Уильямсон Пенелопа. Под голубой луной

   От такого неожиданного, несказанного счастья Джессалин едва не стало дурно. Ее била крупная дрожь.
   Но предстояло еще последнее усилие – преодолеть край шахты. При первой попытке она сорвалась и соскользнула вниз на несколько футов. Несколько бесконечных футов, которые снова пришлось преодолевать на руках. Это уже было чересчур. Джессалин проклинала все на свете: она проклинала Бога, себя и Маккейди Трелони. О, особенно Маккейди – ведь это по его вине она попала в эту переделку, и давно уже ему следовало прийти ей на помощь.
   Но вот наконец она в безопасности. Джессалин легла на землю, хрипло дыша. Мышцы горели, пот заливал глаза и разъедал царапины и ссадины по всему телу. Какое это наслаждение – просто лежать, лежать… Но по мере того, как приходило в себя измученное тело, мысли прояснялись, и вскоре Джессалин поняла, что опасность еще далеко не миновала. Теперь ей предстояло в кромешной тьме отыскать путь наверх и не заблудиться в бесконечной паутине ходов.
   И тут до ее ушей снова донесся слабый крик… или плач.
   Джессалин села и пошарила вокруг себя руками. Огня не было, не было и малейшей надежды его добыть – трутница и запасные свечи покоились на дне шахты. Вперед пробираться придется ползком, тщательно ощупывая дорогу – ведь из еще одного провала ей уж точно не выбраться.
   И она поползла вперед. Стараясь все время касаться плечом стены и нащупывая путь руками, Джессалин ползла туда, откуда слышался крик. Он становился все громче, и это придавало ей силы. Теперь уже было понятно, что кричит не взрослый мужчина. Во тьме плакало какое-то животное. Может быть, детеныш.
   Но что это? Видно, она слишком долго была в темноте, и теперь ей просто мерещится блестящий от влаги камень, округлые очертания деревянных балок. Однако вскоре Джессалин поняла, что это не обман зрения – ее глаза действительно различают стены и своды, кучи мусора и даже ржавую рукоятку брошенной кем-то кирки. Вскочив на ноги, Джессалин устремилась к свету.
   Штольня наклонно уходила вверх, к поверхности земли. В самом верху светлело отверстие, и Джессалин уже могла различить кусочек серого, затянутого тучами неба и… мешок из-под муки – он зацепился за выступ скалы и раскачивался наподобие гамака. Из мешка доносились писклявые, похожие на мяуканье вскрики.
   В скале там и сям были выдолблены углубления – такие есть в каждой шахте, они возникают по мере добычи руды. Воспользовавшись этими своеобразными ступенями, Джессалин потянулась к мешку. Наверное, кто-то захотел избавиться от котят, думала она, но мешок зацепился за выступ и повис, не долетев до низа.
   Так думала Джессалин, снимая мешок со скалы… Но вот она взяла его в руки… и увидела содержимое. В мешке был ребенок, новорожденный ребенок.
   Спускаться по вырубкам с мешком в руках оказалось гораздо сложнее, чем подниматься. Почувствовав наконец под ногами твердую землю, Джессалин облегченно вздохнула. Ребенок – девочка, совсем крохотная, не переставая, плакал.
   Джессалин гадала, сколько же времени младенец вот так провисел в шахте. Неудивительно, что плач был едва слышен. Но все же девочка была жива.
   Прислонившись к грубой каменной стене, Джессалин полной грудью вдыхала свежий морской воздух.
   Откуда-то сверху послышался хриплый крик:
   – Мисс Летти! Где вы, черт бы вас побрал? Ответьте мне!
   – Э-эээ-й! – радостно крикнула в ответ Джессалин. – Лейтенант!
   Сверху градом посыпались мелкие камушки, и в отверстии, закрывая небо, появилась голова лейтенанта Трелони. Джессалин радостно рассмеялась.
   – А вот наконец и вы, лейтенант. Где же вы были?
   – По-моему, ответ на этот вопрос вам был прекрасно известен с самого начала. А вот где, черт побери, были вы?
   Джессалин снова рассмеялась.
   – Вы очень дурно воспитаны, лейтенант Трелони. Я давно собиралась вам это сказать. Сколько же в вашей речи шлаков и прочих рудничных отходов!
   – В таком случае не стоило вынуждать меня употреблять крепкие выражения.
   Джессалин едва не поперхнулась от очередного приступа смеха.
   – Послушайте, какого черта вы там делаете? И прекратите хихикать. Терпеть не могу хихикающих женщин.
   Джессалин словно бы только сейчас осознала, что совсем недавно чудом избежала смерти. Голова кружилась, а тело стало совсем легкое, как будто вдруг потеряло вес. Она смотрела на плотно сжатые губы Трелони, и ей безумно хотелось поцеловать их.
   Решив, что подробное изложение событий потребует слишком много времени и сил, Джессалин рассказала только то, что, как казалось, заслуживает внимания. В точности так преподобный Траутбек обычно поступал с библейскими притчами.
   – Вас очень долго не было, и я подумала, вдруг что-то случилось? Тогда я спустилась в шахту и немного заблудилась.
   – Нельзя заблудиться немного. Можно или заблудиться, или нет. У вас что, врожденный талант превращать самые обычные вещи в катастрофу мирового масштаба, или вы специально практиковались.
   – Не будьте таким гадким. Вам это не идет. Голова Трелони исчезла из отверстия.
   – Лейтенант!
   – Сидите спокойно и не вздумайте никуда отойти. Я сейчас за вами спущусь.
   – Спасибо, но…
   – Ну что вы! Не стоит благодарности. Я всю жизнь мечтал провести целый день, ползая по темным скользким подземельям. А уж сорвать голос непрестанными криками всегда казалось мне воплощением веселья.
   – Лейтенант! У меня ребенок.
   Голова Трелони снова появилась в отверстии штольни.
   – Каким это образом у девственницы оказался вдруг ребенок? Только не рассказывайте мне про непорочное зачатие. Дважды такие истории не проходят.
   – Не глупите, лейтенант, – рассмеялась Джессалин. – Я же не говорила, что это мой ребенок. Я нашла его. Только что здесь, в штольне.
   – Понятно. Этого следовало ожидать. Вполне в вашем духе – отправиться на поиски приключений и найти ребенка.
   Джессалин снова рассмеялась и присела к стене, прижимая ребенка к груди. Долго ждать ей не пришлось. Вскоре послышались шаги, и на темных влажных стенах замерцал приближающийся огонек.
 
   Поставив свечу на каменный уступ, Трелони осторожно отвернул мешковину с головки ребенка.
   – С ним все в порядке?
   – Вообще-то, это она, лейтенант. Разве вы не видите разницы?
   Трелони весело улыбнулся.
   – Только не с этого конца.
   А потом произошло неожиданное. Он нежно провел пальцем вдоль линии ее подбородка, и, несмотря на густой полумрак, Джессалин заметила, что его рука слегка дрожит.
   – Ты поцарапала лицо… – сказал он.
   Их глаза встретились, но его взгляд тотчас же скользнул ниже и остановился на ее рте. Джессалин нервно облизнула нижнюю губу и судорожно сглотнула.
   – Я… Мне кажется, девочка замерзла. Ведь на ней ничего нет, кроме мешка.
   Лейтенант промолчал. На его лицо постепенно возвращалось прежнее непроницаемое выражение. Отвернувшись от Джессалин, он снял куртку и укутал младенца в теплую шерстяную ткань. Девочка, не перестававшая жалобно пищать, почти сразу затихла.
   – Вы ей понравились, – заметила Джессалин.
   – Боюсь, что это чувство не взаимно. Маленькая пискунья только что обмочила мою куртку. – От звуков его голоса, низкого и чуть охрипшего, девочка снова заплакала.
   – Бедняжка, она, наверное, голодна!
   – А почему ты смотришь на меня? – поинтересовался Трелони. – Уж я-то точно ничем не смогу помочь.
   Джессалин и правда смотрела на него. На его узкие, аристократичные, но огрубевшие от тяжелой работы, покрытые шрамами руки, державшие ребенка. Казалось невероятным, что руки мужчины могут быть и такими пугающе сильными, и такими нежными. Таким мягкими и такими грубыми одновременно.
   – Ненавижу, когда ты так смотришь, – вдруг сказал он.
   – Как?
   – Как будто знаешь что-то, чего не знаю я.
   – Я просто подумала о том, что большинство мужчин бледнеет от страха, когда у них на руках оказывается ребенок. А ты обращаешься с ней так, словно имеешь богатый опыт по этой части… – Джессалин осеклась. Болтали, что у старого графа было несколько десятков незаконнорожденных детей по всему Корнуоллу. А перед ней стоял Трелони, сын своего отца.
   Но сейчас смотрел он не на нее, а на ребенка и говорил, насмешливо растягивая слова.
   – Я тоже боюсь. Правда, малышка? Младенцы, а также привлекательные девственницы вызывают у меня замирание сердца и дрожь в коленках.
   Джессалин улыбнулась и вдруг почувствовала, как у нее внутри что-то оборвалось. Кусочек ее самой оторвался и упал в черную дыру, гораздо более страшную, чем колодец шахты. Этот чужой человек был для нее полной загадкой, она его совсем не знала и все же чувствовала, что не может без него жить, как не может жить без земли под ногами, без солнца, без воздуха. И ей стало страшно. Страшно, что эта потребность в нем никогда не пройдет, станет неотъемлемой частью ее жизни.
   Лейтенант шел впереди с ребенком на руках, а Джессалин брела за ним, как в тумане. Казалось, ее телу вдруг стало слишком тесно в коже. Если он сейчас прикоснется к ней или даже посмотрит ей в глаза, она разлетится на части, как взорвавшийся паровой котел. Грудь болела, глаза щипало, как будто она вот-вот заплачет. Или как будто плакала слишком долго.
   Трелони первым поднялся по лестнице. Потом, став на колени и придерживая ребенка одной рукой, вторую протянул ей. Наконец-то оказавшись на поверхности, Джессалин зажмурилась от яркого света, но и с закрытыми глазами она чувствовала на себе его взгляд.
   Как же ужасно она, должно быть, выглядит! Лицо перепачкано, слезы промыли в грязи полоски, волосы спутались и слиплись от пота, костюм для верховой езды превратился в лохмотья, на локтях и коленях зияли огромные дыры, не хватало нескольких пуговиц, а сквозь разодранные перчатки виднелись стертые в кровь ладони.
   – Я провалилась, – жалко улыбаясь, объяснила она, не в силах дольше переносить тишину. – Но сейчас я уже хорошо себя чувствую, честно. Так – небольшая слабость, и все.
   – Провалилась? – прервал он ее сбивчивый рассказ. – Куда, ради всего святого? В шахту?
   – Да. – Джессалин избегала встречаться с ним взглядом. Почему-то ей было очень стыдно. Мало того, что при нем с ней всегда происходят всякие дурацкие происшествия, так еще и после она чувствует себя круглой дурой. Вот и сейчас он смотрит на нее, не произнося ни слова. Наверное, считает ее безмозглой девчонкой.
   Стреноженная Пруденс спокойно паслась на вересковой пустоши. Джессалин вдела ногу в стремя и уже собиралась вскочить в седло, но вдруг соскользнула на землю и побежала назад, к башне.
   Шляпка с примулами лежала там, где она ее оставила – бледно-желтые цветы ярко выделялись на фоне серого камня. Их вид опять повернул что-то в ее груди. Как будто от нее отломился кусочек, и уже никогда больше Джессалин не будет прежней. «Как же так получается, – думала она, – кто-то тебе очень нужен, а ты этому человеку не нужна совсем?» Схватив шляпку, Джессалин со всех ног помчалась прочь от башни, как будто стремилась убежать от самой себя.
   Она тщетно пыталась на бегу нацепить шляпку на голову и завязать ленты, но шляпка упорно съезжала на глаза. Осознав, как комично все это выглядит со стороны, Джессалин не могла удержаться от смеха. Но смех ее быстро оборвался, стоило ей увидеть его плотно сжатые губы.
   – Что случилось?
   – Ничего. Скорее залезай на эту чертову лошадь и поехали отсюда.
   Джессалин послушно взобралась на лошадь. Протянув ей ребенка, Трелони вскочил в седло позади нее и взял вожжи. При каждом ее вздохе грудь касалась его руки. Она старалась дышать как можно реже. Но вот Трелони пустил лошадь рысью, и она опять всей грудью навалилась на его руку. Джессалин напряглась так, что собственное тело казалось ей деревянным.
   – Что же нам делать с этим ребенком? – Его теплое влажное дыхание щекотало ей ухо.
   Для того чтобы ответить, Джессалин пришлось сделать вдох. Прикосновение к его руке обожгло ей грудь, несмотря на двойной слой одежды.
   – Отвезем ее в Маусхоул к ее матери.
   – А мамаша не избавится от нее снова тем же путем? Джессалин сделала еще один вдох. Грудь напряглась и набухла. Каждое прикосновение грубой ткани рубашки причиняло боль. Никогда она не испытывала ничего подобного – прошлым летом, с тем цыганским мальчиком, это была не более чем игра. Еще немного, и она не выдержит. Джессалин заерзала в седле, стараясь отодвинуться от рук Трелони. Впоследствии она много раз об этом жалела.
   – Это наверняка дочка Сэлоум Стаут, потому что она одна в наших краях в последнее время была бер… в интересном положении. Говорили, что ребенок у нее от какого-то моряка из Фэлмауса. Он не может на ней жениться, потому что у него уже есть жена. Я думаю, что ребенка выбросила не сама Сэлоум, а ее отец. Джеки Стаут не хотел кормить лишний рот. А вовсе не за тем, чтобы спасти честь дочери. О чести он и понятия не имеет. И о стыде тоже.
   Джессалин терпеть не могла этого рыбака – однажды она видела, как он привязал оловянную тарелку к хвосту какой-то несчастной собаки. И при мысли, что этот человек способен сбросить в заброшенную штольню свою собственную внучку, она буквально клокотала от ярости.
   – Ну дайте мне только добраться до этого Джеки Стаута! – вслух размышляла она. – Я покажу ему, как бросать детей в шахты. И нечего хмыкать, лейтенант. Я вовсе не шучу.
   – Уверяю вас, мисс Летти, я никогда в своей жизни не издавал подобных непристойных звуков.
   – Гм!
   – Так кто из нас хмыкает, мисс Летти?
   Когда они добрались до Маусхоула, солнце уже садилось. Издали деревня выглядела живописно. Крытые шифером домики тут и там разбросаны по высокому берегу небольшой, подковообразной бухты, будто кубики какого-то великанского ребенка. Вблизи же очарование развеивалось. На каменном причале в беспорядке валялись корзины с гниющими омарами, спутанные клубки веревки н обломки снастей. В воздухе стоял устойчивый запах тухлой рыбы, а уши закладывало от непрекращающегося шума – где-то дробили руду.
   Во всей деревне они не встретили ни единой живой души, кроме древнего старика, чинившего парус на своем крыльце. Увидев чужих, он от удивления разинул беззубый рот и так и сидел, пока они не прошли мимо. Джессалин показала лейтенанту на полуразвалившийся домик, в котором обитал Джеки Стаут с двумя взрослыми дочерьми, Батшебой и Сэлоум. Раньше была еще третья – Магдалена, но она два года назад умерла от сыпного тифа.
   Дом Стаута походил на большинство других домишек Маусхоула – к жилому помещению вели крутые каменные ступени. А внизу располагался рыбный погреб – здесь каждый год после путины рядами складывали свежую рыбу и оставляли на месяц, чтобы стекли кровь и жир. Последняя путина кончилась всего две недели назад, но вонь была настолько сильной, что Джессалин едва не стошнило.
   Раскидав кучи мешков и рыболовные снасти, загромождавшие вход, лейтенант Трелони пропустил Джессалин вперед, и она постучала в дверь.
   Им открыл толстый, коренастый мужчина с изъеденным оспой лицом. Его огромный, напоминавший пивную бочку живот, обтянутый перепачканным рыбьей чешуей холщовым халатом, свисал почти до колен. Он был небрит и слегка пьян.
   – Чего вам надо… – начал было Джеки Стаут, но, заметив лейтенанта, попытался изобразить на своей толстой физиономии подобострастную улыбку. – Сэр?
   – Мы хотим видеть Сэлоум, – сказала Джессалин.
   – А вот этого нельзя, мисс Летти. Болеет она. Не встает.
   Он попытался закрыть дверь, но Джессалин успела просунуть в щель ногу.
   – Не пытайся обмануть меня, Джеки Стаут. Сэлоум не больна. Она недавно родила ребенка. Вот этого.
   Бегающие глазки Джеки остановились на свертке в руках Джессалин.
   – Нет, этого не может быть. – Толстяк явно нервничал. – Ребенок Сэлоум умер. Вчера ночью. Она родилась мертвой. Точнее, он. Да, это был мальчик. Мертвым родился.
   Джессалин насмешливо приподняла брови.
   – Надо же, какое удивительное совпадение! Вчера ночью Сэлоум рожает мертвого ребенка, а сегодня днем я нахожу новорожденного, которого сбросили в штольню, будто мешок с мусором. Кстати, чудеса ходят парами, вам не кажется, мистер Стаут? Я вот думаю, что скажут в магистрате, если узнают, что по воскресеньям вместо цыпленка у вас в котелке частенько тушится один из фазанов эсквайра Бэббиджа? Как вы думаете, что там скажут о таком странном совпадении? Так ведь и до тюрьмы недалеко, а то и до виселицы. Например, за попытку убить беспомощного младенца.
   В это время дверь распахнулась, и на порог, слегка пошатываясь, вышла девушка с растрепанными густыми черными волосами, одетая только в изношенную нижнюю рубашку. На ее бледном, изможденном лице глаза казались двумя кровоподтеками.
   – Мой ребенок! – закричала она, протягивая к Джессалин тонкие, дрожащие руки. – Вы вернули мне дочку. О, прошу вас, дайте ее мне!
   Выражение лица девушки лучше любых слов убедило Джессалин, что она и не подозревала о попытке избавиться от ребенка. Джессалин передала девочку матери и помогла женщине войти в дом. Сэлоум с трудом добралась до продавленного соломенного тюфяка и присела на краешек, не переставая плакать и гладить личико дочери. Спустя несколько минут она подняла на отца полные ужаса и ненависти глаза.
   – Ты сказал мне, что она умерла.
   – Ясное дело, у такой потаскухи, как ты, одна забота – забрюхатеть. А кто будет кормить твое отродье, а? – Джеки Стаут злобно стрельнул глазами в Джессалин, потом демонстративно повернулся к ней спиной и принялся хлебать джин прямо из глиняного кувшина.
   Домишко насквозь пропах рыбой и гниющей соломой. Кроме соломенного тюфяка, в комнате стояли только грубый стол, сколоченный из выброшенных на берег обломков снастей, и несколько разного размера табуреток. Единственное окно было заткнуто тряпками, а мрачное помещение освещалось одинокой сальной свечой, которая давала больше копоти, чем света.
   Сгорбленная тень у очага пошевелилась, оказалось, что на табуретке сидит еще одна девушка. Она встала и направилась к ним вихляющей походкой, будто ее бедра крепились на шарнирах. У Батшебы Стаут было остренькое, не лишенное своеобразного обаяния личико, черные как смоль волосы и раскосые светло-карие глаза. Сравнивая двух сестер, любой бы подумал, что если уж одна из них и родит внебрачного ребенка, то это будет Батшеба. Впрочем, мелькнуло в голове у Джессалин, наверняка она слишком опытна, чтобы так глупо попасться.
   Сэлоум стала кормить девочку, и Джессалин с интересом наблюдала за ними. Ребенок присосался к огромной, как дыня, груди. Крошечный ротик оттягивал вздувшийся, коричневый сосок, и Джессалин стало интересно, что при этом испытывает мать. Переведя взгляд на бледное лицо девушки, она увидела странную смесь страха, боли и какой-то упрямой гордости.
   – Вы же не скажете в магистрате про отца, правда, мисс? Пожалуйста, мисс, он больше ничего не сделает ребенку. А без него мы с Шебой помрем с голоду. Разве для таких, как мы, найдется хоть какая-то работа?
   Джессалин подошла к девушке и положила руку ей на плечо. Сквозь ветхую ткань рубашки выпирали острые кости.
   – В прошлое воскресенье преподобный Траутбек сказал, что ему нужна девушка для работы на кухне. Я могу поговорить с ним о тебе.
   – О, мисс, вы так добры! – обрадовалась Сэлоум. Но в глазах ее по-прежнему таился страх, и, прижав дочку к груди, она спросила: – Так как же все-таки с отцом? А, мисс?
   – Я не пойду в магистрат, – заверила ее Джессалин, подумав про себя, что, раз уж дочь так решительно встала на сторону отца, это все равно было бы бесполезно. – Но ты должна мне кое-что обещать. Если он снова будет угрожать тебе или ребенку, ты сразу придешь ко мне.
   Батшеба, пользуясь тем, что Джессалин поглощена беседой с ее сестрой, решила не упускать случая и вертелась возле лейтенанта Трелони. Ее янтарные глаза буквально ощупали все его тело и наконец остановились на лице.
   – Надеюсь, господин лейтенант, вы не думаете, будто я знала, что бедную малышку сбросили в штольню. Я-то, как и Сэлоум, думала, что она умерла.
   Лейтенант неторопливо оглядел девицу с головы до ног.
   – Я смотрю, вы стойко перенесли эту трагедию, мисс Стаут.
   Джессалин презрительно фыркнула.
   Батшеба метнула на нее злобный, почти как у отца, взгляд и снова повернулась к лейтенанту, улыбаясь во весь рот.
   – Я слышала, что вы живете в большом доме совсем один. Вам, верно, скучно. Я бы могла вас изредка навещать, сэр. Принесла бы свежей рыбки…
   Лейтенант одарил ее улыбкой, перед которой было трудно устоять.
   – Я всегда был очень неравнодушен к рыбе. Джессалин снова фыркнула. На этот раз погромче. Так вот что ему нужно! О да, Шеба Стаут ему прекрасно подойдет. А через девять месяцев какой-нибудь из заброшенных рудников получит новую жертву.
   Прелестно. Пусть остается здесь и флиртует с Батшебой хоть целую вечность, а у Джессалин масса гораздо более интересных дел. Тем более, что Джеки Стаут всем своим видом показывал, что не собирается ее слушать. Высказав напоследок все, что она о нем думает, Джессалин направилась к двери.
   Но не тут-то было. Тяжелая рука лейтенанта упала ей на плечо.
   – Стаут, – проговорил он, и в его голосе послышались командирские нотки, которым непроизвольно хочется повиноваться, – когда мисс Летти с тобой говорит, ты должен внимательно слушать и отвечать. Ты понял?
   Спина Джеки Стаута напряглась, и он поспешно повернулся, утирая рукавом губы.
   – Сэр? – Теперь в его голосе не было и следа грубости, только страх.
   – Впредь, как только мисс Летти заговорит с тобой, не забывай снимать шляпу в знак уважения. И хорошенько запомни, что все, найденное на земле Сирхэев, принадлежит Трелони. А то, что принадлежит нам, мы умеем защищать.
   Так что на твоем месте я бы молился о том, чтобы ребенок твоей дочери жил долго и счастливо.
   За эти слова Джессалин была готова простить любые обиды. Ведь до сих пор никто и никогда не становился на ее защиту. Как чудесно было бы, если бы такой защитник был рядом всегда!
   Но как только они оказались на улице, как только Джессалин почувствовала на своей талии его теплые руки – Трелони хотел помочь ей сесть в седло, – обида вернулась, и она сказала:
   – Прошу вас, лейтенант, будьте так добры, уберите руки с моей талии.
   Не обратив на ее надутое личико никакого внимания, он спокойно подсадил ее в седло и широко ухмыльнулся.
   – Вы сейчас повели себя чисто по-женски, мисс Летти. Уж не Батшеба ли Стаут подвигла вас на это?
   – Вы распушили перья и надулись, как самодовольный индюк. А она смотрела на вас, как голодная чайка, наконец-то увидевшая добычу.
   Ухмылка Трелони стала еще шире.
   – Честно говоря, мне она больше напоминает пухленькую зобастенькую горлинку.
   Джессалин резко развернула Пруденс и ударила пятками ей в бока. Раз он так себя ведет, пусть добирается домой пешком. В спину ей ударил низкий, хрипловатый смех. Однако вскоре он сменился топотом сапог по камню. Джессалин обернулась и испуганно вскрикнула – каким-то немыслимым прыжком, словно циркач, лейтенант взлетел в седло позади нее. Сильные руки сомкнулись на ее талии, а горячее дыхание взъерошило волосы.
   – Не глупите, мисс Летти.

Глава 9

   Джессалин открыла глаза и чуть не вскрикнула.
   В мерцающем пламени свечи к ней склонилось круглое белое лицо, обрамленное алым ночным чепцом. В полумраке казалось, что голова плавает сама по себе, отделенная от тела.
   – Вы спите, мисс Джессалин? – спросила голова голосом Бекки Пул.
   Джессалин перевернулась на живот и натянула на голову одеяло.
   – Ну что ты, Бекка? Разве можно спать посреди ночи? Конечно же, я бодрствую.
   – Не время для шуток, мисс. Там, в бухте Крукнек, привидения. Говорю вам, привидения. Появились сегодня ночью. Я чуть не померла со страху. Сама не знаю, как жива осталась. После такого-то ужаса! У меня началось такое сердцеубиение.
   Поняв, что заснуть не дадут, Джессалин отбросила одеяло и села на кровати.
   – Бекка, ты уверена, что тебе это не приснилось?
   – Я тоже сначала так подумала, мисс. Подумала, это от пончиков, я их ела за ужином, а они застряли в желудке, как камни, и потом у меня стало неуварение. Ну вот, я и говорю себе: Бекка, может, тебе снится, что ты видишь привидения. Значит, еще раз иду к окну и говорю себе: нет, Бекка, девочка, ничего тебе не снится. Это-таки привидения! Самые настоящие!
   Джессалин встала и, вздохнув, пошла к окну смотреть на привидения. Ночь была очень темная… Туман окутывал окрестности густым пушистым одеялом. Но даже сквозь него она разглядела огоньки, мерцавшие на вершине утеса бухты Крукнек.
   – Видите, мисс? Это же болотные огни, помяните мое слово. – Бекка поплевала на указательный палец и начертила крест между бровей. – Разве вы не слышите голоса? Это же мертвецы поют.
   – Брось, Бекка, это всего лишь ветер завывает. – Временами прилив и впрямь выносил на берег тела погибших моряков, и обычно их хоронили прямо там, где находили. Но Джессалин не верила ни в привидения, ни в болотные огни. – Жуткая ночь, – сказала она. – Видно, какой-то корабль разбился о Челюсть Дьявола.
   При мысли о кораблекрушении ее корнуолльская кровь заиграла. В те тяжелые времена жители полуострова частенько молились о кораблекрушении как о Божьем даре. Корабль, разбившийся о скалы, был для них как урожай для крестьянина.