кулак, Хейуард ужасно исхудал и теперь совершенно не походил на того крепкого и сильного мужчину, которого помнил Морган. Но зеленые глаза, так похожие на глаза его дочери, хотя и потускнели, по-прежнему светились теплом и радушием.
– Морган, мой мальчик!.. – Он протянул гостю руку, немного дрожавшую.
Моргану вдруг стало душно; ему казалось, он задыхается. Даже если бы бабушка Эулалия прислала ему тысячу писем, все равно она не смогла бы подготовить его к этому зрелищу: перед ним стоял человек, бывший для него в детстве кумиром, а теперь умирающий…
Годы войны научили молодого лейтенанта скрывать свои чувства. Он стремительно пересек комнату и поддержал больного, чтобы тот не рухнул обратно в кресло. Но на глаза Моргана все же навернулись слезы. Он был готов к смерти отца на поле боя, однако состояние дяди Хейуарда вызывало непреодолимый ужас.