Уильямсон Джек. Возрождение земли

* * *

   На следующее утро я ел в одиночестве, уставившись на незанятое место Пепа и едва ли осознавая, что предлагали мне роботы. Теперь стремиться мне было не к чему, и ни на что лучшее я не надеялся, просто разрешил роботам сделать мне массаж и долго стоял под душем. Наконец, решив, что неплохо бы взять себя в руки и не терять здравомыслия, я отправился в земной сектор.
   А вдруг Пеп там? Все равно искать мне больше негде, как бы я ни относился к царящему в Короне безмолвию, пустоте и необъяснимым смертям. Корона сама по себе была целым городом с главной улицей в виде огромного прохода с высоким сводом. Меня встретила непроглядная тьма, как только я зашел внутрь, но тут же вспыхнули значки-иероглифы, и потолок начал тускло светиться. Секция за секцией огни освещали мой путь среди зияющих дверных проемов и непроглядных перекрестков, пока я вновь не вышел на тот высокий балкон, который открывал вид на огромную бездонную залу в центре города.
   Страх перед высотой сковал все мое тело — я не мог двинуться с места. Пока я ждал, когда все эти странные созвездия зальют светом свод купола, мне пришлось побороть в себе неожиданное и безумное побуждение спрыгнуть через перила. Неужели Пеп решил спастись именно так? Не могу его обвинить в таком желании, но лично я еще не был готов умирать.
   Я задрожал от волны накатившей на меня паники и качнулся к перилам. Внезапно я ощутил такую слабость, что испугался, как бы ненароком не упасть. Крепко вцепился в перекладину и, обретя равновесие, оттолкнулся от нее. Неверным шагом я покинул балкон еще до того, как стало достаточно светло, чтобы различить, лежит ли далеко внизу тело.
   Вернувшись в освещенный коридор, я прислонился к стене, тяжело дыша и подавляя подступающую тошноту. Наконец ко мне вернулись желание и воля продолжить поиски. У меня больше не оставалось надежды найти Пепа, или обнаружить его тело, или вообще хоть что-нибудь раскопать, и я слепо бродил по бесконечным лабиринтам коридоров, которые каждый раз зажигались, приветствуя меня, и снова гасли позади.
   Внезапно освещение вокруг стало красным и таким тусклым, что я почти ничего не видел. Знаки здесь были бледнее и гораздо загадочнее. Я не узнавал предметов за стеклянными витринами. Ледяной воздух приобрел необычный горьковатый привкус, от которого разболелся желудок, а внезапный порыв ветра заставил меня содрогнуться.
   Я вошел в сектор, жители которого происходили с какой-то холодной звезды. Я потерялся, вокруг все было незнакомым, я не мог сориентироваться, где нахожусь и в какую сторону теперь идти, и стоял, парализованный животным страхом. Меня совершенно не интересовало, кем были эти люди и как они погибли. Я просто хотел выбраться отсюда. Исчезло всякое ощущение пространства; я просто стоял там, дрожал, меня подташнивало, когда из красной тени бесшумно показался робот.
   По форме и грации он напоминал наших белых гуманоидных роботов, но вместо искусственной кожи его покрывала яркая черная чешуя. Робот неподвижно застыл рядом и, вероятно, говорил со мной на каком-то электронном языке, которого я не слышал. Его невидящие глаза-линзы начали нервировать меня. Когда я попытался двинуться в сторону, он скользнул вперед и перегородил мне путь.
   Я отвернулся и только собирался убежать, как он схватил мою руку и зажал ее словно в тисках, пока более привычный белый робот не пришел и не проводил меня обратно в мое жилище. Другой робот стоял наготове, чтобы прислуживать мне за обедом. К еде я не прикоснулся, выпил все предложенное мне вино и наконец разрешил сопроводить себя к постели. Я лежал и, потеряв всякую надежду, оплакивал все, чего я лишился. Казалось, я больше уже никогда не смогу спать, как я вдруг услышал, что меня зовет Пеп.
   Я решил, что это очередной сон.
   — Данк, — донесся до меня будто откуда-то издалека его взволнованный крик, заглушаемый треском электричества. — Данк, теперь ты меня слышишь?
   Хмель еще окончательно не прошел, и я попытался ответить.
   — Данк! Ты в порядке, Данк?
   Я уселся на кровати и попытался нащупать рукой электрический выключатель. Комната озарилась светом еще до того, как я нашел его, — от двери исходило какое-то свечение. Небольшое облачко молочно-белого тумана полыхало водоворотом разноцветных снежинок. Оно оплыло вокруг комнаты, будто выискивая, где остановиться, и наконец замерло у самого моего лица. Я протянул руку, чтобы потрогать облачко и выяснить, настоящее ли оно. Ладонь обожгло горячей искоркой.
   — Нет! — резко одернул меня голос. — Роr favor! ^[49]Больно. Не пытайся ко мне прикоснуться.
   — Пеп? — В поисках друга я осмотрел пустой пол. Вгляделся в каждый угол комнаты, щурясь, стал рассматривать воздух вокруг облачка. — Это ты, Пеп?
   — Verdad. Soy su compadre ^[50], Пеп Наварро.
   — Пеп? — Голос действительно принадлежал Пепу, но от облачка я отшатнулся. — Я боялся, что… — Мне пришлось вздохнуть, чтобы я мог спокойно говорить. — Где ты пропадал?
   — Повсюду и нигде. Я попробую объяснить так, чтобы ты понял.
   Я сидел на краю кровати, дрожал и пытался рассмотреть в облаке какую-нибудь форму, может быть, узнать лицо Пепа. Облако было размером приблизительно с его голову, но все, что я обнаружил, — рой алмазных искорок. Они кружились с едва слышным шкворчанием.
   — Но как? — прошептал я. — Что я должен понять?
   — Это микроботы, — сказал Пеп. — Просто они научились перепрограммироваться.
   Я подался вперед, прислушиваясь. Облачко отпрянуло.
   — Cuidado! ^[51]He так близко. Меня искажает атмосфера. Даже от твоего дыхания больно.
   — А я уж было решил… — Я ничего не понимал в происходящем. — Я так боялся, что ты умер.
   — Estoy vivo. ^[52]— Голос говорил с едва заметным испанским акцентом Пепа, резковатым от электрического шума, и я начал улавливать в нем некую пунктуальность и четкость Сандора. — Жив, как никогда.
   Внезапно облачко потускнело и бросилось в дальний угол комнаты.
   — Сэр. — Из дверного проема высунулся робот. Еще один стоял позади. — У вас неприятности? Вам оказать помощь?
   — Прогони их! — Голос становился слабее. — Pronto! ^[53]
   — Нет, все в порядке, — ответил я роботам. — Пожалуйста, оставьте меня.
   — Сэр, вы должны спать. — Роботы скользнули в комнату, схватили меня за руки и приподняли с кровати. — У вас боли?
   Облачко потускнело и стало едва различимым.
   — Быстрее! — Голос Пепа доносился едва-едва. — Излучение! Погибаю…
   — Со мной все в порядке, — высвободился я из объятий роботов. — Мне не нужна помощь.
   — Сэр, кажется, вы не…
   — Уйдите! — Я махнул рукой. — Уходите сейчас же!
   Роботы посмотрели на мерцающее облачко, качнулись друг другу навстречу и наконец выскользнули из комнаты. Я уселся на кровать и смотрел, как облачко становится ярче и плавно приближается ко мне.
   — Gracias. ^[54]Спектр их радиоволн создает помехи моему полю.
   — Может, ты… — Я сглотнул, в горле у меня пересохло. — Может, расскажешь, что с тобой произошло.
   — Я решил… решился это сделать. — Говорил он короткими фразами, будто на каждую требовалось усилие. — Тяжело это. Боль адская. Но уж очень хотелось показать тебе, что я умею.
   — Если ты и правда настоящий… — Я не мог сдержать скептического кивка. — Если можешь, докажи.
   — Попробую, только Земля стала чужой. Трудно к тебе протолкнуться. Не могу долго… оставаться…
   Облачко потускнело и опустилось на пол.
   — Пеп? — Я склонился к нему, отчаянно пытаясь найти хоть какое-нибудь правдоподобное объяснение происходящему. — Вернись! Скажи, где ты?
   — Далеко, в космосе. — Облачко стало ярче, и голос начал потихоньку возвращаться. — Здесь Кейси с Моной и все остальные. Сандор пытался объяснить, как все произошло, но это выше моего понимания.
   Я придвинулся ближе, прислушиваясь. Облачко ринулось в сторону.
   — Не так близко. Я не принадлежу этому миру.
   Я попятился в сторону и услышал смех Пепа.
   — Compadre mio! ^[55]Видел бы ты свое лицо. Помнишь, ты всегда хмурился, когда я крестился или говорил о fantasmas? Ты говорил, что жизни в загробном мире не существует, что это все суеверия, порожденные разумом примитивных людей в попытке объяснить, почему они видят во сне ушедших любимых. Может, и суеверия, только мы все-таки живы.
   Я и вправду помнил все это.
   — Ты говоришь, Сандор объяснил. — Я поежился и снова сглотнул. — Так что он сказал?
   Бриллиантовые хлопья закружились быстрее.
   — Это связано с микроботами?
   — Ты знаешь, что такое микроботы. — Пеп теперь говорил медленнее и гораздо разборчивее. — Это микроскопические роботы, созданные для того, чтобы помогать нашим телам и мозгу во всех функциях. Самовоспроизводящиеся организмы, наполовину механические, наполовину живые. Они, как и мы, зависели от биохимических процессов, и все-таки их энергетика неизменно носила электронный характер. Сандор говорит, что они эволюционировали, когда мы вывезли их в открытый космос, они стали делать за нас все больше и больше, исполняли наши функции все лучше и лучше и в итоге стали действовать самостоятельно. В наших телах отпала необходимость.
   Я отпрянул от облачка.
   — Все еще не веришь, Данк? — услышал я смешок Пепа. Алмазные атомы разгорелись ярче, и его слова потекли свободнее. — Сандор говорит, что силикон, алмаз и золото, из которых они состояли, были не более чем средством передвижения комплексов электромагнитной энергии. Он считает, что эволюционный скачок произошел в телах людей, умерших в космосе. Микроботы адаптировались и остались жить в заряженных частицах и магнитных полях межзвездных облаков пыли и газа. Они питаются солнечным светом и охватывают все гиперпространство.
   — Если и впрямь все так происходило… — Мне вспомнилась безлюдная Земля, призрачная пустота Короны, мумии, которые мы нашли на станции-спутнике. — Почему никто не рассказал нам, что именно убивает планеты?
   — А никто и не знал тогда. — На миг пляска света замедлилась, но вскоре огоньки вновь завращались быстрее. — Роботов проектировали как часть человека — Сандор мне так объяснял, — но никто не предполагал, что они станут сознательной частью. Их не наделили голосом, и потому они не могут нам ничего поведать. По отдельности, в потоке нашей крови вместе с другими клетками, они почти ничего собой не представляли. Вся их сила — в единстве. Чтобы произвести эту перемену, им пришлось действовать сплоченно и абсолютно неосознанно. Бриллиантовые искорки слегка блекли, когда голос делал паузы.
   — Так они тебя убили? — Я пытался поверить. — И всех остальных тоже? И тебе это нравится?
   — Они освободили нас! — заторопился голос. — Видел бы ты Кейси и Мону! Глаз не оторвешь, они великолепны! Крупнее, чем при жизни на Земле, и воздух их не подавляет. Они меняют форму под стать своим чувствам. Расправляют крылья, которые переливаются, как радуга. Я был с ними, когда они нашли крошку Леонардо. Помнишь маленького Лео, которого слишком быстро не стало? Он пел им. Все трое светились от любви. Кейси с Моной очень хотят, чтобы и ты к нам присоединился.
   Я ущипнул себя за руку и почувствовал боль.
   — Данк, ты обязательно поверишь. — Водоворот искорок побледнел, настойчивый голос заговорил все быстрее. — Поверишь сам, когда попадешь сюда. Когда у тебя появятся новые ощущения — проверь свое новое восприятие. Ты сможешь заглянуть за край вселенной и вернуться обратно с такой же скоростью, с какой произошла великая вспышка, сотворившая все это. Ты сможешь ощутить, как расширяется пространство.
   Облачко стало едва различимым.
   — Я просто чувствовал, как тебе плохо без нас. — Голос начал угасать, и я его едва слышал. — Я должен был попробовать. Просто рассказать, что я теперь умею. И облегчить твои страдания насколько возможно. Я немножко задержался. Hasta su muerte. ^[56]
   — После смерти?
   — После того, как начнется новая жизнь. — Яркий туман содрогнулся, от бриллиантовых искорок осталась только гаснущая точка в самом центре бывшего облачка. — Adios, compadre. ^[57]— Голос утонул в треске электричества, и до меня донеслись последние слова: — Vaya bien. ^[58]
   Облако исчезло, словно задули свечу.

42

   То сияющее облачко все не выходит у меня из головы. Совсем не хотелось верить в то, что микроскопические машины в моей крови когда-нибудь убьют меня, но боль от прикосновения к искорке и треск электричества были слишком реальны, чтобы не поверить в происходящее. Остатки ночи я провел, пытаясь побороть свой страх перед неминуемой смертью. Я чувствовал себя одиноким, всеми покинутым. Жизнь в полном одиночестве — и вовсе не жизнь, но и умирать я пока не был готов.
   Когда я проснулся, у кровати стоял глянцевый белый робот и молча ожидал распоряжений, готовый к сеансу массажа и работе в тренажерном зале — неуклюжие Робо научили нас упражнениям, которыми мы занимались в огромной лунной центрифуге. Робот протянул мне нагретое полотенце, когда я вышел из душа. Еще один ожидал в столовой, чтобы выдвинуть передо мной стул и предложить завтрак, которым мне не удалось насладиться в полной мере.
   Я был рад, когда наконец вышел из здания — хотя бы только для того, чтобы побродить среди окружающих его развалин, — и с облегчением ощутил тепло утреннего солнца и послушал чириканье живых птиц на деревьях. Я так нуждался в компании хоть каких-нибудь живых существ. По пути в городок луговых собачек я снова перебрался через промытую водой впадину в мостовой и остановился, засмотревшись на ласточку, пролетающую мимо с веточкой для гнезда. Я ощутил слабое удовольствие в поблескивании восходящего солнца на чистых изгибах слайдера, несмотря на то что он никуда и не смог бы меня отвезти. Я долго сидел за столом неподалеку от летающего модуля и наблюдал за крохотными собачками. Они залаяли и спрятались от меня. Но вскоре появились снова. Иногда вставали на задние лапки, наблюдая за мной, но в основном шныряли в траве, занимаясь своими собственными делами. Я им завидовал.

* * *

   Дни мои идут своим чередом, хотя у меня нет ни календаря, ни часов, чтобы вести счет времени, да и особой на то причины. Я живу совершенно один в этом впечатляющем памятнике достижениям человека, который теперь стал могилой своих создателей. Белые роботы относятся ко мне хорошо. Благодаря тому, что в крови у меня циркулируют микроботы, здоровье у меня отменное. Пеп то и дело навещает меня во сне и уговаривает присоединиться к нему в наилучшем рае из тех, что обещали древние религии. Он говорит, что ему доступны чудеса новых наук, искусств и философий. Хотя я почти ничего не понимаю из того, что он мне обо всем этом рассказывает.
   Пеп сказал, что гамма его собственных ощущений все время увеличивается по мере того, как расширяется его восприятие пространства и времени. Он видел живыми своих родителей и наблюдал за своим собственным рождением. Он рассказывает о Кейси, Моне, Сандоре и Ло и о множестве друзей, с которыми успел познакомиться, и еще о том, как все они счастливы.
   Пеп говорит, что все мы сольемся друг с другом в необъятном едином космическом разуме, в котором найдется место всему мыслящему, что когда-либо существовало. Такая перспектива наводит на меня ужас, но Пеп смеется, видя мою обеспокоенность. Он говорит, что там не будет ни потерь, ни страха и что все, что когда-нибудь жило, все еще живет и будет жить вечно. Еще Пеп говорит, что мы все равно останемся самими собой и сохраним свои сознательные личности и свободу мыслить и действовать по своему разумению.
   Может, и так. Хотел бы я хоть что-нибудь возразить ему, но он настаивает, что микроботы из созвездия Стрельца скоро убедят меня сами. Он призывает меня поторопить время, когда я смогу сказать ему, что готов. Если это решать мне, то я вообще не хочу умирать. И хотя беспредельное одиночество все еще мучает меня, жизнь — слишком бесценная штука, чтобы обменивать ее на мечту о бесконечном блаженстве где-то там, на небесах.
   Мне нравятся птицы и белки, мои старинные друзья — лающие вокруг маленькие собачки, крохотные совы, что живут с нами в нашем городке. Животные покрупнее, похоже, чураются развалин, но иногда, когда выдастся хороший денек, я ухожу наблюдать за слонами, антилопами гну и зебрами, которые ходят по своей тропе к водопою. Частенько я вижу льва, который сонно наблюдает за окрестностями с какого-нибудь высокого места. То и дело леопард или гепард бросается из засады и преследует очередной обед, но все эти животные безразличны ко мне. Может, меня как-то защищают микроботы.

* * *

   И хотя меня все так же угнетает величина здания и его необычность, я решил исследовать земной сектор, составляя по ходу своих перемещений карту. Я начал изучать простейший разговор роботов. Электронная речь все еще недоступна моему пониманию, но то и дело само собой становится понятно значение какого-нибудь уличного иероглифа, что приглашает меня посетить галерею межзвездного искусства или лекцию по галактической истории или зовет на распродажу доисторического антиквариата или на симпозиум о будущем нанобиологии.
   Мои микроботы в конце концов, похоже, научат меня понимать их электронный язык. Огромное здание, где я нахожусь, — это некий мир чудес, который я никогда не устану постигать, и хотя мне очень одиноко, скучать здесь не приходится.
   Я обзавелся небольшим телескопом, который обнаружил в музее естественных наук. Иногда в безоблачные ночи я выхожу с ним на улицу. Когда смотрю на созвездие Стрельца, то с трудом заставляю себя поверить, что побывал там, среди этих звезд, и проскочил целое тысячелетие. Но гораздо чаще я жду лунного света, чтобы еще раз взглянуть на Тихо и лучи, которые веером расходятся от купола.
   Я знаю, что станция все еще там, мы видели зеркальный купол на краю кратера из слайдера Сандора. Теперь она спит, но я верю, что приборы все еще сканируют Землю, выискивая следы присутствия человека. Когда они сообщат главному компьютеру, что Земля пуста, быть может, нас снова клонируют и заселят Землю заново.
   Если это произойдет, может, к тому времени я буду все еще жив и встречу своего собственного собрата-клона, прибывающего с Луны. И хотя мне становится несколько не по себе, когда я думаю о подобном событии, я надеюсь, что ему здесь понравится. С самого начала мои братья были историками станции. И я оставляю это повествование для него.
   Оно будет ожидать здесь его возвращения. У меня нет радио, чтобы я мог связаться с Луной, и даже подготовить эту рукопись для меня явилось настоящей проблемой. Люди, которые способны моментально входить в контакт друг с другом и наделены вечной памятью, не нуждаются в ручках и бумаге. И мне пришлось обыскать мастерскую какого-то канувшего в вечность художника, чтобы найти карандаши и бумагу для набросков. Я оставлю этот документ в своей комнате, когда закончу его. И проинструктирую роботов показывать его любому, кто войдет в здание. Надеюсь, они меня поняли.
   Я живу своими собственными увядающими воспоминаниями и прекрасно знаю, что Таня последнюю тысячу лет мертва и похоронена под серой лунной пылью у стены кратера Тихо вместе со всеми нашими братьями и сестрами, что умерли там, на станции, и собаками, которые у меня были. И все же я не могу забыть ее слез и помню, как крепко она ко мне прижалась и наш прощальный поцелуй, когда нам пришлось сказать друг другу «прощай». Иногда мне снится, что ее снова клонировали и она вернулась на Землю. Юная, свежая и восхитительная, как и прежде.
   Жизнь всегда была переменчивой штукой, но она обновляется.
   Или это мне только снится…