Страница:
Молодой человек изящно опустился в кресло, стоящее напротив стола Блалоха, и с удобством в нем расположился, устроившись так, чтобы наилучшим образом продемонстрировать свое одеяние. Возраст молодого человека на вид не угадывался. Ему с равным успехом могло быть как восемнадцать, так и двадцать пять. Он был высок и хорошо сложен. Длинные ореховые кудри спускались на изящные плечи. Мягкие очертания подбородка скрывала короткая бородка того же оттенка лесного ореха. Над верхней губой красовались усики; хозяин явно отрастил их лишь затем, чтобы было чем поигрывать от скуки. Одежда молодого человека отличалась необычайным буйством расцветок. Шелковые чулки были зелеными, панталоны — желтыми, камзол — пурпурным, украшенная кружевами блуза — зеленой (в цвет чулок), а с плеч ниспадал розовато-лиловый плащ и величественно волочился за хозяином.
Когда молодой человек уселся, подкручивая кончики усов, подручный Блалоха двинулся к нему с явным намерением встать за спинкой кресла. Но при его приближении молодой человек тут же прижал оранжевый платок ко рту и сделал вид, будто его терзают рвотные позывы.
— О, я не могу этого вынести! Я чувствую отвратительный...
Блалох взглядом велел своему человеку отойти. Стражник заворчал, но повиновался и занял свое место в дальнем конце комнаты. Молодой человек опустил платок и улыбнулся.
— Смените одежду, — сказал Блалох.
— Ой, ну не будьте таким провинциальным... — обиженно протянул молодой человек.
Блалох не шевельнулся и не произнес ни слова.
— Вы находите мой наряд смехотворным. Вы и меня самого находите смехотворным, — весело произнес молодой человек, — но тем не менее все равно меня используете. Не так ли, мой лорд-благодетель?
Одежда молодого человека начала медленно темнеть и изменяться, и в результате он оказался в длинной, до самого пола, черной рясе, точной копии той, что была на Блалохе, — за одним небольшим исключением. У этой рясы рукава оказались слишком длинными, а капюшон — слишком большим, так что рукава целиком скрыли руки, а капюшон упал на глаза, и молодому человеку пришлось запрокинуть голову, чтобы хоть что-то видеть.
— Я скажу: «Стой, еретик!» — Он взмахнул шелковым платком. — Разве не так постоянно говорят ваши ребята, Исполняющие? Я бы скорее...
— Симкин, где вы были? — строго спросил Блалох.
— О, много где. Знаете, то там, то тут... — скучающим тоном произнес молодой человек. Он протянул руку — черный рукав проехался по столу — и ухватил перо, лежавшее рядом с гроссбухом Блалоха. Откинувшись на спинку кресла, Симкин пощекотал себя пером по носу, фыркнул, несколько раз судорожно втянул воздух носом и в конце концов оглушительно чихнул. Капюшон тут же съехал ему на лицо.
Подручный Блалоха, торчавший в дальнем углу комнаты, заворчал и стиснул кулаки; похоже было, будто он с удовольствием воображает, как сворачивает шею молодому наглецу. Блалох и на этот раз не шелохнулся и не сказал ни слова, но Симкин, снова откинувший капюшон, вдруг заерзал и очень осторожно положил перо обратно на стол.
— Я заходил в деревню, — приглушенным тоном произнес он.
— Вы должны были сказать мне, куда идете.
— Я об этом не подумал. — Симкин пожал плечами и наморщил нос. — А-а-ап...
Он собрался было снова чихнуть, но перехватил взгляд Блалоха и поспешно зажал нос пальцами. Колдун выждал мгновение, прежде чем заговорить. Симкин облегченно улыбнулся и убрал руку.
— Когда-нибудь вы зайдете слишком далеко... — начал было Блалох.
— Чхи!
Капельки слюны дождем просыпались на гроссбух колдуна.
Блалох молча протянул руку, закрыл гроссбух и холодно уставился на молодого человека.
— Ох, простите, — кротко произнес Симкин. Он подхватил свой оранжевый платок и попытался вытереть стол. — Я сейчас все исправлю.
— Дра-ах, — произнес колдун. Симкин мгновенно застыл с поднятой рукой. — Продолжайте.
Скованный оцепенением, Симкин, не в силах пошевелиться, издал невнятный жалобный звук.
— Вы можете говорить, — сказал Блалох. — Говорите.
Симкин повиновался. На застывшем лице шевелились лишь губы. Он медленно, с трудом выдавливал из себя слова и со стороны походил на человека, которого хватил удар.
— Где… я… был?.. В... деревне... Это... правда... Каталист... там...
Он запнулся и умоляюще взглянул на Блалоха.
Колдун смилостивился.
— Ах-дра, — произнес он.
Заклинание перестало действовать. Симкин потер челюсть и провел руками по лицу, словно проверяя, действительно ли оно по-прежнему на месте. Он искоса, словно наказанный ребенок, взглянул на Блалоха, и, надувшись, продолжил:
— И он, судя по тому, что я слышал, пробудет там недолго.
Лицо Блалоха осталось все таким же бесстрастным. Казалось, будто его холодные глаза поблескивают исключительно потому, что отражают солнечный свет.
— Он действительно мятежник и ренегат, как нам и сообщили?
— Ну, что касается этого... — Симкин, почувствовав, что обстановка немного разрядилась, рискнул быстренько вытереть платком нос, — ...я бы не сказал, что к этому каталисту подходит слово «мятежный». Я бы скорее употребил слово «жалкий». Но он действительно собирается отправиться во Внешние земли. Так ему приказал епископ Ванье. Что наводит меня на мысль, — Симкин подался вперед и заговорщически понизил голос, — что он действует под принуждением. Таково мое мнение, если оно вас интересует.
— Епископ Ванье.
Блалох бросил взгляд на своего прислужника. Тот ухмыльнулся, кивнул и двинулся вперед.
— Да, он там был, — сообщил Симкин, очаровательно улыбнувшись и снова откинувшись на спинку кресла. К нему вновь вернулась прежняя легкость. — Вместе императором и императрицей. Очень славная вышла вечеринка, можете мне поверить. — Он подкрутил кончик уса. — Наконец-то я очутился среди равных. «Симкин — сказала императрица, — меня восхищает цвет ваших чулок. Пожалуйста, сообщите мне название этого оттенка, чтобы я могла его скопировать...» — «Ваше величество, — сказал ей я, — я именую его «Павлин в ночи»». А она сказала...
— Симкин, вы лжец, — бесстрастно произнес Блалох. Ухмыляющийся подручный сделал еще несколько шагов.
— Вовсе нет, клянусь честью! — запротестовал уязвленный до глубины души Симкин.- Я действительно называю этот оттенок «Павлин в ночи». Но я вас уверяю, мне бы и в голову не пришло рассказывать ей, как его скопировать...
Блалох взял перо и вернулся к прерванной работе. Стражник подошел еще ближе.
Симкин вспыхнул и снова вернул себе прежние экзотические одежды. Он изящным движением поднялся на ноги и огляделся по сторонам.
— Не прикасайтесь ко мне, деревенщина, — сказал он, чихнул и вытер нос. Затем, пряча шелковый платок в рукав, оглянулся на колдуна.
— Кстати, Жестокий и Безжалостный, не хотите ли вы, чтобы я предложил свои услуги этому каталисту и провел его через глушь? Вы же, помнится, говорили, что вам не хватает хорошего каталиста.
Погрузившийся в работу Блалох откликнулся, не поднимая головы:
— Так значит, там и вправду имеется каталист?
— Через несколько недель он предстанет перед вами.
— Недель? — Стражник фыркнул. — Каталист? Давайте я с ребятами сгоняю за ним. Мы его притащим за считанные минуты. Он откроет Коридор для нас...
— И Тхон-ли, Мастера Коридоров, тут же захлопнут ворота, — парировал Симкин. — И аккуратненько запрут вас внутри. Просто не представляю, Блалох, зачем вы держите при себе таких недоумков? Разве что их, как крыс, нетрудно прокормить. Но лично я предпочел бы клопов...
Стражник прыгнул на Симкина. Одежда молодого человека внезапно ощетинилась шипами.
Блалох взмахнул рукой. Оба — и Симкин, и стражник — застыли, словно вкопанные. Но колдун даже не взглянул на них, пока не дописал столбец.
— Каталист... — пробормотал Симкин, едва шевеля онемевшими губами. — Какую... силу... это... нам... даст!.. Союз... железа... и магии...
Колдун прекратил писать, хотя и не отложил перо, поднял голову и взглянул на Симкина. Затем отменил заклинание.
— Как вы это обнаружили? Вас не заметили?
— Конечно нет! — Симкин вскинул голову и уставился на Блалоха с видом оскорбленного достоинства. — Чтобы меня, такого мастера маскировки — и обнаружили? Я сидел в хижине, прямо на столе — в виде заварного чайника! Каталист не просто не заподозрил меня — он меня вымыл, вытер и аккуратненько поставил на полку. Я...
Блалох взглядом заставил Симкина умолкнуть.
— Встретьте его в глуши. Дурачьте его как хотите, но приведите сюда.
Взгляд холодных голубых глаз заморозил Симкина не менее надежно, чем заклинание.
— Доставьте его сюда. Живым. Мне нужен этот каталист — больше всего на свете. Приведите его — и получите щедрое вознаграждение. Вернитесь без него — и я утоплю вас в реке. Вы меня поняли, Симкин?
И немигающий взгляд колдуна впился в молодого человека.
Симкин улыбнулся.
— Я прекрасно вас понял, Блалох, — негромко произнес он. — Ведь я же всегда вас понимаю, не так ли?
Он плавно поклонился и двинулся к выходу, волоча за собой розовато-лиловый плащ.
— Симкин! — окликнул Блалох, возвращаясь к работе.
Симкин обернулся.
— Да, мой синьор?
Блалох проигнорировал прозвучавший в голосе молодого человека сарказм.
— Позаботьтесь, чтобы с каталистом случилась какая-нибудь неприятность. Но чтобы ничего серьезного! Просто доведите до его сведения, что с его стороны будет крайне неразумно пытаться нас покинуть...
— А!.. — задумчиво протянул Симкин. — Что ж, с удовольствием. Прощайте, деревенщина, — сказал он, похлопав стражника по щеке. Потом состроил гримасу, вытер руку платком и величественно выплыл за дверь.
— Вы только слово скажите... — пробормотал стражник, сверля взглядом спину молодого человека. Тот неспешно брел по лагерю, словно ходячая радуга.
Блалох даже не потрудился ответить. Он снова принялся за свой гроссбух.
— Почему вы терпите этого дурака? — прорычал стражник.
— То же самое можно спросить и о вас, — своим обычным бесстрастным тоном отозвался Блалох. — И дать тот же самый ответ. Потому, что он — полезный дурак. И потому, что однажды я его таки утоплю.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Когда молодой человек уселся, подкручивая кончики усов, подручный Блалоха двинулся к нему с явным намерением встать за спинкой кресла. Но при его приближении молодой человек тут же прижал оранжевый платок ко рту и сделал вид, будто его терзают рвотные позывы.
— О, я не могу этого вынести! Я чувствую отвратительный...
Блалох взглядом велел своему человеку отойти. Стражник заворчал, но повиновался и занял свое место в дальнем конце комнаты. Молодой человек опустил платок и улыбнулся.
— Смените одежду, — сказал Блалох.
— Ой, ну не будьте таким провинциальным... — обиженно протянул молодой человек.
Блалох не шевельнулся и не произнес ни слова.
— Вы находите мой наряд смехотворным. Вы и меня самого находите смехотворным, — весело произнес молодой человек, — но тем не менее все равно меня используете. Не так ли, мой лорд-благодетель?
Одежда молодого человека начала медленно темнеть и изменяться, и в результате он оказался в длинной, до самого пола, черной рясе, точной копии той, что была на Блалохе, — за одним небольшим исключением. У этой рясы рукава оказались слишком длинными, а капюшон — слишком большим, так что рукава целиком скрыли руки, а капюшон упал на глаза, и молодому человеку пришлось запрокинуть голову, чтобы хоть что-то видеть.
— Я скажу: «Стой, еретик!» — Он взмахнул шелковым платком. — Разве не так постоянно говорят ваши ребята, Исполняющие? Я бы скорее...
— Симкин, где вы были? — строго спросил Блалох.
— О, много где. Знаете, то там, то тут... — скучающим тоном произнес молодой человек. Он протянул руку — черный рукав проехался по столу — и ухватил перо, лежавшее рядом с гроссбухом Блалоха. Откинувшись на спинку кресла, Симкин пощекотал себя пером по носу, фыркнул, несколько раз судорожно втянул воздух носом и в конце концов оглушительно чихнул. Капюшон тут же съехал ему на лицо.
Подручный Блалоха, торчавший в дальнем углу комнаты, заворчал и стиснул кулаки; похоже было, будто он с удовольствием воображает, как сворачивает шею молодому наглецу. Блалох и на этот раз не шелохнулся и не сказал ни слова, но Симкин, снова откинувший капюшон, вдруг заерзал и очень осторожно положил перо обратно на стол.
— Я заходил в деревню, — приглушенным тоном произнес он.
— Вы должны были сказать мне, куда идете.
— Я об этом не подумал. — Симкин пожал плечами и наморщил нос. — А-а-ап...
Он собрался было снова чихнуть, но перехватил взгляд Блалоха и поспешно зажал нос пальцами. Колдун выждал мгновение, прежде чем заговорить. Симкин облегченно улыбнулся и убрал руку.
— Когда-нибудь вы зайдете слишком далеко... — начал было Блалох.
— Чхи!
Капельки слюны дождем просыпались на гроссбух колдуна.
Блалох молча протянул руку, закрыл гроссбух и холодно уставился на молодого человека.
— Ох, простите, — кротко произнес Симкин. Он подхватил свой оранжевый платок и попытался вытереть стол. — Я сейчас все исправлю.
— Дра-ах, — произнес колдун. Симкин мгновенно застыл с поднятой рукой. — Продолжайте.
Скованный оцепенением, Симкин, не в силах пошевелиться, издал невнятный жалобный звук.
— Вы можете говорить, — сказал Блалох. — Говорите.
Симкин повиновался. На застывшем лице шевелились лишь губы. Он медленно, с трудом выдавливал из себя слова и со стороны походил на человека, которого хватил удар.
— Где… я… был?.. В... деревне... Это... правда... Каталист... там...
Он запнулся и умоляюще взглянул на Блалоха.
Колдун смилостивился.
— Ах-дра, — произнес он.
Заклинание перестало действовать. Симкин потер челюсть и провел руками по лицу, словно проверяя, действительно ли оно по-прежнему на месте. Он искоса, словно наказанный ребенок, взглянул на Блалоха, и, надувшись, продолжил:
— И он, судя по тому, что я слышал, пробудет там недолго.
Лицо Блалоха осталось все таким же бесстрастным. Казалось, будто его холодные глаза поблескивают исключительно потому, что отражают солнечный свет.
— Он действительно мятежник и ренегат, как нам и сообщили?
— Ну, что касается этого... — Симкин, почувствовав, что обстановка немного разрядилась, рискнул быстренько вытереть платком нос, — ...я бы не сказал, что к этому каталисту подходит слово «мятежный». Я бы скорее употребил слово «жалкий». Но он действительно собирается отправиться во Внешние земли. Так ему приказал епископ Ванье. Что наводит меня на мысль, — Симкин подался вперед и заговорщически понизил голос, — что он действует под принуждением. Таково мое мнение, если оно вас интересует.
— Епископ Ванье.
Блалох бросил взгляд на своего прислужника. Тот ухмыльнулся, кивнул и двинулся вперед.
— Да, он там был, — сообщил Симкин, очаровательно улыбнувшись и снова откинувшись на спинку кресла. К нему вновь вернулась прежняя легкость. — Вместе императором и императрицей. Очень славная вышла вечеринка, можете мне поверить. — Он подкрутил кончик уса. — Наконец-то я очутился среди равных. «Симкин — сказала императрица, — меня восхищает цвет ваших чулок. Пожалуйста, сообщите мне название этого оттенка, чтобы я могла его скопировать...» — «Ваше величество, — сказал ей я, — я именую его «Павлин в ночи»». А она сказала...
— Симкин, вы лжец, — бесстрастно произнес Блалох. Ухмыляющийся подручный сделал еще несколько шагов.
— Вовсе нет, клянусь честью! — запротестовал уязвленный до глубины души Симкин.- Я действительно называю этот оттенок «Павлин в ночи». Но я вас уверяю, мне бы и в голову не пришло рассказывать ей, как его скопировать...
Блалох взял перо и вернулся к прерванной работе. Стражник подошел еще ближе.
Симкин вспыхнул и снова вернул себе прежние экзотические одежды. Он изящным движением поднялся на ноги и огляделся по сторонам.
— Не прикасайтесь ко мне, деревенщина, — сказал он, чихнул и вытер нос. Затем, пряча шелковый платок в рукав, оглянулся на колдуна.
— Кстати, Жестокий и Безжалостный, не хотите ли вы, чтобы я предложил свои услуги этому каталисту и провел его через глушь? Вы же, помнится, говорили, что вам не хватает хорошего каталиста.
Погрузившийся в работу Блалох откликнулся, не поднимая головы:
— Так значит, там и вправду имеется каталист?
— Через несколько недель он предстанет перед вами.
— Недель? — Стражник фыркнул. — Каталист? Давайте я с ребятами сгоняю за ним. Мы его притащим за считанные минуты. Он откроет Коридор для нас...
— И Тхон-ли, Мастера Коридоров, тут же захлопнут ворота, — парировал Симкин. — И аккуратненько запрут вас внутри. Просто не представляю, Блалох, зачем вы держите при себе таких недоумков? Разве что их, как крыс, нетрудно прокормить. Но лично я предпочел бы клопов...
Стражник прыгнул на Симкина. Одежда молодого человека внезапно ощетинилась шипами.
Блалох взмахнул рукой. Оба — и Симкин, и стражник — застыли, словно вкопанные. Но колдун даже не взглянул на них, пока не дописал столбец.
— Каталист... — пробормотал Симкин, едва шевеля онемевшими губами. — Какую... силу... это... нам... даст!.. Союз... железа... и магии...
Колдун прекратил писать, хотя и не отложил перо, поднял голову и взглянул на Симкина. Затем отменил заклинание.
— Как вы это обнаружили? Вас не заметили?
— Конечно нет! — Симкин вскинул голову и уставился на Блалоха с видом оскорбленного достоинства. — Чтобы меня, такого мастера маскировки — и обнаружили? Я сидел в хижине, прямо на столе — в виде заварного чайника! Каталист не просто не заподозрил меня — он меня вымыл, вытер и аккуратненько поставил на полку. Я...
Блалох взглядом заставил Симкина умолкнуть.
— Встретьте его в глуши. Дурачьте его как хотите, но приведите сюда.
Взгляд холодных голубых глаз заморозил Симкина не менее надежно, чем заклинание.
— Доставьте его сюда. Живым. Мне нужен этот каталист — больше всего на свете. Приведите его — и получите щедрое вознаграждение. Вернитесь без него — и я утоплю вас в реке. Вы меня поняли, Симкин?
И немигающий взгляд колдуна впился в молодого человека.
Симкин улыбнулся.
— Я прекрасно вас понял, Блалох, — негромко произнес он. — Ведь я же всегда вас понимаю, не так ли?
Он плавно поклонился и двинулся к выходу, волоча за собой розовато-лиловый плащ.
— Симкин! — окликнул Блалох, возвращаясь к работе.
Симкин обернулся.
— Да, мой синьор?
Блалох проигнорировал прозвучавший в голосе молодого человека сарказм.
— Позаботьтесь, чтобы с каталистом случилась какая-нибудь неприятность. Но чтобы ничего серьезного! Просто доведите до его сведения, что с его стороны будет крайне неразумно пытаться нас покинуть...
— А!.. — задумчиво протянул Симкин. — Что ж, с удовольствием. Прощайте, деревенщина, — сказал он, похлопав стражника по щеке. Потом состроил гримасу, вытер руку платком и величественно выплыл за дверь.
— Вы только слово скажите... — пробормотал стражник, сверля взглядом спину молодого человека. Тот неспешно брел по лагерю, словно ходячая радуга.
Блалох даже не потрудился ответить. Он снова принялся за свой гроссбух.
— Почему вы терпите этого дурака? — прорычал стражник.
— То же самое можно спросить и о вас, — своим обычным бесстрастным тоном отозвался Блалох. — И дать тот же самый ответ. Потому, что он — полезный дурак. И потому, что однажды я его таки утоплю.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ЗАБЛУДШИЙ
— Что это было?
Разбуженный Якобиас сел на постели и оглядел темную хижину, пытаясь понять, что же за звук его разбудил.
Звук повторился — робкое постукивание.
— Кто-то стучится в дверь, — прошептала жена Якобиаса, усаживаясь рядом с мужем, и схватила его за руку. — А вдруг это Мосия!
Полевой маг недоверчиво хмыкнул, откинул одеяло и легко проплыл к двери на крыльях магии. Негромкий приказ убрал печать с двери, и Якобиас осторожно выглянул наружу.
— Отец Сарьон! — изумленно воскликнул он.
— Я… извините, что я вас разбудил… — запинаясь, пробормотал каталист. — Можно, я вас побеспокою и… и зайду в дом? Мне очень, очень нужно срочно поговорить с вами! — добавил он и умоляюще уставился на отца Мосии. В голосе его отчетливо прозвучало отчаяние.
— Конечно-конечно, отец, — ответил Якобиас, отступил и распахнул дверь.
Сарьон шагнул в хижину. На миг его высокая, худощавая фигура силуэтом вырисовывалась на фоне дверного проема. Лунный свет — в небе стояла полная луна — осветил лицо Якобиаса. Полевой маг и его жена обменялись обеспокоенными взглядами. Жена так и осталась сидеть на кровати, прижимая одеяло к груди. Потом Якобиас закрыл дверь, оставив луну за порогом, и хижина вновь погрузилась во мрак. Впрочем, маг тут же пробормотал слово, и среди ветвей, образующих потолок, вспыхнул неяркий свет.
— Пожалуйста, погасите! — отпрянув, воскликнул Сарьон и испуганно выглянул в окно.
Окончательно сбитый с толку Якобиас выполнил его просьбу; в доме опять стало темно. Шорох, донесшийся со стороны кровати, сообщил ему, что жена все-таки решила встать.
— Может, вы чего-нибудь хотите, отец? — нерешительно спросила она. — Э-э... чаю?
Ну а что прикажете говорить каталисту, который вваливается к вам в дом посреди ночи, особенно если у него при этом такой вид, будто за ним гонятся демоны?
— Н-нет, спасибо, — отозвался Сарьон. — Я... — начал было он, но кашлянул и смолк.
Несколько мгновений все трое так и стояли в темноте, слушая дыхание друг друга. Затем снова раздались шорох и ворчание; ворчал Якобиас, которого жена ткнула локтем в ребра.
— Можем ли мы что-то для вас сделать, отец?
— Да, — ответил Сарьон. Он глубоко вздохнул и словно опрометью ринулся с обрыва. — То есть, я надеюсь. Я... э-э... в отчаянном положении... понимаете... мне сказали... я слыхал... слыхал, будто у вас есть… будто вы можете...
На этом месте он иссяк. Вся тщательно заготовленная речь напрочь вылетела у него из головы. В надежде на то, что она все-таки вернется, каталист уцепился за уцелевшее слово.
— Понимаете, в отчаянном положении, и...
Но это не помогло. Сарьон сдался и в конце концов просто сказал:
— Мне нужна ваша помощь. Я ухожу во Внешние земли.
Даже если бы в его хижину вдруг явился сам император и заявил, что это он отправляется во Внешние земли, Якобиас и тогда вряд ли удивился бы сильнее. Лунный свет теперь пробрался в хижину сквозь окно и озарил лысеющего, не первой молодости каталиста, что стоял, сутулясь, посреди комнаты и прижимал к себе торбу, в которой, как сообразил Якобиас, наверняка были собраны все его нехитрые пожитки. Жена Якобиаса сдавленно, нервно хихикнула. Ее муж осуждающе кашлянул и резко произнес:
— Я думаю, мы все-таки выпьем чаю, женщина. Вы бы присели, отец.
Сарьон покачал головой и снова глянул в окно.
— Я... мне нужно идти, пока луна светит...
— Луна посветит еще некоторое время, — почтительно, но твердо произнес Якобиас, опускаясь на стул. Его жена тем временем развела огонь в очаге и принялась готовить чай. — Ну, а теперь, отец Сарьон, — маг строго взглянул на каталиста, словно на собственного сына-подростка, — объясните мне, что это за нелепица насчет ухода во Внешние земли.
— Мне нужно. Я в отчаянном положении, — твердил свое Сарьон. Он уселся, продолжая прижимать к груди торбу с пожитками. И действительно, в этот момент, когда он сидел за грубым столиком напротив полевого мага, у него был вид человека отчаявшегося. — Пожалуйста, не пытайтесь меня остановить и не спрашивайте ни о чем. Просто помогите мне и позвольте уйти. Со мной все будет в порядке. В конце концов, наши жизни в руке Олмина...
— Отец, — перебил его Якобиас, — я знаю, что в вашем ордене на работу в поле отсылают провинившихся, в наказание. Я не знаю, какой грех вы совершили, и знать не хочу.
Он вскинул руку, полагая, что Сарьон захочет что-то сказать.
— Но я уверен, что, каким бы он ни был, это еще не повод понапрасну губить свою жизнь. Оставайтесь здесь, с нами, и несите свою службу.
Сарьон молча покачал головой.
Якобиас несколько мгновений смотрел на него, нахмурившись. Затем он заерзал, и вид у него сделался неуверенный.
— Я... я как-то не привык говорить о таких вещах, о которых собираюсь сейчас сказать, отец. Мы с вашим богом довольно честно поладили: ни я от него не прошу слишком много, ни он от меня. Я никогда не чувствовал, чтобы нас особо что-то связывало, и я решил, что его это устраивает. Во всяком случае, похоже, отец Толбан так считает. Но вы, отец, — вы другой. Вы иногда говорите такие вещи, которые здорово меня удивляют. Когда вы говорите, что все мы в руке Олмина, я почти готов поверить, что вы имеете в виду и меня тоже, а не только себя да епископа.
Захваченный врасплох Сарьон ошеломленно уставился на полевого мага. Он определенно не ожидал ничего подобного. Сарьону сделалось стыдно, потому что, произнося «наши жизни в руке Олмина», он на самом деле в это не верил. Ведь если бы он верил, ему бы не было настолько страшно идти в глушь. «Куда ж я качусь? — с горечью подумал Сарьон. — Теперь я сделался еще и лицемером».
Увидев, что Сарьон умолк и погрузился в размышления, Якобиас решил, что каталист вновь обдумывает свое намерение.
— Оставайтесь здесь, с нами, отец, — мягко, но настойчиво произнес полевой маг. — Хорошей нашу жизнь не назовешь, но и особо плохой — тоже. Там намного хуже, уж поверьте мне.
Якобиас понизил голос.
— Стоит вам отправиться туда, — он кивнул в сторону окна, — и вы быстро в этом убедитесь.
Сарьон понурился, побледнел, и видно было, что он вот-вот расплачется.
— Понятно, — помолчав, сказал Якобиас. — Значит, вот как оно все? Вы от меня ничего нового не услышали и небось не раз сами себе это все говорили. Но кто-то или что-то заставляет вас идти.
— Да, — тихо отозвался Сарьон. — Не спрашивайте меня больше ни о чем. Я плохо умею врать.
Все умолкли. Жена Якобиаса заставила чай перелезть к столу и разлиться по чашкам, оформленным из отполированного рога. Женщина уселась рядом с мужем, взяла его за руку и крепко сжала.
— Это из-за нашего сына? — спросила она. В голосе ее сквозил страх.
Сарьон поднял голову и взглянул на хозяев дома; в лунном свете лицо его казалось бледным и искаженным.
— Нет, — негромко произнес он. Затем, заметив, что женщина собирается что-то сказать, покачал головой. — Все мы делаем то, что должны делать.
— Но, отец, — возразил Якобиас, — мы делаем или должны делать то, к чему приспособлены! Уж простите за прямоту, отец Сарьон, но я видел вас в поле. Если вам раньше и приходилось бывать под открытым небом, так разве что в саду у какой-нибудь знатной леди. Вы ж десяти шагов пройти не можете, чтобы не споткнуться! В первые дни вы так умудрились обгореть на солнце, что нам пришлось совать вас в ручей, чтобы привести в чувство. Вы ж буквально зажарились! И вы собственной тени боитесь. Я в жизни не видал, чтобы человек бегал так быстро, как вы тогда мчались, когда саранча прыгнула вам в лицо.
Сарьон со вздохом кивнул, но ничего не ответил.
— Отец, вы же уже не мальчик, — мягко произнесла жена Якобиаса. При виде страха и отчаяния, терзавших каталиста, сердце ее смягчилось. Она положила руку поверх лежавшей на столе руки Сарьона и ощутила, как дрожит каталист. — Наверняка должен быть какой-нибудь другой выход. Давайте вы выпьете с нами чаю и вернетесь к себе. Мы поговорим с отцом Толбаном...
— Другого выхода нет, уверяю вас, — тихо ответил Сарьон, и сквозь страх на лице его проступило выражение спокойного достоинства. — Спасибо вам за вашу доброту... и вашу заботу. Я... я этого не ожидал.
Он встал, так и не прикоснувшись к чаю, и взглянул на хозяев дома.
— А теперь я должен просить вас о помощи. Я знаю, что у вас есть там знакомые. Я не прошу называть их имена. Просто скажите мне, куда идти и что я должен сделать, чтобы отыскать их.
Якобиас нерешительно взглянул на жену. Она, тоже не притронувшись к чаю, смотрела на угли в очаге. Якобиас сжал ее руку. Женщина, не отрывая взгляда от очага, кивнула. Якобиас кашлянул, взъерошил волосы, почесал в затылке и в конце концов сказал:
— Ну, ладно, отец. Я сделаю для вас, что смогу, — хотя, по мне, я бы лучше отослал человека за Грань, чем туда. Честно вам говорю!
— Я понимаю, — отозвался Сарьон. Он был искренне тронут состраданием, которое проявили к нему эти люди. — И я очень признателен вам за вашу помощь.
— Вы — добрый человек, — сказала вдруг жена Якобиаса, по-прежнему глядя на огонь. — Я видела, как вы на нас смотрите. У вас по глазам видно, что мы для вас не животные, а такие же люди. Если... если увидите моего сына...
Она не договорила и тихо заплакала.
— Вам пора бы идти, отец, — ворчливо произнес Якобиас. — Луна уже почти над верхушками деревьев, а путь у вас неблизкий. Если не успеете добраться до реки до того, как зайдет луна, садитесь и ждите утра. Не бродите там в темноте. С вас станется загреметь со скалы.
— Хорошо, — выдавил Сарьон, снова глубоко вздохнул и расправил дрожащими руками полы рясы.
— А теперь идите сюда, — Якобиас подвел каталиста к двери, та распахнулась при его приближении. — И смотрите, куда я буду показывать. И внимательно слушайте, что я скажу, потому как от этого будет зависеть ваша жизнь.
— Я понимаю, — сказал Сарьон, вцепившись в остатки мужества так же крепко, как в свою торбу.
— Видите вон ту звезду? Верхнюю из тех, которые называют Рука Бога? Видите?
— Да.
— Это Северная звезда. Ее назвали Рукой Бога не просто так, а потому, что она указывает путь, если с умом на нее смотреть. Держитесь так, чтобы звезда была от вас слева. Понимаете, что это означает?
Каталист покачал головой. Якобиас подавил вздох.
— Это значит... А, ладно, не важно. Просто делайте так, и все. Всегда идите прямо на звезду, но немного забирайте вправо. И смотрите, чтобы не свернуть влево. Понимаете? Если возьмете влево, то в конце концов очутитесь в землях кентавров. А если те вас схватят, то вам только и останется, что молить Олмина о быстрой смерти.
Сарьон принялся разглядывать ночное небо, выискивая нужную звезду, и внезапно ему сделалось не по себе. Он вдруг осознал, что никогда прежде не глядел ночью на небо. Во всяком случае, здесь, где звезды казались такими близкими и их было так много. Ощущение огромной, безграничной вселенной и себя как крохотной ее частички потрясло Сарьона. И ему показалось чудовищной иронией, что другая столь же крохотная, холодная, далекая и лишенная сострадания частичка намеревается им руководить и повелевать. Сарьон подумал про Купель, где изучали влияние звезд на жизнь человека. Ему вспомнились разложенные на столе карты неба, астрологические расчеты, которые он производил, и Сарьон вдруг осознал, что никогда прежде не смотрел на звезды так, как сейчас. Сейчас, когда его жизнь действительно зависела от звезд.
— Я понимаю, — пробормотал он, хотя на самом деле ничегошеньки не понял.
Якобиас с сомнением посмотрел на каталиста.
— Может, мне все-таки его проводить? — спросил он жену.
Сарьон быстро огляделся.
— Нет-нет, — быстро сказал он. — Могут случиться неприятности. Я и так слишком задержался. Нас могут увидеть. Спасибо вам большое. Спасибо и за вашу помощь... и за вашу доброту. Прощайте. Прощайте. Да благословит Олмин вас обоих.
— Может, я и не имею права так говорить, отец, — грубовато произнес Якобиас, — я ж ведь не каталист, но я все-таки скажу. Да благословит Олмин и вас.
Он покраснел и опустил взгляд.
— Ну, вот. Надеюсь, Он на это не обидится?
Сарьон попытался улыбнуться, но по дрожанию губ понял, что может вместо этого расплакаться, и это будет сущее бедствие. Он пылко подал руку Якобиасу, который, похоже, терзался какой-то дилеммой. Во всяком случае, он так смотрел на Сарьона, словно пытался решить, сказать ему кое-что еще или все-таки не стоит. Жена мага, парившая рядом с ним, внезапно взяла руку Сарьона и прижала к шероховатым губам.
— Это вам, — мягко произнесла она, — и моему мальчику, если вы его увидите.
Ее глаза наполнились слезами. Женщина развернулась и поспешно удалилась в свое скромное жилище. У Сарьона и у самого, когда он повернулся, чтобы уходить, слезы застилали глаза. Тут Якобиас тронул его за плечо.
— Послушайте, — сказал полевой маг. — Я... мне кажется, вам все-таки стоит об этом знать. Может, так вам будет куда проще. Есть люди, которые... которые спрашивали насчет вас. Им, похоже, нужен каталист, так что они будут очень сильно в вас заинтересованы — так мне кажется.
— Спасибо, — ошеломленно произнес Сарьон. Епископ Ванье тоже на это намекал. Откуда он об этом знал? — Как мне их найти?
— Они сами вас найдут, — проворчал Якобиас — Просто не забывайте насчет звезды, иначе вы первым делом найдете смерть.
— Я не забуду. Спасибо. Прощайте.
Но Якобиас, очевидно, еще не успокоился, поскольку снова задержал Сарьона.
— Не нравятся они мне, — нахмурившись, пробурчал он. — Во всяком случае, то, что я слышал, — сам-то я их не видел. Надеюсь, слухи врут. А если нет — я просил моего мальчика, чтобы он не позволял себя впутывать в подобные дела. Мне вообще не нравится, что он туда ушел, но у нас не было другого выхода. Когда мы услышали, что сюда должен прибыть Дуук-тсарит, чтобы поговорить с ним...
— Дуук-тсарит? — озадаченно переспросил Сарьон. — А я думал, что ваш сын убежал вместе с тем молодым человеком, который убил надсмотрщика, с Джорамом...
— С Джорамом? — Якобиас покачал головой. — Уж не знаю, кто вам такое ляпнул. Этот странный парень тут уже год не показывался. Мосия надеялся его найти, это правда; не скажу, кстати, чтобы мне этого хотелось. Живой Мертвый...
Он снова покачал головой.
— Но я вообще-то не про это. — Якобиас очень серьезно взглянул на Сарьона, придерживая каталиста за руку. — Я не хотел об этом говорить при его матери... Но если мальчик и вправду попал в плохую компанию и встал на путь... на путь тьмы — поговорите с ним, ладно, отец? Напомните ему, что мы его любим и думаем о нем.
— Хорошо, Якобиас. Обязательно, — мягко произнес Сарьон, прикоснувшись к натруженной руке полевого мага.
— Спасибо, отец. — Якобиас откашлялся и вытер глаза и нос. Он явно хотел немного задержаться, чтобы взять себя в руки, прежде чем возвращаться в хижину. — Прощайте, отец.
И, повернувшись, он вошел в хижину и закрыл за собою дверь. Сарьон, задержавшись на миг — ему не хотелось уходить, — взглянул в окно и увидел в свете луны, струящемся сквозь окно, полевого мага и его жену. Якобиас обнял жену и прижал к груди. До Сарьона донеслись сдавленные рыдания.
Каталист вздохнул, покрепче ухватил торбу и зашагал к полю; он смотрел на звезды и время от времени — на бескрайнее темное пространство, куда звезды вели его. Он то и дело спотыкался; земля под ногами превратилась в лоскутное одеяло из белых и черных пятен, лунного света и черных теней. Добравшись до края деревни, Сарьон оглядел поля пшеницы, волновавшейся под ветром, словно залитое лунным светом озеро. Обернувшись, Сарьон в последний раз взглянул на деревню — возможно, прощаясь с человеческим обществом.
Разбуженный Якобиас сел на постели и оглядел темную хижину, пытаясь понять, что же за звук его разбудил.
Звук повторился — робкое постукивание.
— Кто-то стучится в дверь, — прошептала жена Якобиаса, усаживаясь рядом с мужем, и схватила его за руку. — А вдруг это Мосия!
Полевой маг недоверчиво хмыкнул, откинул одеяло и легко проплыл к двери на крыльях магии. Негромкий приказ убрал печать с двери, и Якобиас осторожно выглянул наружу.
— Отец Сарьон! — изумленно воскликнул он.
— Я… извините, что я вас разбудил… — запинаясь, пробормотал каталист. — Можно, я вас побеспокою и… и зайду в дом? Мне очень, очень нужно срочно поговорить с вами! — добавил он и умоляюще уставился на отца Мосии. В голосе его отчетливо прозвучало отчаяние.
— Конечно-конечно, отец, — ответил Якобиас, отступил и распахнул дверь.
Сарьон шагнул в хижину. На миг его высокая, худощавая фигура силуэтом вырисовывалась на фоне дверного проема. Лунный свет — в небе стояла полная луна — осветил лицо Якобиаса. Полевой маг и его жена обменялись обеспокоенными взглядами. Жена так и осталась сидеть на кровати, прижимая одеяло к груди. Потом Якобиас закрыл дверь, оставив луну за порогом, и хижина вновь погрузилась во мрак. Впрочем, маг тут же пробормотал слово, и среди ветвей, образующих потолок, вспыхнул неяркий свет.
— Пожалуйста, погасите! — отпрянув, воскликнул Сарьон и испуганно выглянул в окно.
Окончательно сбитый с толку Якобиас выполнил его просьбу; в доме опять стало темно. Шорох, донесшийся со стороны кровати, сообщил ему, что жена все-таки решила встать.
— Может, вы чего-нибудь хотите, отец? — нерешительно спросила она. — Э-э... чаю?
Ну а что прикажете говорить каталисту, который вваливается к вам в дом посреди ночи, особенно если у него при этом такой вид, будто за ним гонятся демоны?
— Н-нет, спасибо, — отозвался Сарьон. — Я... — начал было он, но кашлянул и смолк.
Несколько мгновений все трое так и стояли в темноте, слушая дыхание друг друга. Затем снова раздались шорох и ворчание; ворчал Якобиас, которого жена ткнула локтем в ребра.
— Можем ли мы что-то для вас сделать, отец?
— Да, — ответил Сарьон. Он глубоко вздохнул и словно опрометью ринулся с обрыва. — То есть, я надеюсь. Я... э-э... в отчаянном положении... понимаете... мне сказали... я слыхал... слыхал, будто у вас есть… будто вы можете...
На этом месте он иссяк. Вся тщательно заготовленная речь напрочь вылетела у него из головы. В надежде на то, что она все-таки вернется, каталист уцепился за уцелевшее слово.
— Понимаете, в отчаянном положении, и...
Но это не помогло. Сарьон сдался и в конце концов просто сказал:
— Мне нужна ваша помощь. Я ухожу во Внешние земли.
Даже если бы в его хижину вдруг явился сам император и заявил, что это он отправляется во Внешние земли, Якобиас и тогда вряд ли удивился бы сильнее. Лунный свет теперь пробрался в хижину сквозь окно и озарил лысеющего, не первой молодости каталиста, что стоял, сутулясь, посреди комнаты и прижимал к себе торбу, в которой, как сообразил Якобиас, наверняка были собраны все его нехитрые пожитки. Жена Якобиаса сдавленно, нервно хихикнула. Ее муж осуждающе кашлянул и резко произнес:
— Я думаю, мы все-таки выпьем чаю, женщина. Вы бы присели, отец.
Сарьон покачал головой и снова глянул в окно.
— Я... мне нужно идти, пока луна светит...
— Луна посветит еще некоторое время, — почтительно, но твердо произнес Якобиас, опускаясь на стул. Его жена тем временем развела огонь в очаге и принялась готовить чай. — Ну, а теперь, отец Сарьон, — маг строго взглянул на каталиста, словно на собственного сына-подростка, — объясните мне, что это за нелепица насчет ухода во Внешние земли.
— Мне нужно. Я в отчаянном положении, — твердил свое Сарьон. Он уселся, продолжая прижимать к груди торбу с пожитками. И действительно, в этот момент, когда он сидел за грубым столиком напротив полевого мага, у него был вид человека отчаявшегося. — Пожалуйста, не пытайтесь меня остановить и не спрашивайте ни о чем. Просто помогите мне и позвольте уйти. Со мной все будет в порядке. В конце концов, наши жизни в руке Олмина...
— Отец, — перебил его Якобиас, — я знаю, что в вашем ордене на работу в поле отсылают провинившихся, в наказание. Я не знаю, какой грех вы совершили, и знать не хочу.
Он вскинул руку, полагая, что Сарьон захочет что-то сказать.
— Но я уверен, что, каким бы он ни был, это еще не повод понапрасну губить свою жизнь. Оставайтесь здесь, с нами, и несите свою службу.
Сарьон молча покачал головой.
Якобиас несколько мгновений смотрел на него, нахмурившись. Затем он заерзал, и вид у него сделался неуверенный.
— Я... я как-то не привык говорить о таких вещах, о которых собираюсь сейчас сказать, отец. Мы с вашим богом довольно честно поладили: ни я от него не прошу слишком много, ни он от меня. Я никогда не чувствовал, чтобы нас особо что-то связывало, и я решил, что его это устраивает. Во всяком случае, похоже, отец Толбан так считает. Но вы, отец, — вы другой. Вы иногда говорите такие вещи, которые здорово меня удивляют. Когда вы говорите, что все мы в руке Олмина, я почти готов поверить, что вы имеете в виду и меня тоже, а не только себя да епископа.
Захваченный врасплох Сарьон ошеломленно уставился на полевого мага. Он определенно не ожидал ничего подобного. Сарьону сделалось стыдно, потому что, произнося «наши жизни в руке Олмина», он на самом деле в это не верил. Ведь если бы он верил, ему бы не было настолько страшно идти в глушь. «Куда ж я качусь? — с горечью подумал Сарьон. — Теперь я сделался еще и лицемером».
Увидев, что Сарьон умолк и погрузился в размышления, Якобиас решил, что каталист вновь обдумывает свое намерение.
— Оставайтесь здесь, с нами, отец, — мягко, но настойчиво произнес полевой маг. — Хорошей нашу жизнь не назовешь, но и особо плохой — тоже. Там намного хуже, уж поверьте мне.
Якобиас понизил голос.
— Стоит вам отправиться туда, — он кивнул в сторону окна, — и вы быстро в этом убедитесь.
Сарьон понурился, побледнел, и видно было, что он вот-вот расплачется.
— Понятно, — помолчав, сказал Якобиас. — Значит, вот как оно все? Вы от меня ничего нового не услышали и небось не раз сами себе это все говорили. Но кто-то или что-то заставляет вас идти.
— Да, — тихо отозвался Сарьон. — Не спрашивайте меня больше ни о чем. Я плохо умею врать.
Все умолкли. Жена Якобиаса заставила чай перелезть к столу и разлиться по чашкам, оформленным из отполированного рога. Женщина уселась рядом с мужем, взяла его за руку и крепко сжала.
— Это из-за нашего сына? — спросила она. В голосе ее сквозил страх.
Сарьон поднял голову и взглянул на хозяев дома; в лунном свете лицо его казалось бледным и искаженным.
— Нет, — негромко произнес он. Затем, заметив, что женщина собирается что-то сказать, покачал головой. — Все мы делаем то, что должны делать.
— Но, отец, — возразил Якобиас, — мы делаем или должны делать то, к чему приспособлены! Уж простите за прямоту, отец Сарьон, но я видел вас в поле. Если вам раньше и приходилось бывать под открытым небом, так разве что в саду у какой-нибудь знатной леди. Вы ж десяти шагов пройти не можете, чтобы не споткнуться! В первые дни вы так умудрились обгореть на солнце, что нам пришлось совать вас в ручей, чтобы привести в чувство. Вы ж буквально зажарились! И вы собственной тени боитесь. Я в жизни не видал, чтобы человек бегал так быстро, как вы тогда мчались, когда саранча прыгнула вам в лицо.
Сарьон со вздохом кивнул, но ничего не ответил.
— Отец, вы же уже не мальчик, — мягко произнесла жена Якобиаса. При виде страха и отчаяния, терзавших каталиста, сердце ее смягчилось. Она положила руку поверх лежавшей на столе руки Сарьона и ощутила, как дрожит каталист. — Наверняка должен быть какой-нибудь другой выход. Давайте вы выпьете с нами чаю и вернетесь к себе. Мы поговорим с отцом Толбаном...
— Другого выхода нет, уверяю вас, — тихо ответил Сарьон, и сквозь страх на лице его проступило выражение спокойного достоинства. — Спасибо вам за вашу доброту... и вашу заботу. Я... я этого не ожидал.
Он встал, так и не прикоснувшись к чаю, и взглянул на хозяев дома.
— А теперь я должен просить вас о помощи. Я знаю, что у вас есть там знакомые. Я не прошу называть их имена. Просто скажите мне, куда идти и что я должен сделать, чтобы отыскать их.
Якобиас нерешительно взглянул на жену. Она, тоже не притронувшись к чаю, смотрела на угли в очаге. Якобиас сжал ее руку. Женщина, не отрывая взгляда от очага, кивнула. Якобиас кашлянул, взъерошил волосы, почесал в затылке и в конце концов сказал:
— Ну, ладно, отец. Я сделаю для вас, что смогу, — хотя, по мне, я бы лучше отослал человека за Грань, чем туда. Честно вам говорю!
— Я понимаю, — отозвался Сарьон. Он был искренне тронут состраданием, которое проявили к нему эти люди. — И я очень признателен вам за вашу помощь.
— Вы — добрый человек, — сказала вдруг жена Якобиаса, по-прежнему глядя на огонь. — Я видела, как вы на нас смотрите. У вас по глазам видно, что мы для вас не животные, а такие же люди. Если... если увидите моего сына...
Она не договорила и тихо заплакала.
— Вам пора бы идти, отец, — ворчливо произнес Якобиас. — Луна уже почти над верхушками деревьев, а путь у вас неблизкий. Если не успеете добраться до реки до того, как зайдет луна, садитесь и ждите утра. Не бродите там в темноте. С вас станется загреметь со скалы.
— Хорошо, — выдавил Сарьон, снова глубоко вздохнул и расправил дрожащими руками полы рясы.
— А теперь идите сюда, — Якобиас подвел каталиста к двери, та распахнулась при его приближении. — И смотрите, куда я буду показывать. И внимательно слушайте, что я скажу, потому как от этого будет зависеть ваша жизнь.
— Я понимаю, — сказал Сарьон, вцепившись в остатки мужества так же крепко, как в свою торбу.
— Видите вон ту звезду? Верхнюю из тех, которые называют Рука Бога? Видите?
— Да.
— Это Северная звезда. Ее назвали Рукой Бога не просто так, а потому, что она указывает путь, если с умом на нее смотреть. Держитесь так, чтобы звезда была от вас слева. Понимаете, что это означает?
Каталист покачал головой. Якобиас подавил вздох.
— Это значит... А, ладно, не важно. Просто делайте так, и все. Всегда идите прямо на звезду, но немного забирайте вправо. И смотрите, чтобы не свернуть влево. Понимаете? Если возьмете влево, то в конце концов очутитесь в землях кентавров. А если те вас схватят, то вам только и останется, что молить Олмина о быстрой смерти.
Сарьон принялся разглядывать ночное небо, выискивая нужную звезду, и внезапно ему сделалось не по себе. Он вдруг осознал, что никогда прежде не глядел ночью на небо. Во всяком случае, здесь, где звезды казались такими близкими и их было так много. Ощущение огромной, безграничной вселенной и себя как крохотной ее частички потрясло Сарьона. И ему показалось чудовищной иронией, что другая столь же крохотная, холодная, далекая и лишенная сострадания частичка намеревается им руководить и повелевать. Сарьон подумал про Купель, где изучали влияние звезд на жизнь человека. Ему вспомнились разложенные на столе карты неба, астрологические расчеты, которые он производил, и Сарьон вдруг осознал, что никогда прежде не смотрел на звезды так, как сейчас. Сейчас, когда его жизнь действительно зависела от звезд.
— Я понимаю, — пробормотал он, хотя на самом деле ничегошеньки не понял.
Якобиас с сомнением посмотрел на каталиста.
— Может, мне все-таки его проводить? — спросил он жену.
Сарьон быстро огляделся.
— Нет-нет, — быстро сказал он. — Могут случиться неприятности. Я и так слишком задержался. Нас могут увидеть. Спасибо вам большое. Спасибо и за вашу помощь... и за вашу доброту. Прощайте. Прощайте. Да благословит Олмин вас обоих.
— Может, я и не имею права так говорить, отец, — грубовато произнес Якобиас, — я ж ведь не каталист, но я все-таки скажу. Да благословит Олмин и вас.
Он покраснел и опустил взгляд.
— Ну, вот. Надеюсь, Он на это не обидится?
Сарьон попытался улыбнуться, но по дрожанию губ понял, что может вместо этого расплакаться, и это будет сущее бедствие. Он пылко подал руку Якобиасу, который, похоже, терзался какой-то дилеммой. Во всяком случае, он так смотрел на Сарьона, словно пытался решить, сказать ему кое-что еще или все-таки не стоит. Жена мага, парившая рядом с ним, внезапно взяла руку Сарьона и прижала к шероховатым губам.
— Это вам, — мягко произнесла она, — и моему мальчику, если вы его увидите.
Ее глаза наполнились слезами. Женщина развернулась и поспешно удалилась в свое скромное жилище. У Сарьона и у самого, когда он повернулся, чтобы уходить, слезы застилали глаза. Тут Якобиас тронул его за плечо.
— Послушайте, — сказал полевой маг. — Я... мне кажется, вам все-таки стоит об этом знать. Может, так вам будет куда проще. Есть люди, которые... которые спрашивали насчет вас. Им, похоже, нужен каталист, так что они будут очень сильно в вас заинтересованы — так мне кажется.
— Спасибо, — ошеломленно произнес Сарьон. Епископ Ванье тоже на это намекал. Откуда он об этом знал? — Как мне их найти?
— Они сами вас найдут, — проворчал Якобиас — Просто не забывайте насчет звезды, иначе вы первым делом найдете смерть.
— Я не забуду. Спасибо. Прощайте.
Но Якобиас, очевидно, еще не успокоился, поскольку снова задержал Сарьона.
— Не нравятся они мне, — нахмурившись, пробурчал он. — Во всяком случае, то, что я слышал, — сам-то я их не видел. Надеюсь, слухи врут. А если нет — я просил моего мальчика, чтобы он не позволял себя впутывать в подобные дела. Мне вообще не нравится, что он туда ушел, но у нас не было другого выхода. Когда мы услышали, что сюда должен прибыть Дуук-тсарит, чтобы поговорить с ним...
— Дуук-тсарит? — озадаченно переспросил Сарьон. — А я думал, что ваш сын убежал вместе с тем молодым человеком, который убил надсмотрщика, с Джорамом...
— С Джорамом? — Якобиас покачал головой. — Уж не знаю, кто вам такое ляпнул. Этот странный парень тут уже год не показывался. Мосия надеялся его найти, это правда; не скажу, кстати, чтобы мне этого хотелось. Живой Мертвый...
Он снова покачал головой.
— Но я вообще-то не про это. — Якобиас очень серьезно взглянул на Сарьона, придерживая каталиста за руку. — Я не хотел об этом говорить при его матери... Но если мальчик и вправду попал в плохую компанию и встал на путь... на путь тьмы — поговорите с ним, ладно, отец? Напомните ему, что мы его любим и думаем о нем.
— Хорошо, Якобиас. Обязательно, — мягко произнес Сарьон, прикоснувшись к натруженной руке полевого мага.
— Спасибо, отец. — Якобиас откашлялся и вытер глаза и нос. Он явно хотел немного задержаться, чтобы взять себя в руки, прежде чем возвращаться в хижину. — Прощайте, отец.
И, повернувшись, он вошел в хижину и закрыл за собою дверь. Сарьон, задержавшись на миг — ему не хотелось уходить, — взглянул в окно и увидел в свете луны, струящемся сквозь окно, полевого мага и его жену. Якобиас обнял жену и прижал к груди. До Сарьона донеслись сдавленные рыдания.
Каталист вздохнул, покрепче ухватил торбу и зашагал к полю; он смотрел на звезды и время от времени — на бескрайнее темное пространство, куда звезды вели его. Он то и дело спотыкался; земля под ногами превратилась в лоскутное одеяло из белых и черных пятен, лунного света и черных теней. Добравшись до края деревни, Сарьон оглядел поля пшеницы, волновавшейся под ветром, словно залитое лунным светом озеро. Обернувшись, Сарьон в последний раз взглянул на деревню — возможно, прощаясь с человеческим обществом.