Владимир Угрюмов
Боец. Частный детектив по-русски
Роман-боевик
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Впереди нашей группы, ловко орудуя тесаками-мачете, продвигаются сквозь непроходимые заросли колумбийской сельвы четверо нанятых нами индейцев. За ними движется проводник-латинос Мендос, а уж после топаем мы. Мы — это я и пятеро моих парней. Вернее, не моих, а выделенных напрокат в джунгли «заботливым» моим новым шефом Полынским Геннадием Борисовичем, чтоб он так жил, как я хотел, как говорят в Одессе. Я и мои орлы увешаны килограммами всевозможного железа, которое способно стрелять, летать, взрываться, разносить к чертовой матери различные цели как на земле, так и в воздухе. Если будет нужно, можем раздербанить что-нибудь или кого-нибудь даже под землей. Вот такая, значит, тут у нас «мирная» экскурсия в экзотику Нового Света. Тропим мы эту малярийную местность вторые сутки.
Проводник, он же заинтересованное лицо от друзей моего шефа, выполняет также роль переводчика и надсмотрщика за индейцами. Мендос подобрал рабочих, исходя из каких-то своих, одному ему известных соображений. Мне он пояснил, что двое работяг будут из коренного племени уитото, а двое из чуахибов, а значит, в этом варианте они станут работать лучше и быстрее, так как никто из них ни в коем случае не захочет показать свою слабость перед представителем чужого племени. В общем, своего рода социалистическое соревнование теперь у товарищей индейцев, но, как я подозреваю, закончится оно отнюдь не вручением победителям переходящего вымпела, а длинной очередью из короткого автомата Мендоса.
Но вот это меня не касается. Это местные дела. И если Мендос решит, что индейцев в его стране стало слишком много, а их тут действительно порядком: племена чибчи, карибы, ара-ваки, уитото, тукано, гуахибо, да плюс негры и креолы, значит, так и будет. Подавляющее большинство аборигенов работают на плантациях коки — пашут ребята задарма на местных воротил наркобизнеса, к одному из них у моего шефа возникли небольшие претензии. Вот поэтому, собственно, я и шагаю, увешанный неимоверным количеством оружия, шагаю вместе с пятью бойцами сквозь малярийные дебри в постоянном ожидании автоматной очереди откуда-нибудь из зарослей. Также не исключается возможность нарваться на заботливо установленную добрыми руками «растяжку» и взлететь выше застилающих свет многоярусных растительных крон. Действительно, и какого только говна здесь не растет. Помню, когда в спецчастях на государевой службе изучал теорию работы в джунглях, в башке отложилось утверждение некоего исследователя, что в джунглях на три квадратные мили топорщатся около четырехсот видов растений. В общем, мама не горюй! А чертовы пальмы здесь в вышину достигают шестидесяти метров. Здесь это все и без Варминга видно. Кстати, пальмы пальмами, а вот это что такое?.. Вскидываю винтовку.
Американская М-16/78 армейского длинноствольного образца хищно вякает у меня в руках, одновременно в густую листву древесного папоротника отлетает пара потемневших горячих гильз.
Сквозь прорехи в листве вижу, как подстреленный мной тип в тропическом камуфляже, изображавший до этого времени обезьяну на пальме, мешком валится вниз, догоняя падающий автомат. Вот вроде мы и прибыли. Мендос быстро отгоняет окриком рабочих в тыл нашего маленького отряда.
Без слов, жестами, показываю своим парням, что нужно делать. Ребята у меня понятливые. В пампасах уже побывали в свое время, поэтому без лишних слов быстро рассредоточиваются. В этом месте, где мы теперь торчим, джунгли не так и густы. Впрочем, может, мне это кажется? Или я уже успел привыкнуть к труднопроходимым зарослям и теперь лучше ориентируюсь в них, используя для наблюдения каждую прореху, каждое не заполненное проклятыми растениями пространство? Все может быть. Может, сейчас более прозорливые и завалят нас. Нужно немного подождать в укрытиях. Как раз подходящее время, чтобы вспомнить, каким образом я вообще попал сюда, в эти проклятые джунгли. Началась вся эта история в городе Питере, наверное, тысячу лет тому назад…
Хлопаю дверцей своей замызганной, когда-то красной «восьмерки». Сейчас у нее цвет кровавого поноса. Машина — дерьмо и в дерьме грязных улиц напоминает мне всем своим видом, что и вообще-то все в жизни — дерьмо.
Скользнув хмурым взглядом по наручным часам, отмечаю: половина третьего дня, точнее, четырнадцать тридцать три по московскому времени в городе Питере. Очень хочется что-нибудь сожрать. Или кого-нибудь.
На мне мягкие кожаные черные ботинки, темные свободные брюки с идеальными, конечно, стрелками. Кожаная канадская куртка, темно-коричневая, на меху, — короткая, а потому и удобная. Прикид, в общем, не ресторанный, но меня это не колышет. Я хочу есть, и все остальное мне сейчас по фигу. Мелодично дзинькает колокольчик над входной дверью, и я оказываюсь в просторном зеркальном коридоре. Гардероб не хуже, чем в каком-нибудь солидном театре. Прохожу в зал — ноль внимания со стороны гардеробщика и охранника в пятнистом камуфляже. Вот это мне никак не понять, ну никак до меня не доходит идиотизм наших бизнесменов из охранных структур, выставляющих эти пятнистые пугала даже в элитных местах и заведениях наподобие этого. Кого, интересно, может в наше время отпугнуть вид полевой формы, кроме как бабу лек, шарахающихся от собственной тени? Брали бы уж тогда в охрану зеков с особого режима в полосатых бушлатах, с полным комплектом фикс во рту и Третьяковской галереей на теле. Идиоты долбаные эти наши коммерсанты!
Народу в ресторане нет. Оно и к лучшему. Еще не вечер, поэтому на меня внимания не обращают. Я для местной обслуги нечто вроде дневного фона с улицы. И хрен с ними! Нет у меня пока желания самоутверждаться. Я голоден. Интерьер большого зала поражает роскошью. Дураку понятно — тут даже за чашку кофе с тебя сдерут втридорога. Заваливаюсь на мягкий стул за столиком возле окна в небольшом втором зале. Здесь мне кажется немного уютней. Пока достаю пачку сигарет, зажигалку и выкладываю все это на столик, появляется официантка. Смотрю, как она подходит к моему столику. Подходит девочка красиво. Во мне даже что-то начинает шевелиться. Беру себя в руки. Спокойно, В лад, спокойно. Я сейчас другой. Вернее, тот же самый, но одновременно и другой… В общем, кому непонятно, идите на фиг, объяснять некогда. Униформа официантки вполне подошла бы уличной «бабочке», настолько все коротко и открыто. Сама же девушка слишком хороша собой, чтобы это было правдой, и я быстренько закуриваю сигарету, дабы успокоить позывы мужского естества.
— Добрый день! — обворожительно улыбается официантка.
Мне показалось, что она вот-вот сделает книксен. Но нет, такому их, видимо, еще не учат. Обворожительно хмурюсь в ответ.
— Привет, крошка, — бурчу недовольно, как будто мне президент Соединенных Штатов задолжал пару миллионов, да все никак не соберется вернуть. — Пожрать что есть в вашем сарае? — спрашиваю, не очень-то заботясь, какое произведу впечатление своим поведением.
Вижу, что малышка прилагает усилия, дабы продолжать мне улыбаться. Представляю, куда она меня сейчас мысленно посылает. Ох как далеко. К тому же на пустой желудок… Мой базар даме не по душе. Ну и плевать, что ей по душе, а что нет. Мне тоже многое не по душе, и сегодняшний мой день мне так же не нравится, как и предыдущие и, видимо, последующие.
— Извините. Один небольшой нюанс… — говорит она, пытаясь казаться милой. — Вы не могли бы расположиться в большом зале? Видите ли, в это время дня этот зал у нас обычно зарезервирован. Уверяю вас, что в другом зале будет так же удобно.
Я морщусь от ее слов, как от зубной боли.
— Нет! Не могу! И что за дела?! Я хочу наконец-то поесть, а не перемещаться по вашему кабаку туда-сюда! — рычу ей очень даже неласково и, затянувшись сигаретой, небрежно стряхиваю пепел на ковровое покрытие.
Девушка, покраснев, смотрит на серые комочки пепла под ногами.
— Вы и дома так себя ведете? — вдруг спрашивает она тихо, и мне кажется, что еще немного, и девушка заплачет. А что я могу сделать, мать твою, если мне нужно быть таким. Не объяснять же ей, почему я так себя изволю вести! Черт побери! Попадутся же чувствительные барышни на такой поганой работе. Мысленно я ей аплодирую, но только мысленно.
— Кыш, пернатая! — рычу вслух. — Не можешь работать зови сюда кого-нибудь из ваших мудаков, кто будет таскать то, что я скажу. — И небрежно машу рукой, мол, вали отсюда, коза драная…
Из большого зала слышны голоса мужчин, и в зальчик проходят пятеро каких-то барбосов, судя по штанам и рожам мужского пола. Видно, прибывшая крутизна и бронирует это уютное помещение. Двое впереди всех — солидняк из «новых». Следом шествуют «многостворчатые шкафы» с перебитыми рожами, понятно — охрана. А тощий вертлявый засранец, преданно заглядывающий в глаза широкому ухоженному мужику в сером костюме, — это, скорее всего, директор ресторана, в котором меня до сих пор не накормили.
Мужик в сером костюме скользнул по моей фигуре взглядом и уверенной походкой хозяина жизни прошел к заранее сервированному приборами столику на двоих в углу зала. Телохранители остались позади и, дождавшись, когда хозяин устроится, взгромоздились на стулья за свободным столом.
Вертлявый склонился перед посетителями, видимо, справляясь о меню. Телохранители, сидя вполоборота к залу, пристально и цепко изучают мою особу. Наконец и вертлявый повернулся ко мне, смерил гневным взглядом мой столик, меня самого и поникшую духом официантку. Девушка под его взглядом смутилась еще больше, голову опустила, глаза с длинными пушистыми ресницами потупила.
— Ну вот… — тихо и еле слышно произнесла она, как провинившаяся в чем-то школьница.
В свою очередь небрежно оглядев вновь прибывших, я уже собрался снова потребовать себе обед, но тут лощеный холуй открыл свою пасть:
— Марина! Почему вы не сообщили посетителю, что в этом зале в эти часы клиенты не обслуживаются! Ну и голосок! Как у педераста со стажем.
Девушка, вся красная, теребит передник, который сантиметров на десять длиннее ее юбки (или слишком короткой комбинации?). Молчит и ни черта не может ответить этому мудаку.
— Она мне все сообщила, что нужно… — бросаю я через зал педерасту. — Но мне нравится именно здесь. А так как я хочу пожрать именно в это время суток, то сижу там, где мне это нравится. И кстати, теряю время. Ты, что ли, мне его оплатишь?!
Директор-педик окидывает меня уже беспокойным взглядом, но, чувствуя за своей спиной серьезную поддержку, фыркает:
— Здесь вас не обслужат. Я же сказал!.. Если хотите, можете пройти в другое помещение…
Телохранители с интересом слушают нашу перепалку, а их хозяин, наоборот, делает вид, что полностью игнорирует все, что происходит в этом заведении. Он продолжает разговор со своим компаньоном или кто он там на самом деле, этот его спутник?
Я, лениво развалившись на стуле, смотрю сквозь директора.
— «Я сказал!» — передразниваю его. — Кто сказал? Ты, что ли, чмо трахнутое?! — говорю это, в общем-то, тихо и бесцветно. — В твоих интересах, мудила, чтобы я сытно пообедал… Так что у тебя, мужик, еще есть время исправиться…
Лощеный беспомощно смотрит на громил охранников. Босс ихний тоже обратил на меня внимание. Взгляд у него тяжелый, как у удава. Но это мне не страшно. Если я даже и не поем сегодня в этом заведении, то хотя бы разомнусь, разнесу весь этот чертов кабак к едреной фене.
Один из телохранителей встает и, слегка отстранив директора рукой, похожей на лопату, катится, как танк на пехоту, к моему столику. В этом быке килограммов сто двадцать, не меньше. Да и рожа у него разрисована внушительно, как у индейца на тропе войны, правда, не краской, а всевозможными шрамами. Боксерская походка и повадки душегуба с большой дороги. Детина даже пиджак на груди не может нормально застегнуть, настолько он широк для своей одежки.
— Ты чей, парень? — спрашивает он, подходя и грузно присаживаясь рядом на стул.
С удивлением отмечаю, что стул выдерживает его нешуточный вес. Голос у монстра вполне нормальный и даже интонации спокойные. Умеет держать себя в руках. Парень, понятно, решил для начала выяснить, не принадлежу ли я к какой-нибудь из питерских группировок, чтобы на всякий случай избежать ненужного конфликта в будущем. Время теперь такое — считаться со многими приходится, даже если этого и не очень хочется.
Смотрю ему в глаза, они у него серые и невыразительные. Чего-то в них не хватает. Ума, что ли?
— Ничей я, дядя. Сам по себе. Понял? — говорю тихо. — О чем у тебя базар, мальчик?
Бык не дергается, уверен в себе.
— Просто перейди в другой зал. Какая тебе разница? — просит он дипломатично и даже по-доброму.
Официантка испарилась. Значит, кормить меня сегодня не собираются. Мотаю головой отрицательно.
— Не… Слышь, мне и здесь неплохо, приятель. Я — буду — кушать — здесь, — чуть ли не по слогам отвечаю и тянусь за пачкой сигарет, лежащей на столе передо мной.
Бык протягивает свою лапу и накрывает мою кисть. Лапка у него — мама не горюй! Чувствую, как моими же пальцами пачка раздавлена всмятку. Бычара продолжает давить на руку — весь напрягся и внимательно наблюдает за моей реакцией. Я улыбаюсь. Ну не совсем, конечно, улыбаюсь — скорее скалюсь, как волк перед прыжком. Улыбка у меня явно не голливудская, но быку это, собственно, по барабану. Одна рука у меня свободна, ее я и пускаю в ход. Действую, как всегда, эффективно. Промышленный пресс перестал работать над моей рукой, и весь его механизм вместе с внушительным корпусом загремел со стула на пол. Теперь это просто металлолом. Пока приятель рухнувшего быка сообразил, что произошло, и рванулся ко мне через зал, я успел взглянуть, как обстоит дело с моей рукой, побывавшей в тисках. Вроде функционирует. Вижу вытянувшуюся морду директора ресторана и удивленный взгляд босса в сером костюме.
Гостей встречают по-разному. Кого с радостью, как старых друзей, кого с кислой миной и так далее. Я встречаю второго охранника благожелательно, принимаю его на правую ногу, слегка обрабатываю голову с двух сторон и отправляю бычка в обратную дорогу.
Маршрут бычара выбирает произвольный, сносит три столика по пути, прежде чем устраивается возле дальней стены, грохнувшись спиной о решетчатую деревянную стенку, с которой тут же в соответствии с законами земного притяжения ему на голову падает здоровенный цветочный горшок с геранью. Горшок разлетелся вдребезги, вывалив кучу влажной земли на морду охранника, и прикрыл ее заботливо зеленым растением. Маленькие похороны большой головы. Небольшой разгромчик, который я тут учинил, принес мне некоторое облегчение. Ну а что еще делать, раз не кормят, сволочи?
Мужик в сером смотрит на меня уже с интересом. Его компаньон вжался в стул и думает-гадает, наверно, кому из них, оставшихся, придется первому получить на орехи. Директор исчез. В зал влетели охранник и швейцар. У охранника в руке пушка «Макаров». Неплохая машинка для ближнего боя, если ею умело пользоваться. Охранник, судя по его движениям, мало что умеет. Во всяком случае, пока он строил из себя крутого мэна перед безоружным посетителем, резко стартовала, не без моей, конечно, помощи, с одного из столиков тяжелая хрустальная пепельница и вошла в контакт с его рожей. Пятнистый супермен, хрюкнув, развалился на полу, потеряв и пистолет, и сознание. Швейцар, молодой парень, похоже, знает толк в восточных единоборствах. Приняв стойку и прокричав что-то устрашающее, парнишка подпрыгнул и в воздухе попытался провести удар ногой мне в голову. Задумано было неплохо, а вот исполнение… Я даже разрешил ему приземлиться и лишь после того, как он коснулся подошвами пола, влепил дурачку ладонью в лоб. Приятных сновидений, малыш из гардероба! Пусть тебе приснится Брюс Ли или Чак Норрис. Пожалуйся им на меня.
Приглушенный топот ног по мягкому покрытию пола в большом зале вызывает у меня некоторый интерес. Ба! Знакомые все лица! Я несколько удивлен — три милиционера влетают в зал. Очень оперативно работают блюстители порядка. У всех троих в руках дубинки. И надо полагать, дубинками этими они намерены поколотить именно меня. Сержантский состав патрульно-постовой службы горит справедливым гневом по отношению к нарушителю спокойствия. И сейчас они будут окучивать меня, почковать, заковывать в железо. Посмотрим, как это у них получится. Раз-два — начали? Ухожу влево и, пропустив над собой со свистом рассекшую воздух дубинку, слегка упираюсь напряженными пальцами в солнечное сплетение сержанта. Этот теперь не боец. На выходе из нижнего положения корпуса отработал ногой нижний уровень второго и, легко выбив дубинку у третьего, коротким тычком пальцев в шею возле уха отправил его досматривать утренние сны, уж больно вид у парня был вялый и сонный. Хрен с ними, пора уходить. Помахав пальчиками сидящим в ступоре бизнесменам, я уж было собрался отчаливать, но передумал. Поднимаю руки вверх над головой. Делаю я это, конечно же, лишь потому, что на меня серьезно смотрит ствол автомата — это в дверном проеме между залами появился еще один, четвертый, мент. Выходит, пэпээсников было четверо.
Похоже, мент плохо понимает, что ему делать в сложившейся ситуации.
— Руки над головой! Лечь на пол! — хрипит он с каменным, неестественно побледневшим лицом и весь трясется, и, если я промедлю хотя бы полминуты, он точно нашпигует меня свинцом под завязку. Такое удовольствие я ему доставить не могу и не хочу, поэтому послушно выполняю приказ. Покрытие пола ворсистое и теплое, но, блин, брюки ведь помнутся! Пэпээсник, не приближаясь ко мне, окликает своих поврежденных приятелей. Те, кого я слегка приглушил, начинают шевелиться. Пока я прикидываю, что может быть дальше, получаю, нехилый удар дубинкой по почкам. Это, конечно, только начало… Прихожу в себя уже в ментовской машине. Ощущение такое, будто по мне полдня ходили демонстранты, а потом проехал бульдозер.
В «козле» растрясло основательно, и, когда подкатили ко входу в отделение, я почувствовал даже некоторое облегчение — наконец-то можно будет выбраться из этого дребезжащего всеми своими железяками совдеповского рыдвана. Наручники, сцепившие руки за спиной, не дают никакой возможности почесать нос, который чешется, зараза! Пытаюсь успокоить зуд о воротник крутки.
— А ну давай вылазь, сучара! — рявкает мент, открывая дверцу «стакана» «уазика» и держа наготове в одной руке «калаш». Бздит, и правильно делает — это тебе не торговок обносить на бабки и фрукты.
— Сучара — это ты, козел, — мило щерюсь ему в ответ, ставя одну ногу на потрескавшийся, в мелких выбоинах асфальт.
Взбешенный мент пытается схватить меня за воротник куртки — ага, схватил, рванул… По идее, я должен был упасть. Перебьется, я и пешком постою, тем более уже пришел в себя. Скованные руки за спиной — это, конечно, неудобно, но координацию я пока не потерял. Второй сержант приготовился сбоку огреть меня дубинкой.
— Сщас, падла, разберемся, кто и что… — шипит мент мне в лицо. Рожа у него деревенская, вся в веснушках. От сохи в город подался, после службы в доблестных российских вооруженных силах захотелось стать крутым мэном, то есть бомбить рынки, жрать спокойненько водку и иметь какую-никакую, а вооруженную власть. Тема известная.
Тычок ствола автомата в почку указывает направление движения.
— Вперед! — рычит рыжий сержант.
Вперед так вперед. Нос чешется, спасу нет. Наверняка по шнопаку мне колонут сегодня еще не раз. Ладненько, там поглядим.
Поднимаемся по ступенькам мимо дежурного автоматчика в каске и бронежилете. Проходим внутрь. Толчками «калаша» меня вталкивают в дежурную часть. Народу здесь как на демонстрации. Половина ментов в форме и штатском, половина каких-то бичей, «синяков» и прочего гражданского люда. Присесть негде.
— Сюда иди! — тявкает рыжий и пропихивается к дежурному капитану за столом с пультом. Тот что-то орет в телефонную трубку.
Запашок в ихнем помещении аховый. Воняет грязной одеждой, нестираными носками, мочой. Как можно находиться целый день в таком гадюшнике, не представляю.
Сержант что-то говорит капитану и показывает на меня свободной от автомата рукой. Капитан в мятом кителе, с испитой рожей бросает в мою сторону хмурые взгляды, кивает и снова берется за телефон.
Второй сержант, тот, который с дубинкой, разговаривает у меня за спиной с подошедшим к нему третьим ментом. С интересом рассматриваю публику, набившуюся в дежурку. Вдруг с удивлением отмечаю приезд Барина. Барин, он же солидняк из ресторана в сером костюме, появляется во входных дверях дежурной части в сопровождении уже известного мне бычары, голова которого оказалась крепче цветочного горшка, поэтому выглядит он уже сравнительно бодро. Правда, увидев меня, почему-то хмурится. Наверное, по большому счету он не любитель таких развлечений, какие предложил я ему в ресторане. Ну что же, на вкус и цвет…
Барин в сером костюме подходит к столу дежурного, что-то говорит капитану, и меня выталкивают из вонючего помещения и ведут в не менее вонючий подвал. КПЗ как КПЗ, то бишь камера предварительного заключения, чтоб всем было понятно. Судя по выходящим в узкий коридор обитым железом дверям, в наличии имеется пять камер. Почему-то слово «камера» у меня всегда ассоциируется с камерной музыкой. Странно. Пора бы уже привыкнуть, что Вивальди здесь не услышишь. Дежурный по КПЗ, старшина лет под пятьдесят, отрывается от бутылки пива «Балтика» и поднимается нам навстречу из-за грубо сколоченного, обтянутого непонятного цвета клеенкой стола. Почему, интересно, у него дверь не заперта, как положено по инструкции? Может, уже и задержанных не имеют? Нет, судя по дежурке, вряд ли в подвале пусто.
Еще раз получаю тычок автоматным стволом в поясницу. Терпеть можно. Главное, у рыжего, я видел, пушка стоит на предохранителе — значит, случайно не пальнет, сопляк.
— Николаич, принимай еще одного… — говорит рыжий старшина, протолкнув меня к камерам.
Старшина окидывает мою персону опытным взглядом старого тюремщика, поворачивается к сержанту:
— Как оформлять его? За кем?
Тот пожимает плечами:
— За дежуркой. Гаршин сказал: сюда его пока. У них там запарка полная.
Выходит, меня не пэпээсники брали, а местные менты. Тоже неплохо. Впрочем, какая разница?
— Ладно… — хмурится старшина. — А чего он натворил-то?
Сержант закидывает автомат за плечо и злобно смотрит на меня. Я ухмыляюсь, глядя, как злится рыжий.
— Гляди, щерится, падла! — закипает рыжий. — Дали бы мне волю, я бы тебя, падла, расшмалял еще там!.. — Он достает сигареты, придерживая одной рукой АКМ. — Еле взяли его, Николаич, — объясняет старшине, прикуривая сигарету от его зажигалки. — Он нас чуть не уделал и уже почти ушел, но под стволом обосрался…
Старшина, кинув на меня недоверчивый взгляд, хмыкает. Затем, вытащив ключи от наручников, подходит и освобождает мне руки. Отходит к столу. Молодой, заметив, как я не спеша растираю запястья, снимает автомат с плеча и берет его поудобней. Старшина снова хмыкает.
— Ты потише с пушкой-то… — говорит он наставительно. — Некуда ему уже рыпаться…
Молодой поморщился, но автомат оставил перед собой. Послышались шаги со стороны лестницы, и в дверь позвонили. Старшина поплелся открывать. Я достал измятую пачку, нашел целую сигарету, закурил.
— Тебе што, разрешили?! — окрысился рыжий.
Обыскали меня поверхностно, их интересовало только оружие, а всякую мелочевку оставили в карманах, в том числе и сигареты. Забрали только радиотелефон и документы. Документы, один черт, левые, пусть порадуются, придурки.
Ответить салаге я не успеваю, входит какой-то майор — форма на нем как с иголочки и сидит словно влитая. Имеет, наверное, лавэ на хорошего портного, что, собственно, неудивительно, так как появился мент не один, а с Барином в сером костюме. На пристальный взгляд Барина я презрительно усмехаюсь и выпускаю в его сторону обильный клуб дыма от затяжки. Майор что-то шепчет старшине, а Барин прямиком направляется ко мне. Подойдя почти вплотную, говорит так, чтобы слышал только я:
— Запомни номер… — и называет цифры, которые я автоматически запоминаю. — Назовешься, а дальше решим… Да, насчет твоей машины… Я уже навел о тебе справки. Машина у нас… Вытаскивать тебя отсюда я, парень, не стану. Сможешь выбраться, тогда ты мне подойдешь. Не сможешь — сам понимаешь…
Усмехаюсь, отвечаю мысленно: «Ладно, мужик, было бы сказано…» Зажигалка у меня «ронсоновская», тяжелая; запускаю ее из-за плеча Барина, и она четко втыкается в висок рыжего сержанта. Три шага в прыжке — и старшина падает кулем возле замызганного пивом и чаем стола. Майор даже еще не успел удивиться, как я рывком развернул его мордой к стене и слегка припечатал к оной, но так, чтобы не попортить бравому вояке фейс. Обыскал — оружия нет.
Проводник, он же заинтересованное лицо от друзей моего шефа, выполняет также роль переводчика и надсмотрщика за индейцами. Мендос подобрал рабочих, исходя из каких-то своих, одному ему известных соображений. Мне он пояснил, что двое работяг будут из коренного племени уитото, а двое из чуахибов, а значит, в этом варианте они станут работать лучше и быстрее, так как никто из них ни в коем случае не захочет показать свою слабость перед представителем чужого племени. В общем, своего рода социалистическое соревнование теперь у товарищей индейцев, но, как я подозреваю, закончится оно отнюдь не вручением победителям переходящего вымпела, а длинной очередью из короткого автомата Мендоса.
Но вот это меня не касается. Это местные дела. И если Мендос решит, что индейцев в его стране стало слишком много, а их тут действительно порядком: племена чибчи, карибы, ара-ваки, уитото, тукано, гуахибо, да плюс негры и креолы, значит, так и будет. Подавляющее большинство аборигенов работают на плантациях коки — пашут ребята задарма на местных воротил наркобизнеса, к одному из них у моего шефа возникли небольшие претензии. Вот поэтому, собственно, я и шагаю, увешанный неимоверным количеством оружия, шагаю вместе с пятью бойцами сквозь малярийные дебри в постоянном ожидании автоматной очереди откуда-нибудь из зарослей. Также не исключается возможность нарваться на заботливо установленную добрыми руками «растяжку» и взлететь выше застилающих свет многоярусных растительных крон. Действительно, и какого только говна здесь не растет. Помню, когда в спецчастях на государевой службе изучал теорию работы в джунглях, в башке отложилось утверждение некоего исследователя, что в джунглях на три квадратные мили топорщатся около четырехсот видов растений. В общем, мама не горюй! А чертовы пальмы здесь в вышину достигают шестидесяти метров. Здесь это все и без Варминга видно. Кстати, пальмы пальмами, а вот это что такое?.. Вскидываю винтовку.
Американская М-16/78 армейского длинноствольного образца хищно вякает у меня в руках, одновременно в густую листву древесного папоротника отлетает пара потемневших горячих гильз.
Сквозь прорехи в листве вижу, как подстреленный мной тип в тропическом камуфляже, изображавший до этого времени обезьяну на пальме, мешком валится вниз, догоняя падающий автомат. Вот вроде мы и прибыли. Мендос быстро отгоняет окриком рабочих в тыл нашего маленького отряда.
Без слов, жестами, показываю своим парням, что нужно делать. Ребята у меня понятливые. В пампасах уже побывали в свое время, поэтому без лишних слов быстро рассредоточиваются. В этом месте, где мы теперь торчим, джунгли не так и густы. Впрочем, может, мне это кажется? Или я уже успел привыкнуть к труднопроходимым зарослям и теперь лучше ориентируюсь в них, используя для наблюдения каждую прореху, каждое не заполненное проклятыми растениями пространство? Все может быть. Может, сейчас более прозорливые и завалят нас. Нужно немного подождать в укрытиях. Как раз подходящее время, чтобы вспомнить, каким образом я вообще попал сюда, в эти проклятые джунгли. Началась вся эта история в городе Питере, наверное, тысячу лет тому назад…
* * *
Узким переулком по большим лужам в выбоинах асфальта выпуливаюсь на проспект, нагло распихивая плотный поток направляющегося к центру города транспорта. Настроение у меня сегодня хреновенькое, и если люди во встречных лайбах не самоубийцы, то лучше им меня все-таки пропустить. Таких злобных водителей, как я, на проспекте больше не видать, поэтому с некоторым даже сожалением паркуюсь у тротуара перед зданием постройки тысяча восемьсот затертого года, в котором теперь весь первый этаж занимает новый и из дорогих ресторан. Кабак этот успел, по слухам, завоевать некоторую популярность у питерских гурманов. Мне лично гурманы по фую — я хочу жрать.Хлопаю дверцей своей замызганной, когда-то красной «восьмерки». Сейчас у нее цвет кровавого поноса. Машина — дерьмо и в дерьме грязных улиц напоминает мне всем своим видом, что и вообще-то все в жизни — дерьмо.
Скользнув хмурым взглядом по наручным часам, отмечаю: половина третьего дня, точнее, четырнадцать тридцать три по московскому времени в городе Питере. Очень хочется что-нибудь сожрать. Или кого-нибудь.
На мне мягкие кожаные черные ботинки, темные свободные брюки с идеальными, конечно, стрелками. Кожаная канадская куртка, темно-коричневая, на меху, — короткая, а потому и удобная. Прикид, в общем, не ресторанный, но меня это не колышет. Я хочу есть, и все остальное мне сейчас по фигу. Мелодично дзинькает колокольчик над входной дверью, и я оказываюсь в просторном зеркальном коридоре. Гардероб не хуже, чем в каком-нибудь солидном театре. Прохожу в зал — ноль внимания со стороны гардеробщика и охранника в пятнистом камуфляже. Вот это мне никак не понять, ну никак до меня не доходит идиотизм наших бизнесменов из охранных структур, выставляющих эти пятнистые пугала даже в элитных местах и заведениях наподобие этого. Кого, интересно, может в наше время отпугнуть вид полевой формы, кроме как бабу лек, шарахающихся от собственной тени? Брали бы уж тогда в охрану зеков с особого режима в полосатых бушлатах, с полным комплектом фикс во рту и Третьяковской галереей на теле. Идиоты долбаные эти наши коммерсанты!
Народу в ресторане нет. Оно и к лучшему. Еще не вечер, поэтому на меня внимания не обращают. Я для местной обслуги нечто вроде дневного фона с улицы. И хрен с ними! Нет у меня пока желания самоутверждаться. Я голоден. Интерьер большого зала поражает роскошью. Дураку понятно — тут даже за чашку кофе с тебя сдерут втридорога. Заваливаюсь на мягкий стул за столиком возле окна в небольшом втором зале. Здесь мне кажется немного уютней. Пока достаю пачку сигарет, зажигалку и выкладываю все это на столик, появляется официантка. Смотрю, как она подходит к моему столику. Подходит девочка красиво. Во мне даже что-то начинает шевелиться. Беру себя в руки. Спокойно, В лад, спокойно. Я сейчас другой. Вернее, тот же самый, но одновременно и другой… В общем, кому непонятно, идите на фиг, объяснять некогда. Униформа официантки вполне подошла бы уличной «бабочке», настолько все коротко и открыто. Сама же девушка слишком хороша собой, чтобы это было правдой, и я быстренько закуриваю сигарету, дабы успокоить позывы мужского естества.
— Добрый день! — обворожительно улыбается официантка.
Мне показалось, что она вот-вот сделает книксен. Но нет, такому их, видимо, еще не учат. Обворожительно хмурюсь в ответ.
— Привет, крошка, — бурчу недовольно, как будто мне президент Соединенных Штатов задолжал пару миллионов, да все никак не соберется вернуть. — Пожрать что есть в вашем сарае? — спрашиваю, не очень-то заботясь, какое произведу впечатление своим поведением.
Вижу, что малышка прилагает усилия, дабы продолжать мне улыбаться. Представляю, куда она меня сейчас мысленно посылает. Ох как далеко. К тому же на пустой желудок… Мой базар даме не по душе. Ну и плевать, что ей по душе, а что нет. Мне тоже многое не по душе, и сегодняшний мой день мне так же не нравится, как и предыдущие и, видимо, последующие.
— Извините. Один небольшой нюанс… — говорит она, пытаясь казаться милой. — Вы не могли бы расположиться в большом зале? Видите ли, в это время дня этот зал у нас обычно зарезервирован. Уверяю вас, что в другом зале будет так же удобно.
Я морщусь от ее слов, как от зубной боли.
— Нет! Не могу! И что за дела?! Я хочу наконец-то поесть, а не перемещаться по вашему кабаку туда-сюда! — рычу ей очень даже неласково и, затянувшись сигаретой, небрежно стряхиваю пепел на ковровое покрытие.
Девушка, покраснев, смотрит на серые комочки пепла под ногами.
— Вы и дома так себя ведете? — вдруг спрашивает она тихо, и мне кажется, что еще немного, и девушка заплачет. А что я могу сделать, мать твою, если мне нужно быть таким. Не объяснять же ей, почему я так себя изволю вести! Черт побери! Попадутся же чувствительные барышни на такой поганой работе. Мысленно я ей аплодирую, но только мысленно.
— Кыш, пернатая! — рычу вслух. — Не можешь работать зови сюда кого-нибудь из ваших мудаков, кто будет таскать то, что я скажу. — И небрежно машу рукой, мол, вали отсюда, коза драная…
Из большого зала слышны голоса мужчин, и в зальчик проходят пятеро каких-то барбосов, судя по штанам и рожам мужского пола. Видно, прибывшая крутизна и бронирует это уютное помещение. Двое впереди всех — солидняк из «новых». Следом шествуют «многостворчатые шкафы» с перебитыми рожами, понятно — охрана. А тощий вертлявый засранец, преданно заглядывающий в глаза широкому ухоженному мужику в сером костюме, — это, скорее всего, директор ресторана, в котором меня до сих пор не накормили.
Мужик в сером костюме скользнул по моей фигуре взглядом и уверенной походкой хозяина жизни прошел к заранее сервированному приборами столику на двоих в углу зала. Телохранители остались позади и, дождавшись, когда хозяин устроится, взгромоздились на стулья за свободным столом.
Вертлявый склонился перед посетителями, видимо, справляясь о меню. Телохранители, сидя вполоборота к залу, пристально и цепко изучают мою особу. Наконец и вертлявый повернулся ко мне, смерил гневным взглядом мой столик, меня самого и поникшую духом официантку. Девушка под его взглядом смутилась еще больше, голову опустила, глаза с длинными пушистыми ресницами потупила.
— Ну вот… — тихо и еле слышно произнесла она, как провинившаяся в чем-то школьница.
В свою очередь небрежно оглядев вновь прибывших, я уже собрался снова потребовать себе обед, но тут лощеный холуй открыл свою пасть:
— Марина! Почему вы не сообщили посетителю, что в этом зале в эти часы клиенты не обслуживаются! Ну и голосок! Как у педераста со стажем.
Девушка, вся красная, теребит передник, который сантиметров на десять длиннее ее юбки (или слишком короткой комбинации?). Молчит и ни черта не может ответить этому мудаку.
— Она мне все сообщила, что нужно… — бросаю я через зал педерасту. — Но мне нравится именно здесь. А так как я хочу пожрать именно в это время суток, то сижу там, где мне это нравится. И кстати, теряю время. Ты, что ли, мне его оплатишь?!
Директор-педик окидывает меня уже беспокойным взглядом, но, чувствуя за своей спиной серьезную поддержку, фыркает:
— Здесь вас не обслужат. Я же сказал!.. Если хотите, можете пройти в другое помещение…
Телохранители с интересом слушают нашу перепалку, а их хозяин, наоборот, делает вид, что полностью игнорирует все, что происходит в этом заведении. Он продолжает разговор со своим компаньоном или кто он там на самом деле, этот его спутник?
Я, лениво развалившись на стуле, смотрю сквозь директора.
— «Я сказал!» — передразниваю его. — Кто сказал? Ты, что ли, чмо трахнутое?! — говорю это, в общем-то, тихо и бесцветно. — В твоих интересах, мудила, чтобы я сытно пообедал… Так что у тебя, мужик, еще есть время исправиться…
Лощеный беспомощно смотрит на громил охранников. Босс ихний тоже обратил на меня внимание. Взгляд у него тяжелый, как у удава. Но это мне не страшно. Если я даже и не поем сегодня в этом заведении, то хотя бы разомнусь, разнесу весь этот чертов кабак к едреной фене.
Один из телохранителей встает и, слегка отстранив директора рукой, похожей на лопату, катится, как танк на пехоту, к моему столику. В этом быке килограммов сто двадцать, не меньше. Да и рожа у него разрисована внушительно, как у индейца на тропе войны, правда, не краской, а всевозможными шрамами. Боксерская походка и повадки душегуба с большой дороги. Детина даже пиджак на груди не может нормально застегнуть, настолько он широк для своей одежки.
— Ты чей, парень? — спрашивает он, подходя и грузно присаживаясь рядом на стул.
С удивлением отмечаю, что стул выдерживает его нешуточный вес. Голос у монстра вполне нормальный и даже интонации спокойные. Умеет держать себя в руках. Парень, понятно, решил для начала выяснить, не принадлежу ли я к какой-нибудь из питерских группировок, чтобы на всякий случай избежать ненужного конфликта в будущем. Время теперь такое — считаться со многими приходится, даже если этого и не очень хочется.
Смотрю ему в глаза, они у него серые и невыразительные. Чего-то в них не хватает. Ума, что ли?
— Ничей я, дядя. Сам по себе. Понял? — говорю тихо. — О чем у тебя базар, мальчик?
Бык не дергается, уверен в себе.
— Просто перейди в другой зал. Какая тебе разница? — просит он дипломатично и даже по-доброму.
Официантка испарилась. Значит, кормить меня сегодня не собираются. Мотаю головой отрицательно.
— Не… Слышь, мне и здесь неплохо, приятель. Я — буду — кушать — здесь, — чуть ли не по слогам отвечаю и тянусь за пачкой сигарет, лежащей на столе передо мной.
Бык протягивает свою лапу и накрывает мою кисть. Лапка у него — мама не горюй! Чувствую, как моими же пальцами пачка раздавлена всмятку. Бычара продолжает давить на руку — весь напрягся и внимательно наблюдает за моей реакцией. Я улыбаюсь. Ну не совсем, конечно, улыбаюсь — скорее скалюсь, как волк перед прыжком. Улыбка у меня явно не голливудская, но быку это, собственно, по барабану. Одна рука у меня свободна, ее я и пускаю в ход. Действую, как всегда, эффективно. Промышленный пресс перестал работать над моей рукой, и весь его механизм вместе с внушительным корпусом загремел со стула на пол. Теперь это просто металлолом. Пока приятель рухнувшего быка сообразил, что произошло, и рванулся ко мне через зал, я успел взглянуть, как обстоит дело с моей рукой, побывавшей в тисках. Вроде функционирует. Вижу вытянувшуюся морду директора ресторана и удивленный взгляд босса в сером костюме.
Гостей встречают по-разному. Кого с радостью, как старых друзей, кого с кислой миной и так далее. Я встречаю второго охранника благожелательно, принимаю его на правую ногу, слегка обрабатываю голову с двух сторон и отправляю бычка в обратную дорогу.
Маршрут бычара выбирает произвольный, сносит три столика по пути, прежде чем устраивается возле дальней стены, грохнувшись спиной о решетчатую деревянную стенку, с которой тут же в соответствии с законами земного притяжения ему на голову падает здоровенный цветочный горшок с геранью. Горшок разлетелся вдребезги, вывалив кучу влажной земли на морду охранника, и прикрыл ее заботливо зеленым растением. Маленькие похороны большой головы. Небольшой разгромчик, который я тут учинил, принес мне некоторое облегчение. Ну а что еще делать, раз не кормят, сволочи?
Мужик в сером смотрит на меня уже с интересом. Его компаньон вжался в стул и думает-гадает, наверно, кому из них, оставшихся, придется первому получить на орехи. Директор исчез. В зал влетели охранник и швейцар. У охранника в руке пушка «Макаров». Неплохая машинка для ближнего боя, если ею умело пользоваться. Охранник, судя по его движениям, мало что умеет. Во всяком случае, пока он строил из себя крутого мэна перед безоружным посетителем, резко стартовала, не без моей, конечно, помощи, с одного из столиков тяжелая хрустальная пепельница и вошла в контакт с его рожей. Пятнистый супермен, хрюкнув, развалился на полу, потеряв и пистолет, и сознание. Швейцар, молодой парень, похоже, знает толк в восточных единоборствах. Приняв стойку и прокричав что-то устрашающее, парнишка подпрыгнул и в воздухе попытался провести удар ногой мне в голову. Задумано было неплохо, а вот исполнение… Я даже разрешил ему приземлиться и лишь после того, как он коснулся подошвами пола, влепил дурачку ладонью в лоб. Приятных сновидений, малыш из гардероба! Пусть тебе приснится Брюс Ли или Чак Норрис. Пожалуйся им на меня.
Приглушенный топот ног по мягкому покрытию пола в большом зале вызывает у меня некоторый интерес. Ба! Знакомые все лица! Я несколько удивлен — три милиционера влетают в зал. Очень оперативно работают блюстители порядка. У всех троих в руках дубинки. И надо полагать, дубинками этими они намерены поколотить именно меня. Сержантский состав патрульно-постовой службы горит справедливым гневом по отношению к нарушителю спокойствия. И сейчас они будут окучивать меня, почковать, заковывать в железо. Посмотрим, как это у них получится. Раз-два — начали? Ухожу влево и, пропустив над собой со свистом рассекшую воздух дубинку, слегка упираюсь напряженными пальцами в солнечное сплетение сержанта. Этот теперь не боец. На выходе из нижнего положения корпуса отработал ногой нижний уровень второго и, легко выбив дубинку у третьего, коротким тычком пальцев в шею возле уха отправил его досматривать утренние сны, уж больно вид у парня был вялый и сонный. Хрен с ними, пора уходить. Помахав пальчиками сидящим в ступоре бизнесменам, я уж было собрался отчаливать, но передумал. Поднимаю руки вверх над головой. Делаю я это, конечно же, лишь потому, что на меня серьезно смотрит ствол автомата — это в дверном проеме между залами появился еще один, четвертый, мент. Выходит, пэпээсников было четверо.
Похоже, мент плохо понимает, что ему делать в сложившейся ситуации.
— Руки над головой! Лечь на пол! — хрипит он с каменным, неестественно побледневшим лицом и весь трясется, и, если я промедлю хотя бы полминуты, он точно нашпигует меня свинцом под завязку. Такое удовольствие я ему доставить не могу и не хочу, поэтому послушно выполняю приказ. Покрытие пола ворсистое и теплое, но, блин, брюки ведь помнутся! Пэпээсник, не приближаясь ко мне, окликает своих поврежденных приятелей. Те, кого я слегка приглушил, начинают шевелиться. Пока я прикидываю, что может быть дальше, получаю, нехилый удар дубинкой по почкам. Это, конечно, только начало… Прихожу в себя уже в ментовской машине. Ощущение такое, будто по мне полдня ходили демонстранты, а потом проехал бульдозер.
В «козле» растрясло основательно, и, когда подкатили ко входу в отделение, я почувствовал даже некоторое облегчение — наконец-то можно будет выбраться из этого дребезжащего всеми своими железяками совдеповского рыдвана. Наручники, сцепившие руки за спиной, не дают никакой возможности почесать нос, который чешется, зараза! Пытаюсь успокоить зуд о воротник крутки.
— А ну давай вылазь, сучара! — рявкает мент, открывая дверцу «стакана» «уазика» и держа наготове в одной руке «калаш». Бздит, и правильно делает — это тебе не торговок обносить на бабки и фрукты.
— Сучара — это ты, козел, — мило щерюсь ему в ответ, ставя одну ногу на потрескавшийся, в мелких выбоинах асфальт.
Взбешенный мент пытается схватить меня за воротник куртки — ага, схватил, рванул… По идее, я должен был упасть. Перебьется, я и пешком постою, тем более уже пришел в себя. Скованные руки за спиной — это, конечно, неудобно, но координацию я пока не потерял. Второй сержант приготовился сбоку огреть меня дубинкой.
— Сщас, падла, разберемся, кто и что… — шипит мент мне в лицо. Рожа у него деревенская, вся в веснушках. От сохи в город подался, после службы в доблестных российских вооруженных силах захотелось стать крутым мэном, то есть бомбить рынки, жрать спокойненько водку и иметь какую-никакую, а вооруженную власть. Тема известная.
Тычок ствола автомата в почку указывает направление движения.
— Вперед! — рычит рыжий сержант.
Вперед так вперед. Нос чешется, спасу нет. Наверняка по шнопаку мне колонут сегодня еще не раз. Ладненько, там поглядим.
Поднимаемся по ступенькам мимо дежурного автоматчика в каске и бронежилете. Проходим внутрь. Толчками «калаша» меня вталкивают в дежурную часть. Народу здесь как на демонстрации. Половина ментов в форме и штатском, половина каких-то бичей, «синяков» и прочего гражданского люда. Присесть негде.
— Сюда иди! — тявкает рыжий и пропихивается к дежурному капитану за столом с пультом. Тот что-то орет в телефонную трубку.
Запашок в ихнем помещении аховый. Воняет грязной одеждой, нестираными носками, мочой. Как можно находиться целый день в таком гадюшнике, не представляю.
Сержант что-то говорит капитану и показывает на меня свободной от автомата рукой. Капитан в мятом кителе, с испитой рожей бросает в мою сторону хмурые взгляды, кивает и снова берется за телефон.
Второй сержант, тот, который с дубинкой, разговаривает у меня за спиной с подошедшим к нему третьим ментом. С интересом рассматриваю публику, набившуюся в дежурку. Вдруг с удивлением отмечаю приезд Барина. Барин, он же солидняк из ресторана в сером костюме, появляется во входных дверях дежурной части в сопровождении уже известного мне бычары, голова которого оказалась крепче цветочного горшка, поэтому выглядит он уже сравнительно бодро. Правда, увидев меня, почему-то хмурится. Наверное, по большому счету он не любитель таких развлечений, какие предложил я ему в ресторане. Ну что же, на вкус и цвет…
Барин в сером костюме подходит к столу дежурного, что-то говорит капитану, и меня выталкивают из вонючего помещения и ведут в не менее вонючий подвал. КПЗ как КПЗ, то бишь камера предварительного заключения, чтоб всем было понятно. Судя по выходящим в узкий коридор обитым железом дверям, в наличии имеется пять камер. Почему-то слово «камера» у меня всегда ассоциируется с камерной музыкой. Странно. Пора бы уже привыкнуть, что Вивальди здесь не услышишь. Дежурный по КПЗ, старшина лет под пятьдесят, отрывается от бутылки пива «Балтика» и поднимается нам навстречу из-за грубо сколоченного, обтянутого непонятного цвета клеенкой стола. Почему, интересно, у него дверь не заперта, как положено по инструкции? Может, уже и задержанных не имеют? Нет, судя по дежурке, вряд ли в подвале пусто.
Еще раз получаю тычок автоматным стволом в поясницу. Терпеть можно. Главное, у рыжего, я видел, пушка стоит на предохранителе — значит, случайно не пальнет, сопляк.
— Николаич, принимай еще одного… — говорит рыжий старшина, протолкнув меня к камерам.
Старшина окидывает мою персону опытным взглядом старого тюремщика, поворачивается к сержанту:
— Как оформлять его? За кем?
Тот пожимает плечами:
— За дежуркой. Гаршин сказал: сюда его пока. У них там запарка полная.
Выходит, меня не пэпээсники брали, а местные менты. Тоже неплохо. Впрочем, какая разница?
— Ладно… — хмурится старшина. — А чего он натворил-то?
Сержант закидывает автомат за плечо и злобно смотрит на меня. Я ухмыляюсь, глядя, как злится рыжий.
— Гляди, щерится, падла! — закипает рыжий. — Дали бы мне волю, я бы тебя, падла, расшмалял еще там!.. — Он достает сигареты, придерживая одной рукой АКМ. — Еле взяли его, Николаич, — объясняет старшине, прикуривая сигарету от его зажигалки. — Он нас чуть не уделал и уже почти ушел, но под стволом обосрался…
Старшина, кинув на меня недоверчивый взгляд, хмыкает. Затем, вытащив ключи от наручников, подходит и освобождает мне руки. Отходит к столу. Молодой, заметив, как я не спеша растираю запястья, снимает автомат с плеча и берет его поудобней. Старшина снова хмыкает.
— Ты потише с пушкой-то… — говорит он наставительно. — Некуда ему уже рыпаться…
Молодой поморщился, но автомат оставил перед собой. Послышались шаги со стороны лестницы, и в дверь позвонили. Старшина поплелся открывать. Я достал измятую пачку, нашел целую сигарету, закурил.
— Тебе што, разрешили?! — окрысился рыжий.
Обыскали меня поверхностно, их интересовало только оружие, а всякую мелочевку оставили в карманах, в том числе и сигареты. Забрали только радиотелефон и документы. Документы, один черт, левые, пусть порадуются, придурки.
Ответить салаге я не успеваю, входит какой-то майор — форма на нем как с иголочки и сидит словно влитая. Имеет, наверное, лавэ на хорошего портного, что, собственно, неудивительно, так как появился мент не один, а с Барином в сером костюме. На пристальный взгляд Барина я презрительно усмехаюсь и выпускаю в его сторону обильный клуб дыма от затяжки. Майор что-то шепчет старшине, а Барин прямиком направляется ко мне. Подойдя почти вплотную, говорит так, чтобы слышал только я:
— Запомни номер… — и называет цифры, которые я автоматически запоминаю. — Назовешься, а дальше решим… Да, насчет твоей машины… Я уже навел о тебе справки. Машина у нас… Вытаскивать тебя отсюда я, парень, не стану. Сможешь выбраться, тогда ты мне подойдешь. Не сможешь — сам понимаешь…
Усмехаюсь, отвечаю мысленно: «Ладно, мужик, было бы сказано…» Зажигалка у меня «ронсоновская», тяжелая; запускаю ее из-за плеча Барина, и она четко втыкается в висок рыжего сержанта. Три шага в прыжке — и старшина падает кулем возле замызганного пивом и чаем стола. Майор даже еще не успел удивиться, как я рывком развернул его мордой к стене и слегка припечатал к оной, но так, чтобы не попортить бравому вояке фейс. Обыскал — оружия нет.