Страница:
Покачивая головой, женщина покинула Храм Кири-Джолита и направилась в свою обитель.
Ллеу понимал, что совет этот правильный и здравый, но не мог больше вернуться к работе и в замешательстве расхаживал по Храму. Каждый раз, проходя мимо статуи Кири-Джолита, жрец смотрел на его суровое и неумолимое лицо и жаждал обладать той же уверенностью и силой воли. Раньше он думал, что эти качества у него есть, но сейчас сбит с толку – и от былого спокойствия не осталось и следа.
Ллеу все еще ходил по Храму, когда услышал стук в дверь. Отворив ее, жрец увидел одного из мальчиков, прислуживающих на постоялом дворе.
– У меня послание к отцу Ллеу, – сказал мальчик.
– Я и есть отец Ллеу, – ответил жрец. Мальчик протянул свиток, перевязанный черной лентой и скрепленный черной печатью.
Ллеу нахмурился. Он боролся с искушением захлопнуть дверь перед носом посыльного, но вовремя сообразил, что в таком случае по городу дойдут слухи, будто он испугался. Жрец был юн и беззащитен. Он долго отсутствовал в Стаутоне и теперь изо всех сил пытался упрочить здесь свое положение и положение своей веры. Ллеу взял свиток.
– Ты можешь идти, – сказал он мальчишке. – Я останусь, отец, на случай, если ты ответишь.
Ллеу собирался сказать, что ответа не будет, что ему нечего сказать Верховной Жрице Чемоша, но затем снова подумал о том, как это будет выглядеть. Он сорвал черную ленточку, сломал печать и поспешно прочитал послание:
– На вашем месте, отец, я бы передумал, – сказал мальчишка, подмигнув. – Она хорошенькая.
– Мина – Верховная Жрица. Она старше тебя! – сердито одернул его Ллеу. – И я тоже. Ты должен относиться к нам с большим уважением.
– Как скажешь, отец, – пристыжено ответил юнец и торопливо удалился.
Ллеу вернулся к алтарю и снова посмотрел в лицо Кири-Джолита, на этот раз, чтобы успокоиться.
Бог ответил ему холодным взглядом. Ллеу почти слышал его голос: «Мне не нужны трусливые жрецы».
Но он отнюдь не считал себя трусливым, а напротив, очень разумным. Ему не хотелось затевать перебранку с Верховной Жрицей, и, естественно, Чемош его не интересовал.
Ллеу вернулся к себе, чтобы закончить письмо.
Но сначала сломалось перо, потом пролились чернила, и, наконец, жрец сдался. Задумчиво глядя на стену льющего как из ведра дождя, который, барабанил по крыше Храма, он думал о глазах цвета янтаря.
В час, когда взошла луна, Ллеу стоял возле постоялого двора и внимательно смотрел на мраморные статуи, которые призрачно поблескивали в серебристом свете Солинари. У Зебоим кончились силы, и она отправилась залечивать свое уязвленное самолюбие в другое место, поэтому шторм стих и тучи рассеялись.
Ллеу подумал, что статуи выглядят очень вызывающе. Ему хотелось коснуться их, но жрец не решился этого сделать из опасения, что кто-нибудь застанет его за этим занятием. Ночь выдалась прохладной и сырой. Ллеу вздрогнул и огляделся. До него донеслись смех и музыка – на ярмарке бесплатно раздавали эль и жареную свинину, привлекая тем самым множество народу. На постоялом дворе было тихо.
Ллеу протянул руку и дотронулся до одной из статуй.
Но в этот момент дверь гостиницы отворилась и он отдернул ладонь.
В проеме, освещенная неверными бликами от огня в камине, стояла Мина.
– Заходи, – сказала она. – Я рада, что ты изменил свое мнение.
Сейчас девушка совсем не походила на Верховную Жрицу. Струящееся прозрачное платье и черно-золотой головной убор она сменила на черный халат из мягкой ткани, подвязанный золотым шнурком, темно-рыжие волосы заплела в косу и уложила вокруг головы, заколов украшенной янтарем шпилькой. В воздухе витал запах мирры.
– Я не могу остаться, – произнес Ллеу.
– Конечно нет, – сказала Мина понимающе. Она сделала шаг в сторону, чтобы он мог войти.
В общей комнате не было ни души. Девушка повернулась к Ллеу спиной и начала подниматься по лестнице.
– Куда ты идешь? – требовательно спросил жрец.
Мина повернулась к нему:
– Я заказала легкий ужин и попросила, чтобы его принесли в мою комнату. Ты уже поужинал? Не хочешь ли присоединиться ко мне?
Ллеу вспыхнул:
– Нет, благодарю! Думаю, я должен вернуться в Храм. Мне нужно многое.
Девушка подошла к жрецу, коснулась его руки и улыбнулась дружелюбной искренней улыбкой:
– Как тебя зовут?
Ллеу заколебался, опасаясь, что даже эта толика информации поможет ей поймать его в какую-нибудь ловушку, но все же ответил:
– Ллеу Каменотес.
– А меня – Мина, но это ты и так знаешь. Ты пришел сюда, чтобы мы обсудили некоторые богословские вопросы, но общая комната постоялого двора едва ли подходящее место для серьезного разговора, ты не находишь?
Ллеу Каменотесу было двадцать. Светлые волосы он носил, как и все жрецы Кири-Джолита, длиной до плеч, с ровно подстриженной челкой; в напряженном взгляде карих глаз читалось какое-то беспокойство. Превосходно сложенный, молодой человек был мускулист, как воин, что неудивительно: жрецы Кири-Джолита тренировались наравне с рыцарями, которым они служили, и выделялись среди остальных священнослужителей Ансалона тем, что умели обращаться с длинным мечом. Дед Ллеу был каменотесом, и все его потомки носили это прозвище.
Жрец взглянул на Мину, осмотрел комнату, поскольку никогда ее особенно не разглядывал, затем слабо улыбнулся:
– Да, здесь не очень удобно. – Он глубоко вдохнул. – Я пойду с тобой наверх.
Мина направилась наверх, и на этот раз Ллеу последовал за ней. Он был чрезвычайно учтив и, пройдя с девушкой по коридору, открыл перед ней дверь комнаты. Там оказалась небольшая столовая, в которой находились стол, накрытый к ужину, стулья и очаг. Возле стола стоял слуга. Ллеу отодвинул стул для Мины, а сам сел напротив.
Еда оказалась бесподобной: прекрасное жаркое и свежеиспеченный хлеб. Во время ужина девушка и молодой человек говорили мало, стараясь не затрагивать серьезных тем в присутствии слуги. Когда с едой было покончено, Мина отослала его, после чего они с Ллеу придвинули стулья поближе к огню и, потягивая вино, начали беседу.
Сначала они поговорили о семье Ллеу. Его старший брат, которому исполнилось тридцать пять лет, стал мастером-каменотесом, унаследовав семейное дело. Ллеу был младшим. Дело отца его не интересовало – он мечтал стать солдатом, для чего и отправился в Соламнию. Там юноша стал поклоняться Кири-Джолиту и понял, что его предназначение – служить Богу.
– Можно сказать, Боги стали неотъемлемой частью нашей семьи, – добавил Ллеу с улыбкой. – Моя бабка была жрицей Паладайна, а средний брат – монах, поклоняется Маджере.
– Правда? – спросила Мина с интересом. – А что думает твой брат по поводу того, что ты стал жрецом Кири-Джолита?
– Даже не представляю. Его монастырь находится в каком-то труднодоступном месте, и монахи редко его покидают. Мы ничего не слышали о брате вот уже несколько лет.
– Несколько лет? – Мина выглядела озадаченной. – Как такое может быть? Боги, включая Маджере, вернулись в мир чуть больше года назад.
Ллеу пожал плечами:
– Мне говорили, некоторые монастыри настолько уединены, что монахи не знают, что происходит в мире. Они живут, как привыкли жить, проводя время в молитвах и размышлениях, несмотря на то, что Бог, которому они молятся, ушел. Такая жизнь подходит моему брату. Он всегда был суров и замкнут, больше всего ему нравилось в одиночестве бродить по холмам. Брат на десять лет старше, и я по-настоящему никогда его не знал. – Ллеу, забывшись, придвинул свой стул ближе к девушке. За ужином он немного успокоился, а теплота Мины и ее искренний интерес его просто обезоружили. – Но довольно обо мне. Расскажи о себе, Мина. Одно время весь мир говорил только о тебе.
– Я отправилась искать Бога, – ответила девушка, глядя в огонь, – И нашла. И до самого конца была верна ему. Больше мне нечего об этом сказать.
– За исключением того, что теперь ты следуешь за новым Богом, – произнес Ллеу.
– Не новым. Очень древним. Древним как мир.
– Но… Чемош, – Жрец поморщился. – Ты так молода и так прекрасна. Я никогда еще не видел женщины красивее. А Чемош – Бог разложившихся тел и истлевших костей. Не надо качать головой. Ты не можешь этого отрицать.
– Я и не отрицаю, – спокойно произнесла Мина, наклонилась и взяла руку жреца в свою. От ее прикосновения кровь молодого человека вскипела. – Ты боишься смерти, Ллеу?
– Я… да, наверное, боюсь, – ответил тот. Сейчас ему не хотелось думать о смерти – только о жизни.
– Но жрец Кири-Джолита не должен бояться смерти, не так ли?
– Нет, не должен. – Ллеу стало не по себе, и он попытался отдернуть руку, но Мина сочувственно сжала ее, и жрец почти бессознательно ответил на это пожатие.
– Что говорит тебе твой Бог о смерти и о загробной жизни?
– Когда мы умираем, наши души вступают на следующую часть пути. Смерть – это дверь, ведущая к познанию самих себя.
– Ты в это веришь?
– Я хочу верить, – твердо сказал Ллеу, крепче сжимая ладонь. – Действительно хочу. Меня мучил этот вопрос с тех самых пор, как я стал жрецом. Они говорят, что я должен верить, но… – Молодой человек покачал головой, задумчиво глядя на пламя в очаге и все еще не выпуская руки девушки, затем резко к ней повернулся. – Ты не боишься смерти.
– Нет, не боюсь, – подтвердила Мина, улыбаясь. – Потому что я никогда не умру. Чемош обещал мне вечную жизнь.
Ллеу не сводил с нее глаз:
– Но как он может обещать такое? Я не понимаю!
– Чемош – Бог. Его власть безгранична.
– Он Повелитель Смерти. Он идет на поле боя, воскрешает непогребенные тела и заставляет их исполнять его приказания…
– Так было раньше. Времена изменились. Сейчас Век Смертных. Век живых. Останки больше не нужны Чемошу. Теперь ему необходимы последователи, как я и ты, Ллеу. Молодые, сильные, полные жизни. Жизни, которая никогда не закончится. Жизни, которая приносит удовольствие, как это.
Мина закрыла глаза и прильнула к молодому человеку. Ее губы призывно приоткрылись. Ллеу поцеловал девушку, сначала сдержанно, но затем страсть затопила его. Мина была такой мягкой, зовущей, и, прежде чем Ллеу понял, что он делает и как это получилось, его руки очутились под одеждой девушки, лаская теплую обнаженную плоть. Он тихо застонал, и его поцелуи стали настойчивее.
– Моя спальня рядом, – прошептала Мина, отвечая на его поцелуи.
– Это неправильно, – выдохнул Ллеу, но не мог от нее оторваться.
Девушка обвила руками его шею и прижалась к нему.
– Это жизнь, – нежно поправила она и потянула молодого человека за собой.
Их страсть длилась всю ночь. Они любили друг друга, затем засыпали, а потом просыпались, чтобы снова любить. Ллеу никогда раньше не испытывал такого ликования, никогда так полно не ощущал, что живет, и хотел, чтобы это чувство длилось вечно. Он заснул в объятиях Мины и с мыслью о ней.
Проснулся жрец на рассвете – весеннем рассвете – и обнаружил девушку рядом; приподнявшись на локте, она смотрела на него, мягко поглаживая по волосам и груди.
Ллеу потянулся, чтобы поцеловать Мину, но та отстранилась.
– Что ты решил насчет Чемоша? – спросила она. – Ты подумал о том, что я тебе говорила?
– Ты права, Мина. В том, что Бог желает, чтобы его последователи жили вечно, что-то есть, – признался юноша. – Но что я должен сделать, чтобы получить подобное благословение? Я слышал истории о кровавых жертвах и других ритуалах…
Мина улыбнулась, проведя рукой по своему обнаженному телу:
– Это всего лишь глупые истории. Все, что ты должен сделать, – отдать себя Богу. Скажи: «Я клянусь в верности Чемошу».
– И все?
– И все. Ты даже можешь вернуться к поклонению Кири-Джолиту, если пожелаешь. Чемош не завистлив. Он все понимает.
– И я буду жить вечно? И любить тебя? – Ллеу осторожно поцеловал девушку.
– С этого дня ты не будешь стареть, – пообещала Мина. – Ты никогда не будешь страдать от боли, не узнаешь голода, тебя не коснутся болезни. Я тебе обещаю.
– Тогда мне нечего терять, – улыбнулся Ллеу в ответ. – Я клянусь в верности Чемошу.
Он обнял ее и привлек к себе. Мина прижалась губами к его груди, чуть выше сердца. Ллеу задрожал от восторга, но затем его тело содрогнулось.
Он открыл глаза. Боль, дикая боль пронзила тело жреца, и он с ужасом воззрился на девушку. Попытки высвободиться ни к чему не привели – Мина крепко держала Ллеу, а ее поцелуй высасывал из него жизнь. Жрец Кири-Джолита выгнулся от невыносимой муки, приглушенно вскрикнул и судорожно схватился за Мину. Его сердце отчаянно забилось и вдруг замерло.
Голова Ллеу неподвижно покоилась на подушке, глаза смотрели в никуда, на лице застыло выражение непередаваемого ужаса.
Чемош стоял возле постели.
– Мой господин, – промолвила Мина, – я нашла для тебя первого последователя.
– Превосходно, Мина! – откликнулся Бог. Не обращая внимания на распростертое тело молодого человека, он наклонился и поцеловал девушку в губы. Его рука ласкала ее шею, гладила волосы. – Ты прекрасно справилась.
Девушка отодвинулась от него, прикрыв наготу халатом.
– В чем дело? – удивленно спросил Бог. – Что случилось? Ты и раньше убивала для Такхизис. Или ты неожиданно стала разборчивой?
Мина посмотрела на тело молодого человека:
– Ты обещал ему жизнь, а не смерть. – Девушка перевела взгляд на Чемоша, и ее янтарные глаза потемнели. – Ты обещал мне власть над жизнью и смертью, господин. Если бы я хотела совершить убийство, то просто могла пойти в темный переулок…
– Ты мне не доверяешь, Мина?
Девушка замолчала на мгновение, собирая все свое мужество. Она знала, что Чемош может быть беспощадным, но обязана была рискнуть:
– Однажды Богиня предала меня. Ты просил доказать тебе мои силы. Я это сделала. Теперь твоя очередь доказать мне правдивость своих слов, Повелитель.
Мина напряженно ожидала вспышки гнева, но Чемош ничего не сказал, и спустя мгновение девушка осмелилась взглянуть на него.
Бог улыбался.
– Я уже говорил, ты не будешь моей рабыней. Я докажу тебе то, что обещал. У тебя будет власть, как мы и условились. Положи руку на сердце жреца.
Мина сделала, как ей было ведено: положила ладонь на остывающую грудь, в которой недавно билось сердце, прямо на черный ожог – след своих губ.
– Сердце не забьется снова, – произнес Чемош, – но в тело вольется жизнь. Моя жизнь. Вечная жизнь. Поцелуй его, Мина.
Мина коснулась губами того места, где отпечатался ее поцелуй. Сердце молодого человека оставалось спокойным, но он сделал глубокий вдох, грудь начала равномерно вздыматься и опадать.
– Все будет так, как я обещал. Он не сможет умереть, поскольку уже мертв. Его жизнь отныне бесконечна. И только одну вещь я прошу взамен. Он должен привести мне еще последователей. Итак, любовь моя, ты получила доказательство?
Мина посмотрела на просыпающегося Ллеу, начиная понимать, что не только забрала жизнь, но и вернула ее. Она могла дать каждому в мире бессмертие своей властью… властью Бога.
Девушка протянула Чемошу руку, и тот сжал ее пальцы в ладони.
– Мы изменим мир, мой господин!
У Мины остался только один вопрос, одно сомнение. Она положила руку себе на грудь, где на белоснежной коже отпечаталась черная метка Чемоша.
– Повелитель, мое сердце бьется, кровь горяча, а плоть тепла. Ты не взял мою жизнь…
Чемош не стал говорить, что любит в ней ее жизнь – жаркое бьющееся сердце, горячую пульсирующую кровь. Не пожелал рассказывать, что дар бесконечной жизни, которым она награждала смертных, не такой уж ценный, как могло показаться сначала. Одарить ее саму означало потерять, а Бог не мог этого допустить. По крайней мере, не сейчас. Возможно, когда-нибудь… когда девчонка ему надоест.
– Я окружен мертвыми. Мина, – произнес Чемош извиняющимся тоном. – День за днем. Как глупец Крелл, который не оставит меня в покое и будет постоянно докучать. Мина, для меня ты – дыхание жизни.
Бог засмеялся над собственной шуткой, поцеловал на прощание девушку и исчез.
Мина выскользнула из постели, взяла гребень и принялась медленно и тщательно расчесывать спутанные волосы. Услышав шорох за спиной, она оглянулась и увидела, что Ллеу очнулся и сидит, опираясь на подушки. Он выглядел смущенным, но морщился, словно помнил о боли.
Девушка смотрела на него, продолжая причесываться.
Наконец лицо молодого человека прояснилось. Он широко распахнул глаза и огляделся с таким видом, словно видел эту обстановку в первый раз. Ллеу выбрался из постели, подошел к девушке, наклонился и поцеловал ее в шею.
– Спасибо тебе, Мина, – произнес он пылко. Молодой жрец почувствовал, как желание снова захлестывает его. Он попытался поцеловать девушку, но та, отложив гребень, повернулась и оттолкнула протянутые к ней руки:
– Не меня, Ллеу. Других.
Мина заглянула в его глаза и увидела, что сейчас они яркие и живые, без обычного беспокойного выражения. Мина провела пальцем по следу поцелуя, ожогом запечатленного на коже юноши.
– Ты понимаешь?
– Да, понимаю. И благодарю тебя за этот дар.
Ллеу схватил руку девушки и поцеловал. Его кожа была прохладной на ощупь, не мертвенно-холодной, но холоднее, чем обычно, словно он только что вышел из пещеры или из тенистой рощи. В остальном Ллеу казался обычным человеком.
– Увижу ли я тебя снова, Мина? – нетерпеливо спросил он, быстро надевая жреческое одеяние.
– Возможно, – ответила та, пожав плечами. – Но не рассчитывай на это. У меня свои обязанности по отношению к Чемошу, у тебя – свои.
Ллеу разочарованно нахмурился:
– Мина…
Девушка снова повернулась к нему спиной и нетерпеливо постукивала ногтями по поверхности туалетного столика.
– Хвала Чемошу! – сказал молодой человек и через мгновение покинул комнату.
Мина слышала, как его башмаки простучали по лестнице, слышала, как он шумно приветствует хозяина постоялого двора.
Девушка снова взяла гребень и опять принялась терпеливо распутывать рыжие волосы. Слова Чемоша еще звучали у нее в ушах, и она помнила его поцелуй.
Бог обещал ей власть над жизнью и смертью и сдержал слово.
– Хвала Чемошу, – тихо произнесла Мина.
Глава 3
Ллеу понимал, что совет этот правильный и здравый, но не мог больше вернуться к работе и в замешательстве расхаживал по Храму. Каждый раз, проходя мимо статуи Кири-Джолита, жрец смотрел на его суровое и неумолимое лицо и жаждал обладать той же уверенностью и силой воли. Раньше он думал, что эти качества у него есть, но сейчас сбит с толку – и от былого спокойствия не осталось и следа.
Ллеу все еще ходил по Храму, когда услышал стук в дверь. Отворив ее, жрец увидел одного из мальчиков, прислуживающих на постоялом дворе.
– У меня послание к отцу Ллеу, – сказал мальчик.
– Я и есть отец Ллеу, – ответил жрец. Мальчик протянул свиток, перевязанный черной лентой и скрепленный черной печатью.
Ллеу нахмурился. Он боролся с искушением захлопнуть дверь перед носом посыльного, но вовремя сообразил, что в таком случае по городу дойдут слухи, будто он испугался. Жрец был юн и беззащитен. Он долго отсутствовал в Стаутоне и теперь изо всех сил пытался упрочить здесь свое положение и положение своей веры. Ллеу взял свиток.
– Ты можешь идти, – сказал он мальчишке. – Я останусь, отец, на случай, если ты ответишь.
Ллеу собирался сказать, что ответа не будет, что ему нечего сказать Верховной Жрице Чемоша, но затем снова подумал о том, как это будет выглядеть. Он сорвал черную ленточку, сломал печать и поспешно прочитал послание:
С нетерпением жду нашей беседы. Смогу принять тебя в час, когда взойдет луна.– Скажи Верховной Жрице, что мне бы очень хотелось поговорить с ней о богословии, но у меня много дел в Храме, и я не могу их отложить, – произнес Ллеу. – Поблагодари ее за то, что она вспомнила обо мне.
Именем Чемоша.
Мина
– На вашем месте, отец, я бы передумал, – сказал мальчишка, подмигнув. – Она хорошенькая.
– Мина – Верховная Жрица. Она старше тебя! – сердито одернул его Ллеу. – И я тоже. Ты должен относиться к нам с большим уважением.
– Как скажешь, отец, – пристыжено ответил юнец и торопливо удалился.
Ллеу вернулся к алтарю и снова посмотрел в лицо Кири-Джолита, на этот раз, чтобы успокоиться.
Бог ответил ему холодным взглядом. Ллеу почти слышал его голос: «Мне не нужны трусливые жрецы».
Но он отнюдь не считал себя трусливым, а напротив, очень разумным. Ему не хотелось затевать перебранку с Верховной Жрицей, и, естественно, Чемош его не интересовал.
Ллеу вернулся к себе, чтобы закончить письмо.
Но сначала сломалось перо, потом пролились чернила, и, наконец, жрец сдался. Задумчиво глядя на стену льющего как из ведра дождя, который, барабанил по крыше Храма, он думал о глазах цвета янтаря.
В час, когда взошла луна, Ллеу стоял возле постоялого двора и внимательно смотрел на мраморные статуи, которые призрачно поблескивали в серебристом свете Солинари. У Зебоим кончились силы, и она отправилась залечивать свое уязвленное самолюбие в другое место, поэтому шторм стих и тучи рассеялись.
Ллеу подумал, что статуи выглядят очень вызывающе. Ему хотелось коснуться их, но жрец не решился этого сделать из опасения, что кто-нибудь застанет его за этим занятием. Ночь выдалась прохладной и сырой. Ллеу вздрогнул и огляделся. До него донеслись смех и музыка – на ярмарке бесплатно раздавали эль и жареную свинину, привлекая тем самым множество народу. На постоялом дворе было тихо.
Ллеу протянул руку и дотронулся до одной из статуй.
Но в этот момент дверь гостиницы отворилась и он отдернул ладонь.
В проеме, освещенная неверными бликами от огня в камине, стояла Мина.
– Заходи, – сказала она. – Я рада, что ты изменил свое мнение.
Сейчас девушка совсем не походила на Верховную Жрицу. Струящееся прозрачное платье и черно-золотой головной убор она сменила на черный халат из мягкой ткани, подвязанный золотым шнурком, темно-рыжие волосы заплела в косу и уложила вокруг головы, заколов украшенной янтарем шпилькой. В воздухе витал запах мирры.
– Я не могу остаться, – произнес Ллеу.
– Конечно нет, – сказала Мина понимающе. Она сделала шаг в сторону, чтобы он мог войти.
В общей комнате не было ни души. Девушка повернулась к Ллеу спиной и начала подниматься по лестнице.
– Куда ты идешь? – требовательно спросил жрец.
Мина повернулась к нему:
– Я заказала легкий ужин и попросила, чтобы его принесли в мою комнату. Ты уже поужинал? Не хочешь ли присоединиться ко мне?
Ллеу вспыхнул:
– Нет, благодарю! Думаю, я должен вернуться в Храм. Мне нужно многое.
Девушка подошла к жрецу, коснулась его руки и улыбнулась дружелюбной искренней улыбкой:
– Как тебя зовут?
Ллеу заколебался, опасаясь, что даже эта толика информации поможет ей поймать его в какую-нибудь ловушку, но все же ответил:
– Ллеу Каменотес.
– А меня – Мина, но это ты и так знаешь. Ты пришел сюда, чтобы мы обсудили некоторые богословские вопросы, но общая комната постоялого двора едва ли подходящее место для серьезного разговора, ты не находишь?
Ллеу Каменотесу было двадцать. Светлые волосы он носил, как и все жрецы Кири-Джолита, длиной до плеч, с ровно подстриженной челкой; в напряженном взгляде карих глаз читалось какое-то беспокойство. Превосходно сложенный, молодой человек был мускулист, как воин, что неудивительно: жрецы Кири-Джолита тренировались наравне с рыцарями, которым они служили, и выделялись среди остальных священнослужителей Ансалона тем, что умели обращаться с длинным мечом. Дед Ллеу был каменотесом, и все его потомки носили это прозвище.
Жрец взглянул на Мину, осмотрел комнату, поскольку никогда ее особенно не разглядывал, затем слабо улыбнулся:
– Да, здесь не очень удобно. – Он глубоко вдохнул. – Я пойду с тобой наверх.
Мина направилась наверх, и на этот раз Ллеу последовал за ней. Он был чрезвычайно учтив и, пройдя с девушкой по коридору, открыл перед ней дверь комнаты. Там оказалась небольшая столовая, в которой находились стол, накрытый к ужину, стулья и очаг. Возле стола стоял слуга. Ллеу отодвинул стул для Мины, а сам сел напротив.
Еда оказалась бесподобной: прекрасное жаркое и свежеиспеченный хлеб. Во время ужина девушка и молодой человек говорили мало, стараясь не затрагивать серьезных тем в присутствии слуги. Когда с едой было покончено, Мина отослала его, после чего они с Ллеу придвинули стулья поближе к огню и, потягивая вино, начали беседу.
Сначала они поговорили о семье Ллеу. Его старший брат, которому исполнилось тридцать пять лет, стал мастером-каменотесом, унаследовав семейное дело. Ллеу был младшим. Дело отца его не интересовало – он мечтал стать солдатом, для чего и отправился в Соламнию. Там юноша стал поклоняться Кири-Джолиту и понял, что его предназначение – служить Богу.
– Можно сказать, Боги стали неотъемлемой частью нашей семьи, – добавил Ллеу с улыбкой. – Моя бабка была жрицей Паладайна, а средний брат – монах, поклоняется Маджере.
– Правда? – спросила Мина с интересом. – А что думает твой брат по поводу того, что ты стал жрецом Кири-Джолита?
– Даже не представляю. Его монастырь находится в каком-то труднодоступном месте, и монахи редко его покидают. Мы ничего не слышали о брате вот уже несколько лет.
– Несколько лет? – Мина выглядела озадаченной. – Как такое может быть? Боги, включая Маджере, вернулись в мир чуть больше года назад.
Ллеу пожал плечами:
– Мне говорили, некоторые монастыри настолько уединены, что монахи не знают, что происходит в мире. Они живут, как привыкли жить, проводя время в молитвах и размышлениях, несмотря на то, что Бог, которому они молятся, ушел. Такая жизнь подходит моему брату. Он всегда был суров и замкнут, больше всего ему нравилось в одиночестве бродить по холмам. Брат на десять лет старше, и я по-настоящему никогда его не знал. – Ллеу, забывшись, придвинул свой стул ближе к девушке. За ужином он немного успокоился, а теплота Мины и ее искренний интерес его просто обезоружили. – Но довольно обо мне. Расскажи о себе, Мина. Одно время весь мир говорил только о тебе.
– Я отправилась искать Бога, – ответила девушка, глядя в огонь, – И нашла. И до самого конца была верна ему. Больше мне нечего об этом сказать.
– За исключением того, что теперь ты следуешь за новым Богом, – произнес Ллеу.
– Не новым. Очень древним. Древним как мир.
– Но… Чемош, – Жрец поморщился. – Ты так молода и так прекрасна. Я никогда еще не видел женщины красивее. А Чемош – Бог разложившихся тел и истлевших костей. Не надо качать головой. Ты не можешь этого отрицать.
– Я и не отрицаю, – спокойно произнесла Мина, наклонилась и взяла руку жреца в свою. От ее прикосновения кровь молодого человека вскипела. – Ты боишься смерти, Ллеу?
– Я… да, наверное, боюсь, – ответил тот. Сейчас ему не хотелось думать о смерти – только о жизни.
– Но жрец Кири-Джолита не должен бояться смерти, не так ли?
– Нет, не должен. – Ллеу стало не по себе, и он попытался отдернуть руку, но Мина сочувственно сжала ее, и жрец почти бессознательно ответил на это пожатие.
– Что говорит тебе твой Бог о смерти и о загробной жизни?
– Когда мы умираем, наши души вступают на следующую часть пути. Смерть – это дверь, ведущая к познанию самих себя.
– Ты в это веришь?
– Я хочу верить, – твердо сказал Ллеу, крепче сжимая ладонь. – Действительно хочу. Меня мучил этот вопрос с тех самых пор, как я стал жрецом. Они говорят, что я должен верить, но… – Молодой человек покачал головой, задумчиво глядя на пламя в очаге и все еще не выпуская руки девушки, затем резко к ней повернулся. – Ты не боишься смерти.
– Нет, не боюсь, – подтвердила Мина, улыбаясь. – Потому что я никогда не умру. Чемош обещал мне вечную жизнь.
Ллеу не сводил с нее глаз:
– Но как он может обещать такое? Я не понимаю!
– Чемош – Бог. Его власть безгранична.
– Он Повелитель Смерти. Он идет на поле боя, воскрешает непогребенные тела и заставляет их исполнять его приказания…
– Так было раньше. Времена изменились. Сейчас Век Смертных. Век живых. Останки больше не нужны Чемошу. Теперь ему необходимы последователи, как я и ты, Ллеу. Молодые, сильные, полные жизни. Жизни, которая никогда не закончится. Жизни, которая приносит удовольствие, как это.
Мина закрыла глаза и прильнула к молодому человеку. Ее губы призывно приоткрылись. Ллеу поцеловал девушку, сначала сдержанно, но затем страсть затопила его. Мина была такой мягкой, зовущей, и, прежде чем Ллеу понял, что он делает и как это получилось, его руки очутились под одеждой девушки, лаская теплую обнаженную плоть. Он тихо застонал, и его поцелуи стали настойчивее.
– Моя спальня рядом, – прошептала Мина, отвечая на его поцелуи.
– Это неправильно, – выдохнул Ллеу, но не мог от нее оторваться.
Девушка обвила руками его шею и прижалась к нему.
– Это жизнь, – нежно поправила она и потянула молодого человека за собой.
Их страсть длилась всю ночь. Они любили друг друга, затем засыпали, а потом просыпались, чтобы снова любить. Ллеу никогда раньше не испытывал такого ликования, никогда так полно не ощущал, что живет, и хотел, чтобы это чувство длилось вечно. Он заснул в объятиях Мины и с мыслью о ней.
Проснулся жрец на рассвете – весеннем рассвете – и обнаружил девушку рядом; приподнявшись на локте, она смотрела на него, мягко поглаживая по волосам и груди.
Ллеу потянулся, чтобы поцеловать Мину, но та отстранилась.
– Что ты решил насчет Чемоша? – спросила она. – Ты подумал о том, что я тебе говорила?
– Ты права, Мина. В том, что Бог желает, чтобы его последователи жили вечно, что-то есть, – признался юноша. – Но что я должен сделать, чтобы получить подобное благословение? Я слышал истории о кровавых жертвах и других ритуалах…
Мина улыбнулась, проведя рукой по своему обнаженному телу:
– Это всего лишь глупые истории. Все, что ты должен сделать, – отдать себя Богу. Скажи: «Я клянусь в верности Чемошу».
– И все?
– И все. Ты даже можешь вернуться к поклонению Кири-Джолиту, если пожелаешь. Чемош не завистлив. Он все понимает.
– И я буду жить вечно? И любить тебя? – Ллеу осторожно поцеловал девушку.
– С этого дня ты не будешь стареть, – пообещала Мина. – Ты никогда не будешь страдать от боли, не узнаешь голода, тебя не коснутся болезни. Я тебе обещаю.
– Тогда мне нечего терять, – улыбнулся Ллеу в ответ. – Я клянусь в верности Чемошу.
Он обнял ее и привлек к себе. Мина прижалась губами к его груди, чуть выше сердца. Ллеу задрожал от восторга, но затем его тело содрогнулось.
Он открыл глаза. Боль, дикая боль пронзила тело жреца, и он с ужасом воззрился на девушку. Попытки высвободиться ни к чему не привели – Мина крепко держала Ллеу, а ее поцелуй высасывал из него жизнь. Жрец Кири-Джолита выгнулся от невыносимой муки, приглушенно вскрикнул и судорожно схватился за Мину. Его сердце отчаянно забилось и вдруг замерло.
Голова Ллеу неподвижно покоилась на подушке, глаза смотрели в никуда, на лице застыло выражение непередаваемого ужаса.
Чемош стоял возле постели.
– Мой господин, – промолвила Мина, – я нашла для тебя первого последователя.
– Превосходно, Мина! – откликнулся Бог. Не обращая внимания на распростертое тело молодого человека, он наклонился и поцеловал девушку в губы. Его рука ласкала ее шею, гладила волосы. – Ты прекрасно справилась.
Девушка отодвинулась от него, прикрыв наготу халатом.
– В чем дело? – удивленно спросил Бог. – Что случилось? Ты и раньше убивала для Такхизис. Или ты неожиданно стала разборчивой?
Мина посмотрела на тело молодого человека:
– Ты обещал ему жизнь, а не смерть. – Девушка перевела взгляд на Чемоша, и ее янтарные глаза потемнели. – Ты обещал мне власть над жизнью и смертью, господин. Если бы я хотела совершить убийство, то просто могла пойти в темный переулок…
– Ты мне не доверяешь, Мина?
Девушка замолчала на мгновение, собирая все свое мужество. Она знала, что Чемош может быть беспощадным, но обязана была рискнуть:
– Однажды Богиня предала меня. Ты просил доказать тебе мои силы. Я это сделала. Теперь твоя очередь доказать мне правдивость своих слов, Повелитель.
Мина напряженно ожидала вспышки гнева, но Чемош ничего не сказал, и спустя мгновение девушка осмелилась взглянуть на него.
Бог улыбался.
– Я уже говорил, ты не будешь моей рабыней. Я докажу тебе то, что обещал. У тебя будет власть, как мы и условились. Положи руку на сердце жреца.
Мина сделала, как ей было ведено: положила ладонь на остывающую грудь, в которой недавно билось сердце, прямо на черный ожог – след своих губ.
– Сердце не забьется снова, – произнес Чемош, – но в тело вольется жизнь. Моя жизнь. Вечная жизнь. Поцелуй его, Мина.
Мина коснулась губами того места, где отпечатался ее поцелуй. Сердце молодого человека оставалось спокойным, но он сделал глубокий вдох, грудь начала равномерно вздыматься и опадать.
– Все будет так, как я обещал. Он не сможет умереть, поскольку уже мертв. Его жизнь отныне бесконечна. И только одну вещь я прошу взамен. Он должен привести мне еще последователей. Итак, любовь моя, ты получила доказательство?
Мина посмотрела на просыпающегося Ллеу, начиная понимать, что не только забрала жизнь, но и вернула ее. Она могла дать каждому в мире бессмертие своей властью… властью Бога.
Девушка протянула Чемошу руку, и тот сжал ее пальцы в ладони.
– Мы изменим мир, мой господин!
У Мины остался только один вопрос, одно сомнение. Она положила руку себе на грудь, где на белоснежной коже отпечаталась черная метка Чемоша.
– Повелитель, мое сердце бьется, кровь горяча, а плоть тепла. Ты не взял мою жизнь…
Чемош не стал говорить, что любит в ней ее жизнь – жаркое бьющееся сердце, горячую пульсирующую кровь. Не пожелал рассказывать, что дар бесконечной жизни, которым она награждала смертных, не такой уж ценный, как могло показаться сначала. Одарить ее саму означало потерять, а Бог не мог этого допустить. По крайней мере, не сейчас. Возможно, когда-нибудь… когда девчонка ему надоест.
– Я окружен мертвыми. Мина, – произнес Чемош извиняющимся тоном. – День за днем. Как глупец Крелл, который не оставит меня в покое и будет постоянно докучать. Мина, для меня ты – дыхание жизни.
Бог засмеялся над собственной шуткой, поцеловал на прощание девушку и исчез.
Мина выскользнула из постели, взяла гребень и принялась медленно и тщательно расчесывать спутанные волосы. Услышав шорох за спиной, она оглянулась и увидела, что Ллеу очнулся и сидит, опираясь на подушки. Он выглядел смущенным, но морщился, словно помнил о боли.
Девушка смотрела на него, продолжая причесываться.
Наконец лицо молодого человека прояснилось. Он широко распахнул глаза и огляделся с таким видом, словно видел эту обстановку в первый раз. Ллеу выбрался из постели, подошел к девушке, наклонился и поцеловал ее в шею.
– Спасибо тебе, Мина, – произнес он пылко. Молодой жрец почувствовал, как желание снова захлестывает его. Он попытался поцеловать девушку, но та, отложив гребень, повернулась и оттолкнула протянутые к ней руки:
– Не меня, Ллеу. Других.
Мина заглянула в его глаза и увидела, что сейчас они яркие и живые, без обычного беспокойного выражения. Мина провела пальцем по следу поцелуя, ожогом запечатленного на коже юноши.
– Ты понимаешь?
– Да, понимаю. И благодарю тебя за этот дар.
Ллеу схватил руку девушки и поцеловал. Его кожа была прохладной на ощупь, не мертвенно-холодной, но холоднее, чем обычно, словно он только что вышел из пещеры или из тенистой рощи. В остальном Ллеу казался обычным человеком.
– Увижу ли я тебя снова, Мина? – нетерпеливо спросил он, быстро надевая жреческое одеяние.
– Возможно, – ответила та, пожав плечами. – Но не рассчитывай на это. У меня свои обязанности по отношению к Чемошу, у тебя – свои.
Ллеу разочарованно нахмурился:
– Мина…
Девушка снова повернулась к нему спиной и нетерпеливо постукивала ногтями по поверхности туалетного столика.
– Хвала Чемошу! – сказал молодой человек и через мгновение покинул комнату.
Мина слышала, как его башмаки простучали по лестнице, слышала, как он шумно приветствует хозяина постоялого двора.
Девушка снова взяла гребень и опять принялась терпеливо распутывать рыжие волосы. Слова Чемоша еще звучали у нее в ушах, и она помнила его поцелуй.
Бог обещал ей власть над жизнью и смертью и сдержал слово.
– Хвала Чемошу, – тихо произнесла Мина.
Глава 3
Рис сидел в высокой траве у подножия холма, покачивая упертый в землю посох, мысли его витали в белых облаках, плывущих по синему небу. На холме мирно паслись овцы, в траве стрекотали Кузнечики, бабочки порхали с цветка на цветок. Рис сидел так тихо, что время от времени разноцветные красавицы садились на его плечи и колени, привлеченные оранжевым цветом домотканой одежды.
Рис присматривал за овцами, поскольку был пастухом, но близко к ним не подходил. В этом не было необходимости – его собака, Атта, лежала неподалеку, опустив голову на передние лапы, и внимательно следила за отарой, улавливая каждое движение. Увидев, что три овцы направились за холм, откуда их уже не будет видно, она подняла голову, навострила уши и посмотрела на хозяина, проверяя, заметил ли он это безобразие.
Рис тоже обратил внимание на отбившихся овец, но притворился, что ничего не видел. Он продолжал сидеть, прислушиваясь к чириканью воробьев и пению щеглов, наблюдая, как гусеница карабкается по травинке. Мысли Риса были с Богом.
Атта вздрогнула и тихо, предупреждающе зарычала. Овцы теперь были почти на вершине холма. Рис сжалился.
Он легко, без видимых усилий, поднялся на ноги. Рису было тридцать, но годы отразились только на его темном, обветренном лице. Ежедневные упражнения, суровая жизнь под открытым небом и простая пища сделали пастуха сильным, стройным и ловким. Черные, до плеч волосы он заплетал в косичку. Вытянув руку, Рис скомандовал:
– Взять!
Атта понеслась по склону холма, ее черное с белым тело казалось пятном на зеленой траве. Но прямо к овцам она не побежала и даже не смотрела в ту сторону – они могли перепутать ее с волком и запаниковать. Отвернувшись от овец, но, посматривая на них краем глаза, Атта забежала справа, заставляя животных свернуть к отаре.
Рис вложил пальцы в рот и пронзительно свистнул. Собака находилась слишком далеко, чтобы услышать его голос, но громкий свист уловить могла. Атта припала к земле, следя за овцами, и ожидала следующей команды.
Рис сжал кулак и поднял его так, чтобы он оказался между солнцем и линией горизонта. Сжатые пальцы заняли весь видимый промежуток. Это означало, что до захода солнца остался час. Пора было загонять овец в кошары, чтобы успеть к ужину и упражнениям. Пастух снова пронзительно свистнул – один раз протяжно, затем коротко. Это означало «уходим».
Атта погнала овец вниз по холму к тому месту, где стоял Рис. В ее обязанности входило следить за тем, чтобы отара двигалась в нужном направлении, не разбредаясь, и при этом овцы не впадали в панику и стремительно неслись вперед.
Когда отара уже прошла половину пути по, склону холма, Рис заметил отставшую овцу. Она стояла в высокой траве, поэтому долго оставалась незамеченной. Пастух снова свистнул, и это означало «лежать».
Команду не следовало принимать буквально, хотя иногда собака и ложилась, но сейчас просто остановилась. Она посмотрела на овец гипнотизирующими карими глазами, и те затоптались на месте.
Рис снова свистнул – «поворачивай назад».
Убедившись, что отара останется там, где стоит, Атта промчалась вверх по холму и заставила овцу вернуться.
Они продолжали путь, и все было хорошо, пока одному из баранов не пришло в голову оказать Атте неповиновение. Будучи намного тяжелее и в несколько раз крупнее небольшой собаки, он решил, что вполне имеет на это право, повернулся, топнул копытом и отказался идти.
Атта припала к земле и замерла на месте, напряженно глядя на ослушника, зная, что, если он будет по-прежнему упрямиться, можно подбежать и укусить его за нос. Впрочем, прибегать к такой мере приходилось редко, не пришлось и в этот раз. Баран опустил голову, Атта поползла к нему, не отводя глаз. После непродолжительной конфронтации баран неожиданно отступил перед гипнотизирующим взглядом собаки и потрусил обратно к стаду. Атта снова заняла свое место.
Рис почувствовал, как благословение Бога переполняет его. Зеленый холм, голубое небо, белоснежные облака, белые овцы, черно-белая собака в траве, стремительные ласточки, пикирующий ястреб, стрекочущие кузнечики, яркое горячее солнце, мягкая трава под босыми мозолистыми ногами – все было частью Риса, и он был частью всего. Все было частью Маджере, и Бог был частью всего.
Кровь весело бежала по жилам, посох легко постукивал о землю – Рис не торопился. Он наслаждался днем, природой и проводимым среди холмов в полном одиночестве временем, даже тем, что вечером снова возвращается домой. Гранитные стены монастыря возвышались прямо перед ним на вершине холма, и за этими стенами было братство, порядок и спокойное довольство.
Рутинная жизнь сегодня ничем не отличалась от бесчисленных предыдущих дней и, если будет на то воля Маджере, ничем не будет отличаться и завтра. Рис и остальные монахи из Ордена Маджере поднимались за час до рассвета. Это время они проводили в медитациях и молитвах Маджере, затем спускались во двор, чтобы заняться согревающими и укрепляющими тело упражнениями. Их обычный завтрак состоял из рыбы или мяса с хлебом и козьим сыром, обед – из сыра и хлеба, поскольку время трапезы обычно заставало монахов на полях и за другими работами. На ужин подавали горячий сытный луковый суп с куском мяса или рыбы и с хлебом, свежие овощи летом, яблоки, сушеные фрукты и орехи – зимой.
После завтрака монахи отправлялись выполнять свои обязанности. Они различались в зависимости от времени года. Летом работали на полях, ухаживали за овцами, свиньями или цыплятами ремонтировали нуждавшиеся в подновлении постройки. Осенью убирали урожай и укрывали его в хранилищах, солили мясо, чтобы оно не испортилось за долгие месяцы холода и снега, собирали яблоки и складывали их в деревянные бочки. Зимой делали домашнюю работу: чесали шерсть, пряли, вязали одежду, выделывали шкуры, варили отвары для больных. Кроме того, занимались умственным трудом: писали, учили, наставляли, спорили, обсуждали вопросы, – поскольку Маджере говорил, что разум монаха должен быть так же быстр и вынослив, как и его тело.
Независимо от времени года, по вечерам монахи развивали навыки боя без оружия – «милосердного послушания». Адепты Маджере, хоть и следовали заповедям Бога о мирном и братском отношении ко всем живущим, признавали, что мир – опасное место, поэтому, чтобы защитить свои жизни и жизни других, нужно быть готовым к бою так же, как и к молитве. Каждый вечер в любую погоду монахи собирались во дворе на тренировку и отрабатывали приемы летом при заходящем солнце, зимой – в темноте или при свете факелов. Присутствовать должны были все: от самого старшего – Наставника, которому минуло восемьдесят лет, до самого младшего. Пропускать тренировки разрешалось только больным.
Обнаженные по пояс монахи проводили долгие часы, закаливая тело и разум, их босые ноги оставляли следы на снегу зимой и в глине – летом. Им не позволялось брать в руки клинки, стрелы и любое другое стальное оружие, так как Маджере учил, что его адепты могут забрать чужую жизнь, если только в опасности окажутся невинные и при этом другие способы защиты будут бесполезными.
Рис присматривал за овцами, поскольку был пастухом, но близко к ним не подходил. В этом не было необходимости – его собака, Атта, лежала неподалеку, опустив голову на передние лапы, и внимательно следила за отарой, улавливая каждое движение. Увидев, что три овцы направились за холм, откуда их уже не будет видно, она подняла голову, навострила уши и посмотрела на хозяина, проверяя, заметил ли он это безобразие.
Рис тоже обратил внимание на отбившихся овец, но притворился, что ничего не видел. Он продолжал сидеть, прислушиваясь к чириканью воробьев и пению щеглов, наблюдая, как гусеница карабкается по травинке. Мысли Риса были с Богом.
Атта вздрогнула и тихо, предупреждающе зарычала. Овцы теперь были почти на вершине холма. Рис сжалился.
Он легко, без видимых усилий, поднялся на ноги. Рису было тридцать, но годы отразились только на его темном, обветренном лице. Ежедневные упражнения, суровая жизнь под открытым небом и простая пища сделали пастуха сильным, стройным и ловким. Черные, до плеч волосы он заплетал в косичку. Вытянув руку, Рис скомандовал:
– Взять!
Атта понеслась по склону холма, ее черное с белым тело казалось пятном на зеленой траве. Но прямо к овцам она не побежала и даже не смотрела в ту сторону – они могли перепутать ее с волком и запаниковать. Отвернувшись от овец, но, посматривая на них краем глаза, Атта забежала справа, заставляя животных свернуть к отаре.
Рис вложил пальцы в рот и пронзительно свистнул. Собака находилась слишком далеко, чтобы услышать его голос, но громкий свист уловить могла. Атта припала к земле, следя за овцами, и ожидала следующей команды.
Рис сжал кулак и поднял его так, чтобы он оказался между солнцем и линией горизонта. Сжатые пальцы заняли весь видимый промежуток. Это означало, что до захода солнца остался час. Пора было загонять овец в кошары, чтобы успеть к ужину и упражнениям. Пастух снова пронзительно свистнул – один раз протяжно, затем коротко. Это означало «уходим».
Атта погнала овец вниз по холму к тому месту, где стоял Рис. В ее обязанности входило следить за тем, чтобы отара двигалась в нужном направлении, не разбредаясь, и при этом овцы не впадали в панику и стремительно неслись вперед.
Когда отара уже прошла половину пути по, склону холма, Рис заметил отставшую овцу. Она стояла в высокой траве, поэтому долго оставалась незамеченной. Пастух снова свистнул, и это означало «лежать».
Команду не следовало принимать буквально, хотя иногда собака и ложилась, но сейчас просто остановилась. Она посмотрела на овец гипнотизирующими карими глазами, и те затоптались на месте.
Рис снова свистнул – «поворачивай назад».
Убедившись, что отара останется там, где стоит, Атта промчалась вверх по холму и заставила овцу вернуться.
Они продолжали путь, и все было хорошо, пока одному из баранов не пришло в голову оказать Атте неповиновение. Будучи намного тяжелее и в несколько раз крупнее небольшой собаки, он решил, что вполне имеет на это право, повернулся, топнул копытом и отказался идти.
Атта припала к земле и замерла на месте, напряженно глядя на ослушника, зная, что, если он будет по-прежнему упрямиться, можно подбежать и укусить его за нос. Впрочем, прибегать к такой мере приходилось редко, не пришлось и в этот раз. Баран опустил голову, Атта поползла к нему, не отводя глаз. После непродолжительной конфронтации баран неожиданно отступил перед гипнотизирующим взглядом собаки и потрусил обратно к стаду. Атта снова заняла свое место.
Рис почувствовал, как благословение Бога переполняет его. Зеленый холм, голубое небо, белоснежные облака, белые овцы, черно-белая собака в траве, стремительные ласточки, пикирующий ястреб, стрекочущие кузнечики, яркое горячее солнце, мягкая трава под босыми мозолистыми ногами – все было частью Риса, и он был частью всего. Все было частью Маджере, и Бог был частью всего.
Кровь весело бежала по жилам, посох легко постукивал о землю – Рис не торопился. Он наслаждался днем, природой и проводимым среди холмов в полном одиночестве временем, даже тем, что вечером снова возвращается домой. Гранитные стены монастыря возвышались прямо перед ним на вершине холма, и за этими стенами было братство, порядок и спокойное довольство.
Рутинная жизнь сегодня ничем не отличалась от бесчисленных предыдущих дней и, если будет на то воля Маджере, ничем не будет отличаться и завтра. Рис и остальные монахи из Ордена Маджере поднимались за час до рассвета. Это время они проводили в медитациях и молитвах Маджере, затем спускались во двор, чтобы заняться согревающими и укрепляющими тело упражнениями. Их обычный завтрак состоял из рыбы или мяса с хлебом и козьим сыром, обед – из сыра и хлеба, поскольку время трапезы обычно заставало монахов на полях и за другими работами. На ужин подавали горячий сытный луковый суп с куском мяса или рыбы и с хлебом, свежие овощи летом, яблоки, сушеные фрукты и орехи – зимой.
После завтрака монахи отправлялись выполнять свои обязанности. Они различались в зависимости от времени года. Летом работали на полях, ухаживали за овцами, свиньями или цыплятами ремонтировали нуждавшиеся в подновлении постройки. Осенью убирали урожай и укрывали его в хранилищах, солили мясо, чтобы оно не испортилось за долгие месяцы холода и снега, собирали яблоки и складывали их в деревянные бочки. Зимой делали домашнюю работу: чесали шерсть, пряли, вязали одежду, выделывали шкуры, варили отвары для больных. Кроме того, занимались умственным трудом: писали, учили, наставляли, спорили, обсуждали вопросы, – поскольку Маджере говорил, что разум монаха должен быть так же быстр и вынослив, как и его тело.
Независимо от времени года, по вечерам монахи развивали навыки боя без оружия – «милосердного послушания». Адепты Маджере, хоть и следовали заповедям Бога о мирном и братском отношении ко всем живущим, признавали, что мир – опасное место, поэтому, чтобы защитить свои жизни и жизни других, нужно быть готовым к бою так же, как и к молитве. Каждый вечер в любую погоду монахи собирались во дворе на тренировку и отрабатывали приемы летом при заходящем солнце, зимой – в темноте или при свете факелов. Присутствовать должны были все: от самого старшего – Наставника, которому минуло восемьдесят лет, до самого младшего. Пропускать тренировки разрешалось только больным.
Обнаженные по пояс монахи проводили долгие часы, закаливая тело и разум, их босые ноги оставляли следы на снегу зимой и в глине – летом. Им не позволялось брать в руки клинки, стрелы и любое другое стальное оружие, так как Маджере учил, что его адепты могут забрать чужую жизнь, если только в опасности окажутся невинные и при этом другие способы защиты будут бесполезными.