Угрюмова Виктория. Имя богини

   Но теперь произошло чудо – напоенные неукротимой силой воли Джангарая, во много крат усиленные и закаленные его безудержной любовью к друзьям, мечи ингевона оказались способными выдержать соприкосновение с черным клинком.
   И как когда-то в незапамятные времена сам Джангарай в испуге застыл перед блестящим кругом, образованным мечами в руках Каэтаны, так теперь потрясенный га-Мавет даже и не пытался преодолеть защиту, созданную перед ним воющими, поющими, летающими в воздухе клинками Ночного Короля Аккарона. Черный бог привык считать себя отличным воином, не опасавшимся никаких врагов, – ведь власть над Арнем-вендом далась ему и его братьям не просто так: приходилось участвовать в разных битвах и поединках, и все они прежде доставляли ему несказанное удовольствие.
   Но сейчас га-Мавет находился в состоянии, близком к панике: всех его сил, всего могущества Бога Смерти хватало только на то, чтобы защищаться от нападающего на него человека. Не могло и речи идти о том, чтобы сдвинуться с места, оглянуться, хотя – бы сморгнуть, – постоянное напряжение сил на таком пределе было ему незнакомо. А человек все убыстрял и убыстрял темп вращения клинков. И хотя по идее смертный не мог отнять жизнь у бога, га-Мавет не хотел рисковать и все внимание сосредоточил на поединке.
   Поэтому, когда Каэтана встает в круг, держа в руках мечи Гоффаннона, грозная и прекрасная, освещенная только светом луны да отблесками огня маленького костерка, у которого все еще сидит оцепеневший Воршуд, га-Мавет не видит ее.
   Каэтана кивком указывает альву на коней, и умница Воршуд все сразу понимает. Он подбегает к своей лошадке, которая мирно продолжает пастись в стороне от места сражения.
   – А теперь, га-Мавет, – негромко говорит Каэ, – я сама разберусь с тобой.
 
   Она видит, что Джангарай устал и слегка запыхался, – все-таки сражаться с богом тяжело даже самому искусному фехтовальщику. Она же не чувствует ни страха, ни усталости. Новая и неведомая сила переполняет ее. И хоть это и может показаться самоуверенностью, Каэ бросает своим спутникам через плечо:
   – Сейчас уезжаем, – и вступает в поединок. Джангарай не протестует. Будь это драка или битва, он остался бы с госпожой до последнего издыхания, но в поединке он хорошо знает цену этой девочке и ее мечам. А вот Смерть бледнеет.
   Каэтана страшна и прекрасна – с разметавшимися по плечам черными волосами, сияющими глазами, которые остро смотрят на бога, не простившая и не забывшая ничего.
   Черный бог перехватывает свой клинок мрака обеими руками и начинает вращать его над головой. Но в лице Каэтаны он столкнулся с еще более опасным противником – она вообще не сражается с ним, а последовательно старается его уничтожить. Эту мысль желтоглазый явственно читает в ее неумолимом взгляде.
   – Так не бывает, – говорит он, уже задыхаясь – Нет жизни без смерти.
 
   – Будет, – холодно отвечает она, тесня его к деревьям. – И посмотрим, так ли это плохо.
   – Ты не можешь, неимеешь права! – Га-Мавет понимает, что выглядит жалко и нелепо, но что ему остается делать?
   Мечи Гоффаннона поют ему погребальную песню.
   Выпад, еще выпад, удар, шаг в сторону, обманное движение, еще один выпад.
   Наверное, когда-то на заре времен черный клинок Смерти уже сталкивался с мечами Гоффаннона и знает их силу, потому что с каждым ударом звенит все жалобнее.
   Но так это выглядит внутри круга, а со стороны... Со стороны Джангарай с ужасом наблюдает за поединком между громадным, затянутым во все черное воином, в руках которого легко скользит меч с широким и черным лезвием, и хрупкой девушкой, крохотной и слабой на фоне своего противника.
   Самое бы время сейчас вспомнить Джангараю любимую присказку госпожи: «Три вещи губят человека: страх губит разум, зависть губит сердце, а сомнения – душу».
   Джангарай начинает бояться за Каэтану и сомневаться в ее способности одолеть га-Мавета. И нет никого рядом, кто понял бы раздирающие его чувства и остудил эту горячую голову. Много раз, фехтуя с ним, Каэтана повторяла:
   – Мастер не может позволить себе бояться или сомневаться. Самое главное – легкое дыхание. Ты не ищешь смерти противника, не опасаешься за собственную жизнь или жизнь дорогих тебе людей – иначе все пропало. Забудь обо всем. Времени нет, страха нет, сомнений нет. Есть только ты и твое продолжение – клинок.
   Зачем, зачем, госпожа, ты не говоришь этого именно сейчас?!
   Охваченный страхом за жизнь своей спутницы, обуреваемый противоречивыми чувствами, Джангарай вдруг увидел, как огромный клинок обрушивается сверху на Каэ неотвратимой молнией. Так это выглядело за пределами круга.
   А в кругу Каэ свирепо улыбалась, и га-Мавет понял, что проиграл. Он слишком высоко занес меч, и в том времени, где находилась его противница, этот огромный сгусток мрака неподвижно завис у нее над головой. Га-Мавет отчаянно рвался за ней в измерение, где время текло с той же скоростью, но она его туда не допускала.
   Мечи Гоффаннона, которые упивались этим великим сражением, впитали всю энергию любви, надежды и веры.
   Каэтана сделала движение, похожее на взмах крыльев огромной бабочки, и два сверкающих в лунном свете меча понеслись к сердцу Смерти, которая застыла перед Каэ, высоко занеся свой клинок. У нее было время пронзить грудь га-Мавета, затем повести правым мечом вверх, чтобы разрубить ему голову, и еще несколько долей секунды для отступления на шаг назад, давая противнику возможность упасть к ее ногам на истоптанную траву.
   Джангарай возник перед ней в самое последнее мгновение, и единственное, что она успела, – это отвести свои мечи назад, а вот перехватить черный клинок в его движении вниз уже не могла – Джангарай был горазда выше нее.
   И улыбающийся га-Мавет изо всех сил обрушил лезвие мрака на ингевона, который живым щитом закрыл свою маленькую госпожу.
   – Нет! Нет!!! – закричала она, понимая, что теперь кричать поздно. И этот крик несся в окровавленном времени, раздирая на части ее горло и грудь.
 
   И альв, и Бордонкай вдруг поняли, как нелепо подставил себя Джангарай под клинок Бога Смерти.
   – Джангарай! – закричал великан, соскакивая с седла.
   А га-Мавет выдернул из страшной раны свой меч и моментально растворился в темноте – он больше не в силах был сражаться ни с кем.
   Джангарай стоял шатаясь, как тростинка на ветру, и понимал, какую страшную ошибку он совершил. Он споткнулся и рухнул прямо на подставленные руки Бор-донкая.
   Каэтана уронила мечи Гоффаннона на землю и изо всех сил зажала рот обеими руками, чтобы не завыть.
   Джангарай потянулся к ней и прикоснулся окровавленными пальцами к щеке, когда она наклонилась, чтобы поцеловать его в холодный лоб.
   – Прости, прости глупого...
   Она молчала, сжимая его холодеющую руку вйсвоих горячих маленьких руках.
 
   – Ты задашь мой вопрос?
   – Да.
   Воршуд подобрал мечи Гоффаннона и, волоча их по земле, подошел ближе к умирающему. – Прощай, мохнатик.
   – Прощай, дружище...
   Бордонкай изо всех сил вцепился в тело уходящего друга, словно не хотел отдавать его смерти.
   – Я опять встречусь с ним? – спросил Джангарай прерывисто.
   – Нет, – ответила Каэ твердо. – Ты уйдешь совсем в другое место, обещаю. – И она знала, что говорит правду.
   Джангарай улыбнулся, затем все его тело задрожало от невыносимой боли. Он ясно и твердо взглянул в глаза своим друзьям, всем по очереди, сжал руку Бордонкая и, наконец, обернулся к тому, кто пришел за ним, чтобы проводить его в другой, неведомый мир.
   ...Они похоронили Джангарая и его клинки рядом и на рассвете пустились в путь.
   Рыжий сараганский конь не пожелал покинуть своего господина, и они не принуждали его...
   Когда растерзанный, едва живой после отчаянного поединка Малах га-Мавет ввалился во дворец Джоу Ла-хатала, все семейство было уже в сборе.
   – Явился наконец, – проворчал Верховный владыка, недовольно похлопывая рукой в белой кожаной перчатке по подлокотнику своего великолепного трона. – Тебя, братец, только за смертью посылать.
   Остальные присутствующие в зале поспешили рассмеяться в ответ на это проявление божественного остроумия.
   – Как раз за смертью меня теперь лучше не посылать, – ответил Черный бог.
   – Что так?
   – Я слабее. С ней Тиермес отказывается сражаться, а ты посылаешь меня. – Пережив столь сильное потрясение на поляне, желтоглазый бог уже не боялся своего грозного брата и смело смотрел ему в глаза.
   – Так ты успел и с Тиермесом поговорить? – недобро ухмыльнулся Джоу Лахатал. – Когда же это?
   – Не важно, брат. Важня, что она набирает силу. Но я этого уже не боюсь.
   – Знаю, знаю. Ты боишься какого-то несуществующего врага, который однажды выскочит из-за угла и громом поразит нас всех. Не стоит утруждать себя выдумками, га-Мавет. Ступай, отдохни. Думаю, мы как-нибудь справимся и без тебя.
   – Попробуй, Лахатал. Но не говори потом, что никто не предупреждал тебя о последствиях.
   – Быть может, – предложил А-Лахатал, – нам всем вместе выступить против них? В конце концов, их всего лишь трое, и, даже если она сейчас сильнее, чем когда только вернулась на Вард, она все еще ничего не помнит. Или я ошибаюсь?
   – Не помнит, – подтвердил Вахаган, вестник богов. Он сидел на нижней ступеньке трона, подобрав под себя ноги, и рассеянно водил пальцем по узорчатой мозаичной поверхности пола. – Мудрый и грозный .А-Лахатал прав. Нам нужно собраться и выступить против...
   – Молчи! – рявкнул Джоу Лахатал с высоты трона. – Не хватало еще против жалких смертных выступать нам всем. Если наш брат га-Мавет не может справиться со смертными, значит, ему нужно подумать о своем будущем. Ну, кто решится выступить против столь «грозного» противника?
   Насмешки и издевки верховного не трогали га-Мавета. Он устроился в темном уютном углу, из которого было хорошо видно все происходящее в зале. Однако когда рядом кто-то зашевелился, он вздрогнул.
   – Кто здесь? . .
   – Это я, Гайамарт. Как ты думаешь, Смерть, им удастся ее одолеть?
   – Боюсь, они слишком поздно поймут, насколько она теперь опасна.
   Гайамарт как-то странно рассмеялся:
   – Твои братья не хотят признавать очевидного.
   – Это так, Старший.
   – К сожалению, так. И потому они упрямо не желают видеть, что на Арнемвенде появляется новый хозяин. Но я не виню их. Мы когда-то тоже не хотели этого видеть. И вот нас заменили на вас, а теперь все свои поступки и Действия Джоу Лахатали змеряет другими мерками, и его это не смущает. А тебя, Смерть?
   – Смущает, Старший, но, боюсь, я уже ничего не могу поделать...
 
   – Можешь. Можешь, но боишься.
   А в зале тем временем шли споры.
   – Никто из Древних богов уже долгое время не вмешивался в наши дела, – говорит Арескои. – А если бы и вмешивался, я не боюсь их. И берусь сам уничтожить и ее, и спутников.
   – Я доволен, брат мой, – милостиво говорит Джоу Лахатал, не замечая ярких зеленых огоньков, которые на секунду вспыхивают в глазах неукротимого Победителя Гандарвы. Вспыхивают и гаснут.
   Арескои широким движением надевает на рыжую голову свой знаменитый шлем и выходит из тронного зала.
   Через несколько шагов он оказывается там, где его послушно ждет огромный седой конь. Арескои взлетает в седло и мчится по дороге, которая должна привести его к непокорным людям, несущимся во весь опор к Запретным землям.
 
   Они сразу поняли, кто их догоняет.
   Лицо Бордонкая расплылось в грозной улыбке, а вот глаз она не коснулась. Они по-прежнему оставались серьезными.
   – Это мой враг, – говорит он, обращаясь к альву и госпоже. – Езжайте не останавливаясь.
   – Нет, – говорит Каэтана, но Бордонкай непреклонно перебивает ее:
   – Не повторяй ошибку Джангарая.
   И ей не остается ничего другого, кроме как подчиниться. Потому что перед ней совершенно другой человек, нежели тот, которого еще совсем недавно привел Ночной Король Аккарона, чтобы предложить его в качестве спутника. Это Бордонкай, научившийся принимать решения и отвечать за свои поступки.
   Он по очереди целует альва и Каэтану, затем выпускает их из своих могучих объятий и разворачивает скакуна навстречу богу, который изо всех сил торопится, чтобы догнать их.
   И когда Арескои на всем скаку подлетает к Бордонкаю, тот неподвижной несокрушимой глыбой возвышается у него на пути, не думая отступать. Арескои не верит га-Мавету, не хочет признавать, что на свете есть воин, который не боится Бога Войны. Он утешает себя мыслью, что тогда, на поле битвы, Бордонкай просто осмелел от присутствия великого множества людей вокруг.
   «Но здесь, один на один, он просто не может не бояться. Глупо не бояться хозяина своих души и тела», – думает Бог Войны.
   – Нам помешали закончить наш спор, – говорит Арескои так, будто они с Бордонкаем только-только расстались у стен ал-Ахкафа.
   – Помешали, – соглашается гигант.
   И Арескои видит" что смертный действительно не боится его.
 
   Они высятся напротив друг друга – две скалы, две башни, закованные в железо. Два воина, и никто не скажет, который из них более велик. Бог Войны хочет напомнить смертному, что он победил Дракона Гандарву, шлем из черепа которого носит до сих пор, но вовремя спохватился.
   «Выходит, что это я его боюсь», – говорит сам себе рыжий бог.
   А Бордонкай думает только о том, чтобы задержать Арескои, чтобы Каэтана и альв все-таки успели добраться до Онодонги, и до остального ему нет дела.
   Он поднимает руку с Ущербной Луной, приветствуя своего бессмертного противника.
   – Ты не боишься? – удивленно спрашивает Арескои.
   – Я еще не видел бессмертного, которого нельзя было бы убить, – отвечает Бордонкай.
   Седые скакуны, похожие как две капли воды, медленно разъезжаются в разные стороны.
   Сейчас вся вселенная для зеленоглазого бога сосредоточилась на этой поляне, на крохотном пятачке пространства, где исполин Бордонкай опускает забрало на своем черном шлеме и выпрямляется в седле. Бояться смертного ниже достоинства любого бога, но Арескои боится. И ему ничего не остается, как принять этот бой, не пытаясь догнать двух беглцов которые во весь овор скачут к Онодонге.
   Кони несутся навстречу друг другу, сталкивая своих всадников в отчаянном стремительном движении. Секира Арескои взлетает высоко над головой, но ее беспощадное падение прервано – исполин подставил рукоять своего оружия и с силой отбросил назад взбешенного бога. Не удержавшись, рыжий покачнулся в седле, и конь пронес его мимо врага. Арескои не хочет признаться самому себе, что сейчас только быстрота скакуна спасла ему жизнь.
   «Неужели и вправду нет ни одного бессмертного, которого нельзя убить?»
   Эта отчаянная мысль бьется у него в груди, держа в когтях трепещущее сердце бога. Но ведь драконов тоже считали бессмертными, и бессмертным был влюбленный Эко Экхенд, игравший на свирели в свой последний час. Богу легче убить бога, но почему этого не может сделать смертный, если он во всем равен богам?
   Равен или превосходит?
   Между клыками дракона, служащими забралом, видно бледное лицо, покрытое мелкими бисеринками пота, – Арескои сражается из последних сил.
   А Бордонкай мерно машет своей секирой, словно и не вкладывая в свои удары гигантской силы, словно эта сила вливается откуда-то со стороны. Он думает, что ему необходимо обязательно догнать госпожу, потому что как же они там без него – крохотные, уязвимые, беззащитные? Ему нужно просто поскорее убить Арескои и догонять Каэтану. И никак иначе.
   От очередного удара Бог Войны вылетает из седла и с грохотом падает на землю. Он оглушен падением, но силится подняться. Бордонкай спешивается и заносит над головой секиру. Всего один удар отделяет его сейчас от желанной цели.
   Но в ордене Гельмольда не учили подлым ударам, и единственный краткий миг своего преимущества Бордонкай потратил на сомнения – а через секунду Арескои уже вскочил на ноги. И поспешно захромал вверх по склону – потому что бессмертный на собственной шкуре почувствовал, что значит быть смертным и уязвимым.
   Два коня мирно отходят на противоположный край поляны и ждут исхода сражения. Зеленоглазый бог, забыв о гордости и надменности, бежит на вершину холма, стремясь занять более выгодную позицию. А следом за ним неотвратимо идет Бордонкай. Идет медленно, наверняка зная, что в этом бою у Арескои нет и не может быть более выгодной позиции, ибо он, Бордонкай, гораздо сильнее.
   Победитель Гандарвы мечется в ужасе, ощущая себя жалким и нелепым. Так он чувствовал себя только в присутствии великого Траэтаоны.
   Бордонкай догоняет его у самой вершины, протягивает руку в черной латной перчатке и разворачивает бога к себе лицом. Такого еще не бывало за долгие тысячи лет! Обычно люди стремились скрыться от него, чтобы не видеть грозного надменного лика. Но Бордонкай сурово глядит прямо в зеленые, слегка раскосые глаза и говорит:
   – Защищайся.
   Страшно сознавать, что даже это короткое слово содержит в себе слишком многое, – богу нужно защищаться от смертного!..
   Арескои поднимает свою секиру и бросается на Бордонкая. Со стороны эта схватка выглядит захватывающе – словно два монолита сталкиваются на вершине холма. Лучи солнца отражаются от зеркальных лезвий , секир, вспыхивая снопами света на остриях. Воины рубятся, пытаются пронзить друг друга копьевидными навершиями, бьют рукоятями. Удар, защита...
   Бордонкай неожиданно легко ныряет под руку Арескои и оказывается прямо перед ним – лицом к лицу, прежде чем бог успевает что-либо сообразить. Он только чувствует, что страшный смерч подхватил его и швырнул на землю. Этот удар еще сильнее того, который он испытал, падая с коня. И Арескои издает слабый крик. Неотвратимый, как судьба, Бордонкай заносит свою Ущербную Луну, и ее острое лезвие нацелено прямо в грудь Бога Войны. Арескои понимает, что ни одни доспехи на свете не выдержат этого удара, в который будут вложены все силы смертного, вся его страсть к свободе, желание победить и защитить своих друзей. Ни на каких небесах не научились еще делать доспехи, которые бы защитили от любви, – потому что только из любви к друзьям Бордонкай решился на то, что впоследствии назовут великим подвигом.
   Он держит секиру, но никак не может ее опустить, Потому что перед ним бессильно раскинулся на земле и не Арескои вовсе, а молодой послушник ордена Гельмольда, широкоплечий и высокий, с сильными руками, в которых мертвой хваткой зажата точная копия Ущербной Луны. И она для него чуть-чуть тяжеловата. Перед Бордонкаем сейчас был его любимый брат, и исполин побоялся совершить ту же ошибку, что и многие годы назад.
   Он осторожно опустил смертоносное оружие и отошел на шаг.
   И потрясенный этим неожиданным кратким промедлением, потрясенный, но не опешивший, Арескои вскочил на ноги и изо всех сил вонзил лезвие секиры в грудь Бордонкая. Раздался треск доспехов. Секира прорубила грудь воина и обагрилась теплой человеческой кровью. Бордонкай сделал один неуверенный шаг, потом. другой. Ему полагалось умирать от страшной раны, биться в агонии на зеленой траве холма, а он все шел понаправлению к отступавшему Арескои и шептал:
   – Брат, брат, брат...
   Затем наконец споткнулся, остановился, шатаясь, как под порывами ураганного ветра, взмахнул огромными руками и упал лицом вниз на мягкий ковер травы.
   Сам не понимая, что делает, Арескои подошел к поверженному противнику и, пачкаясь в крови, перевернул, его на спину. Затем протянул руку, расстегнул застежки. и снял с него шлем. Густые волосы, смоченные потому рассыпались по плечам, и Арескои дрожащей рукой вытер влажный лоб Бордонкая. Он все время порывался что-то сказать, но ничего не получалось – во время схватки горло пересохло и теперь словно было сдавлено могучей рукой. А по щекам текли капли влаги – Арескои прежде никогда их не чувствовал и мог только до гадываться, что это та влага, которую смертные зовут слезами.
 
   – Ты плачешь? – разлепил губы все еще живой гигант.
   – Мне больно, – ответил бог. – Вот тут..
   И указал рукой на грудь.
   – Бывает, – прошептал Бордонкай, изо рта которого текла тоненькая струйка крови.
   – Я смогу забрать твою душу после смерти, – спросил Победитель Гандарвы.
   Глаза Бордонкая были подернуты туманной дымкой, которая, говорят, всегда висит над полями Смерти. Он не видел лица своего собеседника, а только нависший над ним череп дракона, который о чем-то спрашивал И Бордонкаю стало смешно, что он разговаривает со старым драконьим черепом, и губы его растянулись в улыбке.
 
   – Нет, – ответил он.
   Арескои держал на коленях огромное тело умирающего воина, и это было в его жизни впервые. Впервые человек уходил туда, куда не мог за ним последовать ни , сам Бог Войны, ни его желтоглазый брат. Видимо, Бордонкай прошел уже довольно большое расстояние по этой неведомой дороге, потому что он отчетливо увидел как бы с высоты птичьего полета огромную бескрайнюю степь, которая простиралась во все стороны. И по этой степи птицами стелились два коня – вороной и светлый. Маленькие фигурки буквально лежали на спинах легконогих скакунов – это Каэтана и Воршуд во весь опор скакали к хребту Онодонги. А там, за хребтом, Бордонкай увидел прекрасную и великую страну...
   Арескои пристально всматривался в глаза умирающего исполина. В них не было ни страха, ни горечи, но только свет и покой. Внезапно Бордонкай вздрогнул всем телом, улыбнулся и прошептал внятно и отчетливо:
   – Кахатанна...
   И обмяк на руках Арескои.
   Бог Войны долго еще сидел на холме, обнимая холодеющее тело своего недавнего врага. Затем тяжело поднялся, достал меч и принялся за удивительное дело.
   Лесные любопытные гномы и бесстрашные маленькие, альсеиды из окрестных рощ, степные хортлаки и прочие духи перешептывались, наблюдая за тем, как на вершине холма во все стороны разлетается земля, вывороченная божественным мечом.
   Седые скакуны, расседланные и стреноженные, спо – койно щипали траву; неподалеку бесформенной кучей были брошены доспехи. И на самом верху лежал череп? Гандарвы – шлем Бога Войны. А рыжий зеленоглазый гигант неуклюже и торопливо рыл рыхлую податливую землю. Когда могила была наконец выкопана, он бережно опустил в нее холодное тело Бордонкая и похоронил его.
   Арескои сидит на высоком могильном холме, не обращая внимания на то, что его драгоценный плащ выпачкан свежей землей. Он при полном вооружении и в шлеме. В руках Бог Войны держит Ущербную Луну, которая станет его постоянной спутницей до самого конца, несмотря на то что секира все же тяжела для него. Самую малость – но тяжела.
   «Прощай, брат», – доносит эхо тихие слова.
   Но кто их сказал?..
 
   – У меня странное чувство, – обратился Воршуд к спутнице, подгоняя свою лошадку, чтобы она пошла рядом с Вороном, – будто я возвращаюсь домой, выполнив все, что хотел. – Он солнечно улыбнулся. – Помните, я вам часто рассказывал, что хочу работать в библиотеке и быть свободным от вечного страха за собственную шкуру. Что хочу познавать жизнь, углубившись в труды великих мыслителей?
   – Конечно, помню. Ты всегда так заманчиво об этом рассказываешь, что и я думаю: да ну к черту этот Безымянный храм – пойду-ка лучше работать в библиотеку.
   Альв расхохотался, но с любопытством спросил:
   – А кто такой черт?
   – Если коротко – это демон в том мире.
   – Понятно. – Альв слегка потрепал лошадь между ушей и продолжил: – Я как бы прожил ту жизнь, о которой читал в книгах, сам прожил. И теперь могу .написать собственную книгу. Что вы на это скажете? – Что это прекрасно, милый Воршуд. И что я очень рада...
   – Правда? – обрадовался альв.-Я ведь, знаете ли, никогда не чувствовал себя в такой безопасности, как в этом путешествии, где наша жизнь иногда не стоила ни гроша. Я открыл, кажется, вечную истину, которую каждый должен сам для себя отыскать: свобода – она находится не вовне, а внутри того, кто ее ищет.
   Мне теперь все равно, где жить – в лесу, в городе, в замке. Я не боюсь больше ни людей, ни духов. Если бы вы знали, Каэ, как это прекрасно – ничего не бояться. Спасибо вам и спасибо нашим друзьям, – На глаза маленького человечка набежали слезы, но он справился с ними и продолжил довольно спокойным голосом: – , Я искал место, где мог бы скрыться в безопасности, а нашел самого себя. И теперь чувствую, что в состоянии принять в себя весь этот огромный мир и обеспечить ему максимальную защиту и безопасность. Может, это и звучит со стороны немного смешно, но я открыл великую истину. Я бессмертен, ибо живу многими жизнями – ношу в себе наших друзей, ношу в себе вас. Я остался в них и останусь в вашем сердце, когда придет мой смертный час. Но что значит прикосновение га-Мавета в сравнении с той жизнью, которая мне обещана?
   – Ты уже не боишься называть его по имени? Ведь легок на помине, – лукаво спросила Каэ.
   – Чего бояться? Рано или поздно он все равно придет за мной. Я готов.
 
   В этот момент лесная тропинка резко свернула влево, и кони вынесли собеседников к замшелому валуну, неизвестно откуда скатившемуся на прогалину. Около валуна протекал небольшой ручеек, весело журчащий среди мха и высокой сочной травы.
   Обрадовавшись, спутники спешились и с наслаждением погрузили разгоряченные лица в прозрачную воду которая пахла свежестью, прелой землей и цветами одновременно.
   – Упоительный запах, – произнесла Каэ, на секунду отрываясь от воды, чтобы отдышаться. – Кажется, такого вообще не может быть на свете, но есть – и это самое прекрасное.