Уильямс Роберт. Джинн третьего класса

РОБЕРТ ЛИСОН
ДЖИНН ТРЕТЬЕГО КЛАССА

 

Глава 1. НЕСЧАСТЬЯ: УДАЧИ — 2:0

   Понедельник-день тяжелый. А этот понедельник просто побил все рекорды — тут Алек ни капельки не сомневался: он ведь каждый день подсчитывал, сколько на его долю выпало удач и сколько несчастий. В тот понедельник счет был, увы, неравным: удачи только еще начали разминку, а несчастья уже забивали один гол за другим.
   По обыкновению опаздывая, Алек влетел на школьный двор, пристроился в самый хвост линейки и очутился рядом с Сэмом Тейлором. Да, день начинается не блестяще… Сэм, вечно злой, тощий, как жердь, парень, не обратил на Алека никакого внимания. Его веснушчатая физиономия сияла: он в упор разглядывал новенького — высокого, плечистого мальчишку. У темнокожего мальчишки был приплюснутый по-боксерски нос, а курчавые, жесткие волосы отливали рыжиной.
   — Эй, Рыжий! — прошипел Сэм.
   Мальчишка оглянулся, но промолчал.
   — Отвечать надо, Рыжий, когда с тобой разговаривают!
   Мальчишка опять оглянулся:
   — Ты, Конопатый, меня зовут Уоллес.
   — О, простите, простите, мистер Уоллес! — низко поклонился Сэм. — Будьте так любезны, сообщите нам, откуда у джентльмена из ваших краев такая рыжая шевелюра?
   Ответа не последовало — мальчишка снова отвернулся. Кто-то из приятелей Конопатого процедил:
   — У них в порту, должно быть, побывал рыжий морячок.
   Алек не удержался и прыснул. Но Рыжий зыркнул на него, и Алек зажал рот рукой. Сэм и его дружки рассеянно смотрели в сторону.
   — Я тебе посмеюсь! — пригрозил Рыжий.
   Алек хотел было ответить, но тут за его спиной вырос Монти Картрайт, старший учитель, хранитель кондуита, известный своим черным беретом и привычкой бродить по школьному двору с таким видом, словно он замышляет новую битву при Ватерлоо^[1].
   — Молчать на линейке, Боуден! У тебя безобразничать нос не дорос. Ишь какой!
   Алек без всякой охоты вошел в школу. Он так и чувствовал, что день предстоит тяжелый, что все неприятности еще впереди. И предчувствие его не подвело. К большой перемене несчастья повели со счетом 1 : 0.
   Как только он выскочил во двор, на пути у него вырос Рыжий Уоллес:
   — Приветик, Шкилетик!
   Чудовищное оскорбление! Алек огляделся по сторонам, но надеяться было не на что. Он уставился на небрежно повязанный галстук Рыжего: ведь если начнешь задирать голову, покажешься еще меньше ростом.
   — Я видел, как ты на Бонер-стрит ошивался, верно?
   — Ну, — неохотно кивнул Алек. — У меня там дружок живет.
   — Дружок? Это в каком же доме?
   — В восемьдесят пятом.
   — Врешь! Это я там живу.
   — А он там до тебя жил. Они в Мурсайд переехали.
   Увы, так оно и было. До Мурсайда было несколько километров, и теперь Алек тосковал без друзей.
   — Ладно, Шкилетик, вас понял. Только по Бонер-стрит ты больше ходить не будешь. Усек?
   Алек оторопел:
   — Я…
   Но его перебил Рыжий:
   — Увижу на Бонер-стрит — дам по шее. Ясно?
   И, сунув руки в карманы, Рыжий пошел прочь от разобиженного и перепуганного Алека.
   Потом было два урока истории, и мистер Блейквелл разрешил Алеку заняться сочинением про крестоносцев. Сочинение было почти совсем готово и страшно нравилось Алеку, но работа не клеилась — разговор с Рыжим все не шел из головы.
   Да, вот это несчастье так несчастье. Бонер-стрит — это его секрет, кратчайшая дорога домой. Все думают, что там, у железнодорожного виадука, тупик, но Алек-то знает, что это не так. И дело даже не в том, что так ближе всего к дому… Нет, Рыжий, не говори гоп… Алек пойдет домой через Бонер-стрит!
   — Ну и ну! — захихикал Ронни Картер. — Ты у нас, Алек, совсем старикашка — сам с собой разговариваешь.
   — Заткнись ты! — буркнул Алек.
   — Потише там, на задней парте! — погрозил им пальцем мистер Блейквелл.
   Алек стиснул зубы и взялся за Третий крестовый поход. Тут ему в голову пришла отличная мысль: на Бонер-стрит можно пройти переулком, который начинается у ворот, и, если выбежать из школы сразу после звонка, можно проскочить через Бонер-стрит раньше, чем ее перекроет Рыжий Уоллес. Попытка — не пытка. Он потихоньку сложил книжки и сунул папку с сочинением в портфель.
   Зазвенел звонок. Алек, как ракета, вылетел из класса и побежал через двор впереди всех. У калитки, ведущей в переулок, ракете пришлось перейти на аварийное торможение: сидя верхом на ограде, его поджидал Рыжий Уоллес.
   — Привет, Шкилет! — крикнул он. — Не забыл? На Бонер-стрит ни ногой!
   — Оставь его в покое, — сказала Рыжему высокая смуглая девчонка, стоявшая рядом. Потом она добавила: — Я сказала маме, что мы не поздно вернемся.
   Рыжий пожал плечами, и они пошли по переулку. Закусив губу, Алек смотрел им вслед. Со школьного двора выбежала целая орава ребят. А Рыжий и его сестра ушли…
   Алек малость подождал и, размахивая портфелем, кинулся через переулок на Апшо-стрит. Он добежал до конца улицы, выходившей к каналу, свернул налево и замедлил шаг.
   Вокруг стояли ветхие, ждущие сноса фабричные здания. Заброшенный переулок, по которому он шел, вел обратно, на Бонер-стрит. Высоко над головой вздымался виадук. Его арки были обшиты толстыми просмоленными досками — от этого переулок выглядел еще мрачнее. Да и вообще этот район, где одни дома снесли, а другие разваливались сами, не радовал глаз. Одна только Бонер-стрит — два ряда старых трехэтажных домов с каменными ступенями и полустертым бордюром на тротуаре — пока оставалась нетронутой. На углу Алек остановился и, как заправский бандит, ускользнувший из-под самого носа полицейского, огляделся по сторонам. Рыжего нигде не было. На улице никого. Путь свободен!
   Но не тут-то было! Раздался скрип — Алек нырнул за угол, перескочил через заборчик и пригнулся. Скрип приближался. Алек нерешительно выглянул. Толкая перед собой отслужившую свой век детскую коляску, по улице шествовала сама мисс Моррис. Мисс Моррис, как обычно, собирала утиль. Она была старейшей обитательницей Бонер-стрит — улица состарилась вместе с ней. Мисс Моррис прошла мимо в ярко-зеленом платочке, полиэтиленовом дождевике и резиновых ботах, бормоча что-то себе под нос. На всякий случай Алек опять пригнулся. Старушка была на редкость любознательна, и ей ничего не стоило сообщить маме Алека, что юный Боуден с неизвестной целью болтался поблизости от виадука. А это была бы настоящая катастрофа.
   Наконец мисс Моррис удалилась. Алек собрался было перебежать через улицу, но вместо этого опять залег, прижавшись к земле. Правда, вся форма теперь будет в кирпичной крошке, но это еще полбеды. Беда в том, что дверь дома № 85 отворилась, и на крыльцо вышел, оглядываясь по сторонам, Рыжий Уоллес.
   Что-то врезалось Алеку в живот — не то кирпич, не то консервная банка. Было больно, но Алек не шевелился, потому что Рыжий перешел через дорогу и остановился по другую сторону забора, буквально в двух метрах от него. Алек весь сжался, но эта штуковина еще больнее врезалась ему в живот. Он ухватился за нее и дернул. Сразу стало легче. А Рыжий Уоллес, насвистывая, пошел дальше.
   Алек встал и поднял эту зловредную штуку. Это была жестянка — банка из-под пива с новенькой этикеткой. Сперва он хотел просто выкинуть ее, но передумал. Странная какая-то жестянка… Совсем новенькая, никто ее не открывал, но легкая, словно пустая. Как же это так? Пока это тайна, доктор Уотсон^[2].
   Улица снова опустела. Алек сунул банку в карман и отряхнул с брюк кирпичную пыль. Потом поднял портфель и с независимым видом зашагал по Бонер-стрит. Улица упиралась в железнодорожный мост. Арка моста тоже была обита толстыми почерневшими досками, а к доскам было прибито старое объявление, гласившее:
 
   БАГЛТАУНСКИЕ АРТИЛЛЕРИЙСКИЕ МАСТЕРСКИЕ
   ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН
 
   Алек отсчитал четырнадцатую доску справа. Через секунду на Бонер-стрит не осталось ни души.
   Этот фокус Алек проделывал каждый день по дороге из школы. Все очень просто: надо только знать, как взяться. Четырнадцатая доска сидела в заборе не очень прочно. Алек чуть-чуть отодвигал ее и пролезал на другую сторону. Не так уж плохо быть «шкилетиком».
   Стоило Алеку пролезть на ту сторону, как он оказывался в особом мире, известном ему одному. Перед ним лежала полоса земли, поросшая пыльным кустарником и иван-чаем. Там и сям громоздились кучи поросших мхом кирпичей, печные трубы и сгнившие балки. В середине стояло длинное одноэтажное строение с прохудившейся крышей — развалины старой фабрики, известные в городе под названием «Танк», хотя почему они так называются, Алек понятия не имел. По одну сторону шла железная дорога, по другую тянулся давным-давно заброшенный канал. Черную воду канала прикрывала зеленая ряска. С одной стороны канал уходил за виадук, с другой — скрывался за кустарником, отделявшим его от пакгауза и железнодорожной ветки, с которой доносились громкие свистки маневровых паровозов. На другом берегу канала стоял высокий деревянный забор, не менее прочный, чем тот, что закрывал подходы к виадуку. А за забором был дом Алека.
   Из дома виден был только этот забор да огороды. Все, особенно мама, были этим вполне довольны. Танк их не интересовал: торчит себе, как бельмо на глазу. Ну, это как им угодно, а для Алека Танк — крепость, космический корабль, тайник, где можно скрыться, когда удары судьбы становятся невыносимыми.

   Чтобы попасть домой, Алек должен был перебраться через канал. Он мог избрать Дорогу Славы — вскарабкаться на высоченный стальной портал, некогда поддерживавший подъемный кран. А мог пойти и более легкой дорогой — по ней он обычно шел, когда был не в духе. Метрах в двадцати от Танка из канала торчала полузатопленная баржа. Над водой виднелись шпангоуты. Алек уже давно сорвал с одного из них обшивку и пристроил ее к другому, так что получился мост. Сегодня он выбрал эту дорогу.
   У главного здания Танка он остановился, чтобы отдышаться и стряхнуть с брюк следы кирпича. Пока он чистил брюки, его рука наткнулась на банку в кармане куртки. Он вытащил ее и принялся рассматривать. Нет, никто ее никогда не открывал. Металлическая поверхность была нетронута, но банка была легкой, как перышко. Алек потряс ее — ничего. Тогда он поднес банку к уху, как морскую раковину, и чуть не уронил от удивления. Он услышал нечто невероятное. То был не шорох далеких волн — в банке кто-то тихо посапывал.
   Как же так? Алек изо всех сил потряс банку и снова поднес ее к уху. На этот раз в банке царила тишина, но Алек все же различил какой-то неясный шум. Да, тут явно что-то не то… А что не то, можно было узнать только одним способом — немедленно открыть банку. Нет, уж лучше отложим на потом.
   Пока Алек раздумывал, решение пришло само собой. С железной дороги послышался грохот колес и протяжный гудок: «У-уу-ууу». Алек запихнул банку в карман, подхватил портфель и побежал к каналу. Гудок означал, что это папа ведет тепловоз, поезд Манчестер — Баглтаун, 15.30. «У-уу-ууу» — это папа так предупреждает маму: «Поставь чайник. К пяти буду дома». Значит, сейчас без двадцати, и если Стремительный Боуден не перейдет на околоземную орбиту, произойдет космическая катастрофа.
   Она произошла.
   Второпях Алек не заметил, что одна из досок сошла с положенного места. Точнее сказать, заметил, уже когда поскользнулся. Он замахал руками и прыгнул, но до берега было слишком далеко. На самой кромке его левая нога поехала вниз, прямо в черно-зеленую трясину.
   — Ах, черт! — простонал Алек. — Два — ноль в пользу несчастий!

Глава 2. СЛОН — БЕЗЗАБОТНЫЙ МОТЫЛЕК

   По колено в грязи, Алек что есть сил хватался за траву, росшую на берегу. Он отпустил ручку портфеля, влез руками в крапиву, взвыл, отскочил назад и снова вцепился в пучок травы. На этот раз — правда, с великим трудом — ему удалось выкарабкаться. На берегу он присел, чтобы обдумать создавшееся положение. А создавшееся положение было ужасно. Левая штанина была облеплена жирным илом, носки и кеды промокли насквозь. Одежда издавала ужасающий запах. И тут Алек увидел, как его портфель неторопливо погружается в вонючие воды канала. Нагнувшись над водой, он еле успел его выловить. Трясина в знак протеста громко чавкнула.
   Алек без труда очистил от грязи портфель и принялся за брюки. Тут дело пошло хуже. Правда, ряску он стер травой, но и через пять минут брюки были все в пятнах и страшно пахли тиной.
   — Боуден, Боуден! — покачал головой Алек. — Куда же тебя занесло!
   Делать нечего — надо возвращаться домой. Явится он, конечно, в самый неподходящий момент: папа будет сидеть, смотреть на всех исподлобья, и слова из него не вытянешь. Зато мама… мама слов не пожалеет, хотя смотреть тоже будет исподлобья. А сестрица Ким, как заявится со своей кондитерской фабрики, так и будет хихикать до одурения. Но выхода нет. Вперед, Боуден!
   Алек подошел к забору, опять отсчитал нужную доску и еле-еле выбрался на другую сторону. Вот он и у подножия холма, на котором стоит его дом. Несмотря на теплый вечер, вокруг не было ни души. Из окон падал белесый свет телевизоров, раздавался звон посуды и прочие приятные звуки, какие обычно сопровождают мирное вечернее чаепитие.
   Авось, подумал Алек, подходя к дому, удастся прошмыгнуть через парадную дверь и сразу наверх, к себе, чтобы не заходить на кухню и избежать торжественной встречи! Впрочем, он и сам понимал, что этот номер не пройдет. Парадную дверь открывали раз в тридцать лет — на свадьбу и на похороны, — так что войти, не постучав, не удастся. Придется идти через кухню. Алек взял себя в руки и вошел во двор.
   — Алек, мальчуган!
   Голос раздался с заднего двора, из белого в зеленую полоску прицепного домика на колесах. Колеса, впрочем, были только с одного бока — с другой стороны под фургончик были подложены кирпичи. Папа время от времени поговаривал, что надо бы его починить, да все никак руки не доходили.
   Узкое окошко фургончика открылось, и в нем показалась большая розовая лысина, окаймленная взъерошенными седыми волосами.
   — Алек, мальчуган! Что с тобой стряслось?
   Алек с облегчением вздохнул:
   — Ох, дед, как ты меня напугал…
   — Еще бы! Ты небось думал, что тебя никто не заметит.
   Алек кивнул.
   Голова спряталась в фургоне. Затем открылась дверь, из нее показалась рука, поманила Алека, и Алек, краем глаза косясь на кухонную дверь, побежал к фургону. Дверь затворилась.
   Внутри было жарко. Воздух был синим от табачного Дыма. Вонял примус. На нем грелся и уже начинал отливать красным маленький паяльник. Сквозь дымовую завесу Алек разглядел деда. Он сидел на койке, одетый в полосатую пижаму с вытершимися обшлагами. Дед улыбнулся Алеку, показав редкие зубы. На раскладном столике у кровати стояла тарелка, банка сардин, кувшин пива и лежал ломоть хлеба.
   — Привет, дедуль! Чего ты паяешь? — спросил Алек, на мгновение позабыв о своих горестях.
   — Я не паяю, дурачина, а подогреваю пиво с мускатным орехом, — ответил дед, схватил паяльник и ткнул его в кувшин с пивом.
   Над кувшином поднялось облачко пара, и в спертом воздухе комнаты возник новый, странный запах.
   — Попробуй, если хочешь, — предложил дед, но Алек поспешно отказался.
   Дед осушил стакан и аккуратно утерся бумажной салфеткой, которую вытащил из рукава пижамы…
   — Ну, мальчуган, давай мне твои панталоны. Я их почищу. Ты, видать, побывал в канале… Не спорь, не спорь. Скидывай кеды. Поставь их там, у огня. А я пока протру твою одежку метиловым спиртом.
   — Но, дед… — запротестовал Алек.
   — Пока мы тут с тобой управимся, как раз подойдет время, чтобы незаметно проскочить через кухню. Они все будут в большой комнате.
   — Откуда ты знаешь?
   — Оттуда, что у нас неприятности. Твой брат Том с женой и малышкой возвращаются к нам. Он работу потерял. У вас, значит, все теперь будет по-другому, и тебе придется освободить комнату.
   Алек задрожал. Ей-богу, хуже дня еще не бывало. Он-то знает, чем это кончится. Том с семьей будет жить во второй спальне, Ким переедет в комнатушку Алека, а Алек — в чулан.
   Те, кто считает, что чулан — это комната, где держат старые вещи, тряпки и коробки, ошибаются. Чулан — это собачья будка. Это конура над лестницей. Если туда поставить кровать, дверь не закроется. В чулане запросто можно тренировать водолазов. Всю жизнь Алек спал в чулане. А потом Том уехал. И теперь, о несчастье из несчастий, он, Алек, снова остается без спальни, возвращается назад, в эту клетку!
   Тонкой, высохшей рукой дед взъерошил ему волосы.
   — Ничего, мальчуган. Выше голову. Бывает и хуже. Давай-ка сюда штаны.
   Алек протянул ему брюки и сидел на койке, пока дед, достав бутыль с древесным спиртом, оттирал одно пятно за другим. За работой старик вполголоса напевал:

 
Слон — беззаботный мотылек —
Свивал гнездо в репейнике.
А после? После он прилег
Вздремнуть на муравейнике.
 

   Пока дед пел, скверное настроение мало-помалу улетучивалось.

 
Слоны — они затейники,
Хвосты у них в репейнике.
Ха-ха-ха-ха, хи-хи-хи-хи,
У них хвосты в репейнике.
 

   Вдруг дед чихнул.
   — Запах тут какой-то чудной, мальчуган.
   Алек посмотрел на него с удивлением:
   — Да ты смеешься, дед! У тебя в фургоне всегда чудной запах.
   — Не-е-ет, мальчуган. Я знаю, что говорю… Господи, что с твоими кедами!
   Дед бросил тряпку и кинулся к примусу, от которого несло гарью.
   — Не может быть! — завопил Алек.
   Но одна кеда уже прогорела насквозь, а другая дымилась. Дед еле успел спасти носки, но потерянного не вернешь… Не жизнь, а сплошное несчастье, подумал Алек.
   — Не горюй, мальчуган. Я объясню матери, в чем дело, и куплю тебе новые, — сказал дед.
   — Ни за что! — ответил Алек.
   Не хватало еще, чтобы дед тратил пенсию на кеды.
   — Я сам скажу маме. Может, Ким даст мне взаймы пятьдесят пенсов^[3], и я куплю кеды сам.
   — Ладно, мальчуган. Зато штаны теперь в полном порядке. Когда будешь их надевать, держись подальше от примуса, а то загоришься.
   Алек быстро оделся, крикнул: «Приветик!» — и отправился на кухню, стараясь, чтобы обгорелая кеда была как можно менее заметной. Как и предсказывал дед, на кухне никого не было. Негромкие голоса раздавались из комнаты. Алек прокрался по коридору. Добраться бы до лестницы, и тогда…
   — Алек?! — окликнула его мама. — Это ты?
   — Ага, — пробурчал Алек.
   — Сынок, мы заняты. В холодильнике помидоры и пирог с мясом. Поужинай сам.
   — А можно у себя в комнате? — спросил Алек, не веря своему счастью.
   — Только не сори.
   Алек поднялся наверх с портфелем в одной руке и с тарелкой — в другой и облегченно вздохнул, только когда переступил порог своей комнаты. Комнатка у него была небольшая, но по сравнению с чуланом — настоящий дворец. Тут стояла кровать, старый письменный стол, который папа подобрал на свалке, стул и шкаф, полный всякой драгоценной дребедени. Вот перееду в чулан, и все придется держать в сарае, мрачно подумал Алек, уселся на кровати и принялся за пирог.
   За едой он мысленно прикинул, как прошел день. Доверять свои мысли бумаге Алек не стал — такие вещи записывать рискованно. И вот что у него вышло:
   1. Рыжий Уоллес грозился меня поколотить.
   2. Рыжий Уоллес не пускает меня на Бонер-стрит.
   3. Рыжий Уоллес может разузнать насчет Танка.
   4. Сгорели кеды.
   5. У меня месяц не будет карманных денег.
   6. Переезжаю в чулан.
   7. На меня точит зубы Монти Картрайт.
   Про себя он еще раз повторил этот список. Ничего вроде не пропущено. Что может быть хуже неожиданного несчастья? Нет, все вроде бы вспомнил. Но вот вопрос: не слишком ли длинный получился список? Выходит, что один Рыжий Уоллес — целых три несчастья.
   Вот именно, целых три несчастья.
   Строго говоря, пункты 4 и 5 — это одно несчастье. Иными словами, не случись несчастье № 4, не было бы и № 5. Без кед жить трудно. Без карманных денег — невозможно.
   А вот пункт 6 — настоящее несчастье. Оно, правда, еще не случилось, но ведь и первого, и второго, и третьего пока тоже не было. Несчастье № 7 Алек решил вычеркнуть из списка. После выговора на линейке все шло спокойно, а мистер Картрайт ничего не любит откладывать в долгий ящик. Итак, всего шесть или даже пять штук, если считать четвертое и пятое за одну беду. Значит, 5 : 0 в пользу несчастий. Удачи проигрывают «всухую».
   Никогда еще такого не бывало с того черного дня, когда Алек забыл дома тетради и пять учителей оставили его после уроков на час — каждый! Он вспомнил тот день и посмотрел на портфель. Пожалуй, стоит еще разок пробежать сочинение про крестоносцев — завтра его сдавать. Он выложил книжки, и в тридцать четвертый раз за этот день его сердце замерло.
   На обложке сочинения сидела огромная зеленая клякса. Алек открыл тетрадь. Что ни страница, все рисунки, вырезки и записи были заляпаны зеленой кашей. Все размыла вода Баглтаунского канала… Тина, наверно, попала в портфель через дырку в углу. Давно надо было зашить эту дырку.
   Лет сто уйдет, чтобы разыскать все, что нужно, а потом написать заново. 6 : 0. Хоккейный счет. Было сегодня хоть что-нибудь, похожее на удачу? Алек задумался. Да, он ведь нашел на Бонер-стрит загадочную пустую банку! Можно бы ею заняться…
   Боуден, сказал себе Алек, все равно тебе предстоят страдания. Отдохни. Что ни говори, завтра — катастрофа. А сегодня надо урвать что можно. Он соскочил с постели, переоделся в старый свитер и джинсы и спокойно открыл дверь. На лестнице он услышал голоса родителей, доносившиеся из гостиной. Ничего не стоит незаметно выскочить.
   — Алек, это ты? — спросила мама.
   — Ага. Пойду погуляю.
   — А уроки?
   — Мне одна история осталась. Вернусь и сделаю.
   (Врать по-настоящему Алек так и не научился.)
   — Как хочешь, но тогда останешься без телевизора.
   — Нужен мне этот телевизор!
   — Что это с нашим титаном мысли? — раздался насмешливый голос Ким.
   Алек хотел было дать ей надлежащий отпор, но вспомнил, что придется еще просить у нее взаймы. Поэтому, крикнув: «Я скоро!» — он выскочил с заднего крыльца и пулей вылетел на улицу, да так быстро, что вы бы за это время не успели договорить до конца ученое слово «параллелепипед».
   Придерживая рукой банку, спрятанную в карман джинсов, он сбежал вниз и миновал огороды. Как ни странно, в огороде копался дед в своем старом черном костюме. Алек помахал ему рукой и, не останавливаясь, побежал дальше, к высокому забору, огораживающему Танк. Если дед и заметил, как Алек пролез в дыру в заборе, то виду не подал.
   За забором Алек на минуту остановился и, как всегда, обвел взглядом свои владения, поросшие сорной травой и кустарником. Заходящее солнце сверкало, отражаясь в уцелевших стеклах башенного крана. Поросшие плющом стены отбрасывали длинные тени. Алек направился к каналу, но тут вспомнил, что произошло по дороге домой. Придется пройти по порталу и влезть в кабину через окно.
   Правда, сегодня не везет и отправляться Дорогой Славы рискованно, но времени на поиски новой доски для мостика у Алека не было. Он свернул направо и побежал к порталу.
   Взобраться вверх по железной лестнице было не так уж трудно: настоящие трудности начались, когда Алек добрался до балки, по которой предстояло пройти на высоте 15 метров над каналом. Один неверный шаг — и поминай как звали. Самым надежным (но и самым медленным) способом было сесть на балку верхом и продвигаться вперед сантиметр за сантиметром. Самым быстрым (но и самым рискованным) — пройти по узкой балке, держа равновесие на манер канатоходца. Алек избрал средний путь: скорчившись в три погибели, он пополз по балке. На полдороге Алеку стало легче: тут, рядом, проходила балка соседнего крана.
   И вот он на другой стороне! В кабину Алек влез через разбитое окно. Сперва он поставил ногу на рычаг, потом на барабан с намотанной на него цепью, спрыгнул на пол и огляделся. Здесь он чувствовал себя хозяином. Через разбитое пыльное стекло он посмотрел на канал. Потом взялся за рычаг и потянул.
   Каждую субботу он чистил механизм и смазывал его маслом. Кран заработал: цепь с грохотом поползла по шкиву, укрепленному на конце стрелы, и поехала вниз. Алек нажал на тормоз, и цепь повисла над самой водой. Потом он наклонился к барабану, взялся за ручку и подтянул цепь наверх.
   По-разному можно играть с цепью: можно вообразить, будто нагружаешь корабль или спасаешь команду с затонувшей подводной лодки, или добываешь сокровища из алмазного рудника, или меняешь защитные свинцовые экраны в атомном реакторе…
   Алек уселся на стол и поглядел в окно. Теперь можно приняться за пивную банку и разгадать ее тайну.
   — Вопрос не в том, Уотсон, почему банка пустая. Вопрос в том, почему она запечатана.
   — Поразительно, Холмс…^[4] то есть, простите, Боуден! Но где же разгадка?
   — В банке! Давайте-ка откроем ее, молодой человек!
   Алек вытащил банку и принялся ее разглядывать. Потом поднес ее к уху.
   Потрясающе! Все тот же шум: не то кто-то сопит, не то храпит… С ума сойти! Алек тряхнул банку, и шум прекратился.
   Он подцепил ногтем колечко на крышке банки и потянул. Кольцо не поддавалось. Тогда Алек соскочил со стола, поставил банку на пол и, прижав ее рукой, резко дернул.