Уэйс Маргарет. Драконы Погибшего Солнца

   Все двадцать девушек украдкой поглядывали на него, и каждая втайне надеялась заметить какой-нибудь признак, говоривший, что именно ее он предпочел всем остальным. Гилтас был красивым юношей. Примесь человеческой крови не нанесла никакого ущерба его внешности, разве что с возрастом стал более заметным подбородок, который вовсе отсутствовал у эльфов-мужчин. Его волосы, которыми, по слухам, он весьма гордился, доходили до плеч и имели цвет льющегося меда. Глаза были огромными и миндалевидными, кожа на лице превосходно матовая, но бледная. Было известно, что он часто болел. Король редко улыбался, но никто не ставил ему это в вину, поскольку все знали, что его жизнь подобна жизни птицы в клетке: ему подсказывали слова, которые нужно произносить, подсказывали, когда их нужно произносить, а если требовалось, чтобы пташка умолкла, то на клетку накидывали покрывало.
   Неудивительно, что Гилтаса считали нерешительным, неуверенным в себе юношей, любящим одиночество. К тому же он увлекался чтением и даже слагал стихи. В последнем он заметно преуспел за последние три года, и стихи его были отмечены явной печатью таланта. Восседая на троне (старинном, редкой красоты кресле, спинка которого имела форму восходящего солнца и была покрыта золотом), Гилтас с отсутствующим видом смотрел на танцоров, и по всему было заметно, что, будь на то его воля, он, не мешкая ни минуты, сбежал бы в свои личные апартаменты к излюбленным рифмам и книгам.
   — Его Величество, кажется, пребывает сегодня в необыкновенно веселом расположении духа, — заметил префект Палтайнон. — Вы заметили, что он особо выделил старшую дочь главы Гильдии Серебряников?
   — Не заметил, — безразлично отозвался маршал Медан, командующий оккупационными силами Неракских Рыцарей.
   — Но это так, уверяю вас, — принялся горячо настаивать Палтайнон. — Вы только посмотрите, как он провожает ее глазами!
   — Мне кажется, что Его Величество разглядывает пряжки на своих туфлях, — невозмутимо отвечал Медан. — Так что, если вам требуется наследник этого трона, вам придется самому заняться его свадьбой.
   — Я бы охотно занялся, — проворчал Палтайнон, — но по эльфийским законам заниматься вопросами брака имеют право лишь члены семьи, а королева-мать твердо отказывается вмешиваться в это дело, пока король сам не принял решения.
   — В таком случае будем надеяться, что Его Величество проживет долгую-долгую жизнь. Я полагаю, так оно и случится, ибо вы столь плотно опекаете его и столь усердно прислушиваетесь ко всем его желаниям, что большего и желать невозможно. В самом деле, Палтайнон, — продолжал маршал, — вам не следует винить в этой нерешительности короля, поскольку это вы и покойный сенатор Рашас сделали юношу таким, что он теперь и нужду справить не смеет без вашего разрешения.
   — Но здоровье Его Величества столь хрупко, — натянуто возразил префект. — Это мой долг — оберегать его от тягот и ответственности правителя эльфийской нации. Бедный молодой человек! У него так мало сил… человеческая кровь, знаете ли. Неизлечимая слабость. А теперь прошу извинить меня, но я должен засвидетельствовать свое почтение Его Величеству.
   Маршал, в чьих жилах тоже текла человеческая кровь, молча поклонился префекту, чья маска, как и полагалось, изображала хищную птицу, и проводил его глазами. Маршал Медан признавал исключительную полезность Полтайнона как политического деятеля и вместе с тем испытывал к нему глубокую личную неприязнь.
   Маршалу Алексиусу Медану исполнилось пятьдесят пять. Он вступил в ряды Рыцарей Такхизис, когда вождем их был Повелитель Ариакан, в годы, предшествовавшие Войне с Хаосом, которая завершила Четвертый Век Кринна и ввела его в Пятый. Именно Медан руководил вторжением Рыцарей Тьмы в Квалинести более тридцати лет назад. При нем был подписан акт о капитуляции этой страны, и с тех пор он неизменно возглавлял силы Рыцарства в эльфийской стране. Медан правил железной рукой, его власть была суровой там, где ей следовало быть суровой, но без излишней жестокости. В действительности эльфы были теперь почти лишены личных свобод, но их Медан считал необязательными и не рассматривал их отсутствие как большую потерю. На его взгляд, свобода была довольно опасной привилегией, которая вполне могла привести к хаосу, анархии и развалу общества.
   Дисциплина, порядок и честь — вот боги, которым поклонялся Медан теперь, когда Такхизис, полностью лишенная всякого понятия о дисциплине, порядке и чести, оказалась предательницей и исчезла, оставив своих верных рыцарей в дураках. Медан подчинил порядку и дисциплине Квалинести. Он подчинил порядку и дисциплине ряды находившихся под его руководством рыцарей. Но прежде всего он подчинил порядку и дисциплине самого себя.
   С неприязнью он следил за раболепными манерами Палтайнона, низко склонившегося перед королем. Хорошо зная истинную природу такого раболепства, Медан отвернулся. Он почти жалел этого молодого человека, Гилтаса.
   Танцоры кружились вокруг маршала, эльфы были наряжены лебедями, медведями и другими представителями птичьего и животного царства. Пестро наряженные шуты и клоуны имелись в изобилии. Медан посещал маскарад согласно требованиям протокола, но упорно отказывался надевать маскарадный костюм. Годы назад маршал принял эльфийский обычай носить просторные туники, грациозно задрапированные вокруг тела, как наиболее удобный в теплом и мягком климате Квалинести наряд. Таким образом, на сегодняшнем балу единственным, кто был одет в эльфийский костюм и более других походил на эльфа, оказался человек.
   Маршал оставил жаркий и душный танцевальный зал и с наслаждением перешел в сад. С ним не было телохранителей, поскольку Медан не любил постоянного присутствия рыцарей в звенящих и гремящих доспехах. Он не боялся за свою безопасность. В Квалинести его не любили, он пережил не меньше десятка покушений. Но ему удалось спастись, и он считал, что может позаботиться о себе не хуже, чем это сделает любой из его рыцарей. Медан недолюбливал нынешних Рыцарей Тьмы, полагая, что ныне в их ряды стремятся в основном криминальные элементы, незнакомые с дисциплиной, порядком и честью. И он доверил бы собственную безопасность скорее эльфу, чем любому из своих рыцарей.
   Ночной воздух дышал дивными ароматами роз, гардений и цветущих апельсиновых деревьев. В ветвях пели соловьи, и их песням вторили звуки арф и лютни, доносившиеся из зала. Маршал прислушался к знакомой мелодии. В оставленном им Зале Неба очаровательные эльфийские девушки начали исполнять традиционный танец. Маршал помедлил и обернулся, привлеченный красотой этой музыки. Танец назывался «кванишо», что означало «утреннее пробуждение», и был так прекрасен, что эльфы-мужчины, наблюдая его, неизменно приходили в неистовый восторг. Медан задумался о том, какое впечатление этот танец может произвести на короля. Вероятно, Гилтас ограничится сочинением новой поэмы, решил он.
   — Маршал, — услышал он позади себя женский голос.
   Медан оглянулся.
   — О, достопочтенная матушка Беседующего-с-Солнцами, — обрадованно произнес он и поклонился.
   Лорана подала ему руку, такую белую, изящную и хрупкую, что она напоминала цветок камелии. Маршал почтительно поднес ее к губам.
   — Оставьте эти утомительные титулы. Здесь мы вдвоем, — отозвалась Лорана. — В таких официальных обращениях нет нужды там, где встречаются… Как мне лучше назвать нас? Старые враги?
   — Скорее уважающие друг друга соперники, — улыбнулся Медан и не без сожаления выпустил прекрасную руку.
   Медан никогда не был женат, разве что на своем любимом девизе «Дисциплина, порядок и честь». Он не верил в любовь, считая ее брешью в доспехе мужчины, которая делает его уязвимым. Но Медан восхищался Лораной и уважал ее. Он считал ее прекрасной, как считал прекрасным этот ночной сад. Кроме того, она помогала ему ориентироваться в той хитро сплетенной паутине, которую эльфы называли своим правительством. Он находил ее полезной для себя, и всегда был рад оказаться полезным ей. Взаимно приятное и естественное положение вещей.
   — Поверьте, госпожа, — негромко произнес он, — я нахожу вашу нелюбовь ко мне много приятней, чем любовь других ваших соотечественников.
   И он бросил многозначительный взгляд в сторону дворца, где Палтайнон по-прежнему стоял у трона, нашептывая что-то на ухо королю.
   Лорана проследила за его взглядом.
   — Я понимаю, о чем вы говорите, маршал, — ответила она. — Вы принадлежите сообществу, которое я считаю исчадием Зла. Вы завоевали мою страну, вы — наш угнетатель. Вы сотрудничаете с нашим злейшим врагом, драконицей, которая мечтает уничтожить нас. Но я доверяю вам больше, чем тому, кто стоит сейчас рядом с моим сыном.
   И она резко отвернулась прочь.
   — Мне неприятно это зрелище. Не станете ли вы возражать, если мы прогуляемся к дендрарию?
   Медан не возражал. Он был рад провести чудесный лунный вечер в самой очаровательной из стран Ансалона с самой очаровательной женщиной этой страны. Они медленно пошли рядом, в дружелюбном молчании следуя по усыпанной мелкой мраморной крошкой аллее. Крохотные осколки, отражая лунный свет, напоминали маленькие звездочки. Струился тонкий аромат орхидей.
   Королевский дендрарий представлял собой изящный хрустальный дворец, в котором поселились растения настолько хрупкие и нежные, что даже мягкий климат и теплые зимы Квалинести были им не по силам. Располагался он на значительном расстоянии от королевского дворца. Лорана хранила молчание, и Медан не хотел нарушать его неуместным словом. Так они приблизились к хрустальному зданию, в каждой из многочисленных граней которого дрожало отражение луны, словно на небе сияло не единственное ночное светило, а сотни.
   Высокие стеклянные двери отворились, и они вошли. Влажный ароматный воздух был насыщен дыханием растений, они зашелестели и заволновались, будто приветствуя их приход.
   Звуки музыки и смех стихли вдали. Лорана глубоко вдохнула, жадно втягивая влажный, насыщенный теплом воздух.
   Наклонившись, она поднесла пальцы к орхидее, слегка поворачивая цветок к лунному свету.
   — Какие изысканные формы, — с восторгом сказал Медан, любуясь растением. — Мои орхидеи чувствуют себя великолепно, особенно те, что подарили вы, но такого роскошного цветения я не могу добиться.
   — Нужны время и терпение, — улыбнулась Лорана, — как и во всем. Возвращаясь к нашей прежней беседе, маршал, я могу сказать вам, почему уважаю вас больше, чем Палтайнона. Ваши слова, хотя они иногда и неприятны мне, идут от чистого сердца. Вы никогда не солжете мне, даже если ложь будет вам выгоднее, чем правда. А у Палтайнона слова срываются с губ с той же легкостью, с какой ветер уносит их в темноту.
   Медан поклонился, принимая комплимент, но не стал продолжать обсуждение достоинств человека, который помогал ему удерживать Квалинести в повиновении. Он постарался сменить тему.
   — Вы оставили веселье в ранний час, госпожа. Надеюсь, вы чувствуете себя хорошо? — спросил он вежливо.
   — Шум и духота не всегда мне по душе. Я вышла в сад, чтобы насладиться покоем.
   — Вы уже обедали? — с ноткой заботы поинтересовался маршал. — Могу ли я попросить слуг принести вам вина?
   — Нет, благодарю вас. Последние дни я не могу похвастать аппетитом. Вы больше угодили бы мне, оставшись ненадолго в моем обществе, если, конечно, ваши обязанности не отзывают вас.
   — Думаю, сама смерть не сумела бы отозвать меня от такой очаровательной спутницы.
   Лорана взглянула на него из-под опущенных ресниц и улыбнулась:
   — Люди не любят произносить такие любезные речи, маршал. Не слишком ли долго вы остаетесь в обществе эльфов? Собственно, я полагаю, что нынче вы больше эльф, нежели человек. Вы носите наши одежды, говорите на нашем языке, любите нашу музыку и поэзию. Вы издаете законы, которые охраняют нашу землю лучше, чем те, которые мы могли бы принять сами. Возможно, я ошибаюсь, — добавила она шутливо, — но, может быть, на самом деле это мы вас завоевали и вы наш пленник?
   — Вы можете потешаться надо мной, госпожа, — поддержал эту тему Медан, — и, весьма вероятно, рассмеетесь, если я скажу, что вы не так уж далеки от истины. Я был слеп к природе, пока не побывал в Квалинести. Для меня дерево было всего лишь предметом, из которого можно выстроить стену крепости или сделать ручку для боевого топора. Единственной музыкой, которая для меня существовала, были марши и грохот военного барабана. Единственным чтением, в котором я находил удовольствие, были распоряжения нашего штаба. Я могу охотно признаться в том, что, впервые попав в вашу прекрасную страну, я смеялся при виде эльфа, благоговейно беседовавшего с деревом или разговаривавшего с цветком.
   Но однажды — это случилось весной, лет через семь после моего приезда сюда, — я удивился, обнаружив, что с нетерпением жду, когда расцветут цветы в моем саду, гадаю, какой из них распустится первым и даст ли бутоны тот розовый куст, что посадил садовник в прошлом году. И примерно в то же время я открыл, что песни, которые слышал накануне, звучат в моем сознании, и стал читать ваши книги, чтобы узнать, о чем в них говорится.
   По правде говоря, госпожа Лоранталаса, я полюбил вашу страну. И именно по этой причине, — при этих словах лицо маршала потемнело, — я делаю все, что в моих силах, для сохранения ее безопасности от гнева драконицы. Именно поэтому я готов сурово наказать тех, кто восстает против моей власти. Берилл ищет всего лишь предлога, чтобы погубить вас и вашу землю. Упорствуя в своем сопротивлении, совершая акты террора и саботажа против моих войск, тайные повстанцы могут принести разрушение и гибель всем вам.
   Медан понятия не имел о возрасте Лораны. Несколько сотен лет, должно быть. Хотя она выглядела такой же молодой и прекрасной, какой, вероятно, была в те дни, когда во время Войны Копья в качестве Золотого Полководца повела армии Света сражаться с Рыцарями Такхизис. Он не раз встречал старых солдат, которые с восторгом вспоминали о ее храбрости в бою, о том, как она сумела воодушевить павших духом солдат и привела их к победе. Ему даже случалось пожалеть о том, что он не знавал ее в те далекие дни, хотя они и сражались бы по разные стороны баррикад. И о том, что не видел ее мчавшейся в битву верхом на огромном драконе, с развевавшимися за спиной золотыми волосами, которые, подобно сияющему знамени, звали за собой солдат.
   — Вы говорите, что верите в мою честь, госпожа, — продолжил он и взял ее руку в свои, — тогда поверьте мне, если я скажу, что я день и ночь тружусь ради спасения Квалинести. И задача моя весьма нелегка из-за вылазок этих повстанцев. Драконице известно о них, об их растущем сопротивлении, и она очень разгневана. Она не раз выражала недовольство тем, что ей приходится тратить уйму времени и денег для управления таким беспокойным народом. Я делаю все, что в моих силах, чтобы умиротворить ее, но она уже теряет терпение.
   — Зачем вы говорите мне это, маршал? — спросила, подняв брови, Лорана. — Какое отношение это имеет ко мне?
   — Госпожа, если вы можете повлиять на этих повстанцев, прошу вас, остановите их. Скажите им, что, совершая акты террора против меня или моего войска, они в конечном счете принесут вред собственному народу.
   — Но что заставляет вас думать, будто я, королева-мать, имею отношение к каким-то повстанцам? — Щеки Лораны окрасились гневным румянцем, глаза засверкали.
   Медан с мгновение смотрел на нее в немом восхищении, затем медленно ответил:
   — Позвольте мне выразить свою мысль следующим образом. Скажем, мне трудно поверить, что та, которая непримиримо сражалась против Владычицы Тьмы всего пятьдесят лет назад, теперь оставила всякую мысль о борьбе.
   — Вы не правы, маршал, — спокойно возразила Лорана. — Я стара, слишком стара для борьбы. Нет, нет, не спорьте, — упреждая его несогласие, произнесла она и затем продолжила: — Мне известно, что вы хотите сказать. Вам кажется, что я молода, как девушка на своем первом балу. Оставьте ваши комплименты для тех, кто расположен их слушать. Я — нет. И у меня нет больше сил для борьбы. Мое сердце покоится там, где похоронен мой возлюбленный муж, Танис. И все, что еще сохраняет для меня какое-то значение, — это моя семья. Я хочу, чтобы мой сын был счастлив в браке. Я хочу видеть мир и спокойствие на своей земле. И за все это я согласна платить драконице дань.
   Медан скептически смотрел на нее. Он слышал правдивые нотки в ее голосе, но это была не вся правда. Лорана была не только Золотым Полководцем, после окончания Войны она сумела стать еще и искусным дипломатом. И она умела говорить людям то, что им хотелось слышать, исподволь склоняя их верить тому, что она им внушала. Но, разумеется, было бы верхом невежливости выказать даже малейшее сомнение в словах королевы-матери. И, если сказанное ею было правдой, ее можно было только пожалеть. Сын, которого она обожала, был откровенный слюнтяй, способный часами размышлять о том, что он предпочел бы на завтрак — клубнику под сливками или черничный десерт. Даже такой важный шаг, как женитьба, и то не волновал его мысли. С него сталось бы отдать в другие руки выбор невесты.
   Лорана отвернулась, но прежде, чем это произошло, Медан увидел слезы, блеснувшие в ее глазах. Маршал вернулся к обсуждению темы орхидей. Он как раз пытается вырастить несколько кустов у себя в саду, но неудачно. Успехи самые минимальные. И он говорил об этом достаточно долго, чтобы дать королеве-матери время справиться с нахлынувшими слезами. Но вот, быстро прикоснувшись пальцами к глазам, она повернулась к нему, уже вполне владея своими чувствами. Она непременно порекомендует ему своего садовника, большого специалиста именно по выращиванию орхидей.
   Медан с удовольствием принял это предложение. Они еще не меньше часа провели в дендрарии, обсуждая крепкие корни и восковые цветы дивных растений.
 
   — Где моя почтенная матушка, Палтайнон? — спрашивал в это время Беседующий-с-Солнцами своего советника. — Вот уже полчаса как я не вижу ее.
   На Гилтасе был костюм эльфа-бродяги, шелка зеленых и коричневых тонов, которые очень шли ему. Все сочли наряд необыкновенно удачным, если только можно было вообразить себе бродягу, предающегося скитаниям в тонких чулках, рубашке с пышными рукавами, в кожаном жилете ручной выделки, шитом золотом, и атласных башмаках. В пальцах он чуть покачивал кубок с вином, но подносил его к губам только из вежливости. Вино, как это всем было известно, вызывало у него головную боль.
   — Полагаю, ваша матушка прогуливается в саду, Ваше Величество, — ответил префект Палтайнон, от которого не могло укрыться ничего из происходившего в королевском дворце. — Она говорила, что хочет подышать свежим воздухом. Прикажете послать за ней? Ваше Величество что-то не очень хорошо выглядит.
   — Мне действительно немного не по себе, — согласился с ним Гилтас. — Благодарю вас за ваше доброе участие, Палтайнон, но не надо беспокоить ее. — Его глаза потемнели, он смотрел на толпу танцующих с откровенной завистью и грустью. — Как вы думаете, префект, сочтет ли кто-нибудь неподобающим, если я удалюсь отдохнуть в свои покои? — спросил он вполголоса.
   — Но может быть, один-два танца подбодрят Ваше Величество? О, да вы только посмотрите, как улыбается вам очаровательная Амиара! — И префект наклонился к самому уху короля. — Ее отец — один из богатейших эльфов нашего королевства. Серебряник, знаете ли. И к тому же она совершенно неотразима…
   — Да, действительно, совершенно неотразима, — равнодушно согласился Гилтас. — Но я не чувствую охоты танцевать. Какая-то слабость, тошнота. Нет, полагаю, мне все-таки следует удалиться.
   — Безусловно, Ваше Величество не совсем здоровы, — неохотно поддержал его Палтайнон. Маршал Медан был совершенно прав. Подавив в молодом человеке всякую волю к сопротивлению, префект был теперь недоволен его уступчивостью. — Вашему Величеству не мешало бы завтра отдохнуть. Я позабочусь о делах.
   — Благодарю, Палтайнон, — спокойно ответил Гилтас. — Если я вам не понадоблюсь, я, пожалуй, проведу день, работая над двенадцатой песнью моей новой поэмы.
   И он поднялся на ноги. Музыка внезапно прекратилась, танцующие замерли на месте. Мужчины поклонились, дамы присели в реверансе, девушки выжидательно смотрели на короля. Гилтаса смущало такое внимание, он ступил с помоста и, чуть качая головой, неловко направился к дверям, которые вели в его личные покои. Его камердинер шел впереди, неся в руках сиявший десятком свечей шандал, чтобы освещать путь Его Величеству. Девушки пожали плечами и принялись оглядываться в поисках новых партнеров. Вновь зазвучала музыка. Бал продолжался.
   Префект Палтайнон, вполголоса бормоча ругательства, направился к столу с закусками.
   Гилтас, оглянувшись на это зрелище, улыбнулся. Затем пошел вслед за мягким светом свечей вдоль сумрачных коридоров своего дворца. Здесь не льстили и не угодничали придворные, сюда никому не дозволялось входить без разрешения префекта, который жил в постоянном страхе, что объявятся другие желающие дергать куклу за ниточки. У каждого поворота стояли часовые из племени Каганести. Избавившись от музыки и ярких огней, щебечущего смеха и приглушенных бесед, Гилтас с облегчением вздохнул. Не так давно построенный дворец Беседующего-с-Солнцами был огромным, просторным сооружением из живых деревьев, с помощью магии аккуратно и бережно преображенных в стены, потолки и лестницы. Шпалеры были сотканы из живых цветов и трав, так любовно подобранных, что они представляли собой редкой красоты произведения искусства, которые менялись чуть ли не на глазах в зависимости от того, распускались или складывались их листья и лепестки. Полы в некоторых помещениях дворца, например в большом танцевальном зале и приемных для аудиенций, были сделаны из мрамора. Большая часть личных покоев и вестибюлей, которые располагались среди стволов деревьев, была устлана прекрасными растениями.
   Жители Квалинести считали дворец чудом. Гилтас же настоял, чтобы все деревья, из которых был создан его дворец, имели такие же кроны и стволы, что и росшие в естественных условиях. Он не позволил Создателям Крон уговорить растения искривить свои ветви наподобие ступеней или проредить их кроны, чтобы впустить больше света. Гилтас хотел таким образом оказать почести деревьям, и им, видимо, это было приятно, поскольку теперь они росли и цвели особенно пышно. Но побочным результатом оказалась запутанность и большая протяженность коридоров, затемненных обильной листвой, по которым новичкам приходилось буквально часами бродить в поисках выхода.
   Сохраняя молчание, король шел неторопливым шагом, наклонив голову и сцепив руки за спиной. Его часто видели бесцельно бродившим в этой позе по залам дворца. И, как все полагали, именно в эти минуты он оттачивал какую-то рифму или подбирал размер строфы. Тогда слуги предпочитали его не беспокоить, а проходившие мимо придворные низко кланялись и молча спешили прочь.
   Этой ночью в личных апартаментах короля было особенно тихо. Музыка сюда едва доносилась, приглушенная шелестом листьев в высоких потолках залов, по которым следовали Гилтас и его слуга. Внезапно король поднял голову и огляделся. Увидев, что рядом никого нет, он приблизился на шаг к шедшему впереди слуге.
   — Планкет, — тихо позвал Гилтас на человеческом языке, который во дворце понимали очень немногие, — где маршал Медан? Мне показалось, я видел его в саду.
   — Он был там, Ваше Величество. — Планкет отвечал, не оборачиваясь к королю, и так же тихо, поскольку шпионы Палтайнона были везде.
   — Досадно, — нахмурился Гилтас. — Что если он там до сих пор слоняется?
   — Ваша матушка видела это и проследовала за ним, Ваше Величество. Она займет его.
   — Да, ты прав, — улыбнулся Гилтас; эту улыбку видели лишь те немногие эльфы, которым он доверял. — Медан сегодня для нас не помеха. Все ли готово?
   — Я упаковал достаточное количество еды для однодневного путешествия, Ваше Величество. Ваш походный мешок вы найдете в гроте.
   — А Кериан? Она знает, где должна будет встретить меня?
   — Да, Ваше Величество. Я оставил записку в обычном месте.. На следующее утро ее там уже не было, а вместо нее лежала красная роза.
   — Ты все хорошо сделал, Планкет, как, впрочем, и всегда, — тепло сказал Гилтас. — Не знаю прямо, что бы я делал без тебя. Между прочим, мне нужна эта роза.
   — Вы найдете ее у себя в походном мешке, Ваше Величество.
   Оба помолчали. Они уже подошли к личным покоям Беседующего-с-Солнцами. Эльфы Каганести — королевские телохранители, или, скорее, надзиратели, — салютовали Его Величеству. Гилтас не обратил на них внимания. Получая жалованье от Палтайнона, они докладывали ему о каждом движении короля. Слуги выстроились в ожидании у дверей королевской опочивальни, чтобы помочь Его Величеству раздеться и лечь в постель.
   — Его Величество чувствует себя не очень хорошо, — объявил им Планкет, ставя на стол канделябр. — Я позабочусь о нем. Вы можете идти.
   Гилтас, бледный и томный, промокнул губы кружевным платком, сразу же подошел к ложу и лег, даже не сняв бальных туфель. Планкет позаботится обо всем. Слуги, давно привыкшие к нездоровью короля и его склонности к одиночеству, ничего другого и не ожидали. Слухи о том, как проходил бал, уже дошли до них. Все поклонились и вышли.