Страница:
— Но тогда…
— Я думаю… — Андон нахмурился, пытаясь подобрать нужное слово. — Думаю, это потому… Отец, вам никогда не случалось вдруг встретить в толпе человека, который мгновенно привлекает к себе внимание? Не тем, что он сделал или сказал, а просто одним лишь своим присутствием? Вот Джорам как раз такой. Возможно, он отмечен Олмином — потому, что отнял чужую жизнь. В нем ощущается сила. И судьба. Темная судьба.
Старик пожал плечами. Лицо его было печальным и серьезным.
— Я не могу этого объяснить, но вы сами поймете. Если хотите, вы можете вскорости встретиться с этим молодым человеком. Мы как раз направляемся туда, где его можно найти. Видите ли, Джорам работает в кузне.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
— Я думаю… — Андон нахмурился, пытаясь подобрать нужное слово. — Думаю, это потому… Отец, вам никогда не случалось вдруг встретить в толпе человека, который мгновенно привлекает к себе внимание? Не тем, что он сделал или сказал, а просто одним лишь своим присутствием? Вот Джорам как раз такой. Возможно, он отмечен Олмином — потому, что отнял чужую жизнь. В нем ощущается сила. И судьба. Темная судьба.
Старик пожал плечами. Лицо его было печальным и серьезным.
— Я не могу этого объяснить, но вы сами поймете. Если хотите, вы можете вскорости встретиться с этим молодым человеком. Мы как раз направляемся туда, где его можно найти. Видите ли, Джорам работает в кузне.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
КУЗНЯ
Катехизис гласит: «Иметь дело с Темным искусством Девятого Таинства — значит иметь дело со Смертью».
Катехизис гласит: «Души тех, кто имеет дело со Смертью, будут ввергнуты в яму огненную и будут пребывать там в муке вечной и нескончаемой».
«Значит, они лишь действуют в соответствии со своей судьбой», — подумал Сарьон, заглянув в озаренную светом, усеянную красными искрами тьму кузни.
Андон первым вошел в пещеру, что-то сказал работающим там людям и махнул рукой за плечо, указывая на каталиста. А затем, осознав, что Сарьон не последовал за ним, обернулся. Сарьон увидел, что губы старика шевелятся, но в кухне стоял такой шум, что он ничего не услышал. Андон замахал рукой.
— Входите, входите!
Желто-оранжевые отсветы огня играли на лице старика, красное сердце кузни горело в его глазах, колесо у него на груди пылало в свете жаркого пламени. Сарьон в ужасе попятился от зияющего проема — входа в кузню; ему воочию предстал чародей из его горячечных снов. Казалось, будто Андон обернулся самим Падшим, что восстал, дабы уволочь каталиста в огонь.
Андон заметил охвативший Сарьона ужас, и на лице его промелькнули недоумение и боль — но их почти сразу же сменило понимание.
— Простите, отец. — Сарьон скорее прочел эти слова по губам Андона, чем услышал. — Мне следовало догадаться, какое это произведет на вас впечатление.
Старик приблизился к каталисту.
— Давайте-ка мы пойдем домой.
Но Сарьон не мог сдвинуться с места. Оцепенев, он взирал на представшую его глазам картину. Кузня располагалась в пещере на склоне горы. Расщелина, играющая роль естественного дымохода, выводила наружу ядовитый дым и жар, исходящие от огромной кучи пламенеющего угля, сложенного на большом круглом каменном выступе. Какая-то смахивающая на огромную торбу штуковина нависала над этой кучей, словно хрипящее чудовище, и нагнетала на нее воздух, заставляя угли гореть жарким пламенем.
— Что… что они делают? — спросил Сарьон. Ему хотелось уйти, но какое-то жутковатое очарование удерживало его на месте.
— Они нагревают железную руду, чтобы она расплавилась, — объяснил Андон, перекрикивая грохот, лязг и шипение, — а потом руда и уголь соединятся воедино.
На глазах у Сарьона один из парней, трудившихся в кузне, подошел к выступу и при помощи некой сделанной из металла вещи, напоминающей отвратительное продолжение руки, поднял кусок раскаленного докрасна железа с угольной подушки. Затем он переложил этот кусок на другой выступ — только уже не каменный, а железный, — взял инструмент и принялся бить по горячему железу.
— Вот это и есть Джорам, — сказал Андон.
— А что он делает? — Сарьон чувствовал, как его губы шевелятся, но не слышал собственного голоса.
— Он бьет по железу молотом, чтобы оно приняло нужную ему форму, — пояснил Андон. — Можно делать так, а можно залить расплавленное железо в форму и подождать, пока оно остынет, а уже потом обрабатывать его дальше.
Уничтожение Жизни в камне. Придание железу формы при помощи инструмента. Извращение его Богом данных свойств. Убиение магии. Сделка со смертью. Все эти мысли гулом отдавались в голове Сарьона при каждом ударе молота.
Он уже начал было разворачиваться, чтобы уйти, но в этот миг молодой человек, трудившийся в полутемной кузне, поднял голову и взглянул на каталиста.
Сказано, что Олмин знает души людей, но не управляет ими. Таким образом, человек волен сам избирать свою судьбу, но при этом Олмин предвидит, как каждый человек будет действовать, осуществляя эту свою судьбу. Сливаясь разумом с Олмином, Прорицатели предсказывали будущее. Говорят также, будто две души, коим предназначено соприкоснуться друг с другом, будь то ко благу или ко злу, понимают это в первый же миг встречи. И вот этот миг настал. Две души узнали друг друга. Две души осознали свою связь.
И как звонкий удар молота расколол черную пористую корку, покрывающую спекшееся красное железо, так и взгляд темных глаз Джорама что-то расколол в душе Сарьона. Потрясенный до глубины души каталист бросился прочь из кузни, от ее бликов и теней. Андон нагнал его по воздуху.
— Отец, вам нехорошо. Простите. Мне следовало понять, каким потрясением это окажется…
Сарьон ковылял по улице; он смутно осознавал присутствие Андона, но не в силах был ни увидеть, ни услышать старика по-настоящему. Перед его мысленным взором стояли лишь ясные, холодные глаза, которые не мог согреть даже жар расплавленного железа. Он видел мрачные, непривычные к улыбке губы, высокие скулы, блестящие черные волосы, на которых плясали красные отсветы.
«Я знаю это лицо! — сказал себе Сарьон. — Но откуда?» И ему почему-то казалось, что оно должно быть другим. Ему на ум приходила печаль, а не горечь. Печаль, никогда не покидающая это лицо — даже в разгар веселья. Возможно, он видел это лицо семнадцать лет назад, в Купели. Возможно, он знал злосчастного отца этого парня. До Сарьона дошли тогда лишь смутные отголоски истории о суде над каталистом-отступником. Скандал получился громкий, но Сарьон тогда был слишком поглощен собственными страданиями, чтобы интересоваться чужими делами. Возможно, он запомнил это лицо машинально, не отдавая себе отчета. Наверное, так оно и есть. Это все объясняет. И все же, все же…
Сарьон никак не мог избавиться от этого лица. Он видел его улыбающимся, смеющимся — и все же на нем всегда лежал отсвет печали…
Он узнал его! Он его знал! Вот сейчас, сейчас он вспомнит имя…
Но воспоминание развеялось прежде, чем Сарьон успел ухватить его, и уплыло прочь, словно дымок на ветру.
Катехизис гласит: «Души тех, кто имеет дело со Смертью, будут ввергнуты в яму огненную и будут пребывать там в муке вечной и нескончаемой».
«Значит, они лишь действуют в соответствии со своей судьбой», — подумал Сарьон, заглянув в озаренную светом, усеянную красными искрами тьму кузни.
Андон первым вошел в пещеру, что-то сказал работающим там людям и махнул рукой за плечо, указывая на каталиста. А затем, осознав, что Сарьон не последовал за ним, обернулся. Сарьон увидел, что губы старика шевелятся, но в кухне стоял такой шум, что он ничего не услышал. Андон замахал рукой.
— Входите, входите!
Желто-оранжевые отсветы огня играли на лице старика, красное сердце кузни горело в его глазах, колесо у него на груди пылало в свете жаркого пламени. Сарьон в ужасе попятился от зияющего проема — входа в кузню; ему воочию предстал чародей из его горячечных снов. Казалось, будто Андон обернулся самим Падшим, что восстал, дабы уволочь каталиста в огонь.
Андон заметил охвативший Сарьона ужас, и на лице его промелькнули недоумение и боль — но их почти сразу же сменило понимание.
— Простите, отец. — Сарьон скорее прочел эти слова по губам Андона, чем услышал. — Мне следовало догадаться, какое это произведет на вас впечатление.
Старик приблизился к каталисту.
— Давайте-ка мы пойдем домой.
Но Сарьон не мог сдвинуться с места. Оцепенев, он взирал на представшую его глазам картину. Кузня располагалась в пещере на склоне горы. Расщелина, играющая роль естественного дымохода, выводила наружу ядовитый дым и жар, исходящие от огромной кучи пламенеющего угля, сложенного на большом круглом каменном выступе. Какая-то смахивающая на огромную торбу штуковина нависала над этой кучей, словно хрипящее чудовище, и нагнетала на нее воздух, заставляя угли гореть жарким пламенем.
— Что… что они делают? — спросил Сарьон. Ему хотелось уйти, но какое-то жутковатое очарование удерживало его на месте.
— Они нагревают железную руду, чтобы она расплавилась, — объяснил Андон, перекрикивая грохот, лязг и шипение, — а потом руда и уголь соединятся воедино.
На глазах у Сарьона один из парней, трудившихся в кузне, подошел к выступу и при помощи некой сделанной из металла вещи, напоминающей отвратительное продолжение руки, поднял кусок раскаленного докрасна железа с угольной подушки. Затем он переложил этот кусок на другой выступ — только уже не каменный, а железный, — взял инструмент и принялся бить по горячему железу.
— Вот это и есть Джорам, — сказал Андон.
— А что он делает? — Сарьон чувствовал, как его губы шевелятся, но не слышал собственного голоса.
— Он бьет по железу молотом, чтобы оно приняло нужную ему форму, — пояснил Андон. — Можно делать так, а можно залить расплавленное железо в форму и подождать, пока оно остынет, а уже потом обрабатывать его дальше.
Уничтожение Жизни в камне. Придание железу формы при помощи инструмента. Извращение его Богом данных свойств. Убиение магии. Сделка со смертью. Все эти мысли гулом отдавались в голове Сарьона при каждом ударе молота.
Он уже начал было разворачиваться, чтобы уйти, но в этот миг молодой человек, трудившийся в полутемной кузне, поднял голову и взглянул на каталиста.
Сказано, что Олмин знает души людей, но не управляет ими. Таким образом, человек волен сам избирать свою судьбу, но при этом Олмин предвидит, как каждый человек будет действовать, осуществляя эту свою судьбу. Сливаясь разумом с Олмином, Прорицатели предсказывали будущее. Говорят также, будто две души, коим предназначено соприкоснуться друг с другом, будь то ко благу или ко злу, понимают это в первый же миг встречи. И вот этот миг настал. Две души узнали друг друга. Две души осознали свою связь.
И как звонкий удар молота расколол черную пористую корку, покрывающую спекшееся красное железо, так и взгляд темных глаз Джорама что-то расколол в душе Сарьона. Потрясенный до глубины души каталист бросился прочь из кузни, от ее бликов и теней. Андон нагнал его по воздуху.
— Отец, вам нехорошо. Простите. Мне следовало понять, каким потрясением это окажется…
Сарьон ковылял по улице; он смутно осознавал присутствие Андона, но не в силах был ни увидеть, ни услышать старика по-настоящему. Перед его мысленным взором стояли лишь ясные, холодные глаза, которые не мог согреть даже жар расплавленного железа. Он видел мрачные, непривычные к улыбке губы, высокие скулы, блестящие черные волосы, на которых плясали красные отсветы.
«Я знаю это лицо! — сказал себе Сарьон. — Но откуда?» И ему почему-то казалось, что оно должно быть другим. Ему на ум приходила печаль, а не горечь. Печаль, никогда не покидающая это лицо — даже в разгар веселья. Возможно, он видел это лицо семнадцать лет назад, в Купели. Возможно, он знал злосчастного отца этого парня. До Сарьона дошли тогда лишь смутные отголоски истории о суде над каталистом-отступником. Скандал получился громкий, но Сарьон тогда был слишком поглощен собственными страданиями, чтобы интересоваться чужими делами. Возможно, он запомнил это лицо машинально, не отдавая себе отчета. Наверное, так оно и есть. Это все объясняет. И все же, все же…
Сарьон никак не мог избавиться от этого лица. Он видел его улыбающимся, смеющимся — и все же на нем всегда лежал отсвет печали…
Он узнал его! Он его знал! Вот сейчас, сейчас он вспомнит имя…
Но воспоминание развеялось прежде, чем Сарьон успел ухватить его, и уплыло прочь, словно дымок на ветру.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
КОЛДУН
Шагавший по грязным улочкам селения Техников Симкин здорово смахивал на яркую, пеструю птицу, пробирающуюся по монотонным, мрачным кирпичным джунглям. Многие люди, работавшие неподалеку, провожали его взглядами, исполненными настороженной заинтересованности: точно так же они смотрели бы на редкую птицу, припорхнувшую неведомо откуда. Некоторые хмурились, крутили головами и бормотали себе под нос нечто нелестное. А некоторые, напротив, радостно приветствовали молодого человека, пока он пробирался по грязи в своем кричащем наряде, осторожно приподнимая край плаща. Симкин же и на проклятия, и на приветствия отвечал одинаково — небрежным взмахом руки, утопающей в кружевных манжетах, или розовой шляпы с пышным плюмажем, которую он только что добавил к своему гардеробу в качестве завершающего штриха.
Но вот уж кто точно рад был снова его видеть, так это местная детвора. Для них Симкин был желанным развлечением, легкой добычей. Они отплясывали вокруг него, пытались дотронуться до странных одежд, насмехались над обтянутыми шелковыми чулками ногами или подначивали друг дружку кинуть в него грязью. В конце концов самого храброго — крепкого мальчишку лет одиннадцати, пользующегося репутацией местного хулигана, — подбили-таки запустить чем-то увесистым Симкину между лопаток. Мальчишка подкрался поближе и уже совсем было изготовился к броску, но тут Симкин обернулся. Он не сказал ни слова — просто посмотрел на задиру. Мальчишка отпрянул и поспешно отступил. И тут же врезал первому же ребенку поменьше, какой попался ему под руку.
Симкин с отвращением фыркнул, приподнял полы плаща и двинулся дальше. Но тут у него на пути оказалась компания женщин. Они не блистали образованием, одежды их были просты, а руки — красны и мозолисты от тяжелого труда; но тем не менее это были первые дамы селения — жена кузнеца, жена старшины горняков и жена мастера, изготавливающего подсвечники. Они окружили Симкина и жадно — и даже как-то трогательно — принялись требовать от него новостей о дворе, которого никогда не видали — разве что глазами Симкина. О дворе, что был далек от них, словно луна.
К радости женщин, Симкин охотно откликнулся на их просьбы.
— Императрица сказала мне: «Симкин, сокровище мое, как вы зовете этот оттенок зеленого?» А я на это ответил: «Я вообще его не зову, ваше величество. Он просто приходит ко мне, когда я насвистываю!» Ха-ха! Недурно, правда? Простите? Что вы сказали, дорогая? Я ничего не слышу из-за этого адского лязга!
И он бросил убийственный взгляд в сторону кузни.
— Что? Здоровье? Чье — императрицы? Ужасно, просто ужасно. Но она упорно желает каждый вечер устраивать приемы, буквально каждый вечер. Нет, я вовсе не лгу. Хотя я бы сказал, что они получаются ужасающе безвкусными. «Вам не кажется, что она чем-то заразилась?» — спросил я однажды у старого герцога Мардока. Бедолага. Я вовсе не хотел его пугать. Он подхватил своего каталиста и смылся в мгновение ока. Что это на него нашло? Что-что вы сказали? Да, это самая последняя мода. Правда, ноги натирает… А теперь мне пора идти. Я спешу по поручению нашего благородного главы. Вы не видели каталиста?
Конечно же, дамы видели. Они с Аидоном отправились навестить кузню. Но, однако же, быстро вернулись к Андону домой, потому что каталисту вдруг стало плохо.
— Я в этом и не сомневался, — пробормотал Симкин себе под нос.
Он сдернул шляпу с головы, низко поклонился дамам и двинулся своим путем — к одному из самых больших и самых старых домов в селении. Симкин постучал в дверь и, вертя шляпу в руках, принялся терпеливо ожидать, насвистывая при этом веселенький мотивчик.
— Добро пожаловать, Симкин, — доброжелательно произнесла пожилая женщина, отворившая дверь.
— Спасибо на добром слове, Марта, — сказал Симкин, задержавшись на миг на пороге, чтобы поцеловать женщину в морщинистую щеку, — Императрица шлет вам свои наилучшие пожелания и благодарит за то, что вы беспокоитесь о ее здоровье.
— Будет тебе! — проворчала Марта, отмахиваясь от аромата гардении, что обдал ее волной, пока Симкин проходил мимо. — Императрица! Скажет тоже! Ты, юноша, или дурень, или лгун.
— Ах, Марта, — негромко, доверительно произнес Симкин, склонившись к уху старушки, — вот этим самым вопросом озадачился и император. «Симкин, — спросил он, — вы лгун или дурень?»
— И что же ты ответил? — поинтересовалась Марта, изо всех сил стараясь говорить серьезно, но уголки ее губ предательски подрагивали.
— Я ответил: «Если бы я сказал, что я ни то ни другое, ваше величество, я непременно был бы чем-то одним. Если бы я назвался чем-то одним, я оказался бы другим». Ты улавливаешь мою мысль, Марта?
— А если бы ты сказал, что ты и то и другое? — поинтересовалась Марта, чуть склонив голову набок и спрятав руки под передник.
— Вот именно это и спросил его величество. Я же ответил: «Так значит, я и то, и другое, разве нет?» — Симкин картинно поклонился. — Поразмысли над этим, Марта. Его величество думал об этом никак не меньше часа.
— Так значит, вы, Симкин, снова побывали при дворе? — спросил Андон, вышедший поздороваться с молодым человеком. — И при каком же?
— Меридонском. Зит-Эльском. Без разницы, — парировал Симкин и широко зевнул. — Уверяю вас, сударь, они все одинаковые, особенно в это время года. Подготовка к Празднику Урожая и все такое прочее. Жуткая скука. Честное слово, посидеть и поболтать с вами куда приятнее. Особенно, — тут он жадно принюхался, — когда обед издает столь небесный запах — как сказал кентавр каталисту, которого тушил… О чем это бишь я? Ах да, о каталисте… Как раз из-за него я и пришел. Он дома?
— Он отдыхает, — мрачно заявил Андон.
— Надеюсь, он не заболел? — небрежно поинтересовался Симкин. Его взгляд блуждал по комнате и как бы случайно остановился на фигуре, растянувшейся на кровати, что стояла в темном углу.
— Нет. Боюсь, мы сегодня предприняли слишком продолжительную прогулку.
— Какая жалость. А то, знаете, старина Блалох хочет его видеть, — равнодушно произнес Симкин, крутя Шляпу в руках.
Лицо Андона потемнело.
— Если это может подождать…
— Боюсь, что нет, — отозвался Симкин, сопроводив свои слова очередным зевком. — Вынь да положь. Вы же знаете Блалоха.
Марта как-то незаметно оказалась рядом с мужем и взяла его за руку. На лице ее читалось беспокойство. Андон погладил жену по руке.
— Да, — негромко отозвался он. — Я его знаю. И все же я…
Человек, лежавший на кровати, пошевелился.
— Не волнуйтесь, Андон, — произнес Сарьон, поднимаясь с кровати. — Я уже чувствую себя намного лучше. Наверное, у меня просто закружилась голова от дыма…
— Отец! — воскликнул Симкин сдавленным голосом, кинулся к ошеломленному каталисту и заключил его в объятия. — Вы себе не представляете, как я рад видеть вас живым и здоровым! Я так беспокоился, так за вас переживал!..
— Ну, будет, будет вам… — произнес Сарьон, покраснев от смущения, и попытался высвободиться из объятий молодого человека, который уже всхлипывал, уткнувшись ему в плечо.
— Нет-нет, ничего, со мной все в порядке, — успокоил его Симкин, отступая на шаг. — Простите. Сорвался. Ну… — Он потер руки и улыбнулся. — Все готовы? Если вы устали, мы можем взять повозку…
— Что?
— Повозку, — терпеливо повторил Симкин. — Ну, вы знаете. Такую штуку, которая едет по земле. Которую тащит лошадь. Такую, на колесах…
— Э… нет. Я лучше пройдусь, — поспешно произнес Сарьон.
— Что ж, как хотите. — Симкин пожал плечами. — Ну, а теперь нам нужно идти.
И, ненавязчиво направляя каталиста вперед, словно пастух овцу, молодой человек чуть ли не выпихнул его за порог.
— До свидания, Марта. До свидания, Андон. Надеюсь, мы вернемся как раз к обеду. Если же нет — не ждите нас.
Так и не успев толком осознать, что же происходит, Сарьон, протиравший заспанные глаза, очутился на улице. Заметив, что солнце уже начало спускаться за деревья, росшие вдоль берега реки, каталист понял, что продремал почти всю вторую половину дня. Но лучше ему не стало, и Сарьон вообще пожалел, что уснул. Теперь у него разболелась голова, и мысли путались.
Нечего сказать, самый подходящий момент для встречи с Блалохом — человеком, держащим в ужасе всех, от Андона до бесшабашного Симкина. Интересно, а как к нему относится Джорам? — подумал Сарьон, затем гневно встряхнул головой. Что за дурацкая мысль? Можно подумать, это имеет какое-то значение. Остается лишь надеяться, что пешая прогулка разгонит сон, сказал он себе, ковыляя впереди Симкина, который осторожно подталкивал его вперед.
— Что вы мне можете рассказать про этого Блалоха? — негромко спросил Сарьон у Симкина, пока они шли среди удлиняющихся теней домов, через медленно сгущающиеся сумерки.
— Ничего такого, чего я уже не сказал бы. И ничего такого, чего вы не выясните вскорости сами, — небрежно бросил Симкин.
— Я слыхал, вы проводите много времени в его обществе, — заметил Сарьон, внимательно взглянув на Симкина. Но молодой человек встретил его взгляд сардонической улыбкой.
— Вскорости они будут говорить то же самое и про вас, — заметил он.
Содрогнувшись, Сарьон поплотнее запахнул рясу. Ему стало не по себе при одной лишь мысли о том, о чем его может спросить этот колдун, этот Исполняющий, превратившийся в изгоя. Почему ему никогда раньше не приходило в голову задуматься над этим?
«Да потому, что я никогда не думал, что доживу до встречи с ним! — с горечью признался сам себе Сарьон. — А вот теперь я здесь, и я понятия не имею, что же мне делать! Возможно, — с надеждой сказал он себе, — мне придется всего лишь обеспечивать этих людей Жизнью, чтобы им легче было выполнять свою работу». Он уже прикидывал, какие математические расчеты для этого могут понадобиться. Ведь наверняка они ничего больше от него не ждут…
— Скажите, — обратился Сарьон к Симкину, обрадовавшись возможности сменить тему и решив вытеснить из головы одну заботу, переключившись на другую, — как вы работаете с… ну, с этой вашей магией?
— О, вас восхитила моя шляпа? — польщено улыбнулся Симкин, покручивая перо из плюмажа. — На самом деле труднее всего было не сотворить ее, а выбрать нужный оттенок розового. Стоило переборщить, и у меня бы от него глаза опухли — как изволила выразиться герцогиня Фенвикская, и я готов в этом вопросе с нею согласиться…
— Я не про шляпу! — раздраженно перебил его Сарьон. — Я про… про дерево. Превратить себя в дерево! Это же невозможно! Ну, с математической точки зрения. Я много думал над нужной формулой…
— Ой, я в этом ничего не смыслю, — пожав плечами, отозвался Симкин. — Я просто знаю, что она работает, да и все. Я научился делать это еще в раннем детстве. Мосия говорит, что этот фокус сродни тому, какой проделывают ящерицы, когда меняют цвет, чтобы их не видно было на камнях и всяком таком. Если вам интересно, я могу рассказать, как это произошло. Думаю, я успею, пока мы дойдем куда нужно.
И он взглянул в сторону высокого дома на холме. Солнце садилось за холм, и в его красноватом свете здание отбрасывало темную, мрачную тень — казалось, будто она накрывает собою все селение.
— Меня еще в младенчестве оставили в Мерилоне, — полушепотом произнес Симкин. — Подбросили к чужим дверям. Покинули на произвол судьбы. Я никогда не знал своих родителей. Возможно, я вовсе не был предназначен для такой жизни — если вы понимаете, о чем я.
Молодой человек пожал плечами и издал короткий вымученный смешок.
— Меня взяла к себе одна старуха. О, вовсе не из милосердия — уверяю вас. Когда мне исполнилось пять лет, она отправила меня работать — выискивать в мусоре всякие вещи, которые можно продать. Вдобавок она еще и била меня, и в конце концов я от нее удрал. Я вырос на улицах Нижнего города, в той части, которую не увидишь от хрустальных шпилей. Вы когда-нибудь задумывались над тем, что Дуук-тсарит делают с брошенными детьми?
Сарьон изумленно уставился на Симкина.
— Брошенные дети? Но…
— И я тоже. — Симкин напряженно рассмеялся. — Они просто… исчезают… Я видел, как это произошло. С моими друзьями. Они просто исчезли. И никто больше никогда о них не слышал. Однажды Исполняющие просто возникли посреди улицы прямо рядом со мной. Я не смог убежать. Я до сих пор слышу, — взгляд Симкина сделался отсутствующим, — шорох их черных одежд, близко, так близко, совсем рядом со мной… Я был в ужасе. Вы просто представить себе не можете… Я способен был думать лишь об одном: нельзя, чтобы они меня увидели. И я сосредоточился на этой мысли всем своим существом.
Он вдруг улыбнулся.
— И знаете что? Они меня не увидели. Дуук-тсарит прошли мимо меня… как прошли бы мимо любой другой кадки для дождевой воды.
Сарьон потер лоб.
— Ты хочешь сказать, что в ужасе сумел…
— Произвести столь необычайную трансформацию? Да, — с оттенком гордости произнес Симкин. — Позднее я научился контролировать этот, процесс. И он много лет помогал мне выжить.
Сарьон помолчал несколько мгновений, потом мрачно произнес:
— А как насчет твоей сестры?
— Сестры? — Симкин пораженно взглянул на него. — Какой сестры? Я сирота.
— Сестры, которую держат заложницей. Ты что, уже забыл? И как насчет твоего отца? Того самого, которого забрали Исполняющие? Того самого, которого я тебе напоминаю.
— Дружище, — Симкин взглянул на Сарьона с искренним беспокойством, — должно быть, вы сильно ударились головой, когда мы спрыгнули со скалы. О чем вы вообще говорите?
— Мы не прыгали, — отозвался Сарьон сквозь стиснутые зубы, — Мы упали, потому что ты прогнил…
— Прогнил?! — Симкин остановился словно вкопанный. — Я уязвлен в самое сердце! Возьмите же мой кинжал, — при этих словах кинжал и вправду возник у него в руке, — и заколите меня!
Молодой человек широким жестом распахнул парчовый камзол, явив миру грудь, обтянутую зеленой шелковой рубашкой.
— Я не в силах жить с болью такого бесчестья!
— Прекрати сейчас же! — прикрикнул на него Сарьон, понимая, что на них сейчас глазеют все окрестные жители.
— Не прекращу, пока вы не извинитесь! — драматически воскликнул Симкин.
— Ладно, ладно, я извиняюсь! — пробурчал Сарьон. Он был настолько сбит с толку, что даже не мог нормально сформулировать вопрос.
— Я принимаю ваши извинения, — любезно отозвался Симкин, и кинжал исчез, сменившись трепетанием оранжевого шелка.
Глядя в глаза Джорама, Сарьон видел там душу — измученную, темную, горящую гневом, но тем не менее душу, которую делали живой самые ее страсти. Глядя же в глаза этому колдуну, Сарьон не видел ничего. Блеклые, непроницаемые глаза на несколько мгновений уставились на каталиста. Затем легким движением тонких век Блалох велел ему сесть.
Сарьон повиновался. Взгляд этих глаз поглотил его волю столь же безоговорочно, как заклятие.
Дуук-тсарит. Привилегированный класс. Их присутствие в Тимхаллане служило залогом безопасности и мира. Обходилось это недешево, но люди, памятуя былые времена, готовы были платить и такую цену.
Колдуны, столь разительно отличающиеся от каталистов, во многом были подобны им. Они были столь же могущественны в магии, сколь каталисты были слабы, но дети, родившиеся со склонностью к Таинству Огня, были большой редкостью. Их тоже забирали из дома в раннем детстве и отдавали в школу, местонахождение которой держалось в тайне. Там молодые чародейки и чародеи овладевали могучей магией и совершенствовали свое искусство. Там их приучали к строжайшей дисциплине, которой надлежало отныне определять всю их жизнь. Учили этому сурово, если не сказать жестоко, ибо Дуук-тсарит необходимо было научиться обуздывать свою силу и держать ее под контролем. Некогда, давным-давно, в древнем Темном мире это породило проблемы — во всяком случае, так гласили легенды. Чародеи, недовольные тем, что им приходится скрывать свое магическое искусство, съехались в некую страну и объявили ее своей. Они навлекли на себе подобных всеобщий гнев. Последовавшие за этим гонения вынудили многих бежать из тех краёв и искать новый дом среди звезд.
Большинство тех, кто обладал способностями к Таинству Огня, становились Дуук-тсарит, Исполняющими, стражами порядка в Тимхаллане. А некоторые, самые могущественные, становились Дкарн-дуук, Мастерами войны. Были, конечно, и те, кто не оправдывал ожиданий. Но о них ничего не было известно. Они не возвращались по домам. Они просто исчезали. В народе верили, будто их отсылают за Грань.
Что же было им наградой за эту суровую, безрадостную жизнь? Безграничная власть. Осознание того, что даже сами императоры, хотя и стараются это скрывать, со страхом взирают на черные фигуры, бесшумно скользящие по дворцовым коридорам. И как каталисты способны даровать Жизнь, так Исполняющие способны ее отнимать. Малозаметные, неразговорчивые, Дуук-тсарит бродят по улицам, залам и полям, завернувшись в невидимость, вооружившись Нуль-магией, способной вытянуть Жизнь у любого мага или волшебника, оставляя его беспомощным и беззащитным, словно младенца.
Блалох был одной из ошибок этой системы. Он не удовлетворился властью как таковой и пожелал более материального вознаграждения. Никому было не ведомо, как ему удалось бежать. Должно быть, побег был нелегким делом и свидетельствовал, что этот человек обладает незаурядным искусством, мужеством и самообладанием — ибо Дуук-тсарит живут вместе, замкнувшись в своем собственном маленьком обществе, и надзирают за собою самими столь же строго, как и за всеми прочими. Сарьон думал обо всем этом, уже усевшись. В присутствии облаченного в черное чародея ему было не по себе; каталиста бил озноб. Блалох опять трудился над своим гроссбухом и отложил его в сторону, лишь когда подручный доложил о приходе Симкина и каталиста. Храня свойственное Дуук-тсарит молчание, Блалох устремил взгляд на Сарьона. Осанка этого человека, морщины на лице, положение рук сказали ему о каталисте больше, чем можно было бы выяснить за час дознания.
Как Сарьон ни старался оставаться спокойным и недвижным, у него ничего не вышло: он заерзал под этим пристальным взглядом. На него вновь нахлынули кошмарные воспоминания о своем собственном кратком знакомстве с Исполняющими — в Купели, когда он совершил преступление; у Сарьона пересохло в горле, а ладони вспотели. Тайна эффективности Исполняющих отчасти крылась в их способности устрашать одним своим присутствием. Черные одежды, скрещенные руки, постоянное молчание, бесстрастное, ничего не выражающее лицо — все это долго и тщательно отрабатывалось. Отрабатывалось умение вызывать одно-единственное чувство — страх.
— Ваше имя, отец. — Вот каковы были первые слова, произнесенные Блалохом: не столько вопрос, сколько утверждение.
— Сарьон, — ответил каталист. Правда, удалось это ему не с первой попытки.
Сцепленные руки колдуна лежали на столе. Комнату окутывало молчание — плотное и тяжелое, словно черная ряса Исполняющего. Блалох бесстрастно взирал на каталиста.
Но вот уж кто точно рад был снова его видеть, так это местная детвора. Для них Симкин был желанным развлечением, легкой добычей. Они отплясывали вокруг него, пытались дотронуться до странных одежд, насмехались над обтянутыми шелковыми чулками ногами или подначивали друг дружку кинуть в него грязью. В конце концов самого храброго — крепкого мальчишку лет одиннадцати, пользующегося репутацией местного хулигана, — подбили-таки запустить чем-то увесистым Симкину между лопаток. Мальчишка подкрался поближе и уже совсем было изготовился к броску, но тут Симкин обернулся. Он не сказал ни слова — просто посмотрел на задиру. Мальчишка отпрянул и поспешно отступил. И тут же врезал первому же ребенку поменьше, какой попался ему под руку.
Симкин с отвращением фыркнул, приподнял полы плаща и двинулся дальше. Но тут у него на пути оказалась компания женщин. Они не блистали образованием, одежды их были просты, а руки — красны и мозолисты от тяжелого труда; но тем не менее это были первые дамы селения — жена кузнеца, жена старшины горняков и жена мастера, изготавливающего подсвечники. Они окружили Симкина и жадно — и даже как-то трогательно — принялись требовать от него новостей о дворе, которого никогда не видали — разве что глазами Симкина. О дворе, что был далек от них, словно луна.
К радости женщин, Симкин охотно откликнулся на их просьбы.
— Императрица сказала мне: «Симкин, сокровище мое, как вы зовете этот оттенок зеленого?» А я на это ответил: «Я вообще его не зову, ваше величество. Он просто приходит ко мне, когда я насвистываю!» Ха-ха! Недурно, правда? Простите? Что вы сказали, дорогая? Я ничего не слышу из-за этого адского лязга!
И он бросил убийственный взгляд в сторону кузни.
— Что? Здоровье? Чье — императрицы? Ужасно, просто ужасно. Но она упорно желает каждый вечер устраивать приемы, буквально каждый вечер. Нет, я вовсе не лгу. Хотя я бы сказал, что они получаются ужасающе безвкусными. «Вам не кажется, что она чем-то заразилась?» — спросил я однажды у старого герцога Мардока. Бедолага. Я вовсе не хотел его пугать. Он подхватил своего каталиста и смылся в мгновение ока. Что это на него нашло? Что-что вы сказали? Да, это самая последняя мода. Правда, ноги натирает… А теперь мне пора идти. Я спешу по поручению нашего благородного главы. Вы не видели каталиста?
Конечно же, дамы видели. Они с Аидоном отправились навестить кузню. Но, однако же, быстро вернулись к Андону домой, потому что каталисту вдруг стало плохо.
— Я в этом и не сомневался, — пробормотал Симкин себе под нос.
Он сдернул шляпу с головы, низко поклонился дамам и двинулся своим путем — к одному из самых больших и самых старых домов в селении. Симкин постучал в дверь и, вертя шляпу в руках, принялся терпеливо ожидать, насвистывая при этом веселенький мотивчик.
— Добро пожаловать, Симкин, — доброжелательно произнесла пожилая женщина, отворившая дверь.
— Спасибо на добром слове, Марта, — сказал Симкин, задержавшись на миг на пороге, чтобы поцеловать женщину в морщинистую щеку, — Императрица шлет вам свои наилучшие пожелания и благодарит за то, что вы беспокоитесь о ее здоровье.
— Будет тебе! — проворчала Марта, отмахиваясь от аромата гардении, что обдал ее волной, пока Симкин проходил мимо. — Императрица! Скажет тоже! Ты, юноша, или дурень, или лгун.
— Ах, Марта, — негромко, доверительно произнес Симкин, склонившись к уху старушки, — вот этим самым вопросом озадачился и император. «Симкин, — спросил он, — вы лгун или дурень?»
— И что же ты ответил? — поинтересовалась Марта, изо всех сил стараясь говорить серьезно, но уголки ее губ предательски подрагивали.
— Я ответил: «Если бы я сказал, что я ни то ни другое, ваше величество, я непременно был бы чем-то одним. Если бы я назвался чем-то одним, я оказался бы другим». Ты улавливаешь мою мысль, Марта?
— А если бы ты сказал, что ты и то и другое? — поинтересовалась Марта, чуть склонив голову набок и спрятав руки под передник.
— Вот именно это и спросил его величество. Я же ответил: «Так значит, я и то, и другое, разве нет?» — Симкин картинно поклонился. — Поразмысли над этим, Марта. Его величество думал об этом никак не меньше часа.
— Так значит, вы, Симкин, снова побывали при дворе? — спросил Андон, вышедший поздороваться с молодым человеком. — И при каком же?
— Меридонском. Зит-Эльском. Без разницы, — парировал Симкин и широко зевнул. — Уверяю вас, сударь, они все одинаковые, особенно в это время года. Подготовка к Празднику Урожая и все такое прочее. Жуткая скука. Честное слово, посидеть и поболтать с вами куда приятнее. Особенно, — тут он жадно принюхался, — когда обед издает столь небесный запах — как сказал кентавр каталисту, которого тушил… О чем это бишь я? Ах да, о каталисте… Как раз из-за него я и пришел. Он дома?
— Он отдыхает, — мрачно заявил Андон.
— Надеюсь, он не заболел? — небрежно поинтересовался Симкин. Его взгляд блуждал по комнате и как бы случайно остановился на фигуре, растянувшейся на кровати, что стояла в темном углу.
— Нет. Боюсь, мы сегодня предприняли слишком продолжительную прогулку.
— Какая жалость. А то, знаете, старина Блалох хочет его видеть, — равнодушно произнес Симкин, крутя Шляпу в руках.
Лицо Андона потемнело.
— Если это может подождать…
— Боюсь, что нет, — отозвался Симкин, сопроводив свои слова очередным зевком. — Вынь да положь. Вы же знаете Блалоха.
Марта как-то незаметно оказалась рядом с мужем и взяла его за руку. На лице ее читалось беспокойство. Андон погладил жену по руке.
— Да, — негромко отозвался он. — Я его знаю. И все же я…
Человек, лежавший на кровати, пошевелился.
— Не волнуйтесь, Андон, — произнес Сарьон, поднимаясь с кровати. — Я уже чувствую себя намного лучше. Наверное, у меня просто закружилась голова от дыма…
— Отец! — воскликнул Симкин сдавленным голосом, кинулся к ошеломленному каталисту и заключил его в объятия. — Вы себе не представляете, как я рад видеть вас живым и здоровым! Я так беспокоился, так за вас переживал!..
— Ну, будет, будет вам… — произнес Сарьон, покраснев от смущения, и попытался высвободиться из объятий молодого человека, который уже всхлипывал, уткнувшись ему в плечо.
— Нет-нет, ничего, со мной все в порядке, — успокоил его Симкин, отступая на шаг. — Простите. Сорвался. Ну… — Он потер руки и улыбнулся. — Все готовы? Если вы устали, мы можем взять повозку…
— Что?
— Повозку, — терпеливо повторил Симкин. — Ну, вы знаете. Такую штуку, которая едет по земле. Которую тащит лошадь. Такую, на колесах…
— Э… нет. Я лучше пройдусь, — поспешно произнес Сарьон.
— Что ж, как хотите. — Симкин пожал плечами. — Ну, а теперь нам нужно идти.
И, ненавязчиво направляя каталиста вперед, словно пастух овцу, молодой человек чуть ли не выпихнул его за порог.
— До свидания, Марта. До свидания, Андон. Надеюсь, мы вернемся как раз к обеду. Если же нет — не ждите нас.
Так и не успев толком осознать, что же происходит, Сарьон, протиравший заспанные глаза, очутился на улице. Заметив, что солнце уже начало спускаться за деревья, росшие вдоль берега реки, каталист понял, что продремал почти всю вторую половину дня. Но лучше ему не стало, и Сарьон вообще пожалел, что уснул. Теперь у него разболелась голова, и мысли путались.
Нечего сказать, самый подходящий момент для встречи с Блалохом — человеком, держащим в ужасе всех, от Андона до бесшабашного Симкина. Интересно, а как к нему относится Джорам? — подумал Сарьон, затем гневно встряхнул головой. Что за дурацкая мысль? Можно подумать, это имеет какое-то значение. Остается лишь надеяться, что пешая прогулка разгонит сон, сказал он себе, ковыляя впереди Симкина, который осторожно подталкивал его вперед.
— Что вы мне можете рассказать про этого Блалоха? — негромко спросил Сарьон у Симкина, пока они шли среди удлиняющихся теней домов, через медленно сгущающиеся сумерки.
— Ничего такого, чего я уже не сказал бы. И ничего такого, чего вы не выясните вскорости сами, — небрежно бросил Симкин.
— Я слыхал, вы проводите много времени в его обществе, — заметил Сарьон, внимательно взглянув на Симкина. Но молодой человек встретил его взгляд сардонической улыбкой.
— Вскорости они будут говорить то же самое и про вас, — заметил он.
Содрогнувшись, Сарьон поплотнее запахнул рясу. Ему стало не по себе при одной лишь мысли о том, о чем его может спросить этот колдун, этот Исполняющий, превратившийся в изгоя. Почему ему никогда раньше не приходило в голову задуматься над этим?
«Да потому, что я никогда не думал, что доживу до встречи с ним! — с горечью признался сам себе Сарьон. — А вот теперь я здесь, и я понятия не имею, что же мне делать! Возможно, — с надеждой сказал он себе, — мне придется всего лишь обеспечивать этих людей Жизнью, чтобы им легче было выполнять свою работу». Он уже прикидывал, какие математические расчеты для этого могут понадобиться. Ведь наверняка они ничего больше от него не ждут…
— Скажите, — обратился Сарьон к Симкину, обрадовавшись возможности сменить тему и решив вытеснить из головы одну заботу, переключившись на другую, — как вы работаете с… ну, с этой вашей магией?
— О, вас восхитила моя шляпа? — польщено улыбнулся Симкин, покручивая перо из плюмажа. — На самом деле труднее всего было не сотворить ее, а выбрать нужный оттенок розового. Стоило переборщить, и у меня бы от него глаза опухли — как изволила выразиться герцогиня Фенвикская, и я готов в этом вопросе с нею согласиться…
— Я не про шляпу! — раздраженно перебил его Сарьон. — Я про… про дерево. Превратить себя в дерево! Это же невозможно! Ну, с математической точки зрения. Я много думал над нужной формулой…
— Ой, я в этом ничего не смыслю, — пожав плечами, отозвался Симкин. — Я просто знаю, что она работает, да и все. Я научился делать это еще в раннем детстве. Мосия говорит, что этот фокус сродни тому, какой проделывают ящерицы, когда меняют цвет, чтобы их не видно было на камнях и всяком таком. Если вам интересно, я могу рассказать, как это произошло. Думаю, я успею, пока мы дойдем куда нужно.
И он взглянул в сторону высокого дома на холме. Солнце садилось за холм, и в его красноватом свете здание отбрасывало темную, мрачную тень — казалось, будто она накрывает собою все селение.
— Меня еще в младенчестве оставили в Мерилоне, — полушепотом произнес Симкин. — Подбросили к чужим дверям. Покинули на произвол судьбы. Я никогда не знал своих родителей. Возможно, я вовсе не был предназначен для такой жизни — если вы понимаете, о чем я.
Молодой человек пожал плечами и издал короткий вымученный смешок.
— Меня взяла к себе одна старуха. О, вовсе не из милосердия — уверяю вас. Когда мне исполнилось пять лет, она отправила меня работать — выискивать в мусоре всякие вещи, которые можно продать. Вдобавок она еще и била меня, и в конце концов я от нее удрал. Я вырос на улицах Нижнего города, в той части, которую не увидишь от хрустальных шпилей. Вы когда-нибудь задумывались над тем, что Дуук-тсарит делают с брошенными детьми?
Сарьон изумленно уставился на Симкина.
— Брошенные дети? Но…
— И я тоже. — Симкин напряженно рассмеялся. — Они просто… исчезают… Я видел, как это произошло. С моими друзьями. Они просто исчезли. И никто больше никогда о них не слышал. Однажды Исполняющие просто возникли посреди улицы прямо рядом со мной. Я не смог убежать. Я до сих пор слышу, — взгляд Симкина сделался отсутствующим, — шорох их черных одежд, близко, так близко, совсем рядом со мной… Я был в ужасе. Вы просто представить себе не можете… Я способен был думать лишь об одном: нельзя, чтобы они меня увидели. И я сосредоточился на этой мысли всем своим существом.
Он вдруг улыбнулся.
— И знаете что? Они меня не увидели. Дуук-тсарит прошли мимо меня… как прошли бы мимо любой другой кадки для дождевой воды.
Сарьон потер лоб.
— Ты хочешь сказать, что в ужасе сумел…
— Произвести столь необычайную трансформацию? Да, — с оттенком гордости произнес Симкин. — Позднее я научился контролировать этот, процесс. И он много лет помогал мне выжить.
Сарьон помолчал несколько мгновений, потом мрачно произнес:
— А как насчет твоей сестры?
— Сестры? — Симкин пораженно взглянул на него. — Какой сестры? Я сирота.
— Сестры, которую держат заложницей. Ты что, уже забыл? И как насчет твоего отца? Того самого, которого забрали Исполняющие? Того самого, которого я тебе напоминаю.
— Дружище, — Симкин взглянул на Сарьона с искренним беспокойством, — должно быть, вы сильно ударились головой, когда мы спрыгнули со скалы. О чем вы вообще говорите?
— Мы не прыгали, — отозвался Сарьон сквозь стиснутые зубы, — Мы упали, потому что ты прогнил…
— Прогнил?! — Симкин остановился словно вкопанный. — Я уязвлен в самое сердце! Возьмите же мой кинжал, — при этих словах кинжал и вправду возник у него в руке, — и заколите меня!
Молодой человек широким жестом распахнул парчовый камзол, явив миру грудь, обтянутую зеленой шелковой рубашкой.
— Я не в силах жить с болью такого бесчестья!
— Прекрати сейчас же! — прикрикнул на него Сарьон, понимая, что на них сейчас глазеют все окрестные жители.
— Не прекращу, пока вы не извинитесь! — драматически воскликнул Симкин.
— Ладно, ладно, я извиняюсь! — пробурчал Сарьон. Он был настолько сбит с толку, что даже не мог нормально сформулировать вопрос.
— Я принимаю ваши извинения, — любезно отозвался Симкин, и кинжал исчез, сменившись трепетанием оранжевого шелка.
Глядя в глаза Джорама, Сарьон видел там душу — измученную, темную, горящую гневом, но тем не менее душу, которую делали живой самые ее страсти. Глядя же в глаза этому колдуну, Сарьон не видел ничего. Блеклые, непроницаемые глаза на несколько мгновений уставились на каталиста. Затем легким движением тонких век Блалох велел ему сесть.
Сарьон повиновался. Взгляд этих глаз поглотил его волю столь же безоговорочно, как заклятие.
Дуук-тсарит. Привилегированный класс. Их присутствие в Тимхаллане служило залогом безопасности и мира. Обходилось это недешево, но люди, памятуя былые времена, готовы были платить и такую цену.
Колдуны, столь разительно отличающиеся от каталистов, во многом были подобны им. Они были столь же могущественны в магии, сколь каталисты были слабы, но дети, родившиеся со склонностью к Таинству Огня, были большой редкостью. Их тоже забирали из дома в раннем детстве и отдавали в школу, местонахождение которой держалось в тайне. Там молодые чародейки и чародеи овладевали могучей магией и совершенствовали свое искусство. Там их приучали к строжайшей дисциплине, которой надлежало отныне определять всю их жизнь. Учили этому сурово, если не сказать жестоко, ибо Дуук-тсарит необходимо было научиться обуздывать свою силу и держать ее под контролем. Некогда, давным-давно, в древнем Темном мире это породило проблемы — во всяком случае, так гласили легенды. Чародеи, недовольные тем, что им приходится скрывать свое магическое искусство, съехались в некую страну и объявили ее своей. Они навлекли на себе подобных всеобщий гнев. Последовавшие за этим гонения вынудили многих бежать из тех краёв и искать новый дом среди звезд.
Большинство тех, кто обладал способностями к Таинству Огня, становились Дуук-тсарит, Исполняющими, стражами порядка в Тимхаллане. А некоторые, самые могущественные, становились Дкарн-дуук, Мастерами войны. Были, конечно, и те, кто не оправдывал ожиданий. Но о них ничего не было известно. Они не возвращались по домам. Они просто исчезали. В народе верили, будто их отсылают за Грань.
Что же было им наградой за эту суровую, безрадостную жизнь? Безграничная власть. Осознание того, что даже сами императоры, хотя и стараются это скрывать, со страхом взирают на черные фигуры, бесшумно скользящие по дворцовым коридорам. И как каталисты способны даровать Жизнь, так Исполняющие способны ее отнимать. Малозаметные, неразговорчивые, Дуук-тсарит бродят по улицам, залам и полям, завернувшись в невидимость, вооружившись Нуль-магией, способной вытянуть Жизнь у любого мага или волшебника, оставляя его беспомощным и беззащитным, словно младенца.
Блалох был одной из ошибок этой системы. Он не удовлетворился властью как таковой и пожелал более материального вознаграждения. Никому было не ведомо, как ему удалось бежать. Должно быть, побег был нелегким делом и свидетельствовал, что этот человек обладает незаурядным искусством, мужеством и самообладанием — ибо Дуук-тсарит живут вместе, замкнувшись в своем собственном маленьком обществе, и надзирают за собою самими столь же строго, как и за всеми прочими. Сарьон думал обо всем этом, уже усевшись. В присутствии облаченного в черное чародея ему было не по себе; каталиста бил озноб. Блалох опять трудился над своим гроссбухом и отложил его в сторону, лишь когда подручный доложил о приходе Симкина и каталиста. Храня свойственное Дуук-тсарит молчание, Блалох устремил взгляд на Сарьона. Осанка этого человека, морщины на лице, положение рук сказали ему о каталисте больше, чем можно было бы выяснить за час дознания.
Как Сарьон ни старался оставаться спокойным и недвижным, у него ничего не вышло: он заерзал под этим пристальным взглядом. На него вновь нахлынули кошмарные воспоминания о своем собственном кратком знакомстве с Исполняющими — в Купели, когда он совершил преступление; у Сарьона пересохло в горле, а ладони вспотели. Тайна эффективности Исполняющих отчасти крылась в их способности устрашать одним своим присутствием. Черные одежды, скрещенные руки, постоянное молчание, бесстрастное, ничего не выражающее лицо — все это долго и тщательно отрабатывалось. Отрабатывалось умение вызывать одно-единственное чувство — страх.
— Ваше имя, отец. — Вот каковы были первые слова, произнесенные Блалохом: не столько вопрос, сколько утверждение.
— Сарьон, — ответил каталист. Правда, удалось это ему не с первой попытки.
Сцепленные руки колдуна лежали на столе. Комнату окутывало молчание — плотное и тяжелое, словно черная ряса Исполняющего. Блалох бесстрастно взирал на каталиста.