Страница:
Мюррей остановил джип в конце стальной дороги и вышел, прихватив «лейку» и блокнот. Сквозь жужжание, тиканье и сопение джунглей ему послышался шум двигателя. В остальном было неестественно тихо. Мюррей сделал несколько снимков дороги, ведущей к стене плотины, и отметил топкую поверхность под ногами. Хлюпая башмаками по грязи, просачивающейся сквозь сетку, он подошел к будке охраны, откуда выскочил и отсалютовал часовой-лаотянец — шлем чуть великоват — ребенок, переодетый солдатом. Дальше стояло еще одно здание с решетками кондиционеров на окнах. Мюррей заметил, что провод, сопровождавший его от самого Вьентьяна, заканчивался на крыше этого дома, там же была установлена мощная радиопередающая антенна.
Справа в джунглях, как раз перед черной впадиной резервуара, была вырублена широкая поляна — терраса взбитой грязи с беспорядочно разбросанной разнообразной техникой, выкрашенной в ярко-желтый цвет: гусеничными тракторами, самосвалами, бульдозерами, механическими копателями и ковшами; все они были похожи на яркие желтые игрушки, их колеса и бока были заляпаны более тусклой желтой грязью, только металлические ковши сверкали на солнце, в их челюстях, между зубьев, как недожеванное мясо застряла грязь.
Мюррей насчитал десять грузовиков, каждый вместимостью как минимум десять тонн. А бульдозеры могли сдвинуть с места дом средних размеров. «Американцы не делают такие вещи в полсилы», — подумал он. Господи, благослови Америку! Мюррей пошел дальше к краю плотины. Возможно, где-то и продолжалась работа, теперь он более отчетливо слышал шум двигателя, но в остальном по-прежнему было до странного тихо.
Последние двадцать ярдов дороги были из бетонных широких плит, уложенных на ширину трехполосного шоссе. Мюррей на ходу фотографировал под разными углами и с разной скоростью, пока не кончилась пленка. Он остановился и порылся в карманах в поисках новой кассеты. В конце стены не было ни барьера, ни даже парапета. Не было видно ни дуговых фонарей, ни фонарей «молния» — ничего из неотъемлемого снаряжения в целях безопасности во время ночной работы. «Ночью, — подумал Мюррей, — здесь наверняка тихо, как в гробу».
Он подошел к краю стены и заглянул в резервуар. В этот момент солнце скрылось за тучей, и вся плотина оказалась в тени. Мюррея слегка передернуло: резервуар был похож на огромный колодец, уходящий вниз, в темноту, к неподвижной черной воде.
Мюррей сделал пару шагов вперед и, направив «лейку» вниз, на воду, прикинул, что от верха стены до поверхности воды не меньше ста футов. Но он так и не щелкнул фотоаппаратом: чья-то рука схватила его за локоть.
— Простите, сэр, — говорил он медленно и вежливо, но мощная рука, поросшая светлыми волосами и покрытая пятнами чайного цвета, жестко держала Мюррея чуть выше локтя всего в нескольких дюймах от края плотины. — Чем вы тут занимаетесь? — спросил мужчина, голос его на этот раз прозвучал резче, и Мюррей свободной рукой опустил «лейку».
— фотографирую, — ответил он и начал высвобождаться от волосатой хватки.
— Ты слишком много здесь нафотографировал, — сказал мужчина, но неожиданно отпустил Мюррея. — Ты кто?
Мюррей был осторожен и не спешил. Он шагнул назад от края плотины и вытащил бумажник с карточками прессы. Мужчина изучал их, сдвинув брови, а потом кивнул:
— Хорошо. Ты — газетчик, меня это устраивает. Но у тебя должно быть разрешение для прохода сюда. У нас проблемы с безопасностью.
— Проблемы? — невинно переспросил Мюррей, отступая все дальше от края плотины.
— Комми. Вся страна кишит ими.
— И ты думаешь, я похож на партизана Патет Лао с партбилетом в кармане?
Американец покачал головой:
— Я не о комми гуках. Их полно кругом, но они нас не беспокоят. Я говорю о ребятах типа поляков и русских: приходят сюда с камерами, суют свой нос куда не надо, и пока не окликнешь, не различишь, кто есть кто.
— Есть какие-то причины, по которым они не могут приехать сюда и поглазеть?
— Это государственная собственность.
Мюррей выдавил улыбку:
— Чье правительство? И чья собственность?
В какой-то момент он подумал, что мужчина вот вот ударит его, но вместо этого тот улыбнулся улыбкой висельника, но вполне дружелюбно:
— А черт! Хочешь пива?
— С одной бы управился, — благодарно сказал Мюррей, когда они шли назад к зданию, находившемуся за сторожевой будкой, возле которой все еще стоял часовой-лаотянец и смотрел на них безо всякого выражения.
— Этот маленький ублюдок должен был проверить твои документы, — сказал американец, зло кивая в сторону «игрушечного» солдатика, который, улыбаясь, закивал в ответ. — Я не хотел тебя обидеть, — продолжал он и пнул ногой дверь, выпустив наружу поток холодного несвежего воздуха, — но у меня есть инструкции, — мужчина махнул Мюррею на пластиковый стул, подошел к холодильнику и вытащил пару банок пива «Шлитц». — Лично мне плевать с высокой колокольни, пусть они приходят и прут всю плотину по частям в Китай. Все равно наверняка через год-другой она достанется чикомам.
Пока американец говорил, Мюррей быстро оглядел комнату. Стол с телефоном, полки, встроенный сейф, стенной календарь со смуглой полинезийской девицей с раздутым, как тыква, бюстом, однако соски были подозрительно бледнее самого тела. «Видимо, какой-то деликатный рекламщик не захотел тревожить чувствительных защитников Свободного мира», — подумал он. В углу стоял высокочастотный радиоприемник, работающий на батарейках.
Хозяин плюхнулся на стул напротив Мюррея и начал открывать пиво:
— Зовут Том Донован. Ты британец, верно?
— Ирландец, по крайней мере, большая часть меня. Родился в Эннисе. Мюррей Уайлд. За тебя, Том!
Американец широко улыбнулся, и вскоре они завели льстивую беседу о том, кто, когда и где, и чьи предки куда направились, и чем прославились великие ирландские фамилии. Потом Мюррею была поднесена большая часть печальной истории Тома Донована: инженер в Питсбурге, корпус морских пехотинцев, Сицилия, Неаполь, несправедливое увольнение за незначительные валютные нарушения, разведен, трое детей — две взрослые дочери (Том просто понятия не имеет, где они сейчас) и сын (он погиб в автокатастрофе). И вот теперь Том здесь «в вонючей Азии помогает дяде Сэму строить плотину для страны, которая ни хрена в них не смыслит».
По прошествии получаса, внимательно слушая и осторожно подталкивая собеседника, Мюррей смог, не вызывая у него подозрения, получить максимум возможной информации о плотине. Девяносто процентов рабочих — лаотянцы, и девяносто процентов из них почти всегда отсутствуют или накачиваются местной «огненной водой», известной под названием «лао-лао», или «белое свечение». Нет, американских охранников нет — не положено из-за нейтралитета, — только местный часовой, и тот уходит на закате. Если кому-то очень захочется, он может приходить и пополнять свои запасы, сколько влезет. Только большую часть времени сюда ничего не поставляется. Американец грохнул волосатой рукой по столу:
— Уже пять недель, как я заказал турбинный вал. И что, он прибыл? Ни хрена! Это место еще похуже Вьетнама: оборудование воруют еще до того, как его переправят в страну! Три года мы рвем пуп для этих лаотянцев, и ради чего? Они не знают, что такое плотина, большинство из них никогда не пользовалось унитазом!
— Мне говорили, ее закончат через три месяца? — спросил Мюррей.
— Три месяца? Дерьмо собачье! Когда чикомы придут сюда, мы все еще будем ее строить.
Снаружи забарабанил дождь. Мюррей встал, чтобы уйти.
— Приезжай в любое время, Мюррей, буду рад! Я здесь почти всегда, кроме уик-эндов. И скажу тебе, здесь жутко одиноко. Но, если будешь когда-нибудь проезжать мимо, знай, в морозильнике всегда найдется пиво.
Мюррей поблагодарил американца, нырнул под дождь и, склонив голову, побежал к джипу. Единственный часовой-лаосец исчез. Мюррей развернул машину и поехал обратно во Вьентьян.
Глава 3
Справа в джунглях, как раз перед черной впадиной резервуара, была вырублена широкая поляна — терраса взбитой грязи с беспорядочно разбросанной разнообразной техникой, выкрашенной в ярко-желтый цвет: гусеничными тракторами, самосвалами, бульдозерами, механическими копателями и ковшами; все они были похожи на яркие желтые игрушки, их колеса и бока были заляпаны более тусклой желтой грязью, только металлические ковши сверкали на солнце, в их челюстях, между зубьев, как недожеванное мясо застряла грязь.
Мюррей насчитал десять грузовиков, каждый вместимостью как минимум десять тонн. А бульдозеры могли сдвинуть с места дом средних размеров. «Американцы не делают такие вещи в полсилы», — подумал он. Господи, благослови Америку! Мюррей пошел дальше к краю плотины. Возможно, где-то и продолжалась работа, теперь он более отчетливо слышал шум двигателя, но в остальном по-прежнему было до странного тихо.
Последние двадцать ярдов дороги были из бетонных широких плит, уложенных на ширину трехполосного шоссе. Мюррей на ходу фотографировал под разными углами и с разной скоростью, пока не кончилась пленка. Он остановился и порылся в карманах в поисках новой кассеты. В конце стены не было ни барьера, ни даже парапета. Не было видно ни дуговых фонарей, ни фонарей «молния» — ничего из неотъемлемого снаряжения в целях безопасности во время ночной работы. «Ночью, — подумал Мюррей, — здесь наверняка тихо, как в гробу».
Он подошел к краю стены и заглянул в резервуар. В этот момент солнце скрылось за тучей, и вся плотина оказалась в тени. Мюррея слегка передернуло: резервуар был похож на огромный колодец, уходящий вниз, в темноту, к неподвижной черной воде.
Мюррей сделал пару шагов вперед и, направив «лейку» вниз, на воду, прикинул, что от верха стены до поверхности воды не меньше ста футов. Но он так и не щелкнул фотоаппаратом: чья-то рука схватила его за локоть.
* * *
Это был тяжеловесный мужчина с красным лицом под строительной каской такого же ярко-желтого цвета, что и техника на поляне.— Простите, сэр, — говорил он медленно и вежливо, но мощная рука, поросшая светлыми волосами и покрытая пятнами чайного цвета, жестко держала Мюррея чуть выше локтя всего в нескольких дюймах от края плотины. — Чем вы тут занимаетесь? — спросил мужчина, голос его на этот раз прозвучал резче, и Мюррей свободной рукой опустил «лейку».
— фотографирую, — ответил он и начал высвобождаться от волосатой хватки.
— Ты слишком много здесь нафотографировал, — сказал мужчина, но неожиданно отпустил Мюррея. — Ты кто?
Мюррей был осторожен и не спешил. Он шагнул назад от края плотины и вытащил бумажник с карточками прессы. Мужчина изучал их, сдвинув брови, а потом кивнул:
— Хорошо. Ты — газетчик, меня это устраивает. Но у тебя должно быть разрешение для прохода сюда. У нас проблемы с безопасностью.
— Проблемы? — невинно переспросил Мюррей, отступая все дальше от края плотины.
— Комми. Вся страна кишит ими.
— И ты думаешь, я похож на партизана Патет Лао с партбилетом в кармане?
Американец покачал головой:
— Я не о комми гуках. Их полно кругом, но они нас не беспокоят. Я говорю о ребятах типа поляков и русских: приходят сюда с камерами, суют свой нос куда не надо, и пока не окликнешь, не различишь, кто есть кто.
— Есть какие-то причины, по которым они не могут приехать сюда и поглазеть?
— Это государственная собственность.
Мюррей выдавил улыбку:
— Чье правительство? И чья собственность?
В какой-то момент он подумал, что мужчина вот вот ударит его, но вместо этого тот улыбнулся улыбкой висельника, но вполне дружелюбно:
— А черт! Хочешь пива?
— С одной бы управился, — благодарно сказал Мюррей, когда они шли назад к зданию, находившемуся за сторожевой будкой, возле которой все еще стоял часовой-лаотянец и смотрел на них безо всякого выражения.
— Этот маленький ублюдок должен был проверить твои документы, — сказал американец, зло кивая в сторону «игрушечного» солдатика, который, улыбаясь, закивал в ответ. — Я не хотел тебя обидеть, — продолжал он и пнул ногой дверь, выпустив наружу поток холодного несвежего воздуха, — но у меня есть инструкции, — мужчина махнул Мюррею на пластиковый стул, подошел к холодильнику и вытащил пару банок пива «Шлитц». — Лично мне плевать с высокой колокольни, пусть они приходят и прут всю плотину по частям в Китай. Все равно наверняка через год-другой она достанется чикомам.
Пока американец говорил, Мюррей быстро оглядел комнату. Стол с телефоном, полки, встроенный сейф, стенной календарь со смуглой полинезийской девицей с раздутым, как тыква, бюстом, однако соски были подозрительно бледнее самого тела. «Видимо, какой-то деликатный рекламщик не захотел тревожить чувствительных защитников Свободного мира», — подумал он. В углу стоял высокочастотный радиоприемник, работающий на батарейках.
Хозяин плюхнулся на стул напротив Мюррея и начал открывать пиво:
— Зовут Том Донован. Ты британец, верно?
— Ирландец, по крайней мере, большая часть меня. Родился в Эннисе. Мюррей Уайлд. За тебя, Том!
Американец широко улыбнулся, и вскоре они завели льстивую беседу о том, кто, когда и где, и чьи предки куда направились, и чем прославились великие ирландские фамилии. Потом Мюррею была поднесена большая часть печальной истории Тома Донована: инженер в Питсбурге, корпус морских пехотинцев, Сицилия, Неаполь, несправедливое увольнение за незначительные валютные нарушения, разведен, трое детей — две взрослые дочери (Том просто понятия не имеет, где они сейчас) и сын (он погиб в автокатастрофе). И вот теперь Том здесь «в вонючей Азии помогает дяде Сэму строить плотину для страны, которая ни хрена в них не смыслит».
По прошествии получаса, внимательно слушая и осторожно подталкивая собеседника, Мюррей смог, не вызывая у него подозрения, получить максимум возможной информации о плотине. Девяносто процентов рабочих — лаотянцы, и девяносто процентов из них почти всегда отсутствуют или накачиваются местной «огненной водой», известной под названием «лао-лао», или «белое свечение». Нет, американских охранников нет — не положено из-за нейтралитета, — только местный часовой, и тот уходит на закате. Если кому-то очень захочется, он может приходить и пополнять свои запасы, сколько влезет. Только большую часть времени сюда ничего не поставляется. Американец грохнул волосатой рукой по столу:
— Уже пять недель, как я заказал турбинный вал. И что, он прибыл? Ни хрена! Это место еще похуже Вьетнама: оборудование воруют еще до того, как его переправят в страну! Три года мы рвем пуп для этих лаотянцев, и ради чего? Они не знают, что такое плотина, большинство из них никогда не пользовалось унитазом!
— Мне говорили, ее закончат через три месяца? — спросил Мюррей.
— Три месяца? Дерьмо собачье! Когда чикомы придут сюда, мы все еще будем ее строить.
Снаружи забарабанил дождь. Мюррей встал, чтобы уйти.
— Приезжай в любое время, Мюррей, буду рад! Я здесь почти всегда, кроме уик-эндов. И скажу тебе, здесь жутко одиноко. Но, если будешь когда-нибудь проезжать мимо, знай, в морозильнике всегда найдется пиво.
Мюррей поблагодарил американца, нырнул под дождь и, склонив голову, побежал к джипу. Единственный часовой-лаосец исчез. Мюррей развернул машину и поехал обратно во Вьентьян.
Глава 3
Сброс
Мюррей остановился перед воротами №2 Вьентьянского международного аэропорта «Ваттай» в пять часов утра. Было тепло и безветренно, а небо напоминало перламутровую поверхность морской раковины; однако, следуя совету Люка Уилльямса, он надел две нательные рубашки и помимо фотоаппарата нес с собой запасную рубашку, завернутую в два номера «Бангкок Уорлд».
Его никто не остановил. Шлагбаум из проволочной сетки под яркой афишей «Эйр Америка — руки, протянутые через океан» был уже поднят. На огромном пыльном летном поле был слышен шум работающих вдалеке двигателей. Пройдя по стрелке «Эйр Америка. Справочное», Мюррей подошел к двери с табличкой «Майор В. И. Джассиа — транспортный менеджер. Пожалуйста, входите».
Навстречу ему встал и протянул руку темный, гладко выбритый мужчина в цветастой рубашке и синих слаксах:
— Доброе утро, сэр! Мистер Мюррей Уайлд — я Билл Джассиа. Люк Уилльямс переслал мне ваши бумаги. Вы немного рановато.
— Я подумал, может, удастся посмотреть, как загружают рис. И выпить чашечку кофе. Мой отель просыпается поздно.
— Конечно, сэр. Только сначала закончим с формальностями.
Мюррей дал ему пропуск, полученный накануне от Люка, а Джассиа протянул ему знакомую ксерокопию извещения «ближайших родственников в случае несчастного случая». Как обычно, Мюррей вписал в этот документ имя и адрес офиса своего литературного агента — симпатичной, подозрительно квалифицированной молоденькой женщины, которой он, с тех пор как развелся, изредка уделял внимание во время своих редких визитов домой.
— Хорошо. Я проведу вас, — сказал майор и вывел его в коридор.
Они вошли в длинную комнату с низким потолком, освещенную неоновыми лампами. Трещали телепринтеры, было очень холодно. Несколько мужчин в штатском работали перед картами, расцвеченными флажками и номерами. Мюррей не заметил ни одного человека в униформе. Все мужчины были чуть старше тридцати, несмотря на ранний час они были очень бодры и свежи. Это поколение прошло Вьетнам и Корею, но не рассталось с идеализмом, и все они были оптимистично настроены.
— Существуют две категории сброса риса, — объяснял майор Джассиа, — «милк-ран»[10] и "роллер-коастер[11]". Первый — чепуха, развлекательный полет над холмами, но во время второго вы поднимаетесь высоко в горы, там, сэр, частенько грозы и полное отсутствие видимости, и вот тут уж «пристегните ремни!» — он улыбнулся. — У вас билет на «роллер-коастер», мистер Уайлд.
В комнате по стенам были развешаны образцы аэрофотосъемки неопределимых территорий, погодные карты и огромный плакат «МЫ ВЕРИМ В БОГА», а возле дверей, когда они уходили, Мюррей заметил еще одну надпись поменьше: «Во время полетов запрещено пользоваться транзисторными радиоприемниками и электробритвами на батарейках. Ваша безопасность — наша безопасность. Спасибо».
— Сколько времени занимает погрузка? — спросил Мюррей. Было уже почти 5.15, а взлет по расписанию в 6.30.
— Не больше сорока пяти минут. У вас есть время выпить кофе и познакомиться со своими пилотами. — Они зашли в знакомый Мюррею Хай-Ло Буфет. Внутри было опять очень холодно, играла мягкая духовая музыка — Рэй Коннифф против усиливающегося шума турбопропеллеров. Майор Джассиа подвел Мюррея к столику, за которым сидели двое мужчин в летной форме и пили черный кофе.
— Джентльмены, позвольте представить — Мюррей Уайлд, писатель и журналист из Великобритании. Мистер Уайлд, это ваш главный пилот Сэмюэль Райдербейт. Ваш ко-пилот мистер Джонс. Мистер Уайлд, джентльмены, присоединится к вам на время полета «Эпплджек 6»[12].
Мужчины за столом молча кивнули. Мюррей разглядывал пилотов, и у него начали появляться опасения. В противоположность работающим в операторской ни один из них не выглядел свежим или бодрым. Ко-пилот Джонс, старший из двоих, был небрит, глаза спрятаны под черными очками. Это был устрашающего вида негр с серым оттенком кожи и провалившимися щеками, когда он поднимал чашку, кофе выплескивался через край.
Второй — Райдербейт, может потому, что он был представлен как главный пилот, вызывал еще большие опасения.
Это был высокий мужчина с орлиным носом и гладко выбритым лицом зеленоватого оттенка, продолговатые глаза его были удивительно яркими, но с бледно-оранжевым ободком. Молния на костюме главного пилота была наполовину расстегнута, под ним был надет черный шелковый блейзер, на ногах — черные летные замшевые ботинки.
Майор Джассиа обратился к Райдербейту:
— Сэмми, мистер Уайлд очень хочет посмотреть погрузку. Может, ты покажешь ему после того, как он допьет свой кофе. — Райдербейт снова кивнул, перспектива быть гидом Мюррея не вселила в него особого энтузиазма. Майор повернулся и сказал:
— А теперь, мистер Уайлд, я должен идти, на этот рейс записан еще один пассажир, я должен его встретить в офисе в 5.30.
— Что за пассажир? — спросил Мюррей.
— Кажется, какой-то фотограф. Во всяком случае, ваш коллега.
«Проклятье!» — подумал Мюррей. Он сел напротив Райдербейта, и несколько секунд они с хмурым видом смотрели друг на друга через стол из нержавеющей стали. Джонс отошел в угол, налил из бака ледяной воды и стал пить из бумажного стаканчика.
— Когда-нибудь делал это, Уайлд?
— Нет.
— Фотографируешь или пишешь?
— И то и другое, — ответил Мюррей, к нему подошла официантка-лаотянка, и он заказал черный кофе.
— Печатаешь на машинке или пишешь вручную? — спросил Райдербейт, с хитрым видом подавшись вперед.
— Печатаю, — тупо ответил Мюррей. Он смотрел в эти желтые глаза с расширяющимися, как у кошки, зрачками и пытался определить акцент собеседника.
— Знал я одного писаку, — продолжал Райдербейт, — свихнувшийся поэт, этот недоносок отращивал ноготь, потом надрезал его по центру и пользовался, как пером. Когда-нибудь слышал о таком способе в твоем деле?
— Никогда, — сказал Мюррей, его раздражало, что он никак не может определить акцент Райдербейта. Вроде бы американский, и тем не менее нет. Может, австралийский? Акцент был сильный, агрессивный и в то же время удивительно отрывистый и почти чопорный.
— Если собираешься с нами на прогулку, лучше выпей это, — неожиданно предложил Райдербейт, когда официантка принесла кофе Мюррея. Он вытащил из-за пазухи объемистую фляжку, обтянутую свиной кожей, и, не спрашивая разрешения, щедро плеснул в чашку Мюррея. — Это хороший наполеоновский бренди! Не усмехайся, солдат. Ты еще будешь рад, что выпил. Ты не видел метеосводок, в отличие от меня и Нет-Входа Джонса, у нас есть такая привилегия.
Вернулся ко-пилот и со вздохом уселся за стол, Райдербейт обнял его за костлявую шею:
— Верно, Нет-Входа? Мы видели метеосводки, и мы не боимся! Мы исполняем свой священный долг ради мира и свободы в этом наипрекраснейшем уголке планеты, — он улыбнулся Мюррею, обнажив два ряда острых, белых зубов. — Мистер Уайлд, позвольте вам представить Нет-Входа Джонса, одного из невоспетых героев борьбы с коммунизмом! — Райдербейт, не спуская хитрых глаз с Мюррея, с любовью тряхнул своего коллегу, и вдруг Мюррей узнал акцент — немного искаженный, как у всех, покинувших страну, и тем не менее легко узнаваемый. Южная Африка.
Мюррей вздохнул и подумал: этого мне как раз и не хватало! Сумасшедший белый наемник и негр с похмелья, оба заправились «наполеоном» в 5.30 утра и готовы лететь в горы возле границы Китая с Северным Вьетнамом. Либо в «Эйр Америка» все рехнулись, либо этот Сэмми Райдербейт и Нет-Входа Джонс действительно очень хорошие пилоты.
После их первой стычки Райдербейт вдруг стал очень дружелюбен.
— Мистер Уайлд, а вы не знаете, почему этого старого солдата зовут Нет-Входа?
Джонс стряхнул с себя руку Сэмми и простонал:
— Ай, перестань, Сэмми, дай нам отдохнуть.
— Нет, нет, я расскажу мистеру Уайлду. В конце концов, его жизнь будет частично в твоих руках.
Мюррей взглянул на часы: до отгрузки осталось только двадцать минут.
— В прошлом году Джонс на корректировщике Л-19 совершал разведывательный полет. Один из тех, мистер Уайлд, о которых не следует говорить вне Лаоса, так как в министерстве безопасности забеспокоятся и начнут кипятиться, потому что это дурно, понимаете...
— О, заткнись, — стонал Джонс, но стоны его были не эффективны.
— Короче говоря, Патет Лао случайно подстрелили его, а так как у Л-19 днище что бумага, а старина Джонс был беспечен и не защитил задницу, то прямо туда он и получил пулю, — Райдербейт снова приобнял негра, который, казалось, был слишком утомлен, чтобы сопротивляться. — А так как этот старый солдат не верит в смерть, он провел свой маленький самолет над горами и приземлился в Луангпхабанге, да так аккуратно, что никто ничего не понял, пока они не вытащили его наружу, а на полу в кабине было море крови, не говоря уже о том, сколько просочилось через дыры. И вы знаете, мистер Уайлд? — он склонился к Мюррею, продолжая трясти негра, — когда они привезли Джонса в госпиталь, врачи нашли только выходную рану размером с кофейную чашку, — он вдруг дико усмехнулся. — Но весь фокус в том, что они не смогли найти входное ранение. Они искали и искали, но пуля Патет Лао вошла и вышла из Джонса, не оставив входного ранения.
— Оставь, Сэмми, — бормотал ко-пилот, — это старая история.
Мюррей улыбнулся и встал:
— Как насчет погрузки риса, мистер Райдербейт?
Райдербейт медленно поднялся и хитро ухмыльнулся:
— О погрузке не волнуйся, солдат. Разгрузка — вот что должно тебя волновать.
На улице быстро светало. Райдербейт забрался в припаркованный снаружи «мини-моук» «Эйр Америка».
— Ты чертовски увлечен своим делом, должен сказать, — сказал он, заводя машину. — Не многие журналисты будут стремиться попасть на «роллер-коастер», а потом еще волноваться по поводу погрузки. Какой-нибудь скрытый мотив?
Он быстро провел «мини-моук» по пустой широкой площадке в направлении ангаров, которые просматривались вдалеке и в лучах рассвета напоминали фантастические декорации. Мюррей искоса посмотрел на Райдербейта и с необъяснимым ужасом заметил, что пилот тоже смотрит на него.
— А, солдат?
— Я не совсем вас понимаю, — Райдербейт волновал Мюррея гораздо больше, чем предстоящий сброс. — Я собираю материал.
— Брось, солдат, я не ребенок, и ты тоже. Знаешь, я читаю, и не только местные листки, — он кивнул на сверток из «Бангкок Уорлд», который Мюррей все еще держал под мышкой. — Ты серьезный писатель. Я знаю твой тип: ты хочешь сделать историю в процессе, свидетель сброса, запишешь все детали в записную книжку. Будешь опираться на опыт, в отличие от привычного хора вонючих голосов на пресс-конференциях и разборках по поводу бедных педиков, разрезанных пополам очередью из пулемета пятидесятого калибра, пока они прогуливались по травке. Пару абзацев, а?
Мюррей неподвижно сидел и смотрел на неясные очертания транспортных самолетов с открытыми сзади для погрузки корпусами. Плотно сжатые кулаки лежали на коленях. Идея ударить в рыло своего пилота до того, как они поднялись в воздух, не очень прельщала Мюррея.
Райдербейт свернул налево и провел «мини-моук» под крылом самолета.
— Я не хочу тебе хамить или еще что-нибудь, — продолжал он. — Я просто хочу знать, почему ты хочешь увидеть, как куча чертова риса выгружается из грузовика в чертов самолет?
Они остановились. Самолет впереди не имел ничего общего с современными транспортными самолетами с высоко задранными хвостами. Это была приземистая, неуклюжая машина с низким хвостом и большими открытыми боковыми дверями, в которые с грузовика подъемником два упакованных в хаки лаотянца загружали рис.
— Узнаешь? — спросил Райдербейт. — С-46 — ветеран Второй мировой войны и все еще летает. Как старушка «Дакота», это один из самых крутых самолетов. Только она уже пожилая.
— Вы что, не летаете на современных — С-12 3 или «Карибоу»?
— Не на «высокий» сброс. Это старое корыто, скажу я тебе, стоит не так уж много, даже в виде металлолома. Они не могут позволить себе терять современные самолеты.
Мюррей кивнул, наблюдая за тем, как из ангара появился самосвал, подъехал к подъемнику и почти беззвучно избавился от мешков. Подъемник, словно большая ложка, поднял мешки и впихнул их в открытые двери С-4 б, где два лаотянца по роликовой колее откатили их в брюхо самолета.
Вы теряете много таких самолетов? — наконец спросил он.
— Мы теряем их, но говорить об этом неприлично. Не с журналистами во всяком случае. Я ведь не знаю, можно ли тебе доверять, а, солдат? — Райдербейт, сидя за рулем машины и криво улыбаясь, наблюдал за Мюрреем.
А тот думал о том, была ли это обычная манера Райдербейта принимать любопытных журналистов или тут было что-то более тайное. Он решил сменить тему.
— Вы из Южной Африки?
— Родезия. Проклятые повстанцы.
— Они выставили вас?
Райдербейт завел машину:
— Солдат, они выставили меня отовсюду. Йоханнесбург, Браззавиль, Рио, Каракас, Генуя. Называешь их, и сразу всплывают три грязных слова: Сэмюэль Дэвид Райдербейт. Юго-Восточная Азия практически единственное место, где меня все еще держат. Здесь, в Бангкоке и в старом Сайгоне. — Он вел машину обратно к буфету, но на этот раз гораздо медленнее.
— Довольно смешно, но одно из немногих мест, откуда меня не вышвырнули — Родезия, — добавил Райдербейт. — Пойми меня правильно, я за старика Смитти! Хоть я и еврей, но я не такой, как ваши мягкобрюхие белые либералы. Нет-Входа — единственный кафр, для которого у меня найдется время. К тому же он лишь на малую часть кафр. Его дед принадлежит старой уэльсской фамилии.
— Так что же случилось в Южной Африке?
— Трудности, Домашние трудности. Дважды. Вы женаты, мистер Уайлд?
— Больше нет.
Райдербейт тихонько хохотнул:
— Я был женат трижды. Единственный человек в мире, который заставляет свадебные колокольчики звенеть, как будильник! И все три раза это были настоящие богатые сучки. Первая развелась со мной через полгода за крайнюю жестокость. Второй брак длился около года, а потом опять я получил отставку — все повторилось. Третья жена была самой богатой из них: по ноздри в венесуэльской нефти, и притом красотка. И в третий раз все пошло по кругу, но ее это не волновало. Проблема была в том, что я, видишь ли, разведен всего один раз.
Мюррей улыбнулся:
— И вы уехали оттуда? Где вы научились летать? Военно-воздушные силы Родезии?
— А где же еще! Научили меня садиться на крикетное поле и снова взлетать, не сбивая при этом спицы ворот. Хорошее местечко Родезия, вот только очень маленькое, слишком много чертовых коктейлей вокруг плавательных бассейнов. Знаешь, о чем я?
— Я там не был, но, думаю, что знаю.
Райдербейт затормозил возле Хай-Ло Буфета, открыл дверцу «моука» и вытащил переплетенные метеокарты. Он задержался в машине:
— Мне кажется, вы знаете очень много, мистер Уайлд. Мне же интересно узнать, почему такой известный писака, как вы, интересуется жалким сбросом риса на севере Лаоса? — он вышел из машины и пошел к буфету.
Мюррей на секунду замер на месте и подумал: «Не это ли, по Финлейсону, означает найти двух лучших пилотов Юго-Восточной Азии?» Обуреваемый сомнениями, он вошел вслед за Райдербейтом в буфет и остановился как вкопанный.
Нет-Входа сидел там же, где они его оставили, а напротив — женщина, которая обернулась, когда они вошли, в свободном полевом френче защитной окраски. Она пила кофе, держа чашечку двумя руками. Это была Жаки. Она коротко улыбнулась вошедшим, не выказав при этом никакого удивления.
Они сидели бок о бок, пристегнувшись ремнями к стульям с парусиновыми сиденьями, как раз у открытой двери. Восемь тонн риса, упакованного в тройные мешки, проштампованные: «Даровано Соединенными Штатами Америки», лежали вдоль роликовой колеи, которая, как миниатюрная железная дорога, проходила по полу самолета и заканчивалась у двери.
С потолка свисали стропы нескольких парашютов. Шесть толкачей — отборные представители парашютно-десантных войск Таиланда, данные взаймы Лаосу, — сидели на мешках с рисом, на них была стеганая униформа, но никаких ремней безопасности. Внутри самолета было тускло, масляно и пахло духовкой. Сэмми Райдербейт и Нет-Входа Джонс выруливали в конец взлетно-посадочной дорожки, из-за грохота двух массивных двигателей с пропеллерами говорить было невозможно.
Мимо двери проносились клубы дыма, вырывающиеся из двигателей. Мюррей увидел, как промелькнули три «Ильюшина» — часть амбициозной программы помощи русских в начале 60-х, захлебнувшейся позднее, так как не прибыли запчасти, — их выпотрошенные каркасы лежали в высокой траве у края летного поля. Последовало несколько сильных толчков, левый двигатель напротив двери болезненно кашлянул, словно огромное животное, весь самолет задрожал, взвыл и начал тяжелый бег на взлет.
Девушка спокойно и ровно сидела рядом с Мюрреем и смотрела на болтающиеся в воздухе ботинки толкачей, сидевших выше на мешках. Мюррей уже оправился от потрясения, которое испытал, когда увидел ее в буфете. Сначала он стоял и с разинутым ртом пялился на нее, пока Райдербейт тратил минуты летного времени, плотоядно пожирая ее глазами и заботливо предлагая бренди из своей фляжки, от которого она отказалась. Теперь Мюррей пытался разобраться, что к чему. Причина, по которой она оказалась на борту этого самолета, довольно проста: она вообразила себя фотолюбителем, услышав вчера в посольстве, что предстоит сложный сброс риса, и, не зная, чем заняться, она решила отправиться на прогулку. Мюррею уже приходилось сталкиваться с подобным типом женщин. В Юго-Восточной Азии их пруд пруди — скучающие леди толкутся в опасных местах в полном парамилитаристском снаряжении мужчин и избавляются от разнообразных неврозов, присутствуя там, где происходит основное действие.
Его никто не остановил. Шлагбаум из проволочной сетки под яркой афишей «Эйр Америка — руки, протянутые через океан» был уже поднят. На огромном пыльном летном поле был слышен шум работающих вдалеке двигателей. Пройдя по стрелке «Эйр Америка. Справочное», Мюррей подошел к двери с табличкой «Майор В. И. Джассиа — транспортный менеджер. Пожалуйста, входите».
Навстречу ему встал и протянул руку темный, гладко выбритый мужчина в цветастой рубашке и синих слаксах:
— Доброе утро, сэр! Мистер Мюррей Уайлд — я Билл Джассиа. Люк Уилльямс переслал мне ваши бумаги. Вы немного рановато.
— Я подумал, может, удастся посмотреть, как загружают рис. И выпить чашечку кофе. Мой отель просыпается поздно.
— Конечно, сэр. Только сначала закончим с формальностями.
Мюррей дал ему пропуск, полученный накануне от Люка, а Джассиа протянул ему знакомую ксерокопию извещения «ближайших родственников в случае несчастного случая». Как обычно, Мюррей вписал в этот документ имя и адрес офиса своего литературного агента — симпатичной, подозрительно квалифицированной молоденькой женщины, которой он, с тех пор как развелся, изредка уделял внимание во время своих редких визитов домой.
— Хорошо. Я проведу вас, — сказал майор и вывел его в коридор.
Они вошли в длинную комнату с низким потолком, освещенную неоновыми лампами. Трещали телепринтеры, было очень холодно. Несколько мужчин в штатском работали перед картами, расцвеченными флажками и номерами. Мюррей не заметил ни одного человека в униформе. Все мужчины были чуть старше тридцати, несмотря на ранний час они были очень бодры и свежи. Это поколение прошло Вьетнам и Корею, но не рассталось с идеализмом, и все они были оптимистично настроены.
— Существуют две категории сброса риса, — объяснял майор Джассиа, — «милк-ран»[10] и "роллер-коастер[11]". Первый — чепуха, развлекательный полет над холмами, но во время второго вы поднимаетесь высоко в горы, там, сэр, частенько грозы и полное отсутствие видимости, и вот тут уж «пристегните ремни!» — он улыбнулся. — У вас билет на «роллер-коастер», мистер Уайлд.
В комнате по стенам были развешаны образцы аэрофотосъемки неопределимых территорий, погодные карты и огромный плакат «МЫ ВЕРИМ В БОГА», а возле дверей, когда они уходили, Мюррей заметил еще одну надпись поменьше: «Во время полетов запрещено пользоваться транзисторными радиоприемниками и электробритвами на батарейках. Ваша безопасность — наша безопасность. Спасибо».
— Сколько времени занимает погрузка? — спросил Мюррей. Было уже почти 5.15, а взлет по расписанию в 6.30.
— Не больше сорока пяти минут. У вас есть время выпить кофе и познакомиться со своими пилотами. — Они зашли в знакомый Мюррею Хай-Ло Буфет. Внутри было опять очень холодно, играла мягкая духовая музыка — Рэй Коннифф против усиливающегося шума турбопропеллеров. Майор Джассиа подвел Мюррея к столику, за которым сидели двое мужчин в летной форме и пили черный кофе.
— Джентльмены, позвольте представить — Мюррей Уайлд, писатель и журналист из Великобритании. Мистер Уайлд, это ваш главный пилот Сэмюэль Райдербейт. Ваш ко-пилот мистер Джонс. Мистер Уайлд, джентльмены, присоединится к вам на время полета «Эпплджек 6»[12].
Мужчины за столом молча кивнули. Мюррей разглядывал пилотов, и у него начали появляться опасения. В противоположность работающим в операторской ни один из них не выглядел свежим или бодрым. Ко-пилот Джонс, старший из двоих, был небрит, глаза спрятаны под черными очками. Это был устрашающего вида негр с серым оттенком кожи и провалившимися щеками, когда он поднимал чашку, кофе выплескивался через край.
Второй — Райдербейт, может потому, что он был представлен как главный пилот, вызывал еще большие опасения.
Это был высокий мужчина с орлиным носом и гладко выбритым лицом зеленоватого оттенка, продолговатые глаза его были удивительно яркими, но с бледно-оранжевым ободком. Молния на костюме главного пилота была наполовину расстегнута, под ним был надет черный шелковый блейзер, на ногах — черные летные замшевые ботинки.
Майор Джассиа обратился к Райдербейту:
— Сэмми, мистер Уайлд очень хочет посмотреть погрузку. Может, ты покажешь ему после того, как он допьет свой кофе. — Райдербейт снова кивнул, перспектива быть гидом Мюррея не вселила в него особого энтузиазма. Майор повернулся и сказал:
— А теперь, мистер Уайлд, я должен идти, на этот рейс записан еще один пассажир, я должен его встретить в офисе в 5.30.
— Что за пассажир? — спросил Мюррей.
— Кажется, какой-то фотограф. Во всяком случае, ваш коллега.
«Проклятье!» — подумал Мюррей. Он сел напротив Райдербейта, и несколько секунд они с хмурым видом смотрели друг на друга через стол из нержавеющей стали. Джонс отошел в угол, налил из бака ледяной воды и стал пить из бумажного стаканчика.
— Когда-нибудь делал это, Уайлд?
— Нет.
— Фотографируешь или пишешь?
— И то и другое, — ответил Мюррей, к нему подошла официантка-лаотянка, и он заказал черный кофе.
— Печатаешь на машинке или пишешь вручную? — спросил Райдербейт, с хитрым видом подавшись вперед.
— Печатаю, — тупо ответил Мюррей. Он смотрел в эти желтые глаза с расширяющимися, как у кошки, зрачками и пытался определить акцент собеседника.
— Знал я одного писаку, — продолжал Райдербейт, — свихнувшийся поэт, этот недоносок отращивал ноготь, потом надрезал его по центру и пользовался, как пером. Когда-нибудь слышал о таком способе в твоем деле?
— Никогда, — сказал Мюррей, его раздражало, что он никак не может определить акцент Райдербейта. Вроде бы американский, и тем не менее нет. Может, австралийский? Акцент был сильный, агрессивный и в то же время удивительно отрывистый и почти чопорный.
— Если собираешься с нами на прогулку, лучше выпей это, — неожиданно предложил Райдербейт, когда официантка принесла кофе Мюррея. Он вытащил из-за пазухи объемистую фляжку, обтянутую свиной кожей, и, не спрашивая разрешения, щедро плеснул в чашку Мюррея. — Это хороший наполеоновский бренди! Не усмехайся, солдат. Ты еще будешь рад, что выпил. Ты не видел метеосводок, в отличие от меня и Нет-Входа Джонса, у нас есть такая привилегия.
Вернулся ко-пилот и со вздохом уселся за стол, Райдербейт обнял его за костлявую шею:
— Верно, Нет-Входа? Мы видели метеосводки, и мы не боимся! Мы исполняем свой священный долг ради мира и свободы в этом наипрекраснейшем уголке планеты, — он улыбнулся Мюррею, обнажив два ряда острых, белых зубов. — Мистер Уайлд, позвольте вам представить Нет-Входа Джонса, одного из невоспетых героев борьбы с коммунизмом! — Райдербейт, не спуская хитрых глаз с Мюррея, с любовью тряхнул своего коллегу, и вдруг Мюррей узнал акцент — немного искаженный, как у всех, покинувших страну, и тем не менее легко узнаваемый. Южная Африка.
Мюррей вздохнул и подумал: этого мне как раз и не хватало! Сумасшедший белый наемник и негр с похмелья, оба заправились «наполеоном» в 5.30 утра и готовы лететь в горы возле границы Китая с Северным Вьетнамом. Либо в «Эйр Америка» все рехнулись, либо этот Сэмми Райдербейт и Нет-Входа Джонс действительно очень хорошие пилоты.
После их первой стычки Райдербейт вдруг стал очень дружелюбен.
— Мистер Уайлд, а вы не знаете, почему этого старого солдата зовут Нет-Входа?
Джонс стряхнул с себя руку Сэмми и простонал:
— Ай, перестань, Сэмми, дай нам отдохнуть.
— Нет, нет, я расскажу мистеру Уайлду. В конце концов, его жизнь будет частично в твоих руках.
Мюррей взглянул на часы: до отгрузки осталось только двадцать минут.
— В прошлом году Джонс на корректировщике Л-19 совершал разведывательный полет. Один из тех, мистер Уайлд, о которых не следует говорить вне Лаоса, так как в министерстве безопасности забеспокоятся и начнут кипятиться, потому что это дурно, понимаете...
— О, заткнись, — стонал Джонс, но стоны его были не эффективны.
— Короче говоря, Патет Лао случайно подстрелили его, а так как у Л-19 днище что бумага, а старина Джонс был беспечен и не защитил задницу, то прямо туда он и получил пулю, — Райдербейт снова приобнял негра, который, казалось, был слишком утомлен, чтобы сопротивляться. — А так как этот старый солдат не верит в смерть, он провел свой маленький самолет над горами и приземлился в Луангпхабанге, да так аккуратно, что никто ничего не понял, пока они не вытащили его наружу, а на полу в кабине было море крови, не говоря уже о том, сколько просочилось через дыры. И вы знаете, мистер Уайлд? — он склонился к Мюррею, продолжая трясти негра, — когда они привезли Джонса в госпиталь, врачи нашли только выходную рану размером с кофейную чашку, — он вдруг дико усмехнулся. — Но весь фокус в том, что они не смогли найти входное ранение. Они искали и искали, но пуля Патет Лао вошла и вышла из Джонса, не оставив входного ранения.
— Оставь, Сэмми, — бормотал ко-пилот, — это старая история.
Мюррей улыбнулся и встал:
— Как насчет погрузки риса, мистер Райдербейт?
Райдербейт медленно поднялся и хитро ухмыльнулся:
— О погрузке не волнуйся, солдат. Разгрузка — вот что должно тебя волновать.
На улице быстро светало. Райдербейт забрался в припаркованный снаружи «мини-моук» «Эйр Америка».
— Ты чертовски увлечен своим делом, должен сказать, — сказал он, заводя машину. — Не многие журналисты будут стремиться попасть на «роллер-коастер», а потом еще волноваться по поводу погрузки. Какой-нибудь скрытый мотив?
Он быстро провел «мини-моук» по пустой широкой площадке в направлении ангаров, которые просматривались вдалеке и в лучах рассвета напоминали фантастические декорации. Мюррей искоса посмотрел на Райдербейта и с необъяснимым ужасом заметил, что пилот тоже смотрит на него.
— А, солдат?
— Я не совсем вас понимаю, — Райдербейт волновал Мюррея гораздо больше, чем предстоящий сброс. — Я собираю материал.
— Брось, солдат, я не ребенок, и ты тоже. Знаешь, я читаю, и не только местные листки, — он кивнул на сверток из «Бангкок Уорлд», который Мюррей все еще держал под мышкой. — Ты серьезный писатель. Я знаю твой тип: ты хочешь сделать историю в процессе, свидетель сброса, запишешь все детали в записную книжку. Будешь опираться на опыт, в отличие от привычного хора вонючих голосов на пресс-конференциях и разборках по поводу бедных педиков, разрезанных пополам очередью из пулемета пятидесятого калибра, пока они прогуливались по травке. Пару абзацев, а?
Мюррей неподвижно сидел и смотрел на неясные очертания транспортных самолетов с открытыми сзади для погрузки корпусами. Плотно сжатые кулаки лежали на коленях. Идея ударить в рыло своего пилота до того, как они поднялись в воздух, не очень прельщала Мюррея.
Райдербейт свернул налево и провел «мини-моук» под крылом самолета.
— Я не хочу тебе хамить или еще что-нибудь, — продолжал он. — Я просто хочу знать, почему ты хочешь увидеть, как куча чертова риса выгружается из грузовика в чертов самолет?
Они остановились. Самолет впереди не имел ничего общего с современными транспортными самолетами с высоко задранными хвостами. Это была приземистая, неуклюжая машина с низким хвостом и большими открытыми боковыми дверями, в которые с грузовика подъемником два упакованных в хаки лаотянца загружали рис.
— Узнаешь? — спросил Райдербейт. — С-46 — ветеран Второй мировой войны и все еще летает. Как старушка «Дакота», это один из самых крутых самолетов. Только она уже пожилая.
— Вы что, не летаете на современных — С-12 3 или «Карибоу»?
— Не на «высокий» сброс. Это старое корыто, скажу я тебе, стоит не так уж много, даже в виде металлолома. Они не могут позволить себе терять современные самолеты.
Мюррей кивнул, наблюдая за тем, как из ангара появился самосвал, подъехал к подъемнику и почти беззвучно избавился от мешков. Подъемник, словно большая ложка, поднял мешки и впихнул их в открытые двери С-4 б, где два лаотянца по роликовой колее откатили их в брюхо самолета.
Вы теряете много таких самолетов? — наконец спросил он.
— Мы теряем их, но говорить об этом неприлично. Не с журналистами во всяком случае. Я ведь не знаю, можно ли тебе доверять, а, солдат? — Райдербейт, сидя за рулем машины и криво улыбаясь, наблюдал за Мюрреем.
А тот думал о том, была ли это обычная манера Райдербейта принимать любопытных журналистов или тут было что-то более тайное. Он решил сменить тему.
— Вы из Южной Африки?
— Родезия. Проклятые повстанцы.
— Они выставили вас?
Райдербейт завел машину:
— Солдат, они выставили меня отовсюду. Йоханнесбург, Браззавиль, Рио, Каракас, Генуя. Называешь их, и сразу всплывают три грязных слова: Сэмюэль Дэвид Райдербейт. Юго-Восточная Азия практически единственное место, где меня все еще держат. Здесь, в Бангкоке и в старом Сайгоне. — Он вел машину обратно к буфету, но на этот раз гораздо медленнее.
— Довольно смешно, но одно из немногих мест, откуда меня не вышвырнули — Родезия, — добавил Райдербейт. — Пойми меня правильно, я за старика Смитти! Хоть я и еврей, но я не такой, как ваши мягкобрюхие белые либералы. Нет-Входа — единственный кафр, для которого у меня найдется время. К тому же он лишь на малую часть кафр. Его дед принадлежит старой уэльсской фамилии.
— Так что же случилось в Южной Африке?
— Трудности, Домашние трудности. Дважды. Вы женаты, мистер Уайлд?
— Больше нет.
Райдербейт тихонько хохотнул:
— Я был женат трижды. Единственный человек в мире, который заставляет свадебные колокольчики звенеть, как будильник! И все три раза это были настоящие богатые сучки. Первая развелась со мной через полгода за крайнюю жестокость. Второй брак длился около года, а потом опять я получил отставку — все повторилось. Третья жена была самой богатой из них: по ноздри в венесуэльской нефти, и притом красотка. И в третий раз все пошло по кругу, но ее это не волновало. Проблема была в том, что я, видишь ли, разведен всего один раз.
Мюррей улыбнулся:
— И вы уехали оттуда? Где вы научились летать? Военно-воздушные силы Родезии?
— А где же еще! Научили меня садиться на крикетное поле и снова взлетать, не сбивая при этом спицы ворот. Хорошее местечко Родезия, вот только очень маленькое, слишком много чертовых коктейлей вокруг плавательных бассейнов. Знаешь, о чем я?
— Я там не был, но, думаю, что знаю.
Райдербейт затормозил возле Хай-Ло Буфета, открыл дверцу «моука» и вытащил переплетенные метеокарты. Он задержался в машине:
— Мне кажется, вы знаете очень много, мистер Уайлд. Мне же интересно узнать, почему такой известный писака, как вы, интересуется жалким сбросом риса на севере Лаоса? — он вышел из машины и пошел к буфету.
Мюррей на секунду замер на месте и подумал: «Не это ли, по Финлейсону, означает найти двух лучших пилотов Юго-Восточной Азии?» Обуреваемый сомнениями, он вошел вслед за Райдербейтом в буфет и остановился как вкопанный.
Нет-Входа сидел там же, где они его оставили, а напротив — женщина, которая обернулась, когда они вошли, в свободном полевом френче защитной окраски. Она пила кофе, держа чашечку двумя руками. Это была Жаки. Она коротко улыбнулась вошедшим, не выказав при этом никакого удивления.
Они сидели бок о бок, пристегнувшись ремнями к стульям с парусиновыми сиденьями, как раз у открытой двери. Восемь тонн риса, упакованного в тройные мешки, проштампованные: «Даровано Соединенными Штатами Америки», лежали вдоль роликовой колеи, которая, как миниатюрная железная дорога, проходила по полу самолета и заканчивалась у двери.
С потолка свисали стропы нескольких парашютов. Шесть толкачей — отборные представители парашютно-десантных войск Таиланда, данные взаймы Лаосу, — сидели на мешках с рисом, на них была стеганая униформа, но никаких ремней безопасности. Внутри самолета было тускло, масляно и пахло духовкой. Сэмми Райдербейт и Нет-Входа Джонс выруливали в конец взлетно-посадочной дорожки, из-за грохота двух массивных двигателей с пропеллерами говорить было невозможно.
Мимо двери проносились клубы дыма, вырывающиеся из двигателей. Мюррей увидел, как промелькнули три «Ильюшина» — часть амбициозной программы помощи русских в начале 60-х, захлебнувшейся позднее, так как не прибыли запчасти, — их выпотрошенные каркасы лежали в высокой траве у края летного поля. Последовало несколько сильных толчков, левый двигатель напротив двери болезненно кашлянул, словно огромное животное, весь самолет задрожал, взвыл и начал тяжелый бег на взлет.
Девушка спокойно и ровно сидела рядом с Мюрреем и смотрела на болтающиеся в воздухе ботинки толкачей, сидевших выше на мешках. Мюррей уже оправился от потрясения, которое испытал, когда увидел ее в буфете. Сначала он стоял и с разинутым ртом пялился на нее, пока Райдербейт тратил минуты летного времени, плотоядно пожирая ее глазами и заботливо предлагая бренди из своей фляжки, от которого она отказалась. Теперь Мюррей пытался разобраться, что к чему. Причина, по которой она оказалась на борту этого самолета, довольно проста: она вообразила себя фотолюбителем, услышав вчера в посольстве, что предстоит сложный сброс риса, и, не зная, чем заняться, она решила отправиться на прогулку. Мюррею уже приходилось сталкиваться с подобным типом женщин. В Юго-Восточной Азии их пруд пруди — скучающие леди толкутся в опасных местах в полном парамилитаристском снаряжении мужчин и избавляются от разнообразных неврозов, присутствуя там, где происходит основное действие.