Страница:
Сарьон был одним из таких послушников. И он тоже мог бы прожить свою жизнь здесь, мирно и безмятежно, как бессчетное множество его предшественников...
Но Сарьон был иным. На самом деле ему даже иногда казалось, что он проклят...
Телдар, один из немногих чужаков, кому дозволено было поселиться в Купели, трудился в своем маленьком садике с лечебными травами, когда почтенный старый ворон с важным видом соскочил на дорожку между двумя аккуратными грядками, поросшими молодой зеленью, и сообщил хозяину о появлении пациента. Друид от души поблагодарил ворона — тот был настолько стар, что уже лишился части перьев на макушке и сам походил на каталиста, — и покинул залитый солнцем садик, вернувшись в прохладу, полумрак и покой лечебницы.
— Солнце встало, брат, — сказал Телдар, войдя в приемный покой; подол его коричневой рясы тихо прошуршал по каменному полу.
— С-солнце встало, целитель, — вздрогнув, пробормотал молодой человек. Он уныло смотрел в окно и так задумался, что не услышал появления друида.
— Если вы не возражаете, — продолжал Телдар, успев подметить наметанным, проницательным взором малейшие подробности облика своего нервного посетителя, от необычайной бледности до обгрызенных ногтей, — может, пройдем ко мне в покои? Там можно устроиться поудобнее и спокойно поговорить.
Молодой человек кивнул и вежливо согласился, но друиду было ясно, что он с тем же успехом мог бы предложить каталисту шагнуть с обрыва — ответ был бы тот же самый. Они прошли через лечебницу с рядами деревянных коек — им любовно придали форму сложенных чашечкой ладоней, на которых покоились матрасы, набитые душистыми травами и листвой; сочетание их запахов помогало расслабиться и спокойно уснуть. Некоторые кровати были заняты. Лежащие на них пациенты слушали прописанную им музыку и сосредоточивали энергию тела на процессе исцеления. Телдар на ходу перебросился парой слов с каждым из них, но останавливаться не стал. Он провел нового подопечного в другие покои, не такие большие и более уединенные. Это была солнечная комната со стеклянными стенами, заставленная множеством растений; друид опустился на подушку, набитую мягкой сосновой хвоей, и предложил пациенту присаживаться.
Каталист уселся — точнее, неуклюже плюхнулся. Это был высокий, сутулый молодой человек; казалось, будто его руки и ноги слишком велики для его тела. Одет он был неаккуратно, в слишком короткую для него рясу. Под тусклыми глазами залегли темные круги. Друид подметил все это, хотя с виду и не выказывал пристального интереса к пациенту; он все это время безостановочно болтал о погоде и лишь поинтересовался мимоходом, не выпьет ли каталист успокаивающего чая.
Получив неохотное, невнятное согласие, Телдар взмахнул рукой, и шар кипящей жидкости послушно выплыл из очага, наполнил две чашки и вернулся на законное место. Друид сделал осторожный глоток из своей чашки, потом небрежно отправил чашку парить над столом. Этот травяной настой предназначался для того, чтобы избавить собеседника от скованности и помочь ему выговориться. Телдар внимательно смотрел, как молодой человек глотает горячий чай, похоже даже не замечая его вкуса.
— Я очень рад, брат Сарьон, что нам с вами представилась возможность побеседовать, — сказал друид, вновь наполнив чашку гостя. — Слишком уж часто я вижу молодых людей лишь тогда, когда их настигает недуг. А вы вполне здоровы. Ведь верно, брат?
— Я вполне здоров, целитель, — отозвался молодой человек, не отрывая взгляда от окна. — Я пришел сюда по просьбе моего наставника.
— Да, похоже, тело ваше вполне здорово, — мягко произнес Телдар. — Но наши тела — всего лишь оболочки наших разумов. Если разум страдает, он причиняет вред и телу.
— Со мной все в порядке, — несколько нетерпеливо повторил Сарьон. — Просто легкая бессонница...
— А мне пожаловались, что вы пропускаете вечернюю молитву, не выполняете дневные обряды и избегаете трапез. — Друид мгновение помолчал, привычно оценивая, насколько успел подействовать чай. Сутулые плечи поникли, веки опустились, а беспокойные руки медленно улеглись на коленях каталиста. — Сколько вам лет, брат? Двадцать семь? Двадцать восемь?
— Двадцать пять.
Друид удивленно приподнял брови. Сарьон кивнул.
— Меня призвали в Купель, когда мне было двадцать, — пояснил он. Большинство молодых послушников являлись сюда лишь после того, как им исполнялся двадцать один год.
— И что же было тому причиной? — поинтересовался Телдар.
— Я — математический гений, — отозвался Сарьон столь равнодушно, словно он сказал нечто совершенно банальное и очевидное, например: «Я высокий» или «Я — мужчина».
— В самом деле?
Друид пригладил длинную седую бороду. Да, тогда понятно, отчего молодого человека столь рано допустили в Купель. Передача Жизни от стихий природы к магам, использующим эту энергию, представляла собою целую науку, почти полностью основанную на математических принципах. Поскольку магическая сила, извлекаемая из окружающего мира, сосредоточивалась в каталисте, который затем фокусировал собранную Жизнь и передавал магу, необходимо было безукоризненно точно рассчитывать количество передаваемой энергии — ибо передача магии ослабляла каталиста. Лишь в чрезвычайных обстоятельствах или в военное время каталисту позволялось полностью заполнять мага Жизнью.
— Да, — отозвался Сарьон, расслабившийся под воздействием чая. Его длинное, нескладное тело обмякло. — Я еще в детстве изучил все стандартные расчеты. В двенадцать лет я уже мог рассчитать, что нужно, чтобы оторвать дом от фундамента и отправить его летать по небу, и тут же в один миг подсчитать, сколько энергии уйдет на создание парадного платья для императрицы.
— Да, это поразительно, — пробормотал друид, внимательно глядя на Сарьона из-под полуопущенных век.
Каталист пожал плечами:
— Так же думала и моя мать. Для меня же в этом не было ничего особенного. Всего лишь игра, единственное развлечение, какое у меня было в детстве, — добавил он, теребя чехол подушки.
— Так вы учились у матери? Вас не отправили в школу?
— Нет. Она — жрица. Она имела хорошие шансы занять кардинальскую должность, но вместо этого вышла замуж за моего отца.
— Из политических соображений?
Сарьон сухо улыбнулся и покачал головой:
— Нет. Из-за меня.
— А! Понятно.
Друид глотнул еще немного чая. Браки в Тимхаллане всегда заключались по сговору, и этот процесс почти полностью контролировался каталистами. И все благодаря Предвидению. Предвидение, последний остаток некогда процветавшего искусства прорицания, позволяло каталистам определять, какие союзы будут вознаграждены потомками и, следовательно, являются разумными. Если же появления потомка не ожидалось, на такой брак налагали запрет.
Поскольку дар каталиста передавался только по наследству, их браки регулировались еще более строго, чем браки магов, и устраивались самой церковью. Каталисты были такой редкостью, что держать одного из них у себя при дворе считалось большой честью. Кроме того, все расходы на обучение каталиста брала на себя церковь. Всякий каталист занимал прочное положение в обществе, и ему, как и его семье, не приходилось беспокоиться о хлебе насущном.
— Ваша мать занимает высокое место в церковной иерархии. Ваш отец, должно быть, знатный и могущественный ...
— Нет, — покачал головой Сарьон. — Этот брак был для моей матери мезальянсом. По правде говоря, она так и не простила этого отцу. Она — кузина императрицы Мерилона, а отец был всего лишь герцогом.
— Был? Вы говорите о нем в прошедшем времени?..
— Он умер, — бесстрастно произнес Сарьон. — Умер около десяти лет назад, когда мне было пятнадцать. От изнурительной болезни. Мать сделала, что могла. Она вызвала целителей. Но она не очень-то старалась спасти его — а он не очень-то старался остаться в живых.
— Вас это ранит?
— Не особенно, — пробормотал Сарьон, уже успевший проковырять дыру в чехле. — Я редко его видел. Когда мне исполнилось шесть, мать занялась моим обучением... а отец начал все чаще покидать дом. Ему нравилась придворная жизнь Мерилона. А кроме того... — Сарьон, нахмурившись, сосредоточенно трудился над расширением дырки. — Кроме того, мне было над чем подумать и помимо этого.
— В пятнадцать лет обычно так дела и обстоят, — мягко произнес Телдар. — Расскажите мне о ваших размышлениях. Должно быть, они темны, раз они, словно туча, затуманивают солнце вашего бытия.
— Я... я не могу, — пробормотал Сарьон, как-то умудрившись одновременно и вспыхнуть, и побледнеть.
— Ничего страшного, — любезно произнес друид. — Тогда мы...
— Я не хотел быть каталистом! — выпалил Сарьон. — Я хотел владеть магией. Всегда хотел — сколько я себя помню, с самого раннего детства.
— В этом нет ничего постыдного, — заверил его Телдар. — Многие члены вашего ордена точно так же завидуют магам.
— Правда?! — Сарьон поднял голову, и впервые в его взгляде промелькнула надежда. Но затем он снова помрачнел и принялся вытаскивать через дыру иголки и растирать их между пальцами. — Но это еще не самое Скверное.
Он помрачнел и умолк.
— А каким именно магом вы бы хотели быть? — поинтересовался друид. Он уже понимал, к чему дело клонится, но предпочитал, чтобы беседа развивалась естественным образом. Он подозвал шар с водой, чтобы снова наполнить чашку каталиста. — Альбанара?
— О, нет! — Сарьон с горечью улыбнулся. — Я не настолько честолюбив.
Он снова поднял взгляд и принялся смотреть в окно.
— Мне кажется, из меня мог бы получиться неплохой Прон-альбан, придающий форму дереву. Мне нравится прикасаться к дереву, чувствовать его гладкую поверхность, его структуру, его запах...
Каталист вздохнул.
— Моя мать говорит, что это все потому, что я чувствую Жизнь, содержащуюся в дереве, и благоговею перед ней.
— Совершенно справедливое замечание, — кивнул Друид.
— Да, но это не так! Вот в чем дело-то! — воскликнул Сарьон, переведя взгляд на Телдара. Улыбка его сделалась кривой. — Я хотел изменять дерево, целитель! Изменять его собственными руками! Я хотел присоединять куски дерева друг к другу и делать из них нечто новое!
Он настороженно смотрел на друида, ожидая, что тот придет в ужас.
В мире, где соединять что-либо вручную — не важно, живое или неживое — считалось самым непростительным прегрешением, признание Сарьона действительно звучало чудовищно. Оно граничило с Темными искусствами. Только чародеи, практикующие Девятое Таинство, могли бы измыслить нечто подобное. Если взять, например, того же Прон-альбана, он не мастерил кресло — он придавал ему форму. Он брал дерево — ствол живого дерева — и с помощью своей магии ласково, любовно придавал ему форму образа, возникшего у него в уме. А потому такое кресло становилось для дерева всего лишь другой ступенью Жизни. Если бы маги принялись вручную рубить и увечить деревья, а потом складывать эти искалеченные куски вместе, придавая им подобие кресла, дерево изошло бы криком и вскорости умерло.
И все же Сарьон утверждал, что он желал совершать это гнусное деяние. Молодой человек думал, что друид сейчас побледнеет от ужаса и, возможно, прикажет ему убираться прочь.
Однако же Телдар взирал на него совершенно безмятежно, как будто Сарьон всего лишь признался, например, в пристрастии к яблокам.
— Подобные вещи вызывают у всех у нас совершенно естественное любопытство, — спокойно произнес он. — А о чем еще вы мечтали в юности? О том, чтобы соединять куски дерева — и все?
Сарьон сглотнул. Он взглянул на подушку и вытащил пальцы из дыры.
— Нет. — Его бросило в пот, и он поспешно вытер лицо. — Да поможет мне Олмин! — судорожно выдохнул он.
— Дорогой мой, Олмин, конечно же, старается вам помочь — но для этого вы должны сами себе помочь, — убежденно произнес друид. — Вы мечтали о соединении с женщинами. Не так ли?
Сарьон вскинул голову. Лицо его пылало.
— Откуда... откуда вы знаете? Вы прочли мои...
— Нет-нет! — Телдар, улыбнувшись, вскинул руки. — Я не владею искусством Исполняющих проникать в чужие мысли. Просто эти мечты совершенно естественны, брат. Они сохранились с темных времен и служат нам напоминанием о нашей животной природе и о том, что мы тесно связаны с этим миром. Неужели никто вам об этом не рассказывал?
Лицо у Сарьона сделалось столь потешным — в нем смешались облегчение, потрясение и наивность, — что друиду стоило немалого труда сохранить серьезную мину. К тому же он мысленно проклял холодное, бездушное, лишенное любви окружение, воспитавшее в молодом человеке столь мощный комплекс вины. Телдар коротко, несколькими фразами обрисовал суть дела.
— Предполагается, что в той темной, сумрачной земле, откуда мы некогда явились, мы, маги, вынуждены были соединяться телесно, дабы произвести на свет потомков, — соединяться, подобно животным. Мы не имели возможности контролировать воспроизводство себе подобных, и наша кровь смешивалась с кровью Мертвых. Даже долгое время спустя после переселения в этот мир мы, как считается, продолжали спариваться подобным образом. Но потом был открыт способ извлекать семя из мужчины и, используя силу Жизни, помещать его в женщину. Благодаря этому мы получили возможность контролировать численность народонаселения и возвыситься над животными стремлениями плоти. Но это не так уж просто, ибо плотское существо слабо. Я полагаю, вы переросли эти мечтания, верно? Или они все еще беспокоят вас?..
— Нет! — поспешно, в некотором замешательстве перебил его Сарьон. — Нет, они меня не беспокоят... но мне кажется, не потому, что я их перерос. Это все... это все математика! — выпалил он наконец. — Я обнаружил, что то, что прежде было... было просто игрой, теперь стало моим... моим спасением!
Он резко выпрямился и взглянул в глаза друиду. Лицо его прояснилось.
— Когда я погружаюсь в научные изыскания, я забываю обо всем на свете! Понимаете, целитель? Именно поэтому я пропускаю вечерние молитвы. Я забываю поесть, забываю исполнять ритуалы — все это кажется пустой тратой времени! Знание! Изучать, познавать, творить — творить новые теории, новые формулы... Я изыскал способ вдвое уменьшить расход энергии на преобразование камня в стекло! И это — сущий пустяк по сравнению с некоторыми моими замыслами! Да что там! Я даже открыл... — Сарьон внезапно осекся.
— И что же вы открыли? — небрежно поинтересовался друид.
— Ничего такого, что могло бы вас заинтересовать, — отрезал каталист. Он посмотрел на подушку и внезапно заметил проковырянную им дыру. Сарьон вспыхнул и попытался — без особого успеха — ликвидировать нанесенный ущерб.
— Я, конечно, ничего не смыслю в математике, — сказал Телдар, — но мне очень интересно слушать, как вы о ней рассказываете.
— Нет. На самом деле это все не важно. — Сарьон встал. Он нетвердо держался на ногах. — Извините, я испортил вам подушку.
— Пустяки. Ее нетрудно починить, — сказал друид, поднимаясь. Он улыбнулся, не переставая внимательно приглядываться к молодому человеку. — Может, вы как-нибудь еще заглянете ко мне и мы побеседуем об этом вашем новом открытии?
— Может быть. Я... я не знаю. Я же сказал, на самом деле это не важно. Важно то, что в математике весь смысл моей жизни. Она для меня превыше всего. Неужели вы не понимаете? Жажда знания... любого знания! Даже того, которое...
Сарьон осекся.
— Я могу идти? — спросил он. — Вы уже закончили разбираться со мной?
— Я не «заканчивал», потому что и не «начинал», — мягко поправил его Телдар. — Вам посоветовали прийти сюда, потому что вашего наставника беспокоит состояние вашего здоровья. И меня также. Вы явно переутомляетесь, брат Сарьон. Ваш превосходный разум зависит от вашего тела. Как я уже говорил, если вы не будет заботиться о теле, разум тоже пострадает.
— Да, конечно, — пристыжено пробормотал Сарьон. Ему было неловко за свою вспышку. — Извините, целитель. Вероятно, вы правы.
— Надеюсь, теперь я регулярно буду видеть вас на трапезах... и в гимнастическом дворе?
— Да, — отозвался каталист, с трудом подавив раздраженный вздох. Он повернулся и направился к двери.
— И не надо безвылазно сидеть в библиотеке, — продолжал друид, — Есть и другие...
— В библиотеке? — Сарьон резко обернулся. Лицо его стало белым как мел. — Что вы имеете в виду?
Телдар, удивленно сморгнул.
— Да ничего, собственно, брат Сарьон. Просто вы упомянули научные изыскания. Естественно, я предположил, что вы проводите большую часть времени в библиотеке...
— Ваше предположение неверно! Я там не был уже целый месяц! — огрызнулся Сарьон. — Месяц! Вы меня поняли?
— Да, но...
— Да пребудет с вами Олмин, — пробормотал каталист. — Не нужно меня провожать. Я знаю дорогу.
Он неловко поклонился и заспешил прочь. Путаясь в полах короткой рясы, Сарьон стремительно прошагал через лечебницу и скрылся за дальней дверью.
Друид долгое время задумчиво смотрел вслед молодому человеку, рассеянно поглаживая перья ворона, который влетел в окно и примостился на плече у хозяина.
— Что бы это значило? — спросил друид у птицы. — Как ты думаешь?
Ворон что-то каркнул в ответ, почистил лапой клюв и тоже посмотрел вслед каталисту, поблескивая черными глазами-бусинками.
— Да, — отозвался Телдар, — ты совершенно прав, друг мой. Эта душа воистину летит на очень темных крыльях.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА ПЯТАЯ
Но Сарьон был иным. На самом деле ему даже иногда казалось, что он проклят...
Телдар, один из немногих чужаков, кому дозволено было поселиться в Купели, трудился в своем маленьком садике с лечебными травами, когда почтенный старый ворон с важным видом соскочил на дорожку между двумя аккуратными грядками, поросшими молодой зеленью, и сообщил хозяину о появлении пациента. Друид от души поблагодарил ворона — тот был настолько стар, что уже лишился части перьев на макушке и сам походил на каталиста, — и покинул залитый солнцем садик, вернувшись в прохладу, полумрак и покой лечебницы.
— Солнце встало, брат, — сказал Телдар, войдя в приемный покой; подол его коричневой рясы тихо прошуршал по каменному полу.
— С-солнце встало, целитель, — вздрогнув, пробормотал молодой человек. Он уныло смотрел в окно и так задумался, что не услышал появления друида.
— Если вы не возражаете, — продолжал Телдар, успев подметить наметанным, проницательным взором малейшие подробности облика своего нервного посетителя, от необычайной бледности до обгрызенных ногтей, — может, пройдем ко мне в покои? Там можно устроиться поудобнее и спокойно поговорить.
Молодой человек кивнул и вежливо согласился, но друиду было ясно, что он с тем же успехом мог бы предложить каталисту шагнуть с обрыва — ответ был бы тот же самый. Они прошли через лечебницу с рядами деревянных коек — им любовно придали форму сложенных чашечкой ладоней, на которых покоились матрасы, набитые душистыми травами и листвой; сочетание их запахов помогало расслабиться и спокойно уснуть. Некоторые кровати были заняты. Лежащие на них пациенты слушали прописанную им музыку и сосредоточивали энергию тела на процессе исцеления. Телдар на ходу перебросился парой слов с каждым из них, но останавливаться не стал. Он провел нового подопечного в другие покои, не такие большие и более уединенные. Это была солнечная комната со стеклянными стенами, заставленная множеством растений; друид опустился на подушку, набитую мягкой сосновой хвоей, и предложил пациенту присаживаться.
Каталист уселся — точнее, неуклюже плюхнулся. Это был высокий, сутулый молодой человек; казалось, будто его руки и ноги слишком велики для его тела. Одет он был неаккуратно, в слишком короткую для него рясу. Под тусклыми глазами залегли темные круги. Друид подметил все это, хотя с виду и не выказывал пристального интереса к пациенту; он все это время безостановочно болтал о погоде и лишь поинтересовался мимоходом, не выпьет ли каталист успокаивающего чая.
Получив неохотное, невнятное согласие, Телдар взмахнул рукой, и шар кипящей жидкости послушно выплыл из очага, наполнил две чашки и вернулся на законное место. Друид сделал осторожный глоток из своей чашки, потом небрежно отправил чашку парить над столом. Этот травяной настой предназначался для того, чтобы избавить собеседника от скованности и помочь ему выговориться. Телдар внимательно смотрел, как молодой человек глотает горячий чай, похоже даже не замечая его вкуса.
— Я очень рад, брат Сарьон, что нам с вами представилась возможность побеседовать, — сказал друид, вновь наполнив чашку гостя. — Слишком уж часто я вижу молодых людей лишь тогда, когда их настигает недуг. А вы вполне здоровы. Ведь верно, брат?
— Я вполне здоров, целитель, — отозвался молодой человек, не отрывая взгляда от окна. — Я пришел сюда по просьбе моего наставника.
— Да, похоже, тело ваше вполне здорово, — мягко произнес Телдар. — Но наши тела — всего лишь оболочки наших разумов. Если разум страдает, он причиняет вред и телу.
— Со мной все в порядке, — несколько нетерпеливо повторил Сарьон. — Просто легкая бессонница...
— А мне пожаловались, что вы пропускаете вечернюю молитву, не выполняете дневные обряды и избегаете трапез. — Друид мгновение помолчал, привычно оценивая, насколько успел подействовать чай. Сутулые плечи поникли, веки опустились, а беспокойные руки медленно улеглись на коленях каталиста. — Сколько вам лет, брат? Двадцать семь? Двадцать восемь?
— Двадцать пять.
Друид удивленно приподнял брови. Сарьон кивнул.
— Меня призвали в Купель, когда мне было двадцать, — пояснил он. Большинство молодых послушников являлись сюда лишь после того, как им исполнялся двадцать один год.
— И что же было тому причиной? — поинтересовался Телдар.
— Я — математический гений, — отозвался Сарьон столь равнодушно, словно он сказал нечто совершенно банальное и очевидное, например: «Я высокий» или «Я — мужчина».
— В самом деле?
Друид пригладил длинную седую бороду. Да, тогда понятно, отчего молодого человека столь рано допустили в Купель. Передача Жизни от стихий природы к магам, использующим эту энергию, представляла собою целую науку, почти полностью основанную на математических принципах. Поскольку магическая сила, извлекаемая из окружающего мира, сосредоточивалась в каталисте, который затем фокусировал собранную Жизнь и передавал магу, необходимо было безукоризненно точно рассчитывать количество передаваемой энергии — ибо передача магии ослабляла каталиста. Лишь в чрезвычайных обстоятельствах или в военное время каталисту позволялось полностью заполнять мага Жизнью.
— Да, — отозвался Сарьон, расслабившийся под воздействием чая. Его длинное, нескладное тело обмякло. — Я еще в детстве изучил все стандартные расчеты. В двенадцать лет я уже мог рассчитать, что нужно, чтобы оторвать дом от фундамента и отправить его летать по небу, и тут же в один миг подсчитать, сколько энергии уйдет на создание парадного платья для императрицы.
— Да, это поразительно, — пробормотал друид, внимательно глядя на Сарьона из-под полуопущенных век.
Каталист пожал плечами:
— Так же думала и моя мать. Для меня же в этом не было ничего особенного. Всего лишь игра, единственное развлечение, какое у меня было в детстве, — добавил он, теребя чехол подушки.
— Так вы учились у матери? Вас не отправили в школу?
— Нет. Она — жрица. Она имела хорошие шансы занять кардинальскую должность, но вместо этого вышла замуж за моего отца.
— Из политических соображений?
Сарьон сухо улыбнулся и покачал головой:
— Нет. Из-за меня.
— А! Понятно.
Друид глотнул еще немного чая. Браки в Тимхаллане всегда заключались по сговору, и этот процесс почти полностью контролировался каталистами. И все благодаря Предвидению. Предвидение, последний остаток некогда процветавшего искусства прорицания, позволяло каталистам определять, какие союзы будут вознаграждены потомками и, следовательно, являются разумными. Если же появления потомка не ожидалось, на такой брак налагали запрет.
Поскольку дар каталиста передавался только по наследству, их браки регулировались еще более строго, чем браки магов, и устраивались самой церковью. Каталисты были такой редкостью, что держать одного из них у себя при дворе считалось большой честью. Кроме того, все расходы на обучение каталиста брала на себя церковь. Всякий каталист занимал прочное положение в обществе, и ему, как и его семье, не приходилось беспокоиться о хлебе насущном.
— Ваша мать занимает высокое место в церковной иерархии. Ваш отец, должно быть, знатный и могущественный ...
— Нет, — покачал головой Сарьон. — Этот брак был для моей матери мезальянсом. По правде говоря, она так и не простила этого отцу. Она — кузина императрицы Мерилона, а отец был всего лишь герцогом.
— Был? Вы говорите о нем в прошедшем времени?..
— Он умер, — бесстрастно произнес Сарьон. — Умер около десяти лет назад, когда мне было пятнадцать. От изнурительной болезни. Мать сделала, что могла. Она вызвала целителей. Но она не очень-то старалась спасти его — а он не очень-то старался остаться в живых.
— Вас это ранит?
— Не особенно, — пробормотал Сарьон, уже успевший проковырять дыру в чехле. — Я редко его видел. Когда мне исполнилось шесть, мать занялась моим обучением... а отец начал все чаще покидать дом. Ему нравилась придворная жизнь Мерилона. А кроме того... — Сарьон, нахмурившись, сосредоточенно трудился над расширением дырки. — Кроме того, мне было над чем подумать и помимо этого.
— В пятнадцать лет обычно так дела и обстоят, — мягко произнес Телдар. — Расскажите мне о ваших размышлениях. Должно быть, они темны, раз они, словно туча, затуманивают солнце вашего бытия.
— Я... я не могу, — пробормотал Сарьон, как-то умудрившись одновременно и вспыхнуть, и побледнеть.
— Ничего страшного, — любезно произнес друид. — Тогда мы...
— Я не хотел быть каталистом! — выпалил Сарьон. — Я хотел владеть магией. Всегда хотел — сколько я себя помню, с самого раннего детства.
— В этом нет ничего постыдного, — заверил его Телдар. — Многие члены вашего ордена точно так же завидуют магам.
— Правда?! — Сарьон поднял голову, и впервые в его взгляде промелькнула надежда. Но затем он снова помрачнел и принялся вытаскивать через дыру иголки и растирать их между пальцами. — Но это еще не самое Скверное.
Он помрачнел и умолк.
— А каким именно магом вы бы хотели быть? — поинтересовался друид. Он уже понимал, к чему дело клонится, но предпочитал, чтобы беседа развивалась естественным образом. Он подозвал шар с водой, чтобы снова наполнить чашку каталиста. — Альбанара?
— О, нет! — Сарьон с горечью улыбнулся. — Я не настолько честолюбив.
Он снова поднял взгляд и принялся смотреть в окно.
— Мне кажется, из меня мог бы получиться неплохой Прон-альбан, придающий форму дереву. Мне нравится прикасаться к дереву, чувствовать его гладкую поверхность, его структуру, его запах...
Каталист вздохнул.
— Моя мать говорит, что это все потому, что я чувствую Жизнь, содержащуюся в дереве, и благоговею перед ней.
— Совершенно справедливое замечание, — кивнул Друид.
— Да, но это не так! Вот в чем дело-то! — воскликнул Сарьон, переведя взгляд на Телдара. Улыбка его сделалась кривой. — Я хотел изменять дерево, целитель! Изменять его собственными руками! Я хотел присоединять куски дерева друг к другу и делать из них нечто новое!
Он настороженно смотрел на друида, ожидая, что тот придет в ужас.
В мире, где соединять что-либо вручную — не важно, живое или неживое — считалось самым непростительным прегрешением, признание Сарьона действительно звучало чудовищно. Оно граничило с Темными искусствами. Только чародеи, практикующие Девятое Таинство, могли бы измыслить нечто подобное. Если взять, например, того же Прон-альбана, он не мастерил кресло — он придавал ему форму. Он брал дерево — ствол живого дерева — и с помощью своей магии ласково, любовно придавал ему форму образа, возникшего у него в уме. А потому такое кресло становилось для дерева всего лишь другой ступенью Жизни. Если бы маги принялись вручную рубить и увечить деревья, а потом складывать эти искалеченные куски вместе, придавая им подобие кресла, дерево изошло бы криком и вскорости умерло.
И все же Сарьон утверждал, что он желал совершать это гнусное деяние. Молодой человек думал, что друид сейчас побледнеет от ужаса и, возможно, прикажет ему убираться прочь.
Однако же Телдар взирал на него совершенно безмятежно, как будто Сарьон всего лишь признался, например, в пристрастии к яблокам.
— Подобные вещи вызывают у всех у нас совершенно естественное любопытство, — спокойно произнес он. — А о чем еще вы мечтали в юности? О том, чтобы соединять куски дерева — и все?
Сарьон сглотнул. Он взглянул на подушку и вытащил пальцы из дыры.
— Нет. — Его бросило в пот, и он поспешно вытер лицо. — Да поможет мне Олмин! — судорожно выдохнул он.
— Дорогой мой, Олмин, конечно же, старается вам помочь — но для этого вы должны сами себе помочь, — убежденно произнес друид. — Вы мечтали о соединении с женщинами. Не так ли?
Сарьон вскинул голову. Лицо его пылало.
— Откуда... откуда вы знаете? Вы прочли мои...
— Нет-нет! — Телдар, улыбнувшись, вскинул руки. — Я не владею искусством Исполняющих проникать в чужие мысли. Просто эти мечты совершенно естественны, брат. Они сохранились с темных времен и служат нам напоминанием о нашей животной природе и о том, что мы тесно связаны с этим миром. Неужели никто вам об этом не рассказывал?
Лицо у Сарьона сделалось столь потешным — в нем смешались облегчение, потрясение и наивность, — что друиду стоило немалого труда сохранить серьезную мину. К тому же он мысленно проклял холодное, бездушное, лишенное любви окружение, воспитавшее в молодом человеке столь мощный комплекс вины. Телдар коротко, несколькими фразами обрисовал суть дела.
— Предполагается, что в той темной, сумрачной земле, откуда мы некогда явились, мы, маги, вынуждены были соединяться телесно, дабы произвести на свет потомков, — соединяться, подобно животным. Мы не имели возможности контролировать воспроизводство себе подобных, и наша кровь смешивалась с кровью Мертвых. Даже долгое время спустя после переселения в этот мир мы, как считается, продолжали спариваться подобным образом. Но потом был открыт способ извлекать семя из мужчины и, используя силу Жизни, помещать его в женщину. Благодаря этому мы получили возможность контролировать численность народонаселения и возвыситься над животными стремлениями плоти. Но это не так уж просто, ибо плотское существо слабо. Я полагаю, вы переросли эти мечтания, верно? Или они все еще беспокоят вас?..
— Нет! — поспешно, в некотором замешательстве перебил его Сарьон. — Нет, они меня не беспокоят... но мне кажется, не потому, что я их перерос. Это все... это все математика! — выпалил он наконец. — Я обнаружил, что то, что прежде было... было просто игрой, теперь стало моим... моим спасением!
Он резко выпрямился и взглянул в глаза друиду. Лицо его прояснилось.
— Когда я погружаюсь в научные изыскания, я забываю обо всем на свете! Понимаете, целитель? Именно поэтому я пропускаю вечерние молитвы. Я забываю поесть, забываю исполнять ритуалы — все это кажется пустой тратой времени! Знание! Изучать, познавать, творить — творить новые теории, новые формулы... Я изыскал способ вдвое уменьшить расход энергии на преобразование камня в стекло! И это — сущий пустяк по сравнению с некоторыми моими замыслами! Да что там! Я даже открыл... — Сарьон внезапно осекся.
— И что же вы открыли? — небрежно поинтересовался друид.
— Ничего такого, что могло бы вас заинтересовать, — отрезал каталист. Он посмотрел на подушку и внезапно заметил проковырянную им дыру. Сарьон вспыхнул и попытался — без особого успеха — ликвидировать нанесенный ущерб.
— Я, конечно, ничего не смыслю в математике, — сказал Телдар, — но мне очень интересно слушать, как вы о ней рассказываете.
— Нет. На самом деле это все не важно. — Сарьон встал. Он нетвердо держался на ногах. — Извините, я испортил вам подушку.
— Пустяки. Ее нетрудно починить, — сказал друид, поднимаясь. Он улыбнулся, не переставая внимательно приглядываться к молодому человеку. — Может, вы как-нибудь еще заглянете ко мне и мы побеседуем об этом вашем новом открытии?
— Может быть. Я... я не знаю. Я же сказал, на самом деле это не важно. Важно то, что в математике весь смысл моей жизни. Она для меня превыше всего. Неужели вы не понимаете? Жажда знания... любого знания! Даже того, которое...
Сарьон осекся.
— Я могу идти? — спросил он. — Вы уже закончили разбираться со мной?
— Я не «заканчивал», потому что и не «начинал», — мягко поправил его Телдар. — Вам посоветовали прийти сюда, потому что вашего наставника беспокоит состояние вашего здоровья. И меня также. Вы явно переутомляетесь, брат Сарьон. Ваш превосходный разум зависит от вашего тела. Как я уже говорил, если вы не будет заботиться о теле, разум тоже пострадает.
— Да, конечно, — пристыжено пробормотал Сарьон. Ему было неловко за свою вспышку. — Извините, целитель. Вероятно, вы правы.
— Надеюсь, теперь я регулярно буду видеть вас на трапезах... и в гимнастическом дворе?
— Да, — отозвался каталист, с трудом подавив раздраженный вздох. Он повернулся и направился к двери.
— И не надо безвылазно сидеть в библиотеке, — продолжал друид, — Есть и другие...
— В библиотеке? — Сарьон резко обернулся. Лицо его стало белым как мел. — Что вы имеете в виду?
Телдар, удивленно сморгнул.
— Да ничего, собственно, брат Сарьон. Просто вы упомянули научные изыскания. Естественно, я предположил, что вы проводите большую часть времени в библиотеке...
— Ваше предположение неверно! Я там не был уже целый месяц! — огрызнулся Сарьон. — Месяц! Вы меня поняли?
— Да, но...
— Да пребудет с вами Олмин, — пробормотал каталист. — Не нужно меня провожать. Я знаю дорогу.
Он неловко поклонился и заспешил прочь. Путаясь в полах короткой рясы, Сарьон стремительно прошагал через лечебницу и скрылся за дальней дверью.
Друид долгое время задумчиво смотрел вслед молодому человеку, рассеянно поглаживая перья ворона, который влетел в окно и примостился на плече у хозяина.
— Что бы это значило? — спросил друид у птицы. — Как ты думаешь?
Ворон что-то каркнул в ответ, почистил лапой клюв и тоже посмотрел вслед каталисту, поблескивая черными глазами-бусинками.
— Да, — отозвался Телдар, — ты совершенно прав, друг мой. Эта душа воистину летит на очень темных крыльях.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ПАЛАТА ДЕВЯТОГО ТАИНСТВА
Когда это случилось, мастера-библиотекаря на рабочем месте не было. Стояла поздняя ночь, и все давно удалились на покой. Бодрствовал лишь единственный дежурный, пожилой дьякон, которого именовали младшим мастером.
На самом деле наименование «младший мастер» не соответствовало действительности, ибо мастером он не был. Никаким. Он был обычным сторожем, смотрителем, и главной его обязанностью было отваживать от Внутренней библиотеки крыс, которым не было дела до научных изысканий и которые предпочитали поглощать сами книги, а не содержащиеся в них знания.
Младший мастер был одним из немногих жителей Купели, которым позволялось бодрствовать в часы общего отдохновения. Для него это особого значения не имело, ибо он мог малость вздремнуть в любое время. На самом деле в тот раз его лысая, обтянутая желтой кожей голова только-только начала клониться к страницам пухлого тома, который он вроде как читал, когда из дальнего угла библиотеки донеслись шорох и шуршание. При этих звуках смотритель мгновенно проснулся, а сердце у него неприятно забилось. Нервно кашлянув, дьякон принялся осматривать обширное полутемное пространство библиотеки, надеясь (или страшась) узреть источник шума. В этот момент он вспомнил о крысах, и младшему мастеру явственно представилось, какие же размеры должна иметь крыса, чтобы шуршать настолько громко. Да, это должна быть необыкновенно крупная особь! Он также сообразил, что ему придется пересечь совсем неосвещенный участок библиотеки, чтобы разобраться с этой пакостью. Сведя две эти мысли воедино, дьякон после краткого, но прочувствованного раздумья решил, что ничего такого он вовсе не слыхал. Ему просто померещилось.
Совершенно успокоившись, смотритель вновь принялся за чтение — точнее, вновь взялся за тот же самый абзац, который пытался прочитать уже неделю и который никак не мог одолеть, ибо засыпал на его середине.
Этот раз не стал исключением. Дьякон уже почти ткнулся носом в страницу, когда шорох и шуршание повторились.
Дьякон в молодости оказался свидетелем стычки двух королевств, Мерилона и Зит-Эля, и ему много чего довелось повидать. Он видел, как с небес падал огненный дождь, а деревья швырялись копьями. Он видел, как Мастера войны превращали людей в кентавров, кошек во львов, ящериц в драконов, а крыс — в подчиненных им чудищ. Теперь воображаемая крыса, подпитываемая этими воспоминаниями, резко подросла. Дьякон, дрожа, поднялся со стула и заспешил к двери.
Он высунул голову в коридор (и оставив все остальное внутри — дабы никто не сказал, что он покинул пост!), чтобы позвать на помощь Дуук-тсарит. Но, завидев высокую фигуру — облаченную в черное, недвижную, с руками, бесстрастно сложенными на груди, — старик заколебался. Дуук-тсарит пугал его почти так же, как и этот таинственный шум. Может, там ничего такого и нет. Может, это всего лишь обычная маленькая крыса... Вот, опять! И на этот раз — еще и звук захлопнувшейся двери!
— Исполняющий! — прошипел дьякон и взмахнул трясущейся рукой. — Исполняющий!
Голова в капюшоне повернулась в его сторону. Дьякон почувствовал на себе взгляд блестящих глаз. А потом облаченная в черное фигура неким неизъяснимым образом в мгновение ока очутилась рядом с ним.
Хотя колдун не произнес ни слова, дьякон отчетливо услышал прозвучавший у него в сознании вопрос.
— Я... я н-не уверен, — заикаясь, пролепетал дьякон. — Я... я слышал какой-то шум...
Дуук-тсарит наклонил голову; дьякон заметил, что кончик черного капюшона слегка подрагивает.
— Просто шум был... ну, не просто шум... какой-то крупный. В смысле — как будто нашумел кто-то крупный... и мне показалось... ну да, показалось, будто я услышал, как хлопнула дверь.
Из-под черного капюшона скользнуло теплое, влажное дуновение — вопрос.
— Конечно же нет! — Дьякон был потрясен. — Сейчас же время отдыха. Никому не дозволяется сидеть здесь в это время. У меня спецаи... специальное разрешение, — поправился он, с трудом выговаривая слова.
Голова в капюшоне повернулась, вглядываясь в полутемные коридоры, образованные хрустальными полками с их бесценным содержимым.
— В-вон там, — дрожащим голосом пролепетал дьякон, указывая в дальнюю часть библиотеки. — Я ничего не видел. Я только слышал шум, какой-то шорох, а потом... потом дверь...
Он смолк на миг, затем выдохнул:
— Что ж там, в том углу? Сейчас, минутку, я соображу...
Лысая голова пошла морщинами — настолько усердно смотритель принялся за мысленный осмотр библиотеки. Очевидно, воображаемое ковыляние привело его к поразительному результату. Глаза дьякона расширились, и он встревожено воззрился на Дуук-тсарит.
— Девятое Таинство!
Исполняющий порывисто обернулся.
— Палата Девятого Таинства! — Дьякон принялся заламывать руки. — Запрещенные книги! Но ведь эта дверь всегда была запечатана. А теперь... как же...
Но его собеседника уже не было на прежнем месте. Колдун исчез.
Дьякону в его нынешнем смятенном состоянии потребовалось несколько мгновений, дабы освоиться с этим событием. Сперва ему было стукнуло в голову, что Дуук-тсарит в ужасе обратился в бегство, и смотритель едва не последовал его примеру — но тут его посетила более разумная мысль. Ну конечно же! Исполняющий отправился выяснять, что происходит.
В сознании у дьякона вновь замаячил образ гигантской крысы. Дьякон решил, что он, пожалуй, лучше постоит здесь и последит за дверью. Но затем на смену крысе явился лик мастера-библиотекаря. Вздохнув, дьякон подобрал полы белой просторной рясы, дабы уберечь их от пыли, и поспешно двинулся через всю библиотеку в сторону запретной комнаты.
Он вскоре заблудился в лабиринте хрустальных полок, но голоса, донесшиеся спереди и справа, подсказали ему направление. Дьякон кинулся туда и добрался до дверей запретной палаты в тот самый миг, когда из воздуха возник еще один безмолвный Дуук-тсарит в черном одеянии. Первый Исполняющий как раз снял печать с двери. Второй тут же нырнул внутрь. Дьякон попытался было последовать за ним, но неожиданное появление Исполняющего так разволновало его, что смотрителю пришлось на несколько мгновений прислониться к дверному косяку; он остановился, прижимая ладонь к груди, словно пытался унять бешено бьющееся сердце. Потом, немного придя в себя и не желая упускать редкостного зрелища — битвы двух Дуук-тсарит с гигантской крысой, — дьякон осторожно заглянул в палату. Хотя свет свечи разогнал древние тени по углам, они, казалось, только и ждали возможности выпрыгнуть оттуда и вновь завладеть своим запечатанным домом. Но стоило лишь дьякону заглянуть в комнату, как гигантская крыса, плод воображения, испарилась, уступив место более реальному и глубокому ужасу. Он знал теперь, что столкнулся с чем-то более темным и куда более чудовищным.
Кто-то проник в запретную комнату. Кто-то изучал е темные тайны. Кого-то соблазнила смертоносная сила Девятого Таинства.
Дьякон сперва не узнал съежившегося человека, которого надежно удерживали колдуны, — глаза старого смотрителя никак не могли приспособиться к яркому свету свечи. Он видел лишь белую рясу с серой отделкой, в точности такую же, как и у него самого. Значит, это тоже дьякон из числа проживающих в Купели. Но кто же...
Тут схваченный поднял голову, и дьякону открылось худое, жалкое лицо.
— Брат Сарьон!
На самом деле наименование «младший мастер» не соответствовало действительности, ибо мастером он не был. Никаким. Он был обычным сторожем, смотрителем, и главной его обязанностью было отваживать от Внутренней библиотеки крыс, которым не было дела до научных изысканий и которые предпочитали поглощать сами книги, а не содержащиеся в них знания.
Младший мастер был одним из немногих жителей Купели, которым позволялось бодрствовать в часы общего отдохновения. Для него это особого значения не имело, ибо он мог малость вздремнуть в любое время. На самом деле в тот раз его лысая, обтянутая желтой кожей голова только-только начала клониться к страницам пухлого тома, который он вроде как читал, когда из дальнего угла библиотеки донеслись шорох и шуршание. При этих звуках смотритель мгновенно проснулся, а сердце у него неприятно забилось. Нервно кашлянув, дьякон принялся осматривать обширное полутемное пространство библиотеки, надеясь (или страшась) узреть источник шума. В этот момент он вспомнил о крысах, и младшему мастеру явственно представилось, какие же размеры должна иметь крыса, чтобы шуршать настолько громко. Да, это должна быть необыкновенно крупная особь! Он также сообразил, что ему придется пересечь совсем неосвещенный участок библиотеки, чтобы разобраться с этой пакостью. Сведя две эти мысли воедино, дьякон после краткого, но прочувствованного раздумья решил, что ничего такого он вовсе не слыхал. Ему просто померещилось.
Совершенно успокоившись, смотритель вновь принялся за чтение — точнее, вновь взялся за тот же самый абзац, который пытался прочитать уже неделю и который никак не мог одолеть, ибо засыпал на его середине.
Этот раз не стал исключением. Дьякон уже почти ткнулся носом в страницу, когда шорох и шуршание повторились.
Дьякон в молодости оказался свидетелем стычки двух королевств, Мерилона и Зит-Эля, и ему много чего довелось повидать. Он видел, как с небес падал огненный дождь, а деревья швырялись копьями. Он видел, как Мастера войны превращали людей в кентавров, кошек во львов, ящериц в драконов, а крыс — в подчиненных им чудищ. Теперь воображаемая крыса, подпитываемая этими воспоминаниями, резко подросла. Дьякон, дрожа, поднялся со стула и заспешил к двери.
Он высунул голову в коридор (и оставив все остальное внутри — дабы никто не сказал, что он покинул пост!), чтобы позвать на помощь Дуук-тсарит. Но, завидев высокую фигуру — облаченную в черное, недвижную, с руками, бесстрастно сложенными на груди, — старик заколебался. Дуук-тсарит пугал его почти так же, как и этот таинственный шум. Может, там ничего такого и нет. Может, это всего лишь обычная маленькая крыса... Вот, опять! И на этот раз — еще и звук захлопнувшейся двери!
— Исполняющий! — прошипел дьякон и взмахнул трясущейся рукой. — Исполняющий!
Голова в капюшоне повернулась в его сторону. Дьякон почувствовал на себе взгляд блестящих глаз. А потом облаченная в черное фигура неким неизъяснимым образом в мгновение ока очутилась рядом с ним.
Хотя колдун не произнес ни слова, дьякон отчетливо услышал прозвучавший у него в сознании вопрос.
— Я... я н-не уверен, — заикаясь, пролепетал дьякон. — Я... я слышал какой-то шум...
Дуук-тсарит наклонил голову; дьякон заметил, что кончик черного капюшона слегка подрагивает.
— Просто шум был... ну, не просто шум... какой-то крупный. В смысле — как будто нашумел кто-то крупный... и мне показалось... ну да, показалось, будто я услышал, как хлопнула дверь.
Из-под черного капюшона скользнуло теплое, влажное дуновение — вопрос.
— Конечно же нет! — Дьякон был потрясен. — Сейчас же время отдыха. Никому не дозволяется сидеть здесь в это время. У меня спецаи... специальное разрешение, — поправился он, с трудом выговаривая слова.
Голова в капюшоне повернулась, вглядываясь в полутемные коридоры, образованные хрустальными полками с их бесценным содержимым.
— В-вон там, — дрожащим голосом пролепетал дьякон, указывая в дальнюю часть библиотеки. — Я ничего не видел. Я только слышал шум, какой-то шорох, а потом... потом дверь...
Он смолк на миг, затем выдохнул:
— Что ж там, в том углу? Сейчас, минутку, я соображу...
Лысая голова пошла морщинами — настолько усердно смотритель принялся за мысленный осмотр библиотеки. Очевидно, воображаемое ковыляние привело его к поразительному результату. Глаза дьякона расширились, и он встревожено воззрился на Дуук-тсарит.
— Девятое Таинство!
Исполняющий порывисто обернулся.
— Палата Девятого Таинства! — Дьякон принялся заламывать руки. — Запрещенные книги! Но ведь эта дверь всегда была запечатана. А теперь... как же...
Но его собеседника уже не было на прежнем месте. Колдун исчез.
Дьякону в его нынешнем смятенном состоянии потребовалось несколько мгновений, дабы освоиться с этим событием. Сперва ему было стукнуло в голову, что Дуук-тсарит в ужасе обратился в бегство, и смотритель едва не последовал его примеру — но тут его посетила более разумная мысль. Ну конечно же! Исполняющий отправился выяснять, что происходит.
В сознании у дьякона вновь замаячил образ гигантской крысы. Дьякон решил, что он, пожалуй, лучше постоит здесь и последит за дверью. Но затем на смену крысе явился лик мастера-библиотекаря. Вздохнув, дьякон подобрал полы белой просторной рясы, дабы уберечь их от пыли, и поспешно двинулся через всю библиотеку в сторону запретной комнаты.
Он вскоре заблудился в лабиринте хрустальных полок, но голоса, донесшиеся спереди и справа, подсказали ему направление. Дьякон кинулся туда и добрался до дверей запретной палаты в тот самый миг, когда из воздуха возник еще один безмолвный Дуук-тсарит в черном одеянии. Первый Исполняющий как раз снял печать с двери. Второй тут же нырнул внутрь. Дьякон попытался было последовать за ним, но неожиданное появление Исполняющего так разволновало его, что смотрителю пришлось на несколько мгновений прислониться к дверному косяку; он остановился, прижимая ладонь к груди, словно пытался унять бешено бьющееся сердце. Потом, немного придя в себя и не желая упускать редкостного зрелища — битвы двух Дуук-тсарит с гигантской крысой, — дьякон осторожно заглянул в палату. Хотя свет свечи разогнал древние тени по углам, они, казалось, только и ждали возможности выпрыгнуть оттуда и вновь завладеть своим запечатанным домом. Но стоило лишь дьякону заглянуть в комнату, как гигантская крыса, плод воображения, испарилась, уступив место более реальному и глубокому ужасу. Он знал теперь, что столкнулся с чем-то более темным и куда более чудовищным.
Кто-то проник в запретную комнату. Кто-то изучал е темные тайны. Кого-то соблазнила смертоносная сила Девятого Таинства.
Дьякон сперва не узнал съежившегося человека, которого надежно удерживали колдуны, — глаза старого смотрителя никак не могли приспособиться к яркому свету свечи. Он видел лишь белую рясу с серой отделкой, в точности такую же, как и у него самого. Значит, это тоже дьякон из числа проживающих в Купели. Но кто же...
Тут схваченный поднял голову, и дьякону открылось худое, жалкое лицо.
— Брат Сарьон!
ГЛАВА ПЯТАЯ
ПОКОИ ЕПИСКОПА
По завершении Рассветного ритуала епископ Ванье тяжело поднялся на ноги, оправил красное одеяние, подошел к окну и, нахмурившись и поджав губы, стал смотреть на восходящее солнце. Солнце, словно осознавая, что подвергается строгому осмотру, робко выглянуло из-за гребня далеких гор Ваннхейм. Можно было даже подумать, будто оно, зависнув над острыми пиками, увенчанными снежными шапками, поколебалось несколько секунд; оно явно готово было мгновенно спрятаться обратно, стоило епископу проронить хоть слово.
Однако же епископ отвернулся от окна и задумчиво надел на себя цепь из золотых и серебряных звеньев, официальный знак своей власти; ряса его также была отделана золотом и серебром. Солнце, как будто оно только и дожидалось этого мгновения, тут же выкатилось на небо и залило епископские покои ярким светом. Нахмурившись еще сильнее, епископ Ванье вернулся к окну и задернул тяжелые бархатные шторы.
Однако же епископ отвернулся от окна и задумчиво надел на себя цепь из золотых и серебряных звеньев, официальный знак своей власти; ряса его также была отделана золотом и серебром. Солнце, как будто оно только и дожидалось этого мгновения, тут же выкатилось на небо и залило епископские покои ярким светом. Нахмурившись еще сильнее, епископ Ванье вернулся к окну и задернул тяжелые бархатные шторы.