Уэйс Маргарет. Рождение Темного Меча

   Сарьон, цепляясь изо всех сил за листья и кору Симкина, услышал, как молодой человек бормочет на лету:
   — Чтоб мне пусто было! Я трухлявый!

ГЛАВА ШЕСТАЯ
ОБШИНА КОЛЕСА

   — Так значит, это и есть тот самый каталист.
   — Да дружище. Что, не производит особого впечатления? Однако же после нашей небольшой совместной прогулки я могу тебе сказать, что он не так прост. Его прислали сюда за тобой, Джорам.
   — Прислали? Кто?
   — Епископ Ванье.
   — И что каталист сам тебе об этом сказал?
   — Конечно, Мосия. Старина полностью мне доверяет. Он относится ко мне как к сыну, которого у него никогда не было. Он не раз об этом говорил. Не то чтобы я ему так уж доверял… В конце концов, он ведь каталист. Но я слыхал то же самое и от епископа Ванье — в смысле, насчет Джорама, а не насчет сына, которого у него не было.
   — Ага, и еще он должен передать привет от императора.
   — Не понимаю с чего бы это вдруг он мне должен чего-то передавать от императора. Или тебе, деревенщина. И можешь смеяться, сколько тебе угодно. Я просто подожду, пока мои слова подтвердятся. Этот Сарьон пришел за тобой, Темный.
   — Выглядит он совсем неважно. Что ты с ним сделал?
   — Я? Ничего! Клянусь честью. Разве я виноват, Мосия, что наш мир столь жесток и опасен? И смею заметить, что наш каталист еще не скоро отважится путешествовать по этому миру в одиночку.
 
   Сарьон проснулся оттого, что чихнул. Голова была налита тяжестью и болела, а в горле саднило. Каталист закашлялся и сжался, страшась открыть глаза. Он лежал на кровати. Но где? «У себя в постели, в своей келье, в Купели, — сказал себе Сарьон. — Когда я открою глаза, то увижу свою келью. Все это был страшный сон».
   Несколько сладостных минут он лежал, кутаясь в одеяло, и притворялся, будто сам в это верит. Он даже представил себе свою комнату, знакомую до последних деталей: книги, гобелены, привезенные из Мерилона, всяческие мелочи. Все как есть.
   Затем Сарьон услышал, как рядом кто-то пошевелился. Он вздохнул и открыл глаза.
   Он лежал в маленькой комнатке — ему никогда еще не приходилось видеть ничего подобного. Сквозь приоткрытое окно лились неяркие солнечные лучи, и в их свете Сарьон увидел сцену, которая, по его представлениям, могла существовать лишь где-то за Гранью. Стены комнаты не были оформлены из дерева или камня. Они были сделаны из аккуратно сформованных прямоугольников, уложенных друг на дружку. Выглядело это все настолько неестественно, что каталиста передернуло. По правде говоря, в этой комнате все выглядело неестественно — как заметил Сарьон, со всевозрастающим ужасом оглядываясь по сторонам. Стоящий посредине стол не был любовно создан из цельного куска дерева — его смастерили из нескольких кусков, грубо скрепленных между собою. Расставленные вокруг стулья были изготовлены точно таким же образом и казались уродливыми и ужасными. Даже если бы Сарьон увидел человека, чье тело было бы составлено из частей тел других, мертвых людей, он и тогда не пришел бы в большее смятение. Ему, словно наяву, представились крики боли исторгнутые деревом.
   Тем временем тихий звук повторился. Сарьон нерешительно вгляделся в темные углы.
   — Эй! — хрипло позвал он.
   Никто не отозвался. Недоумевающий Сарьон снова улегся на спину. Он готов был поклясться, что слышал чьи-то голоса. Или это было во сне? В последнее время ему часто снились сны. Кошмарные сны. Волшебный народец, женщина невероятной красоты, прогнившее дерево…
   Сарьон снова чихнул, сел на кровати и принялся искать, чем бы вытереть нос.
   — Это тебе подойдет, о Ушибленный и Помятый?
   И на одеяло рядом с рукой Сарьона опустился возникший прямо из воздуха лоскут оранжевого шелка. Каталист отпрянул от него, словно от змеи.
   — А вот и я. Во плоти, если так можно сказать.
   Оглянувшись на голос, Сарьон увидел Симкина, стоящего в изголовье кровати. По крайней мере, каталист предположил, что это тот самый молодой человек, «спасавший» его во Внешних землях. Но теперь и простая коричневая одежда лесного скитальца, и лиственный наряд эльфов исчезли. Их место заняли парчовый камзол невероятно яркого синего цвета, жилет — тоже синий, но посветлее, а под ними — красная шелковая блуза, пылающая ярче нынешнего бледного солнца. Зеленые обтягивающие брюки были застегнуты под коленями пряжками, усыпанными красными драгоценными камнями; ноги облегали красные шелковые чулки. И повсюду — на манжетах, на воротнике, на жилете — красовались зеленые пенные кружева. Темные волосы блестели, бородка была аккуратно расчесана.
   — Что, восхищаешься моим ансамблем? — поинтересовался Симкин, проведя рукой по своим кудрям. Я называю этот цвет «Трупный синий». Графиня Дюпре однажды сказала мне: «Симкин, но это же ужасное название!» — «Я понимаю, — с чувством ответил я, — но это было первое, что пришло мне на ум, а мне на ум так редко что-то приходит, что я решил, что это стоит сохранить. Так сказать, для поощрения».
   С этими словами Симкин неспешно подошел и остановился рядом с Сарьоном. Он изящным движением поднял с одеяла оранжевый шелковый шарфик и, взмахнув им, вручил изумленному каталисту.
   — Да-да, я понимаю. Это все бриджи. Ты, должно быть, никогда не видел ничего подобного? Это последний писк моды при дворе. Все просто с ума по ним сходят. Должен заметить, что мне они нравятся. Правда, ноги натирают…
   Тут Симкина перебили: каталист снова чихнул и зашелся кашлем. Симкин придвинул стул, уселся и скрестил ноги так, чтобы ему удобно было любоваться собственными чулками.
   — Что, неважно себя чувствуешь? Тебя угораздило подцепить простуду. Наверное, тогда, когда мы грохнулись в реку.
   — Где я? — прохрипел Сарьон. — Что это за место?
   — Ой, ну какой же ты зануда. Естественно, ты находишься там, куда и стремился. В конце концов, ведь твоим проводником был я.
   Симкин понизил голос:
   — Ты у Техников. Я привел тебя к ним в общину.
   — Как я сюда попал? Что произошло? Что за река?
   — Так ты не помнишь? — обиженно переспросил Симкин. — И это после того, как я, рискуя жизнью, превратился в дерево, а затем прыгнул в пропасть, держа тебя в своих ветвях — э-э, в руках — нежно и крепко, как мать держит свое дитя!
   — Так это было взаправду? — Сарьон взглянул на Симкина. Глаза у него слезились. — Не… не в кошмаре?
   — Я уязвлен до глубины души!
   Симкин фыркнул, показывая, как глубоко он задет.
   — И это после всего, что я для тебя сделал! А ты даже ничего не помнишь! Я сам не понимаю, отчего отношусь к тебе как к отцу…
   Сарьон, дрожа, поплотнее закутался в одеяло Он закрыл глаза и отгородился от всего. Симкин, «Трупный синий», кошмарная комната, голоса, что послышались или приснились ему… Молодой человек продолжал болтать, но Сарьон пропускал его болтовню мимо ушей. Ему было не до того. Он чуть было не задремал, но тут ему померещилось, будто он падает, у него перехватило дыхание, и он в ужасе очнулся. Потом Сарьон осознал, что слышит какой-то отдаленный звук, и узнал в нем тот ритмичный, размеренный грохот, что проходил сквозь все его кошмары, словно подводное течение.
   — Что это? — спросил он и закашлялся.
   — Что — «что»?
   — Этот… шум… грохот…
   — Кузня. Там куют железо.
   Кузня. У Сарьона душа ушла в пятки. Ванье был прав. Чародеи этой общины заново освоили древнее запретное искусство — темное искусство, однажды уже едва не приведшее к уничтожению мира. Что же за люди здесь обитали — люди, продавшие души Девятому Таинству? Наверное, это сущие демоны. А он теперь среди них, совсем один. Один, если не считать Симкина. Но кто такой Симкин? Или что он такое? Если вся история с волшебным народцем и с деревом ему не приснилась, то, возможно, и голоса тоже были настоящими. Но тогда это означает, что Симкин предал его. «Его прислали сюда за тобой, Джорам». Эти слова звучали абсолютно серьезно, без свойственных Симкину дурацких интонаций. «Разве я виноват, Мосия, что наш мир столь жесток и опасен? И смею заметить, что наш каталист еще не скоро отважится путешествовать по этому миру в одиночку». Ни зеленых кружев, ни оранжевого шелка, ни сияющей улыбки. «Трупный синий». Холодный и острый, словно железо.
   «Джорам знает, кто я и зачем сюда явился». Сарьон содрогнулся. «Он убьет меня. Он уже убивал. Хотя, возможно, они ему не позволят. В конце концов, им же нужен каталист. По крайней мере, так сказал Ванье. Но как я могу помогать этим злобным чудовищам, Техникам? Неужто мне следует помогать им совершенствовать их кошмарное искусство? Неужели Ванье об этом не подумал?»
   Сарьон сел в постели. Ему было тяжело дышать, и мысли с трудом пробивались в одурманенный болезнью разум. «Нет! — решил каталист. — Я не стану им помогать! Как только мы с этим Джорамом окажемся наедине, я открою Коридор и уйду отсюда вместе с ним. Пускай он Мертвый — вдвоем у нас должно хватить Жизни, чтобы магия подействовала. Я верну его обратно и избавлюсь от него, и пускай Ванье делает с ним что хочет. А потом я уйду из их Купели со всеми ее шпионами, ложью и ханжескими, бессмысленными догмами. Возможно, я вернусь в дом отца. Он сейчас пуст. Он принадлежит церкви. Я запрусь среди моих книг…»
   Вдруг оказалось, что он уже не сидит на кровати, а лежит, — точнее, мечется в лихорадке. Кажется, Симкин ушел из комнаты — упорхнул по воздуху, словно пестрая тропическая птица. Но Сарьону было так скверно, что он уже ничего не соображал и ему ни до чего не было дела.
   Каталист погрузился в тяжелый, беспокойный сон. Ему мерещился некий чародей, встающий из пламени и дыма, изрыгаемого кузней, и нависающий над ним, Сарьоном. На лице чародея читались все дурные страсти, сколько их ни есть, глаза горели красным от привычки постоянно, день за днем смотреть в огонь, кожа была покрыта копотью из-за возни с черными искусствами.
   Сарьон смотрел на него, окаменев от ужаса, а чародей подходил все ближе. В руке он сжимал пламенеющий, раскаленный железный прут…
   — Успокойтесь, отец. Не волнуйтесь вы так.
   Сарьон не помнил, когда он успел усесться. Он обнаружил, что отчаянно пытается скинуть одеяла и сбежать из постели. В комнате было темно, и свет едва не ослепил его. Он не видел… Он не хотел видеть…
   — Отец!
   Кто-то схватил его за плечо и встряхнул.
   — Отец, проснитесь! Вы бредите! Это просто сон!
   Сарьон содрогнулся и пришел в себя. К нему вернулась способность рассуждать здраво. Ему снова снился кошмар. Или нет? Сарьон моргнул и уставился на пламя. Голос, который он слышал, не принадлежал Симкину. Он звучал ниже и, казалось, исходил из уст немолодого человека. Чародей…
   Когда глаза привыкли к свету, Сарьон обнаружил, что раскаленный железный прут превратился в обычный факел. Факел держал в руке какой-то морщинистый старик — тот самый, что ласково склонялся над ним. Прикосновение руки к плечу было мягким и доброжелательным. Сарьон судорожно перевел дыхание и откинулся на подушку. Это не был чародей. Просто какой-то слуга. Сарьон огляделся и понял, что комната действительно погружена во тьму. Интересно, это настала ночь или тьма, исходящая из этого средоточия зла, в конце концов заслонила свет?
   — Ну вот, так уже лучше, отец. Парень сказал, что вам нехорошо. Прилягте и успокойтесь. Моя жена сейчас приведет целителя…
   — Целителя? — Сарьон недоуменно уставился на старика. — У вас есть целитель?
   — К сожалению, всего лишь друид. Маннаниш. Правда, она очень хорошо разбирается в травах — в других местах большую часть этих знаний утратили. Наверное, вашим друидам подобные навыки не нужны — ведь у них есть вы, каталисты.
   Старик прошел в дальний конец комнаты, разжег при помощи факела огонь в очаге, а затем сунул факел в ведро с водой.
   — Возможно, теперь, когда вы с нами, отец, мы не станем зависеть от даров природы, — сказал старик. Он взял что-то вроде тонкого куска дерева, сунул его одним концом в огонь, а затем отнес его на стол. По дороге он не переставая вещал про их целительницу и ее искусство.
   Сарьон, лежа на спине, наблюдал за передвижениями старика по освещенной комнате со странным чувством эйфории, лишь наполовину осознавая, о чем идет речь. Даже когда старик при помощи горящей щепки поджег несколько высоких, тонких кусочков дерева, установленных на грубых подставках, это не поколебало владеющего каталистом странного чувства беззаботности и расслабленности. Скорее уж он удивился, заметив, что огонь и не погас, и не поглотил щепки мгновенно. Просто на верхушке каждой щепки теперь примостился небольшой язычок пламени, и вместе они наполняли комнату мягким сиянием.
   — Наша Маннаннш — славная женщина. Она чрезвычайно предана своему призванию. Ее целительское искусство спасло жизнь уже не одному жителю нашего селения. Но сколько еще людей могли бы жить и поныне, если бы ее магические силы были увеличены! Вы себе не представляете, сколько я молился Олмину, чтобы он послал нам каталиста, — со вздохом произнес старик, уселся на стул и улыбнулся Сарьону.
   — Молились Олмину? — Сарьон на некоторое время оказался сбит с толку. Но потом до его медленно ворочающегося сознания дошла истина. — Ах да, конечно. Вы не из них.
   — Не из кого, отец? — поинтересовался старик. Его улыбка сделалась еще шире.
   — Ну, не из чародеев. — Сарьон махнул рукой, указывая куда-то на улицу, и закашлялся. — Не из Техников. Вы здесь раб?
   Старик запустил руку за воротник своего длинного серого одеяния и извлек золотую цепочку, на которой висела странного вида подвеска. Она была сделана из дерева и изображала колесо с девятью спицами.
   — Отец, я — Андон, их глава, — просто произнес старик, и на его морщинистом лице отразилась гордость.
 
   — Успокойтесь, отец. Все хорошо. Обопритесь на мою руку. Вы же только первый день как встали. Не надо спешить.
   Сарьон, опирающийся на руку старика и медленно бредущий рядом с ним, жмурился от яркого солнца. Он чувствовал дуновение ветерка, напоенного запахами позднего лета.
   — Должно быть, ваши приключения были просто ужасны, — продолжал Андон. Они медленно вышли из дворика при хижине и зашагали по пыльной, немощеной дороге, идущей через селение. Встречаясь взглядом с кем-нибудь из местных жителей, старик приветствовал их кивком. Однако же никто с ними не заговаривал, хотя многие поглядывали на каталиста с откровенным любопытством. Впрочем, понятно было, что они относятся к старику с уважением и почтением, и их не беспокоили. «Так что, это и есть темные чародеи?» — подумал Сарьон. Лица, искаженные дурными страстями? Лица молодых матерей, баюкающих маленьких детей. Красные горящие глаза? Утомленные глаза, покрасневшие от долгой работы. Песнопения, взывающие к силам тьмы? Смех детей, играющих на улице. Единственное, что отличало этих людей от жителей Уолрена или даже того же Мерилона, так это то, что здешние обитатели очень мало пользовались магией или даже вовсе ею не пользовались. Чародеи, вынужденные беречь Жизнь — ибо у них не было каталиста, чтобы пополнить ее запасы, — ходили пешком по грязной дороге и носили мягкую кожаную обувь.
   Сарьон увидел нескольких мужчин. Они сосредоточенно трудились, оформляя какое-то жилище. Но здесь не было Прон-альбан, которые любовно извлекли бы камни из-под земли и заклинаниями сплавили бы их воедино. Эти люди использовали свои руки. Они складывали прямоугольные странные камни друг на дружку. И даже сами эти камни были сделаны вручную — так сказал этот старик, Андон. Глине придали нужную форму и высушили на солнце. Остановившись ненадолго, Сарьон зачарованно наблюдал, как люди укладывают камни аккуратными, ровными рядами, соединяя их друг с дружкой при помощи некоего вязкого вещества, которое они намазывали поверх каждого ряда. Но это было не единственное применение техники. Повсюду, на что бы ни упал взгляд Сарьона, он наталкивался на проявление Темных искусств.
   И самым явственным свидетельством был сам символ этой общины, подвеска, которую старик носил на шее, — колесо. Маленькие колеса заставляли груженые повозки катиться по земле. Большое колесо похищало Жизнь из реки и при ее помощи — так сказал Андон — приводило в движение другие колеса, установленные внутри кирпичного здания. Эти колеса заставляли большие камни тереться друг о друга и растирать зерно в муку. Знак чародеев был даже вырезан на самой земле.
   На другом берегу реки Сарьон разглядел темные провалы пещер; каталисту показалось, будто это глаза, взирающие на него с укором. Там в давние времена Техники доставали из-под земли камни, содержащие железо, — так сказал Андон, — и использовали при этом какое-то дьявольское вещество, от которого камни буквально разлетались на части. Теперь же, как печально сказал Андон, это искусство утрачено. Теперь чародеи зависели от железной руды, которую привозили откуда-то издалека.
   И над всеми звуками — над разговорами, смехом, возгласами — царил вечный, непрекращающийся звон, исходивший из кузни. Он несся над селением, словно звон какого-то мрачного, темного колокола.
   «Извращение Жизни! — завопил в Сарьоне каталист. — Они уничтожают магию!» Но логическая сторона его рассудка заявила: «Речь идет о выживании». И возможно, эта самая логическая сторона уже принялась втихаря играть с поразительными новыми математическими концепциями, используемыми в этом искусстве. Сарьон уже заметил, что кирпичный дом, в котором он жил, теплее и удобнее, чем мертвые полые деревья, в которых обитали полевые маги. Может быть, не все, что…
   Сарьон был потрясен, поймав себя на подобной мысли, и заставил себя вновь прислушаться к словам старика.
   — Да, ужасные приключения. Плен у великанов, сражение с кентаврами. Симкин спас вас, превратившись в дерево. Мне бы хотелось как-нибудь услышать этот рассказ от вас — если, конечно, вам не будет неприятно об этом всем вспоминать. — Андон несколько виновато улыбнулся. — Просто Симкину как-то трудновато верить.
   — Расскажите мне про Симкина, — попросил Сарьон, обрадовавшись возможности переключить внимание на что-нибудь другое. — Откуда он явился? Что вы о нем знаете?
   — Что мы знаем про Симкина? Да ничего на самом деле. Ну, кроме того, что он сам нам рассказывает — но это все, я думаю, полная чушь, точно так же, как и все эти его истории про герцога такого-то или графиню сякую-то. — Взглянув на каталиста, Андон мягко добавил: — Мы не расспрашиваем тех, кто приходит, чтобы поселиться у нас, отец. Ведь, например, кто-нибудь мог бы и удивиться, с чего это вдруг каталист из Купели — а по вам, вы уж меня простите, невооруженным глазом видно, что вы оттуда, — попытался в одиночку уйти во Внешние земли.
   Сарьон вспыхнул и споткнулся.
   — Видите ли, я…
   Но старик перебил его.
   — Нет-нет, я ни о чем не спрашиваю. И вы не обязаны ничего мне говорить. Таков здешний обычай — столь же древний, как и само наше поселение.
   Андон вздохнул и покачал головой. Глаза его вдруг сделались старыми и усталыми.
   — Хотя, возможно, не так уж этот обычай и хорош, — пробормотал глава общины, и взгляд его скользнул к большому дому, стоящему на отшибе, на вершине небольшого холма. Этот дом, построенный все из тех же странных прямоугольных камней, был выше прочих домов и казался самым новым в селении. — Возможно, если бы мы спрашивали, нам удалось бы избежать многих горестей и боли.
   — Простите, я вас не понимаю.
   Сарьон еще во время выздоровления заметил некую тень, лежащую на всех, кто приходил к нему, — на Андоне, на его жене, на местной целительнице. Они нервничали, иногда принимались понижать голос, настороженно озирались, как будто боялись, что их подслушают. Сарьон не раз хотел спросить, в чем тут дело, — ему припоминались некоторые замечания Симкина. Но он все еще оставался для этих людей чужаком, и в этом странном, сомнительном окружении ему было не по себе. — Я сказал вам, что я — глава этих людей, — произнес Андон столь тихо, что Сарьону пришлось наклониться, чтобы услышать его. Улица, по которой они шли, не была многолюдной, но старик, похоже, не хотел допустить, чтобы кто-то из немногочисленных прохожих, спешащих по своим делам, услышал его. — Это не совсем так. Когда-то я и вправду им был. Год назад. Но теперь нас возглавляет другой.
   Он искоса взглянул на Сарьона.
   — Вы вскоре встретитесь с ним. Он уже спрашивал о вас.
   — Блалох! — не подумав, выпалил Сарьон.
   Старик остановился и изумленно уставился на него.
   — Да, но откуда вы…
   — Симкин мне рассказал о нем… кое-что.
   Андон кивнул. Лицо его потемнело.
   — Симкин. Да. Полагаю, вот как раз он — в смысле, Блалох — может побольше рассказать вам об этом молодом человеке. Похоже, Симкин проводит довольно много времени в обществе колдуна. Только имейте в виду, вряд ли Блалох станет отвечать на ваши вопросы. Он — настоящий Дуук-тсарит. Я часто думаю: интересно, что заставило их изгнать его из этого ужасного ордена?
   Старика передернуло.
   — Но… — Сарьон оглядел многочисленные дома и небольшие мастерские, выстроившиеся вдоль улицы. — Вас же много, а он один. Почему?..
   — Почему мы не сразимся с ним? — Старик печально покачал головой. — Вас когда-нибудь арестовывал Исполняющий? Вы когда-нибудь чувствовали прикосновение их рук? Чувствовали, как они выпивают из вас Жизнь, как паук выпивает кровь из жертвы? Не нужно, отец, не отвечайте. Если с вами такое случалось, то вы понимаете. И… А что — мы? Нас много, да, но мы разобщены. Возможно, вы этого пока что не понимаете — но непременно поймете со временем.
   Андон резко сменил тему разговора.
   — Но если вас все еще интересует Симкин, вы можете поговорить о нем с теми двумя молодыми людьми, которые живут с ним в одном доме.
   Сарьон, поняв, что Андон определенно больше не желает говорить о бывшем Исполняющем, позволил этой теме заглохнуть и вновь заговорил — и даже довольно охотно — о Симкине, подтвердив, что действительно был бы не против встретиться с его друзьями.
   — Их зовут Джорам и Мосия, — сообщил Андон. — Возможно, вы слышали что-нибудь о Мосии от его отца, пока жили в Уолрене…
   Он взглянул на каталиста и осекся.
   — Что с вами, отец? Вы так побледнели… Наверное, мы все-таки слишком долго гуляем. Может, присядем и посидим? Тут поблизости парк.
   — Да, спасибо, — согласился Сарьон, хотя на самом деле он вовсе еще не устал.
   Так значит, Симкин сказал правду, когда заявил, что они с Джорамом друзья… И эти голоса, которые он слышал у себя в комнате, пока болел… Джорам… Мосия… Симкин…
   — Они сейчас работают — в смысле, Мосия и Джорам. Симкин — тот никогда лишний раз и пальцем не пошевелит. Во всяком случае, никому из нас этого видеть не доводилось, — сообщил Андон, помогая Сарьону усесться на скамейку. Скамейка стояла в тени раскидистого дуба. — Как вы себя чувствуете, отец? Может, послать за целительницей?..
   — Нет, спасибо, — пробормотал Сарьон. — Вы правы. Я слыхал о Мосии. И о Джораме тоже, конечно же, — добавил он негромко.
   — Очень необычный молодой человек, — заметил Андон. — Полагаю, раз уж вы прибыли из Уолрена, вы слыхали про убийство надсмотрщика?
   Сарьон кивнул, но промолчал, побоявшись, что может сказать слишком много.
   Старик вздохнул.
   — Конечно же, нам тоже о нем известно. Слухи расходятся быстро. Некоторые из нас видят в Джораме героя. Некоторые полагают, что он может оказаться полезным инструментом. — Андон мрачно взглянул на большой кирпичный дом на холме. — По правде говоря, именно потому его сюда и доставили.
   — А вы? — спросил Сарьон. Он уже успел проникнуться глубоким уважением к этому доброму, мудрому человеку. — Что вы думаете о Джораме?
   — Я боюсь его, — с улыбкой сознался Андон. — Возможно, отец, вам странно слышать такие слова из уст чародея, занимающегося Темными искусствами. Да, — он похлопал Сарьона по руке, — я догадываюсь о многих ваших мыслях. Я видел ужас и отвращение на вашем лице.
   — Э-э… мне просто трудно принять… — пролепетал вспыхнувший Сарьон.
   — Я понимаю. Не только вам. Многие из тех, кто приходил к нам, чувствовали себя точно так же. Вот Мосии, например, до сих пор трудно жить среди нас. Ему трудно принять наш путь. Во всяком случае, мне так кажется.
   — Но все-таки, насчет Джорама… — нерешительно произнес Сарьон, хотя и опасался, что его интерес может выглядеть подозрительным. — Вы правы? Его действительно следует бояться?
   Каталиста пробрал озноб. Он с нетерпением ожидал ответа. Но ответ оказался совершенно неожиданным.
   — Я не знаю, — мягко произнес Андон. — Он живет среди нас вот уже почти год, но у меня такое ощущение, что я знаю его хуже, чем вас, — хотя с вами мы знакомы всего несколько дней. Бояться его? Да, я боюсь его — но не по тем причинам, какие вы могли предположить. И не только я.
   Взгляд Андона снова метнулся к дому на холме.
   — Исполняющий? Он боится семнадцатилетнего мальчишки? — недоверчиво переспросил Сарьон.
   — О, он в этом не сознается — возможно, даже себе. Но сознается он в этом или нет — ему действительно стоит бояться Джорама.
   — А почему? — не удержался Сарьон. — Он такой грозный? Или такой неистовый?
   — Нет-нет, отнюдь. Вы же, должно быть, знаете — там были смягчающие обстоятельства. Джорам убил надсмотрщика после того, как тот у него на глазах убил его мать. Он вовсе не буйный и не вспыльчивый. Скорее уж можно сказать, что он чересчур себя контролирует. Он холоден и тверд, словно камень. И одинок… страшно одинок.