Страница:
Раздался свист. Из банки, как из реактивного самолета, вырвалась мощная воздушная струя, и прогремел голос:
— АЛЕК!
Глава 3. КТО СКАЗАЛ «АЛЕК»?
Глава 4. ПОВЕЛИТЕЛЬ
Глава 5. БОУДЕН БЕЗЖАЛОСТНАЯ РУКА
— АЛЕК!
Глава 3. КТО СКАЗАЛ «АЛЕК»?
— Алек!
Алек спрыгнул со стола и недоуменно оглянулся. Открытая банка каталась по полу и позвякивала, но вокруг никого не было.
— Кто сказал «Алек»? — прошептал мальчик.
Молчание. На этот раз Алек спросил громче:
— Кто тут?
Молчание.
Алек осторожно подобрал банку и встряхнул ее. Ни звука. Но ведь кто-то только что произнес его имя, кто-то только что ревел, как реактивный самолет! До сих пор в ушах звенит… Алек на цыпочках подкрался к двери и распахнул ее, осмотрел шаткую лестницу, глянул на развалины главного корпуса. Никого… Затворив скрипучую дверь, он вернулся к столу и еще раз посмотрел на стоявшую перед ним загадочную банку.
— Я, должно быть, совсем свихнулся. Меня сломили мои несчастья. Крикнул кто-то «Алек» или мне только померещилось?
— А, инглизи уалад. Ты англиски?
Алек отскочил от банки — именно из нее раздавался голос. Было страшно, почти так же страшно, как во время школьной линейки, когда мистер Картрайт заводит свою вечную песню про то, как он «кое-кому покажет, где раки зимуют».
— Я англичанин. А вы кто такой? — беспокойно спросил Алек.
— Я раб лампы… нет, кувшина… нет, тарелки… Сам не знаю, чей я раб, — промолвил гулкий голос.
— Эй, да где же вы? — закричал Алек.
— Тут я, тут. Эх, ч-ч-черт, не повезло! — произнес голос и икнул.
— Теперь все ясно. Вы пьяны.
— Увы мне, увы! Клянусь бородой пророка, я пьян! — Голос опять замолк, а потом перешел на неизвестный Алеку язык.
— Вы вовсе не раб лампы. Вы — раб банки, пивной банки! — воскликнул Алек и в восторге добавил: — Знаете что, вылезайте. Вам сразу полегчает. И голос у вас будет человеческий.
Раздался свист, хлопок, и голос опять икнул.
— Шукран язилан. Вассалам, эфенди.
— Каким еще ослам? — спросил Алек, включаясь в игру, но еще не зная ее правил.
После такого злосчастного дня — и это какое-никакое, а развлечение.
— Не ослам, эфенди, а тебе, эфенди. «Вассалам, эфенди» значит: «Привет тебе, учитель».
Пожалуйста, не зовите меня учителем, — попросил Алек. — С меня их и в школе достаточно. И потом, — сообразил он, — вы ведь уже знаете, как меня зовут. Продолжайте, пожалуйста, в том же духе, без церемоний.
— Разве я знаю, как тебя зовут? — удивился голос.
— Конечно. Когда я открыл банку, вы сразу сказали «Алек».
Голос захихикал:
— Да не «Алек» вовсе! Я сказал «Салам АЛЕЙКУМ». Мир тебе!
— Очень мило с вашей стороны, — ответил Алек. — Как раз мир мне сейчас просто позарез нужен.
— Да сгинут твои враги, да будет обилен твой урожай, да умножится число твоих верблюдов! Да живет твоя старшая жена в согласии с твоими младшими женами!
— Большое спасибо. Как ты сказал? Шукран язилан. Но только у меня другие заботы, — вздохнул Алек.
— Поведай мне о них, о повелитель, и они развеются, как пыль под ветром хамсин!
— Слушайте! — обрадовался Алек. — Вы-то мне и нужны. Только, пожалуйста, зовите меня не повелителем, а Алеком. Да, кстати, а вас как зовут? И как вас угораздило попасть в пивную банку?
Наступило молчание, потом раздался вздох:
— Если мой повелитель… Алек… готов мне внимать, я начну.
Алек сел на стол.
— Узнай же, о Алек, что зовут меня Абу Салем, джинн третьего класса, что служил я при дворах Багдада, Дамаска и Каира и что был я одним из рабов лампы…
— Но, Абу, — перебил его Алек, — я читал, что у лампы был только один раб.
— Да, так было во времена султана Аладдина. Но на этом история не кончается, ибо, когда Аладдин стал султаном и богатейшим из смертных, злой чародей решил ему отомстить. Силой волшебства сотворил он сотни маленьких ламп, и в каждой из них сидел джинн третьего класса. Эти лампы чародей раздал жителям города.
Люди бросили работать и с помощью ламп добывали себе золото, яства и одежды — кому что пожелается. Вскоре все царство подражало султану Аладдину. Золота стало так много, что никого оно больше не занимало: из него мастерили ведра и корыта. Аладдин прогневался и, думая, что весь свет смеется над ним, послал воинов отобрать у людей лампы и переплавить их.
Люди же пришли в ярость. Они сказали: «Переплавь и свою лампу вместе с нашими». Аладдину пришлось согласиться. И вот все лампы переплавили в огромный шар, спрятали его в дворцовой сокровищнице и забыли о нем.
Много лет спустя, когда все эти события были преданы забвению, а об Аладдине слагали детские сказки, случилась великая война. Из сокровищницы достали весь металл, наделали из него пушечных ядер и принялись палить с дворцовых стен. Одни ядра зарылись в землю, другие были погребены под развалинами дворца. На площади осталось лишь несколько ядер. Одним из них какой-то бедняк подпер свою дверь, и, насколько мне известно, джинн спит в этом ядре до сих пор. Счастливец! Другое ядро нашел кузнец. Он выковал из него кувшин. Каждый день по кувшину стучали, терли его, чистили, так что в конце концов джинн проснулся. Тот несчастный джинн был я, о Алек!
Алек заерзал на столе. Он не понимал, откуда говорит Абу, но на всякий случай обратился к банке:
— А сколько прошло времени?
— Это мне неведомо. Быть может, сотни и сотни лет. Потом обладателем кувшина стал бедняк вроде Аладдина. Денег у него не было, и он голодал. Когда я сказал ему, что выполню любое его желание, он попросил поесть. Я накормил его. И вот вскоре он, некогда бедный и голодный, стал богатым и жирным. А став богатым, он преисполнился тщеславия, а преисполнившись тщеславия, он пожелал сбросить вес.
— И вы ему помогли? — спросил Алек.
— Да, помог. Он стал легким, как перышко, но, увы, он не сказал мне, что хочет стать тоньше, а не легче. И вот он взмыл в небеса, как воздушный шар, и восточный ветер медленно понес его к горным вершинам. С тех пор его никто никогда не видел. Мне написано на роду, о Алек, давать моим хозяевам то, о чем они не просят. Да послужит это тебе предостережением!
— Ну, я-то дурака не сваляю! — ответил Алек. — А дальше что было?
— Кувшин, принесший в дом такое несчастье, вышвырнули за ворота. Я беззаботно спал на багдадской свалке несколько веков подряд. О, что это было за наслаждение! .. — Голос зевнул, и Алек испугался, как бы Абу снова не уснул.
Но не тут-то было.
— Меня нашел мусорщик и вместе с другой рухлядью продал кузнецу, который переплавил кувшин и наделал из него тарелок. На этот раз меня купил на базаре английский солдат: он хотел отполировать тарелку и послать ее домой, жене.
И вот я опять воспрянул ото сна и поступил к нему в услужение. Солдат сразу же потребовал, чтобы я сделал его полковником. Я повиновался. Тут он немедля разжаловал бывшего полковника в рядовые. Увидев, что творит солдат, я понял, что этот человек меня достоин.
Полковых офицеров он заставил тянуть солдатскую лямку. По ночам они стояли на часах, а днем варили обед или до блеска драили огромную медную пушку, стоявшую у ворот лагеря. Сержанты подавали рядовым в постель утренний чай, гладили за них брюки и чистили сапоги. Солдаты бездельничали целый месяц, но вскоре слухи о загадочных событиях в полку достигли Лондона. Оттуда явилась Высокопоставленная Особа, чтобы навести порядок… или беспорядок, если посмотреть на это дело глазами моего тогдашнего повелителя.
Солдат, однако, всех перехитрил. Он потер тарелку, вызвал меня и в один миг сделался генералом. Потом, к великой радости всех солдат, он приказал полку возвращаться в Англию. Но тут он перемудрил. Ему самому мог приказать вернуться домой только тот, кто старше его чином. Пришлось искать сообщника. Оставалось обратиться к бывшему полковнику, которого мой хозяин за бессердечие и грубость отправил в штрафную роту. Хозяин обещал отпустить его на волю и даже произвести в маршалы, если только он отдаст приказ и отправит моего хозяина домой. О человеческое недомыслие и злоба! Едва бывший полковник стал маршалом, как моего хозяина разжаловали в рядовые и отправили в штрафную роту, а там заставляли по ночам стоять на часах, стряпать на кухне обед и драить огромную медную пушку, что стояла у ворот лагеря. Насколько мне известно, и мой хозяин, и полковник так там и живут до сих пор.
— А что было дальше? — спросил Алек.
— Разве не говорил я о человеческом недомыслии и злобе?! Другой солдат увидел мою тарелку, она пришлась ему по душе, и он прихватил ее с собою, когда полк отправился в Англию. Он подарил тарелку жене, но жена решила что есть с такой тарелки вредно для желудка, и вот она выменяла тарелку у старьевщика на двух золотых рыбок, воздушный шарик для сына и пару чулок.
— Как же вы попали в банку? — спросил Алек.
— Не знаю. Не все ли равно? Мне известно одно: мой сладостный сон опять прерван, и теперь у меня новый хозяин, которому мне надлежит подчиняться согласно законам джиннов, джиннов третьего класса.
— Не принимайте этого близко к сердцу! — сказал Алек. — Мне такая ерунда и даром не нужна.
— Не говори гоп, о Алек! Я сделаю все, что ты пожелаешь. Каковы твои повеления?
— Прежде всего я хочу видеть того, с кем говорю.
— Увы, это желание неисполнимо! Я всего лишь джинн третьего класса и не могу появляться и исчезать по своей воле. Проси о чем-нибудь другом.
— Тогда, если можно, чего-нибудь вкусненького… Какого-нибудь, знаете ли, Сногсшибательного, Сверхпитательного, Усладительного Шербета…
— Шербета? — отозвался Абу. — Да разве это еда? Настоящая еда — это… — Алеку показалось, что он видит, как Абу поглаживает себя по животу. — НАСТОЯЩАЯ ЕДА! — Голос Абу перешел в рев.
— Тише, пожалуйста! — взмолился Алек. — А то сюда полгорода сбежится…
Абу засмеялся:
—Никто не слышит меня, о Алек, кроме тебя. Но еда! Ах, уж эта мне еда!..
— Ну, давайте же! — крикнул Алек.
— Еда!
В воздухе взвилась белоснежная скатерть и сама легла на пыльный стол. Абу замурлыкал:
— Назин тофа, яйца в винном соусе. Тойла шорбаси, райский суп. Ускумру пилакси, запеченная рыбка. Кирасили сулун, фазан, фаршированный ягодами, — приговаривал он, и на скатерти выстраивались блюда с кипящими, булькающими яствами…
— Валяй, Абу, — подгонял его Алек. — А на сладкое что?
— Ах да! Стула шарапли, рисовая запеканка в сладком вине.
«Ну нет! Только не запеканка! И без того в школе каждый день запеканка», — подумал Алек. Но ему не хотелось обижать Абу, он промолчал и пригласил джинна разделить с ним пиршество. Абу не заставил себя упрашивать. Посидишь сотню-другую лет в банке — еще не так проголодаешься.
Алек в безмолвии смотрел, как блюда одно за другим взлетают в воздух, как с них исчезает еда и как они, опустев, возвращаются на место. Посмотрел и сам накинулся на то, что еще осталось на столе. Вот как, выходит, пировали во времена «Тысячи и одной ночи»! Смелее, Боуден!
Пиршество закончилось, и тут Алек заметил, что за окном темнеет.
— Скорее домой, Абу!
Только он схватил банку, как скатерть, стол, кабина в один миг исчезли, и он снова очутился у себя в комнате, на кровати.
Может, он так и просидел здесь все время? Алек выглянул в окно. Небо было безоблачное. Со двора, из фургончика, доносилось постукивание молотка. А банка лежала у него в кармане. Открытая банка.
Алек спрыгнул со стола и недоуменно оглянулся. Открытая банка каталась по полу и позвякивала, но вокруг никого не было.
— Кто сказал «Алек»? — прошептал мальчик.
Молчание. На этот раз Алек спросил громче:
— Кто тут?
Молчание.
Алек осторожно подобрал банку и встряхнул ее. Ни звука. Но ведь кто-то только что произнес его имя, кто-то только что ревел, как реактивный самолет! До сих пор в ушах звенит… Алек на цыпочках подкрался к двери и распахнул ее, осмотрел шаткую лестницу, глянул на развалины главного корпуса. Никого… Затворив скрипучую дверь, он вернулся к столу и еще раз посмотрел на стоявшую перед ним загадочную банку.
— Я, должно быть, совсем свихнулся. Меня сломили мои несчастья. Крикнул кто-то «Алек» или мне только померещилось?
— А, инглизи уалад. Ты англиски?
Алек отскочил от банки — именно из нее раздавался голос. Было страшно, почти так же страшно, как во время школьной линейки, когда мистер Картрайт заводит свою вечную песню про то, как он «кое-кому покажет, где раки зимуют».
— Я англичанин. А вы кто такой? — беспокойно спросил Алек.
— Я раб лампы… нет, кувшина… нет, тарелки… Сам не знаю, чей я раб, — промолвил гулкий голос.
— Эй, да где же вы? — закричал Алек.
— Тут я, тут. Эх, ч-ч-черт, не повезло! — произнес голос и икнул.
— Теперь все ясно. Вы пьяны.
— Увы мне, увы! Клянусь бородой пророка, я пьян! — Голос опять замолк, а потом перешел на неизвестный Алеку язык.
— Вы вовсе не раб лампы. Вы — раб банки, пивной банки! — воскликнул Алек и в восторге добавил: — Знаете что, вылезайте. Вам сразу полегчает. И голос у вас будет человеческий.
Раздался свист, хлопок, и голос опять икнул.
— Шукран язилан. Вассалам, эфенди.
— Каким еще ослам? — спросил Алек, включаясь в игру, но еще не зная ее правил.
После такого злосчастного дня — и это какое-никакое, а развлечение.
— Не ослам, эфенди, а тебе, эфенди. «Вассалам, эфенди» значит: «Привет тебе, учитель».
Пожалуйста, не зовите меня учителем, — попросил Алек. — С меня их и в школе достаточно. И потом, — сообразил он, — вы ведь уже знаете, как меня зовут. Продолжайте, пожалуйста, в том же духе, без церемоний.
— Разве я знаю, как тебя зовут? — удивился голос.
— Конечно. Когда я открыл банку, вы сразу сказали «Алек».
Голос захихикал:
— Да не «Алек» вовсе! Я сказал «Салам АЛЕЙКУМ». Мир тебе!
— Очень мило с вашей стороны, — ответил Алек. — Как раз мир мне сейчас просто позарез нужен.
— Да сгинут твои враги, да будет обилен твой урожай, да умножится число твоих верблюдов! Да живет твоя старшая жена в согласии с твоими младшими женами!
— Поведай мне о них, о повелитель, и они развеются, как пыль под ветром хамсин!
— Слушайте! — обрадовался Алек. — Вы-то мне и нужны. Только, пожалуйста, зовите меня не повелителем, а Алеком. Да, кстати, а вас как зовут? И как вас угораздило попасть в пивную банку?
Наступило молчание, потом раздался вздох:
— Если мой повелитель… Алек… готов мне внимать, я начну.
Алек сел на стол.
— Узнай же, о Алек, что зовут меня Абу Салем, джинн третьего класса, что служил я при дворах Багдада, Дамаска и Каира и что был я одним из рабов лампы…
— Но, Абу, — перебил его Алек, — я читал, что у лампы был только один раб.
— Да, так было во времена султана Аладдина. Но на этом история не кончается, ибо, когда Аладдин стал султаном и богатейшим из смертных, злой чародей решил ему отомстить. Силой волшебства сотворил он сотни маленьких ламп, и в каждой из них сидел джинн третьего класса. Эти лампы чародей раздал жителям города.
Люди бросили работать и с помощью ламп добывали себе золото, яства и одежды — кому что пожелается. Вскоре все царство подражало султану Аладдину. Золота стало так много, что никого оно больше не занимало: из него мастерили ведра и корыта. Аладдин прогневался и, думая, что весь свет смеется над ним, послал воинов отобрать у людей лампы и переплавить их.
Люди же пришли в ярость. Они сказали: «Переплавь и свою лампу вместе с нашими». Аладдину пришлось согласиться. И вот все лампы переплавили в огромный шар, спрятали его в дворцовой сокровищнице и забыли о нем.
Много лет спустя, когда все эти события были преданы забвению, а об Аладдине слагали детские сказки, случилась великая война. Из сокровищницы достали весь металл, наделали из него пушечных ядер и принялись палить с дворцовых стен. Одни ядра зарылись в землю, другие были погребены под развалинами дворца. На площади осталось лишь несколько ядер. Одним из них какой-то бедняк подпер свою дверь, и, насколько мне известно, джинн спит в этом ядре до сих пор. Счастливец! Другое ядро нашел кузнец. Он выковал из него кувшин. Каждый день по кувшину стучали, терли его, чистили, так что в конце концов джинн проснулся. Тот несчастный джинн был я, о Алек!
Алек заерзал на столе. Он не понимал, откуда говорит Абу, но на всякий случай обратился к банке:
— А сколько прошло времени?
— Это мне неведомо. Быть может, сотни и сотни лет. Потом обладателем кувшина стал бедняк вроде Аладдина. Денег у него не было, и он голодал. Когда я сказал ему, что выполню любое его желание, он попросил поесть. Я накормил его. И вот вскоре он, некогда бедный и голодный, стал богатым и жирным. А став богатым, он преисполнился тщеславия, а преисполнившись тщеславия, он пожелал сбросить вес.
— И вы ему помогли? — спросил Алек.
— Да, помог. Он стал легким, как перышко, но, увы, он не сказал мне, что хочет стать тоньше, а не легче. И вот он взмыл в небеса, как воздушный шар, и восточный ветер медленно понес его к горным вершинам. С тех пор его никто никогда не видел. Мне написано на роду, о Алек, давать моим хозяевам то, о чем они не просят. Да послужит это тебе предостережением!
— Ну, я-то дурака не сваляю! — ответил Алек. — А дальше что было?
— Кувшин, принесший в дом такое несчастье, вышвырнули за ворота. Я беззаботно спал на багдадской свалке несколько веков подряд. О, что это было за наслаждение! .. — Голос зевнул, и Алек испугался, как бы Абу снова не уснул.
Но не тут-то было.
— Меня нашел мусорщик и вместе с другой рухлядью продал кузнецу, который переплавил кувшин и наделал из него тарелок. На этот раз меня купил на базаре английский солдат: он хотел отполировать тарелку и послать ее домой, жене.
И вот я опять воспрянул ото сна и поступил к нему в услужение. Солдат сразу же потребовал, чтобы я сделал его полковником. Я повиновался. Тут он немедля разжаловал бывшего полковника в рядовые. Увидев, что творит солдат, я понял, что этот человек меня достоин.
Полковых офицеров он заставил тянуть солдатскую лямку. По ночам они стояли на часах, а днем варили обед или до блеска драили огромную медную пушку, стоявшую у ворот лагеря. Сержанты подавали рядовым в постель утренний чай, гладили за них брюки и чистили сапоги. Солдаты бездельничали целый месяц, но вскоре слухи о загадочных событиях в полку достигли Лондона. Оттуда явилась Высокопоставленная Особа, чтобы навести порядок… или беспорядок, если посмотреть на это дело глазами моего тогдашнего повелителя.
Солдат, однако, всех перехитрил. Он потер тарелку, вызвал меня и в один миг сделался генералом. Потом, к великой радости всех солдат, он приказал полку возвращаться в Англию. Но тут он перемудрил. Ему самому мог приказать вернуться домой только тот, кто старше его чином. Пришлось искать сообщника. Оставалось обратиться к бывшему полковнику, которого мой хозяин за бессердечие и грубость отправил в штрафную роту. Хозяин обещал отпустить его на волю и даже произвести в маршалы, если только он отдаст приказ и отправит моего хозяина домой. О человеческое недомыслие и злоба! Едва бывший полковник стал маршалом, как моего хозяина разжаловали в рядовые и отправили в штрафную роту, а там заставляли по ночам стоять на часах, стряпать на кухне обед и драить огромную медную пушку, что стояла у ворот лагеря. Насколько мне известно, и мой хозяин, и полковник так там и живут до сих пор.
— А что было дальше? — спросил Алек.
— Разве не говорил я о человеческом недомыслии и злобе?! Другой солдат увидел мою тарелку, она пришлась ему по душе, и он прихватил ее с собою, когда полк отправился в Англию. Он подарил тарелку жене, но жена решила что есть с такой тарелки вредно для желудка, и вот она выменяла тарелку у старьевщика на двух золотых рыбок, воздушный шарик для сына и пару чулок.
— Как же вы попали в банку? — спросил Алек.
— Не знаю. Не все ли равно? Мне известно одно: мой сладостный сон опять прерван, и теперь у меня новый хозяин, которому мне надлежит подчиняться согласно законам джиннов, джиннов третьего класса.
— Не принимайте этого близко к сердцу! — сказал Алек. — Мне такая ерунда и даром не нужна.
— Не говори гоп, о Алек! Я сделаю все, что ты пожелаешь. Каковы твои повеления?
— Прежде всего я хочу видеть того, с кем говорю.
— Увы, это желание неисполнимо! Я всего лишь джинн третьего класса и не могу появляться и исчезать по своей воле. Проси о чем-нибудь другом.
— Тогда, если можно, чего-нибудь вкусненького… Какого-нибудь, знаете ли, Сногсшибательного, Сверхпитательного, Усладительного Шербета…
— Шербета? — отозвался Абу. — Да разве это еда? Настоящая еда — это… — Алеку показалось, что он видит, как Абу поглаживает себя по животу. — НАСТОЯЩАЯ ЕДА! — Голос Абу перешел в рев.
— Тише, пожалуйста! — взмолился Алек. — А то сюда полгорода сбежится…
Абу засмеялся:
—Никто не слышит меня, о Алек, кроме тебя. Но еда! Ах, уж эта мне еда!..
— Ну, давайте же! — крикнул Алек.
— Еда!
В воздухе взвилась белоснежная скатерть и сама легла на пыльный стол. Абу замурлыкал:
— Валяй, Абу, — подгонял его Алек. — А на сладкое что?
— Ах да! Стула шарапли, рисовая запеканка в сладком вине.
«Ну нет! Только не запеканка! И без того в школе каждый день запеканка», — подумал Алек. Но ему не хотелось обижать Абу, он промолчал и пригласил джинна разделить с ним пиршество. Абу не заставил себя упрашивать. Посидишь сотню-другую лет в банке — еще не так проголодаешься.
Алек в безмолвии смотрел, как блюда одно за другим взлетают в воздух, как с них исчезает еда и как они, опустев, возвращаются на место. Посмотрел и сам накинулся на то, что еще осталось на столе. Вот как, выходит, пировали во времена «Тысячи и одной ночи»! Смелее, Боуден!
Пиршество закончилось, и тут Алек заметил, что за окном темнеет.
— Скорее домой, Абу!
Только он схватил банку, как скатерть, стол, кабина в один миг исчезли, и он снова очутился у себя в комнате, на кровати.
Может, он так и просидел здесь все время? Алек выглянул в окно. Небо было безоблачное. Со двора, из фургончика, доносилось постукивание молотка. А банка лежала у него в кармане. Открытая банка.
Глава 4. ПОВЕЛИТЕЛЬ
Алек озадаченно уставился на банку. Сон это или не сон? Он, Алек Боуден, — и вдруг хозяин Абу Салема, джинна третьего класса, которому никак не меньше 975 лет? Может, просто день выдался чересчур тяжелый, и у Боудена шарики за ролики заскочили? День-то тяжелый: во-первых, кеды с огромной дыркой, прожженной заботливым дедом; во-вторых, сочинение про крестоносцев, попавшее в живительные воды Канала. Неприятностей по горло. А удач?
Алек подержал банку на свету. Она заблестела. Он поднес ее к носу. От нее пахло пивом. Тогда он поднес ее к уху и услышал храп Абу Салема. Абу отсыпался после сытного обеда. Рыба, рисовый пудинг, фазаны… Потом шербет… Да, есть что вспомнить. Алек облизнулся.
Он быстро потер банку и поднес ее к уху. В банке все стихло. Он опять потер ее. Ни звука. Тут Алек сообразил, в чем дело. Он поднес банку ко рту и строго сказал:
— Салам алейкум, о Абу Салем!
— Мир тебе, киф хаалак. Как поживаешь? — сонно ответил знакомый голос.
— Нормально, если не считать тысячи разных проблем, — вздохнул Алек.
— Увы мне, увы, этого я и боялся! Нет покоя бедному джинну! Скажи, чего ты хочешь, о Алек?
— Во-первых, мне нужны новые кеды.
— Ке-ды? А что это такое?
— Тапочки.
В ту же минуту старые кеды слетели с ног Алека, а на их месте незамедлительно появились шикарные шелковые розовые с золотом туфли с загнутыми кверху носами.
— Ты, Великий Дурень Аравийский! — возмутился Алек. — Да меня за такие туфли с позором выставят из класса!
— Тебе не нравятся туфли? — обиженно спросил Абу.
— Туфли потрясающие, просто красота, а не туфли, но только не для меня, — ответил Алек. — Мне нужны кеды, на резиновой подошве.
— А что такое резина?
— Эх ты! — воскликнул Алек.
Потом он задумался. Действительно, что такое резина? Из чего ее делают? Как объяснить все это джинну девятисот семидесяти пяти лет от роду, не приобщенному к благам западной цивилизации?! Алек вспомнил только, что рассказывалось о каучуковых плантациях в учебнике по географии, и пересказал Абу все, что знал. Тут же посреди комнаты выросло высокое, тонкое деревце, на пол из надрезанной коры потек сок. Алек уставился на загустевшую лужицу. Ну, а теперь что? Он напрочь позабыл, как теперь получить из сока резину.
Что же все-таки делают с этим соком — варят, выставляют на солнышко, бьют по нему молотком? Зря он пропустил мимо ушей то, что рассказывали на химии и географии.
— Ладно, Абу, — наконец решился Алек. — Верни-ка мне старые кеды. А новые придется купить.
— Слушаю и повинуюсь, — ответил Абу таким тоном, как будто и впрямь сотворил чудо.
— Так. Видишь на кровати тетрадку с сочинением? Нужно ее хорошенько почистить.
Алеку почудилось, что на мгновение тетрадь исчезла… Потом она появилась снова. Но что же натворил этот джинн! Обложка и первые десять страниц, вымазанных в грязи, стали чистыми. Совсем чистыми. На них не осталось ни строчки.
— Сделай, как было, Абу! Пожалуйста, сделай, как было! — взмолился Алек.
Абу молчал.
— Ну, что же ты, джинн несчастный! — повторял Алек. — Сделай, как было.
Снизу мама постучала в потолок:
— Алек, немедленно перестань вопить!
Алек застонал. Абу с некоторым сомнением в голосе промолвил:
— Боюсь, вернуть то, что ты написал, я не в силах. Я ведь понятия не имею, что там было написано.
Алек остолбенел. Про это он не подумал. Виноват, конечно не Абу, а он сам. Надо было сперва хорошенько подумать, а уж потом просить джинна. Не зря же Абу предупреждал его о несчастьях, постигших его прежних хозяев.
— Там было написано про крестоносцев… — пробормотал Алек.
— Про крестоносцев?
— Про то, как король Ричард с рыцарями отправился в святую землю, чтобы прогнать сарацинов, и про то, как он сражался с Саладином.
— А-а-а, с султаном Саладином Аддин Юсуфом?! С владыкой Ишшана, с грозой неверных?! Кто же не слыхал этой замечательной истории!
— Так ты, выходит, про это знаешь? А я ведь перерыл в школе всю библиотеку… И теперь пришлось бы все перечитывать по второму разу…
— Зачем, о Алек! Бери перо. Я буду рассказывать, а ты — писать, и опустевшие страницы вновь наполнятся великими истинами. Начнем со славной победы правоверных в битве при Хаттине…
Алек кинулся к столу, достал ручку и открыл тетрадь, а Абу, не зная усталости, повествовал об осадах, сражениях, тучах стрел, звоне ятаганов и мечей, стуке копыт, горячем песке и знойном солнце. Абу еще не кончил свой рассказ, когда все пустые страницы в тетради были исписаны. Мама опять постучала снизу — сигнал ко сну. На улице совсем стемнело. Алек порядком устал, но он снова был счастлив. Сочинение спасено. Правда, с кедами пока ничего не вышло, но авось Абу поможет, и все уладится. Теперь, когда у Алека есть Абу Салем, джинн пивной банки, ему любое дело по плечу. Удачи будут выигрывать у несчастий только всухую, 10 : 0! Спасибо тебе, миленький мой Абу.
— Ну, Абу, мне пора спать. Залезай в свою банку. Я оставлю ее приоткрытой, чтобы внутри не было душно. А то от банки страшно пахнет пивом. Спокойной ночи, до завтра.
— Маасалаама, — пробормотал Абу.
Алек разделся, пошел в ванную, почистил зубы, но, проходя по коридору, остановился. В кухне мама с папой пили какао и разговаривали.
— Право, не знаю, милая Конни. Как ни крутись, места у нас все равно не хватит.
— Перестань, Гарольд! Места у нас и без того никогда не хватало — причина всегда находилась.
— Если бы мы переехали в Мурсайд, у нас бы там было целых пять комнат, а то и шесть!
— Только через мой труп! Мурсайд — это глушь. Зимой вечно ветер…
— Ну ладно, ладно, Конни. Пора спать. Ким дома?
— Нет. Но ключ у нее с собой.
Алек услышал, как в кухне задвигали стульями, и быстренько шмыгнул в свою комнату. Он выключил свет и посмотрел в окно. На горизонте вырисовывались очертания виадука. Танка не было видно — он прятался в глубоком мраке. Но Алек был уверен: с Танком ничего не случится. У него теперь не только свой тайник, у него есть новый друг — Абу. Пусть теперь Рыжий Уоллес, мистер Картрайт и все остальные неверные лопнут от зависти. Отважный Боуден, Космический Разбойник, Правоверный Сарацин, Повелитель Банки, вышел на тропу войны.
Алек аккуратно положил банку под подушку и заснул.
Алек подержал банку на свету. Она заблестела. Он поднес ее к носу. От нее пахло пивом. Тогда он поднес ее к уху и услышал храп Абу Салема. Абу отсыпался после сытного обеда. Рыба, рисовый пудинг, фазаны… Потом шербет… Да, есть что вспомнить. Алек облизнулся.
Он быстро потер банку и поднес ее к уху. В банке все стихло. Он опять потер ее. Ни звука. Тут Алек сообразил, в чем дело. Он поднес банку ко рту и строго сказал:
— Салам алейкум, о Абу Салем!
— Мир тебе, киф хаалак. Как поживаешь? — сонно ответил знакомый голос.
— Нормально, если не считать тысячи разных проблем, — вздохнул Алек.
— Увы мне, увы, этого я и боялся! Нет покоя бедному джинну! Скажи, чего ты хочешь, о Алек?
— Во-первых, мне нужны новые кеды.
— Ке-ды? А что это такое?
— Тапочки.
В ту же минуту старые кеды слетели с ног Алека, а на их месте незамедлительно появились шикарные шелковые розовые с золотом туфли с загнутыми кверху носами.
— Ты, Великий Дурень Аравийский! — возмутился Алек. — Да меня за такие туфли с позором выставят из класса!
— Тебе не нравятся туфли? — обиженно спросил Абу.
— Туфли потрясающие, просто красота, а не туфли, но только не для меня, — ответил Алек. — Мне нужны кеды, на резиновой подошве.
— А что такое резина?
— Эх ты! — воскликнул Алек.
Потом он задумался. Действительно, что такое резина? Из чего ее делают? Как объяснить все это джинну девятисот семидесяти пяти лет от роду, не приобщенному к благам западной цивилизации?! Алек вспомнил только, что рассказывалось о каучуковых плантациях в учебнике по географии, и пересказал Абу все, что знал. Тут же посреди комнаты выросло высокое, тонкое деревце, на пол из надрезанной коры потек сок. Алек уставился на загустевшую лужицу. Ну, а теперь что? Он напрочь позабыл, как теперь получить из сока резину.
Что же все-таки делают с этим соком — варят, выставляют на солнышко, бьют по нему молотком? Зря он пропустил мимо ушей то, что рассказывали на химии и географии.
— Ладно, Абу, — наконец решился Алек. — Верни-ка мне старые кеды. А новые придется купить.
— Слушаю и повинуюсь, — ответил Абу таким тоном, как будто и впрямь сотворил чудо.
— Так. Видишь на кровати тетрадку с сочинением? Нужно ее хорошенько почистить.
Алеку почудилось, что на мгновение тетрадь исчезла… Потом она появилась снова. Но что же натворил этот джинн! Обложка и первые десять страниц, вымазанных в грязи, стали чистыми. Совсем чистыми. На них не осталось ни строчки.
— Сделай, как было, Абу! Пожалуйста, сделай, как было! — взмолился Алек.
Абу молчал.
— Ну, что же ты, джинн несчастный! — повторял Алек. — Сделай, как было.
Снизу мама постучала в потолок:
— Алек, немедленно перестань вопить!
Алек застонал. Абу с некоторым сомнением в голосе промолвил:
— Боюсь, вернуть то, что ты написал, я не в силах. Я ведь понятия не имею, что там было написано.
Алек остолбенел. Про это он не подумал. Виноват, конечно не Абу, а он сам. Надо было сперва хорошенько подумать, а уж потом просить джинна. Не зря же Абу предупреждал его о несчастьях, постигших его прежних хозяев.
— Там было написано про крестоносцев… — пробормотал Алек.
— Про крестоносцев?
— Про то, как король Ричард с рыцарями отправился в святую землю, чтобы прогнать сарацинов, и про то, как он сражался с Саладином.
— А-а-а, с султаном Саладином Аддин Юсуфом?! С владыкой Ишшана, с грозой неверных?! Кто же не слыхал этой замечательной истории!
— Так ты, выходит, про это знаешь? А я ведь перерыл в школе всю библиотеку… И теперь пришлось бы все перечитывать по второму разу…
— Зачем, о Алек! Бери перо. Я буду рассказывать, а ты — писать, и опустевшие страницы вновь наполнятся великими истинами. Начнем со славной победы правоверных в битве при Хаттине…
Алек кинулся к столу, достал ручку и открыл тетрадь, а Абу, не зная усталости, повествовал об осадах, сражениях, тучах стрел, звоне ятаганов и мечей, стуке копыт, горячем песке и знойном солнце. Абу еще не кончил свой рассказ, когда все пустые страницы в тетради были исписаны. Мама опять постучала снизу — сигнал ко сну. На улице совсем стемнело. Алек порядком устал, но он снова был счастлив. Сочинение спасено. Правда, с кедами пока ничего не вышло, но авось Абу поможет, и все уладится. Теперь, когда у Алека есть Абу Салем, джинн пивной банки, ему любое дело по плечу. Удачи будут выигрывать у несчастий только всухую, 10 : 0! Спасибо тебе, миленький мой Абу.
— Ну, Абу, мне пора спать. Залезай в свою банку. Я оставлю ее приоткрытой, чтобы внутри не было душно. А то от банки страшно пахнет пивом. Спокойной ночи, до завтра.
— Маасалаама, — пробормотал Абу.
Алек разделся, пошел в ванную, почистил зубы, но, проходя по коридору, остановился. В кухне мама с папой пили какао и разговаривали.
— Право, не знаю, милая Конни. Как ни крутись, места у нас все равно не хватит.
— Перестань, Гарольд! Места у нас и без того никогда не хватало — причина всегда находилась.
— Если бы мы переехали в Мурсайд, у нас бы там было целых пять комнат, а то и шесть!
— Только через мой труп! Мурсайд — это глушь. Зимой вечно ветер…
— Ну ладно, ладно, Конни. Пора спать. Ким дома?
— Нет. Но ключ у нее с собой.
Алек услышал, как в кухне задвигали стульями, и быстренько шмыгнул в свою комнату. Он выключил свет и посмотрел в окно. На горизонте вырисовывались очертания виадука. Танка не было видно — он прятался в глубоком мраке. Но Алек был уверен: с Танком ничего не случится. У него теперь не только свой тайник, у него есть новый друг — Абу. Пусть теперь Рыжий Уоллес, мистер Картрайт и все остальные неверные лопнут от зависти. Отважный Боуден, Космический Разбойник, Правоверный Сарацин, Повелитель Банки, вышел на тропу войны.
Алек аккуратно положил банку под подушку и заснул.
Глава 5. БОУДЕН БЕЗЖАЛОСТНАЯ РУКА
Алеку приснилось, что он сидит за огромным столом в каюте своей роскошной яхты водоизмещением двадцать тысяч тонн, только что бросившей якорь в Баглтаунском канале. Сквозь стекло иллюминатора видно, как боцман Монти Картрайт покрикивает на команду. Но вот открылась дверь, вошел Рыжий Уоллес в тельняшке, шаркнул ногой и поклонился.
— Алек, — сказал он.
— Какой я тебе Алек! Я адмирал Боуден, — процедил Алек и выставил Рыжего за дверь одним мановением руки.
Но Рыжий уперся и крикнул:
— Алек!
Алек опять махнул рукой, но Рыжий кричал все громче и громче.
Тут Алек проснулся и услыхал, как мама стучится в его дверь:
— Алек! Уже полдевятого!
— ПОЛДЕВЯТОГО?!
В подобных случаях Алеку хотелось превратиться в осьминога. Ботинки надеваешь одной рукой (то бишь щупальцем), брюки — другой, умываешься — третьей, мажешь масло на хлеб — четвертой, складываешь книжки — пятой, завязываешь галстук — шестой, а на двух оставшихся щупальцах бежишь по Стейшн-роуд. Мистер Джеймсон, учитель биологии, как-то рассказывал, что осьминог соображает не хуже человека. Если бы осьминоги жили не в океане, а на земле, людям пришлось бы несладко.
Одеваясь на ходу, Алек спустился вниз. Он взял свой завтрак и выскочил на улицу — рубашка не заправлена, шнурки развязаны, сумка болтается из стороны в сторону. Алек сбежал к подножию холма, свернул направо, к Стейшн-роуд, и был уже у железнодорожного моста, когда вдруг застыл на месте, пораженный ужасной мыслью. Он забыл банку. Забыл банку? Да как же так, Боуден? Да так уж, знаете ли, вышло. Немедленно отправляйся назад! Да вы что, ведь скоро девять!
Ничего не поделаешь. Возвращаться нельзя. Свистка судьи еще не было, а несчастья уже отыграли у удач одно очко.
Абу Салем, которому бы сейчас в самый раз творить одно чудо за другим, сладко спал в — своей жестяной колыбельке и видел счастливые сны из багдадской жизни. Беда, да и только! Как жить дальше?
Эти слова Алек, должно быть, произнес вслух, потому что газетчик, стоявший у входа на станцию, отозвался:
— Ничего, парень, стукнет тебе десять лет, сразу легче станет.
Алек еле успел на линейку и встал в самый конец. Прямо перед собой он увидел широченные плечи Рыжего Уоллеса. Уоллес уже входил в школу. К счастью, хоть они и одногодки (смех, да и только — ведь Рыжий чуть ли не в два раза выше Алека!), но учатся в разных классах.
По дороге Алек забежал в кабинет истории и отдал сочинение мистеру Блейквеллу, который приветствовал его такими словами:
— А, вот и Боуден! Явился в самую последнюю минуту. Так-так.
Потом в зале директор прочел бесконечное наставление об Опрятности Ученика и Чести Родной Школы. Тут Алек встревожился: а не решил ли директор, что он, Алек, как раз и есть образец того, «как можно очернить репутацию нашего учебного заведения»? Он пригнулся и сделал вид, что завязывает шнурок. Кто-то толкнул его в спину, и он плюхнулся на переднюю скамью, где сидели девчонки из 3-го класса. Раздался визг и хихиканье. Кто-то шепнул:
— Преступник вырвался на волю.
Кто-то:
— Боуден — кровожадный вампир в человеческом облике.
Все разговоры прекратились, когда в проходе между скамьями появилась мисс Бентли:
— Сядь на место!
Алек сел. Директор, не подозревая о разыгравшейся драме, все бубнил и бубнил, а Алек пригнулся и затаился. Он решил было смыться из школы, сбегать домой, разбудить Абу и быстренько перенестись на необитаемый остров, но тут мальчишка, сидевший рядом, толкнул его локтем в бок, и Алек увидел, что ребята уже расходятся по классам. Два урока английского подряд. Алек лихорадочно пытался сообразить, что же важное вылетело у него из головы, да так и не вспомнил.
Ему повезло. Учительница английского мисс Уэлч, или попросту Метелка, как прозвали ее ребята в 3-м "Д", выглядела так, будто всю ночь не смыкала глаз. Очевидно, она, как и Алек, была не в форме. Ну надо же! Может, и у учителей жизнь полна несчастий? Может, когда становишься взрослым и больше не ходишь в школу, тоже мучаешься? Может, мисс Уэлч тоже охота попасть на необитаемый остров? Алек сочувственно посмотрел на нее, но она этого не заметила. Она вообще не обращала на него внимания, а ходила по классу и раздавала ребятам потрепанные книжки.
— Прочтите рассказ на странице 41-й, а потом напишите изложение.
— Мисс Уэлч! — окликнул ее мальчишка с задней парты. — А у меня…
— Знаю, знаю. У тебя эта страница вырвана. Прочтешь следующий рассказ. Не думаю, что от этого в твоем изложении что-нибудь переменится.
Она, словно на шарнирах, повернулась к ребятам и добавила:
— Если у кого-нибудь еще не хватает страницы 41-й или 85-й, или 2006-й, поступайте точно так же. И посидите тихо… хоть пару дней.
Ребята рассмеялись, и все затихло. День шел своим чередом, и Алек успокоился. Он открыл книжку на 41-й странице, но читать не стал. На следующей странице был отрывок из «Последнего из могикан»[5]. Алеку он страшно понравился, и он как начал читать, так и читал, не останавливаясь, до самого звонка, добравшись до 120-й страницы. Все повскакали и начали сдавать тетради. Алек не написал ни слова. Он перебирал книжки, пытаясь сосредоточиться и прийти в себя, пока другие ребята выбегали из класса. Подошла мисс Уэлч:
— Стоило бы заставить тебя написать изложения по всем рассказам, которые ты прочел за урок. Ну, да ладно! Дома напишешь изложение по странице 41-й. Сдашь завтра. А теперь бегом на урок, иначе скажут, что я тебя задержала.
Алек выскочил из класса. Утро подходило к концу. Впереди была большая перемена. Алек посмотрел в окно, в глубине души надеясь, что пошел дождь. Как бы не так! Светило яркое солнце, во дворе толпились ребята. Алек отправился в библиотеку и предложил помочь в расстановке книг, но его предложение было вежливо отклонено. Пришлось выйти во двор.
Но счастье не покинуло Алека. У ограды спортплощадки третьеклассники играли в чехарду, и Рыжий Уоллес с дружками был целиком поглощен этим делом. Алек подошел поближе и с уважением смотрел, как его мускулистый враг разбегался и прыгал. После прыжка Рыжего ребята из другой команды, подвывая от боли, повалились на землю, а Рыжий оседлал одного из них и издал разбойничий вопль. Через минуту все началось снова: разбег, прыжок и так далее.
Алек посмотрел, посмотрел и отошел подальше, туда, где стоял дежурный учитель. Там он принялся мирно играть в чижа с двумя почти незнакомыми мальчишками.
Прозвенел звонок на линейку, и Алек с облегчением вздохнул: большая перемена кончилась, а Рыжий Уоллес о нем и не вспомнил. Алеку все еще везло. Может, теперь, когда у него есть волшебная банка, жизнь повернулась к нему своей лучшей стороной? Но если так, почему же он позабыл банку дома? Ничего, обойдется, решил Алек и стал в строй.
В коридоре мимо него прошмыгнула стайка девочек. Одна из них закричала:
— Вот он, Боуден Безжалостная Рука!
Алек оглянулся и увидел, как сверкнули белые зубы. Сестра Рыжего побежала дальше со своими подружками. Алек покраснел и притворился, будто внимательно изучает стенку, но, когда он вошел в класс, настроение у него было превосходное!
ИСТОРИЯ. Да, история. Везению, кажется, пришел конец. Алек понял это, как только увидел за учительским столом не мистера Блейквелла, а Волосатого Гарриса. Ходили слухи, что, когда мистер Гаррис был еще грудным младенцем, его вместо манной каши кормили толченым мелом, и это на всю жизнь испортило ему характер. По неизвестным причинам сегодня он улыбался, улыбался, как сытый удав.
— Алек, — сказал он.
— Какой я тебе Алек! Я адмирал Боуден, — процедил Алек и выставил Рыжего за дверь одним мановением руки.
Но Рыжий уперся и крикнул:
— Алек!
Алек опять махнул рукой, но Рыжий кричал все громче и громче.
Тут Алек проснулся и услыхал, как мама стучится в его дверь:
— Алек! Уже полдевятого!
— ПОЛДЕВЯТОГО?!
В подобных случаях Алеку хотелось превратиться в осьминога. Ботинки надеваешь одной рукой (то бишь щупальцем), брюки — другой, умываешься — третьей, мажешь масло на хлеб — четвертой, складываешь книжки — пятой, завязываешь галстук — шестой, а на двух оставшихся щупальцах бежишь по Стейшн-роуд. Мистер Джеймсон, учитель биологии, как-то рассказывал, что осьминог соображает не хуже человека. Если бы осьминоги жили не в океане, а на земле, людям пришлось бы несладко.
Одеваясь на ходу, Алек спустился вниз. Он взял свой завтрак и выскочил на улицу — рубашка не заправлена, шнурки развязаны, сумка болтается из стороны в сторону. Алек сбежал к подножию холма, свернул направо, к Стейшн-роуд, и был уже у железнодорожного моста, когда вдруг застыл на месте, пораженный ужасной мыслью. Он забыл банку. Забыл банку? Да как же так, Боуден? Да так уж, знаете ли, вышло. Немедленно отправляйся назад! Да вы что, ведь скоро девять!
Ничего не поделаешь. Возвращаться нельзя. Свистка судьи еще не было, а несчастья уже отыграли у удач одно очко.
Абу Салем, которому бы сейчас в самый раз творить одно чудо за другим, сладко спал в — своей жестяной колыбельке и видел счастливые сны из багдадской жизни. Беда, да и только! Как жить дальше?
Эти слова Алек, должно быть, произнес вслух, потому что газетчик, стоявший у входа на станцию, отозвался:
— Ничего, парень, стукнет тебе десять лет, сразу легче станет.
Алек еле успел на линейку и встал в самый конец. Прямо перед собой он увидел широченные плечи Рыжего Уоллеса. Уоллес уже входил в школу. К счастью, хоть они и одногодки (смех, да и только — ведь Рыжий чуть ли не в два раза выше Алека!), но учатся в разных классах.
По дороге Алек забежал в кабинет истории и отдал сочинение мистеру Блейквеллу, который приветствовал его такими словами:
— А, вот и Боуден! Явился в самую последнюю минуту. Так-так.
Потом в зале директор прочел бесконечное наставление об Опрятности Ученика и Чести Родной Школы. Тут Алек встревожился: а не решил ли директор, что он, Алек, как раз и есть образец того, «как можно очернить репутацию нашего учебного заведения»? Он пригнулся и сделал вид, что завязывает шнурок. Кто-то толкнул его в спину, и он плюхнулся на переднюю скамью, где сидели девчонки из 3-го класса. Раздался визг и хихиканье. Кто-то шепнул:
— Преступник вырвался на волю.
Кто-то:
— Боуден — кровожадный вампир в человеческом облике.
Все разговоры прекратились, когда в проходе между скамьями появилась мисс Бентли:
— Сядь на место!
Алек сел. Директор, не подозревая о разыгравшейся драме, все бубнил и бубнил, а Алек пригнулся и затаился. Он решил было смыться из школы, сбегать домой, разбудить Абу и быстренько перенестись на необитаемый остров, но тут мальчишка, сидевший рядом, толкнул его локтем в бок, и Алек увидел, что ребята уже расходятся по классам. Два урока английского подряд. Алек лихорадочно пытался сообразить, что же важное вылетело у него из головы, да так и не вспомнил.
Ему повезло. Учительница английского мисс Уэлч, или попросту Метелка, как прозвали ее ребята в 3-м "Д", выглядела так, будто всю ночь не смыкала глаз. Очевидно, она, как и Алек, была не в форме. Ну надо же! Может, и у учителей жизнь полна несчастий? Может, когда становишься взрослым и больше не ходишь в школу, тоже мучаешься? Может, мисс Уэлч тоже охота попасть на необитаемый остров? Алек сочувственно посмотрел на нее, но она этого не заметила. Она вообще не обращала на него внимания, а ходила по классу и раздавала ребятам потрепанные книжки.
— Прочтите рассказ на странице 41-й, а потом напишите изложение.
— Мисс Уэлч! — окликнул ее мальчишка с задней парты. — А у меня…
— Знаю, знаю. У тебя эта страница вырвана. Прочтешь следующий рассказ. Не думаю, что от этого в твоем изложении что-нибудь переменится.
Она, словно на шарнирах, повернулась к ребятам и добавила:
— Если у кого-нибудь еще не хватает страницы 41-й или 85-й, или 2006-й, поступайте точно так же. И посидите тихо… хоть пару дней.
Ребята рассмеялись, и все затихло. День шел своим чередом, и Алек успокоился. Он открыл книжку на 41-й странице, но читать не стал. На следующей странице был отрывок из «Последнего из могикан»[5]. Алеку он страшно понравился, и он как начал читать, так и читал, не останавливаясь, до самого звонка, добравшись до 120-й страницы. Все повскакали и начали сдавать тетради. Алек не написал ни слова. Он перебирал книжки, пытаясь сосредоточиться и прийти в себя, пока другие ребята выбегали из класса. Подошла мисс Уэлч:
— Стоило бы заставить тебя написать изложения по всем рассказам, которые ты прочел за урок. Ну, да ладно! Дома напишешь изложение по странице 41-й. Сдашь завтра. А теперь бегом на урок, иначе скажут, что я тебя задержала.
Алек выскочил из класса. Утро подходило к концу. Впереди была большая перемена. Алек посмотрел в окно, в глубине души надеясь, что пошел дождь. Как бы не так! Светило яркое солнце, во дворе толпились ребята. Алек отправился в библиотеку и предложил помочь в расстановке книг, но его предложение было вежливо отклонено. Пришлось выйти во двор.
Но счастье не покинуло Алека. У ограды спортплощадки третьеклассники играли в чехарду, и Рыжий Уоллес с дружками был целиком поглощен этим делом. Алек подошел поближе и с уважением смотрел, как его мускулистый враг разбегался и прыгал. После прыжка Рыжего ребята из другой команды, подвывая от боли, повалились на землю, а Рыжий оседлал одного из них и издал разбойничий вопль. Через минуту все началось снова: разбег, прыжок и так далее.
Алек посмотрел, посмотрел и отошел подальше, туда, где стоял дежурный учитель. Там он принялся мирно играть в чижа с двумя почти незнакомыми мальчишками.
Прозвенел звонок на линейку, и Алек с облегчением вздохнул: большая перемена кончилась, а Рыжий Уоллес о нем и не вспомнил. Алеку все еще везло. Может, теперь, когда у него есть волшебная банка, жизнь повернулась к нему своей лучшей стороной? Но если так, почему же он позабыл банку дома? Ничего, обойдется, решил Алек и стал в строй.
В коридоре мимо него прошмыгнула стайка девочек. Одна из них закричала:
— Вот он, Боуден Безжалостная Рука!
Алек оглянулся и увидел, как сверкнули белые зубы. Сестра Рыжего побежала дальше со своими подружками. Алек покраснел и притворился, будто внимательно изучает стенку, но, когда он вошел в класс, настроение у него было превосходное!
ИСТОРИЯ. Да, история. Везению, кажется, пришел конец. Алек понял это, как только увидел за учительским столом не мистера Блейквелла, а Волосатого Гарриса. Ходили слухи, что, когда мистер Гаррис был еще грудным младенцем, его вместо манной каши кормили толченым мелом, и это на всю жизнь испортило ему характер. По неизвестным причинам сегодня он улыбался, улыбался, как сытый удав.