Страница:
– Ты даешь мне энергию, – произнес он как сквозь сон.
– Да, я даю ее тебе.
До этого момента он был полностью пассивен; теперь же его, словно искра, пронизало желание. Совершенно внезапно, безо всякого перехода, он полностью избавился от сна, сознавая странный, неистовый голод.
– Чувствуешь? Ты отнимаешь, – услышал он голос Сельмы, звучащий до странности напряженно. Внезапно открыв глаза, Олоф уставился на нее. Лицо девушки было бледным.
– Тогда убери руки.
Но было уже ясно, что она не шевельнется. Капитан сознавал, как что-то, исходящее изнутри, показывается наружу, удерживает ее. Ясно было и то, что девушка фактически не сопротивляется. У нее теперь не было желания отодвинуться. В ее отклике присутствовал страх – чувствовалось, как он сочится у нее через кончики пальцев. Карлсен также сознавал внутри себя двойственность. Некая его часть отстранение наблюдала за происходящим; казалось даже, что можно вмешаться и прервать это подобие гипноза. Вместе с тем другая часть испытывала чистое вожделение, колышащееся плавно и ритмично, как виндсерфер на волнах.
Подавшись вперед, Карлсен взял Сельму Бенгтссон за запястья и, отняв руки девушки от груди, потянул ее к себе. Она полулегла на него; сквозь тонкий шелк платья дышало теплом тело. Сдвинув покрывало, он уложил ее рядом с собой на кровать. Она лежала с закрытыми глазами, приоткрыв губы. Неодолимо тянуло наклониться и притиснуться губами к ее рту. Он знал, что дверь не заперта и может заглянуть Фаллада – пожелать приятного сна. Карлсен выскользнул из постели и запер дверь, затем выключил свет. В лунном сиянии он разглядел спинку кровати.
Даже стоя спиной к девушке, он сознавал ее, а также свою волю, удерживающую ее на постели. Он опустился на край кровати и приподнял подол платья. Она повернулась на бок, чтобы можно было расстегнуть пуговки вдоль спины. Иметь дело с женскими туалетами для Карлсена обычно было подлинной мукой – теперь же он расстегивал пуговки с расчетливой аккуратностью. Одним движением он расстегнул ей бюстгальтер и вместе с платьем стянул через голову. На ней оставались лишь черные трусики, снять которые не составило труда. Опустившись на девушку, Карлсен случайно бросил взгляд на фотографию Джелки – и жена показалась незнакомкой. Сбросив пижаму на пол, наклонил голову, ища приоткрытые губы. От неимоверной сладости закружилась голова. Энергия устремилась из нее мощным фонтаном, наполняя кровяное русло вихрями восторга, словно пузырьками веселящего газа. Когда он овладел Сельмой, девушка протяжно застонала. Хлынувшее тепло можно было сравнить с хмельным питьем: эйфория под стать алкоголю, но ощущение несравненно изысканней. Одновременно Олоф сознавал: любовники сейчас не одни. Рядом находится третий – женщина со «Странника». Их разделяли мили и мили суши и моря… и, вместе с тем, она была здесь, в постели, и отдавалась ему. Ее губы были также приоткрыты, и она пила текущую через него энергию. Сельма Бенгтссон ее присутствия не улавливала; она лишь томно, самозабвенно любила. «Так вот оно как», – внезапно дошло до Карлсена.
Первый, неистовый наплыв вожделения улегся. Он так и не отнимал тесно прижатых ко рту Сельмы губ, опасаясь, что стоны могут услышать. Она билась в оргазме, граничащем с болью, и это было все, на что она способна. Одновременно с тем сознавалось и желание той женщины. Инопланетянка хотела, чтобы партнер продолжал. Ее жаркая жажда была едва ли утолена. Она лежала под ним, требовательно вскидываясь – ее злило, что Сельма Бенгтссон уже удовлетворилась. На секунду они враждебно столкнулись, но Карлсен отказался повиноваться. Вампирша побуждала его взять девушку еще. Сельма Бенгтссон лежала рядом, погрузившись в утомленный сон: источник энергии – вот он, бери! В то же время Карлсен понимал, как много уже забрано, ошеломляюще много. Он истощил большую часть ее жизненных резервов. При нормальных обстоятельствах Сельма вскоре восстановится; сейчас же она ужасно уязвима. Любой внезапный испуг может ввергнуть ее в бездну страха и депрессии.
В мозгу он ощущал побуждение, подобное увещевающему шепоту: «Я не хочу, чтобы ты ее убивал. Просто возьми еще, ну немножко…». А он отказывался, чувствуя ярость, которую она накапливает – все равно что отнять бутылку у алкоголика.
Карлсен определил теперь новый аспект в отношениях с этой женщиной. В лаборатории ИКИ она намеренно пустила в ход всю свою соблазнительность, заманивая его своей неотразимой женственностью. Теперь же он сполна почувствовал ее подлинную натуру, ее твердость и корыстолюбие. Чтобы подчеркнуть свой отказ, Карлсен повернулся к лежащей девушке спиной. Лунный свет падал на фотографию жены и детей; в сердце поднялась волна нежности. Ту же трогательную нежность он чувствовал и к Сельме Бенгтссон. Вампирше хотелось, чтобы он убил девушку, вытянув всю ее силу вплоть до подпороговых молекулярных уровней – и, видимо, человек послабее не устоял бы. Ей было безразлично, что его обвинят в убийстве или, что придется его бросить за ненадобностью. Нельзя сказать, что она не боялась потерять Карлсена – просто жажда жизни пересиливала все прочие соображения. Ум Карлсена наполнился раздраженным презрением, и сразу же стало ясно, что она это тоже почувствовала. И зазвучала вдруг примирительно. Разумеется, он прав… Она просто пожадничала. Разочарование переплавилось в глухую ярость, и постепенно вышло за порог восприятия. На миг словно проглянула зияющая бездна отчаяния, неутоленной жажды, тлеющей тысячи веков. Одновременно Карлсен понял и то, почему ей приходится быть вампиром. Обычный преступник может покаяться и вернуться в лоно доброты и человеколюбия. Эти же существа содеяли столько, что на покаяние ушла бы вечность.
До Карлсена неожиданно дошло, что рука Сельмы Бенгтссон лежит у него на бедре, и от него потихоньку оттекает энергия. Вампирша опять насторожилась, лакая ее, как кошка молоко. Тут Олоф понял со всей очевидностью, сколь она опасна; стоит только раздразнить ее – и она может уничтожить человека. Пока внимание вампирши было отвлечено, Карлсен отгородился от нее сознанием. Повернувшись обратно к Сельме, он нежно провел рукой по ее обнаженному телу, чувствуя, как энергия струйкой сочится от него к ней. Девушка шевельнулась во сне и вздохнула; приоткрытые губы манили соблазном, но он воспротивился этому. Себя он заставил отяжелеть, набрякнуть сонливостью. Потянувшись, аккуратно надвинул сбившееся одеяло. Затем обнял девушку и сосредоточился, пытаясь дать ей сколько-нибудь собственной энергии. Вампирша утратила к нему интерес: чтобы кто-то по собственной воле делился жизненной силой, – такое ей было недоступно.
Глубинной, подсознательной своей сущностью Сельма Бенгтссон уяснила, что он делает. Шевельнувшись, она приоткрыла глаза и мурлыкнула что-то вроде: «Тебя люблю». Карлсен прижал ее к себе и почувствовал, как она снова погружается в сон. В ту же секунду он понял: вампирша ушла, и он опять наедине с собой.
Лунный блик на столике сместился. Слышно было, как под слабым ветром тихо плещется вода озера. Карлсен лежал, уставясь в потолок. Вытянувшаяся рядом Сельма заставляла его встревоженно задуматься. Теперь все прояснялось, и он был удручен собственной недогадливостью, неумением прислушиваться к посылам подсознания. Вампирша сидела в нем уже на протяжении стольких дней, высасывая энергию из Джелки и детей. Подспудное его сопротивление делало это затруднительным. Когда нынче вечером девушки втроем поместили на него ладони, вампирша встрепенулась и принялась сосать вытекающую из них энергию. Девушки невольно опешили: это было все равно что доливать водой бездонную бочку. Одновременно Карлсен их невольно околдовал. Потеря энергии усугубляла мужское влияние. И немка, и француженка охотно бы сделали то же, что и Сельма Бенгтссон, хотя, как и она, знали, что Карлсен – вампир. Он полонил их своей загадочностью, наполнял желанием уступить. Позови он их сейчас, используя свою очнувшуюся силу – и они пришли бы в спальню, и предложили бы себя. Он испытал трепет желания, который сейчас же подавил (вампир реагирует на него, как акула на кровь).
Карлсен проснулся, когда уже заметно рассвело. Сельма склонилась над ним, трогая ему губы языком. Карлсен с удивлением понял, что энергетика у нее восстановилась. Уровень хотя и низкий, но не так близок к опасному. И теперь ей хотелось, чтобы он снова ею овладел. Карлсена одолевало странное чувство. В основном, он испытывал к Сельме нежность – но именно ту, трогательную, какую приберегал обычно для жены и детей. Ему показалось как-то вдруг, что ее тело и есть тело Джелки. Обе они – воплощение вечной женственности, лежащей вне их и проявляющейся, подобно свету в окне, в теле всякой земной женщины.
Он нежно обнял ее за плечи.
– Тебе пора идти к себе. Светает…
– Хочу к тебе, еще разок…
Она прижалась к нему и поцеловала. Он легонько тряхнул головой.
– Когда ты летишь в Лондон? – спросила она.
– Сегодня.
– Хочу тебя… сейчас…
– Послушай меня – приляг.
Она опустилась на подушку. Карлсен нежно погладил ее по плечам, груди, вдоль тела. Его энергия вливалась в нее. Она со вздохом закрыла глаза, словно успокоившийся ребенок, и задышала все глубже и глубже. Он начал покрывать ее тело поцелуями. Передаваясь ему, в ней разливалась сладость успокоения; затем стало ясно: она засыпает. Олоф прилег рядом, чувствуя, что ослаб, но доволен. Он ничего не взял от нее – лишь вернул немного жизненной силы, отнятой ранее. По крайней мере, вампиром его пока не назовешь…
В дверь постучали; ручка повернулась. Карлсен сел и спросил:
– Vem ar dar? – девичий голос спросил что-то насчет кофе.
– Поставьте у двери, пожалуйста.
– Который час? – сонно спросила Сельма.
– Без четверти восемь.
– Что?! – Она моментально села. – Ой, мне же бежать надо!
Когда девушка исчезла в ванной, Карлсен принес из коридора поднос с кофе и снова забрался в кровать. Озеро блистало в утреннем свете. Потягивая кофе, он закрыл глаза и сосредоточился на своих ощущениях. Да, усталость чувствуется, но нет той неестественной вялости, которая донимала по возвращении на Землю.
Сельма вышла из ванной полностью одетая – внешность такая же безупречная, как будто собралась к обеду. Она наклонилась и поцеловала Карлсена.
– Ты не выглянешь посмотреть – там, в коридоре никого нет?
Он выполнил ее просьбу; в коридоре было пусто. Прижавшись на мгновенье к нему, она выпорхнула из комнаты. Карлсен тихонько закрыл за ней дверь. Оставшись один, он почувствовал странное облегчение.
Он едва успел одеться, как в дверь постучали.
– Stig in! – позвал Карлсен.
Это был Фаллада.
– Утро доброе, – поприветствовал его Карлсен. – Когда угомонился?
– Примерно в половине третьего. Знаешь, я ошибался насчет графа. Он далеко не чудак.
– А что я тебе говорил?!
Фаллада стоял, глядя в окно.
– Мы беседовали о тебе. Он считает твою встречу с той женщиной… словом, это могло сказаться на тебе сильнее, чем ты думаешь.
Карлсен раскрыл было рот, но вновь ощутил глубокое нежелание говорить – то, что испытывал и прежде. Видя, что Фаллада молча дожидается ответа, он пересилил себя.
– Мне надо кое-что тебе сказать.
Вверху на лестнице ударил гонг.
– Это может подождать до после завтрака? – спросил Фаллада.
– Да, пожалуй. В общем-то, надо, чтобы граф тоже присутствовал.
Фаллада с любопытством и как-то сбоку глянул на него, но ничего не сказал.
Остальные, включая Сельму, уже сидели за столом. Столовая окнами выходила на восток, и солнечный свет был нестерпимо ярким.
– Доброе утро, – поднялся Гейерстам навстречу гостям. – Спалось, надеюсь, хорошо?
– Тяжело, – сказал Карлсен, довольный своим ответом: и четко, и искренно.
Он сел между Сельмой и Луиз. Заговорил Гейерстам.
– Мы все надеемся уговорить вас остаться, по крайней мере, еще на денек.
Карлсен взглянул на Фалладу.
– Все зависит от Ганса. Я-то свободен, а у него работа.
– Ой, пожалуйста, останьтесь еще хоть ненадолго, – жалобным голоском попросила Аннелиз Фрайтаг.
Протягивая руку за поджаренным хлебцем, Карлсен случайно коснулся руки француженки. Моментально и без тени сомнения он понял, что ей известно все о Сельме Бенгтссон. Ее осведомленность удивляла. Вместе с тем он почувствовал, что желает эту девушку. Но это не было естественное мужское желание раздеть привлекательную девчонку. Оно было связано с жизнью и теплом, ключом бьющими в ее юном теле. Хотелось раздеть ее донага, прижаться к ней всем телом и по капле выцедить весь ее жизненный запас. Секундой позже до него дошло, что то же он испытывает и к Аннелиз, и что желание наделяет его способностью проникать в их мысли. Обе девушки знали, что Сельма провела ночь в его спальне. Он даже понял, каким образом они это проведали: Сельма оставила свою дверь незапертой и не выключила свет. А утром в семь пятнадцать мимо комнаты проходила Луиз, заглянула и увидела заправленную постель.
Очарованный новым своим даром, Карлсен ел с отсутствующим видом, односложно отвечая на вопросы. Нечто подобное он ощущал во время интимной близости с Джелкой: чувство слитности, когда эмоции одновременно разделяются обоими. Он чувствовал это, как чувствовал души своих детей, когда те были младенцами. А теперь еще вспомнилось, что как-то раз он ощутил это в детстве, стоя однажды летним утром у дерева в саду. Основой всего было глубоко подсознательное движение, никогда не достигающее пределов явного восприятия. Теперь оно проявлялось более внятно. Почти не напрягаясь, Олоф мог уловить, что Луиз Курель тесен лифчик, и бретелька режет левое плечо. А Аннелиз скинула под столом туфли, потому что ей нравится ощущать босыми ногами толстый, мягкий ковер. Обе они завидовали Сельме Бенгтссон. Аннелиз просила, чтобы он остался, поскольку ей хотелось быть рядом с ним. Луиз полагала, что он находит ее привлекательной как женщину и переспит с ней, если будет такая возможность. А вот чувства Сельмы его настораживали. Ее буквально лихорадило; она с трудом перебарывала желание протянуть руку и коснуться его под столом. Она видела фотографию Джелкй с детьми, но ей было все нипочем. Сейчас она подумывала: а не переселиться ли в Лондон? Не попроситься ли к Фалладе на работу? Ее устраивало быть любовницей, на большее она не претендовала. Но про себя она таила мысль со временем разлучить их с Джелкой. В этом отрешенном упорстве было что-то жестокое, непреклонное, настораживающее.
Капитан попробовал вчитаться в мысли Гейерстама, но из этого ничего не вышло. К нему у Карлсена влечения не было, поэтому ум графа оставался как бы заперт. То же самое и в отношении Фаллады. В его мыслях смутно ощущалось напряжение, но когда Карлсен попытался проникнуть глубже, контакт, похоже, прервался.
Олоф еще задумал определить, находится ли вампирша по-прежнему в нем, вытягивая энергию. Опыт прошлой ночи дал понять, как можно пронаблюдать ее присутствие. Судя по всему, ее не было. В таком случае, почему его тянуло к женщинам, сидящим за столом? От догадки похолодело сердце: потому, что их хочет он сам. Для себя, не для нее. Сердце яростно забилось от приступа тошнотворного страха. Тут Карлсен вспомнил, что собирался поделиться на этот счет с Гейерстамом, и от сердца малость отлегло.
Аппетит сошел на нет, поэтому Карлсен был только рад, когда завтрак закончился.
– Я обычно прогуливаюсь по берегу, или гребу к заливчику на той стороне, – сказал Гейерстам. – Вы вдвоем не желаете присоединиться?
– Разумеется, – ответил Фаллада.
– Можно, мы тоже? – спросила Сельма Бенгтссон.
– Пожалуй, нет, моя хорошая. У нас будет беседа. Вы пока приступайте к занятиям.
Хлынувшее разочарование было таким сильным, что Карлсен чуть было не вмешался. Выходя из столовой, он чувствовал на спине ее взгляд, зовущий, умоляющий оглянуться и подарить улыбку; но сознавал он и то, что две других тоже пристально смотрят ему вслед. Он вышел, не обернувшись.
Воздух был теплым, ласковым; пахло весной. Жизненное поле девушек теперь не выбивало капитана из равновесия, и Карлсен чувствовал себя лучше. На солнечном свету он снова воспрял духом – восторг был неистовым, почти болезненным.
Как только они скрылись в ельнике, Карлсен спросил:
– Можно здесь где-нибудь присесть? Мне надо кое о чем сказать.
– Вон там есть скамья, – указал Гейерстам. В нескольких сотнях метров в озеро впадал небольшой ручей.
– Он бежит с вершины холма, – пояснил хозяин. – Мы зовем его «родник Святого Эрика». По преданию, Святой Эрик провел ночь в молитвах на вершине, в хижине отшельника. На следующий день он повел свою дружину биться с финнами. А еще через день из-под земли пробился ключ – знак, что его молитвы были услышаны.
На том месте, где ручей сливался с озером, в стволе огромного вяза была выдолблена грубая скамья.
Карлсен сразу же заговорил – торопливо, словно боясь, что его перебьют:
– Этой ночью было что-то странное. Ко мне в комнату пришла мисс Бенгтссон.
– Что же в этом странного, дорогой мой капитан? – озорно улыбнулся Гейерстам, приподняв брови. По его тону Карлсен догадался, что он уже обо всем знает.
– Прошу вас, дослушайте…
И началось то, чего он так боялся: нежелание тут как тут, да такое сильное, словно кто-то вцепился ему в глотку. Лицо у Карлсена побагровело, голос зазвучал трудно, сдавленно. Гейерстам и Фаллада смотрели на капитана с удивлением. Он, заикаясь, выдавливал слова, намереваясь произнести их любой ценой.
– Мне не кажется, что она думала остаться у меня на ночь. Точнее, я даже уверен, что нет: она оставила свою дверь открытой и не выключила свет. Она единственно хотела мне сказать, что я забираю ее энергию… Более того, и я не собирался с ней спать. Я женат пять лет… и за все это время ни разу даже не поцеловал другую женшину…»
– С тобой все в порядке? – спросил Фаллада обеспокоенно.
Несмотря на припекающее солнце, зубы у Карлсена клацали и тело бил ледяной озноб. Он стиснул кулаки и сел на них. В целом ощущение напоминало дни стажировки на астронавта, когда кандидатов крутят на тренажере. Одним лишь усилием воли Карлсен заставлял себя продолжать:
– Дайте договорить… Понимаете, она была права. Я и есть вампир. Я понял это, когда она меня коснулась. Та чертова баба по-прежнему существует, только внутри меня. Это не бред. Я знаю это… Понимаю, звучит странно, но даже вот сейчас: я вам пытаюсь сказать, а мне словно на горло наступают. – Вжавшись спиной в долбленую нишу, Карлсен почувствовал себя защищеннее. Глубоко вздохнул. – Сейчас, дайте отдышаться минуту. Все будет в порядке.
Прошла минута с лишним, прежде чем ему удалось унять дрожь. Самое главное сказано, теперь можно и дух перевести. Он отер пот с лица.
– Не переживайте, – проникновенно обратился к Олофу Гейерстам. – Послушайте-ка, что я вам скажу. Основное из того, что вы мне сейчас изложили, я уже знал. Я все понял еще тогда, вечером, когда Сельма сказала, что вы взяли больше, энергии, чем она ожидала. А когда еще и вы рассказали мне о встрече с женщиной-вампиром, я утвердился в своем мнении окончательно. – Он положил ладонь на руку Карлсену. – Смею заверить: это не так серьезно, как вам кажется.
– Хорошо бы, коли так… – с тяжелым сердцем произнес Карлсен.
– Ты можешь описать, что именно случилось? – нетерпеливо спросил Фаллада.
– Попробую.
Едва начав говорить, Карлсен почувствовал себя спокойнее. Дотошное изложение подробностей даже как-то отвлекало. Закончил он рассказом о догадках, возникших во время завтрака. После недолгой паузы Гейерстам сказал:
– И из этого вы заключили, что вы – вампир?
– А разве нет, по-вашему?
– По-моему, нет. Мне кажется, вы просто стали сознавать вампиризм, присущий людям. Вот и все. Карлсен сдержал невольное раздражение.
– Я вытянул из нее столько, что еще немного – и она бы умерла от истощения. Это, по-вашему, и есть вампиризм, присущий людям?
– Нет. Но, мне верится, есть возможность, существующая на данном рубеже человеческой эволюции. Это существо не превратило вас в вампира. Оно лишь заронило семя нового витка в развитии. А развитие это может быть с одинаковой силой направлено и на добро, и на зло.
– Это как же? – вскинулся Карлсен.
– Начать с того, что она углубила вашу силу сочувствия и проникновения. Ведь вы же не уничтожили Сельму? Вы, по сути, дали ей энергию. У вас есть инстинктивное чутье, что акт любви подразумевает и давать, и брать.
Наступила тишина, нарушаемая лишь птичьим щебетом и шумом журчащей по камням воды. Потом Карлсен сказал:
– Налицо то, что она сделала из меня вампира. Она внушила ненормальные, не свойственные мне прежде желания и наделила силой их осуществлять.
Фаллада и Гейерстам принялись говорить одновременно.
– Извините, – притормозил Фаллада.
– Вы не понимаете, – продолжал Гейерстам. – В любом человеке кроются какие угодно желания. Вы когда-нибудь читали о первом случае проявления вампиризма, с которым я столкнулся?
– Это о молодом скульпторе?
– Да. Хотя, в общем-то, не скульпторе, а художнике. Звали его Торстен Веттерлунд. Эдакий, знаете, молодой атлет, предрасположенный к садизму – не так чтобы очень, но что-то было. Той девице, Нине фон Герштайн, удалось сделать из него мазохиста-невротика. А для чего, не догадываетесь?
Карлсен кивнул.
– Догадываешься? – спросил Фаллада с удивлением.
– Из садиста у нее бы не получалось сосать энергию, – заключил Карлсен.
– Совершенно верно. Садист жаждет поглощать, а не быть поглощенным. Поэтому ей надо было изменить его сексуальную ориентацию. И она добилась этого, удовлетворяя все его прихоти – все садистские фантазии, – пока он не попал в зависимость от нее. Наконец, он сделался ее рабом, и тогда она могла уже беспрепятственно поглощать его энергию.
– Как вы его вылечили? – спросил Фаллада.
– А, это интересный случай. Я сразу же обнаружил, что в его симптомах кроется что-то противоречивое. После того, как та девушка ушла от него, он сделался эксгибиционистом, выставляющим свое естество перед женщинами на улице. Это был в чистом виде мазохизм: он наслаждался самоуничижением. Но он же признался, что у него развилось желание раздевать детей и кусать их. Явный садизм. Понятно, во многих садистах есть элемент мазохизма, и наоборот. Но я пришел к убеждения, что развитием этих садистских наклонностей он пытался одолеть в себе мазохизм. Он поведал мне о сексуальных фантазиях, которые были у него до знакомства с Ниной; от них всех отдавало садизмом. Рассказывал о проститутке, к которой в свое время хаживал – девице, позволявшей валять себя и связывать, прежде чем они совокуплялись. И выход наметился самоочевидный. Мне пришлось воодушевить его снова развить в себе садистские наклонности. Он снова начал наведываться к той проститутке. А затем повстречал продавщицу из обувного магазина, которой нравилось, когда ее перед любовью стегают хлыстом. Он женился на ней, и они жили душа в душу.
– И вампиризму настал конец?
– Да, именно. Я не могу назвать его исцеление конкретно своей заслугой. Он сам уже начал лечить себя до того, как пришел ко мне на прием…
Карлсен кисло улыбнулся.
– Если так рассуждать, то мне бы сейчас впору переделаться в мазохиста.
Гейерстам щелкнул пальцами.
– Нет, но вы кое о чем мне напомнили, – воскликнул он с внезапным волнением. – То, что я совсем упустил из виду. – Сосредоточенно хмурясь, он смотрел куда-то поверх воды, словно забыв о своих спутниках. Неожиданно он резко поднялся.
– Я хочу вас показать одной женщине… Идемте. – Граф решительным шагом двинулся вверх по склону холма. Фаллада, перекинувшись взглядом с Карлсеном, недоуменно пожал плечами. Следом за графом они двигались тропой, идущей вдоль ручья.
– Помните, я говорил вам о роднике Святого Эрика? – не оборачиваясь, спросил через плечо граф. – У меня там, во флигеле, живет одна старая латышка. У нее есть второе зрение…
Тропа становилась круче, толстый ковер из сосновых игл делал ее скользкой. Деревья стояли так густо, что сверху едва пробивался свет. Минут через пять у Карлсена и Фаллады появилась одышка; граф уверенно шел впереди как ни в чем не бывало. Вот он задержался их подождать.
– Хорошо, вовремя пришла мысль сводить вас к ней. Женщина просто уникальная. В свое время она жила возле Скарвзье, но селяне ее боялись. Внешность у нее немного…
Его слова утонули в грозном собачьем лае. Навстречу троим ринулся громадный рыжий кобель. Гейерстам протянул руку; пес понюхал ее – и мирно затрусил возле идущего Гейерстама.
Приостановился граф на краю опушки. Тут и там из земли торчали гранитные валуны. На другой стороне опушки стоял небольшой деревянный домик. Мимо бежал ручей, срываясь вертикально в водопад.
– Labrit, mate! – позвал Гейерстам.
Ответа не последовало.
– Вы бы шли пока, посмотрели на родник, – сказал он Карлсену с Фалладой, – а я узнаю, спит она или нет. – Граф кивком указал на невысокое гранитное сооружение на самой вершине холма. – Вон он, родник Святого Эрика. Если есть артрит, подагра или проказа, надо в нем искупаться.
– Да, я даю ее тебе.
До этого момента он был полностью пассивен; теперь же его, словно искра, пронизало желание. Совершенно внезапно, безо всякого перехода, он полностью избавился от сна, сознавая странный, неистовый голод.
– Чувствуешь? Ты отнимаешь, – услышал он голос Сельмы, звучащий до странности напряженно. Внезапно открыв глаза, Олоф уставился на нее. Лицо девушки было бледным.
– Тогда убери руки.
Но было уже ясно, что она не шевельнется. Капитан сознавал, как что-то, исходящее изнутри, показывается наружу, удерживает ее. Ясно было и то, что девушка фактически не сопротивляется. У нее теперь не было желания отодвинуться. В ее отклике присутствовал страх – чувствовалось, как он сочится у нее через кончики пальцев. Карлсен также сознавал внутри себя двойственность. Некая его часть отстранение наблюдала за происходящим; казалось даже, что можно вмешаться и прервать это подобие гипноза. Вместе с тем другая часть испытывала чистое вожделение, колышащееся плавно и ритмично, как виндсерфер на волнах.
Подавшись вперед, Карлсен взял Сельму Бенгтссон за запястья и, отняв руки девушки от груди, потянул ее к себе. Она полулегла на него; сквозь тонкий шелк платья дышало теплом тело. Сдвинув покрывало, он уложил ее рядом с собой на кровать. Она лежала с закрытыми глазами, приоткрыв губы. Неодолимо тянуло наклониться и притиснуться губами к ее рту. Он знал, что дверь не заперта и может заглянуть Фаллада – пожелать приятного сна. Карлсен выскользнул из постели и запер дверь, затем выключил свет. В лунном сиянии он разглядел спинку кровати.
Даже стоя спиной к девушке, он сознавал ее, а также свою волю, удерживающую ее на постели. Он опустился на край кровати и приподнял подол платья. Она повернулась на бок, чтобы можно было расстегнуть пуговки вдоль спины. Иметь дело с женскими туалетами для Карлсена обычно было подлинной мукой – теперь же он расстегивал пуговки с расчетливой аккуратностью. Одним движением он расстегнул ей бюстгальтер и вместе с платьем стянул через голову. На ней оставались лишь черные трусики, снять которые не составило труда. Опустившись на девушку, Карлсен случайно бросил взгляд на фотографию Джелки – и жена показалась незнакомкой. Сбросив пижаму на пол, наклонил голову, ища приоткрытые губы. От неимоверной сладости закружилась голова. Энергия устремилась из нее мощным фонтаном, наполняя кровяное русло вихрями восторга, словно пузырьками веселящего газа. Когда он овладел Сельмой, девушка протяжно застонала. Хлынувшее тепло можно было сравнить с хмельным питьем: эйфория под стать алкоголю, но ощущение несравненно изысканней. Одновременно Олоф сознавал: любовники сейчас не одни. Рядом находится третий – женщина со «Странника». Их разделяли мили и мили суши и моря… и, вместе с тем, она была здесь, в постели, и отдавалась ему. Ее губы были также приоткрыты, и она пила текущую через него энергию. Сельма Бенгтссон ее присутствия не улавливала; она лишь томно, самозабвенно любила. «Так вот оно как», – внезапно дошло до Карлсена.
Первый, неистовый наплыв вожделения улегся. Он так и не отнимал тесно прижатых ко рту Сельмы губ, опасаясь, что стоны могут услышать. Она билась в оргазме, граничащем с болью, и это было все, на что она способна. Одновременно с тем сознавалось и желание той женщины. Инопланетянка хотела, чтобы партнер продолжал. Ее жаркая жажда была едва ли утолена. Она лежала под ним, требовательно вскидываясь – ее злило, что Сельма Бенгтссон уже удовлетворилась. На секунду они враждебно столкнулись, но Карлсен отказался повиноваться. Вампирша побуждала его взять девушку еще. Сельма Бенгтссон лежала рядом, погрузившись в утомленный сон: источник энергии – вот он, бери! В то же время Карлсен понимал, как много уже забрано, ошеломляюще много. Он истощил большую часть ее жизненных резервов. При нормальных обстоятельствах Сельма вскоре восстановится; сейчас же она ужасно уязвима. Любой внезапный испуг может ввергнуть ее в бездну страха и депрессии.
В мозгу он ощущал побуждение, подобное увещевающему шепоту: «Я не хочу, чтобы ты ее убивал. Просто возьми еще, ну немножко…». А он отказывался, чувствуя ярость, которую она накапливает – все равно что отнять бутылку у алкоголика.
Карлсен определил теперь новый аспект в отношениях с этой женщиной. В лаборатории ИКИ она намеренно пустила в ход всю свою соблазнительность, заманивая его своей неотразимой женственностью. Теперь же он сполна почувствовал ее подлинную натуру, ее твердость и корыстолюбие. Чтобы подчеркнуть свой отказ, Карлсен повернулся к лежащей девушке спиной. Лунный свет падал на фотографию жены и детей; в сердце поднялась волна нежности. Ту же трогательную нежность он чувствовал и к Сельме Бенгтссон. Вампирше хотелось, чтобы он убил девушку, вытянув всю ее силу вплоть до подпороговых молекулярных уровней – и, видимо, человек послабее не устоял бы. Ей было безразлично, что его обвинят в убийстве или, что придется его бросить за ненадобностью. Нельзя сказать, что она не боялась потерять Карлсена – просто жажда жизни пересиливала все прочие соображения. Ум Карлсена наполнился раздраженным презрением, и сразу же стало ясно, что она это тоже почувствовала. И зазвучала вдруг примирительно. Разумеется, он прав… Она просто пожадничала. Разочарование переплавилось в глухую ярость, и постепенно вышло за порог восприятия. На миг словно проглянула зияющая бездна отчаяния, неутоленной жажды, тлеющей тысячи веков. Одновременно Карлсен понял и то, почему ей приходится быть вампиром. Обычный преступник может покаяться и вернуться в лоно доброты и человеколюбия. Эти же существа содеяли столько, что на покаяние ушла бы вечность.
До Карлсена неожиданно дошло, что рука Сельмы Бенгтссон лежит у него на бедре, и от него потихоньку оттекает энергия. Вампирша опять насторожилась, лакая ее, как кошка молоко. Тут Олоф понял со всей очевидностью, сколь она опасна; стоит только раздразнить ее – и она может уничтожить человека. Пока внимание вампирши было отвлечено, Карлсен отгородился от нее сознанием. Повернувшись обратно к Сельме, он нежно провел рукой по ее обнаженному телу, чувствуя, как энергия струйкой сочится от него к ней. Девушка шевельнулась во сне и вздохнула; приоткрытые губы манили соблазном, но он воспротивился этому. Себя он заставил отяжелеть, набрякнуть сонливостью. Потянувшись, аккуратно надвинул сбившееся одеяло. Затем обнял девушку и сосредоточился, пытаясь дать ей сколько-нибудь собственной энергии. Вампирша утратила к нему интерес: чтобы кто-то по собственной воле делился жизненной силой, – такое ей было недоступно.
Глубинной, подсознательной своей сущностью Сельма Бенгтссон уяснила, что он делает. Шевельнувшись, она приоткрыла глаза и мурлыкнула что-то вроде: «Тебя люблю». Карлсен прижал ее к себе и почувствовал, как она снова погружается в сон. В ту же секунду он понял: вампирша ушла, и он опять наедине с собой.
Лунный блик на столике сместился. Слышно было, как под слабым ветром тихо плещется вода озера. Карлсен лежал, уставясь в потолок. Вытянувшаяся рядом Сельма заставляла его встревоженно задуматься. Теперь все прояснялось, и он был удручен собственной недогадливостью, неумением прислушиваться к посылам подсознания. Вампирша сидела в нем уже на протяжении стольких дней, высасывая энергию из Джелки и детей. Подспудное его сопротивление делало это затруднительным. Когда нынче вечером девушки втроем поместили на него ладони, вампирша встрепенулась и принялась сосать вытекающую из них энергию. Девушки невольно опешили: это было все равно что доливать водой бездонную бочку. Одновременно Карлсен их невольно околдовал. Потеря энергии усугубляла мужское влияние. И немка, и француженка охотно бы сделали то же, что и Сельма Бенгтссон, хотя, как и она, знали, что Карлсен – вампир. Он полонил их своей загадочностью, наполнял желанием уступить. Позови он их сейчас, используя свою очнувшуюся силу – и они пришли бы в спальню, и предложили бы себя. Он испытал трепет желания, который сейчас же подавил (вампир реагирует на него, как акула на кровь).
Карлсен проснулся, когда уже заметно рассвело. Сельма склонилась над ним, трогая ему губы языком. Карлсен с удивлением понял, что энергетика у нее восстановилась. Уровень хотя и низкий, но не так близок к опасному. И теперь ей хотелось, чтобы он снова ею овладел. Карлсена одолевало странное чувство. В основном, он испытывал к Сельме нежность – но именно ту, трогательную, какую приберегал обычно для жены и детей. Ему показалось как-то вдруг, что ее тело и есть тело Джелки. Обе они – воплощение вечной женственности, лежащей вне их и проявляющейся, подобно свету в окне, в теле всякой земной женщины.
Он нежно обнял ее за плечи.
– Тебе пора идти к себе. Светает…
– Хочу к тебе, еще разок…
Она прижалась к нему и поцеловала. Он легонько тряхнул головой.
– Когда ты летишь в Лондон? – спросила она.
– Сегодня.
– Хочу тебя… сейчас…
– Послушай меня – приляг.
Она опустилась на подушку. Карлсен нежно погладил ее по плечам, груди, вдоль тела. Его энергия вливалась в нее. Она со вздохом закрыла глаза, словно успокоившийся ребенок, и задышала все глубже и глубже. Он начал покрывать ее тело поцелуями. Передаваясь ему, в ней разливалась сладость успокоения; затем стало ясно: она засыпает. Олоф прилег рядом, чувствуя, что ослаб, но доволен. Он ничего не взял от нее – лишь вернул немного жизненной силы, отнятой ранее. По крайней мере, вампиром его пока не назовешь…
В дверь постучали; ручка повернулась. Карлсен сел и спросил:
– Vem ar dar? – девичий голос спросил что-то насчет кофе.
– Поставьте у двери, пожалуйста.
– Который час? – сонно спросила Сельма.
– Без четверти восемь.
– Что?! – Она моментально села. – Ой, мне же бежать надо!
Когда девушка исчезла в ванной, Карлсен принес из коридора поднос с кофе и снова забрался в кровать. Озеро блистало в утреннем свете. Потягивая кофе, он закрыл глаза и сосредоточился на своих ощущениях. Да, усталость чувствуется, но нет той неестественной вялости, которая донимала по возвращении на Землю.
Сельма вышла из ванной полностью одетая – внешность такая же безупречная, как будто собралась к обеду. Она наклонилась и поцеловала Карлсена.
– Ты не выглянешь посмотреть – там, в коридоре никого нет?
Он выполнил ее просьбу; в коридоре было пусто. Прижавшись на мгновенье к нему, она выпорхнула из комнаты. Карлсен тихонько закрыл за ней дверь. Оставшись один, он почувствовал странное облегчение.
Он едва успел одеться, как в дверь постучали.
– Stig in! – позвал Карлсен.
Это был Фаллада.
– Утро доброе, – поприветствовал его Карлсен. – Когда угомонился?
– Примерно в половине третьего. Знаешь, я ошибался насчет графа. Он далеко не чудак.
– А что я тебе говорил?!
Фаллада стоял, глядя в окно.
– Мы беседовали о тебе. Он считает твою встречу с той женщиной… словом, это могло сказаться на тебе сильнее, чем ты думаешь.
Карлсен раскрыл было рот, но вновь ощутил глубокое нежелание говорить – то, что испытывал и прежде. Видя, что Фаллада молча дожидается ответа, он пересилил себя.
– Мне надо кое-что тебе сказать.
Вверху на лестнице ударил гонг.
– Это может подождать до после завтрака? – спросил Фаллада.
– Да, пожалуй. В общем-то, надо, чтобы граф тоже присутствовал.
Фаллада с любопытством и как-то сбоку глянул на него, но ничего не сказал.
Остальные, включая Сельму, уже сидели за столом. Столовая окнами выходила на восток, и солнечный свет был нестерпимо ярким.
– Доброе утро, – поднялся Гейерстам навстречу гостям. – Спалось, надеюсь, хорошо?
– Тяжело, – сказал Карлсен, довольный своим ответом: и четко, и искренно.
Он сел между Сельмой и Луиз. Заговорил Гейерстам.
– Мы все надеемся уговорить вас остаться, по крайней мере, еще на денек.
Карлсен взглянул на Фалладу.
– Все зависит от Ганса. Я-то свободен, а у него работа.
– Ой, пожалуйста, останьтесь еще хоть ненадолго, – жалобным голоском попросила Аннелиз Фрайтаг.
Протягивая руку за поджаренным хлебцем, Карлсен случайно коснулся руки француженки. Моментально и без тени сомнения он понял, что ей известно все о Сельме Бенгтссон. Ее осведомленность удивляла. Вместе с тем он почувствовал, что желает эту девушку. Но это не было естественное мужское желание раздеть привлекательную девчонку. Оно было связано с жизнью и теплом, ключом бьющими в ее юном теле. Хотелось раздеть ее донага, прижаться к ней всем телом и по капле выцедить весь ее жизненный запас. Секундой позже до него дошло, что то же он испытывает и к Аннелиз, и что желание наделяет его способностью проникать в их мысли. Обе девушки знали, что Сельма провела ночь в его спальне. Он даже понял, каким образом они это проведали: Сельма оставила свою дверь незапертой и не выключила свет. А утром в семь пятнадцать мимо комнаты проходила Луиз, заглянула и увидела заправленную постель.
Очарованный новым своим даром, Карлсен ел с отсутствующим видом, односложно отвечая на вопросы. Нечто подобное он ощущал во время интимной близости с Джелкой: чувство слитности, когда эмоции одновременно разделяются обоими. Он чувствовал это, как чувствовал души своих детей, когда те были младенцами. А теперь еще вспомнилось, что как-то раз он ощутил это в детстве, стоя однажды летним утром у дерева в саду. Основой всего было глубоко подсознательное движение, никогда не достигающее пределов явного восприятия. Теперь оно проявлялось более внятно. Почти не напрягаясь, Олоф мог уловить, что Луиз Курель тесен лифчик, и бретелька режет левое плечо. А Аннелиз скинула под столом туфли, потому что ей нравится ощущать босыми ногами толстый, мягкий ковер. Обе они завидовали Сельме Бенгтссон. Аннелиз просила, чтобы он остался, поскольку ей хотелось быть рядом с ним. Луиз полагала, что он находит ее привлекательной как женщину и переспит с ней, если будет такая возможность. А вот чувства Сельмы его настораживали. Ее буквально лихорадило; она с трудом перебарывала желание протянуть руку и коснуться его под столом. Она видела фотографию Джелкй с детьми, но ей было все нипочем. Сейчас она подумывала: а не переселиться ли в Лондон? Не попроситься ли к Фалладе на работу? Ее устраивало быть любовницей, на большее она не претендовала. Но про себя она таила мысль со временем разлучить их с Джелкой. В этом отрешенном упорстве было что-то жестокое, непреклонное, настораживающее.
Капитан попробовал вчитаться в мысли Гейерстама, но из этого ничего не вышло. К нему у Карлсена влечения не было, поэтому ум графа оставался как бы заперт. То же самое и в отношении Фаллады. В его мыслях смутно ощущалось напряжение, но когда Карлсен попытался проникнуть глубже, контакт, похоже, прервался.
Олоф еще задумал определить, находится ли вампирша по-прежнему в нем, вытягивая энергию. Опыт прошлой ночи дал понять, как можно пронаблюдать ее присутствие. Судя по всему, ее не было. В таком случае, почему его тянуло к женщинам, сидящим за столом? От догадки похолодело сердце: потому, что их хочет он сам. Для себя, не для нее. Сердце яростно забилось от приступа тошнотворного страха. Тут Карлсен вспомнил, что собирался поделиться на этот счет с Гейерстамом, и от сердца малость отлегло.
Аппетит сошел на нет, поэтому Карлсен был только рад, когда завтрак закончился.
– Я обычно прогуливаюсь по берегу, или гребу к заливчику на той стороне, – сказал Гейерстам. – Вы вдвоем не желаете присоединиться?
– Разумеется, – ответил Фаллада.
– Можно, мы тоже? – спросила Сельма Бенгтссон.
– Пожалуй, нет, моя хорошая. У нас будет беседа. Вы пока приступайте к занятиям.
Хлынувшее разочарование было таким сильным, что Карлсен чуть было не вмешался. Выходя из столовой, он чувствовал на спине ее взгляд, зовущий, умоляющий оглянуться и подарить улыбку; но сознавал он и то, что две других тоже пристально смотрят ему вслед. Он вышел, не обернувшись.
Воздух был теплым, ласковым; пахло весной. Жизненное поле девушек теперь не выбивало капитана из равновесия, и Карлсен чувствовал себя лучше. На солнечном свету он снова воспрял духом – восторг был неистовым, почти болезненным.
Как только они скрылись в ельнике, Карлсен спросил:
– Можно здесь где-нибудь присесть? Мне надо кое о чем сказать.
– Вон там есть скамья, – указал Гейерстам. В нескольких сотнях метров в озеро впадал небольшой ручей.
– Он бежит с вершины холма, – пояснил хозяин. – Мы зовем его «родник Святого Эрика». По преданию, Святой Эрик провел ночь в молитвах на вершине, в хижине отшельника. На следующий день он повел свою дружину биться с финнами. А еще через день из-под земли пробился ключ – знак, что его молитвы были услышаны.
На том месте, где ручей сливался с озером, в стволе огромного вяза была выдолблена грубая скамья.
Карлсен сразу же заговорил – торопливо, словно боясь, что его перебьют:
– Этой ночью было что-то странное. Ко мне в комнату пришла мисс Бенгтссон.
– Что же в этом странного, дорогой мой капитан? – озорно улыбнулся Гейерстам, приподняв брови. По его тону Карлсен догадался, что он уже обо всем знает.
– Прошу вас, дослушайте…
И началось то, чего он так боялся: нежелание тут как тут, да такое сильное, словно кто-то вцепился ему в глотку. Лицо у Карлсена побагровело, голос зазвучал трудно, сдавленно. Гейерстам и Фаллада смотрели на капитана с удивлением. Он, заикаясь, выдавливал слова, намереваясь произнести их любой ценой.
– Мне не кажется, что она думала остаться у меня на ночь. Точнее, я даже уверен, что нет: она оставила свою дверь открытой и не выключила свет. Она единственно хотела мне сказать, что я забираю ее энергию… Более того, и я не собирался с ней спать. Я женат пять лет… и за все это время ни разу даже не поцеловал другую женшину…»
– С тобой все в порядке? – спросил Фаллада обеспокоенно.
Несмотря на припекающее солнце, зубы у Карлсена клацали и тело бил ледяной озноб. Он стиснул кулаки и сел на них. В целом ощущение напоминало дни стажировки на астронавта, когда кандидатов крутят на тренажере. Одним лишь усилием воли Карлсен заставлял себя продолжать:
– Дайте договорить… Понимаете, она была права. Я и есть вампир. Я понял это, когда она меня коснулась. Та чертова баба по-прежнему существует, только внутри меня. Это не бред. Я знаю это… Понимаю, звучит странно, но даже вот сейчас: я вам пытаюсь сказать, а мне словно на горло наступают. – Вжавшись спиной в долбленую нишу, Карлсен почувствовал себя защищеннее. Глубоко вздохнул. – Сейчас, дайте отдышаться минуту. Все будет в порядке.
Прошла минута с лишним, прежде чем ему удалось унять дрожь. Самое главное сказано, теперь можно и дух перевести. Он отер пот с лица.
– Не переживайте, – проникновенно обратился к Олофу Гейерстам. – Послушайте-ка, что я вам скажу. Основное из того, что вы мне сейчас изложили, я уже знал. Я все понял еще тогда, вечером, когда Сельма сказала, что вы взяли больше, энергии, чем она ожидала. А когда еще и вы рассказали мне о встрече с женщиной-вампиром, я утвердился в своем мнении окончательно. – Он положил ладонь на руку Карлсену. – Смею заверить: это не так серьезно, как вам кажется.
– Хорошо бы, коли так… – с тяжелым сердцем произнес Карлсен.
– Ты можешь описать, что именно случилось? – нетерпеливо спросил Фаллада.
– Попробую.
Едва начав говорить, Карлсен почувствовал себя спокойнее. Дотошное изложение подробностей даже как-то отвлекало. Закончил он рассказом о догадках, возникших во время завтрака. После недолгой паузы Гейерстам сказал:
– И из этого вы заключили, что вы – вампир?
– А разве нет, по-вашему?
– По-моему, нет. Мне кажется, вы просто стали сознавать вампиризм, присущий людям. Вот и все. Карлсен сдержал невольное раздражение.
– Я вытянул из нее столько, что еще немного – и она бы умерла от истощения. Это, по-вашему, и есть вампиризм, присущий людям?
– Нет. Но, мне верится, есть возможность, существующая на данном рубеже человеческой эволюции. Это существо не превратило вас в вампира. Оно лишь заронило семя нового витка в развитии. А развитие это может быть с одинаковой силой направлено и на добро, и на зло.
– Это как же? – вскинулся Карлсен.
– Начать с того, что она углубила вашу силу сочувствия и проникновения. Ведь вы же не уничтожили Сельму? Вы, по сути, дали ей энергию. У вас есть инстинктивное чутье, что акт любви подразумевает и давать, и брать.
Наступила тишина, нарушаемая лишь птичьим щебетом и шумом журчащей по камням воды. Потом Карлсен сказал:
– Налицо то, что она сделала из меня вампира. Она внушила ненормальные, не свойственные мне прежде желания и наделила силой их осуществлять.
Фаллада и Гейерстам принялись говорить одновременно.
– Извините, – притормозил Фаллада.
– Вы не понимаете, – продолжал Гейерстам. – В любом человеке кроются какие угодно желания. Вы когда-нибудь читали о первом случае проявления вампиризма, с которым я столкнулся?
– Это о молодом скульпторе?
– Да. Хотя, в общем-то, не скульпторе, а художнике. Звали его Торстен Веттерлунд. Эдакий, знаете, молодой атлет, предрасположенный к садизму – не так чтобы очень, но что-то было. Той девице, Нине фон Герштайн, удалось сделать из него мазохиста-невротика. А для чего, не догадываетесь?
Карлсен кивнул.
– Догадываешься? – спросил Фаллада с удивлением.
– Из садиста у нее бы не получалось сосать энергию, – заключил Карлсен.
– Совершенно верно. Садист жаждет поглощать, а не быть поглощенным. Поэтому ей надо было изменить его сексуальную ориентацию. И она добилась этого, удовлетворяя все его прихоти – все садистские фантазии, – пока он не попал в зависимость от нее. Наконец, он сделался ее рабом, и тогда она могла уже беспрепятственно поглощать его энергию.
– Как вы его вылечили? – спросил Фаллада.
– А, это интересный случай. Я сразу же обнаружил, что в его симптомах кроется что-то противоречивое. После того, как та девушка ушла от него, он сделался эксгибиционистом, выставляющим свое естество перед женщинами на улице. Это был в чистом виде мазохизм: он наслаждался самоуничижением. Но он же признался, что у него развилось желание раздевать детей и кусать их. Явный садизм. Понятно, во многих садистах есть элемент мазохизма, и наоборот. Но я пришел к убеждения, что развитием этих садистских наклонностей он пытался одолеть в себе мазохизм. Он поведал мне о сексуальных фантазиях, которые были у него до знакомства с Ниной; от них всех отдавало садизмом. Рассказывал о проститутке, к которой в свое время хаживал – девице, позволявшей валять себя и связывать, прежде чем они совокуплялись. И выход наметился самоочевидный. Мне пришлось воодушевить его снова развить в себе садистские наклонности. Он снова начал наведываться к той проститутке. А затем повстречал продавщицу из обувного магазина, которой нравилось, когда ее перед любовью стегают хлыстом. Он женился на ней, и они жили душа в душу.
– И вампиризму настал конец?
– Да, именно. Я не могу назвать его исцеление конкретно своей заслугой. Он сам уже начал лечить себя до того, как пришел ко мне на прием…
Карлсен кисло улыбнулся.
– Если так рассуждать, то мне бы сейчас впору переделаться в мазохиста.
Гейерстам щелкнул пальцами.
– Нет, но вы кое о чем мне напомнили, – воскликнул он с внезапным волнением. – То, что я совсем упустил из виду. – Сосредоточенно хмурясь, он смотрел куда-то поверх воды, словно забыв о своих спутниках. Неожиданно он резко поднялся.
– Я хочу вас показать одной женщине… Идемте. – Граф решительным шагом двинулся вверх по склону холма. Фаллада, перекинувшись взглядом с Карлсеном, недоуменно пожал плечами. Следом за графом они двигались тропой, идущей вдоль ручья.
– Помните, я говорил вам о роднике Святого Эрика? – не оборачиваясь, спросил через плечо граф. – У меня там, во флигеле, живет одна старая латышка. У нее есть второе зрение…
Тропа становилась круче, толстый ковер из сосновых игл делал ее скользкой. Деревья стояли так густо, что сверху едва пробивался свет. Минут через пять у Карлсена и Фаллады появилась одышка; граф уверенно шел впереди как ни в чем не бывало. Вот он задержался их подождать.
– Хорошо, вовремя пришла мысль сводить вас к ней. Женщина просто уникальная. В свое время она жила возле Скарвзье, но селяне ее боялись. Внешность у нее немного…
Его слова утонули в грозном собачьем лае. Навстречу троим ринулся громадный рыжий кобель. Гейерстам протянул руку; пес понюхал ее – и мирно затрусил возле идущего Гейерстама.
Приостановился граф на краю опушки. Тут и там из земли торчали гранитные валуны. На другой стороне опушки стоял небольшой деревянный домик. Мимо бежал ручей, срываясь вертикально в водопад.
– Labrit, mate! – позвал Гейерстам.
Ответа не последовало.
– Вы бы шли пока, посмотрели на родник, – сказал он Карлсену с Фалладой, – а я узнаю, спит она или нет. – Граф кивком указал на невысокое гранитное сооружение на самой вершине холма. – Вон он, родник Святого Эрика. Если есть артрит, подагра или проказа, надо в нем искупаться.