Уильямсон Джек. Возрождение земли

   — А теперь, — угрюмо бросил Арни, — что за надобность нас клонировать, коль Земля мертва?
   — Может, не совсем мертва, — нахмурился отец, посасывая трубку, будто в ней и впрямь был табак. — Настало время предпринять разведывательную экспедицию. Нужно слетать и выяснить, что там и как. Вы произведете тесты и возьмете пробы морской воды на наличие в ней микроорганизмов, проверите состав воздуха, чтобы выяснить, можно ли им дышать. Тогда мы попробуем рассчитать, на что надеяться следующему поколению, когда настанет его черед действовать.
   Изображение померкло, готовое вот-вот исчезнуть.
   — Подожди! — воскликнула Таня. — Мне очень больно видеть тебя таким печальным. Я понимаю, что, когда упал астероид, было и впрямь тяжело. Но неужели ты совсем не рад, что спасся?
   — Я бы не сказал. — Отец на мгновение замер, как если бы компьютер подвис. — Особенно когда вспоминаю обо всем, чего мы лишились. Семьи, друзья, дома. Все то, что мы знали, любили, чем жили. Все… — Лицо его исказилось от боли, но все же отец заставил себя улыбнуться. — Все потеряли, кроме надежды. Надежды на вас и на то, что вы сделаете.
   Изображение замерло и оставалось в таком состоянии, пока Пеп не окликнул его:
   — Ну же, расскажи нам все о столкновении.
   — Хотите знать, как все случилось? — Отец вздохнул и покачал головой, пряча трубку в карман пиджака. — Те, кто видел все своими глазами, теперь уже мертвы. Никто не может сказать, как это было для них. Я просто расскажу, что видел сам. Нам не повезло с предупреждением. Огромная глыба — астероид или комета, тогда никто не размышлял, как это назвать, — находилась в двух днях полета до Земли, когда ее засекли Робо. Они сделали все, что было заложено в их программу: подтвердили обнаружение, вычислили траекторию полета и рассчитали время столкновения, но до этого им сообщили, что база на Земле закрывается на рождественские каникулы. Так мы целый день оставались в неведении до того, как они все же попытались связаться с Землей. Тринадцать часов. — Уголки его рта опустились над пучком его рыжей с проседью бороды. — Все, что у нас оставалось. Тринадцать часов на то, чтобы собрать всех членов команды, на погрузку и заправку. На то, чтобы взлететь живыми. Сначала Дефорт боялся распространять это известие. Боялся, что паника сведет наши и без того малые шансы на спасение на нет. А его жена. — Отец остановился и покачал головой, затягиваясь из погасшей трубки. — Ее звали Мая Риокан. Морской биолог по профессии, она работала в то время где-то в Индийском океане, неподалеку от того места, куда упал астероид. Они бурили морское дно в поисках ископаемых, которые рассказали бы о столкновениях и глобальных катастрофах прошлого. Эта пара даже свой медовый месяц провела на исследовательском судне. Дефорт хотел позвонить ей, но не нашелся, что сказать. Мая была слишком далеко, чтобы забрать ее. Можете себе представить, что он пережил.
   — А почему его нет с нами? — спросила Таня. — Почему его не клонировали, как и нас?
   — Из-за нее. Они были безумно влюблены друг в друга. Мая поклялась оставить карьеру, когда станция будет готова, чтобы быть с ним, но не хотела, чтобы ее клонировали. Она считала, что ее одной вполне достаточно. В криостате имеются образцы его тканей, но нет ее. А в одиночку клонироваться Дефорт не захотел.
   Отец скорчил недовольную мину.
   — Я и сам не очень-то рвался. Я оставил образцы клеток, но все-таки я не ученый и не эксперт. Я собирался отдать свое место одному заметному антропологу, но когда тот день наступил, он был вне досягаемости, где-то в Чили, на раскопках. Ну и…
   Глубоко вздохнув, отец снова начал двигаться.
   — Я вернулся на базу вместе с вашими физическими родителями. Мы заправили корабль и погрузили, что могли. Келл разгонял толпу. Мы взлетели вовремя. Не могу сказать, чтобы я был очень рад. Как и остальные, впрочем.
   Он покачал головой и обратился к Диане:
   — Вспоминаю твою мать. Когда мы были уже в безопасности, в космосе, она открыла свой портативный компьютер, собиралась что-то написать, но вдруг обнаружила, что не в силах пошевелить и пальцем. Она так и сидела, ссутулившись над монитором, пока профессор By не дала ей что-то выпить, чтобы та заснула.
   — Твоя мать глупышка. — Арни состроил гримасу Диане. — Вот мой отец держался молодцом.
   — А может, и не совсем, — засмеялся отец. — Отец Пепа был хладнокровен. Наш пилот. Он доставил нас на самую орбиту, а потом передал управление Дефорту. Взял с собой литр мексиканской текилы. Выпил ее вместе с Келлом и Моной и проспал до самого прибытия на Луну.
   — Ужасающее зрелище, — сказала будто сама себе Диана, не сводя глаз с Земли. — В океан впадают красные, словно кровь, реки.
   — Красная грязь, — пояснил отец. — Ил окрашивается в рыжий цвет из-за железа, которое содержал астероид. Дождем его смывает в реки, потому что там нет ни травы, ни чего-нибудь еще, что смогло бы накапливать и удерживать частицы почвы.
   — Печально, — проговорила Таня. — Расскажи, как все случилось.
   — Не слишком здорово, — кивнул отец. — Когда мы поднимались на восток из Нью-Мексико, нам навстречу шла волна. Она катилась по поверхности Земли от места удара. Твердь планеты колыхалась подобно океану. Здания, поля, горы — все подскакивало к небу и рассыпалось в прах.
   В результате удара в стратосферу вырвалось огромное облако пара, разбитых скальных пород и белых горячих испарений. На Азию уже опустилась ночь. Мы уходили далеко на север, но видели облако, редеющее и сужающееся, но все еще полыхающее темно-красным из-за жары внутри него.
   Когда мы снова пролетали над тем местом, облака уже окутали всю Землю. Сперва планета была ржаво-коричневатого цвета, а затем побледнела, когда пыль начала оседать. На высоте облака конденсировались. В итоге вся планета стала ярко-белой, точно Венера. Такая прекрасная, — голос его затих, — и такая жуткая.
   — И все-все погибли? — прошептала Диана, промокая слезы.
   — Кроме нас. — Очень медленно отец кивнул. — Здесь на станции Робо записывали последние трансляции с Земли. Радиоактивный взрыв, вызванный столкновением, выжег коммуникации на половине планеты. А поверхностная волна распространила молчание дальше.
   Пилоты одного из летящих на большой высоте самолетов попытались вести запись того, что наблюдали из иллюминаторов. Робо засекли их сигнал, но не думаю, что выжил хоть кто-нибудь, чтобы слышать их. Радио и телестанции ушли из эфира, но несколько безумцев продолжали вещание до самого конца. Какой-то лайнер, курсирующий в Индийском океане, успел послать сигнал бедствия. Мы перехватили видеозапись какого-то репортера, где запечатлен рушащийся Тадж-Махал.
   Один американский астроном, поняв, что происходит, за некоторое время до этого сообщил о своей гипотезе в средства массовой информации. Мы перехватили интервью-опровержение пресс-секретаря. Он сказал, что это всего-навсего внезапная солнечная вспышка. Договорить он так и не успел. С высоты тысяч миль мы видели, как из Атлантического океана накатывается гигантская волна, смывающая прибрежные города. Последнее, что мы услышали, вещалось с базы на Белых Песках: подвыпивший техник-связист пожелал всем счастливого Рождества.
   Таня спросила:
   — А что произошло с Дефортом?
   — Не знаю, что его волновало, — пожал плечами отец. — Он слишком много отдал станции и был потрясен, что все потеряно. Все, над чем так долго трудился. Больше всего Каль оплакивал жену. Здесь он так и не был счастлив. Почти не спал. Большую часть времени просиживал в обсерватории, разглядывая Землю. Планета все еще казалась огромной белой жемчужиной, сияющей в лучах Солнца, испещренная вулканическими извержениями. Нам так ни разу и не удалось взглянуть на ее поверхность. Через три года мы решили слетать на Землю.
   Арни поразился:
   — Он что, спятил?
   — Мы умоляли Дефорта переждать, пока облачность рассеется, когда можно будет поискать безопасное местечко для приземления. Дефорту все казалось, что где-то есть уцелевшие. В конце концов Пеп отвез нас туда. Я полетел, чтобы вести видеорепортаж. Все, что мы увидели под облаками, было мертво. Жара, наступившая в результате катаклизма, выжгла города, леса, луга. Уровень Мирового океана поднялся из-за того, что растаяли полярные льды. Низменности затопило. Изменились береговые линии. Земля выглядела такой, какой вы видите ее сейчас: черная пустыня, кровавые потоки вливаются в моря. Ни одного зеленого островка. Каль попросил Пепа высадить нас на берегу какого-то вновь образованного моря, раскинувшегося далеко в пойме Амазонки. Мы открыли люк, легкое дуновение ветерка принесло запах жженой серы, от которого мы все раскашлялись. И все же Дефорт твердо вознамерился взять пробы грунта и воды для тестов на наличие живых микроорганизмов.
   У нас не было приспособлений для дыхания. Дефорт соорудил одно прямо на месте, сымпровизировал: надел на голову полиэтиленовый пакет и подвел ко рту трубку кислородной подушки. Мы с Пепом наблюдали с космолета.
   Черная бурлящая лава сползала с дымящейся вершины к северу от нас. Солнечный свет не проникал сюда. На западе неистовствовала гроза, полыхали молнии.
   Каль взял с собой радио. Я пытался записывать все, что он говорил, но из-за пакета слышно было плохо. Он прошел к воде, по пути наклоняясь, чтобы захватить образцы пород, и складывал их в специальный резервуар.
   — Никакой зелени, — слышал я его слова. — Никакого движения. — Дефорт оглянулся на вулкан, что возвышался позади него, и перевел взгляд на окрашенные красным волны впереди. — Здесь вообще ничего нет.
   Пеп попросил Дефорта возвращаться, но тот пробормотал что-то неразборчивое и заковылял дальше, через застывшую лаву к небольшому грязному потоку. Присев на корточки, он принялся соскабливать что-то для своей корзины. Мы увидели, как он сложился пополам в приступе кашля, затем поднялся на ноги и стал пробираться дальше, к берегу и пенящемуся розовому прибою.
   — Сэр! — позвал Пеп. — Вы слишком далеко отошли!
   Взмахнув бутылью с образцами, Дефорт побрел дальше, вошел в пену.
   — Вот самый большой шанс новой эволюции, — сказал он. Голос его был приглушен пакетом, и мы едва могли разобрать, что он говорил. — Если что и сохранилось, то в море.
   — Вернитесь, пока не поздно! — взмолился Пеп. — Нам без вас не обойтись.
   — Только не горюйте, — послышался приглушенный смех. — Не забудьте, ведь вы бессмертны.
   Голос Дефорта заглушила следующая волна, которая обрушилась на него. Каль постарался отдышаться, неразборчиво произнес еще что-то. Он уронил радио и ведерко с образцами. Бедняга все же повернул назад и, тяжело ступая, прошел несколько метров, пока не запнулся и не упал. Бутыль с кислородом откатилась в сторону. Мы видели, как он растерянно шарил руками, пытаясь схватить ее, но следующая же волна отнесла ее прочь.
   — И вы оставили его там умирать?
   Диана едва сдерживалась, чтобы не перейти на крик.
   — Он все равно был уже мертв, — пожал плечами отец. — Думаю, он сам так решил. Он знал, что идти туда опасно, и в душе уже смирился со смертью. Тосковал по жене. Каль не стал бороться с той последней волной. Мы видели, как его тело вынесло на берег лишь на миг. А потом снова накрыло волной. Пеп хотел отправиться на поиски, но тогда и мы тоже погибли бы. У нас ведь не было кислородных масок.
   — А воздух? — спросил Арни. — Что случилось с воздухом?
   — Вулканические пары и, вероятно, цианид. Я уловил его запах.
   — Цианид? — нахмурился Пеп. — Откуда он взялся?
   — Думаю, принес астероид. В кометных газах содержится цианид.
   — Ядовитый воздух! — побледнел Арни. — И вы посылаете нас туда?!
   — Не раньше, чем подрастете. Как раз для этого вы и появились на свет. Помочь природе исцелить планету. — Отец мрачно взглянул на Арни. — Твой отец был терраформирователем. И он прекрасно знал, что зеленые растения могут все исправить. Они используют энергию солнечного света для выработки кислорода. И если их больше не осталось, вы посадите их снова.

5

   Мы — следующее молодое поколение. Рожденные в материнской лаборатории и выросшие в узких шахтах и тоннелях под куполом обсерватории, мы слушали рассказы своих родителей, читали оставленные ими письма, дневники. Изучали книги и диски из библиотеки Дианы, а также бесценные реликвии, что она сохранила для нас в музее. Робо показали нам подземные ангары и мастерские, где они построят космические корабли, которые, когда придет время, отвезут нас домой. Думаю, у нас даже появилось некоторое ощущение собственной значимости и принадлежности нашему благородному делу.
   Сколько лет минуло с тех пор, как на Землю упал тот огромный космический объект? Если даже Робо и голографические образы наших родителей знают, то нам об этом не говорят: облачность, прятавшая Землю, рассеялась. Робо, наблюдающие за планетой с помощью приборов, что стоят в обсерватории, обнаружили, что планета вновь пригодна для жизни.
   Станция — изолированная маленькая тюрьма. Однако именно здесь мы провели в общем-то счастливое детство. Своих родителей мы знаем лишь по их изображениям в голографической рубке, но они всегда нам казались живыми и любящими. В характере моего отца было две отличительные черты: катастрофа ранила его столь же сильно, насколько повредила Землю. Отцу не нравилось рассказывать о том последнем дне Земли, но он неизменно становился жизнерадостным, когда говорил о нашей миссии.
   — Вот почему вы здесь, — говаривал он. — Миллиарды лет эволюции ушли на формирование нашего типа жизни. Столкновение стерло с лица Земли все, кроме нас. Мы — единственное, что осталось. Вы рождены, чтобы построить все заново. Общество. Культуру. Цивилизацию. Весь биокосм. Величайшая ответственность. Может быть, это даже трудно объять разумом, пока не узнаете больше.
   Не один раз мы становились в ряд в топографической рубке вместе с Робо, которые молчаливой шеренгой стояли позади. Мы поднимали руки по просьбе отца и торжественно клялись подчиняться центральному компьютеру, вернуться по его приказу на Землю и отдать жизни, выполняя свою великую миссию.
   — Это будет нелегко, — сказал он, — но жизнь того стоит. Жизнь редка во вселенной. Насколько нам известно, мы быть может, единственные во всем космосе. Пообещайте, что не позволите жизни прекратиться.
   Мы пообещали.
   Наши родители сменяли друг друга в голографической рубке, обучая нас тому, что умели сами. Робо, которые никогда не заходили в рубку, сопровождали нас всюду. Мой Робо учил меня писать, преподавал естественные науки и геометрию, засекал время, когда я тренировался в центрифуге.
   — Попотеть не вредно, — обычно говаривал он. — Строишь тело, которое тебе понадобится. Я-то могу жить вечно. А ты — лишь человек. Тебе нужно трудиться, чтобы выжить.
   Пепа его Робо учил математическим таблицам и проектированию ракет. А кроме того, искусству боя, благодаря чему Пеп приобрел умение быстро думать и выработал хорошую реакцию.
   — Тебе это пригодится, чтобы быть в форме и сделать, что ты должен, — говорил Робо.
   Пепу нравилось состязаться. Он всегда упрашивал то меня, то Арни побоксировать с ним. И хотя в боксе я был сильнее его, он лупил меня так, что уже мочи терпеть не было. Арни — крупный и достаточно сильный — наносил тяжелые удары: Пеп отлетал к самой стене, благо лунная гравитация это позволяла. Но для Пепа это были сущие пустяки — он возвращался за новой порцией ударов.
   Для Тани ее Робо клонировал домашнего кота. Робо научил ее ухаживать за куклой-младенцем, преподавал ей биологию и генетику, так, чтобы она могла снова заселить Землю. Практикуясь в материнской лаборатории, Таня научилась клонировать и препарировать лягушек, но наотрез отказалась вскрывать кошек.
   Робо Арни помогал ему учиться ходить, пытался преподавать астрономию и геологию, необходимые, чтобы разобраться, насколько повреждена падением астероида Земля и что делать для ее восстановления. Первым экспериментом Арни стала колония клонированных муравьев, которая поселилась в застекленной муравьиной ферме.
   — Наблюдай за ними, Арни, у них можно многому научиться, — говорил образ его голографического отца. — Вся жизнь развилась как единая система, один большой симбиотный биокосм. Части его зависят друг от друга, как органы в теле человека. Зеленые растения выделяют кислород, которым мы дышим, а мы, в свою очередь, выдыхаем углекислый газ, необходимый им. Из-за того столкновения с Земли исчезло практически все. Наша задача — завезти семена, споры, клетки и эмбрионы — все, что вернет планету к жизни.
   Арни поежился и буркнул:
   — Я уже создал свой собственный муравьиный биокосм.
   Мой отец появлялся в образе худощавого человека в коричневом вельветовом пиджаке, с аккуратной бородкой. А отсчитывая мои отжимания в центрифуге, он был одет в красный тренировочный костюм и не носил бороды. Тогда он и выглядел моложе. При себе у него была неизменная трубка, которую он никогда не курил по той причине, что весь табак у него закончился, а семян они на станцию так и не успели завести. «Неплохая вещь табак», — говаривал он и всегда скучал по затяжке-другой.
   Робо Тани выглядел как и все остальные. Если не считать того, что табличка на его плоской груди была золотого цвета. А вот ее мать — высокая красивая женщина с ясными зеленовато-серыми глазами и густыми черными волосами, ниспадающим до самой талии, — вовсе не была плоскогрудой.
   В голографической классной комнате, где она преподавала нам биологию, мать Тани неизменно появлялась в белом лабораторном халате. В гимнастическом зале, обучая нас танцам, она красовалась в длинном черном платье. Ниже, в бассейне, на самом последнем уровне станции, она появлялась в красном купальнике, в котором частенько посещала мои сны.
   На станции не было настоящего фортепиано, но иногда мать Тани играла на виртуальном рояле и пела песни о земной жизни и любви.
   Повзрослев, Таня пошла в мать: высокая, с теми же ясными зелеными глазами и черными гладкими волосами. Она научилась петь таким же глубоким дивным голосом. Все мы ее любили, ну, скажем, все, кроме Дианы, которую, похоже, совсем не волновало, нравится ли она кому-нибудь.
   На голограмме мать Дианы, профессор Диана Ласард, была ниже Таниной, с грудью столь же плоской, как и синяя табличка с именем на груди Робо. За темными очками трудно было разглядеть ее глаза, волосы ее были рыжевато-золотистого цвета, которые, если бы она вздумала их отрастить, смотрелись бы красиво. Но она всегда накоротко остригала их и обычно скрывала черным шотландским беретом плотной вязки.
   Робо, что заботился о Диане, довольно преданно служил ей, проворно справляясь со своими обязанностями, но именно голографическая мать Дианы учила нас всех французскому, китайскому и русскому языкам. И еще прививала любовь к литературе и искусству.
   — Знание. Искусство. Культура.
   В повседневности ее голос был сух и невыразителен. Но в нем оживали страстные нотки, когда она говорила об этих сокровищах и своих опасениях, что они могут пропасть безвозвратно.
   — Берегите их как зеницу ока, — призывала она. — Они значат больше, чем все остальное на свете.
   На ее занятиях мы надевали специальные видеоустройства и путешествовали вместе с ней по минувшему миру. Мы пролетали в виртуальном аэроплане над белыми пиками Гималаев, ныряли вниз и скользили над рекой, разделяющей Великий Разлом, пересекали ледяную пустоту Антарктики. Мы видели пирамиды, Акрополь и Небесную иглу не столь давних времен. Мать Дианы водила нас по Эрмитажу, Лувру и Прадо.
   Она хотела, чтобы мы разделили ее страсть ко всему, чем когда-то была Земля. Диана и вправду любила те сокровища. Повзрослев, она превратилась в точную копию матери, так же коротко стригла волосы и прятала их под таким же черным беретом, носила те же черные очки. По ее словам, очки ей нужны были, чтобы защитить глаза от яркого света Земли, хотя в купол обсерватории она поднималась редко.
   Если ей кто и нравился, так это Арни.
   Его отец, профессор Линдер, раньше был футбольным защитником, чьи атлетические успехи позволили ему продолжить обучение и получить степени по физике и геологии. Арни, по способностям и напору не уступавший отцу, каждый день тренировался на беговой дорожке в центрифуге. Он изучал все предметы, которые преподавали родители, любовался в шлеме виртуальной реальности ценностями утраченного мира и состязался с Дианой в шахматы. Возможно, они были любовниками. Я так и не понял.
   У нас не было детей — они не входили в планы Дефорта. Как объяснила Танина мать, материнская лаборатория предназначалась только для клонирования. Роботы выдавали контрацептивы, когда в них возникала необходимость.
   Таня, наш биолог, все знала о столь любимом для нее занятии. Как и Пеп. С двенадцати лет они всюду ходили вдвоем, даже не скрывая привязанности друг к другу. И все же Таня была добра и ко мне. Однажды, когда мы с ней танцевали в гимнастическом зале, меня так увлек исходивший от нее аромат, ее голос, гибкий стан в моих объятиях, что я прошептал ей все, что в тот момент чувствовал. Под тяжелым взглядом Пепа она вывела меня из комнаты, и мы поднялись в купол обсерватории.
   Светила молодая Земля. Длинная дуга алого огня рассекала холодную неподвижную ночь, расписывая мертвый лунный ландшафт призрачными розовыми тенями. Во мраке обсерватории Таня разделась, а затем помогла снять одежду и мне, разомлевшему до дрожи.
   В мягкой лунной гравитации нам не нужна была кровать. Таня засмеялась моей неопытности и стала учить меня. Казалось, что этот эксперт до мелочей знает свое дело и смакует каждый миг этого урока, как и я. Мы пробыли там долго. Когда спустились вниз, танцы уже закончились. Не спали только Робо.
   Пожелав спокойной ночи, Таня подарила мне долгий поцелуй, который я запомнил на всю жизнь, и шепотом сообщила, что, если попрактиковаться, я мог бы даже превзойти Пепа. Однако, к моему немалому сожалению, она больше никогда не приглашала меня на урок.
   Должно быть, Пеп получил компенсацию сполна, потому что не затаил на меня зла. Позже, по правде говоря, он даже казался более дружелюбным. Быть может, из-за нашей общей страсти. Пеп не особо ладил с Арни, который извечно просиживал с Дианой за шахматной доской или бродил по старой Земле в виртуальном шлеме, изучая план Дефорта по восстановлению планеты. Арни всегда стремился к лидерству.
   По справедливости, главным должен был бы стать клон Дефорта, но Каль в свое время отказался жить снова без своей жены. Робо с его именем на белой табличке стоял недвижимый в углу хранилища, покрытый тысячелетним слоем лунной пыли.
   Когда нам исполнилось по двадцать пять, наши Робо собрали нас в голографической рубке. Трехмерные родители уже ожидали нас в самых официальных одеяниях и выглядели чрезвычайно серьезными.
   — Настало время вашего первого полета на Землю, — выступил вперед мой отец от имени всех, а может, от лица главного компьютера. — Ваше обучение завершено. Приборы дистанционного зондирования говорят о том, что ледниковый период закончился. Робо снарядили двухместную лунную капсулу и погрузили на нее гранулы семян. Двое из вас отправятся на Землю. Вылет — по первой готовности.
   — Я готов, — мельком взглянув на Таню, поднялся Пеп. — Если можно, сегодня.
   — Будешь пилотом. — Отец улыбнулся и обратился к Арни: — Линдер, ты отправишься с Наварро и начнешь засев почвы.
   Арни покрылся румянцем и замотал головой.
   — Ты забыл, кто ты? — отец помрачнел. — Ты — наш главный терраформирователь. Первый и самый важный шаг — засеять новую жизнь, которая возродит эволюцию, а дальше природа сама примется за свое дело. И наше.
   Арни упрямо поджал губы и снова покачал головой.

6

   Арни все еще отрицательно качал головой, поглядывая исподлобья на родителей в голографической рубке. Диана подошла к нему и обвила одной рукой за талию.
   — Надо лететь, — увещевал его Пеп. — Ты не забыл, зачем мы вообще здесь?
   — Да будь он проклят, этот ваш Дефорт! — Арни упрямо отвесил нижнюю губу. — Вместе со своим идиотским планом. Он не реалистичен. Может, Дефорт и был умнее всех остальных, но все-таки столкновение и для него оказалось полной неожиданностью. Астероид был больше, чем он даже мог себе представить. Столкновение не только стерилизовало планету, уничтожило все микроорганизмы. Раздроблена земная кора. В результате — сейсмическая нестабильность. Землетрясения, извержения вулканов и по сей день бередят планету. Земля, не спорю, выздоравливает. И ледники отступили на полюсах, только я считаю, что мы должны оставить это другому поколению.
   — Арни! — Таня с мучительным негодованием воскликнула, качая головой. — Альбедо Земли свидетельствует о том, что планета достаточно тепла. Теперь она готова нас принять.
   — Да, если ты веришь этому альбедо.
   Наши голографические родители застыли в рубке, не сводя глаз с Арни. Похоже, главный компьютер не был запрограммирован на случай подобных бунтов. Таня скорчила Арни рожицу.
   — Арни-вральни. — Голос ее стал тонюсеньким, как в три года. — Хоть ты и горазд бахвалиться, ты так и остался трусишкой. А может, ты просто желторотик?
   — Не нужно, Таня. — Пеп коснулся ее руки. — Мы все здесь взрослые люди.
   С очень серьезным лицом он обратился к Арни:
   — Нам нельзя забывать, зачем нас поместил сюда профессор Дефорт.