Угрюмова Виктория. Имя богини

   Сама идея произвести на свет это существо возникла у Джоу Лахатала, когда он странствовал по континенту в поисках старых храмов и древних городов. В центральной части Варда, в девственном тропическом лесу, он натолкнулся на развалины, которые потрясли его своей красотой. Гигантские здания, сложенные из грубо отесанных глыб, были исполнены особого изящества, помноженного к тому же на обаяние старины. Увитые ползучими растениями, засыпанные землей и древесной трухой мраморные фонтаны, потрескавшиеся и поросшие травой каменные плиты на древней площади – мертвое воспоминание о былых славе и могуществе неведомого народа – понравились Верховному богу.
   Недалеко от этих развалин он обнаружил жалкое поселение – ряды грубо сработанных хижин, в которых обитало дикарское племя, поклонявшееся огню. Джоу Лахатала позабавила мысль вдохнуть жизнь в умерший город и заодно дать дикарям собственного бога. И поскольку ничто не мешало ее воплощению, он и создал странное существо, поселив его в старом храме. И, не беспокоясь больше о будущем своего творения, покинул эти места.
   Несколько дней Тригаранус провел в том месте, где явилось ему впервые прекрасное создание, ожидая, что оно наконец придет за ним и заберет с собой. Но время шло, а он оставался в одиночестве, заброшенный, жалкий и покинутый. И совершенно несчастный. Он ощущал себя разумным созданием, хотя и не мог вполне точно определить свои ощущения. Он наивно полагал, что является одним из таких же существ, как и то, которое он увидел при своем появлении на свет.
   Обрывки разрозненных знаний об устройстве внешнего мира, о людях и предметах бесцельно блуждали в его мозгу, но он не особенно задумывался над их происхождением. Для него все было естественным.
   Однако спустя несколько дней он стал ощущать незнакомое прежде чувство, которое неожиданно для самого себя определил как голод. Затем из глубин сознания возникла следующая мысль: чтобы утолить неприятное чувство голода, нужна пища. К тому же ему было плохо в темном и пустом здании, где царили холод и сырость. И он выбрался наружу.
   До тех пор, пока он не встретил первого человека, ему было и невдомек, насколько огромным и грозным он является для окружающих. Он еще не воспринимал человека как пищу, хотя и не исключал этой возможности, – мысли, возникшие в этом мире вместе с ним по прихоти Джоу Лахатала, не подчинялись ему, а появлялись одна за другой яркими цветными картинками. Обрадовавшись тому, что он не является единственным живым существом на свете, он бросился навстречу человеку, попутно успев отметить, каким маленьким и хрупким тот ему кажется. При этом он пытался заговорить, но вместо слов, которые так легко и просто складывались в глубине его сознания, наружу вырвалось хриплое рычание. При этом человек повел себя более чем странно – он завопил, замахал слабыми руками и убежал. Недоумевающий и обиженный, Таврос двинулся следом, круша все на своем пути.
   Когда колдун племени шак-а-шаманак в очередной Раз отправился к развалинам старого города, чтобы там попросить у ушедших в страну теней предков хорошей охоты, он впервые столкнулся лицом к лицу с неведомым Довищем – Тавросом Тригаранусом.
   Трехрогий чешуйчатый исполин бросился к нему, растопырив мускулистые руки с громадными кривыми когтями. Старый колдун издал леденящий душу вопль и пустился наутек, напрочь забыв обо всем, стремясь сохранить жизнь, на которую, как он был уверен, покушался жуткий монстр.
   Тригаранус недоумевал. Он не мог вообразить себе отчего человек так испугался. Понятие страха также присутствовало у него в сознании, но никак не соотносилось с собственным внешним видом. Правду говоря, он совершенно не представлял, как выглядит. Обезумевший от страха дикарь двигался гораздо быстрее, но гигант неутомимо следовал за ним и вскоре достиг небольшого селения, жители которого, всполошенные криками колдуна, уже столпились у окраины. Завидев появившееся из леса звероподобное существо, они разразились испуганными воплями. Наконец, подбадривая друг друга, мужчины преградили ему путь, потрясая странными предметами. Тогда он еще не знал, как больно могут жалить эти жалкие первобытные копьеца и стрелы.
   Он приближался к людям в надежде познакомиться, остаться среди них; ему хотелось поделиться мыслями и задать много-много вопросов. В сущности, он был огромным новорожденным младенцем с зачатками разума и речи, и ему был необходим кто-нибудь, кто согласился бы его выслушать и понять.
   Чешуйчатое чудище подняло голову и заревело. Голос у него был под стать внешности. От этого звука кровь стыла в жилах дикарей, они были готовы разбежаться, забиться в щели, но старый колдун повелительно указал им на пришельца.
   Град копий и стрел осыпал Тригарануса. Они не причинили ему сколько-нибудь существенного вреда, но раздражили и оскорбили. Он не сделал им ничего плохого – просто пришел к подобным себе – и не понимал, чем заслужил такое обращение. Стремясь все же поговорить с ними – они так же ревели и вопили, как и он, только голоса у них были тоньше и слабее, – исполин продолжая приближаться к людям. Здесь и разыгралась трагедия.
   Самый смелый воин сильно ударил Тригарануса копьем, целясь ему прямо в сердце. Каменный наконечник соскользнул с плотной чешуи, покрывавшей все тело зверобога, а древко от удара сломалось.
   И все же это было очень больно. Еще не понимая толком, что он делает, Таврос Тригаранус протянул к человеку мощные руки и схватил его поперек туловища, рванув что было сил. А сил было неизмеримо больше, чем у хрупких существ, называемых людьми. Раздался громкий хруст, будто сломалась сухая ветка, и тело человека бессильно обмякло. Он несколько раз дернулся и застыл. Тригаранус наклонился и бережно положил безвольное тело – он не хотел причинить ему вреда. Но тут дикари взвыли и кинулись на него гурьбой.
   Схватка была короткой и очень кровавой. Когда теплая и густая кровь первый раз обагрила когти чудовища и ее терпкий запах достиг его ноздрей, оно взбесилось. Свирепый голод хищного существа взыграл в нем, и жажда убивать, рвать на части, топтать эти слабые и жалкие тела вспыхнула с неистовой силой.
   Когда Тригаранус пришел в себя, он стоял один на залитой кровью земле. У его ног громоздилась гора трупов, а сам он еще коротко всхрапывал и вздрагивал, чутко поводя ушами. В тот день он в первый раз отведал человеческого мяса и с тех пор не хотел знать никакой другой пищи.
   Племя шак-а-шаманак не ушло из этих мест только потому, что идти было некуда. Повсюду простирались непроходимые болотистые леса, и этот островок пригодной для жизни земли казался им единственным во всем мире. Их предки жили и умирали на этой земле, они сами родились и выросли тут. Они остались.
   Таврос Тригаранус жил в заброшенном храме, в развалинах древнего города. Изредка по ночам он подкрадывался к деревне и похищал заигравшегося ребенка, юношу, который поджидал свою возлюбленную в тени Деревьев, или охотника, задержавшегося в лесу.
   Шли годы. Поколения людей в деревушке сменяли друг друга, а Тригаранус оставался вечным. Понятие бессмертия наконец обрело для него свое истинное значение – он понял, что бессмертен. Хотя оно представлялось ему каким-то странным – он не мог умереть ни от старости, ни от болезни, но его вполне можно было Убить. Однако хищные звери давно обходили стороной исполинского зверобога, а люди боялись даже помыслить 0 том, чтобы воспротивиться ему. Спустя столетия никого из дикарей уже не удивляла необходимость еженедельно приносить кровавые жертвы своему божеству, обитавшему в древнем храме, – ведь так было всегда.
   Со временем росло одиночество Тригарануса и его ненависть к непонятливым и глупым людям. Будучи разумным, он обнаружил, что ему ведомы понятия любви, красоты и счастья. Но сами счастье, красота и любовь остаются ему недоступными. Одинокий немой мозг, обреченный на жалкое существование среди примитивного, народа, постепенно угасал в темнице собственного тела.
   Уйти Тригаранус тоже никуда не мог. Не приспособленный для самостоятельной жизни, он не умел добывать пищу – а мяса ему требовалось много. И хотя голодная смерть не грозила зверобогу, его ненасытность причиняла мучения. К тому же он уже не верил, что где-нибудь встретит более радушный прием и найдет друзей, – и, строго говоря, в этом был абсолютно прав. Не желая стать гонимым и жалким в иных местах, он остался богом там, где родился. Когда же он обнаружил, что нелепые люди могут любить и быть счастливы, то стал уничтожать их уже с наслаждением, отказывая им в том, в чем они когда-то отказали ему. Он радовался, когда несчастная мать билась в истерике у околицы деревни, с ужасом вслушиваясь в отчаянные вопли похищенного им ребенка.
   Он был изгоем среди богов и людей. Его небесный отец – Джоу Лахатал – так никогда и не вспомнил о страшной твари, которую поселил в заброшенном городе. Единственное, что он даровал своему нелепому детищу, – это видение собственной его смерти. Тригаранус знал, что умрет от руки маленького человеческого существа, которое не убоится его в час своей гибели, которое обратится, к нему как к равному и вызовет на равный бой. И он был заранее благодарен тому, кто избавит .его от этой постылой жизни, вызволит из клетки.
   Шак-а-шаманак со временем поняли, что проще привязывать к столбам у разрушенного храма избранные ими самими жертвы, чем подвергать риску абсолютно всех. Зверобог привык к тому, что беспомощных пленников приводят прямо к нему, – его существование сводилось только к ожиданию этого момента да к постоянной дреме в промежутках. И чем обильнее была жертва, тем дольше он потом не беспокоил людей.
   Дикари ловили любых путешественников, которые имели несчастье забраться в глубь лесной чащобы, именуемой на картах Тор Ангех. Всем пленникам грозила неизбежная смерть от клыков вечно голодного бога, и Тор Ангех стал пользоваться дурной славой во внешнем мире.
   Тригаранус уже и сам не помнил, чего он ждал от каждого следующего человека, стоявшего перед ним у столба. Но он никогда сразу не нападал на свои жертвы, а всегда выжидал некоторое время.
   Существо, которое могло действительно стать полубогом, превратилось в демона, отвратительную тварь-людоеда, еще одно исчадие Джоу Лахатала. Он был свиреп, злобен и кровожаден. Но все же где-то внутри почти неслышный ему самому тихий голос твердил свое – он лелеял безумную надежду освободиться, вырваться любой ценой, дождаться противника, а не жертву и проиграть ему поединок, дав шанс убить себя и тем самым избавить от тоски и муки одиночества.
   Таврос Тригаранус ждал.
 
   Маленький отряд добрел наконец до относительно твердой почвы и расположился на отдых. Пока Джан-гарай и Ловалонга стояли на страже, остальные устраивали на краю леса небольшой лагерь. Бордонкай натаскал офомную кучу хвороста, заодно выворачивая с корнем и приглянувшиеся деревца, а Эйя и Габия хлопотали о ночлеге. Каэтана готовила на костре, альв помогал ей-в основном вспоминая рецепты, слушая содержание которых все изнывали от желания попробовать эти изысканные блюда.
   – Воршуд, немедленно прекрати, – наконец не выдержала Габия. – Просто невыносимо слышать, чего, сколько и как слопали твои ненасытные предки. Обжора несчастный.
   – Мои предки, равно как и я, – с достоинством возразил альв, – вовсе не являются обжорами, как ты овершенно неправильно и оскорбительно, я бы сказал, выразилась. Все альвы отличаются екяонность к гурманству, но это, знаете ли, ближе к гуманизму, чем к обжорству.
   Эйя принюхался:
   – Скажите, пожалуйста, дорогая Каэ, а что вы готовите?
   – Траву, – коротко ответила голодная Каэтана.
   Бордонкай тоскливо заглянул в котелок, кипевший над костром, потянул носом и недоверчиво спросил:
   – И это все?
   – Есть еще немного хлеба, – упавшим голосом поведала Габия. – А что делать?
   – Придется мне сбегать на охоту, – предложил Эйя. – В самом деле, так хочется есть. Я туда и обратно, вдруг что-нибудь попадется... – С этими словами он принял уже знакомый своим спутникам облик.
   Белый волк, сверкнув желтыми глазами, бесшумно скрылся в зарослях.
   – И откуда у него силы? – Габия блаженно растянулась на траве у костра, потягиваясь и отогреваясь. – Я даже не столько хочу есть, сколько спать... Мне бы суток двое...
   – Положим, не только тебе, – мечтательно протянул Джангарай. – Жаль, и часа лишнего не найдется... – Он не успел договорить.
   Ловалонга предостерегающе поднял руку, прислушиваясь к каким-то едва слышным движениям в темноте леса. Все замерли, взявшись за оружие. Бордонкай бесшумно положил на землю дрова и потянул из-за спины свою Ущербную Луну, с которой не расставался ни при каких обстоятельствах. Джангарай неуловимым взмахом обнажил один из мечей. Лишь Каэ рассеянно помешивала ложкой в котелке (чего только не найдешь в мешке у альва?), – из всех спутников она да Габия были на свету, и они не показывали виду, что маленький отряд насторожился. Напряжение достигло крайней точки, когда кусты зашевелились и на поляну выбрался волк чудовищных размеров.
   – Тьфу ты, – в сердцах сплюнул Джангарай, пряча, меч, – а я-то подумал...
   Но Габия внезапно насторожилась:
   – А что это ты так быстро вернулся? И без добычи?
   Эйя уже стоял перед ней в человечьем облике:
   – Там собираются люди. Может, конечно, они охотятся и не на нас, только я не стал бы излишне расслабляться. Говорят на странном наречии, примитивном, но разобрать можно. Им нужно много мяса. Короче, есть мне расхотелось и ночевать здесь тоже. Собираемся.
   Габия была настроена сдержаннее:
   – Ну вот, не успели остановиться, опять собираемся. Может, обойдется. Давай мы с тобой еще раз все проверим, а там уже решим. Я не выдержу эту ночь на ногах.
   – Выдержишь, – жестко сказал Ловалонга. – Парень прав, нам надо уходить.
   – Куда уходить? – поинтересовался Джангарай. Все обернулись к нему. Ингевон принял боевую стойку и оба меча держал в руках. Каэтана застыла около костра. В одной ее руке блестело серебристое лезвие, на гладкой поверхности которого метались огненные всполохи, а в другой она держала горящую ветку, подняв ее над головой.
   – У нас гости, – сказала она бесстрастно, – нам действительно некуда идти. – И тихо, так, чтобы никто не слышал, прошептала: – А я так устала...
   Через мгновение на поляну высыпали темные тени. В неверном свете костра их было легко принять за лесных духов – обряженные в звериные шкуры, увешанные ожерельями, вооруженные копьями, луками и каменными топорами, они боялись приближаться к друзьям и только, завывали дико и протяжно.
   – И чем нам это может грозить? – Альв стоял около Каэтаны, готовый в случае надобности прикрыть ей спину.
   – Понятия не имею. С одной стороны, вооружены они из рук вон плохо. С другой – их здесь что муравьев. К тому же они на своей территории. А у нас позади – болото, впереди – неизвестность. Мы в проигрыше.
   Первым не выдержал неопределенности Бордонкай. Издав яростный вопль, он бросился в бой, крутя над головой свою громадную секиру. Тени, отчаянно визжа, метнулись в стороны и растворились в чаще леса.
   – Так дело не пойдет, – опытным взглядом оценил ситуацию Ловалонга. – Они просто возьмут нас измором. Ложиться спать нам нельзя, да и они не дадут – хоть и примитивны, но хитры; а в схватку с нами ввязываться не станут. Рано или поздно мы все равно упадем с Ног от усталости, и нас просто свяжут...
   – Так что же делать? – встревоженно спросила Габия.
   – Отступать не получится, – пробормотал Джангараи. – Как же их тут много... Но не в болото же на ночь глядя.
   – Исключено, – отозвалась Каэтана.
   Эйя предложил:
   – А если мы с Габией сбегаем проверим? Может что-то прояснится...
   – Думаешь, они на волков никогда не охотились?
   – Не на урахагов же...
   Близнецы метнулись тенями в пламени костра и через секунду стояли рядом уже в зверином обличье. Они неслышно двинулись к зарослям и одним прыжком пересекли границу темноты. Со стороны леса послышался приглушенный испуганный вой дикарей.
   – А вдруг испугаются, – с надеждой в голосе проговорил Воршуд. – Решат, что мы колдуны какие-нибудь, и оставят нас в покое.
   – Боюсь, что нет, – откликнулась Каэтана. – Что-то мне подсказывает, что мы им крайне необходимы, и, похоже, живыми.
   – Верно, – сказал Бордонкай. – Иначе они нас попробовали бы достать из луков.
   Минуты тянулись в тоскливом ожидании.
   – Еще чуть-чуть, – едва слышно пожаловалась Каэтана Воршуду, – и я просто свалюсь тут же.
   Варево в котелке выкипело, и теперь трава медленно подгорала, издавая неприятный резкий запах.
   – Супа, как я понимаю, не будет, – бросил Джан-гарай через плечо, – и это радует.
   – Почему? – удивился альв.
   – Ты запах обоняешь? По лицу вижу, что обоняешь. Так вот – по супчику этому плакать не буду, даром что он целебный... Да где же эти звери запропастились, вэйше их укуси!
   – Что за вэйше? – заинтересовался Бордонкай.
   – Двуглавая змея. Кстати, по слухам, она здесь – в Тор Ангехе – и водится.
   – Очень мило с ее стороны, – фыркнула Каэ. – Именно ее нам и не хватало для полного счастья.
   Они боялись расслабиться, чтобы не быть застигнутыми врасплох, но мускулы отказывались подчиняться. Глаза сами собой слипались, веки наливались свинцовой тяжестью, а оружие стало просто неподъемным. Они достигли той стадии усталости, когда одолевает безразличие ко всему происходящему. Убьют? – пусть. Изувечат? – пусть. Возьмут в рабство? – пусть, только сначала немного поспать. Прямо здесь, на земле, в любой позе...
   – Я даже на муравейнике засну, – пробормотал альв, силясь разлепить веки и различить хоть что-нибудь в сплетении теней.
   Костер медленно догорал. Маленькие язычки пламени лениво лизали головешки да изредка вспыхивали угольки. Белая зола светилась изнутри кровавым загадочным светом,
   – Костер тоже убаюкивает, – громко сказала Каэ. – Что делать?
   Ответа на свой вопрос она не получила, но тут на поляну выбежали два волка с высунутыми языками. Их бока тяжело вздымались и опадали. Еще мгновение – и запыхавшиеся Эйя и Габия уже возбужденно что-то говорили. При их появлении все заметно оживились.
   – Хвала богам, живы, – радостно проговорил Бордонкай. – Мы тут уже забеспокоились слегка...
   – ...может, вы нашли где-нибудь берлогу и спите, – вставил Джангарай.
   – Мы на бегу вздремнули, – огрызнулась Габия. – Значит, так. – Она понизила голос до шепота. – Мне кажется, что они еще не знают, стоит ли нападать на нас, – самим будет дороже. А мы нашли тропинку. Только как выбраться незамеченными? Или как отбить у них охоту двигаться следом за нами?
   – Может, поджечь лес? – спросил Ловалонга.
   – А знаешь ли, это, похоже, идея. Если атаковать их, а затем поджечь лес, то нам, возможно, и удастся скрыться, – сказал Джангарай.
   – Ты надеешься легко от них отделаться? – вмешалась в разговор Каэтана.
   – Легко не надеюсь, но если мы простоим здесь еще час, то они просто придут и аккуратно упакуют нас оригинальным образом, а мы даже протестовать не сможем. – Возможно, – согласилась Каэ. Но что-то мешало еи Слишком легко был найден выход. Хотя другого Действительно не предвиделось.
   Налитое свинцом тело отчаянно протестовало против ЯЮбьк перемещений. Она чувствовала себя мешком, набитым камнями под самую завязку.
   Опять ставшие волками, близнецы шли впереди маленького отряда. Ощетинившиеся оружием, предельно собранные, насколько это было возможно в их положении, друзья наступали на заросли.
   Мертвая тишина царила в лесу. Даже ночные птицы не издавали ни звука. Друзья шли медленно, полагаясь только на то, что могли разглядеть в неверном свете звезд. Факел, который нес в руках Бордонкай, почти ничего не освещал. Когда они пересекли поляну и углубились в лес, то им показалось, что неясные тени испуганно подались назад.
   – Ну! – негромко скомандовал Ловалонга.
   Гибкий и стремительный, как кошка, Бордонкай дотянулся секирой до черного силуэта, замершего на фоне менее плотного пятна темноты, и ночь огласилась отчаянным криком смертельно раненного дикаря. В нападавших полетели копья и стрелы, но они были сделаны примитивно, и каменные наконечники отскакивали от доспехов. Впрочем, если бы такая стрела попала точно в цель, то могла убить не хуже любой другой.
   Бордонкай швырнул пылающий факел в заросли, и сухие ветки вспыхнули и занялись пламенем. Джанга-рай истово работал мечами, у него за спиной высился Ловалонга. Эйе и Габии было проще, чем остальным, – прекрасно видевшие в темноте близнецы-урахаги успели загрызть уже несколько противников. Схватка была короткой, ожесточенной и несколько безалаберной – почти ничего не было видно. В темноте друзья боялись задеть друг друга, поэтому оповещали о своем приближении громкими криками. Каэтана пронзила кого-то клинком, инстинктивно отшатнулась от копья, пролетевшего перед лицом, рванулась под сень деревьев. Габия светло-серым пятном металась впереди. Позади себя Каэтана слышала сопение, пыхтение и лязг оружия. Похоже было, что все целы, маневр удался и им посчастливилось сбежать. Оставалось положиться на звериное чутье близнецов и уносить ноги подобру-поздорову.
   Джангарай бежал последним. Сбоку и чуть впереди мягкими прыжками двигался волк. За спиной у ин-гевона медленно разгоралось зарево пожара. Лес был влажный, сухих деревьев в нем было не так уж и много, так что Джангарай предполагал, что гореть будет недолго, больше дыма и паники, чем настоящих опустошений.
   Наверху, в кроне огромного дерева, которое он чуть не протаранил на бегу, что-то тяжело завозилось. Джангарай приостановился на минуту, желая удостовериться, что это нечто не несет никакой опасности, но в то же мгновение большая сеть, сплетенная из гибких лиан, упала на него. Он по инерции пробежал еще несколько шагов, волоча ее за собой, и тяжело упал, запутавшись окончательно. Падая, он крепко стукнулся головой обо что-то твердое, и хотя буйная шевелюра смягчила удар, все же в глазах у Джангарая потемнело, если только это возможно в ночной темноте. Ингевон потерял сознание и не слышал, как, пойманные в такие же сети, сыплют яростными проклятиями его друзья.
   В несколько минут все было кончено. Дикари действительно оказались хитрее, как и предполагал Ловалонга. Увидев грозного противника, они не стали рисковать жизнью многих воинов, а заманили волков в примитивную ловушку, В оправдание близнецов можно было сказать только, что лесным жителям не раз приходилось ловить таким образом диких зверей живьем. Крепко связанных друзей с триумфом понесли в селение, где их с нетерпением ждали.
   Они умудрились заснуть прямо на весу и спали, когда их доставили в туземную деревню, спали, когда бросили на земляной пол хижины, все так же связан-ньк, и заперли на мощный засов. Они спали и видели совсем неплохие сны, пока солнце не встало высоко над горизонтом. Дикари своих пленников не беспокоили. Они оплакивали тех, кто не вернулся этой ночью с охоты.
 
   Каэтана проснулась оттого, что затекла и невыносимо болела шея. Она попыталась было растереть ее, но руки оказались связанными, ноги тоже. К тому же она вершенно их не чувствовала. Тело местами занемело, а местами горело огнем. Наморщив лоб, она отчаянно всоминала, что же случилось. Перед мысленным взором проносились смутные картины. Она никак не могла отличить явь ото сна, но одно было предельно ясно – их пленили и заперли в хижине.
   Через щели в стенах проникал яркий солнечный свет. Значит, они провалялись без сознания никак не меньше двенадцати часов.
   Каэтана постаралась повернуться на бок, чему занемевшее тело воспротивилось совершенно отчаянно. Сжав зубы, она медленно перекатывалась со спины на живот, пока не добралась таким образом до Бордонкая, лежав шего к ней ближе всех остальных. Она долго бодала его и даже порывалась не слишком сильно укусить, чтобы добудиться, но с таким же успехом она могла толкать вековой дуб, желая, чтобы тот сдвинулся с места и отправился на прогулку.
   Эйя и Габия лежали буквально спеленутые по рукам и ногам. Видимо, их фокусы с превращением в зверей и обратно не понравились местной публике. Отвратительное состояние беспомощности давило на Каэтану, и она тихонько, чтобы никто не услышал этого проявления слабости, не то взвыла, не то заскулила. Повернула голову и натолкнулась на внимательный взгляд Ловалонги.
   – Больно? – спросила она, с тревогой вглядываясь в его лицо.
   Он прикрыл глаза, затем легонько покачал головой из стороны в сторону.
   – Ты знаешь, что с нами собираются сделать?
   – К сожалению, дорогая Каэтана. Я дольше других не терял сознания, поэтому слышал их разговоры. Примитивный народ, но место, куда нас принесли, очень древнее. Здесь развалины какого-то города – огромного, каменного. Наверное, его строили еще при Древних богах. Судя по тому, что они там лопотали, эти руины обитаемы. Здесь живет какое-то их божество, и, похоже, мы предназначены ему в жертву. Неприятная перспектива...
   – Стойло ради этого заканчивать университет? – спросила Каэ, хотя на душе не то что кошки – тигры скребли.