- Будете буянить, ваше благородие, полицию вызовем.
"Ай, Ржевский, плут, мошенник, - подумал Давыдов, - обскакал меня на повороте!"
Толкнув заветную дверь, поручик Ржевский увидел Луизу Жермон, сидевшую в роскошном голубом платье возле большого зеркала. К его изумлению, примадонна была не одна. Перед ней стоял на коленях какой-то безусый юнец и, прижимая к груди руки, что-то страстно лепетал. Она небрежно внимала ему, любуясь собственным отражением в зеркале.
Заметив появившегося в дверях гусара, примадонна живо обернулась.
- Имею честь, поручик Ржевский! - представился он, щелкнув каблуками.
- Луиза, - охотно откликнулась она.
- Кто?.. что?.. - испуганно пролепетал юнец.
- Что смотришь, как на пряник? - нетерпеливо бросил ему Ржевский. - Освободите место, юноша, мне некогда.
- Когда?.. чего?..
Поручик схватил его одной рукой за шиворот и поднял с колен.
- Не путайтесь у меня под ногами, любезный. Антракт на исходе, черт вас возьми!
- Что это значит, сударь?
- Это значит, мой маленький Керубино, что я собираюсь выставить вас вон.
Но юный поклонник Луизы Жермон продолжал отчаянно упираться.
- Я протестую! Вы... вы не имеете права. Я буду требовать от вас удовлетворения.
- Я мальчиками не интересуюсь. Удовлетворения просите в другом месте. А если вам хочется дуэли, всегда к вашим услугам. Но не сегодня!
Вытолкнув юнца за порог, Ржевский запер дверь на задвижку и повернулся к смущенно улыбающейся примадонне.
- Богиня грез, мечта феерий! - воскликнул он, опустившись перед ней на одно колено и протягивая цветы. - От вашего голоса, ей-богу, с ума можно спрыгнуть. Я от соловья таких песен не слыхал. Вы только рот откроете, а у меня уже мороз по коже.
- Мерси, - улыбнулась Луиза, принимая от него букет.
- Как ваши очи светят ярко! Я полюбил вас с той минуты, как увидел...
- О, вы любите меня уже больше часа! - перебив, засмеялась она.
"С объяснением покончено, - подумал Ржевский. - Начинаю ухаживать".
- Нет, дайте локоть, - сказал он. - Только один поцелуй, молю.
Луиза Жермон не давалась, пряча от него свои обнаженные локти. И неожиданно заговорила на ломаном русском.
- О, я знать один ваш пословиц. Палец в рот не клади, а то... как это?.. вся погибнешь...
- От любви, - пылко закончил Ржевский. - От любви и помереть не страшно... Кстати, вы не скажете, сколько до конца антракта?
- О, вам не терпится увидеть меня на сцене?
"В постели, душечка, в постели," - мысленно поправил ее поручик.
- Так сколько же до конца, душа моя?
- Кажется, он очень близко, - она подняла вверх указательный пальчик. - Слышите колокольчик?
- Слышу. Это звенит мое разбитое сердце!
Время на любовь таяло с головокружительной быстротой. Втиснувшись в кресло возле француженки, Ржевский обнял ее обеими руками за талию и стал осыпать поцелуями. Она испуганно пряталась от него за букетом цветов.
- Луиза, ангел, мы успеем, - горячо шептал поручик. - Всего один раз, молю.
- О нет, нет, вы сумасшедший. О чем вы говорите!
С трудом вырвавшись из его объятий, она отбежала к стене.
- Простите, но сейчас мой выход, а мне еще нужно подтянуть чулки, - сказала она и невинно потупилась.
У поручика Ржевского потемнело в глазах.
- Я помогу вам! Мадемуазель, поверьте, мне это раз плюнуть.
- Я стесняюсь.
- Какой, к черту, стыд! Мы же не дети.
- Ах, не приближайтесь. Месье, - она капризно топнула ножкой, - из-за вас я никак не могу войти в образ.
- Предоставьте это мне.
- Что?
- Войти в ваш образ, - проникновенно сказал Ржевский.
Она тряхнула волосами.
- Я не понимаю ваш французский!
- У меня такой сильный акцент?
Луиза Жермон прижалась спиною к двери. Ржевский прижался всем телом к Луизе.
- Акцент у вас, действительно, сильный, - прошептала она.
- Так в чем же дело, милая?
- Мне пора на сцену. Сейчас начнется второй акт.
- Первый, голубушка, первый. А потом уж будет вам и второй, и третий, и четвертый...
Луиза толкала задом дверь, но та не открывалась. Между тем поручик стремительно развивал наступление.
- Что вы делаете, месье? - взвизгнула примадонна.
- Подтягиваю вам чулки, мадемуазель. Вы ведь этого хотели.
- Да... то есть нет. Нет! - Она опять сбилась на ломанный русский. - Отдайте моя нога... я не хотеть... Мне пора!
- Давно пора, голубушка, давно. Я совсем уж изнемог.
- Но мой опера... мой зритель...
- Зрители нам сейчас ни к чему.
Ржевский был уже готов расстегнуть штаны, но в этот момент француженке все же удалось нащупать за спиной задвижку.
Дверь распахнулась, и они оба в объятиях друг друга вывались в коридор, приземлившись на ковровую дорожку.
Ржевский, разумеется, оказался сверху. Луиза Жермон бессильно закатила глаза. Но воспользоваться всеми преимуществами своего положения поручику было не дано. Из дальнего конца коридора к ним уже со всех ног бежали вопящие от негодования и зависти поклонники.
- Какое неслыханное нахальство, господа!
- Это называется, вручил букет от императора!
- Хорош фельдъегерь!
- Снимите его с нее! Снимите!!
Набросившись на Ржевского, они стали стаскивать его с Луизы Жермон. Поручик отбивался, как мог.
- Я люблю ее! - кричал он. - Мне суждено гадалкой шатенку полюбить!
Луиза в возникшей суматохе уже давно успела убежать, а драка все продолжалась.
Денис Давыдов, хоть он и благоволил французской певице, отдав должное гусарскому братству, принял сторону Ржевского.
- Подите пгочь, чегти! - кричал он, лупя озверевших поклонников направо и налево. - Куда вы пготив кавалегии, засганцы штатские!
Гусарская удаль и сноровка в конце концов одержали верх над холёностью и зажратостью московских щеголей. Заодно досталось и капельдинерам. Раскидав по всему коридору стонущие и хнычущие тела, гусары с улыбкой посмотрели друг на друга и сердечно обнялись.
- Спасибо, Денис, - сказал поручик. - Я у тебя в долгу.
- Пустое, бгатец. Но, Гжевский, кажется, тебя можно поздгавить с очегедной победой?
- Увы, я не успел. Черт побери, а счастье было так возможно!
- Не пегеживай, как говогится, много женщин есть на свете... Идем, что ли? Втогое действие начинается.
- К черту всё! Где Луиза Жермон?
- Небось, уже на сцене. Стой, куда ты?
- За кулисы. Наша песенка еще не спета!
И, перепрыгивая через валявшихся повсюду измочаленных франтов, поручик побежал в другой конец коридора.
Денис Давыдов пожал плечами и отправился в партер.
Глава 12
Женщина как сладкое нечто
Граф Пьер Безухов появился в опере незадолго перед началом второго действия. Он сразу же пошел в первый ряд партера, поскольку даже в очках видел немногим дальше своего носа. Но первый ряд был весь занят. Толстяк полез во второй. Отдавив добрый десяток мужских и женских ног, извиняясь и раскланиваясь, он добрался до свободного места. Сел, пукнул, смутившись, заерзал задом, давая понять соседям, что это был только скрип его сидения, и, наконец, затих.
Пьер не впервые оказался на опере Моцарта "Так поступают все". Он прекрасно знал либретто и этим вечером мог бы спокойно лежать у себя дома на диване с какой-нибудь умной книжкой, размышляя о высоких материях.
И тем не менее он счел необходимым приехать в оперу.
Назойливая мысль свербила его мозг. Как утверждали злые языки, Луиза Жермон, исполнявшая партию Фьордилиджи, была привлекательней и красивее, чем его жена. Подумать только: какая-то заезжая французская певичка и красавица Элен - признанная звезда светского общества! И хотя Пьер был сейчас с женой в глубокой ссоре, уязвленное самолюбие всемирного фармазона не давало ему покоя и требовало немедленно установить истину.
Повертев головой, Пьер заметил в одной из лож бенуара огромное белое пятно. Он сразу догадался, что это - Элен. Он узнал смутные очертания ее голых плеч. Такое обилие голого тела могла представить всеобщему обозрению только одна из известных ему светских дам - его собственная жена!
"Prostitutka, baba golaja, куртизанка besstyzhaja, - думал Пьер. - Боже, и эта suchka - моя жена! И я ревную ее, бешусь, и хочу, чтобы она была лучше всех. Нет, я идиот!"
Вокруг Элен, словно пчелы, вертелись темные пятна мужчин - поклонников ее божественной красоты.
Пьер вдруг вспомнил свой медовый месяц и мучительно покраснел. Он тогда так старался: пыхтел, тужился, раздувал щеки, обливался потом, - и всё ради того, чтобы в награду услышать от своей молодой супруги снисходительное "мерси" с ленивым упреком "mon cher, еще минута - и вы бы меня раздавили!" Иногда Пьер искренне жалел, что не смог дотянуть до этой минуты, тем паче, что другого такого случая ему больше не представилось.
Отвернувшись от ложи Элен, Пьер сердито уставился на сцену.
Началось второе действие.
На сцене появились три женщины. И запели. Две из них изображали сестер Фьордилиджу и Дорабеллу, а третья играла роль их служанки.
Сестры возмущались дерзостью своих новых кавалеров, с которыми они познакомились в первом действии. Служанка их уговаривала, уверяя, что все мужчины отпетые кобели и надо принимать их такими, каковы они есть.
Пьер тщетно пытался определить, какая из певиц - Луиза Жермон. Все певицы казались ему на одно лицо, представляясь в виде трех цветастых силуэтов. Он снял очки и, подышав на них, протер стекла об манишку. Но это не помогло.
Рядом с Пьером сидел знакомый ему вице-адмирал. Старый моряк смотрел на сцену в подзорную трубу, при этом он облизывался и причмокивал губами.
Пьер попросил у него прибор.
- Только ненадолго, голубчик, - сказал вице-адмирал, с заметной неохотой.
- Вы не подскажете, которая из певиц Луиза Жермон? - смущенно спросил Пьер.
- Смазливая шатенка в голубом. Она, конечно, прелесть как хороша, но рекомендую взглянуть на девицу в розовом. - Вице-адмирал склонился к самому уху Пьера. - У малышки совершенно прозрачный лиф, и даже можно заметить... хэ-хэ... кое-какие детали.
- Какие детали?
- Две темные пуговки.
- Что мне до пуговиц? - сказал Пьер, и вдруг, зная свою рассеянность, не на шутку испугался: - Мы ведь не в пассаже? А?
- Граф, голубчик, вы не поняли. Неужто вы не видите... хэ-хэ...
Когда до Пьера дошло, на что намекает его сосед, он чуть не выронил подзорную трубу. Ведь женщина, не какая-нибудь, а женщина, как сладкое нечто, женщина, всякая женщина, нагота женщины мучила его. С детских лет и доныне он терзался тревожными раздумьями, что было бы, если б люди вдруг вздумали ходить повсюду голыми (и в театр, и на бал, и в гости): не исчезла бы тогда для мужчин загадочная притягательность женского тела? не упала бы рождаемость? не разорились бы продажные женщины? не утратил бы своего значения стриптиз? И не сошел бы весь мир с ума?
Пьер не находил ответа. И даже братья-масоны были бессильны помочь ему разобраться в этих сакраментальных вопросах.
- Беда в том, - робко проговорил Пьер, словно разговаривая сам с собой, - что мы ищем источник блаженства извне, а, между тем, он заключен в нас самих. Женщина - это... нехорошо, плохо...
- Вы сторонник Онана, граф? - уставился на него вице-адмирал. - Стыдитесь, он же был простой пастух!
Пьер ничего не отвечал, вновь обратив свой взор на сцену. Луиза Жермон и впрямь была очаровательна. Но, наведя трубу на ложу Элен, он нашел, что его жена безусловно красивее. Разрешив свои сомнения на этот счет, Пьер со спокойной душою отдал свое внимание опере.
Действие происходило в саду. Двое мужчин, одетых в албанские костюмы, ухаживали за сестрами Дорабеллой и Фьордилиджей. Мужчины старательно пели, объясняясь им в любви. Женщины охотно пели им что-то в ответ, но особых вольностей, впрочем, не дозволяли, игриво ускользая от объятий.
И тут Пьер с удивлением заметил, что из-за одного из деревьев выглядывает чье-то усатое лицо и лицо это с нескрываемым интересом следит за перемещениями Луизы Жермон. Наведя резкость, Пьер без труда узнал поручика Ржевского!
Глава 13
Брависсимо!
Когда поручик Ржевский, расставшись с Давыдовым, пошел искать черный ход за кулисы, он заплутал в коридорах и неожиданно оказался в служебном помещении театрального буфета. Там он выдул бутылку превосходного портвейна, на скорую руку овладел смазливенькой посудомойкой (причем не встретив в ее стороны ни малейшего сопротивления), закусил это дело бутербродом; потом подрался с поваром и, наконец, прихватив с собой бутылку хереса, отправился на дальнейшие поиски Луизы Жермон.
Хмель туманил поручику мозги и заплетал ноги. Но фортуна ему благоволила. И вскоре он уже стоял за картонным дубом в глубине сцены, попивая из горла херес и поглядывая украдкой на прелестную француженку, певшую что-то на итальянском языке.
Ржевский не понимал ни слова из того, о чем пел сейчас квартет артистов, но развязное поведение двух пижонов, крутившихся возле дам, не вызывало у него никаких сомнений относительно их намерений.
"Того гляди в кусты потащут", - думал поручик. Особенно его раздражал расфуфыренный франт, назойливо пристававший к Луизе Жермон.
Реальность и вымысел смешались в голове Ржевского в один непристойный сюжет. И когда франт взял Луизу за руку, терпение поручика лопнуло.
На свою беду ухажер Луизы оказался как раз неподалеку от дуба, за которым прятался Ржевский. Поручик толкнул в его сторону картонное дерево, после чего быстро перебежал за соседнее.
Плоская крона дуба с треском соприкоснулась с головою несчастного франта. Однако тот, благодаря своей шляпе с пышными перьями, умудрился устоять на ногах и, более того, помог Луизе установить дерево на место.
В зале раздались смешки. Но большинство зрителей по достоинству оценили находку постановщика.
"Дуб упал, но жизнь не кончена!" - подумал Андрей Болконский, сидевший в своих белых штанах в ложе для почетных гостей.
- Какая удивительная аллегория! - щебетала в бенуаре молодая княгиня Билянкина. - На влюбленного падает дерево, а он как ни в чем не бывало объясняется в любви.
- Я трактую это несколько иначе, - напыщенно отвечал ее муж, князь Билянкин. - Дерево изображает дуб, а дуб - символ мудрости. Стало быть, на Феррандо обрушилась сама мудрость, но он не внял голосу разума и не отступился от Фьордилиджи, несмотря на то, что она - невеста Гульемо, а он сам - жених Дорабеллы.
- От ваших заумных рассуждений, князь, у меня начинается мигрень!
- Старайтесь по-меньше думать, дорогая, и всё пройдет.
Оркестр не замолкал ни на секунду, и артисты продолжали вдохновенно исполнять свои заученные партии.
Ржевский стоял за развесистым кленом и, допивая херес, грозно сверлил глазами ухажера Луизы. Ведь этот наглый франт, с того момента, как на него свалился дуб, уже не то, чтобы брал Луизу за руку, а вообще норовил повиснуть на ней всем телом.
Дергая себя за ус, поручик вынашивал план мести. Хорошо было бы уронить на соперника клен. Но дерево могло заодно задеть и ни в чем не повинную примадонну.
В сердечных делах Ржевский долго рассуждать не любил. И потому, допив бутылку, он решительно рванулся вперед, чтобы заключить француженку в свои объятия. При этом он нечаянно зацепил дерево локтем.
Клен упал, и за ним, как костяшки домино, за одну минуту в саду попадали все деревья, а заодно рухнули и декорации, изображавшие беседку.
- Буря в сердцах, буря в природе! - восхищалась княгиня Билянкина, наблюдая за тем, как артисты в панике мечутся по сцене, уворачиваясь от падающих декораций. - Как интересно задумано, князь, и, главное, как свежо!
- Вам свежо только от того, дорогая, что вы обмахиваетесь веером, - сердито отвечал ее супруг. - Пусти вас сейчас на сцену - вас непременно придавило бы беседкой. Я удивляюсь безрассудству постановщика. Он покалечит всех своих артистов.
- Какой же вы зануда, князь! Вы пришли в оперу, чтобы наслаждаться, а все ворчите и ворчите.
- Наслаждаться я буду в другом месте, княгиня.
- Очень остроумно!
- Пусть и не слишком остроумно, зато какая приятная мысль...
Когда пыль на сцене развеялась, взору зрителей предстал поручик Ржевский, держащий в объятиях Луизу Жермон. Поручик страстно ее целовал. Луиза слабо сопротивлялась. Они стояли на самом краю сцены возле оркестровой ямы. Гульемо, Феррандо и Дорабелла медленно уползали со сцены.
- Занавес! - истошно крикнул директор театра.
- Браво! - воскликнул кто-то на галерке.
- Браво! Брависсимо! - понеслось по рядам. - Браво! Бис! Бис!!
Занавес быстро опустился. Но поручик и Луиза Жермон все равно остались стоять на виду у всей публики.
- Пустите, месье, - умоляла француженка, пытаясь освободиться из его объятий. - Перестаньте же, наконец, меня целовать...
- Но, мадемуазель, зрители бисируют. Им нравится, как я это делаю.
Публика и в самом деле неистовствовала. Кто-то бил в ладоши, кто-то смеялся, кто-то утирал слезы умиления. В оркестровой яме дирижер отчаянно молотил своей палочкой по пюпитру, скрипачи стучали смычками по струнам своих скрипок, - что на языке музыкантов означало наивысшую похвалу.
Под воздействием высокого искусства сентиментальные мужья принялись тискать в ложах своих жен, и Пьеру Безухову тоже вдруг захотелось помириться с Элен, чтобы на правах супруга вновь целовать ее мраморные плечи. Но заглянув через подзорную трубу в ее ложу, он увидел, что его жена уже вовсю целуется с каким-то стройным адъютантом. Сжав кулаки, Пьер стал выбираться из своего ряда.
Между тем многочисленные поклонники Луизы Жермон поспешили на сцену - выручать парижскую примадонну из объятий пьяного поручика.
Но Ржевский не собирался выпускать из рук свое сокровище, и завязалась драка.
- Гусагы, бгатцы! - вскричал Денис Давыдов, вскочив на кресло. - Не дадим в обиду нашего бгата!
И вскоре на краю огороженной занавесом сцены завертелась лихая карусель. Офицеры обнажили клинки. Кавалеристы рубились с пехотными командирами. Купцы бились на кулаках с чиновниками. Графья таскали за волосы князей и баронов.
О Луизе Жермон никто уже и не вспоминал, тем более, что ей, к счастью, вовремя удалось убежать.
Постепенно драка распространилась и на оркестровую яму за счет падавших туда драчунов. Отобранные у музыкантов флейты и скрипки тут же пускались в дело. Особым расположением у дерущихся пользовались ударные инструменты.
Занавес за пять минут был изрублен в клочья, и сражение заняло уже всю сцену. В ход пошли фрагменты и элементы декораций. Какой-то удалой купец долго кидался в своих противников картонными деревьями, а потом обрушил им на головы крышу от садовой беседки. По сцене из конца в конец летали флейты, трубы, скрипки.
- Всех покалечу! - орал какой-то подполковник, размахивая шашкой, которую в горячке забыл извлечь из ножен.
- Искусство требует жертв! - вторил ему юнкер с совершенно ненормальными глазами и пускал в воздух оркестровые тарелки.
Ржевский находился в самой гуще событий. На него наседали со всех сторон, но он яростно отбивался.
В зрительном зале тоже кипели страсти. Пьер Безухов на глазах у рыдающей Элен утюжил ее молоденького адъютанта мордой об бархатную перегородку бенуара. Остальная публика носилась по рядам, ломая кресла. Все что-то кричали, не слыша ни себя, ни других.
Вдруг отчетливо прогремело несколько выстрелов. Это палила в воздух ворвавшаяся в партер полиция.
- Ррразойдись!! - проревел на весь зал офицер жандармерии. - Концерт окончен!
Денис Давыдов пробился к Ржевскому, который в этот момент надевал на голову толстощекому прапорщику огромный барабан.
- Пошли отсюда, Гжевский, - сказал Давыдов. - Повеселились и хватит.
- Я только разошелся!
- Полиция, бгатец. Видишь, сколько понабежало. Ну их! К чегту связываться? Поехали-ка лучше ужинать.
И он потащил поручика за кулисы.
- А я и не знал, Денис, что в опере можно так славно покутить, - пьяно усмехался Ржевский, шевеля усами. - Теперь, пожалуй, я стану завзятым театралом, провалиться мне на этом самом месте!
Поручик оступился и полетел по лестнице кувырком.
Глава 14
Похмелье
Проснувшись на следующий день, поручик Ржевский обнаружил себя в постели с незнакомой барышней, в которой он спросонья чуть было не признал Луизу Жермон. Но это была не она.
Голова трещала невыносимо, и поручик вдруг решил, что ему вообще это все только снится. Он протер глаза, но видение женщины не исчезло.
Ржевский пригляделся.
Барышня была довольно симпатичная, лет двадцати пяти. Она лежала на боку, положив под щеку ладонь, и тихонько посапывала.
Пробуждение в подобной компании говорило о том, что вчерашний день был прожит не зря. Однако Ржевский никак не мог вспомнить, где он подцепил эту прекрасную незнакомку и где вообще они находятся. А между тем от решения этого вопроса зависело, должен ли он был расплатиться с ней наличными за оказанную ему вчера услугу или, напротив, она должна была поставить ему магарыч за доставленное ей удовольствие.
- Подъем! - скомандовал Ржевский, тронув девушку за плечо. - Кто рано встает, тому Бог подает.
Барышня перевернулась на спину и, приоткрыв глаза, сладко зевнула.
- А кто поздно ложится, тому леший присниться, - сказала она, потрепав поручика за шевелюру.
- Ну и что - приснился тебе леший?
- А зачем ему сниться, когда он и без того со мною спал?
- Это я, что ли, леший?
Она засмеялась.
- Вы бы, миленький, на себя вчера взглянули. Тако-ой лохматый, тако-ой бойкий. От вас столько шуму было, как будто вы из лесу сбежали.
- Поздно вчера легли, душечка? - спросил Ржевский, целуя ее в щечку.
- Легли рано, заснули поздно. А вы разве ничего не помните?
- Ни грамма! Видать, пьян был до бесчувствия.
Она с озорством лизнула ему кончик носа.
- Ну уж прям до бесчувствия... Чувств было через край. Я не жалуюсь.
Ржевский заключил ее в объятия.
- Как хоть тебя зовут, голубушка?
- Таня.
- Мы где, простите, познакомились?
- У генерала Скуратова на квартире. Вы с приятелем пришли, с маленьким таким, кучерявым.
- С Денисом Давыдовом?
- Да я не знаю, как его звали. Только он всё на букву "р" прихрамывал, а вы - на обе ноги. Ругались, что в опере крутые лестницы.
- А-а, припоминаю. Погоди-ка... - Ржевский потер лоб. - Я, кажется, с кем-то там повздорил?
- С полковником Зайцевым.
- Из-за женщины конечно?
- Из-за ноги.
- Из-за женской ножки? - уточнил поручик, все сильнее прижимаясь к барышне.
- Да нет. Вы ему на ногу наступили.
- Всего-то?!
- Он вас сразу обозвал по-нехорошему.
- Это как же?
- Конюхом! А вы ему за это в стакан плюнули. А там еще водка оставалась, полковник очень расстроился и в вас ее плесканул.
- И попал, сволочь?
- Промахнулся... Ой, что это вы делаете, поручик?
- Да вот, хотел через тебя, Танюша, перелезть, чтобы встать, и застрял.
- А зачем копошитесь-то? - захихикала она.
- Хочу понять, за что это я зацепился.
- Так вы же всё глубже цепляете!
- Не обращай внимания... Что было дальше?
- Дальше? О-о... Думаете, я в состоянии рассказывать?
- Я этому Зайцеву хоть... по морде дал? а? или нет? а? а?
- Вас у-у-удержали... Но полковник просил у-удовлетворения.
- Что ж, я его удовлетворю... Только как-нибудь попозже... Ведь ты не против? а? а?
Но она молчала, потому что говорить уже не было ни желания, ни сил.
Внезапно дверь протяжно скрипнула.
- Ой! - Барышня прикрыла лицо подушкой.
Ржевский недовольно оглянулся. В комнату с серьезным видом вошли два офицера. Увидев, чем занят поручик, они дружно закашляли.
В одном из незваных гостей Ржевский признал Давыдова, другой же был ему неизвестен.
- Доброе утро, господа офицеры, - буркнул поручик. - С чем пожаловали?
- Может, ты хоть пегестанешь на минутку? - сказал Давыдов, неловко теребя себя за ус.
- В таких премьерах мне советчики не нужны!
- У нас дело сгочное.
- Присаживайтесь. Я скоро.
С головой накрыв себя и свою барышню одеялом, Ржевский с прежним усердием продолжал свое занятие.
Офицеры сели в сторонке, уткнувшись носом в стену.
- Может, выйдем пока, Лев Иваныч? - тихо спросил Давыдов своего соседа. - Вас вся эта петгушка не смущает?
- Чего уж, дело молодое, - прошептал тот. - А вы как, Денис Васильевич?
- Я-то всякого нагляделся. По пгавде сказать, после вчегашнего пегедо мной хоть в носу ковыгяй, хоть с бабой забавляйся - всё гавно. Отупел малость.
- Так много выпили?
- Мало закусывал. Эй, Гжевский! - через плечо крикнул Давыдов. - Обещал поскогее, а сам волынку тянешь.
- Да ты говори в чем дело, Денис, - раздался голос из-под одеяла.
- У тебя сегодня с полковником Зайцевым дуэль.
- Отлично-с!
- Я твой секундант, а Лев Иваныч - у Зайцева. Но может, пока не поздно, дело кончить мигом?
- Конечно. Я этого зайца мигом шлепну и поедем с тобой в оперу.
- Да ты меня не понял, бгатец. Я думал, может, ты согласишься уладить дело полюбовно.
"Ай, Ржевский, плут, мошенник, - подумал Давыдов, - обскакал меня на повороте!"
Толкнув заветную дверь, поручик Ржевский увидел Луизу Жермон, сидевшую в роскошном голубом платье возле большого зеркала. К его изумлению, примадонна была не одна. Перед ней стоял на коленях какой-то безусый юнец и, прижимая к груди руки, что-то страстно лепетал. Она небрежно внимала ему, любуясь собственным отражением в зеркале.
Заметив появившегося в дверях гусара, примадонна живо обернулась.
- Имею честь, поручик Ржевский! - представился он, щелкнув каблуками.
- Луиза, - охотно откликнулась она.
- Кто?.. что?.. - испуганно пролепетал юнец.
- Что смотришь, как на пряник? - нетерпеливо бросил ему Ржевский. - Освободите место, юноша, мне некогда.
- Когда?.. чего?..
Поручик схватил его одной рукой за шиворот и поднял с колен.
- Не путайтесь у меня под ногами, любезный. Антракт на исходе, черт вас возьми!
- Что это значит, сударь?
- Это значит, мой маленький Керубино, что я собираюсь выставить вас вон.
Но юный поклонник Луизы Жермон продолжал отчаянно упираться.
- Я протестую! Вы... вы не имеете права. Я буду требовать от вас удовлетворения.
- Я мальчиками не интересуюсь. Удовлетворения просите в другом месте. А если вам хочется дуэли, всегда к вашим услугам. Но не сегодня!
Вытолкнув юнца за порог, Ржевский запер дверь на задвижку и повернулся к смущенно улыбающейся примадонне.
- Богиня грез, мечта феерий! - воскликнул он, опустившись перед ней на одно колено и протягивая цветы. - От вашего голоса, ей-богу, с ума можно спрыгнуть. Я от соловья таких песен не слыхал. Вы только рот откроете, а у меня уже мороз по коже.
- Мерси, - улыбнулась Луиза, принимая от него букет.
- Как ваши очи светят ярко! Я полюбил вас с той минуты, как увидел...
- О, вы любите меня уже больше часа! - перебив, засмеялась она.
"С объяснением покончено, - подумал Ржевский. - Начинаю ухаживать".
- Нет, дайте локоть, - сказал он. - Только один поцелуй, молю.
Луиза Жермон не давалась, пряча от него свои обнаженные локти. И неожиданно заговорила на ломаном русском.
- О, я знать один ваш пословиц. Палец в рот не клади, а то... как это?.. вся погибнешь...
- От любви, - пылко закончил Ржевский. - От любви и помереть не страшно... Кстати, вы не скажете, сколько до конца антракта?
- О, вам не терпится увидеть меня на сцене?
"В постели, душечка, в постели," - мысленно поправил ее поручик.
- Так сколько же до конца, душа моя?
- Кажется, он очень близко, - она подняла вверх указательный пальчик. - Слышите колокольчик?
- Слышу. Это звенит мое разбитое сердце!
Время на любовь таяло с головокружительной быстротой. Втиснувшись в кресло возле француженки, Ржевский обнял ее обеими руками за талию и стал осыпать поцелуями. Она испуганно пряталась от него за букетом цветов.
- Луиза, ангел, мы успеем, - горячо шептал поручик. - Всего один раз, молю.
- О нет, нет, вы сумасшедший. О чем вы говорите!
С трудом вырвавшись из его объятий, она отбежала к стене.
- Простите, но сейчас мой выход, а мне еще нужно подтянуть чулки, - сказала она и невинно потупилась.
У поручика Ржевского потемнело в глазах.
- Я помогу вам! Мадемуазель, поверьте, мне это раз плюнуть.
- Я стесняюсь.
- Какой, к черту, стыд! Мы же не дети.
- Ах, не приближайтесь. Месье, - она капризно топнула ножкой, - из-за вас я никак не могу войти в образ.
- Предоставьте это мне.
- Что?
- Войти в ваш образ, - проникновенно сказал Ржевский.
Она тряхнула волосами.
- Я не понимаю ваш французский!
- У меня такой сильный акцент?
Луиза Жермон прижалась спиною к двери. Ржевский прижался всем телом к Луизе.
- Акцент у вас, действительно, сильный, - прошептала она.
- Так в чем же дело, милая?
- Мне пора на сцену. Сейчас начнется второй акт.
- Первый, голубушка, первый. А потом уж будет вам и второй, и третий, и четвертый...
Луиза толкала задом дверь, но та не открывалась. Между тем поручик стремительно развивал наступление.
- Что вы делаете, месье? - взвизгнула примадонна.
- Подтягиваю вам чулки, мадемуазель. Вы ведь этого хотели.
- Да... то есть нет. Нет! - Она опять сбилась на ломанный русский. - Отдайте моя нога... я не хотеть... Мне пора!
- Давно пора, голубушка, давно. Я совсем уж изнемог.
- Но мой опера... мой зритель...
- Зрители нам сейчас ни к чему.
Ржевский был уже готов расстегнуть штаны, но в этот момент француженке все же удалось нащупать за спиной задвижку.
Дверь распахнулась, и они оба в объятиях друг друга вывались в коридор, приземлившись на ковровую дорожку.
Ржевский, разумеется, оказался сверху. Луиза Жермон бессильно закатила глаза. Но воспользоваться всеми преимуществами своего положения поручику было не дано. Из дальнего конца коридора к ним уже со всех ног бежали вопящие от негодования и зависти поклонники.
- Какое неслыханное нахальство, господа!
- Это называется, вручил букет от императора!
- Хорош фельдъегерь!
- Снимите его с нее! Снимите!!
Набросившись на Ржевского, они стали стаскивать его с Луизы Жермон. Поручик отбивался, как мог.
- Я люблю ее! - кричал он. - Мне суждено гадалкой шатенку полюбить!
Луиза в возникшей суматохе уже давно успела убежать, а драка все продолжалась.
Денис Давыдов, хоть он и благоволил французской певице, отдав должное гусарскому братству, принял сторону Ржевского.
- Подите пгочь, чегти! - кричал он, лупя озверевших поклонников направо и налево. - Куда вы пготив кавалегии, засганцы штатские!
Гусарская удаль и сноровка в конце концов одержали верх над холёностью и зажратостью московских щеголей. Заодно досталось и капельдинерам. Раскидав по всему коридору стонущие и хнычущие тела, гусары с улыбкой посмотрели друг на друга и сердечно обнялись.
- Спасибо, Денис, - сказал поручик. - Я у тебя в долгу.
- Пустое, бгатец. Но, Гжевский, кажется, тебя можно поздгавить с очегедной победой?
- Увы, я не успел. Черт побери, а счастье было так возможно!
- Не пегеживай, как говогится, много женщин есть на свете... Идем, что ли? Втогое действие начинается.
- К черту всё! Где Луиза Жермон?
- Небось, уже на сцене. Стой, куда ты?
- За кулисы. Наша песенка еще не спета!
И, перепрыгивая через валявшихся повсюду измочаленных франтов, поручик побежал в другой конец коридора.
Денис Давыдов пожал плечами и отправился в партер.
Глава 12
Женщина как сладкое нечто
Граф Пьер Безухов появился в опере незадолго перед началом второго действия. Он сразу же пошел в первый ряд партера, поскольку даже в очках видел немногим дальше своего носа. Но первый ряд был весь занят. Толстяк полез во второй. Отдавив добрый десяток мужских и женских ног, извиняясь и раскланиваясь, он добрался до свободного места. Сел, пукнул, смутившись, заерзал задом, давая понять соседям, что это был только скрип его сидения, и, наконец, затих.
Пьер не впервые оказался на опере Моцарта "Так поступают все". Он прекрасно знал либретто и этим вечером мог бы спокойно лежать у себя дома на диване с какой-нибудь умной книжкой, размышляя о высоких материях.
И тем не менее он счел необходимым приехать в оперу.
Назойливая мысль свербила его мозг. Как утверждали злые языки, Луиза Жермон, исполнявшая партию Фьордилиджи, была привлекательней и красивее, чем его жена. Подумать только: какая-то заезжая французская певичка и красавица Элен - признанная звезда светского общества! И хотя Пьер был сейчас с женой в глубокой ссоре, уязвленное самолюбие всемирного фармазона не давало ему покоя и требовало немедленно установить истину.
Повертев головой, Пьер заметил в одной из лож бенуара огромное белое пятно. Он сразу догадался, что это - Элен. Он узнал смутные очертания ее голых плеч. Такое обилие голого тела могла представить всеобщему обозрению только одна из известных ему светских дам - его собственная жена!
"Prostitutka, baba golaja, куртизанка besstyzhaja, - думал Пьер. - Боже, и эта suchka - моя жена! И я ревную ее, бешусь, и хочу, чтобы она была лучше всех. Нет, я идиот!"
Вокруг Элен, словно пчелы, вертелись темные пятна мужчин - поклонников ее божественной красоты.
Пьер вдруг вспомнил свой медовый месяц и мучительно покраснел. Он тогда так старался: пыхтел, тужился, раздувал щеки, обливался потом, - и всё ради того, чтобы в награду услышать от своей молодой супруги снисходительное "мерси" с ленивым упреком "mon cher, еще минута - и вы бы меня раздавили!" Иногда Пьер искренне жалел, что не смог дотянуть до этой минуты, тем паче, что другого такого случая ему больше не представилось.
Отвернувшись от ложи Элен, Пьер сердито уставился на сцену.
Началось второе действие.
На сцене появились три женщины. И запели. Две из них изображали сестер Фьордилиджу и Дорабеллу, а третья играла роль их служанки.
Сестры возмущались дерзостью своих новых кавалеров, с которыми они познакомились в первом действии. Служанка их уговаривала, уверяя, что все мужчины отпетые кобели и надо принимать их такими, каковы они есть.
Пьер тщетно пытался определить, какая из певиц - Луиза Жермон. Все певицы казались ему на одно лицо, представляясь в виде трех цветастых силуэтов. Он снял очки и, подышав на них, протер стекла об манишку. Но это не помогло.
Рядом с Пьером сидел знакомый ему вице-адмирал. Старый моряк смотрел на сцену в подзорную трубу, при этом он облизывался и причмокивал губами.
Пьер попросил у него прибор.
- Только ненадолго, голубчик, - сказал вице-адмирал, с заметной неохотой.
- Вы не подскажете, которая из певиц Луиза Жермон? - смущенно спросил Пьер.
- Смазливая шатенка в голубом. Она, конечно, прелесть как хороша, но рекомендую взглянуть на девицу в розовом. - Вице-адмирал склонился к самому уху Пьера. - У малышки совершенно прозрачный лиф, и даже можно заметить... хэ-хэ... кое-какие детали.
- Какие детали?
- Две темные пуговки.
- Что мне до пуговиц? - сказал Пьер, и вдруг, зная свою рассеянность, не на шутку испугался: - Мы ведь не в пассаже? А?
- Граф, голубчик, вы не поняли. Неужто вы не видите... хэ-хэ...
Когда до Пьера дошло, на что намекает его сосед, он чуть не выронил подзорную трубу. Ведь женщина, не какая-нибудь, а женщина, как сладкое нечто, женщина, всякая женщина, нагота женщины мучила его. С детских лет и доныне он терзался тревожными раздумьями, что было бы, если б люди вдруг вздумали ходить повсюду голыми (и в театр, и на бал, и в гости): не исчезла бы тогда для мужчин загадочная притягательность женского тела? не упала бы рождаемость? не разорились бы продажные женщины? не утратил бы своего значения стриптиз? И не сошел бы весь мир с ума?
Пьер не находил ответа. И даже братья-масоны были бессильны помочь ему разобраться в этих сакраментальных вопросах.
- Беда в том, - робко проговорил Пьер, словно разговаривая сам с собой, - что мы ищем источник блаженства извне, а, между тем, он заключен в нас самих. Женщина - это... нехорошо, плохо...
- Вы сторонник Онана, граф? - уставился на него вице-адмирал. - Стыдитесь, он же был простой пастух!
Пьер ничего не отвечал, вновь обратив свой взор на сцену. Луиза Жермон и впрямь была очаровательна. Но, наведя трубу на ложу Элен, он нашел, что его жена безусловно красивее. Разрешив свои сомнения на этот счет, Пьер со спокойной душою отдал свое внимание опере.
Действие происходило в саду. Двое мужчин, одетых в албанские костюмы, ухаживали за сестрами Дорабеллой и Фьордилиджей. Мужчины старательно пели, объясняясь им в любви. Женщины охотно пели им что-то в ответ, но особых вольностей, впрочем, не дозволяли, игриво ускользая от объятий.
И тут Пьер с удивлением заметил, что из-за одного из деревьев выглядывает чье-то усатое лицо и лицо это с нескрываемым интересом следит за перемещениями Луизы Жермон. Наведя резкость, Пьер без труда узнал поручика Ржевского!
Глава 13
Брависсимо!
Когда поручик Ржевский, расставшись с Давыдовым, пошел искать черный ход за кулисы, он заплутал в коридорах и неожиданно оказался в служебном помещении театрального буфета. Там он выдул бутылку превосходного портвейна, на скорую руку овладел смазливенькой посудомойкой (причем не встретив в ее стороны ни малейшего сопротивления), закусил это дело бутербродом; потом подрался с поваром и, наконец, прихватив с собой бутылку хереса, отправился на дальнейшие поиски Луизы Жермон.
Хмель туманил поручику мозги и заплетал ноги. Но фортуна ему благоволила. И вскоре он уже стоял за картонным дубом в глубине сцены, попивая из горла херес и поглядывая украдкой на прелестную француженку, певшую что-то на итальянском языке.
Ржевский не понимал ни слова из того, о чем пел сейчас квартет артистов, но развязное поведение двух пижонов, крутившихся возле дам, не вызывало у него никаких сомнений относительно их намерений.
"Того гляди в кусты потащут", - думал поручик. Особенно его раздражал расфуфыренный франт, назойливо пристававший к Луизе Жермон.
Реальность и вымысел смешались в голове Ржевского в один непристойный сюжет. И когда франт взял Луизу за руку, терпение поручика лопнуло.
На свою беду ухажер Луизы оказался как раз неподалеку от дуба, за которым прятался Ржевский. Поручик толкнул в его сторону картонное дерево, после чего быстро перебежал за соседнее.
Плоская крона дуба с треском соприкоснулась с головою несчастного франта. Однако тот, благодаря своей шляпе с пышными перьями, умудрился устоять на ногах и, более того, помог Луизе установить дерево на место.
В зале раздались смешки. Но большинство зрителей по достоинству оценили находку постановщика.
"Дуб упал, но жизнь не кончена!" - подумал Андрей Болконский, сидевший в своих белых штанах в ложе для почетных гостей.
- Какая удивительная аллегория! - щебетала в бенуаре молодая княгиня Билянкина. - На влюбленного падает дерево, а он как ни в чем не бывало объясняется в любви.
- Я трактую это несколько иначе, - напыщенно отвечал ее муж, князь Билянкин. - Дерево изображает дуб, а дуб - символ мудрости. Стало быть, на Феррандо обрушилась сама мудрость, но он не внял голосу разума и не отступился от Фьордилиджи, несмотря на то, что она - невеста Гульемо, а он сам - жених Дорабеллы.
- От ваших заумных рассуждений, князь, у меня начинается мигрень!
- Старайтесь по-меньше думать, дорогая, и всё пройдет.
Оркестр не замолкал ни на секунду, и артисты продолжали вдохновенно исполнять свои заученные партии.
Ржевский стоял за развесистым кленом и, допивая херес, грозно сверлил глазами ухажера Луизы. Ведь этот наглый франт, с того момента, как на него свалился дуб, уже не то, чтобы брал Луизу за руку, а вообще норовил повиснуть на ней всем телом.
Дергая себя за ус, поручик вынашивал план мести. Хорошо было бы уронить на соперника клен. Но дерево могло заодно задеть и ни в чем не повинную примадонну.
В сердечных делах Ржевский долго рассуждать не любил. И потому, допив бутылку, он решительно рванулся вперед, чтобы заключить француженку в свои объятия. При этом он нечаянно зацепил дерево локтем.
Клен упал, и за ним, как костяшки домино, за одну минуту в саду попадали все деревья, а заодно рухнули и декорации, изображавшие беседку.
- Буря в сердцах, буря в природе! - восхищалась княгиня Билянкина, наблюдая за тем, как артисты в панике мечутся по сцене, уворачиваясь от падающих декораций. - Как интересно задумано, князь, и, главное, как свежо!
- Вам свежо только от того, дорогая, что вы обмахиваетесь веером, - сердито отвечал ее супруг. - Пусти вас сейчас на сцену - вас непременно придавило бы беседкой. Я удивляюсь безрассудству постановщика. Он покалечит всех своих артистов.
- Какой же вы зануда, князь! Вы пришли в оперу, чтобы наслаждаться, а все ворчите и ворчите.
- Наслаждаться я буду в другом месте, княгиня.
- Очень остроумно!
- Пусть и не слишком остроумно, зато какая приятная мысль...
Когда пыль на сцене развеялась, взору зрителей предстал поручик Ржевский, держащий в объятиях Луизу Жермон. Поручик страстно ее целовал. Луиза слабо сопротивлялась. Они стояли на самом краю сцены возле оркестровой ямы. Гульемо, Феррандо и Дорабелла медленно уползали со сцены.
- Занавес! - истошно крикнул директор театра.
- Браво! - воскликнул кто-то на галерке.
- Браво! Брависсимо! - понеслось по рядам. - Браво! Бис! Бис!!
Занавес быстро опустился. Но поручик и Луиза Жермон все равно остались стоять на виду у всей публики.
- Пустите, месье, - умоляла француженка, пытаясь освободиться из его объятий. - Перестаньте же, наконец, меня целовать...
- Но, мадемуазель, зрители бисируют. Им нравится, как я это делаю.
Публика и в самом деле неистовствовала. Кто-то бил в ладоши, кто-то смеялся, кто-то утирал слезы умиления. В оркестровой яме дирижер отчаянно молотил своей палочкой по пюпитру, скрипачи стучали смычками по струнам своих скрипок, - что на языке музыкантов означало наивысшую похвалу.
Под воздействием высокого искусства сентиментальные мужья принялись тискать в ложах своих жен, и Пьеру Безухову тоже вдруг захотелось помириться с Элен, чтобы на правах супруга вновь целовать ее мраморные плечи. Но заглянув через подзорную трубу в ее ложу, он увидел, что его жена уже вовсю целуется с каким-то стройным адъютантом. Сжав кулаки, Пьер стал выбираться из своего ряда.
Между тем многочисленные поклонники Луизы Жермон поспешили на сцену - выручать парижскую примадонну из объятий пьяного поручика.
Но Ржевский не собирался выпускать из рук свое сокровище, и завязалась драка.
- Гусагы, бгатцы! - вскричал Денис Давыдов, вскочив на кресло. - Не дадим в обиду нашего бгата!
И вскоре на краю огороженной занавесом сцены завертелась лихая карусель. Офицеры обнажили клинки. Кавалеристы рубились с пехотными командирами. Купцы бились на кулаках с чиновниками. Графья таскали за волосы князей и баронов.
О Луизе Жермон никто уже и не вспоминал, тем более, что ей, к счастью, вовремя удалось убежать.
Постепенно драка распространилась и на оркестровую яму за счет падавших туда драчунов. Отобранные у музыкантов флейты и скрипки тут же пускались в дело. Особым расположением у дерущихся пользовались ударные инструменты.
Занавес за пять минут был изрублен в клочья, и сражение заняло уже всю сцену. В ход пошли фрагменты и элементы декораций. Какой-то удалой купец долго кидался в своих противников картонными деревьями, а потом обрушил им на головы крышу от садовой беседки. По сцене из конца в конец летали флейты, трубы, скрипки.
- Всех покалечу! - орал какой-то подполковник, размахивая шашкой, которую в горячке забыл извлечь из ножен.
- Искусство требует жертв! - вторил ему юнкер с совершенно ненормальными глазами и пускал в воздух оркестровые тарелки.
Ржевский находился в самой гуще событий. На него наседали со всех сторон, но он яростно отбивался.
В зрительном зале тоже кипели страсти. Пьер Безухов на глазах у рыдающей Элен утюжил ее молоденького адъютанта мордой об бархатную перегородку бенуара. Остальная публика носилась по рядам, ломая кресла. Все что-то кричали, не слыша ни себя, ни других.
Вдруг отчетливо прогремело несколько выстрелов. Это палила в воздух ворвавшаяся в партер полиция.
- Ррразойдись!! - проревел на весь зал офицер жандармерии. - Концерт окончен!
Денис Давыдов пробился к Ржевскому, который в этот момент надевал на голову толстощекому прапорщику огромный барабан.
- Пошли отсюда, Гжевский, - сказал Давыдов. - Повеселились и хватит.
- Я только разошелся!
- Полиция, бгатец. Видишь, сколько понабежало. Ну их! К чегту связываться? Поехали-ка лучше ужинать.
И он потащил поручика за кулисы.
- А я и не знал, Денис, что в опере можно так славно покутить, - пьяно усмехался Ржевский, шевеля усами. - Теперь, пожалуй, я стану завзятым театралом, провалиться мне на этом самом месте!
Поручик оступился и полетел по лестнице кувырком.
Глава 14
Похмелье
Проснувшись на следующий день, поручик Ржевский обнаружил себя в постели с незнакомой барышней, в которой он спросонья чуть было не признал Луизу Жермон. Но это была не она.
Голова трещала невыносимо, и поручик вдруг решил, что ему вообще это все только снится. Он протер глаза, но видение женщины не исчезло.
Ржевский пригляделся.
Барышня была довольно симпатичная, лет двадцати пяти. Она лежала на боку, положив под щеку ладонь, и тихонько посапывала.
Пробуждение в подобной компании говорило о том, что вчерашний день был прожит не зря. Однако Ржевский никак не мог вспомнить, где он подцепил эту прекрасную незнакомку и где вообще они находятся. А между тем от решения этого вопроса зависело, должен ли он был расплатиться с ней наличными за оказанную ему вчера услугу или, напротив, она должна была поставить ему магарыч за доставленное ей удовольствие.
- Подъем! - скомандовал Ржевский, тронув девушку за плечо. - Кто рано встает, тому Бог подает.
Барышня перевернулась на спину и, приоткрыв глаза, сладко зевнула.
- А кто поздно ложится, тому леший присниться, - сказала она, потрепав поручика за шевелюру.
- Ну и что - приснился тебе леший?
- А зачем ему сниться, когда он и без того со мною спал?
- Это я, что ли, леший?
Она засмеялась.
- Вы бы, миленький, на себя вчера взглянули. Тако-ой лохматый, тако-ой бойкий. От вас столько шуму было, как будто вы из лесу сбежали.
- Поздно вчера легли, душечка? - спросил Ржевский, целуя ее в щечку.
- Легли рано, заснули поздно. А вы разве ничего не помните?
- Ни грамма! Видать, пьян был до бесчувствия.
Она с озорством лизнула ему кончик носа.
- Ну уж прям до бесчувствия... Чувств было через край. Я не жалуюсь.
Ржевский заключил ее в объятия.
- Как хоть тебя зовут, голубушка?
- Таня.
- Мы где, простите, познакомились?
- У генерала Скуратова на квартире. Вы с приятелем пришли, с маленьким таким, кучерявым.
- С Денисом Давыдовом?
- Да я не знаю, как его звали. Только он всё на букву "р" прихрамывал, а вы - на обе ноги. Ругались, что в опере крутые лестницы.
- А-а, припоминаю. Погоди-ка... - Ржевский потер лоб. - Я, кажется, с кем-то там повздорил?
- С полковником Зайцевым.
- Из-за женщины конечно?
- Из-за ноги.
- Из-за женской ножки? - уточнил поручик, все сильнее прижимаясь к барышне.
- Да нет. Вы ему на ногу наступили.
- Всего-то?!
- Он вас сразу обозвал по-нехорошему.
- Это как же?
- Конюхом! А вы ему за это в стакан плюнули. А там еще водка оставалась, полковник очень расстроился и в вас ее плесканул.
- И попал, сволочь?
- Промахнулся... Ой, что это вы делаете, поручик?
- Да вот, хотел через тебя, Танюша, перелезть, чтобы встать, и застрял.
- А зачем копошитесь-то? - захихикала она.
- Хочу понять, за что это я зацепился.
- Так вы же всё глубже цепляете!
- Не обращай внимания... Что было дальше?
- Дальше? О-о... Думаете, я в состоянии рассказывать?
- Я этому Зайцеву хоть... по морде дал? а? или нет? а? а?
- Вас у-у-удержали... Но полковник просил у-удовлетворения.
- Что ж, я его удовлетворю... Только как-нибудь попозже... Ведь ты не против? а? а?
Но она молчала, потому что говорить уже не было ни желания, ни сил.
Внезапно дверь протяжно скрипнула.
- Ой! - Барышня прикрыла лицо подушкой.
Ржевский недовольно оглянулся. В комнату с серьезным видом вошли два офицера. Увидев, чем занят поручик, они дружно закашляли.
В одном из незваных гостей Ржевский признал Давыдова, другой же был ему неизвестен.
- Доброе утро, господа офицеры, - буркнул поручик. - С чем пожаловали?
- Может, ты хоть пегестанешь на минутку? - сказал Давыдов, неловко теребя себя за ус.
- В таких премьерах мне советчики не нужны!
- У нас дело сгочное.
- Присаживайтесь. Я скоро.
С головой накрыв себя и свою барышню одеялом, Ржевский с прежним усердием продолжал свое занятие.
Офицеры сели в сторонке, уткнувшись носом в стену.
- Может, выйдем пока, Лев Иваныч? - тихо спросил Давыдов своего соседа. - Вас вся эта петгушка не смущает?
- Чего уж, дело молодое, - прошептал тот. - А вы как, Денис Васильевич?
- Я-то всякого нагляделся. По пгавде сказать, после вчегашнего пегедо мной хоть в носу ковыгяй, хоть с бабой забавляйся - всё гавно. Отупел малость.
- Так много выпили?
- Мало закусывал. Эй, Гжевский! - через плечо крикнул Давыдов. - Обещал поскогее, а сам волынку тянешь.
- Да ты говори в чем дело, Денис, - раздался голос из-под одеяла.
- У тебя сегодня с полковником Зайцевым дуэль.
- Отлично-с!
- Я твой секундант, а Лев Иваныч - у Зайцева. Но может, пока не поздно, дело кончить мигом?
- Конечно. Я этого зайца мигом шлепну и поедем с тобой в оперу.
- Да ты меня не понял, бгатец. Я думал, может, ты согласишься уладить дело полюбовно.